Раб увидел, как Велисарий, Эон, давазз и Гармат собрались вокруг огромной кровати в спальне принца. Они смотрели вниз на лежащую на ней в позе эмбриона девушку.
      По чертам лица раб узнал представительницу маратхи. На мгновение он пришел в ярость, но быстро понял: принц тут ни при чем. Синяки и рваные раны на теле девушки появились давно. А отсутствующее выражение на лице - явно результат пережитого ужаса.
      - Я не буду этого делать! - заорал принц.
      Велисарий покачал головой. Эон фыркнул, но его гнев пошел на спад. После небольших колебаний принц вытянул вперед руку. Девушка на кровати застонала, дернулась и попыталась сжаться еще сильнее.
      - Не трогай ее, - сказал Велисарий.
      - Дева Мария, матерь Божия, - послышался голос Валентина от двери.
      Раб оглянулся на катафракта. Как и раньше, его поразила внешность Валентина. Вероятно, катафракт был самым жутким и зловеще выглядевшим человеком, которого когда-либо доводилось видеть рабу. В особенности теперь, когда на его лице застыло отвращение.
      Катафракт повернул голову и бросил через плечо:
      - Анастасий! Веди сюда женщин.
      Валентин повернулся назад в комнату.
      - Отойдите от кровати, - приказал он. - Все. Немедленно.
      В этот момент рабу не показалось странным, что все присутствующие тут же выполнили приказ подчиненного. Позднее, когда раб все обдумал в деталях, это все равно не показалось ему странным. Вероятно, самый зловеще выглядящий человек в мире. Уж точно - в тот момент.
      Вскоре после этого в комнату вошел Анастасий, за которым следовали молодой катафракт и полдюжины молодых женщин. Увидев девушку на кровати, вновь прибывшие отреагировали по-разному. Лицо Анастасия, которое даже в лучшие времена напоминало гранитную плиту, стало еще тверже. Женщины вскрикнули, быстро и испуганно посмотрели на собравшихся мужчин, затем отшатнулись. Менандр открыл от удивления рот, смутился и сделал шаг вперед. Его мгновенно остановила огромная лапища Анастасия.
      - Не надо, - пророкотал здоровенный катафракт.
      - Что с ней? - прошептал Менандр. Его смутили не раны, как понял раб. Его смутило почти безумное выражение на лице. Анастасий с Валентином переглянулись.
      - Забыл я, что значит быть невинным, - пробормотал Валентин. Анастасий набрал воздуха в легкие.
      - Тебе никогда не доводилось бывать в захваченном городе?
      Менандр покачал головой.
      - Когда и если доведется, увидишь много подобного. И гораздо худшего.
      Молодой катафракт, бледный после болезни, еще сильнее побледнел после того, как до него дошел смысл слов. Анастасий жестом показал женщинам, чтобы прошли вперед.
      - Помогите девушке, - сказал он на кушанском с сильным акцентом. Успокойте ее.
      Мгновение спустя Велисарий уже давал девушкам указания на хорошем кушанском и маратхайском. Девушки поспешили сделать, как он им велел. Они все еще с упреком бросали взгляды на солдат, собравшихся в комнате, но рабу было понятно: это упреки мужчинам вообще, не лично этим.
      Очень странные солдаты, на самом деле.
      Но, он знал, не уникальные. Он вначале не все понял, поскольку оказался непривычен к неофициальному общению римлян. Полководца и его подчиненных. Но рабу доводилось встречать таких солдат и раньше. Нечасто. Только кшатрии из маратхи и раджпутов обладали таким кодексом чести. Эти мужчины не унижались до зверств, изнасилований и бессмысленной жесткости, поскольку являлись самыми опасными и умелыми убийцами в мире. Типичное для солдат дебоширство было ниже их достоинства.
      Кшатрии из малва не чтили этот кодекс. Йетайские звери лишили их той малой доли чести, которой они все еще обладали. А обычные солдаты, составлявшие основную массу армии малва, вообще не знали, что такое честь. Шакалы - стоило только ослабить дисциплину.
      Раб содрогнулся, вспоминая, что сталось с его родным городом.
      Он никогда больше не увидит свою любимую семью, но он знал их судьбу. Его жена, скорее всего, сейчас надрывается на кухне у какого-нибудь знатного господина из малва или купца. Его сын работает или на полях, или в шахтах. А две его дочери...
      Он посмотрел на трех своих соплеменниц, которые теперь сидели на кровати, окружив обезумевшую девушку. Нежно прикасались к ней женскими руками, произносили теплые слова. От них пахло женскими запахами. Три молодые рабыни, принадлежащие какому-то сутенеру. Раб отвернулся, сдерживая рыдание. Потом заставил себя снова посмотреть на девушку на кровати. По крайней мере, его жена и дочери этого избежали. Избежали, потому что им повезло: их дом захватили раджпуты, а не йетайцы, и не простые солдаты. Раджпуты-кавалеристы под командованием молодого знатного офицера. Который холодно надменно и презрительно смотрел на все и вся, как может смотреть только раджпут из сословия кшатриев. Раджпуты забрали из их дома все, до последней простыни. Затем съели всю еду и выпили все вино. Но когда пришел неизбежный час и кавалеристы стали поглядывать на пленных женщин, раджпут-офицер твердо сказал: "Нет".
      Холодно, надменно, презрительно. Его люди подчинились. Даже не стали ворчать. Они были обучены дисциплине раджпутов, гордости раджпутов и чтили древнюю славу раджпутов.
      Раба вернул в настоящее голос хозяина. Как понял раб, Велисарий приказывал всем мужчинам покинуть номер.
      В коридоре Велисарий достал кошелек. Гармат положил руку ему на плечо.
      - Мы заплатим, Велисарий. Мы оба знаем, что у тебя недостаточно средств.
      Аксумит отдал приказ одному из сарвенов. Черный солдат исчез в поисках владельца гостиницы. Вскоре он вернулся, за ним следовал владелец. Последний улыбался. И неудивительно! Еще одну комнату гостям! Конечно!
      Не прошло и часа, как несчастную девушку перенесли в новый номер. Это была небольшая комнатка, прилегающая к номеру Эона. От люкса ее отделяла дверь. Велисарий приказал женщинам, чтобы по крайней мере одна из них постоянно находилась с несчастной. И ни при каких условиях не следовало пускать в комнату мужчин, до его особого распоряжения. Девушки с беспокойством посмотрели на солдат. Их мысли были очевидны:
      "Он что, всерьез ожидает, что мы сможем не пустить этих мужчин туда, куда они захотят войти? Каким образом, интересно?"
      - Они даже не станут пытаться, - заявил Велисарий. - Уверяю вас.
      Поскольку вопрос временно решился, Велисарий отвел всех мужчин в свой номер. Раб последовал за группой воинов. Неуверенно, с колебаниями и с очень большой неохотой.
      После того как все расселись - те, кто мог, поскольку номер был маленьким, - Велисарий вздохнул и объявил:
      - Это сильно изменит наши планы.
      Как раб и опасался, все, как один, посмотрели на него. Их мысли казались очевидными:
      "Мертвые ничего не расскажут". Велисарий мрачно улыбнулся.
      - Нет, - сказал он. - Я заберу его с собой в Рим. Проблема в девушках. Малва определенно допросят их после того, как мы уедем из Бхаруча. До сегодняшнего дня меня это не волновало. Но наше отношение к этой несчастной резко не соответствует образу, который мы так тщательно создавали. Венандакатра не дурак. Он почует, что что-то не так.
      Гармат откашлялся. Велисарий вопросительно приподнял брови.
      - На самом деле, Велисарий, я думаю, что проблема возникла раньше. Даже до появления новой девушки. - Он еще раз кашлянул. - Из-за тебя.
      - Меня? - переспросил полководец. - Как так?
      Гармат вздохнул и всплеснул руками.
      - Я же живу с тобой в одном номере! Я же не слепой!
      Он потрепал бороду.
      - Если твоя жена когда-то начнет интересоваться твоим поведением, я смогу ее уверить, что ты был поразительно верен ей во время путешествия в Индию, даже когда красивые молодые женщины приходили в твой номер по ночам. Но не думаю, что это успокоит Венандакатру. По крайней мере, не после того, как ты столько времени потратил, убеждая его в том, что не менее развратен, чем он сам.
      Лицо Велисария стало каменным. Он сжал челюсти.
      - Ха! - воскликнул Эон. - Так! От меня требуют, чтобы я влезал на любую бабу, которую приводят ко мне в номер. Я вынужден играть роль жеребца. Но полководец, все это придумавший...
      Давазз дал ему подзатыльник. Раб пытался не вытаращить глаз. Он не думал, что когда-то привыкнет к подобному. Ни одного индийского принца так не воспитывали. Да еще раб.
      - Тихо, Эон! Ты не женат. И хватит жаловаться. Я устал от твоих стонов.
      - Мы все устали, - рявкнул Валентин.
      - Дома ты трахал всех баб, которых мог затащить к себе в кровать, проворчал Эзана. - Начиная с четырнадцати лет.
      - Тринадцати, - поправил Вахси.
      - Там все было по-другому! Их не заталкивали мне в комнату и я не делал это, потому что...
      - Заткнись! - рявкнул Менандр. Молодой катафракт покраснел. - Прости, принц. Но я на самом деле не в состоянии больше выносить твои жалобы. Ты все время возмущаешься по этому поводу, а я не могу... ну, надеюсь, через пару дней или... но...
      - Достаточно, - приказал Велисарий. - Признаться, я согласен с Эоном. По крайней мере, признаю справедливость его обвинений. Я в некотором роде был лицемерен.
      Анастасий рассмеялся.
      - Пожалуй, я в первый раз слышу, как верность называется лицемерием.
      В комнате послышались смешки. Даже Эон через секунду присоединился к ним. Валентин откашлялся.
      - Полководец, я считаю: проблему можно решить простым способом. Я уже думал об этом и...
      - Грандиозная идея! - воскликнул Усанас.
      - Отличная, - согласился Анастасий. - Мои мысли тоже блуждали в том направлении, что весьма странно.
      - И? - спросил Эзана. На лице сарвена появилось удивленное выражение. Словно его озарила смелая догадка.
      Затем Эзана с Вахси обменялись удивленными взглядами. Вахси заговорил первым:
      - На самом деле поразительно, Эзана, что я и Усанас тоже пришли к этому решению...
      - Идеальному решению вопроса! - воскликнул Эзана. Гармат хмурился от непонимания. Велисарий расхохотался.
      - О чем они говорят? - спросил советник. Велисарию удалось прекратить хохот на какое-то время, чтобы спросить у Валентина:
      - Предполагаю, участвовавшие в обсуждении стороны... о, как бы мне получше выразиться? - (тут он задохнулся от смеха) - поняли, что их мысли повернули в одном направлении, или мне следует сказать... - (смех) - они борются с трудностями при помощи... (тут он просто прекратил говорить, держась за бока от хохота)
      Валентин посмотрел в потолок.
      - Ну, на самом деле одна из девушек заметила...
      - Что они устали от Бхаруча, - с готовностью добавил Менандр.
      - Устали до смерти, - проворчал Анастасий. - Готовы к новым впечатлениям. Новым приключениям.
      - Маратхи горят еще большим желанием покинуть этот очаг заразы, вставил Эзана.
      - Ужасный город, - проворчал Вахси. - Ужасный.
      Гармат теперь гневно смотрел на Усанаса.
      - Это ты их подговорил, - обвинил его советник. - Знаю, что ты.
      - Я? Я? Как ты можешь такое говорить? Я - давазз моего принца! Я думаю только о его благополучии! Я - несчастный раб! Как такое несчастное существо может подбить кого-то на что-то, тем более таких жутких катафрактов и убийц-сарвенов?
      Появилась знаменитая улыбка.
      - Но ведь великолепный план, обрати внимание. Решит все проблемы одним махом. Поможет спасти знающих слишком много девушек - очаровательных, симпатичных девушек - от допросов малва. А верные, но страдающие и унылые солдаты будут веселы и довольны, несмотря на то, что находятся так далеко от дома.
      Велисарий наконец снова мог говорить.
      - Согласен, - он махнул рукой. - Вперед. Займитесь этим делом.
      Он улыбнулся Гармату.
      - Они правы, знаешь ли. Что нам еще остается? Перерезать девушкам горло?
      Валентин с Анастасием были уже у двери, Эзана с Вахси шли за ними по пятам.
      - Минутку! - крикнул Велисарий. Мужчины обернулись.
      Велисарий достал кошелек.
      - Возьмите денег. Сутенерам не понравится наше предложение. Придется с ними расплачиваться.
      Анастасий нахмурился.
      - Сутенеры. Я о них не подумал.
      Он посмотрел на Валентина.
      - Среди них встречаются буйные.
      Валентин содрогнулся.
      - Дрожу при мысли о них, - он снова содрогнулся. - Видите?
      - Я слышал об этих сутенерах, - вставил Эзана, его лицо исказил страх. - Говорят: очень жестокие.
      - Они демоны. Злые демоны, - застонал Вахси.
      - Придется как-то решать вопрос, - простонал Валентин, приблизился к кошельку и достал одну самую мелкую монету. - Наверное, этого хватит. А, нет. Забыл. Придется же общаться с двумя группами сутенеров. - Он достал еще одну мелкую монету. - Более чем достаточно, как мне кажется. - Он вопросительно посмотрел на Анастасия.
      - Достаточно, - пророкотал гигант. - Я буду торговаться. Вы же знаете: я - наполовину грек.
      Усанас лениво прошел вперед.
      - Наверное, и я составлю вам компанию. Вдруг этим сутенерам захочется поговорить на философские темы.
      - Точно! - воскликнул Анастасий. - Например, об Аристотеле.
      Усанас покачал головой.
      - Думаю, скорее о стоицизме.
      Анастасий кивнул со счастливым видом.
      - Да, правильно! Спокойное принятие неожиданных жизненных поворотов. Спокойствие...
      Валентин с двумя сарвенами быстро вышли из номера.
      - ...перед лицом непредвиденных неприятностей.
      Анастасий последовал за ними, Усанас замыкал шествие.
      - Пренебрежение и презрение ко всему материальному, - сказал Давазз, закрывая за собой дверь.
      Из коридора донесся голос Анастасия, хотя и не очень четко:
      - Удовольствие от духовного созерцания.
      * * *
      Два дня спустя в гостиницу прибыл курьер от Венандакатры и сообщил римлянам и аксумитам, что экспедиция малва на север под руководством его хозяина отправляется на следующий день. Велисарий и сопровождающие его лица - а их количество теперь сильно увеличилось - приготовились к отъезду.
      В утро последнего дня в Бхаруче произошла одна неприятность. Когда они выходили из гостиницы, группу остановил офицер-раджпут. Его сопровождал взвод раджпутов, которые, как он объяснил, являются полицией Бхаруча.
      Появились подозрения, были выдвинуты обвинения и поданы жалобы. Два хорошо известных и уважаемых владельца борделя подверглись жестокому нападению со стороны грубых иностранцев. Служащие этих двух заведений были изувечены варварами. Им пришлось пережить немало ужасных минут. Пять стали калеками, четверо получили серьезные ранения, двое убиты.
      Услышав сообщение, Велисарий выразил сожаление. Сожаление, но не удивление. Конечно, нет. Таких ужасных преступлений в конце концов следует ожидать в Бхаруче. Страшный город! Полон опустившихся личностей! Подумать только - на него самого в одном из переулков напала шайка бандитов. В день его прибытия. И ему пришлось убить нескольких в целях самообороны.
      Услышав описание случившегося в переулке из уст полководца, офицер обрадовался. Таким неожиданным образом разгадана тайна, до этого казавшаяся непостижимой. Массовая бойня. Убиты пять печально известных бандитов, которых боялись местные жители и которых давно искали раджпуты за совершение бессчетного количества преступлений. А их порезали как баранов. Как свиней.
      Раджпут очень внимательно и сурово осмотрел Велисария и сопровождавших его лиц. После чего объявил, что его подозрения были явно необоснованными, обвинения безосновательными, жалобы - поданными не по адресу. Ужасный город Бхаруч, этого нельзя отрицать. Полон неизвестных, действующих исподтишка, склонных к криминалу иностранцев. Которые, к сожалению, все выглядят похожими друг на друга в глазах индусов.
      После тщательного осмотра группы раджпут решил, что нет ни чего общего между беснующимися демонами, описанными владельцами борделя, и этими приятными, хорошо дисциплинированными, высокопоставленными иностранцами. Несомненно, его неправильно уведомили. Или сутенеры смотрели на нападавших затуманенными глазами, думая о внезапной огромной финансовой потере. Несомненно, поставщики девочек что-то напутали, с мозгами у них не все в порядке после встречи с теми иностранцами.
      Очень неприятной встречи, думал офицер, судя но представленным свидетельствам случившегося. Огромные резаные раны, глубокие колотые раны, значительная потеря крови, разбитые коленные чашечки, сломанные кисти рук, отрезанные большие пальцы, сломанные ребра, расплющенные носы, выдавленные глаза, ампутированные уши, проломленные черепа, разорванные почки, треснувшие локти, искалеченные ступни, словно пропущенные сквозь мельницу берцовые кости. Это если не упоминать сломанную шею одного мертвого сутенера - подобно прутику - каким-то великаном-людоедом.
      Несомненно, встреча с варварами оказалась очень неприятной для сутенеров, решил офицер. Холодным, надменным, презрительным образом, который так отличает кшатриев из раджпутов.
      Глава 20
      Дарас.
      Осень 529 года н. э.
      Ситтас с Маврикием наблюдали за учениями катафрактов Ситтаса на тренировочном поле. Ситтас казался довольным. По выражению лица Маврикия понять что-либо было невозможно.
      Зрелище, бесспорно, впечатляло. Ситтас привел в Сирию тысячу греческих катафрактов благородного происхождения для усиления стоявшей там римской армии. Земля дрожала, когда по ней двигалась тяжеловооруженная конница. Копья врезались в тренировочные мишени с поражающей воображение силой. Неудивительно: теперь копья держали по-новому и в удар вкладывали всю силу, не беспокоясь, как удержаться в седле.
      Ситтас привстал на стременах, наслаждаясь движением.
      Боже, как ему нравятся стремена! И как они нравятся катафрактам!
      Ситтас дураком не был - несмотря на все отрицательные черты характера. Поэтому довольное выражение его лица сменилось хмурым.
      - Ладно, Маврикий. Давай выкладывай, - проворчал он.
      Гектонтарх вопросительно посмотрел на него.
      - Не нужно играть со мной в игры, черт тебя подери! - рявкнул Ситтас. Я прекрасно знаю: ты считаешь все это пустой тратой времени, - он кивнул на тренирующихся катафрактов. - Почему?
      - Я не произнес ни слова, - Маврикий помахал рукой у себя перед лицом, разгоняя клубы пыли, поднятой копьеносцами. Если раньше на поле и имелась какая-то растительность, теперь все было затоптано копытами тяжелых коней.
      Ситтас нахмурился.
      - Знаю, - сказал он - В этом-то все и дело. Ты меня ни разу не покритиковал. Ни разу! Никакой критики - от самого Маврикия! Ха! Не сомневаюсь, ты ведь даже ругал свою мать, когда она тебя рожала и пояснял ей, что она делает неправильно.
      На губах Маврикия промелькнула улыбка.
      - И вот еще что. Я обратил внимание, что ты не заставляешь своих фракийцев тренироваться в копьеметании. Вместо этого они у тебя постоянно работают с луком, причем сидя в седле. И сидя как-то необычно. Признавайся, Маврикий, в чем дело?
      Улыбка исчезла с лица гектонтарха.
      - Думаю, вопрос обращен не к тому человеку. Это ты, полководец, знаешь вещи, о которых не знаю я. От Велисария.
      Судя по выражению лица, Ситтас почувствовал себя неловко.
      - Ну.
      Маврикий отмахнулся.
      - Я не жалуюсь. И я не задаю лишних вопросов. Если полководец не сказал мне о своем секрете, я уверен на то имеются веские основания. И это не означает, что я сам не в состоянии кое о чем догадаться.
      - Как, например?
      - Как, например. Он поселил в одном известном тебе доме гения механики, который сейчас занимается изобретением Бог знает чего. Какой-то дьявольской штучки. И его изобретения или что это там такое явно каким-то образом связаны с артиллерией. Велисарий всегда трепетно относился к артиллерии. И всегда обожал пехоту, в особенности в последнее время. А перед отъездом недвусмысленно приказал мне хорошо заботиться о Гермогене.
      Ситтас почесал щеку, размазав пыль и пот по лицу.
      - И что?
      Маврикий фыркнул.
      - Поэтому я подозреваю, что через несколько лет атака копьеносцев будет считаться самым быстрым способом самоубийства.
      - А я люблю атаки копьеносцев, - проворчал Ситтас. - И сам люблю наносить удары копьем. А ты разве нет?
      - Шутишь? Во-первых, я вообще не люблю сражения. Если бы я умел зарабатывать на жизнь каким-то иным способом, то выбрал бы его. Но поскольку уж я оказался в военном деле, то мне нравится быть в нем спецом. Это означает, что мне хочется побеждать в сражениях, а не проигрывать. А больше всего мне хочется остаться в живых.
      Ситтас помрачнел.
      - Если задумал разлюбить военное дело - поговори с чертовым фракийским деревенщиной, - проворчал он.
      - Только чертов грек благородного происхождения может любить войну. На мгновение лицо Маврикия стало враждебным. - Ты знаешь, сколько раз на Фракию нападали варвары? В то время, как знатные греки сидели и смотрели, оставаясь в безопасности за крепостными валами Константинополя?
      Ситтас скорчил гримасу. Маврикий развернул коня.
      - Поэтому наслаждайся своими копьеносцами, полководец. Лично я готов поставить на Велисария и его планы - какими бы странными они ни казались на первый взгляд. И если Иоанн Родосский изобретет секретное оружие, которое устрашит кавалерию, я с радостью стану его использовать. Я с радостью спущусь на землю из седла и стану сражаться на своих двоих - если таким образом смогу разбить следующую волну варваров, которая придет грабить Фракию.
      После того как гектонтарх уехал, Ситтас грязно выругался. Резкие слова Маврикия вывели его из себя, но злиться на него он не мог. В словах было слишком много правды. Несмотря на классовые предрассудки, Ситтас прекрасно осознавал реальности жизни большинства римских граждан. Он не наблюдал за разграблением Фракии из-за высоких стен Константинополя. Он сам вел отряды вперед, причем отряды копьеносцев, против нападавших варваров. Он видел, как варвары убегали от него, смеясь, и на следующий день нападали еще на одну деревню. И он видел результаты этих нападений - через день, когда приходил в те деревни вместе со своими катафрактами. Как и обычно, слишком поздно, чтобы что-то сделать, если не считать захоронения трупов.
      Ситтас поехал вперед на тренировочное поле. Заметив его приближение, катафракты весело закричали. Затем, после того как подчиненные увидели выражение его лица, веселые крики смолкли.
      - Хватит, черт побери, баловаться с копьями! - рявкнул он. - Готовьте луки!
      На следующий день Маврикий прискакал в усадьбу под Дарасом. Он привез с собой Гермогена.
      Гермоген гордился высоким званием, теперь он стал командующим всей пехоты, входящей в сирийскую армию. Ситтас последовал совету Велисария по прибытии в Сирию, где он заменил Велисария на посту главнокомандующего римской армией. Ситтас тут же назначил Гермогена на эту должность.
      Когда Маврикий с Гермогеном заехали во двор усадьбы, из дома вышли Антонина с Ириной и поприветствовали гостей.
      - Где Ситтас? - спросила Антонина.
      - Остался с армией, - спешиваясь, проворчал Маврикий. - По крайней мере, пока. Насколько - не знаю.
      - Вероятно, пока не справится с последним приступом дурного настроения, - весело заметила Ирина. - Что ты сказал ему на этот раз?
      Маврикий ничего не ответил. Гермоген улыбнулся и сообщил:
      - Думаю, он оклеветал славу громоподобных катафрактов. Вероятно, также добавил пару слов о греческой аристократии.
      Маврикий с чувством собственного достоинства промолчал.
      - Вы приехали как раз к ужину, - объявила Антонина. - И Антоний здесь.
      - Епископ? Антоний Александрийский? - спросил Гермоген. - Здорово! Я так давно хотел с ним познакомиться!
      * * *
      Гермогена впервые пригласили в усадьбу после отъезда Велисария. Молодой человек получил большое удовольствие от проведенного там вечера, однако первые часы привели его в небольшое замешательство. Разговор за столом казался каким-то натянутым. Гермоген несколько раз пытался расспросить Иоанна Родосского о достигнутых результатах и таинственном проекте по изобретению артиллерийского оружия. Но Антонина с Ириной каждый раз вмешивались в разговор и уводили его в сторону. Через некоторое время Гермоген понял: они не хотят обсуждать вопрос в присутствии других гостей.
      Вначале он предположил, что нежелательным слушателем является епископ. Святой человек может почувствовать себя оскорбленным, если при нем станут обсуждать такой низменный предмет. Поэтому, примиряясь с требованиями хозяев, Гермоген оставил все попытки разузнать о проекте создания оружия и пригласил епископа к обсуждению религиозной доктрины. Гермоген, как и многие греки среднего класса византийского общества, считал себя теологом-любителем.
      Но последовавшая дискуссия привела его в еще большее замешательство. Не потому, что он понял: ему далеко до знаний Антония Александрийского. Гермоген ни в коем случае не считал себя равным знаменитому епископу Алеппо в знании теологических тонкостей. Но просто Антонина с Ириной снова вмешались, когда Гермоген уже собрался заострить внимание на взглядах епископа на триединство. И, как и раньше, увели разговор в сторону, болтая о каких-то глупостях, словно не желали, чтобы епископ высказывал свое мнение перед остальными гостями.
      Затем наступил худший момент вечера, когда Гермоген внезапно понял: он сам и является этим нежеланным гостем. Но через некоторое время смущение прошло. Казалось очевидным, судя по дружелюбному отношению к нему, что ни Антонина, ни Ирина, ни Маврикий не считают его присутствие неприятным.
      Тогда что?..
      Все прояснилось после того, как все с наслаждением выпили по первому кубку десертного вина. Антонина откашлялась и обратилась к секретарю полководца. - Прокопий, боюсь, мне к завтрашнему утру нужен полный отчет о финансовом состоянии усадьбы. - Она положила маленькую ручку на полную кисть епископа, сидевшего рядом с ней. - Антоний хочет начать работу с бумагами, как только проснется.
      На мгновение Гермогену почти показалось, что пальцы Антонины нежно гладят пальцы Антония Александрийского. Чушь.
      Прокопий нахмурился.
      - Мне сейчас им заниматься? - жалобно уточнил он.
      - Боюсь, да.
      Антонина бросила взгляды на всех мужчин, сидевших за столом. По очереди. Взгляды сопровождались странной улыбкой. Если бы он не считал это абсурдом, Гермоген мог бы поклясться: Антонина пытается кокетничать со всеми мужчинами, кроме Прокопия. Взгляд, брошенный на Иоанна Родосского, казался особенно похотливым. А на лице Ирины, как он обратил внимание, теперь появилась странная понимающая улыбка. Почти непристойная, если бы не... Чушь.
      Прокопий уставился на Антонину. Его глаза сверкали, лицо раскраснелось, губы были поджаты. Создавалось впечатление человека, которому явилось тайное видение.
      - Конечно, - ответил он, словно подавился.
      Секретарь встал из-за стола, сухо поклонился и покинул помещение. Один раз оглянулся назад. Гермогена поразил огонь в его взоре.
      Как только Прокопий ушел, атмосфера в комнате тут же изменилась. Маврикий поджал губы. Гермоген думал, что гектонтарх плюнул бы на пол, если бы его не остановила вежливость. Иоанн Родосский медленно выдохнул и молча протянул кубок Ирине. Улыбаясь, Ирина наполнила кубок до краев. Антонина вздохнула, откинулась на спинку кресла и протянула собственный кубок.
      Епископ тут же повернулся к Гермогену.
      - Отвечая на твои вопросы, могу сказать следующее, - объявил Антоний. Мое мнение о триединстве совпадает с ортодоксальной традицией, принятой на пятом церковном соборе. Я также считаю, что окончательное решение проблемы не будет найдено никогда. И таким образом считаю любую попытку навязать подобное решение неразумной - и с социальной, и с политической точки зрения. А с теологической - абсолютно нечестивой.
      - Нечестивой? - переспросил Гермоген. - Нечестивой!
      Антоний Александрийский усиленно закивал.
      - Да, молодой человек. Ты правильно меня понял. Нечестивой.
      Гермоген пытался найти нужные слова.
      - Я никогда раньше не слышал, чтобы кто-либо говорил...
      Он замолчал и в задумчивости отхлебнул вина. Александриец улыбнулся.
      - Признаю мой подход не является традиционным. Но позволь спросить тебя вот о чем, Гермоген. Почему вопрос триединства сложно понять? Почему он является загадкой?
      Гермоген колебался.
      - Ну, я не теолог, вы же знаете. Но это очень сложный вопрос. Это всем известно.
      - Почему?
      Гермоген нахмурился.
      - Не понимаю.
      - А почему он такой сложный? Тебя никогда не удивляло, что Всевышний выбрал такой способ представить себя? Таким способом, который мучает всех?
      Гермоген открыл рот, потом закрыл, сделал еще один большой глоток вина, фактически очень большой глоток вина. На самом деле он время от времени действительно мучился этим вопросом. Но наедине с собой. Только наедине с собой.
      Александриец снова улыбнулся.
      - Я тебя понимаю. Я считаю, мой дорогой Гермоген, что Господь выбрал такой путь по одной простой причине. Он не хочет, чтобы люди понимали триединство. Это тайна, и это и есть простая истина. Конечно, нет вреда, если кто-то решает задуматься или обсудить проблему. Я сам этим занимаюсь. Но заходить дальше, объявлять свою точку зрения правильной, более того навязывать ее церковным и светским властям - по-моему не стоит. Вот это кажется мне нечестивым. Это грех. Гордыня. Происки Сатаны.
      Гермогена больше всего поразили даже не слова александрийца, а выражение лица. Странное сочетание доброго взгляда и сурово поджатых губ. Гермоген знал о репутации епископа как теолога среди греков из высших слоев общества. И он также знал и репутацию александрийца как святого человека причем еще более высокую - среди сирийских крестьян и всего плебса. Внезапно все, что он слышал об этом человеке, соединилось у него в сознании.
      - Хватит теологии! - запротестовала Ирина. - Я хочу послушать Иоанна. Как продвигается дело с его адскими штучками?
      Гермоген почти благодарно отвернулся от епископа. Иоанн Родосский резко выпрямил спину и гневно посмотрел на Ирину. С грохотом поста вил кубок на стол. К счастью, кубок был почти пустой, поэтому на стол выплеснулось всего несколько капель вина. Но в первое мгновение Гермоген опасался, что кубок расколется - с такой силой Иоанн им грохнул.