– Вот это да… – ошарашенно произнес капрал Додд и выругался. Сейчас он уже не прерывал командира; скорее, просто выразил общее мнение.
      Которое вполне совпадало с личным мнением самого капитана Ковача.
      – Сэр? – спросил сержант Атватер из третьего взвода, чернокожий уроженец Земли, которого вот-вот должны были отправить в офицерскую школу. – Какими силами мы располагаем для штурма укрепления?
      – Правильный вопрос, – похвалил Ковач. – "Мимолетная Кэролл Энн" и "Божья коровка Джонсон" приземлятся поближе к внешнему ограждению. На подавление восточного сектора отводится один-два-ноль секунд… – на голограмме высветились цели для ударов, – …западного – одна-две-три секунды. Каменс и Экланд полагают, что их роты ничуть не хуже нашей… – Ковач не смог удержаться от улыбки, вспомнив как они в кабинете адмирала Мэйна обсуждали детали предстоящей операции. – …так что надеюсь, они справятся.
      – Э-э, сэр? – еще раз подал голос Атватер, не отводя глаз от освещенного периметра концентрационного лагеря; – А где же будем мы?
      – "Бонни Паркер" опустится прямо на крышу административного корпуса, – спокойно сказал Ковач. Он не стал менять голограмму; все десантники и так ели глазами своего командира – даже командиры взводов, которые уже были посвящены в детали. – Вы – лучшие во Флоте, парни, лучшие из лучших.
      Десантники промолчали.
      – Да, лучшие, – продолжил Ковач после секундной паузы. – Командиры взводов дадут вам индивидуальные задания. Э-э… – Он посмотрел поверх голов. – Мне было приказано, э-хм… подчеркнуть, что высшее командование считает спасение пленных главной целью всей операции. – Он откашлялся. – Есть еще вопросы?
      – Так, значит, вы хотите живьем отдать нас в лапы хорьков? – потрясение сказал капрал Додд.
      Рядом с Доддом сидел сержант Брэдли – невысокий, плотный, с розовой лысиной, оставшейся на память о вражеской плазменной пушке.
      Он повернулся к Додду, и отчетливо произнес:
      – ЭТО ТЫ СКАЗАЛ?
      – Не-а, сержант, – прошептал Додд.
      Брэдли повернулся к командиру – на его лице читалась боль рыбака, у которого только что сорвалась с крючка огромная рыбина.
      – Кто-то еще…
      – Сэр? – Решительно произнес Атватер. Его рука приподнялась, однако вверх был направлен только указательный палец – компромисс между учтивостью и честью. – Есть ли хоть слабая надежда, что огневые позиции халиан будут подавлены до того, как мы окажемся в центре пекла?
      Ковач кивнул, но этим продемонстрировал лишь разумность вопроса, а не возможность положительного ответа.
      – Что до этого, – осторожно ответил он, – то есть мнение, что когда халиане увидят нас, опускающихся на их родную планету, первой их реакцией будет уничтожить всех своих рабов. Таким образом…
      Он помолчал, давая десантникам время обдумать услышанное. Если вся операция займет больше часа… Это будет последняя операция для всех здесь присутствующих. Возможно, что последний солдат будет убит всего лишь через несколько минут после десантирования.
      – Таким образом, – продолжил Ковач, – штурмовой корабль атакует позиции перед нашим прибытием, чтобы подготовить плацдарм. Мы – штурмовая группа – будем следовать с трехсекундным интервалом. Пока мы будем на поверхности, никаких иных сил Альянса возле планеты не ожидается.
      – Ну ничего себе… – не удержался кто-то от комментария.
      Командор Херэннис окаменел на месте, как будто хорьки заграбастали его прямо в крошечном кабинетике Ковача – малюсенькой комнате, отделенной от площадки стенами из пленки, прекрасно пропускавшими свет и звуки извне. Но не только гнев сковал военного секретаря самого Великого адмирала Форберри – он испытывал целую гамму эмоций.
      – А я говорю, – заявил Ковач, восседая на единственном стуле, – Херэннис отказался занять его, а два стоящих человека одновременно в комнатке просто не поместились бы, – что для этого мне нужен прямой приказ подчиняться именно вам.
      В руке он держал десантный нож лезвием вверх. Лезвие было столь тонким, что на нем просто нельзя было сфокусировать взгляд – как ни старайся.
      – Но вы же ЗНАЕТЕ, что я не в силах отдать подобный приказ! – задохнулся от негодования Херэннис.
      Ковач посмотрел снизу вверх на великолепный мундир штабного секретаря – все говорило о том, что он намного превосходит капитана в социальном, служебном и – без сомнения – интеллектуальном отношениях.
      – Да, командор, – мягко сказал офицер-десантник. – Догадываюсь. И теперь, если вас в самом деле беспокоит успех всего дела, я займусь поисками наиболее приемлемого пути для выполнения поставленной задачи.
      – Да, я… – пробормотал Херэннис и аж затрясся от гнева. – Вот он… это как раз тот голографический чип, о котором мы говорили.
      Голография была только частью возможностей обычного шлема-десантника; в них было впихнули столько датчиков и записывающих устройств, что командир после боя мог проследить за действиями каждого бойца, как-будто все время выглядывал из-за плеча.
      Но на безопасном расстоянии.
      Ковач бросил нож на складной столик, служивший одновременно клавиатурой компьютера. Взяв голографический чип у командора, он вставил его в проектор. Это устройство отличалось капризным норовом; пришлось немало повозиться, прежде чем в воздухе возле самой пленочной стены появилось изображение.
      – Так значит, вот этот парень? – задумчиво произнес Ковач. – Я вложу это в шлемы, прежде чем мы отправимся.
      Достопочтенный Томас Форберри был далеко не мальчиком. На вид ему было где-то между сорока и пятьюдесятью, а ведь это было несколько лет назад. Голубые глаза, пышущее здоровьем тело, темно-русые волосы с кудряшками.
      Но несмотря на кудряшки, лицо волевое и жесткое. Юный Томас не последовал за своим отцом во Флот, продолжая заниматься семейным бизнесом. Видимо, Форберри был достаточно богат, даже если не принимать во внимание возможности, предоставляемые адмиральской должностью для выгодного вложения капиталов.
      И помощи семейному бизнесу.
      – Да, за пять лет всякое могло… – начал было Ковач, понизив голос, ибо не мог решиться заговорить о том, что могли сделать с человеком пять лет рабства у таких нелюдей, как хорьки. Даже если ему и удалось выжить.
      – Да, он все понимает, – сказал Херэннис, но тут же спохватился. – Я все понимаю. Я, э-э… все понимаю… Знаю, вы можете подумать…
      Ковач жестом прервал мучительный поиск слов, призванных скрыть смущение.
      – Поймите, командор, – мягко сказал он. – Никто в моем подразделении не считает такую задачу чем-то из ряда вон выходящим. Если высшее руководство сочло ситуацию настолько деликатной, что дало команду нарушить положения руководящих документов – что же, значит у него были на то основания. Передайте своим друзьям, что беспокоиться не о чем.
      – Благодарю вас, капитан, – ответил Херэннис так, как-будто и в самом деле был ему благодарен. Он не решался заговорить, но наконец посмотрел офицеру прямо в глаза: – Неофициальное вознаграждение, которое вас ожидает, будет более чем достойным – в денежном смысле. Но я хотел бы, чтобы вы понимали – ни я, ни кто-либо еще не думает даже в малой степени компенсировать деньгами тот риск, которому вы подвергаетесь.
      – Командор… – сказал Ковач. Его рука непроизвольно сжала рукоять кинжала, но он тут же сообразил, что этот жест может быть неправильно понят. – Я потерял свою семью в инциденте у Грэйвели…
      – О, простите…
      – …и половина моих парней сказала бы вам примерно то же самое, – быстро прервал он Херэнниса. Увидев легкое сомнение, промелькнувшее в глазах посетителя, он улыбнулся.
      – Да, это сравнительно высокий процент. Высокий даже для десантников, не говоря уже обо всем Флоте. Но если вы посмотрите личные дела задействованных в операции подразделений – а не только моего – то увидите, что я был прав.
      Херэннис кивнул и облизал губы.
      – И кроме того, – продолжил Ковач, все с той же дежурной улыбкой, – нам первыми придется увидеть воочию, что хорьки могут сделать с людьми. Вы ЭТО понимаете?
      Херэннис снова кивнул. Теперь он глядел на Ковача, как-будто тот был коброй, внезапно появившейся за окном. Ковач выключил проектор.
      – Вы правы, командор, – сказал он. – Мои ребята идут в бой не из-за денег – будь-то ваши деньги или же наши официальные пять процентов надбавки за риск. За деньги мы даже не согласимся отказаться от участия в операции.
 
      Сильная вибрация "Бонни Паркера" была одинаково невыносима во всех отсеках. Одно утешало – садиться им на этот раз довелось при дневном свете. Посадочная площадка ярко освещена, так что можно видеть лица соседних десантников, совершенно опустошенные от страха.
      Еще можно увидеть, что конструкционные панели опускающегося корабля вибрируют с амплитудой в несколько сантиметров – величина, безусловно больше предельно допустимой – и с любопытством подумать, а не опрометчиво ли отправляться в таком виде, без прикрытия, под огонь противовоздушных батарей хорьков.
      Сильный толчок заставил вскочить всех десантников, сидевших на корточках на палубе.
      Ковач, одной рукой державшийся за какой-то кронштейн, а другой сжимавший ружье, громко выругался, но проклятья застряли у него в горле. Это была не ракета – просто ударная волна от штурмовика, обогнавшего их и нырнувшего вниз, чтобы освободить зону посадки…
      Если только в списке целей, как и планировалось, значились и ракетные батареи.
      Ковачу захотелось помочиться. Он привык это делать перед самым началом операции. И помочиться не куда-нибудь, а в собственные штаны.
      Три плазменных струи ударили в корпус "Бонни Паркера". Корабль резко отбросило в сторону.
      Магнитные экраны рассеяли облако частиц, но причальные огни мгновенно погасли, а в центральном отсеке они не загорелись даже тогда, когда в остальных вновь появилось освещение.
      – Начинается, – сказала капрал Сенкевич, двухметровый гигант, расположившись рядом с капитаном Ковачем, поскольку в соответствии с планом операции она назначалась его помощником.
      Ковач и Брэдли могли собирать свои собственные данные. В роте не было никого, кто мог бы лучше прикрыть под огнем своих товарищей.
      Выдержка Сенкевич была, как обычно, безупречной. Пятикратная перегрузка вновь бросила десантников на палубу.
      Автоматическое оружие, от которого было мало проку до тех пор, пока действовали экраны, начало свою барабанную дробь. Кластерные бомбы корабля взорвались далеко внизу.
      "Бонни Паркер" был невелик для межзвездного корабля, но просто огромен в сравнении с большинством других транспортных средств, разработанных человечеством. Корабль замедлил ход, а затем двинулся вперед до тех пор, пока робот-пилот не остановил махину и не перевел ее в режим парения. Посадочные люки начали медленно раскрываться, пока последние кластерные заряды еще взрывались с громким рычанием и яркими вспышками.
      – Бей их! – прорычал Ковач по свободному каналу, когда десантники выпрыгивали из десантных люков корабля.
      Газовые струи подъемных двигателей корабля ударили их по ногам, и некоторые упали на гладкую поверхность крыши. Обычно десантный корабль просто опускается на поверхность, но крышу здания он мог запросто разрушить своим весом. Двигатели могли удержать корабль на весу хоть сутки напролет, если только хорькам не удастся его сбить. В этом случае корабль просто сомнет здание.
      Но пока этого не случилось, никто из двадцать первой не собирался умирать от излишних переживаний.
      Ковач сразу же увидел трупы нескольких десятков халиан, в беспорядке разбросанных по крыше здания. На мордах застыл угрожающий оскал; в руках оружие, из которого они обстреливали столь неожиданно опустившийся на них корабль до тех пор, пока кластерные заряды не уничтожили все живое.
      Неподалеку раздался оглушительный взрыв, и почти одновременно – пронзительный крик. Неподалеку от Ковача лежал уже отвоевавший свое капрал Додд. Одна нога задрана высоко вверх, второй и вовсе нет – оторвана неразорвавшимся кластерным зарядом, на который наступил капрал.
      – Проследить… – коротко бросил он командиру взвода по командному каналу связи.
      По крайней мере одна из плазменных пушек уцелела после налета штурмовика. Теперь хорьки развернули ее и выпустили беглую очередь в "Бонни Паркера" и разбегающихся десантников. Один заряд ударил в выступавшую метра на полтора парапетную плиту, – тут предположения разведки оказались верными – полиборэйт разорвался на мелкие кусочки, будто бомба, и в крыше сооружения образовался двухметровый пролом. Ковач подался назад при взрыве, а несколько оказавшихся неподалеку десантников попадали вниз.
      Другие заряды скользнули по поверхности крыши и рассеялись о защитный экран корабля. Раздался удар, как щелчок кнута и вспышка, метнувшая на крышу черные тени. Защитный фильтр шлема спас глаза Ковача, но озон глубоко обжег его горло, так что он даже засомневался, сможет ли кто-нибудь слышать отдаваемые им приказы.
      – Дельта шесть, сними этот…
      Не успел никто из взвода тяжелых орудий, или взвода дельта ответить, как капрал Сенкевич распласталась на крыше и выстрелила из переносного плазменного комплекса.
      Комплекс представлял собой трубу в метр длиной с трехзарядным магазином, в котором находились миниатюрные термоядерные заряды. Дробинки из дейтерия управлялись лазерным лучом, который и работал как взрыватель.
      Грохот разлетающихся плазменных струй оказался непривычно громким и резким даже для уха, привыкшего к близким разрывам. В радиусе взрыва мгновенно сдетонировали все приготовленные боеприпасы, находившиеся на сторожевой башне и рядом с ней. Ударную волну, пронесшуюся над однообразными бурыми крышами бараков, можно было сравнить разве что с землетрясением.
      – Занять позиции, – приказал Ковач, озираясь вокруг в надежде, что его люди не превратились еще в неуправляемое стадо. Из-за "Бонни Паркера" он видел только половину поля боя. Возможно, что десантники, выпрыгнувшие из противоположного люка уже мертвы…
      – Вперед, десант! Вперед! – закричал он, разыскивая лестницу, по которой можно было забраться на крышу здания.
      – Огонь по пролому! – предупредили саперы первого взвода, установившие заряды на краю плоской крыши.
      Ближайшие десантники – за исключением штурмового отделения в полном боевом обмундировании – повалились на крышу лицом вниз. Все остальные отвернулись.
      – Огонь по пролому! – эхом отозвался командир третьего взвода с другой стороны крыши. Похоже, что там пока все в порядке.
      Установленные заряды сдетонировали с ужасающим треском, воздействовавшим больше на зрение, чем на слух. Каждый заряд представлял собой липкую полоску, содержавшую нить из взрывчатого вещества PDM – скорость распространения которого в области горения сравнима со скоростью света. Заряд был столь мощным, что вызывал значительные разрушения уже за два метра от цели, а при соприкосновении результат был поистине чудовищен.
      Прямоугольный кусок крыши размером с дверь исчез внутри проема. Десантники в боевых скафандрах, защищавших от острых стекловидных игл полиборэйта, пронзительно закричав и закрутившись при взрыве, броском пересекли открытое пространство, ведя непрерывный огонь из автоматических винтовок. Цели намечали датчики, установленные в их шлемах; иногда их нервная система давала осечку, и они нажимали на курок без сигнала. Хорькам было над чем призадуматься.
      Такие же взрывы, слегка ослабленные завыванием подъемных двигателей "Бонни Паркера", раздались и с противоположной стороны.
      – Альфа готова! – доложил по командному каналу первый взвод. Ковач уже увидел десантников, готовых броситься в образовавшийся проем.
      – Бета готова! – Два отделения второго взвода под командованием лейтенанта, согласно плану операции, должны были перекрыть все выходы из здания, чтобы хорьки не прорвались к беззащитным пленникам и не устроили кровавую расправу.
      – Каппа готова! – сообщил командир третьего взвода – это его саперы взорвали проломы.
      – Дельта готова! – Это сообщил взвод тяжелых орудий.
      Тяжелые плазменные пушки на трехногих лафетах появились с каждой стороне крыши. Одно орудие вело огонь, поддерживая штурмующие подразделения.
      – Гамма готова! – сообщил сержант Брэдли, ухмыляясь, с верхней площадки лестницы, где они с Сенкевич и парой оставшихся отделений второго взвода поджидали капитана.
      – ВСЕ ВПЕРЕД!!! – приказал Ковач, запрыгнув на площадку.
      За мгновение до этого Брэдли полосковым зарядом высадил ведущую на лестницу дверь.
      Три штурмовых отделения второго взвода поливали огнем все открытое пространство. Ответный выстрел или рикошет выбил тучу искр из керамической брони десантного скафандра капитана. Он зашатался, но устоял на ногах. Два его помощника, согнувшись, поволокли вниз свои громоздкие и тяжелые устройства.
      – К черту все это! – заорал капитан на Сенкевич, заметив что та повесила плазменную пушку на плечо, и поднял ее автоматическое ружье.
      – А, иди ты… – огрызнулась, явно отказываясь выполнить прямой приказ командира…
      Ковач уже проскочил внутрь, и она была теперь прямо за ним. Воздух был наполнен пылью и газами, образовавшимися при взрыве, но на фоне мускусного зловония и запаха человеческих испражнений, шедшего изнутри, это почти не ощущалось.
      Конечно, командир роты, вполне мог остаться на крыше, вместо того чтобы со своими солдатами нырнуть в здание, где он наверняка бы не смог взаимодействовать с подразделениями и главным командным пунктом на орбите.
      Звание давало ему право на это, но за двенадцать лет службы Ковач пользовался только одним правом; оказаться на том участке, где смог убить побольше хорьков.
      Ступеньки лестницы были очень крутыми и узкими, рассчитанными на короткие конечности хорьков. Увешанный железками десантник, двигавшийся впереди Ковача, свалился в коридор, но судя по всему хорьков там не было, так как никто не спешил воспользоваться очевидным преимуществом.
      Мертвых хорьков, правда, валялось штук шесть – огонь автоматических винтовок застал их врасплох и не оставил никаких шансов. Одно покрытое шерстью тело еще продолжало извиваться в предсмертной агонии. Рефлекс или осознанное намерение заставили тварь из последних сил впиться зубами в ботинок десантника, наступившего ему на морду с намерением размозжить череп.
      Короткая лестница упиралась в коридор, по обе стороны отгороженный проволочной сеткой. Проволока была самой обычной – из такой делают загоны для свиней. Безусловно, пленников здесь держали очень недолго. Вольер слева был пуст.
      Справа в загоне находилось примерно четыре десятка человек, от страха жавшихся в углу.
      Все пленники совершенно голые, если не считать толстого слоя засохших испражнений, так что какого они пола невозможно было определить даже после того, как они начали радостно кричать, приветствуя десантников. В одном углу клетки было проделано сточное отверстие, но рабы, сидевшие здесь не один год, были слишком запуганы, для того чтобы пользоваться стоком. Судя по всему, хорьки совершенно не заботились о пленниках.
      Ковачу сейчас тоже было не до них.
      – Найти лестницу вниз, – выкрикнул он, когда что-то дернуло его за руку и он резко развернулся, и ствол его ружья резко взметнулся вверх. Он нанес по противнику резкий удар…
      К его удивлению, это оказался не хорек, а женщина с каштановыми волосами. Она просунула руку сквозь ячейки сетки, которая и спасла ее от страшного удара разъяренного десантника.
      – Черт! – грозно прорычал Ковач, возмущенный допущенной ошибкой.
      – Пожалуйста, – горячо взмолилась женщина с уверенностью, заставившей ее приблизиться к фигуре в скафандре, несмотря на охвативший рабов панический страх. – Мой брат, Олтон Диннин – не доверяйте ему. Ради всего святого – НЕ ДОВЕРЯЙТЕ ЕМУ!
      – Убежище хорьков! – сообщил один из бойцов, добравшихся до конца коридора, где за сеткой огромных клеток виднелась дверь. – Черт, пустое.
      – Осторожно… – сказал Ковач, ринувшись к ним. Брэдли и Сенкевич шли следом.
      Халианин, неожиданно выпрыгнувший из "пустой" комнаты, и был именно то, о чем попытался предупредить бойцов умудренный опытом командир.
      Десантники от неожиданности закричали. Их у двери было четверо – все из штурмового группы, закованные в сверхпрочную броню. Хорек был без оружия – только в передних лапах зажаты два ножа. Их лезвия сверкнули у керамической брони – и вошли в стык между пластинами.
      Два десантника рухнули и в ту же секунду сержант Брэдли выстрелил. Хорек, уже было занесший ножи над третьей жертвой, бесформенным комком осел на пол.
      Остро сознавая свою вину, Ковач с еще большей скоростью ринулся вперед. Он должен был позволить десантникам скинуть с себя двадцатикилограммовые путы после того, как они оказались внутри здания. Всячески проклиная себя, он вбежал в комнату, где прятались хорьки.
      Это было типичное халианское гнездо – с подвесным потолком, и низким ложем. Его сенсоры показали, что здесь еще сохранилось тепло хорька. Заглянувший первым десантник, видимо, решил, что обитатель выскочил и скрылся при первых звуках пальбы…
      …А он в это время сидел под ним и выжидал… В таких условиях нельзя доверять не только сенсорам, но и собственным глазам. Доверия заслуживали только яркие огненные вспышки, вроде той, которой Сенкевич превратила кучу еще теплого тряпья в углу в пылающий костер. Пух и дерево разлетелись от огня пуль.
      – Э-Э!!! – закричал кто-то. Ковач мгновенно обернулся.
      Двери подъемника разъехались во всю ширину холла. У испуганной фигуры внутри лифта была обнаженная грудь, но на правой руке повязка-рукав красного цвета – от запястья до плеча. Халианский автомат, ствол которого он направил вперед, не мог пробить штурмовую броню, но Ковачу наверняка пришлось бы туго, не выстрели он первым. Удар пуль капитана отбросил фигурку внутрь, в забрызганный кровью подъемник.
      – Сэр! – закричал стоявший у лифта десантник. – Это был свой! Человек!
      – Свой в своего стрелять не будет, – огрызнулся капитан.
      – Подрывники! Мне нужна дыра в этом проклятом полу!
      Два бойца бросились выполнять приказ. При них был запас ленты полоскового заряда.
      – Какого раз… – начал было один, но Ковач понял вопрос с полуслова.
      – Два на один… нет, ДВА НА ДВА!
      Ему требовалась достаточно большая дыра, через которую они смогли бы беспрепятственно прыгнуть вниз. Проблема состояла в том, что поверхность пола была из того же материала, что и все здание. Пушечные выстрелы и взрывы уже нарушили структуру здания, и теперь оно могло разрушиться до основания от малейшего толчка.
      Однако без отверстия обойтись невозможно, поскольку другого пути вниз нет – кромке, разве, что, лифта…
      – Можно использовать лифт, сэр? – спросил десантник в штурмовом скафандре, лицо которого за опущенным забралом распознать было невозможно.
      – Нет, черт подери! – произнес Ковач, уже склоняясь к мысли позволить дурню сделать это, чтобы отвлечь внимание. Вся беда в том, что проклятый дурень – был ЕГО дурнем, из его роты…
      – Молодой какой-то… – пробормотал сержант Брэдли со смесью удивления и боли.
      – Внимание! – закричал кто-то из подрывников.
      Ковач прижался к стене, чтобы дать возможность саперам отпрыгнуть, но они знали свое дело. В последние доли секунды они развернулись и бросились ничком наземь, плотно закрыв уши руками. Помещение осветилось вспышкой, и четыре квадратных метра пола рухнули вниз…
      И тут же застряли. Нижний уровень был разделен на помещения меньшей площади. Толстая пластина полиборэйта накренилась, и теперь часть ее ушла вниз, тогда как противоположная сторона осталась на прежнем месте.
      Снизу раздалось две коротких очереди из автоматов, но пули отрикошетили от оторванного куска пола и ушли вверх, не причинив никому вреда.
      – Осторожно! – заорала Сенкевич, вновь подняв свою пушку.
      За считанные секунды подготовив ее к стрельбе, она прицелилась в узкую щелочку, которая вела в расположенную на нижнем этаже комнату.
      Это была чертовски опасная затея. Промахнись она совсем немного, и заряд высвободил бы всю энергию здесь же, и внутренних стен оказалось бы совершенно недостаточно чтобы спасти Гамму.
      Но Сенкевич была мастером своего дела; кроме всего прочего, это был лучший способ заставить замолчать противника внизу еще до того, как вслед за плазменным зарядом вниз ринутся десантники.
      Саперы выскочили в коридор; Ковач вжался в стену, надеясь что стена сможет выдержать ударную волну хотя бы несколько микросекунд. Заряд прочертил ослепительно яркую трассу и исчез в щели, ведущей на нижний уровень. Воздух в точке взрыва засветился ярко, как крошечное искусственное солнце. Исполинская плита, словно листок на ветру, взмыла вверх, рассыпалась на мелкие кусочки, которые тяжело рухнули вниз. Ковач и Брэдли столкнулись на ходу плечами, пытаясь первыми ринуться на штурм. Сенкевич воспользовалась столкновением, чтобы прошмыгнуть вперед со своей плазменной пушкой.
      Это оружие предназначалось не для того, чтобы палить из него вслепую, но поскольку вокруг точки взрыва ничего живого остаться просто не могло, штурм становился менее опасным.
      Пролетев в непрозрачной дымке, Ковач упал на нечто скользкое. Воздух после плазменного взрыва был столь гадостным, что установленные в шлеме фильтры плотно прижались к лицу.
      Десантники очутились в нормальной – человеческого размера – комнате с трещиной в полу. Ниже не было ничего: сквозь трещину виднелась обожженная плазменным зарядом земля.
      Это была комната для инструктажей, или что-то в этом роде. Но кроме этого, здесь находился и уголок отдыха – вдоль стен ряды кресел, разбросанных взрывом, а на вертикальной решетке висели два истерзанных человека. Жертвы были раздеты еще до того, как в помещение проник ливень ионов. Их тело со стороны взрыва было полностью сожжено, и взору десантников предстали обугленные кости. Но убиты они были вовсе не плазменной пушкой. Черепа несчастных жертв были расколоты пулями как раз за несколько мгновений до того, как выстрелила сержант Сенкевич.
      Несколько деревянных, ручной работы кресел были полностью сожжены. Судя по размерам, они предназначались для людей. На стене за решеткой – плита из полированного дерева с списком имен. От взрыва ее защитили тела замученных жертв и защитное покрытие из вспенившегося теперь глассина. Заголовок гласил: "РАСПИСАНИЕ ДЕЖУРСТВ".
      Он был написан на понятном каждому человеку языке, а не на похожих на вырванные зубы закорючках халианского алфавита.
      Каждое из шести других тел, которых взрыв застал в этом помещении, имело знакомый отличительный знак: красный рукав-повязку или по-крайней мере следы красного материала на неповрежденных взрывом участках тела. Все они были людьми – в том числе и та женщина, на которую приземлился Ковач. Она сжимала обезображенной рукой халианский автомат, пули которого и заставили замолчать несчастных жертв.
      – ПРЕДАТЕЛИ, – прорычал сержант Брэдли. Он хотел презрительно сплюнуть, но фильтры помешали.
      – Надсмотрщики, – со странным спокойствием произнес Ковач. – Хорьки не занимались грязной работой – для этих целей они использовали вот таких…
      Он бросил взгляд на дверь и почти осознал весь смысл происшедшего. Из пролома наверху вниз прыгали десантники, высматривая цель. Воздух уже очистился достаточно, и Ковач смог отчетливо разглядеть тело человека, выброшенное взрывом за дверь. Его руки и ноги были обуглены дочерна, а шея обожжена до такой степени, что голова еле держалась.
      Но само лицо почти не пострадало, и черты выдавали близкое родство с той женщиной, что пыталась предупредить его.
      С предательством Олтона Диннина было покончено.
      – Вперед, десант! – приказал Ковач.
      Он на мгновение замешкался, и Брэдли с Сенкевич сразу же обогнали его. Они оказались в длинном коридоре, в противоположной стене которого через короткие промежутки располагались двери. Кто-то приоткрыл одну из них, ошарашенно взглянул на десантников и тут же захлопнул.
      Брэдли с Сенкевич встали по краям панели, а Ковач двинулся по коридору, ожидая появления новой цели. Он полагал, что их тыл прикрыт бойцами второго взвода, которые смогли последовать за ним. Бойцы штурмового отделения в своих громоздких скафандрах просто не могли пройти в проем.
      – Давай!
      Сенкевич выстрелила из винтовки через дверь и что есть силы пнула ее ногой. Дверь отворилась, Брэдли левой рукой метнул внутрь гранату.
      Находившийся внутри человек с пронзительным воплем выпрыгнул оттуда, не дожидаясь взрыва гранаты, и Брэдли выстрелил.
      Когда цель появилась из-за двери, все увидели красное пятно повязки на рукаве.
      В комнате надзирателя стояли стул, стол и кровать, матрас загорелся от взрыва гранаты и теперь чадно дымил.
      Частый треск ружейных выстрелов и глухие разрывы гранат послышались с той стороны коридора, где сейчас действовал третий взвод.
      Первый и третий взвод должны были продвигаться к центру с разных сторон здания, но в непосредственном подчинении у Ковача было слишком мало людей, чтобы очищать все великое множество отдельных комнаток. Ему нужно было найти гнезда хорьков…
      Но на всем холле по обе стороны от комнаты инструктажей было всего лишь две двери.
      – Прикрой нас! – приказал Ковач командиру отделения из второго взвода. – С двух сторон, и смотри десант не задень.
      В любой другой ситуации он вместо слово "десант" употребил бы термин "свои", но теперь это слово начинало становиться несколько двусмысленным.
      Его сержанты уже почувствовали это, прижавшись к стене по обе стороны от следующей двери. Ковач одновременно с Сенкевич открыли перекрестный огонь, выбивая ярко-желтые щепки из мягкой деревянной двери. Брэдли ударил что есть силы ногой, и все трое метнули внутрь по гранате.
      Защелки не было. Дверь свободно болталась на петлях; стены и пол коридора были изрыты шрапнелью.
      Ковач с командой бросились вперед, высматривая цели для поражения. Никаких признаков жизни, за исключением дыма и деревянных разделочных досок, попадавших на пол со стен. Посредине возвышалась большая кухонная плита. У трех стен стояли печи и большие холодильники.