Собственно, вся медицинская процедура свелась к тщательной покраске руки зверской смесью зеленки и йода. Перебинтовав руку, я полюбовался своей работой в зеркале, выпил еще водки и рухнул на диван в гостиной, рядом с журнальным столиком, на котором выгнулись лодочкой заветренные ломтики грудинки, сыра и карбоната. Я быстро погружался в сон, и на тяжелых веках, как на киноэкране, мельтешили цветные пятна и полосы, а за ними смутными кляксами проявлялись то пьяные лица моих соседей, требующих продолжения дружеской вечеринки, то картофельное лицо психиатра Лампасова, то прозрачная фигура девушки из реабилитационного центра с собачьей головой… Я вскрикивал, просыпался и тотчас снова проваливался в тягостную яму забвения.

Разбудил меня телефонный звонок. Я не знал, сколько времени проспал, но чувствовал себя так, будто умер и меня ради какого-то жестокого научного эксперимента реанимировали. Земное притяжение казалось настолько сильным, что я едва оторвал голову от плюшевой божьей коровки, которую мне подарила на двадцать третье февраля одна добрая женщина, наивно верившая в то, что на этой коровке мы будем спать вдвоем. Телефон надрывался, требуя к себе внимания, и звонок его был столь же гадким, как если бы в моих ушах завелось осиное гнездо.

Я потянулся к бутылке минералки, плеснул на лицо немного выдохшейся водички, и только после этого сумел встать и подойти к телефону.

Моего абонента не вдохновило мое заверение, что я его внимательно слушаю. Не проронив ни слова, неизвестный абонент прервал связь. Неизвестным он был потому, что его номер не засветился на дисплее определителя. Я тоже положил трубку, сделал несколько кругов вокруг столика, искоса поглядывая на засохшие закуски и тем самым проверяя, проявит ли мой желудок интерес к ним.

– Это ты мне звонил только что? – спросил я у Никулина, моего коллеги по детективному агентству. Одной рукой я прижимал к уху телефонную трубку, а второй осторожно подносил к носу блюдце с балыком, похожим на кусочек обогащенной урановой руды.

– Ты же знаешь, чудовище, что я звоню тебе только тогда, когда ты должен выплатить мне месячное жалованье, – ответил Никулин в своей обычной манере.

– Что у нас нового?

– Нового? Да вот, только что часы пробили пять раз. А ты где пропадал?

– В психиатрической лечебнице для VIP-персон.

– Да? – радостно произнес Никулин. – И что ты там делал?

– Собаку кормил. А она, сволочь, не заметила, где закончилось мясо и началась моя рука. Поэтому буду в агентстве не раньше семи.

Чтобы принудить свой организм, впавший в депрессию, к жизни, я стал собирать посуду с журнального столика и носить ее на кухню. Свалил все в мойку, залил водой и плеснул хорошую дозу моющего средства. Пусть отмокает, вечером приглашу соседку Ларису, она помоет. Сам тоже отправился в мойку, предварительно обмотав больную руку, как колбасу, пищевой полиэтиленовой пленкой. Встал под тугие и колкие струи душа, зажмурил глаза и представил, как с меня вместе с водой смывается усталость и глупость минувших дней. Надо же, что начудил! И с милицией имел дело, и в больнице побывал, и в каком-то гребаном реабилитационном центре, который охраняется как золотовалютный резерв страны. Впрочем, стреляли в меня наверняка для острастки – холостыми патронами или резиновыми пулями. А девчонка какая странная! Точно гоголевская утопленница. О чем она мне говорила? Впрочем, стоит ли забивать голову какой-то ерундой! Может, она ненормальная…

Горячий душ надо обязательно завершать холодной водой. Эта процедура благотворно воздействует на кровеносные сосуды, приблизительно так же, как исправный бензонасос в паре с инжектором, и тогда – фыррррр! Мотор ревет, колеса крутятся, ветер свистит, и жизнь обволакивает своим чарующим и волнующим многообразием…

Я выскочил из ванной голым, на ходу растираясь жестким полотенцем. Чтобы окончательно вывести себя из мумифицированного состояния, важно правильно покушать. Я не пожалел времени и, обдуваемый свежим ветерком из распахнутой балконной двери, нарубил полный тазик ингредиентов, необходимых для моей фирменной окрошки. Выдаю ноу-хау этого Шедевра Кулинарного Искусства…: в пол-литра подсоленного томатного сока добавляем порезанные свежие огурцы, зеленый лук, отварной картофель, говядину, зелень-мелень, крутые яйца и заливаем чашкой нежирного кефира. Перемешиваем – и уплетаем за обе щеки большой ложкой. В экстремальном случае томатный сок можно заменить ледяным пивом.

Глава 4

ЧТО НУЖНО ДЛЯ ПОЛНОГО СЧАСТЬЯ

Дабы не пугать людей своей буро-зеленой, неряшливо перебинтованной рукой, я надел джинсовую рубашку с длинными рукавами. Впрочем, из распахнутой настежь балконной двери веяло прохладой, и в крепкой рубашке я должен был чувствовать себя комфортно.

Солнце уже подыскивало за горизонтом посадочную площадку, когда я вышел из квартиры и – надо же такому случиться! – встретил на лестнице Петровича. Похоже, что мой золоторукий слесарь в одиночку продолжал дружескую вечеринку, так как не слишком уверенно держался на ногах, глаза его смотрели в разные стороны, и вокруг него клубился специфический запах. Но голос был твердым и решительным, как у коммуниста на партийном собрании:

– Кирюша, дорогой! Я слышу – дверь твоя открылась, дай, думаю, посмотрю, кто это там шлындает. Послушай, дружище, выручай! Одолжи до получки рублей пятьдесят. Или хотя бы сорок. У меня срочный вызов к клиенту, надо шланг на полдюйма купить…

Этой затасканной фантазией он, разумеется, не умалил свое лучшее качество – инженерную изобретательность, коей я всегда восторгался, когда Петрович чинил сантехнику; мое уважение к соседу не пошатнулось.

– Но с одним условием! – предупредил я, открывая дверь своей квартиры. – Перемыть всю посуду и пропылесосить комнату. Чтобы сверкала!

– А что? – взволнованным голосом произнес Петрович. – Много осталось?

– В холодильнике почти целая бутылка водки. И пиво еще есть.

– Кирюша, друг мой! – расчувствовался Петрович, тряся мою руку. – Квартира сверкать будет! Гарантирую! Все краники и патрубки подтяну! Все вычищу и помою! От посуды по стенам побегут солнечные зайчики!

– Главное, чтобы не зеленые чертики, – заметил я.

Я не стал выгонять из гаража машину, потому как управлять перебинтованной рукой было бы не слишком сподручно, и через сквер пошел к остановке автобуса.

В газетном киоске я купил сегодняшнюю газету, поболтал с продавщицей, которую знал уже не один год, поинтересовался ее здоровьем и школьными успехами сына. У неработающего фонтана, где традиционно грелись на солнышке бродячие дворняги, я высыпал из пакета всю оставшуюся с дружеской вечеринки закусь, и некоторое время стоял рядом, наблюдая, как тощие бобики и барбосы радостно поедают засохшие деликатесы и поглядывают на меня добрыми глазами. «Были б все собаки такими», – подумал я, кидая пустой пакет в урну и продолжая свой путь к остановке.

Я испытывал потребность жить правильно, пресно, «по-стариковски», и делать добрые, неприметные поступки, как часто бывало со мной после крутого кутежа, бесшабашных авантюр и крепких загулов, насыщенных драками, любовными подвигами и смертельно опасными глупостями. Мои последние приключения исчерпали лимит отвязанности, и утомленной психике требовалось время, чтобы прийти в себя и приготовиться к новой встряске. В конце сквера я еще раз насладился собственной покладистостью и отзывчивостью, когда полез на лиственницу за воздушным шариком, упущенным малышом. Правда, пока я доставлял шарик вниз, он лопнул, и несчастный малыш расплакался пуще прежнего. Мамаша принялась утешать ребенка, а я, несколько сконфузившись, поспешил дальше. Чтобы сократить расстояние, я пошел не по тропинке, а напрямик, через кусты и газоны, но ничего не выиграл, а даже наоборот: я выбрался из кустов на шоссе в том месте, где не было ни перехода, ни светофора.

Стоя на бордюре, я ждал, когда в потоке машин образуется брешь и можно будет перебежать на противоположную сторону, где была остановка автобуса. Мысли мои витали вокруг неотложных дел, которые ждали меня в агентстве, и я расставлял их в порядке срочности. Первым в этом списке я определил встречу с журналистом, который обещал написать об агентстве рекламный материал и за небольшую услугу опубликовать его в курортной газете. Вторым делом…

Тут меня отвлек скрип тормозов, который острым диссонансом выделялся среди мерного гула автомобилей. Я машинально повернул голову, выискивая в многоцветном автомобильном потоке того, кто так лихо затормозил, и увидел невзрачный, заляпанный грязью «жигуль» десятой модели с затененными стеклами. Машина медленно катилась в левом ряду, все больше съезжая на разделительную полосу и все больше притормаживая, чем нервировала тех, кто на приличной скорости следовал за ней. Кто-то пронзительно сигналил водителю «десятки», кто-то нервно обгонял, вырулив на встречную полосу; «десятка», тем не менее, спокойно катилась так, как считала нужным, и ее скорость уже почти сравнялась со скоростью пешеходов.

И вдруг в тот момент, когда машина оказалась как раз напротив меня, заднее стекло опустилось до середины, и из темного салона высунулся автоматный ствол. Все происходило очень быстро, а мой заторможенный интерес разгорался значительно медленнее, потому я никак не отреагировал, не испугался и не удивился, когда прогремела короткая очередь. «Десятка», словно это был конь, испугавшийся оглушительного треска, немедля рванула вперед, с реактивным ревом набирая скорость. Ствол в окне качнулся и вновь выплеснул пламя. Я явственно услышал, как рядом лопаются толстые листья магнолий, как пули дырявят вязкую древесину стволов и отщепляют пористую замшелую кору, и только тогда пригнулся и попятился назад, а потом со всех ног кинулся в заросли кустов.

Затаившись там, я некоторое время ждал невесть чего. Мое сердце колошматилось в грудную клетку с дурной мощью, словно верный пес рвался с поводка, проявляя запоздалое служебное рвение. Из-за стены кустов по-прежнему доносился ровный автомобильный гул, и сочно пахло свежей зеленью, и над крышами домов раздувало красные щеки вечернее солнце. Жизнь шла своим чередом, и мне уже трудно было поверить в то, что произошло минуту назад. Но я не мог ошибиться! Я прекрасно видел автоматный ствол и слышал стрельбу!

Я вышел из кустов с той подчеркнутой естественностью, как это делают люди, отправившие в кустах свои небольшие потребности. Встал на бордюрный камень, посмотрел в ту сторону, куда умчалась забрызганная грязью «десятка». Но что там теперь увидишь?

Я перебежал на другую сторону и запрыгнул на подножку отъезжающего автобуса. Упал на продавленное сиденье, прислонился лбом к холодному стеклу. «Что бы это значило? – спросил я себя. – Что за дурное приключение, когда теплым весенним вечером на глазах у сотен свидетелей палят из автомата по живой цели? Откуда у меня вдруг появились враги, которые желают моей смерти?»

Кондуктор дважды или трижды обратилась ко мне, а пока я рыскал по карманам в поисках мелочи, проехал лишнюю остановку. Пришлось пешком возвращаться обратно. Я продолжал мысленно задавать себе вопросы, но не находил ответов и только пожимал плечами. Должно быть, со стороны на меня было весело смотреть. Сам того не замечая, я держался как можно дальше от проезжей части и жался плечом к стенам домов и стеклянным витринам магазинов.

– Какой-то ты растерянный, – сказал мне Никулин, когда я зашел в агентство. – У тебя такой вид, будто ты женился.

Я сел напротив него, сцепил ладони замком и положил их на живот.

– Мною никто не интересовался? – спросил я.

– Кому ты нужен, чудовище, кроме как своим сотрудникам! – вздохнул Никулин. – Да и то в день зарплаты.

Через открытое настежь окно в кабинет тек прохладный воздух, пахнущий мокрой пылью. Занавеска колыхалась, словно фата невесты, стоящей на берегу моря в шторм. Мимо окна проплывали головы прохожих, кидали солнечные зайчики глянцевитые крыши автомобилей. Мне стало неуютно.

– Прикрой окно, холодно, – попросил я.

Склонив голову над столом и шлепая себя ладонью по лысине, Никулин читал заявления пенсионеров, пострадавших от рук рыночных мошенников. Это тоскливое и почти безнадежное дело нам подкинула милиция. Как сказал наш приятель из следственного отдела, «шобы житуха медом не казалась». Я, как директор агентства, немедленно перебросил это дело на стол Никулина, чтобы тот дурью не маялся от безделья, ибо весной в нашем агентстве всегда было затишье.

Вел бы я дело о мошенниках – можно было бы предположить (и то с огромной натяжкой!), что организатор банды заказал меня киллеру. Но я даже не раскрывал папку с заявлениями…

Я встал у стеллажа, набитого скоросшивателями с делами, которые мы благополучно завершили и передали в следственный отдел. Может быть, кто-то из разоблаченных преступников захотел отмстить мне? Нет, малоубедительно. Какой смысл в этой мести, если я не знаю, кто и за что мне мстит. Как минимум расправе должны были предшествовать угрозы, шантаж, анонимные звонки с требованиями…

Никулин громко рассмеялся от прочитанного, хлопнул себя по лысине.

– Зачитываю цитату из заявления! – сказал он. – «После того, как я купила у него все лотереи, и все они оказались с выигрышем, я спросила, где могу получить свои деньги, на что молодой человек ответил, что мои деньги лежат в центральном швейцарском банке. Тогда я сказала, что у меня нет загранпаспорта, на что молодой человек ответил, что если имеется выигрышная лотерея, то ни виза, ни заграничный паспорт, ни даже билет на самолет не нужны. Тогда я поехала в аэропорт и спросила в кассе, как мне сесть в самолет, который отправляется в Швейцарию, на что кассирша ответила, что мне лучше отправиться в дурдом…»

Я взял со стола ключи от сейфа и открыл его, хотя прекрасно знал, что в нем нет ни одного дела.

– У меня создается впечатление, – произнес Никулин, не отрываясь от чтения, – что ты ищешь бутылку. Могу предложить стаканчик «Настойки рябиновой на коньяке».

Так же, не поднимая головы, он протянул руку к подоконнику, взял бутылку с этикеткой, на которой почему-то был нарисован то ли металлопрокатный завод, то ли ТЭЦ, и водрузил ее на стол передо мной. Я выдернул пробку зубами и наполнил чашки, на дне которых остались засохшие черные кружочки от кофе.

– Как ты думаешь, Иоанн, – спросил я, снова возвращаясь в кресло и занюхивая рябиновую настойку яблочной долькой. – Кто и за что мог бы меня убить?

– Мы могли бы убить, твои сотрудники, – тотчас ответил Никулин. – За то, что мало платишь.

Я остался удовлетворен этим ответом. Манеру разговора Никулина я познал давно, привык к ней и научился без труда ориентироваться в том словесном хаосе, который он возводил всякий раз во время нашего общения. Никулин прекрасно понял, что именно я хотел узнать, но коль не смог ответить по существу, то ответил шуткой.

– А что, на тебя готовится покушение? – после недолгой паузы уточнил он.

Я не стал рассказывать ему о том, что произошло у сквера. Никулин бы заволновался, начал задавать мне массу вопросов, выпытывая детали, а потом сорвался бы с цепи, разыскивая заляпанную грязью «десятку». А разыскать ее – все равно, что самолет, который пролетел где-то высоко в небе.

– Да я так, – отмахнулся я. – Фантазирую. Читай, читай про пенсионеров, не отвлекайся по пустякам.

Ладно, Кирилл, сказал я себе, наливая второй стакан настойки, хватит делать вид, будто веришь, что в тебя стреляли за какие-то старые дела, которые ты расследовал. Надо поменьше лазить по воздуховодам подозрительных учреждений да разговаривать с утопленницами, тогда стрелять никто не будет.

Я вышел в коридор, встал у книжного шкафа, где хранилась всевозможная справочная литература. Пробежал глазами по корешкам: «Энциклопедия преступлений», «Криминалистика», «Все пистолеты мира», «Сильнодействующие и наркотические вещества»… А вот то, что нужно – «Справочник медицинских учреждений».

Никулин на мгновение поднял голову, глянул на меня. Если я с этим справочником уединюсь у себя в кабинете, он сразу поймет, к какой области приварились мои мысли, и уже не оставит меня в покое своими расспросами. Лучше полистать его здесь же, в коридоре, как бы походя, от нечего делать.

В разделе «Психиатрические больницы» значилось всего два заведения, находящихся в черте города. Я стал просматривать раздел «Неврологические диспансеры», но и здесь не нашел ничего похожего на реабилитационный центр. Только в самом конце брошюры, где на подверстку дали два десятка частных медицинских учреждений, я нашел то, что искал. «Реабилитационный центр «Возрождение». Рядом – номер телефона. И больше ничего.

У меня немного отлегло с души. Коль это заведение официально существует и обозначено в общедоступном справочнике, значит, не представляет угрозы. Это же не бандитский притон или не особняк главы корсиканской мафии.

Я вернул брошюру на место и с нарочитым вниманием стал листать справочник по ремонту и отделке офисов. Никулин продолжал кидать на меня любопытные взгляды. Вот, действительно, профессиональный сыщик. Вынюхивает все, что можно вынюхать, даже если в этом нет никакой необходимости. По неискоренимой привычке. Пять лет Никулин пахал в милиции, дорос до старшего оперативника, а потом вдруг уволился. Сколько бы я ни пытался расколоть его на признание, почему он так поступил, Никулин стоически молчал. Все характеристики у него были блестящими, коллеги его любили и до сих пор звонят в агентство, чтобы поздравить с Днем милиции.

– Схожу-ка я за копченой рыбкой, – сказал я. – А то от твоей горно-обогатительной настойки у меня во рту привкус чугуна.

Это был всего лишь повод. Я купил триста граммов копченой мойвы, бутылочку водки и пару бутылок пива и только потом направился к телефону-автомату. Набрал номер, который вычитал в справочнике.

Ответил неестественно оптимистический, почти радостный женский голос:

– Центр «Возрождение», здравствуйте! Чем могу вам помочь?

Я с ходу придумал легенду:

– Девушка, моя жена просто с ума сходит от ревности ко мне. Втемяшила себе в голову, что у меня есть любовница, и рыдает все ночи напролет. Семейная жизнь превратилась в кошмар. Я боюсь, как бы она с собой чего плохого не сделала. Нельзя ли ее определить к вам на лечение?

– К сожалению, нельзя, – тем же счастливым голосом ответила девушка. – Мы принимаем только по направлению больниц после суицидального пароксизма и по заключению наших специалистов.

– Я готов заплатить хорошие деньги, – настаивал я. – Если я буду дожидаться суицида, то ваша помощь уже может не понадобиться.

– Это невозможно, – с мягкой настойчивостью вновь отказала девушка. – У нас такой порядок.

– Тогда соедините меня с вашим директором! – сердито крикнул я.

– Я очень сожалею, – промурлыкала девушка и положила трубку.

«Ничего настораживающего, – подумал я, вешая трубку на рычаг. – Вполне вежливая секретарша с милым голосом. Достаточно открытое учреждение с совершенно прозрачными условиями приема пациентов. Чем же я напугал охранников «Возрождения», что по мне из автомата стреляли?»

То, что казалось очевидным, никак не укладывалось в логическую цепочку. Я чувствовал, что на меня покушались именно потому, что я побывал на втором этаже, где на окнах решетки. Но отчего злость хозяев реабилитационного центра была столь велика? Разве я заслужил такую жуткую меру наказания за мелкое и безобидное хулиганство? Даже если бы я вынес оттуда всю медицинскую технику вместе с компьютерами, факсами и телевизорами, разве стали бы сотрудники богоугодного учреждения охотиться за мной с оружием и собаками?

Я медленно возвращался в агентство, безуспешно ломая мозги, и с облегчением пришел к единственному выводу, что моя прогулка по реабилитационному центру и стрельба из автомата у городского сквера никак не могли быть связаны. Скорее всего, бандиты на «десятке» спутали меня с кем-то и дали по мне очередь. Эта досадная ошибка едва не стоила мне жизни, и я молил бога, чтобы кровожадные парни поскорее поняли, что ошиблись, и навсегда вычеркнули мой светлый образ из своих черных мыслей.

«Никому я не нужен, чтобы меня убивать!» – вывел я окончательное резюме, заходя в агентство.

Никулин не упустил из внимания, что мое настроение стремительно поднимается в гору.

– Вот, оказывается, чего тебе не хватало для полного счастья! – воскликнул он, увидев, с какими покупками я пришел, и сдвинул скоросшиватель на край стола. На его месте он расстелил газету.

Никулин был прав, для полного счастья и душевного успокоения мне не хватало именно этого. Мы неплохо посидели, болтая на любимую тему о приближающемся курортном сезоне, смели всю мойву под водочку, а пиво прихватили с собой, и еще долго блуждали по пустынным аллеям парка, мечтая о богатых заказах и романтических встречах с очаровательными курортницами.

Домой я возвращался пешком, нарочно выбирая самые освещенные улицы и тем самым как бы подставляя себя тем, кто хотел бы расправиться со мной. Я делал все возможное, чтобы быть самой доступной и заметной целью. Я провоцировал покушение на себя, если, конечно, я кому-то был нужен. Я должен был стопроцентно убедиться в том, что инцидент на краю сквера был чистой воды случайностью и отныне ничто подобное больше не повторится.

Глава 5

ШАНС

Оно и не повторилось. Я прекрасно прогулялся, выветрил из утомленной головы хмель вместе с дурными мыслями и с чувством приятной легкости забежал в свой подъезд. Когда мне осталось преодолеть один этаж, передо мной, загораживая дорогу, вдруг выросла фигура тети Веры, моей соседки снизу. Вид у нее был очень рассерженный.

– Кирилл! – сокрушенно качая головой, произнесла она. – Но нельзя же так! Ты же знаешь, я только ремонт сделала! Столько денег коту под хвост! Что ж ты такой рассеянный сегодня! Зайди, посмотри, что ты натворил!

От нехорошего предчувствия у меня екнуло в груди. Я прошел следом за женщиной в ее квартиру. У дверей кухни она остановилась, отступила в сторону, чтобы мне было лучше видно.

– Полюбуйся, мой золотой! – сказала она, кивая на стены, покрытые темными подтеками, с набухшими обоями, которые во многих местах отошли. – А потолок! Ты только взгляни на потолок! Только ремонт сделала! А что творится в туалете!

«Петрович!» – с нарастающей злостью подумал я.

Потолок был в плачевном состоянии. Вода сверху уже не просачивалась, но он все еще был покрыт тяжелыми мутными каплями. Несколько декоративных пластин отвалилось. Известковые подтеки обезобразили некогда симпатичный кухонный гарнитур. Посреди кухни, на мокром, вздувшемся ламинате, стояло ведро, полное грязной воды.

– Простите, тетя Вера, – пробормотал я. – Не переживайте, я все оплачу…

– Как же так, Кирилл, – сокрушалась женщина. – Ты же всегда был аккуратным! Что с тобой? Как ты мог забыть проверить краны перед уходом!

Она отчитывала меня, как мальчишку, но не это выталкивало меня из соседской квартиры. Я сжимал кулаки от злости. «Сглазил! – думал я, скрипя зубами. – Ах, какой Петрович надежный! Ах, какие у него золотые руки!.. Тьфу! Никогда нельзя доверять алкоголикам!»

На пороге я вдруг остановился. Соседка всю вину валила на меня и ни словом не обмолвилась о Петровиче, которого знала, как облупленного. Выходит, она не знает, что он у меня? Но как же тогда она зашла ко мне?

– А-а… – протянул я, оборачиваясь. – Это вы перекрыли у меня воду?

– Как же я могла ее перекрыть, золотой мой! – покачала головой женщина. – У меня прав нету взламывать чужие двери. Я стучалась к тебе – и ногами, и руками, но все без толку. Пришлось звонить диспетчеру и вызывать сантехника. Вот сантехник замок и выбил.

– Извините, – произнес я напоследок и повторил, что все убытки оплачу сегодня же.

Моя несчастная дверь с раскуроченным замком была распахнута настежь, рядом, на площадке, мокрые следы. Вне себя от досады, я зашел в прихожую, зачавкал ботинками по насквозь промокшему половику. Мне навстречу вышел пожилой мужчина в темном свитере, которого я принял за сантехника.

– Где он? – крикнул я, сжимая кулаки. – Где Петрович! Убью говнюка!

– Уже без вас убили, – спокойно ответил мужчина.

Я остолбенел и несколько тягостных мгновений пялился на мужчину.

– В каком смысле? – пробормотал я.

– В прямом, – ответил мужчина и махнул перед моим лицом красной «коркой». – Я из милиции. Хозяин квартиры вы? Тогда пройдите, пожалуйста, на кухню.

Я все еще ничего не понимал, но от дурного и неясного предчувствия у меня пересохло в горле. Мужчина посторонился, пропуская меня. Шлепая по мокрым циновкам, медленно я ступил на порог кухни. И на время онемел и одеревенел.

На полу, в бурой луже, широко раскинув руки, лежал Петрович. Над его ухом чернела аккуратная дырочка, и темные волосы, вьющиеся у виска, залипли в густой жирной крови и костной крошке. Несчастный сантехник был в моем кухонном фартуке, рукава рубашки высоко закатаны, в левой руке Петрович все еще крепко сжимал посудомоечную мочалку. Этот трогательно-домашний вид мертвого соседа вдруг вызвал во мне приступ удушливой жалости.

– Как же это? – едва произнес я и только сейчас увидел, что на кухне, кроме мужчины в темном свитере, присутствуют еще двое незнакомцев. Один из них что-то стоя писал, склонившись над подоконником, а другой укладывал в потертый кожаный кейс пинцет, ножницы и полиэтиленовые мешочки.

– Вы знаете этого человека? – спросил меня мужчина в свитере.

– Да, это мой сосед сверху. Петрович…

– А фамилия?

– Не знаю. Имени тоже не знаю. В подъезде его все называли по отчеству. Петрович, Петрович… А как же это случилось? Чем это его?

– Как он оказался в вашей квартире? – последовал новый вопрос.

– Я его пригласил, – ответил я вяло и рассеянно, не сводя взгляда с распростертого на полу тела. – Пообедать и выпить…

– В котором часу?

– В пять. В пять с минутами.

– Вы пили вместе с ним?

– Нет, я пригласил его и сразу же ушел на работу.

– И когда вы появились на работе?

– Около шести… Да, пожалуй, без четверти шесть.

Мужчины переглянулись. Я понял, что невольно назвал какое-то особенное время, имеющее здесь большое значение.

– Кто-нибудь может подтвердить, что вы были на работе без четверти шесть? – спросил меня тот мужчина, который складывал инструменты в кейс.

– Да, может. Мой сотрудник Никулин Иван.

На минуту воцарилась тишина. Мужчина в свитере, шлепая по мокрой циновке, ходил по кухне от балконной двери к холодильнику и обратно.

– Это пуля? – спросил я.

Мужчина в свитере вскинул голову, задумчиво посмотрел на меня, затем подошел к мойке, на дне которой осталось всего две или три невымытые тарелки, повернул лицо к балконной двери, прищурил один глаз, будто целясь, да еще приставил ребро ладони к переносице.

– Да, – наконец ответил он. – Это пуля. От снайперской винтовки. И стреляли, по всей видимости, вон с того здания.

Он кивнул на недостроенную «Магнолию». Я проследил за его взглядом, со смешанным чувством посмотрел на серые стены будущей гостиницы, затем, будто сопровождая летящую пулю, перевел взгляд на мойку. Какая нелепость! Какая страшная ошибка! «Магнолия»! Проклятая «Магнолия»! Все началось с нее!

Я почувствовал такую слабость, что едва устоял на ногах. Схватившись за косяк, я прижался раскаленным лбом к дверному рифленому стеклу. Черный, черный день! Мне страшно. Мне страшно думать, дышать, смотреть…

– Были ли у этого… Петровича враги? – спросил меня кто-то.

Я продолжал бодать прохладное стекло.

– Какие враги! – простонал я. – Это добрейший человек… Он в жизни никого не обидел…

– Может, и в самом деле он был добрейший человек, – с сомнением произнес тот же голос. – Но враги у него наверняка были. Соседи рассказывают, что выпивал часто. Значит, мог с перепоя недобросовестно отремонтировать чей-нибудь санузел или, допустим, поставить старый кран…

Какая тупость! Какая несусветная чушь! Убить человека за то, что тот поставил кому-то старый кран? Бред. Опасное, глубокое заблуждение. Но пусть они бредят и заблуждаются. Пусть копают в этом направлении хоть до усрачки. Они не должны знать, что стреляли вовсе не в Петровича. Стреляли в меня.

– Мы еще будем здесь работать, – сказал мужчина в свитере. – У вас есть где переночевать?

Самое скверное, думал я, выйдя на улицу, где уже царила ночь, я не знаю, кто эти люди и почему они хотят меня убить. Я ничего не крал, я не познал какую-то страшную тайну. Я не банкир, не акционер, не монополист. От моей смерти никому не станет лучше. Она никому не принесет выгоды.

Я вышел на центральную улицу, ярко освещенную фонарями и огнями рекламы, но тут понял, что уже не смогу идти по ней с той демонстративной открытостью, как делал это какой-нибудь час назад. Мои самые худшие опасения подтвердились. Мне уже нечем было успокоить себя и списать инцидент у сквера на досадную ошибку. Увы, теперь мне было совершенно ясно, что убийца целенаправленно наводил прицел именно на меня, на Кирилла Вацуру, директора частного детективного агентства, любителя кутежей, авантюр и дружеских вечеринок.

Ноги сами увели меня в сумрачный переулок, подальше от огней. Я не знал, куда иду и где буду ночевать. В агентстве, на старом диване, который стоит в моем кабинете? Или у таких же старых, как диван, подружек?

Звук чужих шагов заставил меня обернуться. Фу ты, черт! Теперь меня изнасилует мания преследования, и в каждом прохожем мне будет видеться наемный убийца. Но как можно наплевать на обстоятельства, расслабиться и жить прежней жизнью, когда дважды за один день на меня покушались! Слабым утешением была мысль, что убийца, приняв Петровича за меня, сполна удовлетворился точным выстрелом, посчитал, что выполнил миссию, и мне теперь ничто не угрожает. Если только я случайно не попаду на глаза своему врагу. Знать бы, из какой стаи этот враг и где он может обитать.

Косой луч кроваво-красного цвета упал мне на лицо. Я поднял голову и глянул на неоновую вывеску. «НОЧНОЙ КЛУБ ШАНС». Буквы наполнились веселым огнем, замерцали, заискрили… «НОЧНОЙ КЛУБ ШАНС». Приплыли! Судьба привела меня сюда, словно замысливший что-то поводырь своего несведущего слепца. Я отшатнулся, попятился к стене, прижался к ней спиной. Неужели я еще сомневаюсь? Не пора ли признать, что все мои неприятности начались с того момента, как я забрался на второй этаж реабилитационного центра и поговорил с той странной худенькой девушкой, которую сравнил с гоголевской утопленницей. Вот именно за то, что я говорил с ней, меня и пытались прикончить. Не надо было слушать ее дьявольских речей. Не надо было давать ей номер своего телефона, обещать помочь. Именно потому смерть гоняется за мной. Именно потому…