Азия на халяву (Азиатская часть СССР, 1986-97 гг)

      Оттолкнувшись, я перепрыгнул щель и "присосался" к противоположному борту каньона.
      К вечеру я добрался до города и, вернув Сане противогаз и обгоревший ватник, направился в гостиницу. Сосед по номеру оказался музыкантом - он поставил у окна электроорган и целыми днями играл на нем, используя радиоприемник вместо динамика. Из окна открывался вид на Северо-Курильск, ласково прозванный "город-смертник". Основанный японцами в 1935 году, он в 66-м был полностью смыт цунами. "Служба цунами" вовремя передала предупреждение, и все люди ушли на сопки. Когда море снесло дома, многие спустились обратно, и тут пришла вторая волна, еще выше первой. Было очень много жертв. Теперь город отстроен дальше от берега, но его злоключения не кончились. Вокруг расположены четыре очень активных вулкана, так что пепел с неба сыплется почти постоянно. Землетрясения случаются чуть ли не каждый день. Вдоль улиц натянуты веревки, чтобы никто не заблудился зимой, когда неделями пурга. Основной вид транспорта - вездеход.
      Как-то на окраине города я встретил свадебную процессию на трех гусеничных вездеходах, украшенных лентами и воздушными шариками. Молодые сидели на броне, сзади их покрывал толстый слой грязи, летевшей с гусениц. Более интересную свадьбу мне довелось видеть только один раз - в Южной Туркмении, в поселке Кушка.
      Представьте себе теплую южную ночь, огромный дастархан под звездами, многочисленную толпу гостей - дикого вида пастухов, жирных баев из райкома, бородатых контрабандистов-афганцев. Все тянут старые разбойничьи песни, сверкая глазами и притоптывая в такт. Вдруг раздается стук копыт, и на взмыленных конях из темноты вылетают два могучих туркмена с огромными мешками. Один из них, бритый наголо, весь в шрамах, лица другого не видно между бараньей шапкой и бородой. В красных отблесках костра они соскакивают с коней и после короткого диалога с хозяином вытаскивают из мешков... нет, не головы врагов, а синтезатор, электрогитару и пару колонок. Кто-то приносит удлинитель, врубает светомузыку, и басмаческого вида гости под радостные крики собравшихся исполняют по-туркменски песни ансамбля "Modern Talking"...
      В соседнем номере северокурильской гостиницы жил офицер, два месяца ждавший попутного транспорта к месту службы - погранзаставе, единственному населенному пункту на большом острове Оннекотан. Однажды утром он зашел к нам и радостно сообщил, что ожидается вертолетный рейс. Я сбегал в гастроном за валютой и довольно быстро договорился с пилотами. Вертолет пронесся над острыми пиками Чикурачки и Фусса, над снеговыми полями Южного Парамушира, и завис над Оннекотаном. Он состоит из двух слившихся вулканов, Немо и Креницына. У последнего огромный кратер, заполненный озером. В центре зеленого кольца воды поднимается внутренний конус, а в его кратере - маленькое ярко-синее внутреннее озерцо.
      К сожалению, пришлось тем же рейсом вернуться в Севкур - не оставаться же на два месяца. Но я утешал себя тем, что за годы советской власти на этом чудесном острове вообще довелось побывать очень немногим - за исключением пограничников, люди сюда попадают раз в несколько лет. Из-за погранзоны, отсутствия информации и транспорта даже на Южных Курилах почти не бывает туристов, а на Средних и Северных - не бывает никогда. А ведь столь красивых и интересных мест в мире не так уж много! Впрочем, даже те, кому удается сюда попасть, проводят дни на "отливке" (приливо-отливной полосе), собирая выброшенный морем японский мусор, а ночи - за телевизорами, которые здесь принимают японскую порнуху.
      Как-то раз мы шли втроем по берегу острова Шикотан, немного южнее знаменитого мыса Край Света. Со мной была очаровательная девушка Лайма, специалист по лишайникам из Риги, и егерь местного заказника Серега. Выйдя из густого пихтово-тисового леса, мы оказались на океаническом лугу, полого спускавшемся к береговому обрыву. Фиолетовые ирисы, желтые лилии, красные и золотистые рододендроны, белые орхидеи торопились отцвести за короткое лето. Мы подползли к краю обрыва и посмотрели вниз. В ста метрах под нами волны разбивались о черную скальную террасу, всю в пене и ярких пятнах водорослей. На краю террасы возвышалась серебристо-серая гранитная арка, а под ней лежало несколько десятков антуров, самых красивых в мире тюленей - черных в крупных белых кольцах. На юг уходила цепочка Малых Курил, а на востоке понемногу загорались вечерние огни Хоккайдо.
      Мы долго сидели на краюшке обрыва, а потом я спросил Серегу:
      - Много тут бывает народу?
      - Да, - ответил он. - Наши заходят, и приезжих иной год человек до пяти.
      Может быть, когда-нибудь острова покроются отелями, автострадами и закусочными, но пока что, путешествуя в этих краях, испытываешь удивительное чувство, что вся их неземная красота принадлежит только тебе.
      В последний день моего пребывания на Парамушире мы с начальником милиции поехали на пикник. Поджарив огромного лосося-чавычу и наловив "на отливе" крабов, мы грелись под лучами солнца, впервые за несколько дней вышедшего из-за облаков. По ту сторону пролива тянулся берег плоского, изрытого полевками острова Шумшу, за которым синели горы Камчатки. Я надел маску и отплыл от берега. Под водой росли леса из гигантских водорослей. Бурые ленты уходили на головокружительную глубину и тянулись под поверхностью моря. Под ними было темно и холодно. Мы сбегали к очень красивым Черным озерам в старых кратерах, а когда поехали обратно, еще издали увидели входящий в бухту белый теплоход. Это был "Петропавловск", на котором мне предстояло плыть на Камчатку.
      Маленькая баржа-плашкоут отвалила от пирса и направилась к теплоходу. Пятнистые тюлени-ларги плыли рядом, выпрашивая рыбку. Прямо в гавани лежал на спине калан и долбил камнем створки ракушки. Вместо моего знакомого южного кита в заливе собрались длинные черные финвалы, нырявшие в бурых скоплениях планктона, словно гигантские щуки.
      На теплоходе мне удалось получить "палубное место" - самое дешевое, но с ночевкой в кинозале. Мы обогнули затопленный морем вулкан Торисима, облепленный птичьими гнездами, и вышли в океан, провожаемые светом маяка японской постройки.
      При японской администрации острова были густо заселены. Когда сюда пришли Советы, прежде всего были сожжены поселки, взорваны мосты, туннели, ветровые электростанции, аэродромы и большинство маяков. Сейчас гражданское население (очень небольшое) есть только на четырех островах из пятидесяти, и оно очень страдает от отсутствия мостов, хороших дорог, удобных домов и аэродромов.
      Заселяли острова в основном для того, чтобы втереть очки мировой общественности.
      Исключение составляет знаменитый "Пентагон" - рыбозавод на Шикотане. Знаменит он своим общежитием, куда каждое лето привозили с материка вербованных женщин, так называемую "сайру". При слове "Шикотан" любой мужчина от Совгавани до Магадана хитро ухмыляется и с мечтательным видом вздыхает: "остров любви..."
      В океане штормило. Вдали проплывали южно-камчатские фьорды - хаос гребней, ущелий, черных скал и полосатых от снега вулканов. Очень мрачный пейзаж, хотя, как позже выяснилось, при солнечной погоде там невероятно красиво. Эти пустынные края, где за зиму выпадает до двадцати метров снега, совершенно необитаемы и почти не изучены.
      Утро застало наш теплоход на зеркальной глади Авачинского залива. Вокруг расстилался настоящий лабиринт бухт, островов, мысов и скал, а впереди, под двумя огромными, словно висящими в воздухе и прозрачными, конусами вулканов лежал Петропавловск-Камчатский, где меня ждало множество приключений. Но об этом потом, а сейчас
      Ужас далекого острова,
      история третья,
      в которой автор, действуя совместно с КГБ, избавляет жителей поселка от страшной опасности - медведя-людоеда.
      Пой, мой бубен, громче пой
      Я охотник неплохой,
      Время попусту не трачу,
      У меня всегда удача.
      Охотничья песня алеутов
      Когда после долгого пребывания в местах, еще не испорченных цивилизацией, попадаешь в большой город, всегда испытываешь легкий шок. Люди на улицах кажутся бесконечной толпой, воздух - удушливым дымом, а автобус - настоящей душегубкой.
      Едва ступив на землю Петропавловска-Камчатского, я сразу начал думать, как бы поскорее с ним расстаться. Между тем из всех городов Союза "Петрик", пожалуй, расположен в самом красивом месте. Изрезанные берега Авачинской бухты, заснеженные вулканы, светлые березовые леса - все это так здорово, что даже не замечаешь барачную архитектуру и характерную для страны Погранзоны разруху.
      В городе у меня была куча дел. Сначала отстоял длинную очередь и сдал неиспользованный билет из Южно-Сахалинска. Потом - вторую очередь, чтобы взять билет домой "на через месяц", как выражаются кассиры. Третья очередь, самая короткая в городе, была в столовую горкома, куда пускали почему-то всех (и сейчас остатки свободы еще живы на окраинах России). После этого поехал за тридцать километров в Елизово, в управление Кроноцкого заповедника. Там я бодро зашел в кабинет директора и радостно заявил:
      - Мне бы в заповедник попасть...
      Директор подвел меня к окну. На газоне стояло десятка два палаток, люди сидели у костров, на растяжках сушилось белье.
      - Им всем в заповедник, - грустно сказал он.
      - Но у меня командировка! - я предъявил неоплачиваемую командировку, служившую мне въездной визой в страну Погранзону, удостоверение выдавшего ее научного общества с золотыми буквами "Член-корреспондент", паспорт (его в этих краях рекомендуется предъявлять при каждом удобном случае), и заодно, по привычке, студенческий билет.
      - Тут, - директор показал на палатки, - половина с командировками.
      - Ну хоть переночевать-то у вас можно?
      - Только там, - он снова ткнул в палаточный городок, - и вообще, в заповедник мы никого не пускаем, так что лучше езжайте-ка куда-нибудь еще.
      Я долго приставал к его заместителям, бухгалтеру, расспрашивал людей в палатках, с командировками и без, пока не понял, что ситуация практически безнадежная.
      Дирекция заповедника, измученная толпами туристов, рвущимися в знаменитую Долину Гейзеров, свернулась в клубок, словно напуганный еж, и на все поиски контакта только фыркала и еще больше сворачивалась. Решив повторить попытку, когда поток туристов спадет, я побрел на автовокзал и вернулся в Петрик. Теплоход, который привез меня из Севкура, вечером уходил на Командорские острова.
      К сожалению, Петропавловск имеет неприятное свойство: он очень длинный, и нужно сменить три автобуса, чтобы проехать его из конца в конец. Разумеется, все три ходят один другого реже. Но вот, наконец, морской порт. Отстояв очередь за билетом на "палубное место", очереди за продуктами в дорогу и на паспортный контроль, я занял самую последнюю из очередей - на посадку, длиной человек в триста.
      Пока мы, выстроившись в затылок, словно этап, продвигались к трапу, я познакомился с парнем, стоявшим впереди меня. Он оказался почти коллегой охотоведом, а на острова ехал, чтобы подработать на сборе белых грибов. Когда теплоход уже вышел из бухты и качался на тяжелых океанских волнах, Вася угостил меня соленой горбушей и сообщил интересную новость. По слухам, в марте на остров Беринга принесло на льдине белого медведя. Все были уверены, что это очень агрессивный и опасный зверь.
      Весь следующий день мы качались над Курило-Камчатской и Алеутской глубоководными впадинами. Где-то под нами, в черной семикилометровой бездне, плавали гигантские кальмары и копошились в сером илу студенистые рыбки. Наверху все тоже было серым, холодным и мрачным. Только изящные альбатросы оживляли пейзаж. Появившись из тумана на длинных узких крыльях, они висели некоторое время рядом с рассекавшим волны носом корабля, а затем легким поворотом своих "несущих плоскостей" уносились обратно в пелену дождя. Под вечер в волнах появились пару раз черные плавники китов-ремнезубов, а потом сразу несколько птичьих стай пролетело над нами, и впереди возникла темная полоса острова Беринга.
      Из-за шторма высадку на берег отложили, и мы провели еще одну ночь в свободной каюте под скрипучий шепот невыключающегося радио. Утром, выйдя на палубу, я увидел трех веселых туристов, которые с помощью лески быстро вытягивали из воды скользких плоских палтусов. Они дали мне леску и коробку с наживкой. Палтусы хватали крючок, как только он достигал дна. За десять минут мы наловили по три-четыре рыбы и одного камчатского краба.
      Итак, подходящую компанию для путешествия по островам я нашел. Ребята оказались опытными путешественниками. Они располагали тремя канистрами спирта и зонтиками - полезнейшей вещью для Командор, где за лето бывает три-пять солнечных дней.
      Правда, при проверке документов во время высадки выяснилось, что они сотрудники КГБ. Но работа у Володи, Вени и Роберта была вполне безобидной, далекой от обычной деятельности их конторы. Так, во всяком случае, они сами сказали.
      К борту подошла баржа-плашкоут, первая группа пассажиров зашла в огромную брезентовую корзину, судовой подъемный кран поднял ее и опустил на палубу баржи.
      Очень удобно при сильной качке. На Шикотане, где подобное устройство почему-то неизвестно, однажды пять человек у меня на глазах упали в воду с трапа, когда по нему снизу ударила баржа, поднятая высокой волной. К счастью, утонул только один чемодан.
      - Будьте осторожны, - сказал нам капитан плашкоута, - по острову ходит белый медведь. Пограничники пытались его убить, но только ранили, а он двоих задрал.
      Встретите - берегитесь!
      - Не отходите далеко от поселка, - предупредил встреченный на улице милиционер, - может напасть медведь-людоед. Рыбаки, что на озере стоят, еле от него отбились.
      - Об этом не может быть и речи, - замахал руками командир погранзаставы, которого мы спрашивали насчет вездехода, - я не хочу отвечать, если вас разорвет чертов медведь!
      - А вы его видели?
      - Нет, наши, слава богу, не встречали. А вот начальник милиции гонялся за ним на вертолете и даже слегка ранил.
      Тут мои новые друзья предъявили свои красные книжечки, а я издали помахал столь же красным удостоверением Члена-корреспондента. Командир сразу переменил тон, извинился, сказал, что вездеход в ремонте, а вот оружие для защиты от медведя он нам выдаст. Володя, как старший по званию, получил пистолет Макарова, Вене и Роберту выдали по карабину, а вот мне ствола не нашлось. Но я так громко шепнул Володе "Петров, запишите", что начальник куда-то сбегал и принес аркебузу. То есть я не знаю, как это называлось на самом деле, но на прикладе стояла дата "1912" и иероглифы. По весу, длине и калибру оно явно годилось для отражения танковой атаки. Патронов к нему было всего два.
      - Хватило бы и одного, - сказал командир, - второй все равно не понадобится.
      За канистру спирта мы стрельнули у единственного на острове пастуха четырех лошадей и двинулись по берегу на запад. В эти дни в начале августа на острове была еще весна. В ложбинах лежал серый снег, роскошные океанические луга были густо усыпаны майскими цветами, даже в воздухе было что-то неуловимо весеннее.
      Мы весело скакали по бесконечному пляжу, покрытому белыми створками ракушек-мактр, поплавками сетей, одноразовыми зажигалками, водорослями, рыбацкими перчатками, пенопластом и сброшенными при линьке панцирями крабов.
      Такие серые пляжи - "лайды" на многих островах Дальнего Востока служат единственными автомобильными дорогами. По ним можно гнать с любой скоростью, но всегда есть риск влететь в зыбучий песок.
      Переночевали мы в избушке с вывеской "Betlehem Steel Corporation", явно подобранной на пляже. Утром, отойдя подальше в тундру, мы опробовали оружие. При первом же выстреле из японской фузеи у всех заложило уши, а у меня на плече появился здоровенный кровоподтек. Только на следующее утро я снова смог двигать правой рукой. После этого оставшийся патрон я убрал на самое дно рюкзака.
      В двух шагах от избушки раскинулось котиковое лежбище. Целый день мы ходили по его краю и по сооруженным зоологами деревянным коридорчикам. Весь видимый берег был покрыт большими усатыми зверями, которые ревели, хрюкали, стрекотали, дрались, бегали, кувыркались в волнах, нежно покусывали друг друга, кормили детенышей и грелись на пляже при девятиградусной жаре. Облазив лежбище и соседний птичий базар, мы вернулись в избушку имени Вифлеемской Стальной корпорации. Жившие там полевки совершенно не боялись человека, позволяли брать себя в руки, а ночью весело шныряли по нашим лицам. (Полевки - это еще ничего.
      Однажды в гостинице города Дилижана я проснулся оттого, что на лбу у меня сидела большая серая крыса.) Впрочем, и другие обитатели Командор не особенно пугливы, кроме разве что северных оленей. Олени таяли в тумане, едва завидев наш маленький караван, когда на следующий день мы переваливали на другую сторону острова. Лошади все время спотыкались, шагая по кочкам. Вести их в поводу тоже было трудно. Мягкие кочки, усыпанные ягодами, были около полуметра в высоту, и приходилось все время прыгать с одной на другую. Тундряные куропатки отважно нападали на нас, заставляя лошадей шарахаться в сторону, голубые песцы лаяли вслед, а поморники пикировали сверху.
      Наконец мы выбрались на каменистое плато, покрытое ягелем, и через час лихого галопа спустились в широкую зеленую долину, по которой вилась маленькая река с красивым водопадом чуть выше устья. В бухте, к которой вывела речка, выступал из воды десяток камней, и на каждом лежал тюлень-антур. Заметив нас, тюлени подняли головы и, чтобы не упасть с круглых камней, также хвосты. Бухта от этого приняла несколько странный вид. Мы дошли по берегу до следующего ручья. На нем водопада не было, и все заводи усеивали торчащие из воды плавники лососей-кижучей.
      Оглушив пару обухом топора, сварили уху с морской капустой и сделали икру-пятиминутку (готовится очень быстро, но хранится всего день-два). Пока обедали, крошечный куличок-песочник развязал Вене ботинки, дергая за шнурки.
      Угостив кулика рыбкой, двинулись дальше и вскоре услышали гул самого большого лежбища - Северного.
      Девяносто тысяч котиков и две тысячи светло-рыжих сивучей собрались на галечном пляже, чтобы вывести потомство и зачать следующее. Маленькие черные котята, собранные в "детские сады", размещались в деревянных загончиках, поставленных для того, чтобы взрослые их случайно не затоптали. Малыши бегали друг за другом, играли в "бой старых секачей" и в "перетягивание тряпочки". К последней игре с удовольствием подключались местные "санитары" - серокрылые чайки.
      К вечеру из тумана неожиданно появилось солнце и село в Берингово море, провожаемое дружным ревом могучих самцов. кряхтением грациозных самочек и блеянием детенышей.
      Весь следующий день мы ехали из одной бухты в другую. В устье реки. вытекавшей из красивого озера, рыбаки-алеуты угостили нас икоркой, научили бить рыбу коротким гарпуном и еще раз предупредили об ужасном медведе, которого видели геологи в мае.
      И снова бухты - скалистые, галечные, песчаные - и в каждой нас встречали белые совы, а провожали песцы. Потом мы перевалили через гору Стеллера, усыпанную сброшенными оленьими рогами, снова вышли на тихоокеанский берег и вернулись в поселок. Нам удивительно повезло: за это время было целых четыре солнечных дня.
      Перейдя речку, мы остановились в небольшой избушке за погранзаставой. Вечером приехали с озера наши друзья-рыбаки, закончившие лов, и поставили рядом большую палатку, чтобы от души погулять перед возвращением в поселок. Долго трудились мы над второй канистрой спирта, закусывая икрой. Алеуты надели парадные костюмы из птичьих шкурок и устроили пляски под бубен. Из села прибежала куча народу, и канистра быстро пустела. Одному парнишке очень понравилась Володина подзорная труба, и он битый час уговаривал ее продать, но до такой степени Володя не напился. К полуночи все поплясали вволю и собрались в кружок у костра.
      Мы, конечно, наплели с три короба об огромных медвежьих следах у поселка, о задранных оленях и котиках, а заодно припомнили ужасные истории про белых и бурых медведей, которых каждый знал не меньше десятка. На жителей острова, где самый крупный хищник - песец, рассказы произвели большое впечатление. Народ как-то сразу потянулся по домам. Мы ушли к себе в избу, которую точнее было бы назвать будкой, и стали устраиваться на ночлег. Вся будка, кроме небольшого пространства у двери, была занята широкими нарами. Страшные истории подействовали и на нас самих, поэтому все оружие было заряжено и уложено на нары стволами к двери.
      Через некоторое время, уже почти засыпая, я вдруг почувствовал на лице дуновение холодного воздуха, а затем услышал шорох и спросил: "Кто там?" Неизвестный не ответил, но зашуршал в том углу, где были свалены рюкзаки. "Застрелю!" - молчание. Я взвел курок мушкета. Пришелец бросился к двери. Тогда я поставил пищаль прикладом на нары, поднял ствол к потолку и выстрелил.
      Со звоном вылетело крошечное окно. Сила отдачи была так велика, что нары проломились, и мы оказались на полу. К густому пороховому дыму прибавились тучи пыли. Ночной воришка пулей вылетел на улицу и громко заорал. Мои друзья не подкачали. Веня и Роберт нашарили в темноте карабины, а Володя выхватил пистолет, и три обоймы ушли в потолок и стены избы. Из палатки рыбаков послышались крики, а затем оглушительная пальба из двустволок. Я тихонько объяснил ребятам, что произошло, и мы подползли к дверям. В этот момент раздался треск автомата, и со стороны заставы разлетелись цепочки трассирующих пуль.
      В поселке стали зажигаться окна. Люди выскакивали на улицу, лихорадочно взводя курки, или вели огонь прямо из комнат. Стреляли кто куда, но в основном в воздух. Застава, видимо, поднялась по тревоге - в небо взлетели несколько ракет, а затем целый рой пуль зелеными точками умчался почему-то в сторону моря. Потом все начало стихать, но тут из расположенной за селом воинской части (наверное, решив, что на остров напал вражеский десант,) повели пулеметный огонь по акватории Тихого Океана. К счастью, до артиллерии не дошло, но мы еще долго слышали треск, и свет ракет полз красными квадратами по стене напротив окна.
      Наутро мы нашли злополучную подзорную трубу на полу у двери. У жителей поселка был невыспавшийся вид, на улицах блестели стреляные гильзы. За последнюю оставшуюся канистру мы наняли МРС (малый рыболовный сейнер) и пошли по остальным островам. Остров Арий Камень оказался большой скалой, сплошь покрытой птичьими гнездами. Остров Топорков - наоборот, совершенно плоский и весь изрыт птичьими же норами. Их хозяева-топорки с золотистыми бровями и огромными красными клювами весело сновали по острову и плавали вокруг, размахивая крыльями, точно в полете.
      Потом мы направились к самому восточному острову - Медному. Он большой, гористый, с красивыми скальными берегами. Сразу же после высадки в небольшой скалистой бухте к нам подбежал песец и прокусил Роберту сапог. Слазив на хребет и посмотрев на другую сторону, мы вернулись на остров Беринга. Тут нам сообщили, что теплохода не будет до следующей недели из-за шторма.
      Утром мы побежали в порт. Капитан нашего МРС был уже пьян, как настоящий шкипер, но его коллега с другого сейнера оказался трезв и очень зол. В прошлую ночь, когда поселок героически отразил нападение медведя, он принимал участие в битве и был замечен участковым, который наутро конфисковал у него незарегистрированное ружье.
      - Пусть не думают, что я их боюсь! - грозно сказал кэп и показал кулак почему-то в сторону зверофермы. - Всех желающих в Петропавловск отвезу нечего вам государству платить!
      Мы радостно помчались в магазин и у памятника Берингу встретили охотоведа Васю.
      До начала заготовки грибов оставалась еще неделя, Вася скучал и был рад возможности пообщаться.
      - Покажите шкуру-то, - попросил он.
      - Какую шкуру?
      - Да бросьте, ребята, все уже знают.
      - Что знают?
      - Ну хватит придуряться, я же не стукач. Все знают, что вы ночью медведя с пулемета замочили. Не бойтесь, я никому не скажу, что вы краснокнижного зверя без разрешения шлепнули.
      Мы, однако, отказались. Вася не обиделся и рассказал нам, как получилось, что Командоры достались стране Погранзоне даже раньше Камчатки. Еще в прошлом веке Российско-Американская Компания привезла сюда с соседних Алеутских островов несколько семей. Сейчас в единственном на острове селе Никольское около двухсот алеутов. В 1967 году они неожиданно попросили разрешения съездить в США для свидания с родственниками. Через неделю был образован Никольский район (ныне Алеутский) и объявлен закрытой зоной с ограничением въезда и выезда.
      Распрощавшись с Васей, мы и еще человек пять нелегальных пассажиров взошли на борт МРС. Выйдя из бухты, кораблик сразу же задрал нос к небу, затем словно упал вниз, и белая стена воды прокатилась по палубе до кормы. Сенер замер, а потом снова начал восхождение - на следующую волну.
      Мы плыли на Камчатку.
      Смертельная схватка,
      история четвертая,
      в которой автор дает бой советской бюрократии.
      Запах серы для вулканолога - как сигнал миноискателя для сапера. Он всегда говорит о том, что где-то поблизости вход в преисподнюю.
      Гарун Тазиев. Встречи с дьяволом
      Всю ночь океан играл нашим корабликом, вертел его и подбрасывал. В просветах туч появлялась луна, освещая черные водяные горы, пенные разводы на них и облака мелких брызг, носившиеся над гребнями. В пене вспыхивала желтая лунная радуга, черной тенью проносилась отважная птичка-качурка, любительница штормов, и упругая бурая стена очередной волны обрушивалась на палубу. Потом луна исчезала, и в темноте оставались лишь плеск, свист и грохот. Тогда я оглядывался на освещенное окно кубрика, и за разбитым стеклом видел могучую широкоплечую фигуру в плаще, орлиным взором пронзавшую мглу. Неизвестный стойко сносил потоки воды, хлеставшей в окно, и крепко держался за раму, когда сейнер ложился на бок или поднимал нос к луне. "Настоящий морской волк, - думал я, - едет пассажиром, а душа все же моря требует. Мог бы уйти вниз, как другие, ан нет, стоит, мокнет и вдаль глядит..."
      Серое утро осветило качающийся МРС и бешеное море вокруг. Я сидел в капитанской рубке и рассказывал кэпу об охоте на людоеда. Когда он отсмеялся, я спросил:
      - А кто это в кубрике стоял всю ночь? Бывший моряк, да?
      - Нет, - ответил кэп, - это бухгалтер со зверофермы.
      - А чего он там стоит?
      - Да он так укачался, что от окна отойти не может.
      К вечеру покрытый полосками снега Камчатский полуостров показался справа, и море мгновенно успокоилось. Полосатые тюлени глядели на нас из воды, в небе длиннохвостые поморники с криком гонялись за чайками, отбирая у них рыбу, а впереди на фоне оранжевого заката поднимались фиолетовые конуса далеких Ключевских вулканов. Наш корабль пересек узкую полоску белой пены, четко отделявшую темно-синюю морскую воду от светло-серой речной, словно прорвал финишную ленточку, и через полчаса мы бросили якорь в устье реки Камчатки.
      Утром мы едва успели высадиться до конца отлива. В прилив в устье образуются стоячие волны до пяти метров высотой, способные опрокинуть любое судно. Мои друзья ушли в аэропорт Усть-Камчатска - им нужно было на юг, а я искупался и вернулся в порт. На причале сидел грустный парень с рюкзаком. Оказалось, что нам по пути. После двух часов поиска мы нашли буксир, идущий вверх по реке. Капитан отвез нас в центр поселка, причалил к другому буксиру, в свою очередь пришвартованному к маленькому пирсу, и сказал:
      - Посидите здесь. Сейчас закуплю еды, соберу ребят и поплывем.
      Мы сидели на берегу и смотрели на свой корабль. Второе судно, служившее нам мостиком на пирс, вскоре ушло, и на наш "борт" мы пройти уже не могли. Парень рассказал, что собирался проехать на велосипеде по "Транскамчатскому шоссе", Сахалину и Приморью (естественно, используя теплоходы). Велосипед он заранее выслал из Минска в Усть-Камчатск. Но за два месяца посылка так и не пришла.
      Оставив на почте записку, Ивась (так звали беднягу) направлялся в Петрик, надеясь дождаться велосипеда там. Впоследствии ему пришлось таким же образом добираться на Сахалин и так далее. Объехав весь Дальний Восток, велосипед вернулся в Минск к февралю вместе со счетом.
      Нашу беседу прервал легкий всплеск. Прилив поднял воду в реке, буксир высвободил нос из песка и стал медленно отплывать. Мы тупо глядели вслед. Только когда течение подхватило судно и понесло к морю, мы бросились к стоявшему неподалеку пограничному катеру. Через минуту катер с ревом несся вдогонку за буксиром, а мы стояли на носу, готовясь к десантированию. Нос катера ударил беспризорное судно в борт, и мы прыгнули туда. "Заводите мотор!" - закричали пограничники. Увы, мы не знали, как это делается, а стоячие волны были уже близко... Тут снизу на палубу выскочил в дупелину пьяный матрос с вытаращенными глазами, видимо, разбуженный ударом о борт. От испуга при виде белых гребней впереди он с криком кувырнулся в воду. Пограничники хохотали так, что едва смогли его вытащить. В конце концов мы благополучно вернулись к пирсу под веселые крики мгновенно собравшейся толпы.
      Путь вверх по реке был очень красив. Каньон петлял среди гор Восточно-Камчатского хребта. Берега устилали трупы отнерестившихся лососей, на которых кормились ярко-красные лисы и огромные белоплечие орланы. Буксир то и дело ломался, и пришлось ночевать на реке. Ночью на палубу влез медведь и стал звенеть мисками с икрой. Мы зажгли в рубке свет, и зверь удрал, залив палубу пометом.
      Наутро отчаянно болела голова после выпитой "томатовки". По реке плыли плоты из корявых березовых бревен. Извилистые и твердые стволы камчатской березы, собственно, никому не нужны. Однако план надо гнать, а лиственница на полуострове уже почти вся вырублена - тоже без толку, ведь лиственничные плоты при сплаве тонут. Как и большинство рек Сибири, Камчатка теперь течет "по паркету". Вскоре мы вышли на равнину. Справа сверкал гребень вулкана Шивелуч, окруженный огромной пустошью, которую засыпало пеплом и камнями величиной с дом при извержении 1964 года. Капитан тем временем рассказывал, как в Усть-Камчатске, однажды уже смытом до основания, пару лет назад снова объявили "тревогу цунами". Через три минуты все городское начальство сбежало на единственном вертолете. Еще через минуту командование армейских и пограничных частей умчалось вверх по реке на уже известном нам катере. Поселок лежит на совершенно плоском берегу, уйти в сопки там нельзя, и четыре часа его жители в страшной панике бегали взад-вперед по главной улице, пока не стало ясно, что цунами не будет.