- Я очень вам признательна, разумеется, - сказала мисс Белла, холодно встряхнув кудряшками, - но у меня нет ровно никакого желания выезжать куда бы то ни было.
      - Белла! - увещевала ее миссис Уилфер. - Белла, ты должна побороть себя!
      - Да, послушайтесь вашей мамы, дорогая, - вторила ей миссис Боффин, мы будем очень рады вам, да и слишком вы хорошенькая, чтобы сидеть в четырех стенах.
      И добрая старушка поцеловала ее, похлопав по наливным плечам, а миссис Уилфер в это время чопорно сидела рядом, точь-в-точь должностное лицо, присутствующее на свидании перед казнью.
      - Мы переедем в хороший дом, - говорила миссис Боффин, по свойственному ей женскому лукавству давая обязательство и за мистера Боффина, который не мог протестовать при посторонних, - заведем хорошую карету, будем везде ездить и все осматривать. И прежде всего, душенька, не надо на нас сердиться, - продолжала она, усаживая Беллу рядом с собой и гладя ее по руке, - сами знаете, мы тут ни при чем.
      Мисс Белла была так тронута этими простыми словами, что со свойственной ее летам отзывчивостью на доброту и ласку тепло ответила миссис Боффин поцелуем. Однако это вовсе не понравилось почтенной светской даме, ее маменьке; та старалась повернуть дело так, что не Боффины ей делают одолжение, а она - Боффинам.
      - Моя младшая дочь Лавиния, - представила миссис Уилфер Лавинию, радуясь случаю переменить разговор, когда Лавви опять вошла в гостиную, мистер Джордж Самсон, друг нашего семейства.
      Друг семейства находился в том периоде влюбленности, когда в каждом человеке видишь врага данного семейства. Усевшись на место, он засунул в рот круглый набалдашник трости, словно пробку, как будто оскорбленные чувства наполняли его до краев. И не сводил с Боффинов неумолимого взгляда.
      - Если вам захочется, привозите с собой вашу сестру, когда соберетесь к нам погостить; мы, право, будем очень рады, - сказала миссис Боффин. Чем меньше вы будете стесняться, тем нам будет приятнее.
      - Ах, так моего согласия даже не спрашивают! - воскликнула мисс Лавиния.
      - Лавви, - негромко заметила ей Белла, - держи себя потише, будь так добра.
      - Нет, этого не будет, - ответила бойкая Лавиния, - я не ребенок, чтобы обо мне так говорили посторонние.
      - Да, ты еще ребенок.
      - Нет, я не ребенок и не желаю, чтобы обо мне говорили посторонние: "Привозите с собой сестру!" Еще чего!
      - Лавиния! - сказала миссис Уилфер. - Замолчи! Я не позволю тебе выражать в моем присутствии вздорное подозрение, будто посторонние - кто бы они ни были, - могут оказывать покровительство моей дочери. Неужели ты воображаешь, глупая девочка, что мистер и миссис Боффин переступили бы наш порог, если б думали оказывать нам покровительство; или пробыли бы в таком случае хоть одну минуту под моей кровлей, пока у твоей матери хватит еще сил попросить их о выходе? Плохо же ты знаешь свою мать, если тебе так кажется!
      - Все это очень мило... - начала было ворчать Лавиния, но миссис Уилфер оборвала ее:
      - Замолчи! Я этого не позволю! Неужели ты не знаешь, как надо себя держать с гостями? Разве тебе не понятно, что, позволив себе намекнуть, будто эта леди и этот джентльмен собираются покровительствовать кому бы то ни было из твоих родных - все равно кому, - ты обвиняешь их в наглости и даже сумасбродстве?
      - Не беспокойтесь, сударыня, - усмехнувшись, заметил мистер Боффин, нас это мало беспокоит.
      - Извините, но меня беспокоит, - возразила миссис Уилфер.
      Мисс Лавиния отрывисто засмеялась и буркнула:
      - Еще бы!
      - И я требую, чтобы моя дерзкая дочь, - продолжала миссис Уилфер, буравя свое младшее детище уничтожающим взглядом, что нисколько не подействовало на Лавинию, - относилась справедливо к своей сестре Белле, помнила бы, что Белла везде пользуется вниманием и что если Белла принимает знаки этого внимания, то с ее стороны это совершенно такое же (с негодующей дрожью в голосе) - совершенно такое же одолжение.
      Но тут взбунтовалась мисс Белла и спокойно заметила:
      - Знаете ли, мама, я и сама могу говорить за себя. И, пожалуйста, оставьте меня в покое.
      - Очень удобно замахиваться на других, когда под рукой имеется такое удобное орудие - моя особа, - язвительно ввернула неукротимая Лавиния, - но мне хотелось бы знать, что на это скажет Джордж Самсон.
      - Мистер Самсон, - начала миссис Уилфер, заметив, что молодой человек вынул было затычку изо рта, и метнула на него такой мрачный взгляд, что он снова засунул ее в рот. - Я уверена, что мистер Самсон, как друг нашей семьи и частый гость в нашем доме, слишком хорошо воспитан, чтобы вмешиваться не в свое дело.
      Эта похвала молодому человеку заставила совестливую миссис Боффин раскаяться в том, что мысленно она была к нему несправедлива, и сказать, что они с мистером Боффином всегда будут рады его видеть - на что он великодушно ответил, не вынимая затычки изо рта:
      - Очень вам благодарен, но только я всегда занят, и днем и вечером.
      Тем не менее Белла вознаградила их за все неприятности, очень мило ответив на их авансы, так что добродушные супруги остались, в общем, очень довольны и сказали, что миссис Боффин заедет сообщить Белле, как только у них все будет готово к ее приему. Миссис Уилфер санкционировала это предложение величавым кивком головы и мановением перчаток, словно говоря: "К вашим недостаткам отнесутся снисходительно и милостиво, жалкие люди".
      - Кстати, сударыня, - сказал мистер Боффин, оборачиваясь по дороге к двери. - У вас, кажется, есть жилец?
      - Один джентльмен действительно занимает у нас верхний этаж, отвечала миссис Уилфер, заменив грубое слово более деликатным.
      - Можно сказать, "наш общий друг", - заметил мистер Боффин. - А что за человек наш общий друг? Нравится ли он вам?
      - Мистер Роксмит очень пунктуальный, очень спокойный и очень приемлемый в общежитии человек.
      - Надо вам знать, что я не так-то близко знаком с нашим общим другом, - я видел его всего один раз. Вы о нем хорошо отзываетесь. А сейчас он дома?
      - Мистер Роксмит дома, - ответила миссис Уилфер, указывая в окно, вон он стоит у садовой калитки. Может быть, он дожидается вас?
      - Может быть. - согласился мистер Боффин. - Видел, должно быть, как мы сюда входили.
      Белла внимательно прислушивалась к этому краткому диалогу. Потом, провожая миссис Боффин до калитки, она так же внимательно наблюдала за всем происходящим.
      - Здравствуйте, сэр, как поживаете? - сказал мистер Боффин. - Это миссис Боффин. А это мистер Роксмит, о котором я тебе рассказывал, душа моя.
      Она поздоровалась с молодым человеком, который очень вежливо подсадил ее в коляску.
      - До свидания пока что, мисс Белла, - сказала миссис Боффин, сердечно прощаясь с нею. - Скоро увидимся! И тогда я надеюсь показать вам моего маленького Джона Гармона.
      Мистер Роксмит, который стоял у колеса, расправляя складки ее платья, вдруг оглянулся назад, посмотрел по сторонам, потом взглянул на миссис Боффин и при этом так побледнел, что миссис Боффин воскликнула:
      - Боже мой! - И сейчас же вслед за этим: - Что с вами, сэр?
      - Как вы можете показать ей мертвеца?
      - Да нет, это приемный сын. Тот, о котором я ей рассказывала. Тот, которому я хочу дать это имя.
      - Вы меня удивили, - сказал Джон Роксмит, - и мне показалось, что это дурной знак - говорить о мертвецах такой юной и цветущей девушке.
      С некоторых пор Белла стала подозревать, что мистер Роксмит к ней неравнодушен. Эта ли уверенность (скорее уверенность, чем подозрение) привлекала ее к нему несколько сильнее, чем вначале. Хотелось ли ей узнать о нем побольше, чтобы оправдать свое недоверие к нему, или же найти ему оправдание - было покамест неясно ей самой.
      Но почти все время он сильно занимал ее воображение, и сейчас она тоже заинтересовалась его словами.
      Он отлично ее понимал, и она поняла это не хуже него, когда они остались вдвоем на садовой дорожке.
      - Очень достойные люди, мисс Уилфер.
      - Вы хорошо их знаете? - спросила Белла.
      Он улыбнулся и взглянул на нее с упреком, а она покраснела, упрекая себя за то, что хотела поймать его на слове, когда он ответил:
      - Я много слышал о них.
      - Правда, он сказал, что видел вас всего один раз.
      - Да, так оно и было.
      Белла взволновалась и была бы рада взять свои слова обратно.
      - Вам показалось странным, что, интересуясь вами, я невольно вздрогнул, услыхав, что вам хотят показать человека, который погиб от руки убийцы и лежит в могиле. Я мог бы понять, а спустя минуту и понял, что речь идет не о том. Но мое чувство не изменилось.
      Глубоко задумавшись, Белла вернулась в гостиную, где неукротимая Лавиния встретила ее словами:
      - Ну вот, Белла! Наконец-то все твои желания исполнятся - с помощью твоих Боффинов. Ты теперь вот как разбогатеешь - с твоими Боффинами. Можешь кокетничать сколько тебе вздумается, - у твоих Боффинов. Но только я к твоим Боффинам с тобой не поеду, прямо говорю - и тебе и твоим Боффинам!
      - Мисс Белла, - мрачно изрек Джордж Самсон, извлекая затычку изо рта, - если ваш мистер Боффин опять пристанет ко мне со всякой этакой чепухой, то я дам ему понять, как мужчина мужчине, что ему не по...
      Он хотел сказать "не поздоровится", но мисс Лавиния, которая держалась самого невыгодного мнения об умственных способностях мистера Джорджа Самсона и чувствуя, что его речь ни к чему прямого отношения не имеет, опять впихнула затычку ему в рот, и с такой силой, что на глазах у него выступили слезы.
      Но тут достойная миссис Уилфер, только что избравшая Лавви мишенью для упреков в назидание этим Боффинам, вдруг сделалась необычайно ласкова с ней и пустила в ход последнее доказательство силы характера, остававшееся до сих пор в резерве. Она выказала недюжинную наблюдательность как знаток людей, - способность, всегда ужасавшую Р. Уилфера, поскольку она постоянно подмечала у других такие дурные и мрачные черты, каких не замечали менее проницательные психологи. Надо заметить, что так и поступила сейчас миссис Уилфер из зависти к этим Боффинам, в то же время предвкушая, как она будет хвастать этими же Боффинами и их богатством перед друзьями, лишенными такой возможности.
      - Об их манерах, - начала миссис Уилфер, - я говорить не стану. Об их наружности - я говорить не стану. О бескорыстии их видов на Беллу - я говорить не стану. Но хитрость, но коварство, но скрытность, написанные на лице этой низкой интриганки миссис Боффин, - просто бросают меня в дрожь!
      И в доказательство того, что все эти зловредные качества имеются у той налицо, миссис Уилфер и в самом деле вздрогнула.
      ГЛАВА X - Брачный договор
      В особняке Венирингов волнение. Пожилую молодую особу выдают замуж (с пудрой и со всем прочим) за пожилого молодого человека, выдают замуж из дома Венирингов, и Вениринги устраивают у себя свадебный завтрак. Химик, который из принципа не одобряет всего, что делается в доме, не одобряет, разумеется, и этого брака, но без его согласия как-то обходятся, и рессорный фургон выгружает у подъезда целый лес оранжерейных растений, для того чтобы завтрашнее торжество могло быть увенчано цветами.
      У пожилой молодой особы имеется состояние. У пожилого молодого человека тоже имеется состояние. Он держит свой капитал в бумагах. Относясь к этому занятию снисходительно, по-любительски, он ездит в Сити, бывает на собраниях директоров, покупает и продает акции. Как хорошо известно мудрецам нашего времени, покупка и продажа акций - единственное, чем стоит заниматься на этом свете. Не нужно ни предков, ни доброго имени, ни образования, ни идей, ни уменья держать себя в обществе: нужно только иметь акции. Имейте довольно акций, чтобы состоять в Совете Директоров (с прописной буквы), разъезжайте по каким-то таинственным делам между Лондоном и Парижем, и вас заметят. Откуда он явился? Куда он направляется? Акции. Какие у него вкусы? Акции. Есть ли у него принципы? Акции. Кто протаскивает его в парламент? Акции. Быть может, сам он никогда и нигде не мог добиться успеха, ни в чем не проявил инициативы, ничего ровно не сделал! Достаточно одного ответа на все: Акции. О могущественные Акции! Вознести эти дутые величины на такую высоту, заставить нас, ничтожных червей, вопить день и ночь, словно объевшись белены: "Возьмите наши деньги, растратьте их за нас, покупайте и продавайте нас, разорите нас, но только, бога ради, богатейте за наш счет и займите место среди сильных мира!"
      Покуда Амуры и Грации готовили факел Гименея, который предстояло возжечь завтра, мистер Твемлоу пережил немало душевных терзаний. Казалось несомненным, что и пожилая особа и пожилой молодой человек были старейшими друзьями Вениринга. Быть может, он их опекун? Однако это вряд ли возможно, потому что оба они старше Вениринга. Он с самого начала пользовался их доверием и много сделал для того, чтобы завлечь эту пару к алтарю. В разговоре с Твемлоу он сообщил, что это он посоветовал миссис Венирннг: "Анастазия, их надо поженить". Кроме того, он сообщил Твемлоу, что смотрит на Софронию Экершем (пожилую девицу) как на сестру, а на Альфреда Лэмла (пожилого молодого человека) как на брата. Твемлоу спросил у Вениринга, не учился ли он в одной школе с Альфредом? Вениринг ответил: "Это не совсем так". Не была ли Софрония воспитанницей его матери? Вениринг ответил: "Это не вполне точно". Рука Твемлоу растерянно потянулась ко лбу.
      Но две-три недели назад Твемлоу, сидя с газетой в руках за жидким чаем с черствыми гренками в своей квартире над конюшней на Дьюк-стрит, получил раздушенную записочку в виде треуголки с монограммой миссис Вениринг, которая умоляла дражайшего мистера Т., если он не особенно занят сегодня, оказать ей любезность, приехать к ним отобедать, вместе с милым мистером Подснепом, для обсуждения очень интересного семейного дела; последние четыре слова были дважды подчеркнуты и отмечены восклицательным знаком. И Твемлоу, ответив, что "не занят и более чем в восторге", едет на обед, где происходит следующее.
      - Дорогой Твемлоу. - говорит Вениринг, - откликнувшись с такой готовностью на приглашение Анастасии, вы были очень любезны и поступили поистине как самый старый наш друг. Вы знакомы с нашим дорогим другом Подснепом?
      Как Твемлоу не знать дорогого друга Подснена, который так его сконфузил в обществе? Он говорит, что, конечно, знаком, и Подснеп отвечает тем же. Видимо, Подснепа так обработали за это короткое время, что теперь он уже и сам верит, будто давным-давно состоит в близких друзьях семейства. Настроенный самым дружеским образом, он чувствует себя совсем как дома и стоит у камина задом к огню в позе Колосса Родосского *. Как ни плохо соображает Твемлоу, все же он и раньше замечал, что все гости Венирингов очень скоро заражаются их выдумкой. Он, однако, не подозревал, что и с ним произошло то же самое.
      - Наши друзья, Альфред и Софрония, - вещает хозяин дома тоном оракула, - наши друзья, Альфред и Софрония, как вам приятно будет услышать, собираются пожениться. Так как мы с женой считаем это нашим семейным делом, руководство которым мы берем всецело на себя, то, разумеется, прежде всего мы сочли своим долгом сообщить об этом близким своим друзьям.
      ("Ах, значит, нас только двое? - думает Твемлоу. глядя на Подснепа. И он второй!")
      - Я надеялся, - продолжает Вениринг, - что будет и леди Типпинз, но ее приглашают наперебой, и, к сожалению, она уже занята.
      ("Ах, так, значит, нас трое, - думает Твемлоу, растерянно озираясь по сторонам, - и она третья".)
      - Мортимер Лайтвуд, - продолжает Вениринг, - которого вы оба знаете, уехал за город, но он пишет, как всегда эксцентрично, что если мы его просим быть шафером жениха во время церемонии, то он не отказывается, хотя и не понимает, при чем тут он.
      ("Ах, так нас четверо, - думает Твемлоу, вращая глазами, - и он четвертый".)
      - Бутса и Бруэра, которых вы тоже знаете, я не приглашал сегодня, замечает Вениринг, - но я держу их в резерве на этот случай.
      ("Так значит, нас шесте... - думает Твемлоу, закрывая глаза, - нас шесте..." - Но тут он теряет сознание и окончательно приходит в себя только после обеда, когда Химика уже попросили удалиться.)
      - Теперь мы подходим к цели, - говорит Вениринг, - к истинной цели нашего маленького семейного совета. Софрония - круглая сирота, и нет никого, кто мог бы выдать ее замуж.
      - Выдайте ее сами, - советует Подснеп.
      - Не могу, дорогой Подснеп. По трем причинам. Во-первых, зачем же я возьму на себя такую ответственную роль, когда у нас есть уважаемые друзья семейства. Во-вторых, я не так тщеславен и не думаю, что я гожусь для Этой роли. В-третьих, Анастазия немножко суеверна на этот счет: она не хочет, чтобы я был у кого-нибудь посаженым отцом, пока мы не выдали замуж нашу дочку.
      - А что от этого может случиться? - спрашивает Подснеп у миссис Вениринг.
      - Дорогой мистер Подснеп, это очень неразумно, я знаю, но у меня есть какое-то предчувствие, что, если Гамильтон будет раньше посаженым отцом у кого-нибудь другого, ему никогда не выдать замуж нашу девочку.
      Так говорит миссис Вениринг, складывая вместе кончики пальцев, причем каждый из восьми орлиных пальцев становится так похож на ее орлиный нос, что без новеньких перстней между ними не было бы никакой разницы.
      - Но, дорогой мой Подснеп, - говорит Вениринг, - у нас есть испытанный друг семейства, и я надеюсь, вы согласитесь, что именно к нему эта приятная обязанность переходит почти естественно. Этот друг сейчас находится среди нас (таким тоном, как будто в комнате собралось человек полтораста), этот друг - Твемлоу.
      - Ну, разумеется! - говорит Подснеп.
      - Этот друг - наш милый и дорогой Твемлоу, - повторяет Вениринг еще более твердо и решительно. - И я не могу выразить, дорогой Подснеп, как мне приятно слышать, что наше общее мнение, - мое и Анастазии, - разделяете и вы, не менее близкий и испытанный наш друг, занимающий почетное положение... я хочу сказать, с почетом занимающий положение... или лучше сказать, который почтил нас с Анастазией своим согласием занять скромное положение крестного отца нашей малютки. - И в самом деле, Вениринг облегченно вздыхает, видя, что Подснеп нисколько не завидует возвышению Твемлоу.
      Вот таким образом происходит, что рессорный фургон цветами сыплет на заре и на лестнице и что Твемлоу осматривает места, где ему предстоит завтра сыграть такую видную роль. Он уже побывал в церкви и отметил все камни преткновения в проходе между скамьями, под руководством унылой до крайности вдовы-сторожихи, у которой левая рука скрючена словно от ревматизма, - а на самом деле складывается так сама собой, заменяя копилку.
      А вот и Вениринг выбегает из кабинета, где привык в часы задумчивости созерцать резьбу и позолоту пилигримов, шествующих в Кентербери, и показывает Твемлоу маленький шедевр, сочиненный им для глашатаев светской молвы, в котором значится, что семнадцатого числа сего месяца в церкви св. Иакова его преподобие Икс, в сослужении с его преподобием Игреком, соединил узами брака Альфреда Лэмла, эсквайра, Сэквил-стрит, Пикадилли, и Софронию Экершем, единственную дочь покойного Горацио Экершема, эсквайра, из Йоркшира. А также, что прелестная невеста была выдана замуж из дома Гамильтона Вениринга, эсквайра, Фалынония, причем посаженым отцом был Мелвин Твемлоу, эсквайр, из Дьюк-стрит, Сент-Джеймс-сквер, троюродный брат лорда Снигсворта, из Снигсворти-парка. Читая это произведение, Твемлоу каким-то смутным путем приходит к мысли, что если его преподобие Икс и его преподобие Игрек не попадут после такого начала в число самых близких и самых старых друзей Вениринга, то виноваты в этом будут только они сами. После чего является Софрония (которую Твемлоу видел дважды в жизни) благодарить Твемлоу за то, что он согласился подменить собой покойного Горацио Экершема, эсквайра, из Поркшира вообще. После нее с той же целью является Альфред (которого Твемлоу видел единожды в жизни), искрясь фальшивым блеском, словно он создан исключительно для жизни при свечах, а на дневной свет его выпустили по чьей-то грубой ошибке. После чего выходит миссис Вениринг, с явно проступающими неровностями настроения, такой же явной горбинкой на носу и с чем-то орлиным во всем облике, "едва живая от волнений и забот", как она сообщает своему милому мистеру Твемлоу, и Химик очень неохотно восстанавливает ее силы рюмкой кюрасо. После чего со всех концов страны начинают прибывать по железной дороге подружки невесты, словно прелестные новобранцы, завербованные отсутствующим сержантом, так как, прибыв в штаб-квартиру Венирингов, они чувствуют себя словно в казарме.
      Итак, Твемлоу отправляется домой на Дьюк-стрнт, Сент-Джеймс-сквер, съесть тарелку бараньего бульона с плавающей в нем отбивной котлеткой и просмотреть свадебную службу, с тем чтобы завтра подавать реплики вовремя; он чувствует себя неважно и скучает в своей квартирке над конюшней; ему делается ясно, что сердце его ранено самой прелестной из прелестных подружек. Ведь у безобидного маленького джентльмена, как и у всех нас, была когда-то своя мечта, и она не отвечала ему взаимностью (что бывает довольно часто), и ему кажется, что прелестная подружка похожа на его мечту, какой она была в то время (что вовсе не соответствует действительности), и что если бы эта мечта не вышла за другого по расчету, а вышла бы за Твемлоу по любви, то они были бы счастливы вдвоем (чего никогда быть не могло), и что она до сих пор питает к нему сердечную слабость (тогда как она славится своим бессердечием). Задумавшись у камина, Твемлоу предается грусти, склонив высохшую голову на высохшие ручки и опершись высохшими локотками на сухие коленки. "Нет здесь Любимой, и не с кем мне разделить мое одиночество! Нет Любимой и в клубе! Пустыня, пустыня; пустыня кругом, любезный мой Твемлоу!" И он засыпает, весь вздрагивая, словно по нему пробегает ток.
      На другое утро спозаранку эту ужасную Типпинз - вдову покойного сэра Томаса Типпинза, по ошибке пожалованного титулом вместо кого-то другого (причем его величество Георг III соизволил милостиво заметить во время церемонии: "Что, что? Кого, кого? Зачем, зачем?"*)), - начинают красить и лакировать для предстоящей интересной церемонии. Она пользуется репутацией остроумной рассказчицы, и ей нужно поспеть к этим людям пораньше, милые мои, чтобы не упустить чего-нибудь смешного. Где именно под модной шляпкой и модными материями скрывается настоящая леди Типпинз, известно разве только ее горничной: все, что видимо глазу, можно купить на Бонд-стрит *, а там скребите ее сколько угодно, скальпируйте, сдирайте с нее кожу, сделайте из одной хоть двух леди Типпинз, все равно никогда не доберетесь до сути. Чтобы лучше разглядеть все происходящее, у нее, у этой леди Типпинз, имеется большой золотой монокль. Если бы она вставляла в каждый глаз по моноклю, то другое веко не нависало бы так страшно, и в лице была бы хоть какая-то симметрия. Однако эта вечно юная особа до сих пор цветет искусственным цветом и поклонников у нее целый хвост.
      - Мортимер, негодный, - говорит леди Типпинз, разглядывая в монокль всех приглашенных по очереди, - где же ваш подопечный, где жених?
      - Даю вам честное слово, - отвечает Мортимер, - что знать не знаю и даже не интересуюсь.
      - Несчастный! Так-то вы исполняете свой долг?
      - Уверяю вас, я и понятия не имею, в чем состоит мой долг, разве только смутно представляю, что мне надо с ним нянчиться во все время торжества, как с борцом на состязании. - отвечает Мортимер.
      Присутствует здесь и Юджин, с таким разочарованным видом, будто он собирался на похороны и очень недоволен, что попал на свадьбу. Место действия - ризница церкви св. Иакова, на полках много старых метрических книг, переплетенных, по-видимому, в кожу многих леди Типпинз.
      Но, чу! К церкви подъезжает карета, и появляется жених, явно напоминающий подделку под Мефистофеля и, несомненно, близкий родственник этому господину. Леди Типпинз, наведя на него монокль, находит, что он красивый мужчина и сущая находка для невесты, а Мортимер, когда тот подходит ближе, бормочет, окончательно помрачнев: "Кажется, это и есть мой подопечный, черт бы его побрал!" Еще карета - появляются остальные действующие лица, коих леди Типпинз, став на подушку и наведя на них монокль, аттестует следующим образом: "Невеста: сорок пять лет, никак не моложе, платье по тридцать шиллингов ярд, вуаль пятнадцать фунтов, носовой платок дареный. Подружкам не дали развернуться, чтоб не затмили невесту, для того и набрали перестарков; платья по двенадцать с половиной шиллингов ярд, цветы от Вениринга; та, что со вздернутым носом, недурна, только никак не может забыть про свои чулки; шляпки по три фунта десять шиллингов. Твемлоу. Счастье, что невеста ему не родная дочь; волнуется, бедняга, хоть он всего-навсего подставной отец; да оно и не удивительно. Миссис Вениринг: в жизни не видала такого бархата, всего на ней наверчено тысячи на две, сущая ювелирная выставка, папаша, верно, закладчик, а то откуда же у этих людей что берется? Незнакомые гости: все какие-то убожества".
      Церемония окончена, гости расписались в книге, Вениринг выводит из церкви леди Типпинз, кареты катятся обратно в Фальшонию; вот, наконец, и дом Вениринга; вся прислуга в цветах и бантах; в гостиных сплошное великолепие. Подснепы ожидают здесь счастливую чету; у мистера Подснепа бакенбарды в виде щеток расчесаны на диво; величественная лошадь-качалка, миссис Подснеп, царственно игрива. Здесь также Бутс и Бруэр, и остальные два Буфера; каждый из Буферов, завитой и в застегнутых на все пуговицы перчатках, с цветком в петлице, явно готов хоть сейчас под венец, если с женихом что-нибудь случится. Здесь же тетушка невесты, ее ближайшая родственница: вдовствующая особа из породы Медуз, в каменном чепце, готовая взглядом превратить в камень всех своих ближних. Здесь также опекун невесты: предмет всеобщего внимания, делец, словно раскормленный жмыхами, в круглых, как луна, очках. Вениринг набрасывается на опекуна как на своего старейшего друга ("это уже седьмой", - думает Твемлоу) и удаляется с ним в оранжерею для секретной беседы: само собой понятно, что Вениринг тоже состоит вместе с ним в опеке и теперь они совещаются насчет капитала. Кому-то даже удается подслушать, как Буферы повторяют шепотом: "Тридцать тысяч фунтов!" - причмокивая с наслаждением, словно после самых свежих устриц. Убогие незнакомцы, никак не ожидавшие, что они такие близкие друзья Вениринга, воспаряют духом и, скрестив руки на груди, начинают грубить хозяину еще до завтрака. Тем временем миссис Вениринг с малюткой на руках в наряде подружки порхает среди собравшихся, сыпля искрами разноцветных молний от брильянтов, изумрудов и рубинов.
      Химик, который не торопится, считая долгом прежде всего заняться своими личными делами и довести до конца несколько свар с подручными кондитера, наконец с честью выходит из положения и докладывает о завтраке. В столовой такое же великолепие, как и в гостиной: на столах полный парад, все верблюды налицо, и все нагружены до предела. Богатый свадебный пирог украшен купидонами, бантами и серебром. Богатый браслет преподнесен Венирингом перед тем как спуститься в столовую и уже надет на руку невесты. И все же до Венирингов никому нет дела, о них думают не больше, чем о хозяевах приличной гостиницы, которые хлопочут ради прибыли по стольку-то с персоны. Новобрачный и новобрачная, по всегдашней своей привычке, беседуют и смеются порознь, Буферы, по всегдашней своей привычке, последовательно и усердно обрабатывают блюдо за блюдом; убогие незнакомцы весьма благосклонно потчуют друг друга шампанским; миссис Подснеп ораторствует, изогнув дугой шею и покачиваясь самым величественным образом, и ее слушают куда более почтительно, чем миссис Вениринг, а Подснеп держится с гостями почти как хозяин дома.
      Другое печальное обстоятельство то, что Венирингу, справа от которого сидит пленительная Типпинз, а слева - тетушка новобрачной, крайне трудно поддерживать мирные отношения между ними обеими. Медуза мало того что старается своим взглядом превратить в камень очаровательную Типпинз, она еще сопровождает каждое слово этого милого существа громким фырканьем, которое можно объяснить и хроническим насморком, и чувством презренья и негодования. А так как это фырканье повторяется регулярно, то его начинают предвкушать все сидящие за столом, и разговор прерывается весьма неловкими паузами, когда все умолкают в ожидании, отчего фырканье звучит еще более выразительно. Кроме того, твердокаменная тетушка очень обидным тоном отказывается от подносимых ей блюд, если их берет леди Типпинз, говоря во всеуслышание: "Нет, нет, нет, этого я есть не стану! Уберите прочь!" словно намекая, что боится уподобиться этой сирене, если будет питаться тем же, чем она, и что такой исход был бы для нее роковым. Леди Типпинз чует в ней врага и пытается отразить атаку девически юным остроумием, пускает в ход и монокль, но всякое оружие отскакивает в бессилии от неуязвимого фыркающего чепца.
      Третье неприятное обстоятельство то, что убогие незнакомцы словно сговорились ничему не удивляться. Они упорно не желают замечать золотых и серебряных верблюдов и составили между собой заговор - не обращать внимания на изысканную чеканку ведерок со льдом. Они настолько спелись, что осмеливаются даже намекнуть, будто хозяин с хозяйкой порядком наживутся на этом деле; и вообще ведут себя как завсегдатаи в трактире. Присутствие очаровательных подружек тоже не оказывает смягчающего влияния; ибо, не чувствуя почти никакого интереса к новобрачной и ровно никакого друг к другу, прелестные создания начинают, каждая на свой лад, критически разглядывать имеющиеся налицо модные уборы. Тем временем шафер жениха, в изнеможении откинувшись на спинку стула, по-видимому, пользуется случаем, чтобы окинуть мысленным взором все то зло, которое он причинил своим ближним, и покаяться в нем; разница между ним и его другом Юджином заключается в том, что последний, тоже откинувшись на спинку стула, по-видимому, подсчитывает мысленно, сколько зла ему хотелось, бы причинить своим ближним, и особенно всем присутствующим.