Да, но какова же альтернатива? Позволить индивиду, зачастую в самом расцвете сил, погибнуть, так и не принеся обществу никакой пользы? Почему его следует убить, как когда-то в старые времена? И это в то время, когда другая семья вследствие потери кормильца зачастую оказывается, образно выражаясь, у разбитого корыта, и ее финансовые трудности ложатся очередным тяжким бременем на и без того скромный государственный бюджет. Разве такое можно терпеть? Как государству, так и рядовым гражданам? К тому же история дает нам немало прецедентов.

Так что несогласным с такой политикой можно посоветовать посмотреть на это как на брак по расчету.

Машина завернула в короткий проезд, весь в пятнах бензина и колдобинах, длиной не больше, чем сам видавший виды крошечный автомобильчик на водородном топливе. Какое-то мгновение двигатель продолжал работать на холостых оборотах. Из дома никто не вышел. Вскоре мотор заглох; мистер Глен Суон открыл дверь рядом с пассажирским сиденьем и вылез наружу.

Двор размером с почтовую открытку по щиколотку зарос пышной зеленой травой. Цементная дорожка вела от проезда к обшарпанной входной двери небольшого дома, который во всех отношениях был клоном подступивших почти вплотную к нему соседей. Желтая краска, какой когда-то были выкрашены его стены, почти полностью облупилась. Возле дома валялся пластиковый трехколесный велосипед – наполовину на дорожке, наполовину на газоне, одно колесо бессмысленно крутилось в воздухе.

Суон обвел взглядом двор и дом. Что ж, здесь куда приятнее, чем там, где ему пришлось обитать до сих пор.

Особенно по сравнению с тюремной камерой.

Где-то слева от себя он уловил слабое движение, и это вывело его из задумчивости. Господи, он даже не расслышал, как хлопнула дверца рядом с сиденьем водителя.

Не сводя глаз со своего нового жилища, он сказал первое, что пришло ему на ум:

– М-м-м, а здесь неплохо.

– Вот мы и дома, – ответил ему женский голос, довольно безучастно, если не сухо.

Суон не сразу сообразил, что на это следует сказать. Он продолжал стоять, глядя на дом, и машинально повторил то, что сказал за день уже не раз.

– Извини, что тебе пришлось сесть за руль. Я за всю свою жизнь так и не научился водить машину.

Голос женщины остался безучастным, в нем не было ни горечи, ни сострадания, хотя в словах ее чувствовалось и то, и другое.

– Ты уже принес достаточно извинений. Не переживай. Вскоре научишься. А пока можешь ездить автобусом. Остановка отсюда через пять домов.

И вновь молчание.

– Может, все-таки зайдем внутрь? – первой заговорила женщина.

– Да-да, спасибо.

– Не надо меня благодарить. Это дом теперь твои, – вздохнула женщина.

Скромные стены передней гостиной украшала лишь деревянная табличка, на которой был начертан девиз Прагматисте – кой церкви («Главное, что выходит из черного ящика!»), идиллический пейзаж в рамочке и пыльный букет искусственных цветов. Диван и кресла были уже далеко не новыми. На журнальном столике молча валялось несколько звуковых журналов, их дешевые батарейки давно сели.

Во всей гостиной он не заметил ни единого фотоснимка того, кто вместо него принял смерть. Но Суону не составило большого труда представить себе лицо этого человека.

В комнате сидела еще одна женщина – подтянутая, невысокого роста, с коротко стриженными волосами. Одета она была в зеленые леггинсы и модный белый свитер с вышивкой. Картинка изображала земной шар в окружении облаков.

– Привет! – произнесла она и изобразила улыбку. – Как хорошо, что ты вернулся.

Занятия не прошли даром – Суон тотчас узнал в ней Салли, сестру своей жены.

– Привет, Салли, – сказал он и протянул ей руку.

Салли ответила крепким рукопожатием. Суону было приятно, что ему пожимают руку. Он даже начал проникаться верой в реальность происходящего, в то, что он действительно прощен, хотя ему по-прежнему казалось, что в любой моменту него из-под ног могут выдернуть ковер этой вновь обретенной свободы. И тогда он опять окажется за тюремной решеткой.

– Билли в спальне, – произнесла Салли, заметно нервничая. Слова ее предназначались скорее другой женщине, нежели ему. – Все утро он был как шелковый. Но как только увидел машину…

Воодушевленный, как ему показалось, довольно радушным приемом со стороны обеих женщин, Суон ощутил легкое головокружение от свободы, которую обрел уже во второй половине дня своей казни. Ему на ум пришли несколько девизов Праг-матистской церкви, призванных вселить уверенность в своих силах, и он произнес:

– Пойду посмотрю, как он там.

Он хорошо изучил планировку дома и потому безошибочно направился к комнате сына.

– Это я, твой папа! – крикнул он, постучав в дверь детской.

Обе женщины за его спиной застыли, затаив дыхание. Ответом на его призыв было молчание за дверью, хотя и было слышно, что там кто-то есть.

Суон поднял руку, чтобы постучать еще раз, однако дверь открылась сама.

Ростом Билли был выше своих четырех лет. Суон успел выучить его лицо по фотографиям, но в данный момент на него смотрел кто-то другой.

На мальчике была резиновая маска какой-то рептилии, возможно, из шестой серии «Звездных войн».

– Теперь ты Глен. – Голос мальчика из-за слоя резины прозвучал глухо.

Суон присел на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с уродливой маской.

– Верно. А ты Билли.

– Нет, – упрямо возразил мальчик. – Я больше не Билли.

Их первый ужин как семьи из трех человек прошел в молчании, если не считать нескольких дежурных замечаний, вопросов, просьб и ответов. Суон почти не почувствовал вкуса блюд, что были поданы на стол, за исключением пива, которым он решил себя побаловать. В принципе раньше он почти не пил, но сегодня сам удивился тому, что вдруг захотелось промочить горло. Наверное, причиной тому было желание расслабиться, ощутить себя среди людей, чего ему так не хватало в тюрьме.

Билли удалось уговорить, чтобы он снял свою дурацкую маску хотя бы на время ужина. Суон то и дело улыбался мальчику. Тот и впрямь был симпатичный. Суон даже начал в душе мечтать о том, что в один прекрасный день он найдет нечто общее между лицом Билли итем, что каждое утро представало его взгляду в зеркале. Пока на его улыбку мальчик отвечал взглядом, пусть даже и не враждебным, но далеким и отрешенным, словно с дальних звезд.

Но большую часть ужина Суон провел, украдкой рассматривая свою супругу.

Эмма Суон, с одной стороны, содействовала, с другой – до известной степени мешала этому, потому что почти все время сидела, склонив голову над тарелкой.

Ростом и телосложением она в принципе была похожа на свою сестру Салли. Но лицом симпатичнее. Особенно Суону понравились длинные светлые волосы. И хотя некоторые ее движения выдавали внутреннее напряжение, в целом Эмма держалась естественно и приветливо.

А этот Глен Суон был счастливчик, подумал он про себя.

Да нет же, он сам теперь Глен Суон.

Выходит, мне тоже повезло?

Ужин закончился. Глен даже вызвался помочь убрать со стола, а для Билли наступило время идти спать.

Мальчик, в трикотажной пижаме, вышел из детской. Его лицо скрывала новая маска – на сей раз уродливое лицо дис-. неевского персонажа, принца, превращенного злой колдуньей в чудовище, или что-то в этом роде.

Эмма подвела мальчика ближе к «отцу».

– Пожелай папе «спокойной ночи».

Вместе с новой маской Билли обрел и новый голос.

– Спокойййной ночччи, – прочирикал он из-за маски каким-то птичьим голоском.

После чего мать и сын ушли в детскую. Суон остался сидеть на месте.

Ему было слышно, как Эмма читает мальчику перед сном. Вскоре свет погас, и она вышла к нему, тихонько закрыв за собой дверь.

Затем она села на диван рядом со Суоном и впервые за день посмотрела ему в глаза, словно минуты, проведенные в спальне сына, даровали ей силы или помогли принять некое решение.

– Ты не хочешь посмотреть телевизор?

– Хочу.

Суон отметил про себя, что смотреть телевизор – значит сидеть молча.

Что ж, может, в первый вечер оно даже к лучшему.

Но не могут же они молча смотреть по вечерам телевизор до конца своих дней.

Прошел час, другой. Эмма смеялась над какой-то комедией. Суону было приятно слышать ее смех.

Где-то около двенадцати ночи она выключила телевизор, встала и потянулась.

– Тебе на работу к восьми. Мне тоже.

– Да-да, я помню, – ответил Суон. – А как же Билли?

– Я по дороге подвезу его в детский сад.

Диван, на котором они сидели, судя по всему, раскладывался в двуспальную кровать. Суон обвел глазами комнату, стараясь угадать, где хранятся постельные принадлежности. Но слова Эммы вернули его к куда более прозаической действительности.

– Когда Глен… когда в наш дом пришла болезнь, я купила две раздельные кровати. Так мне и ему было легче. В общем, я много об этом думала. Мыс тобой не можем вести себя как совершенно незнакомые люди, прятаться друг от друга. Как-никак нам придется жить вместе под одной крышей. Делить ванную, одеваться в присутствии друг друга. Поэтому мы должны научиться жить бок о бок. Как в общежитии. Что-то большее – этого я пока не могу тебе обещать. На это требуется время. Ну, что скажешь? Тебя устраивает?

– Как в общежитии. Идет. – Суон попытался не выдать разочарования в голосе.

Было видно, что у Эммы отлегло от души.

– Вот и договорились. Отлично, а теперь давай ложиться спать. Я уже с йог валюсь от усталости.

Лежа в темноте, Суон прислушивался к ее дыханию. Постепенно оно сделалось ровным и спокойным, и он понял, что Эмма уснула.

Он ожидал, что она непременно разрыдается. Однако, призадумавшись, пришел к выводу, что слезы уже давно иссякли. Последние были пролиты во время казни.

И, разумеется, не по нему.

Его начальником оказался крупный мужчина с поразительно изящными, прямо-таки женскими ручками. Звали его Тони Юбэнкс. Тони руководил бригадой из десяти человек, которые работали на пяти грузовичках. Обычно Тони оставался в офисе, выполняя роль диспетчера при своем крошечном машинном парке, выписывал наряды, ведал всеми бумажными делами. Однако на период ученичества Суона он сам решил сесть за баранку, чтобы одновременно исполнять роль наставника и коллеги.

Суон понимал, что это своего рода знак внимания. Впрочем, интерес к его особе проявляли все. Люди, ответственные за его будущее, старались делать это ненавязчиво, и все равно их стараниями он оказался в окружении разного рода менторов и покровителей.

Суон старался не воспринимать Тони как надзирателя или стража. К своему великому облегчению, он вскоре обнаружил, что характер у Тони покладистый, и потому его можно считать чем-то вроде доброго наставника, если даже не друга.

Отношение к нему других товарищей по работе было определить не так легко.

Первые несколько недель, пока он входил в курс обязанностей, Суон старался об этом не задумываться.

Они с Тони тянули кабель. Целые мили нового кабеля. По всей видимости, это был какой-то специальный кабель, который втрое увеличивал проходимость сигнала. Суон толком так и не понял, благодаря каким физическим законам такое возможно, но, с другой стороны, зачем ему это знать? Главное – овладеть практической стороной дела. Инструменты, протоколы, коробки соединений и прочие примочки. На них он сосредоточил все свое внимание и вскоре с гордостью за самого себя сделал вывод, что схватывает все на лету, причем без особых усилий.

Физическая сторона его ежедневных трудов тоже была приятна. Карабкаться вверх и вниз по столбам, ползти по канавам и тоннелям, нырять в люки, тащить за собой катушки кабеля, вертеть баранку грузовика – все это было для него в новинку и доставляло немалое удовольствие.

Тони в отличие от него был в меньшем восторге. Сидя в грузовичке за очередной кружкой кофе, он то и дело говаривал:

– Господи, кажись, я слишком стар для такого напряга. Уснуть не могу – все тело ломит, повернуться с боку на бок больно. Хорошо, что ты оказался парень смекалистый. Никогда не думал, что скажу такое, но не могу дождаться, когда снова усядусь за стол в конторе.

Что касается Суона, то тяжелый физический труд имел на него совершенно иной эффект. Каждый раз после ставшего уже привычным вечернего ритуала – безмолвный ужин, телевизор и краткий обмен ничего не значащими фразами с Эммой – он моментально вырубался, проваливаясь в сон – крепкий, без сновидений.

Часть его обязанностей заключалась в работе с клиентами. Входить в чужие офисы и дома, иметь дело с совершенно незнакомыми людьми – это было для него в новинку и потому давалось нелегко. Поначалу он заикался и переминался с ноги на ногу. Бланки, которые приходилось заполнять, сбивали с толку, и тогда ему на выручку приходил Тони.

Спустя какое-то время Глен освоился и с этой работой. А однажды удивился самому себе, обнаружив, что ему не терпится взяться за особо сложный заказ по установке оборудования, который, помимо всего прочего, требовал от него постоянного общения с хорошенькой женщиной, менеджером проекта.

Тони был доволен Суоном, в том числе и его умением работать с клиентами. Однажды, когда они вместе уходили с работы, он заметил:

– А ты гладко с ней говорил, парень. Не то эта бабенка прожужжала бы нам все уши про то, что мы якобы срываем график. Я бы однозначно так не сумел. Но ты смотри, не слишком высовывайся, не то начальство живо просечет твои таланты, и прежде, чем сам сумеешь сообразить что к чему, засадит тебя на весь день просиживать штаны за столом, как и меня.

Суон просиял. Он ощущал себя едва ли не закадычным другом Тони. По крайней мере он осмелел до такой степени, что на следующий день решился задать вопрос, который мучил его уже давно.

Тони как ни в чем не бывало приподнял свои холеные ручки.

– Эти грабли? Замена. Мои собственные ушли давно, во время несчастного случая, еще на старой работе. Я тогда малость зазевался и проворонил промышленного робота. Кстати, я один из первых, у кого все прижилось. В ту пору пересадку надо было успеть провести в первые же двадцать четыре часа и чтобы донор подходил по черт знает скольким показателям – теперь этим уже не забивают головы. В общем, обстоятельства сложились так, что я либо вынужден был согласиться на то, что мне предлагают, либо мне вообще ничего не светило. – Тони на мгновение задумался. – Эта женщина погибла в автокатастрофе, как раз когда я лежал на больничной койке. Голова в лепешку, зато руки остались целы. Я до сих пор изредка навещаю ее родителей.

Суон не знал, что на это сказать, и потому промолчал.

– В принципе ничего особенного, – произнес наконец его собеседник. – Сейчас могут заменить все что угодно.

Это произошло в течение последующих восьми месяцев, причем как и когда, Суон не взялся бы определить.

Но постепенно – причем на довольно глубоком уровне сознания – он действительно стал тем, кем ему полагалось быть.

Как в собственных глазах, так и в глазах своей новой семьи.

Причиной же тому было не что иное, как ежедневная рутина, ежечасное воплощение в жизнь предписанной государством лжи во благо общества. И нескончаемое притворство постепенно приняло вид реальности. Под тяжкой ношей неизбежных ежедневных обязанностей, повторенных сотни раз ритуалов, принятия тысячи мелких домашних решений, реальность стала почти неотличима от вымысла.

Надо отдать Суону и Эмме должное – они сделали все для того, чтобы стать ближе, чтобы заполнить пустоту, что царила, пусть даже по разным причинам, в душе каждого из них, и потому были рады всему, что могло заполнить ее.

Путь к этому лежал через тысячу самых ничтожных мелочей.

У Суона почти не было собственной одежды, так что ему не оставалось ничего другого, как воспользоваться гардеробом своего предшественника. На его счастье, вещи пришлись ему впору – не иначе, как Комиссия по Ренормализации учла и такой факт.

Билли нравилось лепить всякую всячину из специальной мнемоглины. Суон вскоре обнаружил у себя способности клепке, что подарило ему возможность проводить в обществе мальчика больше времени.

Его свояченица Салли, кажется, преодолела первоначальное сдержанное отношение к нему и теперь наведывалась в гости вместе с мужем по имени Эл и двумя дочерьми – Мелиндой и Мишель. Обе семьи часто проводили время месте – ходили в кино, ездили на пикники, на пляж, в парк, чтобы покататься на каруселях. Судя по всему, новости, которые новые близкие Суона сообщали в письмах своим родственникам, звучали вполне оптимистично. По крайней мере большое семейное сборище, какое каждый год устраивалось на День Труда, решили не отменять, несмотря на довольно странное стечение обстоятельств.

Голова Суона шла кругом от того, что ему то и дело приходилось здороваться с новыми для него людьми, которых он знал только по фотографиям, от жары, от обильной пищи и выпитого пива. К концу дня он удостоился нескольких похвал от Эммы.

– Ты им понравился. Ты уже почти свой. Эмма.

Она научила его водить машину. Они вместе ездили за покупками, на родительские собрания в детский сад к Билли, вместе проводили бесконечные часы перед экраном телевизора, сидя бок о бок на диване, затем держась за руки, а спустя какое-то время он уже обнимал ее за плечи.

Но каждую ночь, даже спустя год, Суон спал в своей постели, а она – в своей.

Суон несколько месяцев проработал в паре с одним парнем по имени Чарли Спраул. Чарли был молчун и настроен не слишком дружелюбно, не то что Тони, но Суон как мог пытался поддерживать с ним нормальные отношения.

Однажды во второй половине дня, когда Суон переодевался после работы, Чарли и пара других коллег пригласили его выпить. Предложение это явилось для него полной неожиданностью, однако он его принял.

– Я только позвоню домой, – сказал он.

– Зачем тебе это, – возразил Чарли. – Мы ненадолго.

На своих машинах они поехали в незнакомую для него часть городка. Бар оказался довольно затрапезной забегаловкой под названием «Сад». Единственное, что бросилось Суону в глаза, – это нацарапанные люминесцентной краской граффити на глухих, без окон стенах.

Прежде чем переступить порог, Суон втянул носом воздух. Царивший внутри дух ему не понравился – пахло затхлостью, как в тоннеле или подземелье. Одновременно возникло ощущение, словно он когда-то уже здесь был, отчего ему стало еще больше не по себе.

Суон тотчас попытался убедить себя, что это глупость, и через силу переступил порог.

В помещении было душно и накурено, разговоры велись неинтересные и какие-то натужные. Где-то посередине второго стакана пива Суон начал мысленно прокручивать в голове отговорки, чтобы пораньше уйти домой. Однако коллеги сказали, что хотели бы сыграть в бильярд. Суон был не любитель гонять шары, но согласился остаться, чтобы посмотреть.

Как только его коллеги ушли в другой конец зала, оставив Суона сидеть одного, к нему тотчас приблизились несколько незнакомых типов и обступили со всех сторон.

– Эй, ты, яйцеголовый, – произнес один из них. – Да-да, ты, с яйцом в башке. Признавайся, как это – стибрить чужую жизнь?

Суону показалось, будто лоб ему сжали раскаленные клещи, или нет, это колючие шипы невидимого тернового венца впились ему в кожу. Он поднялся с места, но шагнуть было некуда – обидчики стояли почти вплотную. Сзади в спину упиралась высокая табуретка.

Во рту у него пересохло.

– Я не знаю, о чем вы…

– О том, что на тот свет упекли не того, кого нужно. По идее, на его месте должен был быть…

Мужчина произнес имя. Суону оно показалось смутно знакомым, но почему-то это еще больше сбило его с толку. Они говорили о ком-то, кого он успел позабыть, кого уже больше не было на этом свете.

– Я ничего не понимаю. Мое имя Глен Суон.

– Видали? Он и вправду в это верит! – недобро расхохотались его обидчики.

– Да, видать, с черепушкой у него и впрямь не все в порядке!

Суон попытался оттолкнуть одного из них.

– Дайте мне пройти! Я ничего не знаю!

– Сейчас узнаешь! – произнес один из них и с силой вогнал ему под дых кулак.

Суон согнулся пополам. Сверху на него обрушились пинки и удары.

Он позвал на помощь, но никто не откликнулся, даже его новые «друзья».

Суон почувствовал, что теряет сознание.

Почему-то одновременно он твердо знал, что это произошло само по себе и эта штука в его голове здесь ни при чем.

Выписавшись из больницы, Суон обнаружил, что его перевели на новую работу. Благодаря стараниям Тони он получил место в отделе по работе с клиентами – как и было обещано.

И все же все было не так, как раньше.

Так кто же он на самом деле?

Или он и впрямь вор, который украл и пытается присвоить себе чужую жизнь?

Или же он тот, кем согласился стать, сначала с неохотой, а потом с горячим желанием и благодаря помощи и поддержке других людей?

Эти вопросы донимали Суона с утра до ночи. Обычно голова его была занята размышлениями о самых малоприятных вещах.

Как вообще он мог надеяться, что можно с легкость вжиться в образ другого человека? Он не кто иной, как самозванец. А все вокруг него лишь разыгрывают комедию, притворяясь, будто любят его, будто он им небезразличен, будто они принимают его за того, кем он никогда не был и никогда не станет.

Даже Эмма?

Даже она.

Эмма в се холодной постели.

Однажды, когда его сомнения стали совершенно невыносимы, он потихоньку начал зондировать почву.

Пока в один прекрасный день, потратив целую неделю на поиски и расспросы, не решился набрать телефонный номер, чтобы записаться на прием.

Он уже готов был отправиться на работу, когда Эмма неожиданно сказала:

– Глен, я понимаю, последнее время тебе приходилось несладко. Но хочу, чтобы ты знал: я в тебя верю. Ты ни в чем не виноват. Вот увидишь, тех, кто тебя избил, все же поймают. Но даже если не поймают, им все равно воздастся в конце концов. Я серьезно так считаю и хочу, чтобы и ты думал так же.

Вспомнив, как его били, Суон внутренне поморщился, однако не стал опровергать воззрения Эммы на справедливость. Справедливость или месть – вскоре он будет способен сам решать, нужна она ему или нет.

И если он решит отомстить, то сам выберет как.

Было видно, что Эмма пытается достучаться до него, словно почувствовав, что он задумал нечто для себя важное.

– Ты все это время хорошо относился ко мне и к Билли. И если я относилась к тебе не так, как тебе хотелось бы, то просто потому, что мне требовалось время. Вот увидишь, я все для этого сделаю. И у нас все получится.

Суон не ответил. Эмма перевела взгляд вниз, на сложенные на коленях руки. Когда же она подняла лицо, на щеках ее блестели слезы.

– Поверь, я не хочу терять тебя во второй раз.

Не говоря ни слова, Суон шагнул за порог.

По двери, перед которой он очутился в обеденный перерыв, трудно было заподозрить, что она ведет в кабинет врача. Это была бедная часть города. Внутри также не оказалось привычных для таких заведений примет – ни диплома в рамочке на стене, ни приветливой сестры в регистратуре, ни вороха старых журналов на столике, ни даже других пациентов.

Только хозяин кабинета. Он сидел за своим столом на стуле с высокой спинкой и, как только Суон вошел, моментально повернулся к нему спиной, чтобы гость не сумел рассмотреть его лица. Так что Суону остался только его голос, но даже голос этот скорее всего был изменен каким-нибудь электронным устройством.

– … не несем ответственности за побочные эффекты, – говорил тем временем хозяин кабинета, – все это еще находится на стадии эксперимента. – Он усмехнулся. – Никаких печатей министерства здравоохранения. Но красота и простота заключается в том, что это всего один укол в спинной мозг. Вжик! Препарат моментально поступает в головной мозг, и крошечный паразит, что засел в вашей голове, моментально растворяется и поглощается лейкоцитами. То есть если все пройдет гладко. После чего вы свободны.

Свободен? Но чего ради? Если бы ему захотелось убежать от всего на свете, он бы уже давно это сделал. Ведь чтобы убежать, нет нужды уничтожать то, что сидит у него в мозгу. В конце концов, штуковина эта не забор и не короткий поводок.

ЭГА не более чем символ. И тут до Суона дошла вся хитрость государства по его перевоспитанию. Ведь эта штуковина может и не действовать вовсе. Кто знает? Вдруг это безобидное плацебо, уловка, трюк? И все равно трюк оказался действенным – своего рода монумент, неизгладимая печать, знак сделки, которую он заключил с государством. Удостоверение узаконенного обмена (или обмана?), в результате которого угасла жизнь другого, но не его собственная. Знак новых обязательств, которые он возложил на себя. И убить то, что сейчас сидит у него в голове, – значит перечеркнуть все, что произошло за последний год, отречься от права на свою новую жизнь.

И вместо этого думать только о мести? О том, чтобы причинить кому-то страдания, боль?

От таких мыслей Суону стало муторно. Неужели она и впрямь действует, эта штуковина? Или же это естественная реакция того, кем он стал?

Врач тем временем продолжал говорить, и Суон попытался сосредоточиться на его словах.

– … и это не ваша вина, черт возьми… Перед глазами Суона всплыло лицо Эммы.

– Ты ни в чем не виноват, Глен. Суон встал.

– Я принял решение.

– Прекрасно. – В голосе эскулапа послышалось предвкушение солидного гонорара. – Значит, теперь можно обговорить самое главное.

– Верно, – согласился Суон и направился к двери.

– Эй, куда же вы? – окликнул его врач.

– Домой, к своей работе, к своей жене. К своей старой новой жизни.