Вавилонские сестры и другие постчеловеки

Богомол дико заверещал, подтянув задние лапы к крыльям. Поняв, что сейчас произойдет, я возбудился еще сильнее.

Он легко мог раздавить меня, но предпочитал этого не делать (разве в этом состоит сущность любви?), только укусил в плечо, открыв старую рану.

Слюна богомола смешалась с моей кровью.

Через несколько секунд мир взорвался в галлюциногенном удовольствии, жаркие вспышки пронизывали пустоту, оставляя за собой абсолютную черноту, которая засасывала меня снова и снова.

Когда я пришел в себя, богомола уже не было. Я перевернулся на спину и позволил креслу залатать рану на плече. Затем встал, оделся и вышел вон.

Зачем это богомолам? Хороший вопрос. Получать удовольствие способны только самцы богомола, причем им не важно, кто является их партнером – женская или мужская особь.

А теперь вообразите, что они чувствуют, взобравшись на того, кто в отличие от самки или самца-богомола совершенно, то есть абсолютно не собирается откусывать им голову в агонии страсти.

Для нас же дополнительным бонусом является то, что слюна богомолов синергична.

Мы все равно ложились бы с ними, потому что богомолы так прекрасны, а люди так экзогамны, даже если бы они не умели доставлять нам столь сильную дозу чистого экстаза.

Я был пресыщен, изнурен и больше всего на свете хотел добраться до дома и отдохнуть. Ночь близилась к концу – двенадцать часов, наполненных тяжкими трудами, пребыванием на краю гибели и краткой смертью от наслаждения. От всего этого голова моя пошла кругом.

Поэтому когда на аллее рядом с сенсориумом появился маленький человечек с мертвым лицом и произнес: «Привет, Мясо» (о моем прозвище потом), я не сразу сообразил, что происходит.

Щурясь в темноту (световой шар был разбит и лежат на мостовой, а соседний находился метрах в трех от нас), я спросил:

– Эйс? Ты, что ли? Про тебя ходили нехорошие слухи. Говорили, что тебе прочистили мозги.

– Прочистили, – без всякого выражения ответил он.

Наконец-то я понял.

Я разговаривал с Вавилоном.

Отвлечемся на минутку.

Тема?

Правительства.

Охранители и Сотрапезники – этот грубый зверь с двумя спинами – спаяны в извечном ритуальном поединке, похожем на секс и каннибализм одновременно. (Надеюсь, вы простите мне эту неловкую метафору, но набивать брюхо и совокупляться – ничем иным Сотрапезники почти не занимаются.)

Проблема состоит в том, что две системы (хотя в случае Сотрапезников следует говорить о мириадах систем, объединенных довольно ограниченным количеством общих принципов) так чертовски несовместимы.

Охранители верят во власть элиты – правительства профессионалов, проводящего в жизнь законы, которые должны обеспечить благоденствие большинству населения. Их грезы о физической и пространственной экспансии в межзвездном пространстве кажутся мне, простите за прямоту, чистым безумием, учитывая использование Гейзенбергова перемещения. (Что значат границы, если любая точка пространственно-временного континуума соприкасается с любой другой его точкой?) Кроме того, мне претит их лишенный всякой логики фетиш о некоей воображаемой чистоте, которую якобы должно блюсти человечество.

Таковы Охранители. Мне доподлинно известны их принципы, ибо мой брат – самый ярый их поборник.

Его имя?

Не важно.

Ныне он мертв.

Ладно, так или иначе забудем об этом. Теперь про нас, Сотрапезников.

Наши принципы описать гораздо сложнее, так как у нас нет официального канона. Так, горстка святых, один из которых – праведный придурок с Истинной родины, заявивший, что чем меньше правительство правит, тем оно правит лучше. Вот под этим мы подписываемся. А также под неотъемлемым равноправием всех видов, не имеющим ничего общего с шовинизмом Охранителей.

Вы спросите, возможно ли осуществить эти идеи в реальной жизни? На определенном уровне любое общество нуждается в некоторой координации власти, а если власть эта доверяется некоему подмножеству людей, со временем им неизбежно захочется расширить ее границы. На этом фоне равноправие кажется и вовсе фантастической идеей.

Решением обоих противоречий и является Вавилон.

Не сам город. ИОИ под ним.

В любом достаточно крупном сообществе, признающем себя Сотрапезниками, вы обнаружите Искусственный Органический Интеллект. В общих чертах дело обстоит так: громадная биомасса паранейронов, способная содержать неразделимый объем информации, сообщается между собой сквозь пространство, а с нами – посредством Телепатического Информационного Психоимплантата (ТИПа). Она владеет всей информацией, предоставляя ее по первому требованию. (Разумеется, равноправие доступа гарантировано.) Паранейроны координируют общение между индивидуумами с помощью удаленных психокоммуникативных устройств, которые являются такой же неотъемлемой частью каждого Сотрапезника, как органы, с которыми мы родились. С помощью своих посредников – как мехов, так и людей – ИОИ выполняет всю эту чертовски отвратительную и нудную, но столь необходимую работу по управлению обществом.

Как же мы могли доверить наше благополучие чему-то неодушевленному, «вещи»?

А как Охранители доверяют свое благополучие людям, прекрасно зная, что им свойственно ошибаться?

А вот эта так называемая «вещь» совершенно не способна к самовозвеличиванию. Так человек не может заставить свои зрачки остаться нерасширенными, если внезапно сунуть ему под нос яркий свет. Причина все та же: человек ограничен пределами своего тела. Искусственный Органический Интеллект – первый действительно благодетельный «правитель» в истории (конечно, вы понимаете, совершенно не стоило брать это слово в кавычки).

Благодетельным он остается, однако, до поры до времени, пока кто-то или что-то не угрожает Сотрапезникам.

Тогда смотри в оба.

И здесь заканчивается мое отступление, и начинается паника.

* * *

Я разговаривал с Вавилоном.

Плитки мостовой похолодели под босыми ступнями, хотя на самом деле ничего не изменилось. Тени (не Тень) вокруг нас могли бы поглотить не одну галактику. Я засунул грубый палец под торк и потрогал ободок, проверяя твердость. Сердце мое стучало, словно солнечное ядро, но усилием воли я заставил его биться медленнее…

Я понимал, что теперь, после того, как Эйсу прочистили мозги, он уже не так быстр…

(Что означает прочистить мозги? Вавилон находит того, кто, несмотря на весьма свободные нравы, царящие среди Сотрапезников, оказывается неисправимым негодяем, угрожающим спокойствию остальных членов сообщества. Все это весьма сложно и наукообразно. Каждый Сотрапезник выстраивает свой жизненный индекс, своего рода карму, в хранилищах ИОИ, и вы должны оказаться действительно отъявленным злодеем, чтобы Вавилон решил, что пришло время прочистить вам мозги. Моя ежедневная уверенность в себе основана на слепой вере в то, что я еще не заслужил подобного наказания. В результате простой операции все высшие функции вашего мозга удаляются, и вам остается существовать на уровне рептилии. Паранейроны вживляются внутрь, давая ИОИ прямой контроль над телом и, соответственно, над самим посредником. Лучшее применение для червивого яблока. Мораль: не пытайся шутить с Вавилоном и своими согражданами.)

… и все же я не решился тронуть Эйса, зная, чьим орудием он был.

Я быстро соображал и внезапно решил, что, возможно, у меня нет причин для беспокойства. Что, если это всего лишь глас общества, которое устало от моих нечестивых деяний?

И хотя я в этом сильно сомневался, сыграть в эту игру стоило.

– Эйс… э… Вавилон, привет. Рад видеть. Гораздо проще было бы обратиться ко мне при помощи ТИПа.

Мертвец не улыбнулся. Я слышал, что эмоции Вавилону не удаются, и, похоже, так оно и было.

– Это не соответствует истине, – произнес ИОИ бесстрастным голосом трупа. – Ты мог бы отказаться от общения при помощи ТИПа, в то время как настоящий способ общения я нахожу весьма эффективным.

Вавилон пристально разглядывал меня, пока дрожь не пронзила мою спинную пластину. Затем он снова заговорил.

– Пройдемся. Нам есть о чем поговорить.

Можно подумать, у меня был выбор.

И вот мы начали прогулку по пустынным предрассветным улицам.

Наверху пошел дождь из жидкого метана. Казалось, целая орда крошечных когтистых зверьков карабкается к вершине купола.

– Охранители нанесли нам новый удар, – таковы были первые слова Вавилона.

Я шел рядом на слегка негнущихся ногах.

– Война закончена, – механически выдавил я.

– Если ты говоришь об атаках огромных физических масс, то ничего нового ты не открыл. Ни мы, ни Охранители больше не решимся ответить на провокацию оппонента, переместив несколько тонн скальной породы в направлении жилых центров. Наша уязвимость делает нас осмотрительными. И тем не менее мы находимся в состоянии непрерывной войны. Оружие, которое мы используем, – самый очевидный тому пример. Будучи открытым обществом, мы отвращаем от Охранителей как индивидуумов, так и целые миры. Они же используют пропаганду самого коварного толка.

Я встал как вкопанный.

– Они принесли в Вавилон «Хроники»!

– Да. Охранители послали своего представителя с «Хрониками человечества». Он проник в Сады и уже смущает любопытствующие умы. Я бессилен остановить его, ибо единственное оправдание моего существования – свободное распространение информации. Он принес вирус, способный убить этот мир или по крайней мере превратить его в аванпост Охранителей. Для тебя и для меня это смерть. Если, конечно, мы не убьем его раньше.

Ничего не ответив, я двинулся вперед. Он последовал за мной. Мы миновали одинокую аксолотль, ее клоунское лицо улыбалось. Наверное, она намеревалась предложить нам свои услуги, но Вавилон послал ей некий предупредительный сигнал. Тут же эластичные черты омрачились беспокойством, и аксолотль заспешила прочь.

Наконец я спросил:

– Зачем ты рассказываешь мне об этом? Разве не можешь справиться сам? Разве не твоя забота – охранять наш образ жизни?

– Никто не должен заподозрить в его смерти меня. Мы не имеем права рисковать. Кто знает, каким будет их ответ? Стало быть, мне нужно орудие. Ты и есть это орудие.

Я решил прикинуться дурачком. Будто бы не знал, что это бесполезно.

– Я? Да я ничего в этом не смыслю! Я всего лишь безобидный гедонист. Одна мысль о том…

Вавилон положил руку мне на плечо, и я тут же заткнулся. Затем он перечислил все преступления, которые я совершил с тех пор, как объявился в Вавилоне. Список оказался не коротким.

– Теперь ты видишь, – закончил он, – что я прекрасно тебя знаю. Ты – именно тот, кто мне нужен. Найди этого Охранителя и убей.

Я бросил притворяться.

– А зачем это мне? Почему я должен рисковать собой ради тебя?

– Ты принадлежишь к сообществу Сотрапезников, – напомнил Вавилон, – это означает, что де-факто ты – враг Охранителей. Если они победят и схватят тебя до того, как ты успеешь сбежать вместе с остальными, они сотрут твой мозг. Разумеется, меня-то они ненавидят особенно, потому что я искусственный. Называют меня Подделкой, однако и против тебя у них есть парочка серьезных обвинений. Ты посмел модифицировать священную для человека физиологическую норму. Кроме того, ты практикуешь расосмешение.

– Чтоб их! – выплюнул я.

– Твои оскорбления их не проймут. Кроме того, ты должен ощущать свою ответственность перед прочими Сотрапезниками. Если тебе и этого недостаточно, подумай вот о чем. Ты у меня на крючке. Совсем скоро, если не откажешься от своего образа жизни (в чем я сильно сомневаюсь), ты станешь моим врагом. Если же ты поможешь мне, я сотру все записи, и ты на долгие годы освободишься от моего всевидящего ока.

С минуту я размышлял над его словами. С Вавилоном трудно спорить.

– Ладно, – согласился я.

Вавилон не улыбнулся, но я уловил некий аналог улыбки, доступный ИОИ.

– Я так и думал, что мы договоримся, – произнес он, затем добавил: [Я буду следить за тобой].

День родился подобно новой звезде.

(На самом деле все было как всегда: световые полосы, Вавилон, неуместная точность и прочее.)

Пару секунд я мигал. А когда справился с собой, тело, которое раньше было моим приятелей Эйсом, уже ушло. Меня не интересовало, к кому он направился после меня. Особенно учитывая, что когда-нибудь я мог стать таким же, как он. Если они прочистят мне мозги, это вряд ли будет меня тревожить. Или будет? Какие крохотные частички личности и памяти в стволе мозга останутся нетронутыми и что они будут чувствовать?

Впрочем, выяснять это я не собирался.

Словно волна отчаяния, накатила внезапная слабость. Я не спал целый день – не считая вызванного богомолом транса, скорее возбуждающего, чем успокаивающего, – и почти ничего не ел. Меня чуть не пристрелили, я парил над землей на летающем острове, словно Гулливер в Лапуте (в голову пришел именно этот образ, некогда полученный через ТИП), и был до полусмерти запуган неким организмом, на деле призванным меня защищать.

Но хуже всего то, что я не мог думать ни о чем другом. Ничего еще не было решено. Если я сказал Вавилону, что готов сотрудничать, это вовсе не значило, что я действительно собираюсь.

Я всегда мог сбежать.

Наверное, это пришло бы в голову любому на моем месте. Помните, я говорил, что побег – это вполне в духе нашего времени? В наше время, когда межзвездные путешествия так просты и дешевы, кто мог ожидать другого исхода? Разум твердил мне, что все дело в неблагоприятных обстоятельствах, но на самом деле загвоздка была в нем самом. Не так-то легко убежать от себя самого.

Нет, я не сбегу. Обосновавшись однажды в Вавилоне, я нашел там свою толику счастья. Впрочем, существовала и другая причина, почему я не мог просто взять и сбежать отсюда, если, конечно, речь не шла о спасении жизни, но вряд ли вы меня поймете.

Причина была в Телепатическом Информационном Психоимплантате.

Охранителям остается только завидовать нам и чувствовать себя ущербными. Ущербными потому, что, считая подобные устройства вмешательством в человеческий мозг, они отказываются от всех благ, которые может предоставить ТИП, а завидуют той связи, что соединяет нас, Сотрапезников.

Иногда мне кажется, что ТИПы связывают нас подобно корню растения.

Вообразите, что всю свою жизнь (если вы родились среди Сотрапезников) или ее большую половину (в моем случае) вы пользовались этим вспомогательным устройством: память – распределительный щит – посредник – прибор-стимулятор. Через некоторое время ИОИ со своей индивидуальной идиосинкразией стал такой же неотъемлемой частью вашего самосознания, как и вашего тела. Предположим, однажды вы решаете сменить декорации. Разумеется, вы не можете навечно разорвать связь через ТИП. Место, куда вы направляетесь, тоже должно быть связано с Сотрапезниками. И вот вы обращаетесь к Вавилону с такой речью:

– Прошу, позволь мне забрать с собой некую массу бесчувственных паранейронов, содержащих мои персональные данные.

С удивляющей быстротой мех или, боже упаси, некто вроде Эйса явится к вам, неся с собой гомеостатический контейнер с весьма ценным содержимым. Вы с дрожью в руках принимаете его, словно внутри находится некий эмбрион, что не так уж далеко от истины.

Итак, вы прибываете на новое место. (Разумеется, речь идет о смене места жительства надолго. Заметьте, кстати, как мгновенный переход от последнего абзаца к настоящему схож с Гейзенберговым перемещением.) Там вы передаете контейнер посреднику нового ИОИ, который тут же интегрирует ваши клетки в себя. Теперь, однако, вам, словно любовникам, еще предстоит притереться друг к другу. Довольно деликатное положение, не лишенное неудобств. Иногда контакт так никогда и не устанавливается, как бывает после неудачного секса.

Естественным следствием становится более оседлый образ жизни Сотрапезников.

И именно поэтому я по собственной воле не собирался никуда убегать.

Я стоял на стремительно заполняющихся улицах, желудок урчал. Дождь прекратился, и небо заполонили частные летательные аппараты.

Я не мог предвидеть, что ждало впереди, но сейчас мне требовалась пара вещей.

Еда и прогулка вокруг залива.

Для начала я выбрал столовую. На улицах становилось шумно.

Я вошел внутрь – в простую арку без двери (за отсутствием погоды как таковой двери нужны были только для создания приватности, а столовая – то место, где приватность подразумевается меньше всего). В первой комнате располагались душевые. Я разделся, вместе со всеми принял душ и вошел в саму столовую.

Вы задумывались когда-нибудь о происхождении слова «сотрапезник»? Стало быть, вам не составит труда осознать важность того, что происходило в столовой.

Еда объединяет. Все древние человеческие культуры, возросшие на почве Истинной родины, так или иначе это понимали. Поделись солью, и враг станет другом. Если вы хотите установить отношения с софонтом, попробуйте поесть вместе/рядом/вокруг/напротив него.

Внутри большой, открытой комнаты с высоким потолком толпились представители видов, с которыми вы могли бы разделить трапезу любым из перечисленных способов.

Люди, так далеко ушедшие от провозглашаемой Охранителями нормы, что вполне могли сойти за пришельцев. Богомолы (такие прекрасные), аксолотли (такие забавные) и ползосвисты (такие шумные). Не говоря уже о дюжине прочих видов, которые душа не лежит описывать. Все были без одежды, все самозабвенно уткнулись в свои корыта, тарелки, чашки и тележки. Едкие ароматы заставляли желудок возмущенно роптать.

Я присоединился к общему пиршеству.

Утолив голод и успокоив дух, на выходе я принял душ. (Некоторым видам свойственно скорее размазывать по себе пишу, чем поглощать ее более привычным для нас способом.) Я облачился в новый джок, сандалии и подъемное снаряжение (мой обычный набор), которые извлек из ниши в стене, и вышел на улицу. (Здесь подобные вещи ничего не стоят, но мои потребности далеко выходили за эти рамки.)

Итак, я направился к бухте. Там можно было хорошенько все обдумать.

Перед шлюзом я снял с вешалки защитный квилт. Живая плоть (никакого разума, одни нервные окончания) облепила тело, оберегая от смертельно опасной среды, ждущей за пределами купола. На мгновение я оглох и ослеп. Затем послал сообщение камере в шлюзовом отсеке. Со стороны я напоминал надутый двуногий резиновый шар.

Использовав ТИП, я получил доступ к сенсорным датчикам квилта. Так как «видел» я теперь только в инфракрасном спектре, «слышать» не мог вообще, а «ощущать» – только через поверхность квилта, можете вообразить, как изменился окружающий мир вокруг.

Я вышел наружу и остановился на берегу. Под ногами хлюпали соль и кислота.

Температура поверхности нашего спутника болталась около отметки в минус сто шестьдесят восемь градусов по Цельсию – критическая температура, при которой вещество может оставаться в твердом, жидком и газообразном состоянии.

Берег был твердым.

Бушующее море – жидким.

А воздух – газообразным (в основном воздух состоял из смесей азота).

Вдыхая кислород, подаваемый квилтом, я стал прогуливаться по извилистой отмели. Похоже, что благодаря любезности планетарной гравитации начинался прилив, поэтому я был начеку, дабы не оказаться отрезанным от берега на какой-нибудь недоступной отмели. Костюм выдержал бы прикосновение жидкого метана, но чертова материя по своим свойствам напоминала бензин, и я вполне мог оказаться на четырехсотметровой морской глубине. Гуляя по берегу, я ориентировался на самые горячие точечные источники жара внутри купола и слабый маячок покрытого саваном далекого солнца.

Теперь я мог подумать о собственном будущем.

Впрочем, упрямый мозг тянул меня в прошлое.

Я вспоминал юность.

Вам никогда не приходило в голову, что Гейзенбергово перемещение предполагает специализацию? Когда перевозки дешевы, гораздо проще ввозить то, что вы производите не слишком хорошо. А если существует большой рынок для сбыта того, что умеете производить именно вы, то, разумеется, вы станете производить это в большем объеме, пока все вокруг не займутся одним и тем же. (Это относится, разумеется, к мирам Охранителей и нейтральным мирам. Мы, Сотрапезники, ленивые кузнечики, чьи перемещения не поддаются логическому объяснению.)

Я родился и вырос в пшеничных полях. Весь чертов окружающий мир умещался в колосьях пшеницы, овса и их гибридов. Городов там не было вообще. Кроме нас, на противоположном полушарии проживала еще одна семья. Даже в ясные дни вы видели не дальше соседнего стебля. Тоска была такая, словно вас замуровали в глухой цистерне.

Поэтому однажды, сидя в кабине комбайна, я по радиосвязи обратился к брату (он находился в тысячах миль от меня):

– Бадди, когда мне исполнится шестнадцать, я сбегу отсюда.

– Разумеется, – ответил передатчик. – Куда же ты собираешься и чем хочешь там заняться?

Даже в те дни мои предпочтения (на вкус Бадди) отличались своеобразием. Например, я часами изучал местную саранчу и всегда расстраивался, когда мы вынуждены были уничтожать ее – иначе саранча пожрала бы весь урожай.

– Я стану Сотрапезником.

Я резко дернул в сторону, чтобы объехать рытвину – почву разъела эрозия. Солнце упало с другого бока, я прищурился. Огромная машина вяло повторила поворот, и я размечтался о запрещенном способе, при котором команды передавались бы машине прямо от мозга.

– Ни фига себе, – сказал Бадди. – Они же извращенцы! Что за дерьмовая идея? Ты же не всерьез туда собрался?

– Серьезно. Какой смысл жить в нейтральном мире и не иметь возможность выбрать ту или другую сторону? Я выбрал Сотрапезников.

– Ты сошел с ума. Если и выбирать, то только Охранителей.

Я был так ошеломлен, что ничего не ответил. Мне никогда не приходило в голову, что Бадди будет возражать против моего решения. До этого мы никогда не ссорились, если не считать братских проклятий, которые забывались так же быстро, как приполярные штормы, нередкие на нашей планете. Черт побери, да тут даже не было девчонок, из-за которых мы могли бы подраться! Однако на сей раз я почувствовал, что спор смертельно серьезен и когда-нибудь станет источником принципиальных разногласий. А потому, с несвойственной мне предусмотрительностью, я не стал напирать на Бадди со своей юношеской самоуверенностью.

Однако Бадди не успокоился. Наверное, он был потрясен не меньше моего. В тот же день после работы, когда мы плавали в любимой тенистой заводи вдали от дома, Бадди стал давить на меня, пока я не раскололся. Пришлось признаться, что я вовсе не шутил, когда заявлял о своем желании присоединиться к Сотрапезникам или по крайней мере изучить их жизнь.

Тогда же, после грубых слов и последовавших за ними тумаков, Бадди перестал со мной разговаривать, а я, в свою очередь, с ним.

Впрочем, до отъезда я имел случай убедиться в том, что брат обо мне не забыл.

Я подглядывал за мехами, которые засеяли половину континента зимними сортами пшеницы выше широт, поддающихся культивированию. Я уже готов был вернуться к кораблю, когда внезапно налетел снежный буран, вмиг превративший километры плоского ландшафта передо мной в однообразную белую пустыню. Вначале я не испугался. Я был одет соответственно погоде, а корабль оснащен самонаводящимся маячком.

Который, как вскоре обнаружилось, я забыл включить.

Я тащился сквозь завывающий снежный ад, как мне казалось, по направлению к кораблю. Вскоре я понял, что ошибся. Я бродил по кругу. Когда я совсем обессилел, то лег на землю и приготовился умереть.

Очнувшись, я обнаружил, что надо мной склоняется Бадди. (Позже я узнал, что он на низкой орбите искал мое полузамерзшее тело с помощью инфракрасных сенсоров, а обнаружив его, стремительно спустился вниз, вспоров атмосферу.)

Покрытыми ледяной коркой губами я пробормотал:

– Спасибо.

И знаете что? Этот ублюдок, мой спаситель, даже не счел нужным процедить «На здоровье».

Стремясь сохранить превосходство (в возрасте, не в размере: тогда я еще не дорос до теперешних двух метров), я убрался восвояси, даже не попрощавшись.

Добравшись до космопорта, я, по обычаю нашего времени, пустился в путешествие.

Вопрос первый: зачем вообще нужны космические корабли?

Гейзенбергово перемещение основано на возможности переноса всей присущей объекту неопределенности в пространственные координаты и создании новых относительных координат объекта. Поэтому мы и можем порхать с поверхности одного мира прямиком на поверхность другого.

Однако все не так просто. Перемещаясь подобным образом, вы рискуете занять те же координаты, которые уже заняты кем-то или чем-то, и тогда вы непременно врежетесь во что-нибудь всей своей массой, произведя сильнейший удар. Поэтому очевидно, что вокруг места прибытия стоит предусмотрительно создать некий вакуум.

Что предполагает некое космическое пространство. И способ, которым вы вернетесь из космоса. То есть космический корабль.

Никаких экстравагантных взлетов. Приземления – да. А что такое взлет? Всего лишь исчезновение и хлопок воздуха.

Что еще экстравагантнее, пожалуй.

Я купил билет и отправился испытать судьбу.

И неминуемо оказался у портовых ворот Вавилона – изумленный, смущенный и совершенно сбитый с толку (древние находили весьма впечатляющим переживанием перемещение через несколько часовых поясов!).

Я не успел еще снять испачканные глиной сапожищи и при входе в город нечаянно наступил на чью-то лапу. Обиженная представительница семейства кошачьих размером с человека обнажила зубы и прошипела:

– Смотри, куда прешь, мясо!

Я отпрянул, бормоча извинения. Затем расстегнул липучки и выбросил сапоги в канаву.

Однако это полуоскорбительное-полушутливое имечко я сохранил. Меня тошнило от прошлой жизни, и я радостно принял новую. Впрочем, имя оказалось весьма кстати. Никому не придет в голову ожидать особенной нежности от гиганта, отзывающегося на кличку Мясо, особенно если он занимается отъемом разных ценных вещей, которые вы привыкли считать своими.

(Вот видите, я сдержал обещание – теперь вы знаете историю моего имени!)

Я назвал нас ленивыми кузнечиками, и, наверное, в сравнении с другими так оно и было. Здесь вы можете не работать, существуя за счет труда сообществ мехов, управляемых через ИОИ. Но софонты остаются софонтами, они всегда найдут себе занятие по вкусу, производя вещи или оказывая услуги, которые позволят желающим подняться над средним уровнем потребления (все это, разумеется, в свойственном Сотрапезникам духе, и жадный магнат никогда не получит здесь одобрения).

Впрочем, подобное существование – не для меня. Никому из Сотрапезников за всю их жизнь не приходилось трудиться тяжелее, чем довелось мне. Поэтому теперь я хотел расслабиться. Вот так я и стал вором. Что, конечно, работа, но и удовольствие тоже. Я и сам удивился, насколько талантливым вором оказался. Несколько лет я был совершенно доволен и счастлив.

Однако вскоре Вавилон заставил меня задуматься.

Я приблизился к тонкой струе замерзшего метана, со стороны походившей на мост через Асгард. Ногой я без особого удовольствия пихнул ее, расколов вдребезги.

Неужели я задолжал Вавилону? Я подошел этому полису, как рука, плотно вошедшая в перчатку. Он спас меня от нудного прозябания, наполненного тяжким трудом, предложив способ жизни, который сделал меня самим собой. И чем же я отплатил за все это? Разумеется, кого-то из обитателей Вавилона я сделал счастливыми, кого-то – несчастными, но это можно сказать о любом Сотрапезнике. Что я дал Вавилону как сообществу? В чем заключались мои общественные обязанности? В убийстве некоего софонта?

Пропади он пропадом, этот Вавилон! Мне захотелось пробить толстую крышу над пещерой города, чтобы замороженное море хлынуло внутрь.

Я остановился и обернулся. Я забрался далеко от города, к мысу, омываемому углеводородными волнами. Плотная атмосфера скрывала купол. В следующее мгновение в ней возник водоворот газов. (Мы называем эти окна лунками.) Сквозь окно засияли огни Вавилона – теплые оттенки красного, оранжевого, желтого, белого и синего, словно подводный город капитана Немо.

Такие причудливые, такие хрупкие, такие родные.

И тогда я решил, что исполню волю Вавилона.

Прошло три дня, а я все медлил.

(Нервы мои были так натянуты, что я вздрагивал всякий раз, когда мне случалось вступить в Тень садов или Тень проплывала надо мной.)

Я убивал время различными способами, ни один из которых не способствовал успокоению нервов.

Парочка афер – ничего особенного, просто чтобы занять руки, пока я обдумывал способ, при помощи которого расправлюсь с посланцем Охранителей. Одно дельце выдалось весьма интересным и оказалось связанным с печально знаменитыми вавилонскими Сестрами.

Впрочем, это другая история.

В любом случае рост моих сбережений не мог утихомирить мрачных предчувствий. Поэтому я обратился к сексу.

Я подцепил эту самку стегазоида в душевой на выходе из общественной столовой, и мы развлекались три часа. Но, учитывая мою везучесть в последнее время, удача отвернулась и на сей раз, так что мне пришлось расхлебывать последствия интрижки. Оказалось, девица была из межпланетного захолустья, обитатели которого не столь цивилизованны, как мы в Вавилоне, и страдала от чешуйчатых клещей. Вам не довелось познать настоящего раздражения, если под вашими расположенными внахлест спинными пластинами не скакали эти энергичные крошки! Пришлось провести в лазарете целый час, пока чертовы создания навеки не угомонились.

Выйдя из лазарета, я направился в бар, чтобы скоротать несколько часов в бесплодных раздумьях.

Сидя в полумраке бара (есть вещи, которые не меняются веками), я получил послание от Вавилона.

[Поговорим, как продвигаются наши дела?] прислал он.