— Не бойся, братишка, — со смехом отозвался Дайлан. — Я во Фриско не задержусь. Оттуда сразу в Китай — поспею как раз к новому урожаю чая, и опять первым — сюда. Только закончи к этому времени «Аргонавта», чтобы я его мог опробовать.
Лок скривил губы.
— Ставлю слиток золота — ты его увидишь в Кантоне, когда туда прибудешь, а уж на обратном пути он тебя обставит, как пить дать!
— Заметано! — Дайлан снова широко улыбнулся.
Констанс поежилась. Лок никогда зря не хвастался, но «Аргонавт» стал для него чем-то вроде культа. Он буквально ни о чем другом не мог думать, как только о том, что этот корабль его прославит и восстановит раз и навсегда доброе имя Мак-Кинов. Интересно, есть ли жертва, на которую он не пошел бы ради воплощения этой своей мечты? Нет, лучше об этом не думать. Наверняка он всем пожертвует. И ею тоже?
— Вот это пари! Прямо сюжет для Готорна! Верно, Констанс?
— Ну, просто будет ясно, какой из проектов Лока лучше, — отозвалась Констанс. — Состязание с самим собой.
Они вроде бы достигли с Локом той ночью негласной договоренности насчет Дайлана; этих собственнических порывов с его стороны с тех пор не было, и, кстати, это было не так уж неприятно — его приступ ревности, хотя то, как он потом пытался из себя что-то строить, — вот это было хуже, но, слава Богу, все как будто улеглось.
— Здорово сказано. Кара! — Дайлан одобрительно кивнул. — Такая красивая и талантливая, и вдобавок еще и дипломат! Братишка, ты, надеюсь, понимаешь, какое сокровище отхватил?
— Ну, ты столько комплиментов ей наговорил, что трудно не понять. Хорошо, что ты отплываешь, а то она совсем носик задерет.
— У нее есть основания — какой успех ее «Набросков»! — вмешалась Элспет с явной целью не дать подругу в обиду.
— Рад, что был с тобой в зените твоей славы! — Дайлан поцеловал руку Констанс. — Можно на экземплярчик надеяться?
— Хватит тебе, бандит! — Констанс засмеялась, смущенная. — В краску вогнал!
Но что, правда, то, правда — тираж ее альбома разошелся почти мгновенно. Появилось несколько благожелательных рецензий — она и не рассчитывала на такой успех. Набралась уже храбрости потихоньку послать экземпляр Алексу, с запиской, мол, надеюсь доставить удовольствие, что ты увидишь страну, где жил твой сын.
Элспет тоже купалась в лучах этой славы — еще бы, — ведь это она буквально забрасывала Констанс вопросами о Сандвичевых островах. Она охотно отвечала, но некоторые из них ставили ее в тупик. Элспет, к примеру, упорно интересовалась: кто этот персонаж, часто встречавшийся в ее картинах, — пожилая островитянка с добродушным и в то же время каким-то аристократически-холеным лицом. Лицо это казалось странно знакомым, но вспомнить, кому оно принадлежало, Констанс никак не могла, и оно уже стало ей сниться. Не желая беспокоить Лока, полностью погруженного в дела верфи, она не говорила ему об этом, как и о том, что ее опять начали мучить кошмары, — эти белые драконы…
Констанс слегка вздрогнула от своих мыслей и поплотнее прижалась к Локу. На водную поверхность она смотреть побаивалась — а вдруг опять голова закружится? — и решила вместо этого сосредоточиться на мужественном профиле своего благоверного.
— Конни? — Лицо его осветилось разноцветными бликами, и его выражение уловить было трудно. Он слегка удивленно вскинул брови и прошептал ей на ухо:
— Замерзла?
— Нет. — День такой длинный. Чудесно, но утомительно.
— По-моему, это последний залп. Сейчас толпа немножко разойдется — и поедем.
Она повернулась, было, чтобы увидеть последнюю вспышку фейерверка, но пляска огня на воде, как она и думала, вызвала у нее легкое головокружение. Она поспешно перевела взгляд в сторону города. Веселье у рынка Куинси и у доков вблизи таможни было в полном разгаре. Медный кузнечик, известный морякам всего мира, смотрел на праздничную толпу с крыши Фанни Холла, здания, известного также под именем «Колыбели Свободы» — там в свое время революционеры устраивали свои сборища. Китайские фонарики светлячками расцвечивали улицы. Последние искры падали на землю, и только звезды светили с неба. Толпа, как одно живое существо, громко разразившись последним взрывом аплодисментов, начала расходиться. Тронув лошадей, Лок повернулся к Констанс и обнаружил, что ее взгляд обращен не на Банкер-стрит, а совсем в другую сторону, и взгляд этот какой-то странно удивительный.
— Что это? — спросила она с тревогой в голосе, показывая пальцем на какое-то зарево, поднимавшееся за крышами домов. И тут донесся звон колоколов, а ветер донес до них явственный запах гари.
— Боже! — воскликнула Элспет. — Какая-то пьянь устроила пожар — вся набережная горит!
Дело было гораздо хуже. Горела не набережная — горел их «Винд-Уэст»! Бросив вожжи Констанс и крикнув ей, чтобы она не вылезала из коляски, Лок врезался в толпу, окружавшую место пожара. Дайлан рванулся за ним. Прибыли уже две пожарные команды, вовсю качавших воду и направлявших шланги на горящий корабль. Выглядело это впечатляюще, но результатов особых не давало — огонь бушевал уже на мачтах. Выстроилась даже цепочка людей, передававших друг другу ведра с водой, но от этого толку было еще меньше.
— Господи, да что же это? — в отчаянии прокричал Дайлан. — Где вахтенные? Головы поснимаю!
Лок мрачно кивнул. Ведь «Винд-Уэст» был загружен по самую ватерлинию — столько было связано с этим грузом! Проклятая судьба! Вот и главный пожарный в клеенчатом комбинезоне покрикивает в мегафон. Лок продрался к нему.
— Мы — хозяева! Как это произошло?
— Что я — репортер хроники? — рявкнул брандмейстер. — Случайная искра, какой-нибудь матрос трубку выбил, пьяный с факелом, этот дурацкий парад — откуда я знаю? Мотайте отсюда! Сейчас мы его отведем от причала, пока пакгаузы не занялись! Джонсон! Буксиры готовы?
— Сдаешься? — прохрипел Дайлан. — Груз, понимаешь, груз! Мы не застрахованы! Дай нам попробовать спасти груз!
Брандмейстер вылупил на него покрасневшие от дыма глаза.
— Я должен оттащить его на глубину. Не могу рисковать городом ради одного корабля. — Он запнулся, увидев лица братьев. — Извините.
Лок посмотрел, как быстро распространяется пламя по реям, потом на Дайлана.
— Топоры!
Дайлан сразу понял план брата.
— Точно!
Топоры были тут как тут. Схватив у пожарных по одному, братья рванулись к дымящемуся трапу, не обращая внимания на протестующие крики.
Пламени на палубе не было — только в некоторых местах догорали упавшие паруса и ванты. Совсем немного пламени было на бизань и грот-мачте, но фок-мачта была вся в огне. Лок и Дайлан устремились к грот-мачте, взмахнули топорами — полетели щепки твердой дубовой древесины.
Страшный жар сверху сразу опалил им брови и волосы. Каждый следующий удар давался труднее предыдущего. Задыхаясь, кашляя от удушья, они обрушивали на мачту удар за ударом в бешеном, сверхчеловеческом темпе.
— Они хотят срубить мачту! — крикнул один из пожарных. — Давайте, ребята, поможем! Обливай их!
Тоненькая струйка одного из шлангов, направленная в их сторону, не принесла особого облегчения. Смесь воды, пара и сажи чуть не ослепила смельчаков. Не уменьшилась и опасность от многопудового, обуглившегося такелажа и дымящихся парусов: рухнет все это — и конец… Но хоть дышать стало легче. Если им удастся свалить грот-мачту так, чтобы она, падая за борт, сшибла горящую фон-мачту и увлекла бы ее за собой — тогда не все еще потеряно…
Лок рубил все яростней. Удары отдавались в теле мучительной, судорожной болью. Краем уха он услышал приказ — рубить концы.
— Подождите, так вашу!.. — заорал он, вкладывая всю свою могучую силу в очередной удар топора.
Раздался пронзительный скрипящий звук. Вот оно! Неужели?
— Лок, берегись!
Грот-мачта наклонилась к нему и переломилась с грохотом взрыва, но одновременно рухнула и фок-мачта! Обе столкнулись в воздухе и, вместо того, чтобы свалиться за борт, грохнулись прямо на палубу. Реи пронзили ее, как гарпун кожу кита.
К счастью, Лока всего лишь придавило тлеющим парусом, он упал и вскрикнул:
— Где Дайлан?
До этого момента страх был где-то глубоко внутри, — главное — спасти «Винд-Уэст». Но вдруг его охватил самый настоящий ужас.
— Нет, Дайлан, нет!
Корпус «Винд-Уэста» вдруг накренился и вздрогнул — это буксир потянул его от пирса. Лок с трудом выбрался из-под кусков парусины и обрывков вант. Что-то больно ударило его в скулу, и он снова упал. Борясь с удушьем, он пробирался туда, где, по его предположению, должен был быть Дайлан, — а вдруг только тело Дайлана?
Резкими движениями он отбрасывал тлеющие обрывки парусов и обломки такелажа, не замечая, что ладони вздулись пузырями от ожогов.
— Дайлан! — голос Лока оборвался. — О, Боже!
Дайлан лежал неподвижно, придавленный деревянным брусом, который только что был частью оснастки «Винд-Уэста». Лицо в крови, рука вывернута.
Холодный пот прошиб Лока. В ушах звенело, один глаз ничего не видел, но он собрал остатки сил, приподнял брус, вытащил из-под него Дайлана. Вокруг пламя уже бушевало вовсю. «Ну, все, кораблю конец», — как-то вяло подумал Лок. Впрочем, сейчас не это главное. Последним усилием воли он подхватил брата под мышки и перевалился вместе с ним за борт, прямо в море.
Вода была обжигающе холодной, но для Лока это было как раз то, что надо — туман в голове рассеялся. Держа Дайлана за воротник, он перевернул его на спину, чтобы он не захлебнулся. Дайлан застонал! Жив! Лок чуть не задохнулся от счастья. Держать брата на плаву и не утонуть самому — эта задача была, пожалуй, потяжелее, чем та, в Скаи, когда он спасал Констанс. Дайлан был потяжелее, а сил у Лока меньше. Все чаще он стал захлебываться грязной, пахнущей дегтем водой. Неужели они выскочили из огня, только чтобы погибнуть в пучине?
— Держись, парень! Мы сейчас!
Вот Дайлана уже вытащили. Силы оставили Лока, и он начал погружаться в глубину. Кто-то успел схватить его за полу сюртука — и вот он тоже на дне спасательной шлюпки.
Когда они причалили к пирсу, Лок уже успел встать на колени — они мелко дрожали, как и голова, и тревожно всматривался в мелово-белое лицо Дайлана. Сердце сжалось от жалости и страха. Спасатели положили Дайлана на брезент, подняли, передали в руки тех, кто ждал их на берегу. Несколько рук протянулись к Локу, но он сумел подняться наверх сам. Там над Дайланом уже склонились две женские фигуры — Элспет и Констанс.
— Черт! Я же тебе сказал, чтобы не вылезала из коляски! — прохрипел он.
— Когда это я тебя слушалась? — отрезала Констанс, потом бросилась ему на шею. — Слава Богу! — шепнула она, прижавшись к нему. — Я так боялась!
Она отстранилась, чтобы осмотреть его как следует:
— Плохо? Господи, глаз! А руки! Ох, Лок!
— Да со мной все нормально. — Он слегка оттолкнул ее, упал на колени рядом с Дайланом.
Элспет уже раздобыла подходящий кусок доски, чтобы положить руку Дайлана в шину — тут все более или менее, — хуже с раной на голове. На булыжной мостовой уже растекалась лужа крови. Она достала платок — нет, не подойдет, слишком мал.
— Черт! — Констанс вскочила и, не обращая внимания на зевак, столпившихся вокруг, задрала юбку, оторвала кусок хлопчатобумажной сорочки и прижала мягкую, отороченную кружевами ткань к ране. При всей неподходящести ситуации Лок чуть не расхохотался — «ну и лихая у него женушка». От всего, что произошло, ему хотелось расплакаться, но такая роскошь не для Железного Мака.
— Как он? — Лок едва сам услышал себя.
— Неважно, — сказала Элспет тревожно. Завязав последний узел на шине, она поднялась и быстро приказала окружающим: носилки, экипаж, добровольцев для переноски…
Констанс подняла Дайлану веко на одном глазу, потом на другом — никакой реакции, дыхание тяжелое, неглубокое.
— Врача бы побыстрее. — Констанс озабоченно покачала головой. — Ох, Лок, это опасно. Этот несчастный случай…
— Это не несчастный случай. — В его голосе было опять обычное каменное спокойствие. — Если Дайлан умрет, то это убийство.
— Что? — Глаза Констанс в ужасе расширились. Лок с трудом поднялся на ноги, ненависть в его душе горела сильнее, чем пузыри на обожженных руках.
— Это был поджог. Огонь начался в переднем трюме, а там вообще ничего горючего не было! К тому же кто-то подпилил фок-мачту, иначе она бы ни за что так не упала.
— Откуда ты это знаешь? — прошептала она.
— Я же сам строил «Винд-Уэст»! Я знаю свой корабль! И знаю, кто это сделал! — Он хищно оскалился. — Латэмы! Ну, они за это заплатят, клянусь жизнью!
— Лок, но у тебя же нет доказательств!
Он с искаженным яростью лицом повернулся и заорал:
— Слышите, вы! Какой-то подонок подстроил это! Десять тысяч тому, кто укажет преступника и представит доказательства!
Раздался возбужденный шум. Элспет занялась устройством раненого на подъехавшую тележку. Констанс же так и стояла как вкопанная.
— Не надо, Лок! Эта охота за ведьмами не доведет до добра!
— Поздно! Я долго терпел. Они хотят войны — они ее получат!
Он улыбнулся. О, какая жуткая была эта улыбка! Один глаз у Лока совсем заплыл, зато другой пылал мрачной, кровожадной решимостью.
— Смеется тот, кто смеется последним, — проговорил он. — А я не только посмеюсь — я вырву у них их черные сердца голыми руками!
Девятого июля 1850 года умер президент Захария Тейлор, и вице-президент Миллард Филмор стал тринадцатым президентом США. Вечером того же дня у Дайлана Мак-Кина начался кризис.
Констанс сидела у его изголовья — это было ужасно видеть, как жизнь капля за каплей уходит из такого молодого красивого тела. Прошло уже пять дней — врачи единодушно решили, что ничем помочь не могут, — оставалось только ждать и надеяться. Она, Мэгги и Элспет сменяли друг друга, неся круглосуточную вахту у его постели в доме Девоншир-стрит. Они пытались влить ему в рот то ложечку бульона, то ложечку чая, делали ему охлаждающие компрессы, только бы спала эта его страшная опухоль на голове, только бы он пришел в себя, но, увы. Вот и сегодня — жар опять усилился, приходится то и дело менять лед. Сперва он метался, что-то бормотал, а сейчас затих, едва дышит…
Констанс устало поднялась, обмакнув в воду очередное полотенце, откинула тонкую простыню, которой он был укрыт. Сейчас не до приличий. Низко наклонившись, она протерла мокрым полотенцем его стройные худые ноги, широкие плечи, стерла капельки пота с измученного лица. В какой-то миг ей почудилось, что она уже делала это когда-то в прошлом, нет, это, наверное, от усталости.
Мягкий ночной бриз шевелил занавески, и пламя масляной лампы тоже колебалось от ветерка. Нет, он все равно горячий, и лоб — как огонь. Констанс выпрямилась, потерла ноющую поясницу. Придется еще послать Лока за льдом…
Она подумала о нем. Ему достается больше всех. Он похудел и выглядит не лучше Дайлана, и тоже пытается дежурить у постели, подменять ее — это когда на верфи хлопот полон рот! «Винд-Уэст» выгорел до самой ватерлинии и затонул, весь груз пропал, и компания «Верфи братьев Мак-Кин» попала в еще худшую финансовую дыру, чем раньше.
Но больше всего пугала Констанс та безумная ярость, которая охватывала Лока каждый раз, когда речь заходила о Латэмах. Она боялась, что если Дайлан умрет, то Лок сделает что-нибудь такое, о чем и подумать страшно. Господи, будь проклята эта фамильная вражда, эта вендетта, эта смесь чувств ненависти, любви, ревности, которые разрушили судьбы обоих семейств. Элизы и Энока не вернешь, и никакой надежды на то, что их сыновья простят Алекса. Если бы можно было как-то разорвать этот порочный круг?..
Констанс снова накрыла ноги Дайлана простыней, аккуратно взбила подушку, протянула руку к ложке и кастрюльке с бульоном.
— Ну, давай-ка, Дайлан! — шепнула она, поднеся ложку к его потрескавшимся губам. — Надо постараться!
Большая часть жидкости вытекла из уголка его рта, растворившись в густой щетине, но какой-то слабый глоток он все-таки сделал. Ободренная успехом, Констанс решила повторить — то же самое, но вот он больше не глотает. Она пыталась снова и снова — вся наволочка уже промокла. Усталость, отчаяние и страх — все смешалось в ее раздраженном вскрике:
— Ну и ладно, помирай! — Слезы подступили к горлу, она швырнула ложку на пол: — Мне плевать, плевать, плевать!
Что-то страшно знакомое закружилось в ее мозгу. Какое-то воспоминание… Маленькая девочка в юбке из талы. В руках у нее скорлупа кокоса с какой-то жидкостью, и она подносит его к губам больного мужчины. «Ну и пей, папа! Мне плевать!»
Да нет, он не больной — только сейчас Констанс это поняла, — просто пьяный! Тогда она этого не знала, знала только, что этот бородатый человек, который так неподвижно и жалко лежит на циновке в их хижине, нуждается в ее помощи.
— Ой, папа! — прошептала Констанс, страшась вздохнуть, мигнуть. — Только бы не спугнуть это видение! В какой-то момент картина была такая ясная, четкая, но вдруг она опять скрылась за этой туманной стеной в ее мозгу, и она громко зарыдала об утрате. Но отныне она знала наверняка, что человек, которого она видела, — это был ее отец, и имя его было Джеймс Латэм.
Она не могла это доказать, но это уже не важно. Она вспомнила, вспомнила! Пусть на какую-то секунду. Теперь она опять знала, кто такая, что бы там ни говорил Сайрус Тейт. Даже как-то не задалась вопросом — почему этот мерзавец так ее ненавидит, что даже решил лишить ее имени. Главное, что она опять обрела себя, пусть даже только одна может этому радоваться. Значит, она все-таки Латэм, и как странно, что узнала об этом как раз тогда, когда ненависть Лока к Латэмам достигла апогея.
Образ отца медленно мерк в ее глазах, сменяясь образом живого лица перед ней на подушке, впрочем, нет, не сменяясь. Глаза ее расширились, она сделала глубокий вдох:
— Боже милостивый!
Констанс выхватила из-под передника серебряный медальон, дрожащими пальцами раскрыла его.
Тот же овал лица, те же кустистые брови. Чувственно-полная нижняя губа. Теперь, когда щетина скрыла линию подбородка — материнскую, такую же, как у Лока, — черты его внешности обнаруживали просто разительное сходство с чертами Джеймса Латэма.
— Боже милостивый! — повторила она. — Как же я раньше не заметила! Значит, Дайлан Мак-Кин — сын Джеймса Латэма! Выходит, слухи-то были вовсе не такими уж необоснованными.
— Ох, папочка, что же ты натворил! — пробормотала Констанс, нежно взяв руку Дайлана в свою.
Вопросы, вопросы, на которые, конечно же, не было ответа, проносились у нее в голове. Из-за чего Алекс выгнал Джеймса, да из-за того, что он узнал о его связи с Элизой? Заподозрил ли Энок свою жену в измене? Знал ли Джеймс, что у него будет ребенок от Элизы, когда отправлялся в свое путешествие-ссылку? А бедная Элиза! Любила ли она Джеймса? Может быть, он умолял ее уехать с ним, а она не могла оставить своего первенца? Может быть, поэтому то немногое, что Констанс помнит о своем отце, — это образ печального и несчастного человека?
Один просвет в этой гнетущей картине — сам Дайлан. У нее есть брат, брат! Ведь не зря они всегда относились друг к другу как брат и сестра! Но неужели Господь так жесток, что, дав ей брата тут же отнимет его у нее.
С рыданиями она прижалась к груди Дайлана. Тейт учил ее поклоняться Иегове, но она молилась другому, доброму Богу, пожалевшему Лазаря, по которому плакали его сестры. Этот Иисус пожалеет и ее.
Слабая, дрожащая рука провела по спутанной копне ее волос, и хриплый голос произнес:
— Не плачь!
— Дайлан! — Констанс подняла заплаканное лицо — чудо свершилось?! — Дайлан, ты очнулся?!
— Х-м-м. — Он поморщился. — Башка раскалывается…
— Еще бы! — Она откинула волосы ему со лба и тихо ахнула — пальцы были мокрые, как будто она их окунула в ведро с водой. Он был весь мокрый как мышь. Кризис миновал! Она тихо и радостно засмеялась. — Ну, ты и напугал нас всех! Пить хочешь?
— Х-м-м…
Она дала ему попить прямо из стакана.
— Лучше?
Он снова издал нечленораздельный звук, выражающий согласие. Поднять голову, глотать — это совсем его обессилело. Констанс поцеловала ново-обретенного брата в соленую бровь.
— Ну, теперь, поспи, все будет хорошо. — Она мягко дотронулась рукой до его лица. — Ой, Дайлан, мне столько нужно тебе рассказать!
— Да.
Он с трудом приподнял веки, но во взгляде Дайлана, как и в прежние времена, сквозили ирония и смешливость.
— Где, черт подери, мои штаны?
17
Лок сидел в своем любимом кресле, бесцельно уставившись на какое-то ему одному видное пятно на стене гостиной. На щеках черная щетина, под глазами синие круги. На лице еще оставались следы от синяков, хотя ожоги на ладонях почти прошли.
Когда вошла Констанс, он медленно встал. Слезы, текущие по ее щекам, подсказали ему худшее.
— Дайлан? Конец?
Констанс бросилась ему на шею:
— Нет, любимый! Жар меньше. Правда! Он даже говорил со мной, и теперь спит.
То, чего с ним не случалось ни от какой самой ужасной новости, произошло теперь — в уголках глаз появились слезы. Задохнувшись, он сел, потянул Констанс к себе на колени и бессильно уткнулся в ее нежную шею.
Она гладила ему волосы, бормоча какие-то невнятные слова утешения и ласки. Прошло некоторое время, прежде чем он мог вновь овладеть собой. Смущенно протерев глаза, он резко встал, подняв и ее на ноги.
— Прости! — пробормотал он.
— За что? — Она удивленно приподняла брови. — Ты такой сильный, но ведь и тебе нужна иногда опора, разве не так? — Она посмотрела на него как-то мягко и застенчиво. — Когда людей связывает что-то большое, это естественно.
Ее слова были для Лока как удар бича.
Черт, он знал, что она имеет в виду — хочет слов признания, которых он не может, не смеет высказать, не до этого сейчас. Весь его мир рушится. Вот отец — позволил эмоциям восторжествовать над разумом, и что получилось? Нет, он не может, не должен обнаружить слабость.
— Так что? Дайлан теперь выкарабкается? Эти, в общем-то, обычные слова прозвучали сейчас как-то неуместно, даже бестактно.
В глазах Констанс мелькнуло разочарование.
— Думаю, да — жар меньше. Не волнуйся, организм у него крепкий.
Лок попытался улыбнуться.
— Да и черепушка тоже, как выясняется.
Она тоже улыбнулась ему в ответ слегка вымученно, и вдруг ее лицо зажглось от возбуждения.
— Ой, ты знаешь, что случилось, когда я была там, с Дайланом! Я вспомнила… насчет отца. Я его видела. И теперь я наверняка знаю, что это был Джеймс Латэм. И это… это еще не все!
Лок уставился на нее с изумлением. Оно все более возрастало, сменяясь недоверием по мере того, как она продолжала свой рассказ. Ее слова неслись как бурный поток, но у Лока было такое чувство, что его тоже несет куда-то в опасную стремнину, в водоворот, в водопад… Надо быстрее спасаться, пока не поздно…
— Да ты что! Бред какой-то! — Резко оборвал он Констанс.
— Ну, посмотри сам! — Констанс умоляюще протянула ему раскрытый медальон. — Как мы раньше-то не замечали этого сходства! Но сейчас-то видишь? Твоя мать и мой отец. Это было, и это все объясняет.
Лок глядел на нее в ужасе. Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы восстановить поруганную честь семьи. Но что же теперь восстанавливать? Где она, эта честь? Лок взорвался.
— Нет, черт. Моя мать, она не могла…
— Она была женщина, Лохлен, а твой отец… он был вроде тебя — жесткий, весь в работе… Разве так уж странно, что Элиза могла найти то, что ей было нужно — любовь, обожание — в другом, кто и по возрасту был ей ближе? Это ее не оправдывает, но знаешь, это так по-человечески понятно!
— Я никогда в это не поверю!
— Доказательство у тебя перед глазами.
— Ты бредишь. — Он бросил уничтожающий взгляд на медальон и сунул его ей обратно. — Опять эти твои штучки!
— Нет! — Констанс не собиралась сдаваться, глубоко уязвленная его реакцией. — Я все вспомнила, Лок!
— Ты не вспоминаешь. Ты фантазируешь, думая найти подходящее объяснение для ситуации, которая вообще-то тебя не касается. — Он схватил ее за плечи, встряхнул. — Прекрати, Констанс! Так ты опять доведешь себя до болезни. Я думал, что мы уже ушли от этого.
— Почему ты мне не веришь? — почти плача, вскрикнула она. — Разве то, что я начала что-то вспоминать — это не признак выздоровления? Это как будто калека делает первый шаг, а ты ему говоришь — нет, оставайся калекой!
Он резко убрал руки.
— Не тревожь души умерших, Констанс!
— А заодно и их тайны, даже если они продолжают терзать живых? Не так разве? Я не могу! Пока я чувствую, что у меня в мозгу есть эта стена, я не буду чувствовать себя нормально и не буду полноценной женщиной.
Она увидела его каменное лицо и замолчала.
— А я хочу быть полноценной, ради тебя, Лок.
Лок прочел в ее глазах, то, что она хотела этим сказать: «Чтобы ты любил меня».
Как хотелось ему забыть и об этой мести, и об этом долге перед семьей, просто раствориться в своем чувстве к ней. Как женщина она была все, что мог желать мужчина, а уж как он желал ее! Но нет — так он потеряет всякий контроль над собой — а в такое время! Он не может себе позволить пойти путем, который довел до самоубийства его отца, не может рисковать всем, к чему стремились его отец, Дайлан и он сам. Не может отказаться от последней, может быть, возможности восстановить доброе имя семьи. Даже ради Констанс. Даже ради самого себя.
— Я принимаю тебя такой, какая ты есть. — Это снова заговорил Железный Мак. «Стало быть, и ты принимай меня таким, какой я есть» — эти невысказанные слова эхом отдались в ее голове. — Ты моя жена, верно? Этого достаточно.
Констанс сжалась от его жесткого тона, но решила сделать еще одну попытку.
— Лок, это важно. Я помню…
— Констанс, я тебя предупреждаю! Оставь эти бредни и не ввязывай сюда Дайлана! Все равно это ничего не изменит!
— Ничего не изменит? — В ее глазах все потемнело — даже блеклые розы на обоях приобрели какой-то кроваво-красный оттенок. — Ах ты, упрямый слепец! Еще бы — мы, Мак-Кины! Дайлан-то, во всяком случае, не вполне! И разве, это не повод покончить наконец, с этой вашей вендеттой?
— Ах, так вот ты к чему! Придумала эту дурацкую историю, чтобы я отказался от борьбы?
Констанс устало опустила голову.
— Борьбы? Сейчас? Из-за чего — у тебя же нет доказательств!
— Будут! Тип Мэддок ведет сейчас разведку по всем прибрежным кабакам! За эту сумму, которую я назначил, мы найдем поджигателя!
— Обратишься тогда в полицию?
— Не знаю еще. — Лок нахмурился и пожал плечами. — Еще важнее, чем засудить, — это узнать, кто его нанял. А если узнаем, то держитесь, Латэмы вернете все, что забрали, с лихвой!
— Господи, ты еще шантажом решил заняться! Лок, оглянись на себя! Это бесчестный путь! Не говоря уж о том, что ты готов бросить деньги на ветер любому доносчику, который тебе скажет, что за всем Латэмы стоят. Так ты, правда, доведешь себя до банкротства!
Это задело Лока. Стиснув зубы, он бросил на нее взгляд, сверху вниз.
— Не тебе судить о делах верфи. Я наберу сколько угодно заказов — таких, как на «Тетушку Таг». Мы выживем.
— Ты думаешь, это будет жизнь? А как насчет «Аргонавта»? Опять в долгий ящик? Как насчет новых шедевров? Как насчет нас с тобой? Всем нужно пожертвовать?
— Реванш — это и будет наш успех. — Голос Лока звучал твердо. — «Аргонавт» — это моя надежда. И в смысле денег, и в смысле репутации. Я его спущу на воду скоро, как только закончим с мачтами. Но, кстати, мы не одни, кому не нравятся методы Латэмов. Я не в силах вернуть себе «Одиссея», верно, но что я могу, так это сделать так, что Роджеру будет нелегко найти себе рабочих, моряков, материалы для ремонта и даже грузы для своих кораблей.
У Констанс вокруг рта залегли горькие складки.
— Но какой ценой? Око за око? Куда это заведет?
— Проклятье! Они отняли у меня два корабля, один за другим, чуть не лишили меня брата, а я их должен прощать?
— Латэм и мой брат тоже. — Она сказала это тихо, но твердо.
Он сердито рубанул рукой.
— В этом нет ни грана истины, у меня нет ни времени, ни сил спорить с тобой из-за этого. Если тебе хотя немного дорого то, что у нас есть, забудь об этом бреде.
Констанс побледнела от этой слегка замаскированной угрозы.
— Понятно. Ты скорее будешь жить с придурковатой Лили — только бы тебе не мешали ненавидеть Латэмов.
— Прекрати!
Она остановила на нем долгий взгляд. В нем было столько боли, столько отчаяния, что Лок не выдержал. Он обнял ее, прижал к себе, приблизился губами к ее губам… Что он искал: прощения, поддержки, понимания? Он и сам не знал. Знакомое ощущение в чреслах властно овладело им. И впервые она не ответила на его немой призыв.
— Конни! Принцесса! — Он провел пальцами по копне ее волос. — Неужели ты не понимаешь — я едва держусь. Ты мне нужна…
Она положила ему на грудь свою руку, с зажатым в ней серебряным медальоном. Глаза ее были ясные, но непроницаемые, как морская пучина.
— Железному человеку никто не нужен.
Он провел пальцами по контуру ее нежного рта — жест приглашения и обещания.
— Нам обоим это нужно.
— Я тоже думала, что этого достаточно. — Она сказала это прерывающимся голосом. — Оказывается, нет.
Его объятия стали еще крепче.
— Ты моя жена!
— И должна исполнять супружеские обязанности? — Она издала невеселый смешок. — Элиза это тоже знала. Но вот только скажи мне, Лок, как ты думаешь, когда она была счастлива — женой Энока или любовницей Джеймса?
— Черт тебя побери! — вопрос, чувствуется, здорово задел Лока. — Брось эти мысли, а то…
В гостиной воцарилось молчание. Констанс аккуратно положила медальон в карман фартука.
— Извини меня. Надо приготовить еще бульону для Дайлана. Когда он проснется, наверняка страшно захочет есть.
Она повернулась и пошла к двери.
— Констанс!
Она обернулась, и в ее взгляде были боль, мятеж, твердая решимость.