— Я же не вижу его как следует, — оправдывается она.

— Так смотри, — сказал он и указал пальцем.

Лицо оказалось совсем не то, которое она рисовала, и, в ужасе отбросив кисти, она побежала прочь — прямо в ночь, в манящую к себе пучину моря, но кто-то темный и сильный схватил ее, повлек куда-то вниз, она захлебнулась, во рту стало, солено-солено, легкие разрывались от удушья…

В последний момент она взглянула вверх, сквозь зелено-голубые слои воды… и обнаружила, что дракон превратился каким-то чудом в ангела…

Констанс села в постели, усиленно моргая. Вся в поту, она дрожащими руками отбросила назад спустившиеся на глаза пряди волос. Вроде бы она в своей постели в доме на Девоншир-стрит, в своей ночной сорочке. Голова раскалывалась, во рту было как в выгребной яме. Все тело болело, по нему пробегали какие-то судороги. Что с ней было — какой-то кошмар?

Мягкий весенний бриз колыхнул легкие занавески; за окном смеркалось. Почему она в постели — ведь для сна явно еще слишком рано? Она больна? Лок должен знать.

— Лок! — Голос ее прозвучал едва слышным хрипом.

Констанс с трудом поднялась на ноги, сама удивленная своей слабостью. На кресле лежал вышитый шелковый халат Лока, она благодарно потянулась к нему, натянула его на себя негнущимися руками. Как приятно прикосновение его нежной ткани к коже! Она вышла в темный коридорчик, неслышно ступая босыми ногами по полу.

— Лохлен! — неуверенно позвала она.

На лестнице появилась полная женская фигура с подносом в руках.

— Дорогая, тебе нельзя вставать!

— Элспет? — Констанс озадаченно схватилась за притолоку.

— Ну, проснулась, слава Богу, и в полном сознании! Только слабенькая, как котенок! — Элспет Филпот рванулась к ней, ее букольки раскачивались как маятники. — Неудивительно — шесть суток в постели, не вставая, сразу тебе нельзя так…

— Шесть дней? — Констанс в полном недоумении потерла себе виски.

— Да, с того момента, как начался твой… приступ. Мэгги и я ухаживали за тобой. Иди-ка обратно в постель, дорогуша. Я принесла тебе бульона. Доктор Тинкерман говорит, что тебе нужен покой.

Какая-то туманная мгла в мозгу не рассеивалась, и Констанс испугалась — уж не случилось ли чего ужасного? Только один человек в этом мире мог принести ей покой.

— Где Лок? Я хочу видеть своего мужа! Элспет поставила поднос на стол, ее лицо выражало озабоченность.

— Да, да, дорогая! Я позову его.

Прошло несколько секунд, и вот Констанс со вздохом облегчения увидела поднимающегося по лестнице Лока. Он был в рубашке с закатанными рукавами, незавязанный галстук вокруг распахнутого ворота. Волосы, судя по всему, непричесаны, он просто пригладил их впопыхах. «Он выглядит усталым», — подумала Констанс, но само его появление уже действовало на нее успокаивающе. Она улыбнулась.

— Лок!

Ответной улыбки не последовало. Лицо осталось мрачным и непримиримым, голубые глаза — холодными, бесстрастными, непроницаемыми. Она сперва ничего не понимала, а потом вдруг лавиной нахлынули воспоминания, — она все вспомнила, и улыбка замерла на ее устах. Констанс пошатнулась — боль и отчаяние, от которых она была избавлена в течение этих шести дней забытья, вернулись в полной мере.

— Констанс? — Элспет тревожно подхватила ее под руку.

— Я… я в порядке. Истерик больше не будет. — Она подняла глаза на Лока. — Это… это от крови.

— Удобное объяснение. — В голосе Лока было такое холодное осуждение, что Констанс содрогнулась.

— Слушайте, мистер Мак-Кин! — протестующе смешалась Элспет. — Она была в таком состоянии, что доктору Тинкерману пришлось ее напичкать успокоительным сверх головы.

— Да, сочувствие — это полезная вещь.

Он ей не верит! Считает, что она все это симулировала! Вот к чему привело неожиданное появление преподобного Тейта с его разоблачениями и ее неловкая попытка защититься. Теперь Лок будет считать, что она его обманула и предала, но ведь она такая же жертва, как и он — никак не меньше! И все-таки она его любит, он ей так нужен — особенно сейчас.

— Я действительно Констанс! — отчаянно выкрикнула она.

— Конечно! — фыркнул он.

— Но я и Лили тоже, — жалобно пролепетала она. — Я была больна в детстве лихорадкой, и с тех пор у меня какой-то туман в голове. Я знаю вроде что-то, но не могу вспомнить. Какое значение имеет, как меня зовут? Ведь это же я!

— Ну, определенное значение это имеет, учитывая особенно то, во что ты нас впутала с этими твоими рассказами. Латэмы требуют даже, чтобы я вернул вознаграждение, которого я не получал!

— Эти деньги у меня. — Она почувствовала, что буквально вязнет в трясине его презрения. — Во всяком случае, большая часть. — Она назвала банк. — Счет открыт на имя Дайлана.

— Я позабочусь, чтобы эта сумма была им возвращена. Ну, что ты еще натворила, чего я не знаю?

Она жалобно заморгала глазами.

— Лок, ну, пожалуйста. Я же люблю тебя!

— Нет уж, хватит с меня твоего вранья. Все!

— Тогда зачем я здесь?

Он отвел взгляд, только легкий тик на лице выдавал его душевное состояние.

— Что же мне — выбросить тебя на улицу, без денег, в таком виде? Мне еще только не хватает, чтобы это попало в газеты!

Выходит, его беспокоит только то, что о нем подумают, до нее и ее чувств ему нет дела. Неужели он обо всем забыл, все перечеркнул? Опять перед ней Железный Мак, а тот нежный, тонко чувствующий мужчина, который так любил, так ласкал ее — может быть, его никогда и не было?

— Я тут не останусь, — только и сумела она вымолвить. — Я уеду в Париж. Я этого всегда хотела. Только этого. Я больше не причиню тебе хлопот.

— Париж? — вмешалась Элспет. — Да ты до двери не доберешься! Мистер Мак-Кин, вы должны заставить ее забыть об этом на ближайшее время. Это же самоубийство!

— Я знаю свои обязанности, мисс Филпот, — холодно отозвался Лок. — У меня и так хватает проблем с инвесторами, после того как все газеты начали перемывать мне косточки, и я не хочу, чтобы они вдобавок думали, что я не способен даже свои личные дела уладить. Констанс останется, по крайней мере, до тех пор, пока не выздоровеет и пока весь этот шум не уляжется.

— Ну вот, дорогая! — Элспет с сияющим видом похлопала Констанс по руке. — Я знала, что все уладится.

Но Констанс знала, что ничего не уладилось — все плохо. Лок считает, что она его одурачила. От него веет холодной враждебностью. Ни прощения, ни примирения не будет. Даже объясниться не получается. Его высокомерная реплика насчет того, что они будут пока жить вместе, чтобы соблюсти необходимый декорум — это не благодеяние, а оскорбление. Первым ее побуждением было послать его к черту с его сверхблагородством. В конце концов, он же бросил ее одну на растерзание демонам зла.

А их голоса между тем отчетливо зазвучали у нее в ушах. Она сжала голову руками в тщетной попытке заставить их замолчать, что вызвало удивленный взгляд Элспет. Да, попала она — без всякой опоры, без сил, без денег, — о каком Париже тут можно говорить? Выхода нет — ей придется воспользоваться его милостыней, которую он с таким презрением швырнул ей как жалкой побирушке.

— Лок, попытайся понять! — сказала она уже в полном отчаянии. — Я, правда, прошу у тебя прощения.

— Хватит! Избавь меня от этого трепа! — его тон был прямо-таки уничтожающим. — Обстоятельства диктуют так, чтобы ты здесь оставалась какое-то время, но не более того. Ты не имеешь никаких прав ни на этот дом, ни на меня, и никогда не имела.

— Я… я понимаю. Я не хочу больше обременять тебя.

— Я и сам об этом позабочусь, — мрачно отозвался он, не обращая внимания на неодобрительный шепот Элспет. Жестким взглядом он буквально пронзал Констанс. — Не строй себе иллюзий. Отныне единственное, что у нас общее, — это крыша.

Констанс содрогнулась. Последний луч надежды потух. Ведь слово Лохлена Мак-Кина твердо, как камень.

Три недели прожить в состоянии, когда у тебя постоянно сжаты зубы и ты не имеешь права ни на секунду расслабиться, — это, видимо, было слишком даже для Железного Мака. Помимо всего прочего, теряешь такие качества, как внимательность и осторожность — вот это с ним и происходит. Лок досадливо потрогал свою перевязанную руку, подходя к дому на Девоншир-стрит. Был погожий майский день, и он вполне мог бы стать для Лока последним. Если бы Тип Мэддок чуть промедлил и если бы не его могучая спина, то этот очередной шпангоут для «Аргонавта», сорвавшийся с лебедки, вполне мог бы его прихлопнуть. В лучшем случае ему бы размозжило руку — правую, а это был бы конец для него как корабела, а так он отделался несколькими синяками и царапинами. Слава Богу — катастрофа в зале суда лишила его уже почти готового судна, гордости, чуть-чуть не привела его к банкротству, да еще эти назойливые репортеры, да любопытствующие знакомые, да нервные инвесторы — порой он думал, что по рассеянности и какой-то растерянности он уже сравнялся с Констанс. При мысли о ней он чуть не завыл. Она, она всему виной, все из-за нее, все нутро у него от нее переворачивается.

Лок сунулся в одну комнату, другую, собственно, ему нужна была кухня — промыть рану над раковиной. Запах красок и льняного масла свидетельствовал о том, что Констанс работает в гостиной, которую она приспособила под студию. Ну и пусть, это его не касается и не интересует, хотя, по мнению Элспет, как раз в последние дни Констанс написала свои лучшие холсты.

Странно — эта старая дева с таким ревностным старанием ухаживала за Констанс. Почему? Только благодаря усилиям Элспет и Мэгги она сравнительно быстро оправилась от своего «эпизода», как несколько цинично называл его Лок. К его досаде, с тех пор Констанс надела на себя маску страдающей героини, которая сделала бы честь великой актрисе.

Лок с треском оторвал лохмотья, оставшиеся от рукава рубашки. И ведь даже не выйдет, не спросит, что с ним, бессердечная! Правда, кошмары, видимо, не переставали преследовать ее; сквозь тонкие стены он порой слышал, как она что-то бормочет. Ну и пусть: совесть, видно, мучает…

Констанс — он так и не мог заставить себя называть ее Лили даже мысленно — заслужила свою участь. Наверняка она бьет на жалость, но с ним эти штучки не пройдут. Никуда не выходит, ну, поначалу понятно — от слабости, а теперь вот еще что придумала — боится, мол, встретить на улице преподобного Тейта. А, кстати, этот попик стал чем-то вроде достопримечательности Бостона — его доклад на правлении его церковной общины вызвал немалый интерес, а его проповеди произвели должное впечатление своим стилем и страстностью, конечно, и необычная внешность сыграла тут свою роль.

Странной была и реакция Констанс, когда Элспет сказала ей, что в дом Латэмов зачастили врачи: здоровье Алекса сильно ухудшилось после того, как он отошел от дел, передав управление Компанией племяннику. Можно было подумать, что она испытывает к старику какие-то чувства — ну и лицемерка!

Лок, между прочим, не очень-то верил, что Алекс на самом деле выпустил из рук рычаги управления «Латэм и К0». Как бы то ни было, кто бы ни был теперь там главным лицом, вендетту против него они продолжали по всем правилам. Вдруг обнаруживалось, что поставки задерживаются или за них требуют какие-то невероятные цены. Внезапно ему отказывали в кредите. Вдруг увольнялись без всякой видимой причины хорошие рабочие. Вообще-то это стиль, скорее, Роджера. Лок начинал чувствовать, что ему еще предстоит дорого заплатить за разбитый нос и униженное мужское достоинство нового главы «Латэм и К°». Вроде бы они уже всего добились, чего хотели, но Лок знал: эти гады не успокоятся, пока не уничтожат полностью «Верфи братьев Мак-Кинов», — только это закончит более чем двадцатипятилетнюю вендетту. Но нет — проигрывать он не собирается. Сейчас главное — выжить, месть пока обождет. Теперь все зависело от того, сумеет ли он быстро закончить оба корабля, стоявшие на стапелях, — «Аргонавта» и тот, который ему заказали ньюйоркцы. Параллельные работы на двух объектах, один из которых — по совершенно новому проекту — это было нечто! Лок выжимал из рабочих все, на что они были способны, и сам был уже на грани срыва. Он приходил домой только поесть, побриться и немного поспать. Лучше всего было бы вообще переехать в свою комнатушку на верфи, но это только оживило бы сплетни насчет его «семейной» жизни.

Кроме того, бывать с ней рядом, находиться под одной крышей — в этом был для него элемент мазохистского самоистязания.

Он был с ней неизменно вежливо-холоден, но как цепко держались в нем воспоминания об их физической близости, как это на него действовало — что его и бесило больше всего.

Лок выругался, отдирая присохший бинт от раны. Нет, надо все-таки сперва размочить. Хоть кастрюлю бы какую найти… Вон она, на подоконнике. Он мельком взглянул в окно, и вдруг какое-то белое пятно внизу, на сорной траве двора, бросилось ему в глаза. Сердце его замерло, он выронил кастрюлю и опрометью бросился к черной лестнице. Констанс!

Перепрыгивая через ступеньки, он рванулся вниз. Она лежала, уткнувшись лицом в траву с разметавшимися волосами, босая, в нижней юбке и муслиновой сорочке. Он рухнул на колени подле нее — неужели? Но нет, слава Богу, тело теплое, кожа розовая. Страх сменился гневом. Он потряс ее.

— Констанс? Отвечай, черт возьми! Ты ушиблась?

— У-м-м…

Ее ресницы зашевелились… Гудели насекомые, доносился сладкий запах скошенной травы. Господи — она в таком виде, а рядом — оживленная улица, забор весь в дырках. Он уже весь кипел от негодования.

— Ты что это? О чем ты думаешь?

Она крепко вцепилась пальцами в жесткие стебли.

— Боюсь свалиться с земли…

— Что-о? — Он выругался и посадил ее. — Вставай!

Констанс покачала головой, по глазам ее было видно, что она где-то далеко-далеко.

— Если не держаться за землю, когда плывешь, то можно улететь за край земли…

— Ну, хватит этих глупостей! Ты же даже не одета! Вокруг люди ходят!

— Оставь меня в покое! — Она вырвалась из его рук, гневная богиня с глазами как расплавленное золото. — Ты тут ни при чем.

Это что? Ее туземные боги на нее так действуют? Она как-то говорила, что внутри нее есть какое-то второе «я», за которое она не отвечает. Может быть, она действительно и Констанс, и Лили одновременно? Он отгонял от себя эту нелепую мысль.

— Констанс, это глупо! Давай я тебя провожу в дом.

Сама королева не смогла бы с большим презрением поглядеть на него.

— Ворота Хонаунау, города успокоения, всегда открыты для страждущих и преследуемых, не то, что твое сердце, Лок!

— Меня не интересует твоя языческая философия! Вставай!

Потеряв терпение, он встал, подхватил Констанс под мышки, поставил ее на ноги. Ах, черт, он совсем забыл про свою руку! От боли он снова выругался.

Внезапно это ее второе «я» исчезло, и Констанс сосредоточенно и серьезно уставилась на его грязную повязку.

— Ты ранен? Дай я погляжу.

— Ну, тебя! — огрызнулся он, втаскивая ее на кухню.

— Не бойся придурковатой Лили! — Констанс мягко улыбнулась ему как малому ребенку. — Она безвредна, даже когда плавает в лучах солнца.

— Я не боюсь. — В его голосе было уже какое-то тихое отчаяние.

— Тогда позволь мне! — Она протянула руку к кровоточащей повязке, и печальная тень промелькнула у нее на лице. — Я уж не так много прошу.

Лок поколебался, потом молча протянул руку. Усадив его за стол, она отмочила бинт, тихо ахнула, увидев глубокую рану — от кисти до локтя. Мягкими движениями она промыла ее, удалила сгустки крови, наложила мазь и перевязала, использовав несколько чистых кухонных полотенец. Еще из одного полотенца она сделала перевязь и вложила туда его руку.

— Уже лучше! — нехотя признался он.

— Как это случилось?

Пока он рассказывал, она озабоченно грызла ноготь. Храбро дотронулась до его распухших пальцев.

— На этот раз тебе повезло. Будь осторожен, пожалуйста.

Он весь напрягся, отдернул руку.

— Столько супружеской заботы — не знаю, что мне с тобой делать?

— Делай, что хочешь! — Ее губы дрогнули, во взгляде промелькнуло что-то призывное. — Я говорила тебе правду.

Что-то как будто ударило Лока в низ живота. Гнев, отчаяние, напряжение предыдущих недель — все это слилось в один порыв. Он схватил ее, швырнул себе на колени, здоровой рукой обхватил ее за спину, больную — приблизил к ее лицу.

— Ты такая лгунья — даже сама себе врешь! Не строй из себя дурочку, Констанс! Это была не любовь!

— Для меня была. — Ее шепот был едва слышен.

— Нет — это было только вот что…

Он яростно впился в нее губами, одновременно грубо тиская ее грудь. Она застонала. Он буквально пожирал ее — так она была ему нужна. Пусть врунья, лицемерка, полупомешанная, но его тело властно требует ее. Желание сжигает его, делает его опять жалким и уязвимым.

Нет, он не допустит этого! Он оттолкнул Констанс от себя, она схватилась за край стола, чтобы не упасть, тяжело дыша.

— Видишь? — Он ощерился, поднимаясь на ноги и тоже едва сдерживая дыхание. — Просто, ты — женщина, я — мужчина, и мы давно не получали удовлетворения. Чистая похоть — и не надо усложнять, придумывая всякие сказочки…

Она сделала шаг ему навстречу. У нее больше нет гордости, осталось только одно — она хочет его, он ей нужен…

— Мне все равно, как это ты называешь…

— А мне не все равно! — В его лице было какое-то злобное ожесточение. — Я уж скорее пойду к какой-нибудь шлюхе с Энн-стрит. У той, по крайности, хоть имя настоящее…

Констанс вздрогнула, прижала к груди сжатые кулаки, глаза ее наполнились слезами.

— Сперва ты считал нужным ненавидеть меня, потому что я Латэм. Теперь ненавидишь, потому, что я не Латэм. Тебе не имя важно, Лок Мак-Кин, а ненависть!

— Это все, что нас объединяет. — Он говорил с подчеркнутым хладнокровием; это давалось ему с трудом, но ведь недаром же его называли Железным Маком. — Это, видимо, все, что ты от меня получишь. Запомни это и не попадайся мне под руку.

Она вдруг засмеялась, каким-то мягким, терзающим сердце смехом.

— Да уж запомню, Мак-Кин не так часто нарушает свое слово, и даже придурковатая Лили не забудет этот день.