Рыцарь и ведьма

В том месте, где они лежали, было тепло. И еще теплее оттого, что он держал ее в своих объятиях. Магнус оперся подбородком о ее золотистую голову и ощутил цветочный аромат ее волос.

Какие бы печальные мысли его ни осаждали, оба они были все еще безмерно усталыми после страшного кораблекрушений. Он чувствовал, как усталость наваливается на него. И закрыл глаза.

Через некоторое время Магнус проснулся, будто его ударили. Солнце садилось, и ветер стих, но стало холоднее. Он тотчас же понял, что девушки нет рядом с ним. Магнус вскочил, чувствуя всю нелепость того, что находится здесь, обнаженный, в пустом лесу при свете угасающего дня. Сначала надо найти свою одежду. Должно быть, Идэйн ушла недалеко.

Он бросился к ручью, думая, что она, вероятно, тоже пошла за одеждой. По пути к ручью он нашел свои штаны, которые бросил раньше, и надел их. Нашел камзол и кожаный жилет, который повесил на рябине.

– Идэйн! – позвал он. Потом снова негромко окликнул ее, опасаясь, что рядом может оказаться кто-то чужой.

У ручья ее не была. Он повернул обратно, думая, что, возможно, она направилась в лес по естественной надобности. Или за ягодами. Или еще за чем-нибудь.

Магнус почувствовал, как в груди его от страха образовался тугой ком. Возможно, она ушла, чтобы найти свое платье и одеться, потому что вечерело и скоро должна была наступить ночь. Она обязательно вернется.

После того, что случилось с ними этим золотистым днем, после того, что они пережили вместе, было бы безумием думать, что она могла убежать в неведомую страну и оставить его.

Магнус был уверен в этом. До того, как увидел утоптанную землю возле ольхи и отпечатки копыт неподкованных лошадей, где ее схватили и увезли.

7

Как только Асгард де ля Герш покинул покои верховного судьи и наместника в Эдинбургском замке и вышел на шумную, запруженную путниками дорогу в город, к нему тут же подошел молодой человек, одежда которого не вызывала сомнений в том, что он пристав ордена тамплиеров.

– Сэр Асгард? – осведомился юноша и приветствовал его, как положено младшему в орденской иерархии. На его белом плаще только одна окаймлявшая ворот красная полоса свидетельствовала о том, что он тамплиер. Из рыцарей, приставов, капелланов и слуг ордена Бедных Рыцарей Святого Храма Соломонова только рыцарям разрешалось носить красный крест спереди и сзади на их белых верхних одеяниях.

Пристав, которому не могло быть больше двадцати лет, старался выглядеть как можно строже.

– Брат Тристан де Монтвилль к вашим услугам, сэр. Я послан, чтобы проводить вас в местное отделение ордена.

Асгард кивнул: это разрешало проблему поисков гостиницы или постоялого двора. Он даже не ожидал, что его так быстро встретят и так радушно приветствуют.

Хотя он полагал, что было бы вполне логичным разыскать отделение ордена тамплиеров в Эдинбурге. Король Уильям Лев ввел столько нового в своей стране, связанного с нормандскими французами. Почему бы здесь не появиться и тамплиерам?

Кроме того, подумал Асгард, когда молодой человек вел его по узким улочкам Эдинбурга, вне всякого сомнения, король Уильям нашел хорошее применение деньгам тамплиеров. В то время каждое отделение ордена тамплиеров было в то же время и банком. Исконная задача рыцарей ордена – защита путешественников в Святой Земле – привела к тому, что они брали на хранение деньги пилигримов и отправляли в Европу; когда это требовалось, производили их обмен и в конце концов стали заниматься тем, что обеспечивали их вложение с выгодой для вкладчика, а также ссужали деньгами европейских монархов.

В конце концов в христианском мире сложилось стойкое убеждение, что лучше брать деньги взаймы у воинственных монахов Святой Земли, чем у менял и ростовщиков-евреев. Или, того пуще, – хитрых итальянцев.

– Давно здесь отделение ордена? – поинтересовался Асгард.

Пристав повернулся к нему:

– Достаточно давно, чтобы творить волю божию и пользоваться божиим благословением, брат мой.

Асгард едва удержался, чтобы не фыркнуть. Он не мог не вспомнить себя в этом возрасте: в те времена он до кончиков ногтей был полон такой же набожности. Хотя, будь он проклят, он не припоминал, что был таким же самодовольным.

По узким улочкам города стлался туман. Асгард поплотнее запахнул плащ, продолжая размышлять по дороге о том, что случилось за последние двенадцать лет. Казалось, в возрасте этого малого он знал уже все, но выяснилось, что ничего он не знал. Старый тамплиер брат Роберт был единственным, кто разговаривал с ним, когда Аегард изъявил желание вступить в орден. В то время Асгард был зелен и надменен и не понял, что имел в виду старик, когда сказал ему: «Ты претендуешь на великие свершения, желая стать храмовником, но пока еще тебе неизвестны строгие правила ордена. Ты видишь нас со стороны, хорошо одетых, хорошо вооруженных, на добрых конях, но ты не представляешь себе суровых ограничений и аскетизма, которых требует служение ордену. Потому что, когда тебе хочется быть на берегу моря, ты оказываешься далеко от него, и наоборот. Когда тебе будет хотеться спать, придется бодрствовать, когда ты будешь голоден, придется поститься. Можешь ли ты вынести это во славу господа и ради спасения своей души?»

Впереди Асгарда пристав трусил рысью на своей лошадке по рыночной площади. За городскими стенами отсюда можно было видеть осенние поля.

– Мы живем не в Эдинбурге, сэр Асгард, – сообщил ему юноша. – Мы разместились за городом, там, где есть земля, чтобы выращивать хлеб и овощи, и где можно практиковаться в обращении с оружием.

Асгард разглядывал затылок молодого человека, прикрытый шлемом.

Обратиться в орден тамплиеров с просьбой быть принятым в его члены было просто: человек для этого должен был верить в правоту святой католической церкви, быть рожденным в законном браке и происходить из семьи рыцарей, а также быть холостым, не состоять в других святых орденах, не ведать сомнений, оставаться сильным телом и духом и не пользоваться недостойными методами, дабы получить доступ в орден, например, никого не подкупать.

Все это звучало достаточно просто. Многие юноши, жившие на севере Франции, соответствовали этим требованиям и могли вступить в орден тамплиеров, особенно это касалось младших сыновей в семье, каким был сам Асгард. И, Пресвятой Боже, как он хотел этого! Как мечтал об этом! Ни о чем другом он и не помышлял с двенадцати лет. Тамплиеры в те времена казались ему подобными богам.

И, когда наступил желанный день, Асгард опустился на колена перед братом в своем отделении ордена и принес клятву повиновения магистру ордена в далекой Святой Земле и всем братьям высшего ранга, он поклялся хранить целомудрие, а также соблюдать все обычаи и предписания ордена, не иметь собственности, охранять, защищать и расширят Королевство Иерусалимское и никогда не допускать, чтобы христиан убивали или несправедливо лишали имущества. Он поклялся также никогда не покидать орден без разрешения.

Когда брат Гуго поднял новоиспеченных рыцарей с колен и надел на них белые с красными крестами плащи тамплиеров, поцеловал их и приветствовал их в новой жизни, Асгард испытал подлинный восторг, близкий к священному экстазу. Для него это и впрямь означало новую жизнь!

Теперь же он не мог думать о тех временах без глубокой горечи.

Безгрешный, невинный, ничем не запятнанный и в столь юном возрасте – о господи и Пресвятая Дева Мария! Что ему было нужно от этой новой жизни? Сейчас он испытывал жалость к юному дурачку, каким был тогда. Как глупо было с его стороны настолько увлечься своим новым поприщем! «Новая жизнь» для двадцатилетнего человека, даже еще не познавшего женщины, еще не отрастившего бороды, если не считать скудной растительности на щеках, столь хорошо игравшего на арфе и флейте, что его никто не мог в этом превзойти, но еще не пролившего в сражении ни капли крови.

И он не знал, как все обернется, когда вместе с другими юными рыцарями вошел в комнату, где все они разделись донага перед братьями, и те дали им по две рубашки, по кафтану с длинными рукавами, по две пары башмаков и штанов и длинную верхнюю одежду особого покроя, а также капюшоны, по два плаща, зимний и летний. Зимний был подбит овечьей шерстью. Сверх того им полагались кожаный пояс, шапка и шляпа. К этому прилагалось еще по два полотенца, постельное белье, латы, шлем, поножи и белый верхний плащ с красными крестами, меч, копье и щит, по три ножа, один из которых предназначался для еды. Каждый молодой рыцарь получал трех лошадей, в то время как приставам и солдатам полагалось только по одной лошади.

Стоя в холодной и голой комнате казарм отделения ордена в Фалэзе под взглядами братьев-тамплиеров, устремленными на него, Асгард понимал, что, несмотря на страх и охватившую его дрожь, он станет воином милостью божией, монахом и членом ордена, столь благородно посвятившего себя служению Христу и защите Святого Храма, и что вера его никогда не пошатнется.

Его несчастье, конечно, заключалось в тон, что он не слишком внимательно слушал брата Гуго, говорившего, что тамплиер никогда не будет принадлежать себе и что, когда ему захочется спать, ему придется бодрствовать, а когда он будет голоден, поститься, и что, когда он захочет остаться во Франции, его пошлют в кровавый кошмар за море, в Святую Землю, не только погрязшую в пороках и коррупции, войне и жестокости, но в чудовищных тайных преступлениях самих рыцарей Святого Храма.

Асгард не мог точно вспомнить, когда его охватила эта душевная болезнь. Возможно, в Аккре. А может быть, когда он впервые ступил на берег Палестины.

Пристав осадил коня и повернулся, чтобы взглянуть на своего спутника. Асгарду показалось, что юноша что-то сказал ему, но он не слушал его слов и не обратил на них внимания. Они уже выехали за ворота, прорубленные в высокой каменной стене, и колокол уже звонил, созывая к вечерней службе. Внезапно Асгард почувствовал голод и с удовольствием подумал о предстоящем ужине с братьями-тамплиерами.

Хотя его орден следовал правилу святого Бенедикта, рыцарям Храма дозволялось есть красное мясо и всякую иную пищу, чтобы они могли сохранить и умножить свои силы. Единственная вещь, которой теперь с нетерпением желал Асгард, был хороший ужин. Раз командор, представитель ордена, разыскал его, значит, он каким-то образом узнал, что Асгард в Эдинбурге, хотя тот намеренно не сообщал о «ввей предстоящей поездке в Шотландию. Ему не хотелось отвечать на вопросы, которые, несомненно, будут ему заданы.

Ужин тамплиеров, сразу же после вечерней службы, проходил в молчании. Ели в огромной, отделанной камнем трапезной со сводчатым потолком, от которого любой звук отдавался гулким эхом, будь то поглощение пищи, случайный скрип сапог по каменному полу или что-нибудь в этом роде. По тому, как собравшиеся за столом рыцари, их слуги и оруженосцы смотрели на Асгарда, он догадался, что им известна его репутация.

Он выпил маленькими глотками чашку козьего молока вместо вина и теперь сидел, наблюдая за сотрапезниками. Братья-тамплиеры могли глазеть на него сколько угодно – это ничего не меняло. И менее всего, что они слышали о нем, Асгарде де ля Герше, великом крестоносце, которого сам Саладин[8] назвал «подстрекателем франков» и как такового обрек смерти.

Эту историю любили рассказывать.

Ту самую, что повествовала, как вождь сарацин верил, будто в случае, если тамплиер Асгард де ля Герш будет взят в плен, осада Иерусалима захлебнется и что будто бы судьба этой осады зависела только от одного тамплиера. От него. Трубадуры славили его по всей Европе. Они пели хвалу Асгарду деля Гершу, величайшему рыцарю-тамплиеру, равного которому никогда не бывало и не будет впредь.

Когда храмовники гуськом и в полном молчании направились в круглую часовню, командор взял Асгарда за руку.

– Пойдем в мой кабинет, – сказал он и увел Асгарда от остальных братьев, собиравшихся на ночное молитвенное бдение, по коридору в свою комнату. – У нас, – сказал он заговорщическим шепотом, – есть то, что ты ищешь.

Асгард отстранился и внимательно, в упор посмотрел на командора. На мгновение ему пришла в голову безумная мысль, что тамплиеры держат здесь, в Эдинбурге, таинственную девушку, но уже в следующую секунду сказал себе, что он глупец.

Потребовалось несколько минут на то, чтобы зажечь маленькую глиняную лампу, стоявшую на столе командора. Облицованная камнем комната была полна вещичек, вывезенных с Востока. Хозяин подошел к медной жаровне и помешал угли, потом добавил еще углей из корзинки, стоявшей рядом. И лампа и жаровня были сарацинской работы, как и украшавшие выбеленные стенал гобелены с изображениями Христа и апостолов в рыцарских доспехах и верхом на боевых конях. Комната представляла собой столь обычное для тамплиеров удивительное сочетание восточной экзотики с монашеским аскетизмом.

Можно сказать, подумал Асгард, что вкус тамплиеров представлен здесь во всей красе. Он сел на скамью, и командор налил ему вина из медного сарацинского кувшина.

– Девушку, – отрывисто сказал он, – ищет не только английский король.

Асгард уклонился от ответа. Командор вернулся к столу. Это был норманн лет пятидесяти с небольшим, с бледными глазами, которые теперь буравили Асгарда.

– Скажи мне, брат, неужели ты полагаешь, что английский король мог бы послать тамплиера с поручением в Шотландию или любую другую страну и наше братство не узнало бы об этом?

Асгард опустил глаза и смотрел теперь в свою чашу с вином.

– Мне это приходило в голову.

Он знал только одно: что находится здесь по повелению короля, и не было нужды объяснять все в подробностях эдинбургскому командору ордена тамплиеров.

– Хм. – Его собеседник отвернулся, чувствуя себя уязвленным. – Генрих Плантагенет скоро узнает, что не очень-то мудро проявлять такую изворотливость. Посланец Великого магистра проскакал через всю Францию, чтобы сообщить мне о твоем прибытии.

Итак, подумал Асгард, девушкой интересуются не только король Генрих Английский и король Уильям Лев Шотландский, но и Великий магистр ордена тамплиеров. Страсти господни! Кто же она такая, и что им всем за дело до нее?

– Великий магистр, – продолжал командор, – интересуется этой девицей, Которая, если верить монахиням монастыря Сен-Сюльпис, не иначе как святая. И король Англии Генрих наслышан о ней настолько, что пожелал послать знаменитого брата-тамплиера в королевство Уильяма Льва, чтобы доставить ее ему.

Асгард снова опустил глаза.

– Наше братство служит многим монархам, мой командор. И служит по-разному.

Асгард ощутил, как под воротом его плаща выступил пот, и это было весьма неприятное ощущение.

Командор опустился на скамью и положил локти на стол. Он не снял белого верхнего плаща с красными крестами и не сбросил шерстяной накидки. Несмотря на раскаленную сарацинскую жаровню, в каменной комнате было не слишком-то тепло.

– Ясно, что они немногое тебе сказали, – заговорил он веско. – Впрочем, рассказывать-то особенно и нечего: все это только сплетни слуг и всякого сброда, который не может удержаться от болтовни, даже если монахини наложили на них обет молчания. Рассказы эти интригуют, но верить им трудно. В одной такой истории говорится, что ребёнка нашли возле монастыря и было ему не более двух или трёх дней от роду, но девочка произносила гораздо более внятные звуки, чем все новорожденные, с которыми монахини имели дело до той поры. И, разумеется, уже тогда она была несравненной красавицей.

Девочка росла и была такой послушной и милой, что к тому времени, когда научилась ходить, все монахини обожали ее и не позволили отправить ее в город, как повелевает обычай, чтобы там какая-нибудь бездетная семья удочерила ее. Они берегли девочку как зеницу ока и хотели оставить ее при себе. Они даже созвали специальное совещание, чтобы выбрать для нее имя. И перебрали множество имен, пока не нарекли ее Идэйн.

Асгард пробормотал:

– Это имя королевы Ирландии.

– Даже так? – Тамплиер бросил на него острый взгляд. – Так вот что это за имя! Но нет никаких свидетельств того, что девочка ирландского происхождения. Должно быть, сестры сами все это выдумали. Они говорят, что, когда девочка стала достаточно взрослой и разумной, монахини по своей глупости спросили ее, знает ли она, откуда явилась, и дитя ответило: «С облаков».

Асгард поднял голову и посмотрел на собеседника.

– С облаков?

– Да, сестры клянутся, что именно так она и сказала.

У командора был очень раздраженный вид.

– Признаюсь, я думаю, что они рехнулись, эти бабы. История об облаках – всего лишь плод фантазии маленькой девочки. Сироты часто придумывают разные истории о своем происхождении. Кроме того, невозможно, чтобы новорожденный ребенок знал, откуда он. Ба! Эта история с облаками только убеждает меня в нелепости всех остальных сплетен о ней!

Командор налил себе еще вина.

– Эти монахини провозгласили ее святой, – сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони, – потому что они смертельно боялись назвать ее как-нибудь еще. В конце концов лучше считать ее святой, чем ведьмой, верно?

– А есть еще какие-нибудь истории о ней? – спросил Асгард.

– Она подчиняет своей воле животных. Да, я знаю, что ты думаешь, но тому есть свидетели. В течение многих лет эта Идэйн занималась сиротами; она их наставляла, учила, следила, чтобы их кормили и чтобы им было хорошо. Еще рассказывают, что был там один бык, которого запрягали в телегу, и однажды он вырвался на волю и, так как был злобной тварью, мог наброситься на детей. Но девушка загородила их собой и, ласково разговаривая с животным, успокоила его, и, взяв за рог, увела прочь.

Асгард улыбнулся.

– В свое время я видел, как укрощали лошадей и другой скот. Это не так уж сложно, если человек привык обращаться с животными и умеет это делать.

– Умеет делать? – Собеседник повернулся к Асгарду и уставился на него. – Говорят, эта девица только посмотрела на это мычащее свирепое животное, и оно упало на колени, будто его огрели обухом! Один только ее взгляд – и бык склонил перед ней голову.

Асгард выждал с минуту, потом сказал:

– Похоже, что добрые сестры монастыря Сен-Сюльпис обычные дела превращают в чудеса.

Командор покачал головой.

– Даже пастухи, приходившие в монастырь по делу, только и делали, что без конца болтали о ней. Что у нее есть некий дар – позвать человека, и тот подчинится. Нет-нет, никто не будет клятвенно уверять в этом. Монахини словно в рот воды набрали, молчат, как устрицы, боятся, что к ним в монастырь слетятся полчища римских епископов проводить расследование. Но крестьяне, которые работают на монастырь, шепчутся, что, когда девица зовет тебя, это похоже на тихий шепот тебе на ухо, и ты не можешь не повиноваться ему.

Асгарду и прежде доводилось слышать диковинные истории о девицах, способных укрощать диких животных: весь христианский мир, как ему было известно, чтил этот символ – деву и единорога. Но тайный голос, которому нельзя противиться? Это что-то новое. И Асгард не мог удержаться от вопроса:

– Она что, околдовывает? Рассказывают истории, что те, кто этим занимается, могут околдовывать после того, как полетают по воздуху на ветках дуба или ивы. Или после того, как заставят кур перестать нестись или коров давать молоко. Гм, скажите мне, а может девушка предсказывать будущее?

Командор поставил чашу и посмотрел на Асгарда.

– Суеверие и невежество – одно и то же, брат Асгард. Наш орден никогда не попустительствовал преследованию женщин, одаренных талантами, которые нелегко объяснить. Мы не употребляем слово «ведьма», пусть им пользуются вульгарные простолюдины. Однако много есть такого, что остается нам неизвестным о естественных законах божьего мира. Если бы ты был с нами на Востоке, тебе было бы ведомо, что братство всегда старалось вникнуть в тайны господни, которых великое множество.

Асгард почувствовал, как у него слегка зазвенело в ушах. От этих слов ему стало не по себе, да и на шее у него снова выступила испарина. Он мог бы сказать командору, что жил на Востоке. Разве Саладин не дал ему прозвище, ставшее известным всем? Да, этот человек прав: братство тамплиеров в Святой Земле не стеснялось вникать в тайны господни. И до сих пор он не мог оправиться от ужаса, который эти изыскания внушали ему.

Командор заметил, что он вздрогнул, и удивленно поднял бровь.

– Старая рана, – быстро нашелся Асгард, – полученная при осаде Аккры. Она все еще беспокоит меня. – И потом добавил: – Милорд, раньше вы сказали, что у вас есть то, что я ищу.

Командор подошел к столу.

– Верно, де ля Герш, что ты прибыл сюда из Лондона по поручению короля Генриха? И цель твоя – узнать побольше о послушнице монастыря Сен-Сюльпис?

Асгард кивнул.

– В таком случае знай, что после кораблекрушения ее похитила банда шотландцев, называющих себя Санах Дху. Они служат своему вождю, некоему Константину из Лох-Этива. Они прислали ко мне гонца, чтобы сообщить, что их господин лорд Константин хочет, чтобы тамплиер, посланный королем Генрихом, явился к нему с выкупом за эту девицу. Они знают, что она нужна английскому королю и что он готов заплатить за нее большой выкуп. Много больший, чем может заплатить Уильям Лев, владеющий только королевством Шотландия и потому много беднее английского короля. Девушку держат в башне-форте на другой стороне залива. Это в каких-нибудь пятидесяти лье отсюда.

Асгард медленно поставил свою чащу, пытаясь собраться с мыслями.

– Почему бы им не привезти ее сюда? Выкуп можно заплатить и по эту сторону залива.

– Выкуп – пятьдесят золотых крон. Тамплиер сложил губы так, будто собирался свистнуть.

– Пятьдесят крон? Да они рехнулись! У меня нет таких денег, и король Генрих не даст такой выкуп, чтобы удовлетворить свое любопытство. Даже если эта девушка святая или ведьма.

Его собеседник отвернулся.

– Я пошлю с тобой оруженосца. Шотландцы Константина происходят с дальних островов, они дики, как лисы, и не придут в Эдинбург, потому что боятся, что здесь их ждет засада и плен.

Асгард поднялся. В Лондоне ему следовало бы проявить большую осмотрительность и не соглашаться на это дело. А теперь он оказался в ловушке, потому что планы двух королей и Великого магистра его ордена сошлись на этом странном деле. Чего рыцари ордена тамплиеров хотели от женщины, которую любой встречный, не задумываясь, назвал бы ведьмой? Страсти господни! И почему это все желают заполучить ее, в то время как для нее самым лучшим местом был бы монастырь Сен-Сюльпис, где монахини могли почитать ее как свою местную святую?

– А кому я ее доставлю, когда вернусь? – недоуменно спросил он. – Великому магистру тамплиеров или Уильяму Льву Шотландскому? Или тому, кому присягал на верность и обещал выполнить это задание, то есть королю Англии Генриху Плантагенету?

Эдинбургский командор тамплиеров тоже встал из-за стола и обнял Асгарда за плечи и так вместе с ним проследовал до двери.

– Найди девицу и доставь ее сюда, – сказал он Асгарду умиротворяющим тоном, – и тогда мы все уладим.

Магнус скользил на пятках вниз по поросшему травой склону холма с такой скоростью, что чуть не упал. Туман был густым, но не настолько, чтобы он не мог разглядеть с вершины холма красное пятно. Он не сомневался, что это был красный шелковый шарф Идэйн.

Он продолжал вглядываться в него, боясь потерять из виду, пока чуть не споткнулся об огромную свинью, подкапывавшую корни какого-то растения прямо у него на дороге. Залаяли собаки, и в тумане он услышал, как перекликаются люди, оповещая друг друга о вторжении чужака в их поселение.

Магнус оглядывался, стараясь понять, что представляют собой жилища, очертания которых он едва мог разглядеть в тумане. Похоже, он набрел на шотландскую деревушку. Но даже в тумане было видно, какое это жалкое место.

Ему удалось разглядеть три или четыре строения из глины и прутьев, а также нечто, похожее на сарай или амбар, и частокол из древесных стволов и сухих сучьев. Он вошел в единственные ворота этого поселения и тотчас же налетел на задние ноги гигантского борова, разлегшегося на его пути.

И тут же оказалось, что его окружили одетые в коровьи шкуры приземистые люди с черными волосами и глазами. Лица их, в том числе и тех, в ком можно было угадать женщин, были щедро разрисованы синей татуировкой.

«Она была здесь», – догадался Магнус, и сердце его учащенно забилось. Он увидел похожую на гнома довольно юную особу, хотя трудно было судить о ее возрасте, с головой, обернутой куском драгоценного красного шелка, оторванным от шарфа Идэйн.

Рука Магнуса схватилась под плащом за рукоять меча. Он оказался перед группой из четырех или пяти босоногих мужчин, направивших на него копья.

– Где другая девушка, не вашего племени? – спросил Магнус на французском и указал на женщину, голова которой была окутана красным шарфом. Ему нужна была прекрасная белокурая дева, носившая этот шарф прежде.

Толпа, к которой были обращены его слова, повернулась, как один человек, к женщине с шарфом на голове и начала ее разглядывать, будто впервые увидев. Несколько мужчин с копьями переговаривались на языке, которого Магнус никогда прежде не слышал.

Он оглянулся кругом, и сердце его упало. В толпе он заметил еще двоих женщин – одна из них была одета в свадебное синее платье Идэйн с вышивкой на вороте и рукавах, точнее, она завладела только верхней частью ее туалета. Юбка от этого наряда досталась другой – она была оторвана или отрезана от верха.

«Она погибла, – подумал Магнус. – Эти шотландские тролли раздели ее донага, забрали одежду, а ее убыли!»

Эта мысль была для него как внезапный удар ниже пояса. И тотчас же Магнус ощутил прилив такой ярости, от которой у него потемнело в глазах. Он сам убьет несколько этих скотов, прежде чем они покончат с ним!

Магнус сбросил плащ и обнажил меч. В этот момент старик, одетый в козьи шкуры, бросился на него, дико, тряся головой и размахивая руками. Кто-то схватил Магнуса, чтобы удержать его.

– Девушка! – крикнул старик на языке саксов. Он схватил Магнуса за руку и повис на ней, свободной рукой указывая куда-то. Остальные собрались вокруг него. «Девушка. Иди». Они отчаянно лопотали что-то на своем языке.

Магнус остановился. Он с трудом изъяснялся на языке саксов, так же как и остальные, которые, по-видимому, знали этот язык ненамного лучше его. Они переглядывались, не зная, как выразить свою мысль.

Одно было ясно: они хотели сказать ему, что Идэйн среди них нет. Но она не умерла, она ушла.

Чувство облегчения, которое Магнус испытал при этом известии, все-таки не умиротворило его, поэтому он направился к молодой женщине, на которой красовался шелковый шарф Идэйн, и грубо сорвал его с ее головы. Толпа издала угрожающий рев. Он поднес обрывок шарфа старику и ткнул им ему прямо в татуированное лицо.

Взгляд старика затуманился. С минуту он держал раскрытыми ладони с синими от татуировки пальцами, показывая цифру десять. Потом сделал из пальцев фигуру, похожую на лошадь, и показал, что та ускакала галопом.

Магнус почесал в затылке. О чем это может говорить? Значило ли это, что десятеро всадников привезли Идэйн в эту деревушку, а потом ускакали вместе с ней?

Да поможет ему господь, он так хотел верить, что Идэйн жива!

Старик протянул руку и дотронулся до шелкового лоскута в кулаке Магнуса, потом поманил одну из своих одетых в шкуры женщин, и она выступила вперед. Женщина была одна из самых молодых, с лицом, сильно изукрашенным синей татуировкой и курносым носом. Она остановилась и стояла, украдкой бросая на Магнуса кокетливые взгляды.

Старик поднял руки над головой и топнул ногой, потом дважды повернулся вокруг своей оси, изображая бойца, воина, всадника, одного из тех, кто промчался через их деревню. Потом остановился и посмотрел на Магнуса.

И вся деревня смотрела на Магнуса, который, поколебавшись некоторое время, кивнул. Да, ему казалось, что он понял, что ему хотели внушить.

Старик взял кусок красного шелка и возложил на голову девушки, а потом резким движением сорвал его. С шарфом в руке он, невесело смеясь, пробежал некоторое расстояние. Потом столь быстрым движением, что Магнус едва заметил его, бросился на девушку и разорвал кожаный жилет у нее на животе. Не то булавка, не то шнуровка, удерживавшие его, поддались, и полные груди девушки оказались на свободе. Старик едва прикоснулся к ним рукой, потом махнул, все еще продолжая смеяться.

Он снова показал десять пальцев. Десять всадников. В качестве особой любезности Магнусу он последовательно указал на женщин, на которых были надеты части брачной одежды Идэйн. Копьеносцы, возбужденные этой сценой, кричали друг на друга.

Магнус устало прислонился к углу ветхого амбара. Пресвятая Матерь Божия, ему казалось, что он правильно понял мимическое представление главы племени. Девушку, которую он ищет, привезли сюда десять верховых. Они доставили ее в эту деревушку, чтобы обменять на пишу и воду, по-видимому, вскоре после того, как похитили, когда он спал на берегу.

Оказавшись в деревне, если он правильно понял пантомиму старика, они раздели Идэйн донага, чтобы осмотреть ее.

Мысль об этом вызвала бешеную пульсацию крови в висках Магнуса. До этой минуты он не сознавал, насколько драгоценным стало для него ее тело после того, как она отдалась ему. Он вспоминал ее изящные ноги, золотистый живот и груди, вспоминал ее светящееся тело. И его сводила с ума мысль о том, что ее выставили перед глазеющими на нее сельчанами, перед всеми, кто желал на нее взглянуть, потому что разбойникам надо было убедиться, что она прекрасна!

Магнус поднял дрожащую руку и потер воспаленные глаза. Эти отбросы, кем бы они ни были, воображали, что могут безнаказанно осквернять Идэйн своими взглядами, но им еще было неизвестно, какой урок он собирается им преподать! Он догонит их и добрую часть ночи проведет, выковыривая кинжалом их бесстыжие глаза.