— Ховард, — сказал он, — не знаю, как там работает твоя штука и можно ли вообще назвать ее аэропланом. Но вынужден признать, что, когда ты взлетел, ты двигался быстрее пули. Если ты мне объяснишь…
      — Все, что ты захочешь, — самодовольно сказал Фармен.
      — Как ты можешь летать, если не чувствуешь ветер на лице?
      Фармен хотел было рассмеяться, но на лице у Блэйка не было и тени улыбки. Он был серьезен. Для него это не было шуткой.
      С трудом Фармен подавил смех.
      — Мне не нужен ветер. Наоборот, если стекло разобьется, я могу погибнуть. Всю информацию я получаю от приборов.
      Он видел, как на лице Блэйка появилось недоверчивое выражение. Фармен поднялся, слегка качаясь от выпитого.
      — Пойдем, я покажу тебе кабину.
      Блэйк жестом указал ему на стул.
      — Я видел твою кабину. У тебя там столько всего, что у тебя и времени не будет, чтобы глядеть по сторонам. Можно ли вообще на звать это полетом. С таким же успехом ты мог бы сидеть за письменным столом.
      Фармену и самому иногда приходили в голову подобные мысли. Но все эти приборы были необходимы, чтобы управлять таким самолетом, как «Пика-Дон». Он не знал, стал бы он учиться на летчика, если бы ему сразу сказали, как это все будет на самом деле.
      — Ты еще назови его подводной лодкой, — сказал он без особого сарказма. — Ты скажи, летал я или нет?
      В ответ Блэйк лишь пожал плечами.
      — Сначала ты завис, как воздушный шар. Если бы я не видел это собственными глазами, я бы никогда не поверил. Внезапно ты полетел на меня, как пушка. Признаться, ты напугал меня. Никогда я не видел еще ничего, что двигается с такой скоростью. Не успел я развернуться, как тебя и след простыл. Если бы мы вели с тобой воздушный бой, ты мог бы прошить меня очередью, а у меня не было бы времени ни на один выстрел.
      На стол упала тень. Они подняли головы.
      — Действительно, мсье, — сказал Деверо, — ваша машина сможет без риска атаковать любую цель. Мне трудно понять, как она может летать с такими маленькими крыльями или как она может подниматься вертикально в воздух, но я видел все это своими глазами. И этого достаточно. Я хочу извиниться, что нас не было здесь в момент приземления.
      Итак, он все таки произвел на них впечатление.
      — А куда вы все улетели? Я полагал, что патрулирование начнется только со второй половины дня.
      Подвинув стул, Деверо сел рядом с Блэйком. Он осторожно поставил стакан с вином на стол.
      — Действительно, мсье. Но мы услышали пушечную стрельбу на фронте. А в этих случаях наш долг подняться в воздух и помогать своим войскам.
      — А я не слышал никаких пушек, — сказал Фармен. — Когда я вернулся, тут было так тихо, как на бар-мицве в Каире.
      И тут же по их лицам он понял, что шутка не дошла до них. Да, они много о чем еще не слышали.
      — Что самое странное, — сказал Деверо, — когда мы подлетали к линии фронта, пушки уже смолкли, а в небе не было ни одного самолета, кроме вашего. Мы пролетели километров пятьдесят вдоль линии фронта, но никаких признаков боевых действий не заметили. Когда мы вернулись, я связался с командирами, и они подтвердили, что все было тихо. И пушки не стреляли, ни наши, ни немецкие. Довольно странно, тем более, что некоторые утверждают, как слышали пушечную канонаду в нашем секторе. Но как видите… — Он указал на ясное небо. — Грома не могло быть.
      Он произнес все это с наивным непониманием маленького мальчика, еще не познавшего тайн природы. Фармен внезапно рассмеялся, и Деверо заморгал от удивления.
      — Извините, — сказал Фармен. — До меня только что дошло. Это вы не канонаду слышали, а меня.
      — Вас, мсье? Не понял шутки.
      — Никакая это не шутка. Вы слышали мой самолет. Когда он преодолевает звуковой барьер, то слышится нечто наподобие взрыва. — Он смотрел на их лица. — Вы мне не верите?
      Стакан Деверо был пуст. Блэйк встал, держа в руке свой пустой бокал. Он потянулся за стаканом Деверо, но тот убрал его руку.
      Блэйк пошел к бару только со своим бокалом.
      — Я не думаю, что смогу понять принцип действия самолета, — сказал Деверо. — Но теперь, когда вы показали, на что он способен…
      — Это всего лишь небольшая часть, — ответил Фармен.
      — Да. Но того, что мы увидели, достаточно, чтобы покончить с Бруно Кайзерлингом.
      — Мой самолет способен на это, — сказал Фармен.
      — Будем надеяться, — сказал Деверо, позволив себе небольшую улыбку. — В любом случае, надо попробовать. Если вы скажете, куда можно прикрепить пулемет…
      — Мне не нужны пулеметы, — заявил Фармен.
      — Но, мсье, на аэроплане должно быть оружие. Аэроплан без пулемета, все равно, что тигр без зубов и когтей.
      От мысли, что на носу «Пика-Дона» могут укрепить пулемет, ему стало не по себе.
      — У меня есть свое вооружение, — сказал Фармен. Вернулся Блэйк и поставил свой стакан на стол, слегка расплескав бренди. Пулеметы снизят аэродинамические качества самолета. Он, возможно, и летать с ними не сможет.
      — Аэро… что? — спросил Блэйк. — О чем это ты говоришь?
      Фармен наклонился вперед.
      — Послушайте. Вы видели мой самолет, ладно. Видели там возле шасси балки?
      — Я видел, — сказал Деверо.
      — На каждой из них крепится ракета. Одной из них достаточно, чтобы уничтожить целую эскадрилью.
      — Да? И сколько там таких ракет? Восемь?
      — Шесть, — ответил Фармен. — Сколько эскадрилий у немцев в этом секторе?
      — Две, — сказал Деверо. — Но, мсье, люди, которые оснащали ваш самолет, вряд ли понимали что-нибудь в воздушном бое. Надо обладать особой меткостью, чтобы даже шестью ракетами сбить один самолет. Надо помнить, что аэропланы движутся, а не висят неподвижно, как воздушные шары. Часто я тратил сотни патронов, так ни разу и не попав в противника. И то, что вы собираетесь вступить в бой, имея возможность выстрелить в неприятеля всего шесть раз… Это сумасшествие. Вряд ли это увенчается успехом.
      — Я не просто выпущу их, — ответил Фармен. Как он мог все объяснить? — Мой самолет настолько скоростной, что оружейные системы не могут полагаться на человеческие чувства. Мои ракеты сами находят свою цель. Они…
      По их лицам он понял, что они не верят ему.
      — Послушайте, — сказал он. — Я показал вам, что мой самолет делает то, о чем я вам рассказывал. Он быстрее любого вашего аэроплана. И поднимается гораздо выше. А теперь дайте мне достаточно топлива, чтобы вступить в бой с Кайзерлингом, и я покажу, на что способны мои ракеты. Они сотрут его в порошок в мгновение ока.
      — Бруно Кайзерлинг опытный пилот, — сказал Деверо. — Это человек, которого невозможно убить. Мы пытались это сделать. Все пытались. Сколько он сбил наших пилотов и сколько еще собьет, пока не окончится война. Так что не рассчитывайте особенно на свое оружие.
      — Дайте мне только керосина на один полет, — сказал Фармен.
      — Только на один полет. Об остальном я сам позабочусь. — Волноваться ему было не о чем. Воздушный бой между аэропланом времен первой мировой войны и истребителем середины двадцатого века похож на схватку человека и гориллы.
      — Но, мсье, у вас же есть керосин, — слегка удивился Деверо. — Мы вам дали почти две тысячи литров.
      Фармен покачал головой.
      — Я его сжег. Керосина, который остался в баках, хватит разве что на то, чтобы наполнить ваш стакан.
      Деверо посмотрел на свой пустой стакан.
      — Мсье вы шутите.
      — Это не шутка, — сказал Фармен. — «Пика-Дон» летает со скоростью ракеты, но ведь это не просто так. Может быть, вы знаете, что такое закон сохранения энергии. Это просто ненасытная машина.
      Воцарилась тишина. Молчали не только за их столиком, но и за остальными тоже. Фармен подумал, что эти летчики, возможно, понимали по-английски лучше, чем он думал. Блэйк отпил изрядный глоток бренди.
      — И сколько керосина понадобится?
      — Десять тысяч галлонов на час—полтора.
      Снова воцарилась тишина.
      — Мсье, — наконец сказал Деверо. — И простое топливо достать не так уж просто. Сейчас я попытаюсь взвесить возможное уничтожение Бруно Кайзерлинга — что является нашим всеобщим желанием — и объяснение, для чего мне понадобится такое количество парафинового масла для кухни. К тому же у меня до сих пор есть сомнения в успехе вашей миссии. Мне придется взять с вас слово, что это парафиновое масло необходимо вам для полета.
      — Могу поклясться на Библии.
      — Ладно, — криво улыбнулся Блэйк. — Но как вы обоснуете необходимость получения сорока тысяч литров керосина?
      Деверо склонил голову, как бы слушая голос, который шептал ему на ухо.
      — Думаю, придется сказать часть правды. Что мы испытываем новое оружие, для которого требуется парафиновое масло.
      — И какое оружие это может быть? — спросил Блэйк.
      — Если им понадобятся детали, — наклонился вперед Фармен, скажите, что вы заполняете им старые бутылки из-под вина и засовываете внутрь тряпку. Прежде чем бросить бутылку в немцев, вы поджигаете конец тряпки, торчащей из бутылки. При ударе бутылка разбивается, поливая все горящим керосином.
      Блэйк и Деверо переглянулись. На их лицах расцвела улыбка.
      — Думаю, это пойдет, — сказал Блэйк, потирая рукой подбородок. — Как это раньше никто не додумался до этого?.
      Впервые он воспринял что-то с энтузиазмом. По крайней мере, это было оружие, которое он понимал.
      — Бутылки лучше заправлять бензином, — сказал Фармен. — Это называется коктейль Молотова.
      — Мсье Фармен, — сказал Деверо, — мы обязательно испробуем это. — Он встал, держа в руке пустой стакан. — Анри! Еще вина.
      Через, два дня стали привозить керосин. Партии были неравномерными. То привозили несколько бочек, то целыми грузовиками. Керосин не был стратегическим продуктом, это была всего лишь жидкость, используемая для кухонных нужд. Его нельзя было заказать на ближайшем складе, как в эпоху сверхзвуковой авиации. Это все равно, что армии Чингис-хана понадобилось бы несколько тысяч фунтов пороха.
      Июнь перешел в июль. Пригревало летнее солнце. День за днем Фармен фильтровал керосин своими самодельными приспособлениями. От запаха керосина болели легкие и раскалывалась голова. Иногда его тошнило до такой степени, что он не мог есть.
      Один день сменял другой. Свободного времени у Фармена почти не было. Изредка он поднимал голову, когда слышал шум возвращающихся аэропланов. Он видел самолеты, крылья которых были изорваны в клочья. Он видел, как однажды, не долетев до земли, самолет развалился в воздухе и пилот погиб. Он видел, как однажды пилот посадил свой самолет, вырулил его на стоянку и умер от потери крови, когда пропеллер еще продолжал крутиться. А сколько раз он вместе с другими смотрел в небо, ища там самолеты, которые уже никогда не вернутся.
      Несколько дней керосин не привозили. Он использовал это время, чтобы побольше узнать про немцев — их тактику, возможности самолетов. Большинство фактов, которые он узнал, ему были не нужны. По сравнению с «Пика-Доном» немецкие самолеты были почти неподвижными целями. Но имея в баках всего десять тысяч галлонов керосина, ему неплохо было бы знать, в каких районах чаще всего появляются немецкие аэропланы и в каком составе. У него будет время только на то, чтобы подняться в воздух, прицелиться, выпустить ракету и вернуться на базу. Надо было распланировать все по минутам.
      — Они обычно держатся возле своей линии, — сказал он Деверо. — Вот и хорошо. Когда я поднимусь, надо, чтобы вы убрали все свои аэропланы. Я должен быть уверен, что самолеты, которые я обнаружу — немецкие. У меня не будет возможности разглядывать их.
      — Это просто невозможно. Более того, неразумно, — сказал Деверо. Его шарф развевался на ветру. — Наши самолеты должны постоянно находится во всех секторах, чтобы прикрывать аэропланы, ведущие разведку. Если там не будет наших патрулей, противник нападет на эти аэропланы. Возможно, мы и уберем на час самолеты из того сектора, где в то время не будет наших разведчиков. Это будет достаточно?
      — Не совсем, — ответил Фармен. — Вы патрулируете фронт между швейцарской границей и Вогезами, так?
      — Этим занимаются несколько эскадрилий.
      — Ясно, значит их тоже надо предупредить. На сколько миль тянется линия фронта? Пятьдесят? Семьдесят пять?
      — На пятьдесят один километр, — ответил Деверо.
      — Отлично. Я буду летать в 2 числа М. Таким образом, я пролечу это расстояние за три минуты. Только на разворот мне потребуется двадцать миль. Я сам буду патрулировать весь фронт.
      — Так быстро? Вы не преувеличиваете, мсье?
      — На высоте в шестьдесят тысяч футов я могу летать в два раза быстрее. Но я буду на высоте в сорок тысяч. Плотность воздуха там гораздо больше.
      — Понятно, мсье.
      Фармен не был уверен, поверил ли ему француз.
      — Боюсь, мсье, вы все же не учли всех факторов. Даже если вы будете патрулировать вдоль всего фронта, то это будет лишь до тех пор, пока вы не встретите немецкий аэроплан. Тогда вам придется атаковать его, и вуаля, завяжется воздушный бой. А немцы не летают по одному, обычно вылетают четыре или пять самолетов. Кто же будет прикрывать наших разведчиков в это время?
      — Я хочу, чтобы во время моего полета в воздухе не было даже разведчиков, — твердо сказал Фармен. — Я уничтожу всех, кто будет в тот момент находиться в небе. Так что разведчиков придется убрать. В любом случае, мне понадобится не более пяти минут с момента обнаружения самолетов противника до пуска ракет. Затем я возобновлю патрулирование.
      В это время послышался шум приближающихся аэропланов. Деверо пристально вглядывался в небо.
      — А вы не подумали, мсье, что немцы будут спокойно смотреть, как вы стреляете по ним ракетами? Все они опытные мастера воздушного боя. И даже если каждая ракета попадет в цель, то вы можете сбить только шесть аэропланов.
      — Они и не заметят меня, — сказал Фармен. — Они и удивиться не успеют. К тому же одной ракеты хватит… — Он сделал красноречивый жест рукой. — Единственное, о чем я вас прошу — уберите на пару часов все свои самолеты. С десятью тысячами галлонов я все равно не продержусь в воздухе больше полутора часов. Разве я много прошу? Всего два часа.
      В небе были видны приближающиеся аэропланы. Два шли впереди, а третий следовал за ними, постоянно теряя высоту и набирая ее снова. Фармен не знал, сколько самолетов ушли на патрулирование в этот раз, но обычно это было не менее четырех самолетов. Опять сегодня в столовой будут пустовать стулья.
      Первый самолет пошел на посадку. Его нижнее крыло было изорвано в клочья, трепыхавшиеся но ветру, как флаги. Переднее колесо вихлялось из стороны в сторону. Когда аэроплан сел, шасси отвалилось. Крыло задело землю, и через секунду аэроплан превратился в бесформенную груду обломков, из которой торчало хвостовое оперение. Люди побежали по полю. К небу стал подниматься столб густого черного дыма. Через мгновение это был вздымающийся ад. Никто не мог приблизиться к горящему аэроплану. Пилота уже не было видно. Второй аэроплан приземлился невредимым.
      Деверо посмотрел на Фармена.
      — Нет, мсье, — сказал он. — Вы просите совсем немного. Это мы слишком много требуем от людей.
      Фармен поднял «Пика-Дона» с аэродрома, когда только занималась заря. Истребитель неуклюже взлетел. Что ж, та бурда, которой он его поил, отличалась от обычного меню истребителя. Он набрал высоту 8 000 футов, прежде чем перейти в горизонтальный полет. На трех тысячах он преодолел звуковой барьер. Указатель числа М показывал 1,25.
      Солнце взошло, когда «Пика-Дон» летел на высоте 20 000 футов. Воздух был кристально чист. Где-то внизу две армии стояли друг напротив друга. Это длилось более четырёх лет. Фармен поднял самолет до 40 000 футов и принялся за патрулирование, делая «восьмерки» от швейцарской границы до вершины Вогезов. Он непрерывно наблюдал за индикатором кругового обзора, ожидая, когда там появится отметка от немецкого самолета.
      В хорошие для полета дни немцы обычно вылетали на патрулирование, чтобы перехватить разведывательные аэропланы, которые французы тоже поднимали в такие ясные дни. Наверняка во главе патруля будет Бруно Кайзерлинг. Фармен внимательно наблюдал за зоной, где находился немецкий аэроплан. Когда немецкие аэропланы взлетят, их немедленно обнаружат радары «Пика-Дона». Глядя на экран, он продолжал выписывать «восьмерки», ожидая появления на экране отметки от цели. Он уже два раза пролетел над линией фронта, но самолетов противника не было видно. Вообще на экране не было никаких самолетов, хотя французская эскадрилья, вылетела раньше его, чтобы наблюдать за обещанным боем. Горючего оставалось всего на шесть или семь «восьмерок», а затем он будет вынужден вернуться на свой аэродром.
      И опять неделями фильтровать керосин? Он еще два раза пролетел вдоль линии фронта. Ничего. Что ж, он сам их найдет. Поискав на экране немецкий аэродром, он стал снижаться. У него шесть ракет. Достаточно будет одной, чтобы полностью разрушить их взлетную полосу.
      Он опустился до высоты 20 000 футов, когда заметил немецкие аэропланы. Ровным строем они летели на север. Фармен бросил взгляд на экран — никаких отметок от самолетов.
      К черту взлетную полосу! Теперь у него есть противник. Фармен круто развернулся, чтобы оказаться позади строя немецких аэропланов. В результате маневра он уже не наблюдал их визуально, но радар покажет ему, где они находятся. Теперь можно было не спешить.
      Но на экране радара было пусто. Тогда он попытался обнаружить их при помощи радара захвата цели. Опять ничего нет.
      Но он знал, что аэропланы где-то рядом, и в следующий момент увидел их перед собой. Они были похожи на маленьких черных мух, только мухи не летели строем. Достаточно, чтобы рядом с ними взорвалась одна ракета, и…
      Но на радаре захвата цели не было никаких отметок. Придется стрелять визуально. Фармен подал питание к взрывателям ракет номер один и шесть. Немецкие аэропланы, казалось, неподвижно висели в воздухе.
      Он произвел пуск с четырех миль. Фармен определил расстояние на глаз. Немецкие аэропланы казались точками, но это было неважно. Ракеты с тепловыми головками могли найти цель на расстоянии в десять раз больше этого. Фармен почувствовал, как тряхнуло самолет, когда ракеты сошли с направляющей. Он резко развернулся, стрелой пошел вверх и через несколько секунд был уже на высоте 45 000 футов. Ракеты прочертили свой путь на экране и ушли за край.
      Это означало, что они ушли далеко за Вогезские горы. Фармен ничего не мог понять. Он направил ракеты прямо на строй, взрыватели были напитаны, боеголовки взведены. Ракеты должны были разнести в щепки все немецкие аэропланы. Но этого не произошло.
      Фармен развернул самолет. На приборе он нашел то место, где раньше находились аэропланы. Их до сих пор не было видно на экране радара. Но они все еще были в воздухе, и у него оставались четыре ракеты. Ракеты один и шесть самоликвидировались, когда у них вышло топливо. Фармен направил истребитель. Уж в этот раз он не промахнется.
      Немецкие аэропланы были в десяти милях. Фармен вдвое сократил это расстояние и запустил ракеты два и пять. Через две секунды он выпустил ракеты три и четыре. Взяв ручку на себя, он резко ушел вверх. Противоперегрузочный костюм стальными пальцами сдавил его тело, и отпустил, когда Фармен выровнял самолет. Он посмотрел на экран, чтобы сориентироваться. На экране были видны четыре ярких следа от ракет.
      «Взрывайтесь! — мысленно приказал он. — Взрывайтесь!»
      Но этого не произошло. Ракеты снова улетели за горы, где механизм самоликвидации взорвал их в установленное время. А немецкий патруль, как ни в чем не бывало, продолжал свой полет. Экран радара по прежнему был пуст. От отчаяния Фармен выругался. Как же он раньше об этом не подумал. Для радара эти аэропланы были невидимыми. Металла в них не хватило бы и на изготовление консервной банки, вот почему радар не замечал их. По этой же причине не сработали тепловые головки. Ракеты могли пройти сквозь строй так оно, скорее всего, и было, — а взрыватели не среагировали на аэропланы. Для ракет они были все равно, что воздух. С таким же успехом он мог стрелять по луне.
      Фармен повернул на запад, возвращаясь на базу. На экране он увидел ароплан и начал снижение. В баках оставалось еще достаточно горючего. В голову ему пришла мысль о динозаврах — их тела превосходно служили им в свою эпоху, но настали новые времена, и гиганты не смогли приспособиться к изменившейся обстановке. Поэтому динозавры и вымерли.
      «Пика-Дон» был летающим тираннозаврусом рекс в мире, где он мог питаться только мухами.
      — Да, мы все видели, — сказал Блэйк. Он сидел, прислонившись к стене ангара, держа в руках бутылку с вином. Ярко светило солнце, зеленела трава, дул ветерок.
      Эскадрилья вернулась через полчаса после, приземления Фармена. Нехотя Фармен подошел к Деверо.
      Француз повел себя тактично.
      — Видите, мсье, ваши ракеты оказались неподходящим оружием для воздушного боя. Но если вы покажите нашим механикам, где установить пулеметы, то…
      — «Пика-Дон» летает быстрее пули, — перебил его Фармен. Он принялся выдалбливать кусок грязи, застрявшей между колес. Грязь затвердела, и это удалось ему только с третьего удара. — Я слышал про одного парня, который подстрелил себя собственными пулями. А его самолет был не такой быстрый, как мой. — Он покачал головой, глядя на свой истребитель. Хотя «Пика-Дон» и выглядел угрожающе, он был абсолютно беспомощным.
      Часов в одиннадцать Блэйк принес бутылку вина от Анри. Это было простое крестьянское вино, но оно было кстати. Сидя в тени, они пили, передавая бутылку друг другу.
      — Тебе надо подойти к ним поближе, прежде чем открывать стрельбу, — сказал Блэйк. — Не знаю, где ты учился воздушному бою, но видно, что учился неважно. Стреляя с расстояния в несколько миль, ты никогда не попадешь в противника.
      — Я думаю, что попаду, — ответил Фармен. — У меня такие ракеты, что лучше находиться на пару миль от того места, где они взорвутся.
      — Опять шутишь? — Блэйк выпрямился и посмотрел Фармену в глаза. — Шрапнель не разлетается так далеко.
      Фармен отпил вина из бутылки.
      — Мои ракеты смогли бы причинить больше разрушений, чем обычная шрапнель. Если бы они сработали.
      — Но какой смысл стрелять, если противник далеко? — опять сказал Блэйк.
      Бесполезно было снова пытаться объяснить ему принцип самонаведения ракет. К тому же они не сработали. Теперь то он понимал, почему так произошло. Их головки захвата могли обнаружить тепловое излучение от реактивных двигателей. А все немецкие аэропланы были оснащены поршневыми моторами. Того мизерного количества тепла, которое от них исходило, было недостаточно для ракет. Если он что-то и сможет сделать на этой войне, ему надо забыть о «Пика-Доне».
      — Гарри, я хочу, чтобы ты научил меня летать на твоем самолете.
      — Что?
      — Мой самолет теперь бесполезен. У него не осталось зубов. Вести воздушный бой я теперь смогу только на таком самолете, как у тебя. Я, конечно, налетал больше, чем все вы вместе взятые, но я не знаю приборов, установленных в твоем… — Он чуть не сказал «воздушном змее». — Покажи мне, как на нем летать.
      Блэйк пожал плечами.
      — В принципе все самолеты одинаковы. Ко всем им надо приспособиться. На «ньюпорах» нельзя пикировать — с крыльев тут же срывает брезент. А вообще ты можешь научиться управлять им, только когда сам полетишь на нем.
      Они подошли к «ньюпору» Блэйка. Он выглядел таким же надежным, как модель «форд-Т». Фармен никак не мог залезть в кабину, пока Блэйк не показал ему, за что надо хвататься. Он плюхнулся на жесткое сидение. Встав на деревянный ящик, Блэйк перегнулся через край.
      Фармен положил руку на ручку управления. Это была простая палка между колес. Он попытался пошевелить ей, но это было все равно, что двигать ложкой в застывшем желе.
      — Это всегда так? — спросил он.
      — Со временем привыкаешь, — ответил Блэйк. — Хотя в полете двигается гораздо плавнее.
      Фармен посмотрел на приборы. Перед ним, располагались несколько циферблатов. Лишь один из, них был крупнее остальных и располагался в центре. На приборах были надписи на французском.
      — Это давление масла, — сказал Блэйк, постучав по центральному прибору. — Это обороты, это — топливная смесь.
      — Давление масла? Разве это так важно?
      Блэйк подозрительно покосился на него.
      — Сколько, ты говоришь, налетал? И не знаешь, зачем надо давление масла?
      — Я никогда не летал на самолете с таким двигателем, — сказал Фармен. — У «Пика-Дона» совсем другой принцип работы. А это очень важно?
      — Без этого мотор не будет нормально работать.
      — А это — топливная смесь, да? — Фармен показал на другой прибор. Он уже не стал спрашивать, важно этот или нет. На какой смеси работал мотор, тоже было непонятно.
      — Ага, — ответил Блэйк. — А это твой компас. Хотя не стоит слишком доверять ему. Это — высотомер.
      Эти приборы, по крайней мере, были Фармену знакомы.
      — А выше ты летать не можешь? — нахмурился Фармен, посмотрев на максимальное показание высотомера.
      — Это не футы, а метры, — объяснил Блэйк. — Я могу забираться на любую высоту, было бы чем дышать. Шестнадцать… восемнадцать тысяч футов. — Он снова указал на приборную доску. — Вот зажигание, вот управление мотором, а это — регулятор топливной смеси.
      Фармен потрогал ручки, стараясь привыкнуть к ним. Его рука наткнулась на меленькую свинцовую болванку, висящую на шнурке.
      — Странный у тебя амулет.
      — Да уж, — рассмеялся Блэйк. — Без него я не знал бы, лечу я нормально или вверх ногами.
      — А… — сказал Фармен, чувствуя себя идиотом.
      — Этим рычагом, — продолжал объяснять Блэйк, — управляешь тягами. Натягиваешь или ослабеваешь проволоку в зависимости от того летишь ты или идешь на посадку.
      — Зачем это нужно?
      — В противном случае ты рискуешь развалиться на куски в совершенно не подходящий момент.
      — А… — Летать на «ньюпоре» оказалось не таким простым делом, как ему казалось раньше. Это было все равно, что сесть на лошадь после того, как всю жизнь проездил на машине. — В моем, самолете таких проволок нет.
      — А чем тогда скрепляется твой самолет? — спросил Блэйк.
      Фармен не стал ничего отвечать. Он вспомнил, что может водить машину, и уверенность вновь вернулась к нему. Этот «ньюпор» был совершенно не похож на «Пика-Дон», но его двигатель почти не отличался от мотора его «шевроле» 1972 года. Может, он был примитивнее, но работал на том же принципе. Так что с бензиновым мотором он справится.
      — Как запустить эту штуку? — спросил он.
      Через полминуты он уже смотрел на вращающийся пропеллер.
      Струя воздуха ударила ему в лицо, а от выхлопа его чуть не стошнило. Стрелка на указателе давления масла дрогнула. Фармену вдруг пришло в голову, что его «шевроле» был раза в три мощнее этого аэроплана.
      Блэйк протянул ему шлем и очки.
      — Рули, пока не почувствуешь момент, — прокричал ему Блэйк.
      Фармен кивнул, и Блэйк выбил колодки из-под колес. Не успел Фармен опомниться, как «ньюпор» понесся вперед.
      У аэроплана не было тормозов, и, когда Фармен прибавил газу, самолет с бешеной скоростью запрыгал на ухабах. Стрелка спидометра резко пошла вправо. Если не принимать во внимание тряску и отвратительный запах, все это было похоже на ведение машины.
      Хвост пошел вверх. Это испугало Фармена, и он инстинктивно потянул на себя ручку управления. Тряска прекратилась, и самолет оказался в воздухе. Он прибавил газу и попытался выровнять аэроплан. Фармен не мог поверить, что он смог лететь на такой скорости. На своем «шевроле» он разгонялся гораздо быстрее.
      Поле закончилось, и теперь впереди виднелся холм. Фармен хотел свернуть, но «ньюпор» сопротивлялся. Тогда он чуть сбавил скорость. Фармену удалось преодолеть холм, едва не зацепив его колесами. Но скорость упала. Стрелка спидометра двигалась к нулю. Фармен попытался выровнять самолет, но без индикатора авиагоризонта сделать это было крайне сложно. Настоящий горизонт плясал у него перед глазами. Фармен двинул ручку в сторону. Аэроплан сразу же подчинился команде, но одновременно резко пошел вниз. Обливаясь потом, Фармен рывком поставил ручку на место. Трудно было понять, как человек мог управлять такой телегой.
      Земля неслась ему навстречу. Шум мотора изменился. Пропеллер замедлил вращение. Лихорадочно Фармен пытался выбрать место для посадки, но кроме сада ничего не видел. Его выворачивало наизнанку, к тому же в нос била вонь от выхлопных газов. Долгое время — хотя на самом деле это заняло несколько секунд — единственное, что он слышал, так это свист ветра в ушах. Затем «ньюпор» рухнул на деревья. Затрещали ветки и ломающиеся крылья. Аэроплан завис на кронах, не долетев до земли. Ветер раскачивал деревья, и «ньюпор» качался вместе с ними. Фармен выключил зажигание, чтобы избежать пожара, и стал подумывать, как теперь ему спуститься вниз.
      Он увидел Блэйка, с которым было еще человек шесть, когда выходил из сада. Они подошли к «ньюпору». Блэйк зло выругался и пошел прочь.
      Фармен сначала бросился за ним, но потом передумал. Хрустнула ветка, и аэроплан еще на метр приблизился к земле. Бросив последний раз взгляд на изуродованный самолет, Фармен пошел вслед за Блэйком. Путь домой показался ему необычно долгим.
      Блэйку дали другой «ньюпор». В эскадрилье было несколько запасных аэропланов. Их прислали из другой эскадрильи которая теперь летала на «Спэйдах». Но на этом участке фронта, где боевые действия были не такими активными, «ньюпоры» были в самый раз. Два дня Блэйк вместе с механиками возился с новым самолетом.
      А Фармен слонялся вокруг «Пика-Дона», пытаясь найти способ, чтобы тот приносил хоть какую-нибудь пользу. Можно, конечно, было укрепить пулемет, если снять систему инфракрасных датчиков. Но куда девать пулеметную ленту. Каждый квадратный дюйм «Пика-Дона» был до отказа заполнен жизненно важным оборудованием.
      К тому же при скорости в два числа М отверстия в несколько сантиметров достаточно, чтобы самолет развалился на куски.