Фата-Моргана - ФАТА-МОРГАНА 7 (Фантастические рассказы и повести)

      «Пусть я умру, как мой отец, в бою, — подумал он, — в борьбе с чем-нибудь настоящим. Дайте мне оценить моего противника. Достойный ли это враг?»
      Оценить!
      У него вырвались слова клятвы. Вилер спросил, что он этим хотел сказать, но Руварац пропустил его вопрос мимо ушей. Губы пилота беззвучно шевелились, невидящие глаза были устремлены на звезды.
      Затем он с треском включил тумблер мазера и пролаял:
      — Хэллоу, «Шикари». Это я. Соедините меня с навигатором Шэ, и пусть он приготовится сделать некоторые серьезные расчеты.
 
      Ждать было тяжелее всего. Командир Натан еще больше высох и поседел, пока тянулись часы ожидания. Тягучая тишина заполнила все отсеки корабля. Все члены экспедиции виновато поглядывали друг на друга и отводили глаза, стараясь чем-нибудь заняться, чтобы время шло побыстрее. Янис Фальконе сидела рядом с Маурой O’Кейси, но казалось, от всех остальных ее отделяла глубокая стена, сквозь которую не могли проникнуть ни слова, ни жесты.
      Пот градом струился со склонившихся над приборами Шэ и его сотрудников. Но ни один телескоп не мог достать на таком расстоянии корабль-носитель, локаторы потеряли его и не могли засечь снова, то же самое можно было сказать о лазерном сканере. Корабль летел на Ахерон, и единственный свет, сопровождающий его, был огонь факела его ракетного двигателя.
      На Ахерон, вниз, к сердцевине солнца, где давление достигало миллионов атмосфер, температура — миллионов градусов, где с атомов были сорваны электронные оболочки и ядра притягивались друг к другу с такой силой, что сливались, выделяя чудовищную энергию. И все это для людей было призрачным, неощущаемым, нереальным. А реальность состояла в грохоте двигателей, дрожи переборок, варварских перегрузках, вызванных ускорением и притяжением массы, близкой к солнечной.
      Можно представить себе Рувараца среди этого ада: глаза прикованы к приборам, пальцы впились в клавиатуру, пот стекает по коже, собственный вес стал невыносим. И все-таки он должен управлять кораблем, управлять с ювелирной точностью, используя рассчитанные для него векторы сдвига, сознавая, что данных для расчета мало, что все держится на теоретических выкладках и может оказаться ошибочным.
      Можно представить себе: Вилер сидит в своем кресле, хрупкая конструкция провалилась, кости ученого трещат, сердце сдает. И неясно, то ли он потерял сознание, то ли мертв.
      Можно представить себе: корабль, выбрасываемый факел пламени, лотом некоторое время движение по инерции, притягиваемый теневым солнцем, пока не приходит время сменить орбиту, и тогда Снова включаются двигатели.
      Внутрь, к сердцу звезды, — и вокруг него с предельным ускорением, какое могли обеспечить двигатели и выдержать пилот.
      Энергия массы реагирования носит не только кинетический характер, поскольку эта масса находится в определенном гравитационном поле, она имеет и потенциальную составляющую. Если бы корабль следовал нормальным курсом и снижался по спирали, потенциальная составляющая энергии не играла бы никакой роли. Кинетическая энергия была бы израсходована на то, чтобы выше поднять остаточную массу.
      Падая, корабль попал на траекторию кометы, огибающую центр Ахерона. В Момент, когда направление его движения было изменено на противоположное и он устремился прочь от теневой звезды, было затрачено максимальное количество энергии. Дальнейшая траектория выводила его на расчетную орбиту. Массу реагирования корабль оставил на две гравитационные колодки.
      Принцип прост. Сам Оберт впервые обнаружил его, когда космические полеты и снились-то лишь немногим. Обычно этот прием использовался при выполнении маневра выхода из окрестностей планет. Руварац сначала даже и не подумал о нем, как все пилоты, он старался держаться подальше от солнца. Солнце пожирает людей.
      Ахерон вел себя иначе. Его свет был неощутим для человека. Но, конечно же, расчеты были непростыми. Корабль не должен был кружиться вокруг точечной массы, необходимо было пройти сквозь протяженный объект с переменной плотностью. Закон притяжения был иным, чем известный закон Ньютона, и о многих параметрах можно было только догадываться.
      А на всех кораблях экспедиции люди ждали.
      — Вот они! Я нашел их! — диким голосом завопил оператор радиолокационной установки. Его руки, словно самостоятельные живые существа, плясали на клавишах пульта. Данные, текли лавиной, в доли секунды они обрабатывались, и навигатору Шэ сообщалось о том, что происходило.
      Из легких с шумом вырвалось дыхание.
      — Им удалось, — сказал он. — Они развили скорость большую, чем вторая космическая, намного большую. — И он снова погрузился в расчеты. Когда он их закончил, ему было ясно, по какой орбите двигался корабль и с каким из аварийных кораблей ему лучше всего будет встретиться, когда он достаточно удалится от теневой звезды. По мазеру послали команды.
      От Рувараца не было известий. Возможно, он был мертв. Даже современные средства, позволяющие адаптироваться к ускорению, не могли спасти при таких нагрузках. А может быть, повреждена система связи? В любом случае требовалось время для того, чтобы другой корабль мог с ним состыковаться. И снова люди должны были ждать, ждать и ждать.
      Наконец в приемнике раздался треск.
      — «Шикари», это Руварац. Кажется, я на вас наконец настроился. Вы хорошо меня слышите?
      — Да…да…да! Как у вас дела?
      Еще секунды ожидания, пока фотоны пересекли космос туда и обратно.
      — Кажется, у нас все работает нормально.
      — А как Вилер?
      — Пока не знаю. Я только что пришел в сознание, а он слабее меня. От него ни слуху, ни духу. Сейчас посмотрю. — Руварац со свистом выдохнул сквозь зубы. — Там звезды, — пробормотал он. Эй, вселенная!
 
      Через 24 часа Маура O’Кейси выписала его из корабельного лазарета. Приятно было чувствовать свой вес, «Шикари» выходил из зоны влияния Ахерона. Длительное свободное падение не просто наносит физический вред, кроме этого, потом приходится иметь дело с медициной, а это само по себе достаточно неприятно, думал пилот. Кроме того, как-то оскорбительно было то, что он не мог пользоваться своими собственными мускулами.
      Теперь у него появилась такая возможность. O’Кейси не хотела, чтобы он приступил к выполнению обязанностей пилота, пока «Шикари» не выйдет на подходящую орбиту, разделится на отсеки, соединит их пятикилометровым многожильным кабелем и начнет вращение.
      Он усмехнулся.
      — Что смешного? — спросила Янис. Она крепко держала его руку, пока они спускались по пустому коридору.
      — Конец. Нет больше рядом той маленькой звездочки.
      Она содрогнулась.
      — Не говори о ней. Она едва не убила тебя.
      — Она пыталась, но не очень настойчиво. Даже Вилер недели через две снова будет в норме. Последний раз, когда я заглянул к нему, он посылал к черту врача. Он хочет вырваться из лазарета, чтобы начать исследовать Ахерон.
      Янис вздрогнула.
      — Как мне хочется, чтобы он оказался тем, чем мы считали его раньше. Тлеющим угольком, а не призраком.
      — При свете этой звезды мы кажемся призраками. Более того, у нее, вероятно, есть планеты, и может быть, на одной—двух имеется жизнь.
      — Я знаю, знаю, — прошептала она. — Мне это снилось.
      — Поэтому мы…
      Загрохотала внутренняя связь. По коридорам, отскакивая от железных перегородок, прокатилось эхо, ничего общего не имеющее с человеческим голосом. Но говорил всего-навсего командир Натан.
      — Сообщение для всех. Сообщение для всех. По-моему, это должно заинтересовать каждого. Сделано открытие, в которое, честно говоря, я сам едва могу поверить. Сообщение пришло с корабля 4 — там работают пилот Кришнамурти и физик Оливейра. Вы знаете, что как только окончились спасательные работы, мы поручили кораблям, находящимся в зоне теневого солнца, приступить к поискам планет, И планета была найдена, Ее масса приблизительно равна массе Земли. Сейчас корабль находится на околопланетной орбите, идет подготовка к некоторым операциям, предложенным доктором Вилером. У меня все.
      Руварац слушал молча. Потом вдруг хлопнул себя по бедру, будто выстрелил пистолет, и заорал:
      — Ну, как тебе это?
      — Да, конечно, это грандиозно, — произнесла Янис, губы почему-то не слушались ее.
      — Неужели ты не понимаешь? — Он неистово сжал ее плечи. — . Планета типа Земли, вращается вокруг звезды типа Солнца. Там почти наверняка есть жизнь!
      — Призраки, — прошептала она дрожащим голосом. — Мы никогда не сможем узнать их. Это просто еще одна новость, которая лишит нас сна.
      — Но может быть, нам удастся узнать! Я думал об этом. Мы с Вилером беседовали о такой возможности, пока ждали, когда нас поднимут. Если Ахерон покинул свою галактику, это должно было произойти очень давно. За одну ночь невозможно пересечь расстояние в миллионы световых лет. Поэтому и планета должна быть старой. У нее было время, чтобы на ней возник, разум, и… они, наверное, опередили нас в своем развитии. Неужели ты не понимаешь?
      Она всхлипнула, протестуя:
      — Нет, не понимаю. То есть ты, может быть, и прав, но как мы это узнаем?
      — С помощью мезонов. Любая крупная ядерная энергоустановка, которая у них есть, должна вырабатывать так много К-мезонов, что мы сможем уловить пионы, которые принадлежат нашей вселенной. Если нам это удастся, то мы сможем построить свой лучевой генератор, выйти на орбиту, совпадающую с орбитой планеты, разместимся прямо в ее центре. Используем следующую систему, чтобы бить в одну точку. Туда, где находится энергоустановка. Кто-нибудь должен находиться там. Нас заметят и ответят.
      — Если, если, если!.. — воскликнула она, едва не плача. — Попробуйте. Никакого ответа вы не получите от ваших проклятых призраков.
      И они попробовали.
      Десять мужчин и столько же женщин заполнили кают-компанию «Шикари». Нашедшиеся среди них художники еще раньше пытались оживить ее настенными росписями, но эти сентиментальные пейзажи лишь подчеркивали утилитарность помещения. Шум дыхания, едва слышное перешептывание, шарканье ног нарушало тишину, сплетясь с бесконечным гудением самого корабля.
      Командир Натан взглянул на них. Он уже провел свой корабль сквозь пустоту, и ему еще предстояло довести его домой. Но годы взяли свое, подточив его, и он уже не мог диктовать людям свою волю, не интересуясь их мнением. Маленький, сгорбленный, слегка трясущийся, он произнес:
      — Вы ведь знаете, зачем мы здесь собрались. Но я думаю, что лучше будет, если я вкратце изложу суть дела. В противном случае мы можем уклониться от основной темы разговора.
      На теневой Земле есть жизнь. Разумная жизнь, обладающая техникой, которая не уступает нашей, а может быть, и превосходит ее. Это установлено точно, так как на наши сигналы мы очень быстро получили ответ. Соответствующий набор импульсов был направлен в центр планеты, туда, где был наш корабль. Это дает возможность оценить их уровень развития. Кроме того, это доказывает, что сквозь их вселенную можно послать пучок частиц. Но человек не может определить, есть ли у них какой-то туннель или они используют неизвестный нам индукционный эффект, а может быть, что-нибудь еще. Очевидно одно — они стремятся установить с нами связь.
      — Я тоже так думаю! — рявкнул Руварац. — Будь я Иуда, если не так! На протяжении всей своей истории они находились, как им представляется, в межзвездной пустоте. И ни одной звезды, только несколько клубящихся туманностей. Ни черта больше. Спорю, что им понадобился миллион лет, чтобы перейти от собирания кореньев к науке. Они знают, что ими правило невидимое солнце, и это все, что они знают, несчастные, одинокие существа!
      — Пожалуйста, — содрогнулся Натан. — Не надо! За последние несколько часов и так было многовато эмоций. Это деловое собрание.
      — Но черт возьми, это дело нам небезразлично. Мы должны решить, как нам поступить. — Янис ущипнула Рувараца за руку, он проворчал что-то и сел.
      — Проблема состоит вот в чем, — сказал Натан. — Пионы дают нам возможность установить с ними связь. Мы можем перейти от импульсного кода к… к чему-нибудь еще, это теоретически. Со временем мы даже сможем обмениваться изображениями. Но на это потребуется немало сил и времени. Придется построить установку, которую вряд ли будет возможно транспортировать на каком-нибудь корабле. Фактически мы будем вынуждены разместить «Шикари» на Теневой Земле и открыть там исследовательский центр. Потом, когда мы проведем соответствующие эксперименты, отладим приборы, начнется двусторонний процесс создания взаимно понятного языка. Понадобятся годы, чтобы только приступить к осуществлению этого проекта. А весь проект займет столетия и более того. Но вас нанимали только на год. Согласно правилам, за исключением крайних случаев, для того чтобы изменить условия найма, требуется согласие двух третей участников экспедиции. И тогда меньшинство подчиняется большинству. Короче говоря, мы должны проголосовать, возвращаться нам или оставаться. Предлагаю начать обсуждение.
      Поднялось несколько рук.
      — Доктор Вилер, — произнес Натан.
      Астрофизик поднялся. Он так и светился энтузиазмом.
      — О моем желании знают все, — начал он. — Года — нет, времени осталось даже меньше, — едва ли хватит, чтобы хотя бы приступить к изучению Ахерона. Лично я с удовольствием посвятил бы этому остаток своей жизни. Но, конечно, не все присутствующие здесь разделяют мое желание. Поэтому я хотел бы напомнить вам, что такое Теневая Земля. Это целый мир — Мир со своей геосферой, матеосферой, океаносферой и биосферой, со своей химией, там своя цивилизация, с долгим опытом, искусством, философией, да и наукой тоже. Может быть, это звучит фантастически, но не исключено, что они научат нас путешествовать со скоростью большей скорости света. И тоща вся галактика будет открыта для человечества. Но даже если этого и не случится, мы сможем рассказать Земле такое, о чем она даже и помыслить не могла. Мы должны оставаться. Это наш долг.
      — Шеф Монтелиус. По-моему, вы против.
      — Да, — ответил главный инженер. — У меня дома семья. Если на Земле захотят узнать побольше о теневой вселенной, они могут послать другую экспедицию и набрать людей, которые отправятся туда с охотой. А я, я лучше останусь на Земле.
      Янис едва сдержала радостный возглас.
      — Нет-нет, доктор Вилер, пожалуйста, ждите теперь своей очереди, Доктор Сэттл.
      — Я не уверен, что Земля отправит еще один корабль, — сказал инженер по динамике плазмы. — Я буду говорить откровенно и надеюсь, что никто не припомнит мне это, если мы все-таки вернемся. Решение о второй экспедиции будет принимать Зеарх, а он, вероятно, обдумает все, и не раз. Революция в философии и науке неминуемо приведет к социальной революции. Ему даже не надо будет прибегать к официальному отказу. Достаточно убедить всех, что Ахерон удаляется от нас все дальше и вторая экспедиция невозможна.
      Руварац вскочил на ноги.
      — Верно! — заорал он.
      — Вы нарушаете порядок, — запротестовал Натан.
      — Виноват. Но послушайте. — Массивная фигура пилота нависла над собравшимися, он полуугрожал, полуумолял. — Это с какой радости правительство, которое удерживает власть с помощью оружия, захочет чего-то нового? Все было о’кей, пока ученые, играли своими игрушками. Экспедиция на какую-нибудь никчемную мертвую звезду делала их счастливыми. Что им было до человеческих забот, с чего бы им интересоваться чем-то наподобие свободы? А это? Нет! Я там был, и вот что я вам скажу.
      Если мы останемся и сообщим на Землю о наших открытиях, у них не будет другого выхода, кроме как послать сюда еще один корабль с более сложной аппаратурой. В деле управления миром государство зависит от профессионалов. Пусть эти парни заинтересуются — и как только мы начнем посылать ценную информацию, оно правительство — вынуждено будет уступить в надежде на то, что эти знания можно использовать в своих целях. А теперь можете возвращаться домой, если хотите.
      — Ахерон вместе с нами отдаляется от Земли с каждой секундой, — заметила Янис. — Нужно будет построить новый корабль, послать сюда… Сколько лет на это уйдет?
      Начался бедлам. Все повскакивали со своих мест, каждый норовил перекричать соседа. Натан пытался что-то сказать, но его никто не слушал.
      Руварац выскочил вперед. Он набрал воздуху и рявкнул, перекрикивая галдеж.
      — Тихо. Или я разобью кому-нибудь башку.
      — Попробуй, — крикнул красный от злости Монтелиус.
      Руварац взглянул на него с высоты своего роста и молодости и сквозь стихающий шум ответил:
      — Ты мне друг, Конрад, и мне неприятно с тобой ссориться. Но я смогу пойти и на это, ты меня знаешь.
      — Карл, — взмолилась Янис. — Твой голос дошел до их ушей, но не до мозгов.
      Он еще раз призвал их к порядку, а затем начал говорить, вкладывая в слова всю свою энергию и убежденность.
      — Послушайте, — начал он. — Вот вы… некоторые из вас хотят вернуться. Вернуться к зеленым холмам Земли. Но к каким зеленым холмам? Если вы стоящие люди, то вы и здесь найдете квадратный километр, который не будет населен мерзавцами. Если же вы хотите сделать так, как приказывает государство, вы можете вернуться и жить безмятежно и мирно, как коровы в хлеву. Но я не думаю, что вы такие. Если бы вы такими были, то вас здесь попросту не было бы.
      Мы можем устроить себе здесь неплохую жизнь. Если разобрать некоторые блоки, у нас будет вдвое больше места, чем сейчас. Кто хочет, может устроить себе довольно комфортабельное жилище. Боже, да разве у древних монахов были лучшие условия!
      И мы не будем сидеть и скучать. Там, на Теневой Земле, живут неплохие парни. Готов поспорить, что через год-два они найдут способ установить с нами надежный контакт. А когда мы начнем изучать то, что знают они, мы соорудим такую аппаратуру и будем проводить такие эксперименты, что сам черт побоится связываться с нами. О’кей, может быть, корабль номер два прибудет не скоро, но мы не успеем состариться, когда он прилетит. Что касается меня, то я хотел бы остаться здесь и на потом. До тех пор, пока мы не построим себе корабль типа этой самой Теневой Земли, который позволит и нам путешествовать по галактике. Имеем ли мы право лишать нашу расу такой возможности? Или, может быть, мы уверены, что таких шансов нам еще представится миллион?
      Не думайте, я сам никакой не подвижник и не альтруист. Я только говорю, что мы можем хорошо провести здесь время — гораздо лучше, чем кто бы то ни было со времен Колумба. Ну, что вы об этом думаете?
      В силе есть тайна и магия. Назовите это массовым психозом. Назовите даром божьим или манной небесной — все равно вы будете ходить вокруг да около настоящего названия, которое сами не понимаете. Натан отдал все свои силы этому кораблю и всем другим кораблям, которыми раньше командовал. У Вилера этих сил никогда и не было. В сегодняшнем споре Руварац оказался самым сильным на корабле. Это вроде бы не должно было иметь никакого значения, ведь никто не собирался драться. Однако где-нибудь в джунглях это было бы важно. Здесь же он был сильнее всех психологически, ибо знал, чего хотел.
 
      Позже, когда они остались в кабине одни, Янис долго смотрела на него. Она не плакала, в ней не было отчаяния.
      — По-моему, я должен извиниться, — неловко начал он. — По крайней мере, перед тобой.
      — Не за что. — Ее слова утонули в шуме механизмов корабля.
      — Я знаю, что ты предпочла бы вернуться домой, растить детей и…
      — Хотя и не твоих, — она попыталась улыбнуться. — Нет уж, я лучше изменю свое решение. — После паузы она продолжала: — Но я все-таки удивлена. Почему ты-то хочешь остаться здесь?.. Запертый в металлическую коробку на всю оставшуюся жизнь. И вокруг ничего не будет, кроме недосягаемых звезд. Ты же не ученый и не будешь разговаривать с Теневой Землей.
      — Когда-нибудь буду, — ответил он, — с пилотом космического корабля из их вселенной.
      — О, да, у тебя есть мечта. Совершенно донкихотская мечта о странствиях по галактике. Но надежды на это так мало, ты не можешь не признавать этого; ты же не дурак. А что касается всего остального, науки, техники, свежего взгляда на мир, если этот взгляд не слишком чужд — даже всех изменений, которые могут произойти на Земле, так это ведь только вера, а ты не слишком-то доверчивый человек. Так что же это, Карл? Месть?
      — Не думаю. — Он уселся на кровать рядом с ней.
      — Тогда что же?
      — Только то, что сейчас у меня в руке. — Он перевел взгляд с ее лица на переборку и увидел то, что за ней было, — Полярную звезду, Андромеду, совсем не враждебный космос. — Свобода. Сейчас я принадлежу сам себе.
 
       (Перевод с англ. А.Молокина)

 

Рэй Брэдбери

 

ОГНЕННЫЕ ШАРЫ

      Ночью над сонными лужайками полыхнул огонь. Разноцветные ракеты отразились в глазах родственников, что стояли на крыльце, и упали вдали на сухой луч остывшими обугленными палками.
      Его преподобие отец Джозеф Дэниэл Перигрин открыл глаза. Что за сон: он со своими двоюродными братьями, огненные забавы около древнего дедушкиного дома в Огайо. Как давно это было!
      Он прислушался. И в соборе, и в соседних кельях стояла возвышенная тишина; Может, и другие священники лежат сейчас без сна и вспоминают Четвертое июля? Как в День Независимости руки твои полны громкими чудесами, ты стоишь на росистой дорожке, ожидая первого сотрясения, первого рывка.
      И вот теперь двадцать священников затаили дыхание перед вознесением на Марс в ракете «Распятие», готовые воскурить свой ладан в бархатном соборе космоса.
      — Зачем мы летим? — прошептал отец Перигрин. — Может, нам сперва следовало бы разрешиться от своих грехов на Земле? Или мы просто бежим от самих себя?
      Он тяжело поднял с лежанки свое тело.
      — Откуда эта лень? — вслух удивился он. — Неужели я боюсь лететь.
      Он шагнул под тугие струи душа.
      — Я и тебя возьму на Марс, бренное тело, — сказал он сам себе, — а старые грехи оставлю на Земле. Обрету ли я на Марсе новыегрехи?
      Какая мысль! Грехи, которые еще не придуманы. Когда-то он написал книгу «Проблема греха на других мирах», но собратья сочли ее несерьезной и отвергли.
      Прошлой ночью он беседовал об этом с отцом Стоуном.
      — На Марсе грех может сперва показаться добродетелью, значит, мы должны будем ополчаться и против добродетельных деяний, которые с течением времени могут обернуться грехами, — с улыбкой говорил отец Перигрин. — Как это увлекательно! Ведь со времен первых миссионеров минули столетия!
      — Я и на Марсе распознаю грех, — сухо ответил отец Стоун.
      — Конечно. Мы, священники, гордимся тем, что краснеем в присутствий греха, словно лакмусовая бумажка. А что, если химия Марса вообщене позволит нам краснеть? Если на Марсе нас ждут новые ощущения, то мы должны допускать возможность нераспознаваемого греха, — возразил отец Перигрин.
      — Где нет злого умысла, там нет ни греха, ни наказания за него — так учит Господь, — ответил отец Стоун.
      — Да, но это на Земле. А почему бы марсианскому греху не проявляться подсознательно, телепатически, вне человеческого разума как такового и без злого умысла? Что тогда?
      — Откуда же возьмутся эти новые грехи?
      Отец Перигрин подался вперед.
      —  ОдинокийАдам был безгрешен. Добавьте Еву, и вы добавите искушение, добавьте второго мужчину — и станет возможен адюльтер. Прибавив другой пол или других людей, вы прибавите грех. Если у человека нет рук, он никогда не сможет задушить, следовательно, грех убийства для него исключен. Дайте ему руки, и появится возможность насилия. Амебы не знают плотского греха, ибо размножаются делением. Они не убивают ближнего своего, не вожделеют жены его. Добавьте им пол, руки, ноги, лицо или уберите что-нибудь из этого набора, и вы прибавите или отнимете возможность грешить. Если у марсиан есть какие-то неизвестные органы чувств, какие-нибудь непредставимые части тела, то могут быть новые грехи, не так ли?
      — Похоже, такие рассуждения доставляют вам удовольствие, — вздохнул отец Стоун.
      — Таким образом я поддерживаю дух свой, святой отец.
      — Вы ведь против церковного антуража — свечей, лампад и потиров?
      — Да. Из-за них церковь выглядит как площадной балаган, где медленно расходится занавес и напудренные, наделенные властью люди-статуи тщатся изобразить абстракцию, именуемую Красотой. Правда, я надеюсь, что среди этих статуй всегда найдется место и для меня. А вы, святой отец?
      Отец Стоун поднялся.
      — Я думаю, нам следует поспать. Через несколько часов мы отправляемся искать эти ваши новые грехи, Отец Перигрин.
      Ракета была готова к старту. Священники выходили из своих келий в морозное утро — лучшие проповедники Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса, церковь посылала избранных из сынов своих — и шли через весь город к заиндевевшему взлетному полю. По пути отец Перигрин вспоминал слова епископа:
      «Отец Перигрин, вы станете главой миссии, а отец Стоун — вашим помощником. Избирая именно вас, я испытывал досадную неуверенность, но ваш памфлет об инопланетном грехе сделал свое дело. У вас гибкий ум. Ведь Марс похож на грязный чулан, которым тысячелетиями пренебрегали, грех скопился там, словно старая рухлядь. Марс вдвое старше Земли, там было вдвое больше ночей, вдвое больше эротики и оргий. Когда мы откроем дверь в этот чулан, все это вывалится на нас. На Марсе нам нужен человек с живым, изворотливым умом. Догматик просто сойдет с ума, расколется надвое. Вы же, отец Перигрин, будете эластичны, я чувствую это. Благословляю вас на великий труд».
      Епископ, а следом и другие священники преклонили колена. Ракету благословили, окропили святой водой. Поднявшись с колен, епископ сказал:
      — Я уверен, что вы с Божьей помощью подготовите марсиан к принятию Его истины. Желаю вам содержательного путешествия.
      Двадцать человек прошли мимо епископа, шурша рясами, по очереди влагая свои руки в его мягкие ладони, и скрылись в блестящем снаряде.
      — А что, если Марс — это ад? — сказал отец Перигрин. — Может, он только и ждет нас, чтобы взорваться серой и пламенем?
      — Господь да пребудет с нами, — ответил отец Стоун.
      Ракета взлетела.
      Исход из космоса был подобен исходу из невиданного прекрасного храма, а Марс ощущался дорожкой в церковном дворе через пять минут после того, как ты по-настоящемупознал любовь к Богу.
      Священники робко вышли из ракеты, окутанной клубами пара, и преклонили колена на песках Марса. Отец Перигрин вознес благодарственную молитву:
      — Господи, благодарим Тебя за путешествие в Твоих пространствах. Мы достигли новой земли, Господи. И нам нужны новые глаза… И новые уши, дабы услышать новые звуки. Мы найдем здесь новые грехи и просим Тебя даровать нам новые сердца — лучше, крепче и чище наших. Аминь…
      Все восстали с колен.
      Марс походил на океан, в глубинах которого, отыскивая следы жизни, пробивается субмарина. Это была область неведомого греха. О, как они должны быть осторожны — ведь каждый шаг, каждый вздох и каждая мысль могли оказаться греховными в новой стихии!
      Священников встречал мэр Фесттауна, первого марсианского города.
      — Чем я могу помочь вам, отец Перигрин? — спросил он, протягивая руку.
      — Я должен побольше узнать о марсианах; это нужно для строительства собора. Если они десяти футов роста, мы сделаем большие двери. Если у них голубая, зеленая или красная кожа, мы перекрасим фигуры в витражах. Если они слишком тяжелы, мы сделаем для них крепкие скамьи.
      — Думаю, марсиане не доставят вам особенных хлопот, святой отец, — ответил мэр. — Они делятся на расы. Одна из них вымерла почти целиком, а немногие уцелевшие скрываются от нас. Что до второй расы… они совсем не похожи на людей.
      — Вот как! — Сердце отца Перигрина забилось сильнее.
      — Это светящиеся шары, святой отец, и живут они вон в тех горах. Никто не знает, люди они или животные, но мне приходилось слышать, что они способны к осмысленным действиям. — Мэр пожал плечами. — Конечно, поскольку они не люди, вы не будете опекать их…
      — Напротив, — быстро возразил отец Перигрин. — Вы сказали, они способны действовать осмысленно?
      — Рассказывают, что один геолог сломал в горах ногу и наверняка бы погиб, если бы не голубые шары. Они приблизились к нему, он потерял сознание и очнулся уже на шоссе. Никто не понимает, как он попал туда.
      — Пьян был, — сказал отец Стоун.
      — Так рассказывают, — ответил мэр. — Словом, отец Перигрин, эти шары — практически единственные марсиане. Мне кажется, вам лучше обосноваться в Фесттауне. Марс только что открыт; это фронтир, какими когда-то были Дальний Запад и Аляска. Люди сюда валом валят — в одном только Фесттауне две тысячи мрачных ирландских механиков, землекопов и поденщиков. И все они нуждаются в спасении души: с ними прилетело слишком много порочных женщин, а здесь осталось слишком много марсианского вина тысячелетней давности…
      Отец Перигрин неотрывно смотрел на голубые предгорья.
      Отец Стоун тихо покашлял.
      — Что скажете, святой отец?
      Отец Перигрин не слышал его.
      — Голубые пламенные шары, вы говорите?
      — Да, святой отец.
      Отец Перигрин перевел дух.
      — Голубые шарики, — покачал головой отец Стоун. — Цирк какой-то!
      Отец Перигрин тайком пощупал бешеный пульс. Перед ним лежал маленький пограничный городок с обычными своими грехами, а поодаль вздымались древние горы с грехами древними и, может быть, непостижимыми.
      — Мистер мэр, могут ваши мрачные землекопы лишний день пожариться в адском пламени?
      — Могут, если почаще поливать их соусом.
      — В таком случае, мы отправимся туда, — отец Перигрин указал на горы.
      Священники заворчали.
      — Пойти в город было бы слишком просто, — объяснил отец Перигрин. — Мне кажется, что если бы Господь пришел сюда и люди сказали бы ему: «Вот проторенная тропа», он ответил бы: «Покажите мне сорную траву; я проторю тропу через нее».