– Дьявол!
      Раскачиваясь, она стояла на пороге телескопического трапа, застряв тонким каблуком туфельки в ячейке металлической решетки. Какой-то галантный итальянец предложил ей руку, чтобы она перестала изображать Пизанскую башню.
      – Grazie, – поблагодарила она, вцепившись в мягкую фланель пиджака итальянца.
      Подбежавшая стюардесса "Алиталии" ловко выдернула ступню из узкой лодочки, осторожно вытащила каблук из неожиданного капкана и с виноватым видом подала ей.
      На коже каблука отчетливо виднелись две царапины. Она улыбнулась стюардессе, в душе оплакивая двухсот долларовую утрату. Пока она надевала туфельку, мужчина продолжал поддерживать ее, ухитряясь задевать кистью грудь, а локтем бедро. "Наверное, это лучшее, что случилось с тобой за день" – пробормотала она затасканную фразу из голливудских фильмов.
      – Molto grazie, – повторила она слова благодарности, всовывая ступню в несчастливую туфлю.
      Итальянец с сожалением отпустил ее руку. В его пальцах появилась визитная карточка, он льстиво ей улыбнулся и протянул тисненый золотой прямоугольник. Она взглянула на витиеватую латиницу. Маурицио Камилиери – директор миланской обувной фабрики.
      "Как кстати, повезло тебе дурачок, если бы не моя туфля, не перед кем было похвастаться золоченою картой" – сердито подумала она, вспоминая стоимость новеньких итальянских туфель.
      – Datemi, per favore, il vostro nome et numero, – заторопился он, вытаскивая ручку из кармана пиджака.
      После минутного раздумья, она все-таки достала серебряную визитницу и одарила итальянца своею карточкой. Он радостно заулыбался, закивал головой, как китайский болванчик и отступил в глубь ротонды телескопического трапа.
      – Telefonar a domani, – вслед ему сказала она.
      – Grazie. Grazie. Arrivederci, – он еще раз кивнул головой и скрылся из виду за поворотом.
      "Ну, здравствуй, Родина!" – хмыкнула она, разглядывая царапины на каблуке, потом, тяжело вздохнув, двинулась к выходу в зал прилета московского аэропорта Шереметьево-2.
 

 
      Виолетта родилась в Ангельске – северном областном центре, объединяющем около двадцати районов. Северная природа окружала ее с детства, она и не представляла себе, что солнце может быть обжигающе ласковым, цветы экзотическими, а растительность буйной. На севере природа не обрушивается на человека всей своей красотой, а открывает ее постепенно. Неожиданно удивляешься роскоши бархатного покрывала мха, божественно-убогой красоте карликовых деревьев, драгоценной россыпи морошки на полотне густых трав. Первый раз попав в Крым, в возрасте восьми лет, Виолетта была поражена яркими желто-песочными берегами и белыми парусами яхт на теплой бирюзовой волне Черного моря. Ее море было Белым, студеным, берег закованным во льды, корабли облечены в стальную броню, способную рушить ледяные преграды и сохранять жизненное тепло для смелых и отважных людей.
      Виолетта, тогда еще Веточка, с завистью смотрела на веселых загорелых аборигенов.
      Их жизнь, казалось ей, была сплошным развлечением! Она решила про себя, что приложит все силы, что бы ее жизнь стала такой же красивой и беззаботной, в отличие от жизни ее земляков, которым большее время года приходилось кутаться в меха и глядеть на холодное безжалостно-редкое солнце.
      Когда девочке исполнилось десять, родители ее уехали в длительную командировку в Улан-Батор, и Виолетта осталась на попечении своей бабушки. К их возвращению малышка стала пятнадцатилетним, красивым подростком, немного избалованным и эгоистичным. Завалив дочку подарками и модной одеждой, родители все же не добились взаимопонимания. Мать Виолетты огорчалась, но понимала, что, приняв предложение работать за границей они с отцом потеряли влияние на дочь.
      На протяжении девических лет, Виолетта приобрела двух закадычных подруг, вкус и мнения которых были невероятно схожи с ее. Подруги Тина и Лада мечтали быть известными моделями – по их мнению, лишь жизнь известной модели может быть насыщена путешествиями, развлечениями, красивыми ухаживаниями и огромными гонорарами. Чтобы приблизить светлый миг исполнения мечты, подруги не пропускали ни одного кастинга, и, в конце концов, были взяты на обучение в скромное модельное агентство. В школе рафинированная блондинка Виолетта и черноволосая, с явной примесью ненецкой крови, Лада, не блистали знаниями, лишь рыжеволосая белокожая красавица Тина считалась отличницей, и та после замужества матери резко забросила учебу. Агентство, в котором подвизались мечтательницы, было практически убыточным предприятием, но умения, приобретенные там, помогли девчонкам в дальнейшей модельной жизни.
      Судьба преподнесла Веточке неожиданный подарок. Иностранное агентство разыскивало красавиц по всей России и северным ветром их занесло в холодный, как снежная королева, город. Во Дворце Искусств устроили просмотр всех значительных и незначительных организаций имеющих отношение к актерству и модельному бизнесу.
      Придирчивая комиссия искала красивые лица, а северные красавицы, как нельзя лучше соответствовали искомому типажу. Зарубежные гости, не снимая шуб в помещении, с ужасом смотрели на моделей, идущих по "языку" в купальных костюмах.
      Ветка была отобрана вместе с десятком других претенденток и, бросив школу, расстроенных родителей и подруг, отбыла в столицу. Они еще общались по телефону, пару раз девчонки даже приезжали в Москву и останавливались в ее общежитии. Она показала им город и рассказывала о московских развлечениях. Тина и Лада слушали ее, открыв рот, восхищались ею и завидовали. Ей они рассказывали о родном городе, общих знакомых и одноклассниках, что продолжают мечтать о большом подиуме. Еще через год Виолетта по контракту уехала работать в Милан. В Москве ее заменила Лада. Тина, удивив всех и принеся огромное огорчение своей матери (на что и было рассчитано) стала актрисою фильмов для взрослых. Им было по двадцать лет.
      Музыка оглушила их, едва они переступили порог клуба. Протиснувшись сквозь плотные ряды желающих приятно провести время, они оказались у стойки бара.
      Атлетического сложения бармен, осажденный со всех сторон юными разгоряченными телами, требующими прохладительных, и не только, напитков, снисходительно улыбался на заигрывания оголенных девиц. Ладу и Виолетту прижало к барной стойке.
      Лада как завсегдатай фамильярно обратилась к бармену, перекрывая гомон клуба:
      – Олежек, привет! Плесни нам по Маргарите. Кстати, знакомься, моя подруга Виолетта, она сегодня днем прилетела из Милана!
      Олежек одобрительно хмыкнул, удивительно, как он вообще смог что-то разглядеть в этом хаосе.
      – Шикарная! – прокричал он. – Верхняя часть точно шикарная!
      – Спасибо от верхней части, – ответила Виолетта.
      – Хочу познакомиться с нижней! – загоготал Олежек.
      – Ну, ты шутник! – завопила Лада. – Ветка у нас неприступная!
      – Повторишь это через три Маргариты! – не поверил бармен.
      Ветка потянула Ладу к столикам и сверкающему огнями танцполу. По ходу их передвижения по клубу, Лада раздавала приветствия и даже нашла два места за столиком своих приятелей.
      – Мальчики, знакомьтесь, это Виолетта, она только что прибыла из Милана!
      Известная модель, любимица итальянских мужчин и моя подруга.
      Мальчики, которые с лихорадочным блеском в глазах, усердно поглощали содержимое своих бокалов, кивнули Вете и, вскочив, направились к бару.
      – Не обращай внимания, – сказала Лада, – Валик и Толик слегка обдолбаны, а так они милые ребята. Я познакомлю тебя с массой интересных личностей!
      – Личностей? – недоверчиво переспросила Вета.
      – Да! Здесь такие мужики, и уверяю, каждый личность!
      – Что ж они по клубам трутся?
      – Надо же как-то отдыхать, – и пригубив бокал с Маргаритой, продолжила. – И тебе присмотрим какого-нибудь крутого бизнесмена, а хочешь из шоу-бизнеса, правда, они слишком задирают нос, известность и все такое…
      – О себе я позабочусь сама. Я познакомилась с одним итальянцем, пока летела из Милана.
      – Счастливая ты, Ветка!
      "Знала бы ты, при каких обстоятельствах иногда происходят встречи" – про себя подумала Виолетта.
      – Я бы съела что-нибудь, – сказала она вслух.
      Лада привстала с диванчика и отчаянно замахала руками. К ним подскочил официант в черной трикотажной футболке с эмблемой клуба.
      – Коленька, принеси карту, моя подруга хочет есть. Кстати, знакомься – Виолетта, супермодель из Милана.
      Коленька одобрительно причмокнул, глядя на загорелые стройные ноги.
      – Класс! – сказал он и исчез. Через минуту он материализовался с папкой меню.
      – Ты так дружна с обслугой? – спросила Вета, пытаясь перекричать какофонию звуков танцпола.
      – Это необходимость. Не будешь дружить, будешь сидеть голодной и трезвой.
      – Неужто? И все твои "личности" тоже заигрывают с официантами ради тарелки с закуской?
      – Нет, конечно, но мне приходится, я мало что собой представляю, подумаешь, моделька!
      – Ты будешь есть? – спросила Виолетта Ладу.
      – Салат.
      – Ты и так слишком худая.
      – С утра я пью кофе и убегаю на кастинги, обедаю минеральной водой или чашкой чая с плиткой шоколада, ну а если показ, – Лада закатила глаза и провела краем ладони по шее, – то шампанское рекой. Вечером в клубе салат и снова шампанское, зато никаких хлопот с фигурой.
      Официант принял заказ и бодро удалился в сторону служебных помещений. Россыпь огней фейерверком прокатилась по столикам и замерла в середине купола с серебряно – сверкающим свисающим шаром.
      – У тебя усталый вид. Не высыпаешься? – поинтересовалась Виолетта, глядя на бледное в искусственном свете лицо Лады.
      – Да. Знаю, что нужно иметь свежий вид, но как? Прихожу под утро, хорошо если одна! Четыре часа сна это слишком мало, но приходит вечер и меня как магнитом тянет в клуб, а не в спальню.
      – И тебе не делают замечаний? Не отказывают в работе? – сыпала вопросами Вета.
      – У меня есть маленький секрет. Одна мааааленькая – пропела она, – таблеточка, и ты как новенькая! Как будто тебя завели до упора, и эта пружина раскрутится не скоро, хватает и на работу и на отдых, лишь по утрам чувствую себя паршиво.
      – Лада, ты знаешь, что будет дальше, – Виолетта взглянула на подругу с укором. – Но я не буду читать тебе нотаций, ты не маленькая девочка.
      – Ветка, ты всегда была самой рассудительной из нас.
      – Кстати, как там Тина? – спросила Ветка, придвигаясь ближе, чтобы расслышать. – Вы общаетесь?
      – В нашей дыре все без изменений. Тинка все также снимается в "кино". Между прочим, ее продюсер выкинул кое-какой товар на московский рынок. Я видела пару дисков, Тинка на экране куда как интересней чем в жизни, богиня! Мои знакомые мужчины, узнав, что Валентина моя подруга, просили познакомить их со звездой экрана. Глядишь, и в столицу пригласят сниматься, хотя здесь и своих сисек-писек хватает, куда там областным!
      – Я всегда удивлялась, как Валентину занесло в этот бизнес? – задумчиво произнесла Виолетта. – Хотя сейчас я могу ее понять. Деньги не пахнут. Неважно, что ты заработала их, показывая камере голую задницу. Просто это так непохоже на нашу Тинку, отличницу и примерную девочку.
      Официант принес блюда с салатом и семужий стейк, заказанный Ветой.
      – Приятного аппетита, девочки.
      – Спасибо Коленька, ты ангел! – сверкнула идеальной улыбкой Лада.
      – Примерной она была до восьмого класса, – продолжила Лада разговор, отхлебнув Маргариты и подцепив вилкой листик салата.
      – Да, если бы ее мамаша не вышла замуж, работать бы Тинке в конструкторском бюро,
      – Виолетта отрезала ножом нежнейший, кораллово-блестящий кусочек семги. Рыба таяла во рту. Распробовав вкус, Вета продолжила. – Не ожидала такого упрямого и крутого характера от домашней девочки. Мамаша не развелась еще?
      – Так и живет с Нолиным. Чудеса! Никто не делал ставок на то, что они протянут столько.
      – Лет десять прошло? – громко спросила Ветка, вновь зазвучавшие оглушающие звуки техно не позволяли расслышать собеседника.
      – Девять.
      – Да, пятнадцать лет разницы, это не фунт изюма! – встряхнула копной белокурых волос Виолетта. – То-то Тинка взбесилась, когда мать вышла замуж за двадцатипятилетнего парня. Скандал на весь город!
      – Столько воды утекло, – почти выкрикнула Лада и наклонилась к Вете, – лучше про себя расскажи! Как Милан?
      – Дорогое удовольствие. Если бы не тряпки, которые нам задарма отдавали после показов, на свои деньги я бы и пуговицы приличной не купила.
      – Серьезно? – перекричала музыку Лада.
      – Есть, конечно, магазины для работяг, но приличной девушке туда дорога заказана.
      Если хочешь чего-то достичь, то ты должна выглядеть великолепно.
      – Выглядишь ты действительно великолепно, – восхищенно кивнула Лада, благодаря небеса за небольшой музыкальный антракт.
      – Спасибо.
      – Ты в отпуск? – и, не дожидаясь ответа, переспросила. – На сколько?
      – Насовсем.
      – Не поняла, – распахнула раскосые карие глаза Лада.
      – Меня выперли, – вздохнула с сожалением Виолетта. – Попала в историю с полицией, а этого не любят. Вежливо попросили уехать.
      – Расскажешь? – вцепилась в подругу Лада.
      – Не здесь, – предупредила вопросы Вета. – Остановилась я в гостинице.
      Дороговато для меня.
      – Давай ко мне! Веселей будет, только иногда у меня бывают гости… Ну, ты понимаешь.
      – Спасибо, Лада, – и извиняющимся тоном добавила. – Я немного поживу у тебя, осмотрюсь в Москве.
      – Живи, сколько хочешь, – замахала руками Лада. – Только, чур, парней моих не отбивать.
      – Не буду, – рассмеялась Виолетта Ладкиной прозорливости, чужие парни слетались к ней как осы на сироп.
      Сноп искр и бешеный ритм драм"н"бас снова ударил в барабанные перепонки.
      – Эй, площадка, работаем! – крикнул известный режиссер Федор Клюкин по прозвищу Федерико.
      В миг все засуетились, ассистенты кинулись стягивать халаты с актеров, актеры принимали позы положенные по сценарию, оператор проверил готовность камеры.
      – Приготовились, – Федерико сделал положенную паузу. – Мотор!
      Запустился аудиорекордер, ассистенты звукорежиссера застыли с "пушкой" и стереофоническими микрофонами.
      – Камера!
      Девушка в бейсболке, тряхнула хлопушкой, и сцена ожила. Федерико вперил взгляд в мониторы.
      – Левая камера, наклон и отъезд, – скомандовал он в микрофон, прикрепленный к его наушникам.
      Левая камера послушно исполнила требуемый маневр, и умиротворенно сыто застрекотала. Снимал Федерико короткими планами. Он был отличным специалистом, умел идеально скадрировать пространство, моментально определял точку съемки.
      Отсняв, положенный на съемочный день материал, Федерико освободил актеров и съемочную группу.
      Тина прошла в свою гримерку и захлопнула дверь. Несмотря на сияющую золотом звезду, прикрепленную к двери гримерной, сюда могла вломиться всякая любопытная шпана. Павильоны, в которых снимались фильмы категории Х, были магнитом для лиц с неустойчивой психикой, в основном подростков, и они правдами и неправдами прорывались сквозь посты службы охраны продюсерского центра "Венус".
      Тина присела к ярко освещенному трельяжу с множеством косметических баночек, и начала снимать сценический макияж. В сумочке запел модным шлягером мобильный телефон, она потянулась и вытащила на свет блестящую красно серебряную игрушку.
      – Да?
      – Тина, это Роман Израилевич. Закончили?
      – Вы прекрасно об этом осведомлены, Роман Израилевич. На площадке нет человека, который бы не докладывал вам о каждом моем шаге.
      – Не обижайся, я забочусь о своей звезде. Что в этом плохого?
      – Я не обижаюсь. Сейчас приму душ и буду готова. Через пятнадцать минут.
      – Что так долго?
      – Я одна в своей гримерной, если вы это имеете в виду.
      – Хорошо. Я жду тебя в своей машине, мы поедем ужинать, а потом спать, у тебя должен быть свежий вид.
      Тина нажала кнопку и сидела с задумчивым видом. Роман Израилевич был главой продюсерского центра "Венус" и любовником Тины. Пожилой женатый еврей, с характерным чесночным запахом и всепоглощающим чувством ревности, был, конечно, не блестящим вариантом. С ее красотой, чрезвычайно сексуальным, по отзывам в местной прессе, телом, невинным взглядом школьницы и развратными, прикушено алыми губами она была достойна лучшего из лучших, мужского населения крупного города русского севера. Но, если бы не пухлый очкарик Роман Израилевич, не видать Тинке главных ролей! Не купаться в лучах, пусть и сомнительной, но славы!
      Не носить длинных соболиных шуб в лютые морозы, не вкушать недоступных северянину лакомств, не отдыхать на лучших курортах мира, и не носить бриллиантовых колье. Роман Израилевич был добр к Тине, а главное щедр.
      После съемки она становилась опустошенной, казалось, вывернутой наизнанку и запачканной. Ну, в самом деле, как могут возбуждать мужчин глаза женщины занимающейся сексом с другим самцом? Почему режиссер все время напоминает ей, что бы она смотрела в камеру? Ну неестественно это! Правильно говорят, что все мужчины кобели, только кобели могут бегать за течной сукой и ждать своей очереди!
      Хотя, с режиссером не спорят. Бог с ними, не отвалится от меня, если в камеру посмотрю. Тина шагнула в душевую кабину и усталость от съемочного процесса смывалась вместе с душистым гелем и, скручивая пену воронкой, исчезала в стоке.
      Высушив длинные рыжие волосы феном, она влезла в платье, обтягивающее ее тело как перчатка, и спустилась к ожидающей ее машине.
      Роман Израилевич терпеливо сидел на заднем сиденье "Мерседеса". Обещанные Тиной пятнадцать минут, истекли пятнадцать минут назад, но он не перезвонил, значит, был уверен, что она одна. Но все-таки не удержался от вопроса:
      – Что-то случилось?
      – Волосы сушила.
      Роман Израилевич похлопал пухлой ладошкой по плечу своего шофера. Каждый раз водители автомобиля и телохранители менялись, с целью предотвращения возникновения интимной связи. Роман Израилевич был твердо уверен, возможно, и не без причины, что ни один мужчина не устоит против Тинкиных прелестей, растиражированных с помощью кинопленки.
 

 
      – Мы жили в маленькой квартирке, снимаемой для нас агентством. В доме было несколько квартир подобной нашей, все занимаемы девушками, приехавшими из других стран. Четыре девушки в двух комнатах. Две чешки, полька и я. Они явно на нас экономили. Модели из стран восточной Европы привыкли к таким условиям быта.
      Немки и француженки жили напротив, в доме выше уровнем, с консьержем и подземным гаражом. Целыми днями мы были на съемках, то на натуре, то в павильонах, показы, портфолио, все это тебе известно. Но как только мы появлялись дома, наши квартиры осаждали целые армии поклонников красоты. Итальянцы не давали нам прохода, присылали цветы и записки, обещали золотые горы. Ты же знаешь, что около моделей всегда крутятся личности любящие этот круг, молодые и не очень мужчины желающие проводить вечера в обществе красивых девушек и обязательно моделей. При заключении контракта, мы были предупреждены насчет подобных связей, о необходимости иметь безупречную репутацию, но наши хозяева не позаботились оградить нас от шквала предложений, ведь если бы у нас были такие условия, как в доме напротив, у наших дверей не толпились бы поклонники, и риск соблазна был бы гораздо ниже. Это я к тому, что некоторые из нас не устояли. Платили нам немного, а в Милане множество бутиков, безумное количество модных тряпок, и нам хотелось всего и сразу. Первой сдалась полька. Моя соседка по комнате, Агния, Агнешка. Ее кавалер приезжал за ней на такси, каждый вечер клубы, шампанское. У нее появились драгоценности, красивые и дорогие вещи. Мы откровенно завидовали. Она смеялась и говорила, что не будь мы такими трусихами, все бы нашли себе спонсоров. Чешки, Маргита и Лина, держались вдвоем, им было проще. Я же оставалась одна. Агнешка не раз звала меня развеяться, но я и правда трусила.
      Одним грустным осенним вечером, сидя на жесточайшей диете, я не выдержала и согласилась на уговоры Агнешки, выслушав ее уверения, что от шампанского ни грамма не прибавиться, и мы направились в модный миланский ночной клуб. Приятель Агнешки, бизнесмен среднего возраста Клаудио, познакомил меня со своим родственником, то ли братом, то ли сватом Серджио. Он мне не понравился, был немного полноват, развязен, к тому же слюнявил пальцы, отсчитывая купюры. Я заподозрила его в прижимистости и не напрасно. Он тут же предложил мне стать его любовницей, но пожаловался, что он не такой богач, как Клаудио и не сможет делать мне таких подарков, как Агнешке. Я рассмеялась, и он очень удивился, что русская девушка так разборчива. По его словам, я должна быть счастлива, что он одаривает меня своим вниманием. Я чуть не влепила ему затрещину. Агнешка очень извинялась передо мной, она не ожидала, что родственник Клаудио "такая свинья".
      Несмотря на инцидент, мое сознание уже было отравлено атмосферой общего веселья и богатым окружением, с легкостью швырявшим деньги на удовольствия. Я стала приглядываться к мужчинам, караулившим нас около дома. Я выбирала себе любовника по дорогой машине, по качеству костюма, по увесистому перстню, ведь заглянуть в его кошелек я не могла. Мне нужен был богатый любовник. В конце концов, я сделала выбор. Шанти. Шандор Дестри. Наполовину венгр, наполовину итальянец.
      Пятьдесят. Много, но детки миллионеров здесь не отирались. Богат, но не скряга.
      Имел любовницу, проживающую в нашем доме, но она вернулась на родину. Шанти не стал выискивать новых идей, и пошел проторенной дорожкой. Модели нравились Шанти.
      Шанти нравился моделям. Если бы ни я, рано или поздно его кто-нибудь подобрал бы.
      Он был мил и непосредственен. Внимателен и нежен – то, что я искала. Наш роман протекал плавно, мы проводили вечера вместе, причем мое мнение учитывалось. Для интимных встреч Шанти снимал номера в отелях средней руки, где не проявляют особого любопытства к гостям, но, клянусь, я не знала, что у него больное сердце, и что перед нашими свиданиями он принимает средства повышающие потенцию. Во время очередного оргазма у Шанти случился сердечный приступ, я испугалась, я не хотела, что бы Шанти умер, и попросила персонал отеля вызвать неотложку. Ну и шума мы наделали в маленькой гостинице! Вместе с неотложкой портье вызвал и полицию. На всякий случай, если гость умрет. Слава богу, Шанти не умер. Но полиция прокачала мои данные по всем каналам, и это дошло до руководства агентства. Я нарушила несколько пунктов своего контракта, и меня попросили уехать. Они просто расторгли контракт, заплатили мне выходное пособие и выдворили из страны. Шанти лежал в больнице, я навестила его, он был огорчен обстоятельствами моего отъезда, но ничего предложить мне не мог. Ну, не жениться же на мне, в самом деле! Вот так закончилась моя карьера за границей. Жаль.
      Случай.
      – Вот это да… – только и могла промолвить Лада.
      Нынешнее утро было похоже на все предыдущие, хотелось спать, от голода свело желудок, и от выпитого в клубе шампанского трещала голова. Каждое утро Лада клялась, что, закончив дела, непременно направится домой и ляжет в постель. И больше никогда не будет принимать свои маленькие таблеточки! Но когда запас их истощался, ее охватывал панический ужас. "Меня выгонят из агентства! Мне нечем будет платить за дорогую квартиру!" Пусть сейчас они с Виолеттой платят пополам, но тогда у нее не будет денег внести свою половину. Ветка счастливая, проживает на денежки своего итальянца, накопленные в Милане – хранит в банке, спит до полудня, не торопится в кабалу. Правда и то, что Ветка по клубам не шляется, поужинает с Маурицио и домой. Эх, не то, что Ладка – до утра на танцполе в окружении молодых мужчин, пытающихся напроситься на завтрак в ее постели. Да и денег уходит на развлечения немало. Что ж Ладке так не везет! Ни тебе богатого любовника, ни хорошего контракта. "Эх, жизнь моя жестянка! Ничего не попишешь, где тут мои маленькие таблеточки?" Виолетта вошла на кухню, когда Лада заливала кипятком ложку быстрорастворимого кофе. Запах пережженных кофейных зерен щекотнул ноздри, так что дрогнули подправленные косметологом крылья носа Виолетты.
      – Как ты пьешь эту бурду! – обращаясь к Ладе, она передернула плечами от отвращения.
      – Некогда варить молотый, каждая минута посвящается сну. Я побежала, – она со стуком поставила чашку на столешницу и вышла в холл. Виолетта вышла следом.
      – Ладка, прекращай таскаться по клубам! Так невозможно, ты убьешь себя. Не думаешь о здоровье, подумай о карьере. Через год тебя не возьмут ни в одно приличное дефиле.
      – Ветка, посмотри на меня, – попросила Лада, – мои глаза сияют, свежий цвет лица, божественная фигура. О чем ты?
      – О том, что ты наркоманка. – Виолетта замолкла, раздумывая, продолжать ли, но все же продолжила. – Я уверена, если не примешь таблетку, не наложишь килограмм косметики, то будешь страшна, как смертный грех.
      Надевавшая туфли Лада, распрямилась и вспыхнула до корней волос, цвета вороньего крыла. Это было заметно, даже под слоем пудры. Виолетта смутилась.
      – Конечно, это твое дело, – сказала она молчавшей Ладе и ушла в кухню.
      Несколькими минутами позже, разгневанная Лада возникла на пороге.
      – Тебе Ветка легко рассуждать, тебе все дается прямо в руки, а мне за любую мелочь приходится стоять на коленях. В полном смысле этого слова. – Ладка сунула руки в худенькие бока и стала наступать на Виолетту. – Тебя-то в Москву пригласили, а я для того, что бы остаться здесь работать, обслужила чуть ли не всю администрацию агентства, да еще и рожу воротили. Видишь ли, я толстая. Так что, на таблетки я села не сама. Жизнь меня на них подсадила.
      – Прости, но обвинять меня в том, что мне попросту везет, не справедливо, – вставила слово Виолетта. – Я твоя подруга, и хотела тебе помочь, извини, если обидела.
      Лада как-то сникла, огонь в раскосых глазах померк.
      – Я что, действительно такая страшная? – спросила она дрожащим голосом.
      – Тебе надо прекратить загонять себя в угол, – Виолетта подошла к подруге и обняла ее за плечи. – Отоспись, не ходи на кастинг. Вечером поужинаем с Маурицио, мы так мало общаемся, несмотря на то, что живем вместе. И таблетки… Пока не поздно, брось.
      – Без них я чувствую себя неуверенно, будто голышом.
      – Чувство уверенности вернется, если ты поймешь, что тебе они не нужны.
      – Ох, Ветка, умеешь ты убедить. – Лада прижалась к Виолеттиному плечу и зажмурила глаза от удовольствия. – Ладно, никуда сегодня не пойду, высплюсь, приведу себя в порядок.
      – Вот и умница. Я договорюсь с Маурицио об ужине. Не будешь возражать, если он пригласит приятеля?
      – Свидание вслепую? Это интересно.
      Виолетта увлекла Ладу в комнату, плотнее задернула шторы и, чмокнув ее в щеку, удалилась на кухню.
      Джованни Ризио был доволен, ему нравились раскованные девушки, а эта русская такая милашка, и внешность у нее необычная. Дальний восток! Полчаса назад он с удовольствием наблюдал, как девушки в сопровождении Маурицио вошли в зал ресторана, как склонился в поклоне старый черт Браско, владелец "Джоконды".
      Скучающий Джованни оживился, увидев красивых, и выглядящих по-европейски, девушек. Они познакомились. Подобострастный женолюб Браско прислал в подарок бутылку отличного шампанского, и ужин начался. Беседа была непринужденной, блюда великолепными, шампанское дорогим. Девушка раскраснелась, ее бокал быстро пустел, но внимательный Джованни не допускал, чтобы бокалы на столе пустовали. Смех ее стал громче, подруга Маурицио с досадой смотрела на "китаянку", как окрестил ее Джованни, глазами требуя вести себя приличней. "Китаянка" знаков не замечала. "Надо продолжить знакомство и пригласить ее куда-нибудь одну, – думал Джованни – Подруга Маурицио слишком добропорядочна, вон какою букою смотрит на Леду, или как там… Ляду. Пожалуй, предложение самому проводить красавицу не найдет отклика, да и Маурицио говорил, что девушки живут вместе. Но не мать же она ей, возьму номер телефона, а там дело техники. Завтра же будет моею".
      Джованни старался взглядом передать, как девушка ему нравиться, и она не без удовольствия смотрела на симпатичного брюнета с римским профилем, словно выбитым на монетах времен древней империи. Тонкие, полупрозрачные, как стебли одуванчика, пальцы девушки касались столовых приборов, льняной салфетки цвета благородного бордо, но Джованни, наблюдая за ней, представлял, что ее пальцы касаются его кожи, и в явь ощущал их нежные прикосновения. Он был возбужден. Он желал ее. Что бы как-то усмирить свою страсть, он прикасался к ее легкой открытой туфельке заостренным мысом своих франтовских ботинок.
      Подруга Маурицио, красивая блондинка, ничем не отличалась от коренной жительницы Милана и бойко говорила на их родном наречии. "Китаянка" отмалчивалась, и Джованни, в отличие от Маурицио говоривший по-русски, стал ее единственным собеседником. Он врал ей, как скучает вдали итальянских берегов, как напрасно искал родственную душу способную сократить часы скуки и украсить его досуг, не очень яркий здесь, в Москве. Оказывается "китаянка" любительница проводить вечера в клубах! В Милане он тоже любит встречаться с друзьями в шикарных клубах, хвала мадонне, он может себе это позволить.
      Он с удовольствием отметил, что его слова о достатке произвели на нее должное впечатление, очевидно девочка не избалована деньгами. Золотая безделушка, вечер в клубе и у него в руках рычаги, которыми он будет манипулировать ею, превращая девушку в сексуальную рабыню. Не окажет ли она ему неоценимую услугу, познакомив с развлечениями ночной Москвы? Получив утвердительный ответ, Джованни радостно поцеловал прохладные тонкие пальцы, задержав их дольше обычной любезности, красавица, отдернув в недоумении руку, легко царапнула его верхнюю губу ухоженным розовым ноготком. Невидимая постороннему глазу отметина, придавала его губе статус "освященной ее касанием". Он с жадностью проводил по ней языком, испуская флюиды самца вышедшего на охоту за самкой. "Китаянка" принимала его сигналы. "За ней часто ухаживали, она принимает это как должное. Отказа не будет" – решил Джованни. По случаю вашего согласия быть моим гидом, предлагаю обменяться визитными картами. У вас нет карты? Прошу вас, запишите на моей карточке номер вашего телефона. Благодарю вас и смею заверить, что не буду злоупотреблять вашей благосклонностью. Как мило. Как грустно, что вечер заканчивается. До свидания. Дружеский поцелуй в гладкую щеку.
      Джованни унес с собой тонкий запах ее пудры, обжигающую царапинку на губе и воспоминание о тонких руках прикасавшихся к нему с неиспытанной в настоящей жизни нежностью.
      Она прошла в ванную комнату, на ходу сбрасывая туфли, платье и белье. Скорее в душ, скорее смыть следы прикосновений Маурицио. Он не был ей противен, но она привыкла освобождаться от чужих следов на ее теле, сразу, как только покидала своих любовников. Она не понимала, как можно спокойно засыпать, когда твои губы, руки, волосы пахнут другим человеком, кожа сохраняет тонкую высохшую пленку выделений чужого тела. Ее любовник пытался убедить Виолетту, что это наивысшее наслаждение ощущать присутствие возлюбленной, даже если она уже покинула твое ложе. Виолетта не поняла. Маурицио сказал, что никогда Виолетте не стать хорошей любовницей, слишком она брезглива. Виолетта усмехнулась. Зачем ей быть хорошей любовницей? Это скорее распространяется на мужчин, она же позволяет себя любить, готова терпеть чужие губы на коже, чужой орган в ее лоне, но как только заканчивается срок любви, увольте, сразу в душ и никаких проволочек! Она, не торопясь, наносила розовый гель на влажное тело. Душ, принятый в номере Маурицио, не принес облегчения, она все еще ощущала запах его одеколона.
      Завернувшись в теплый махровый халат, она приоткрыла дверь в комнату. Проникший свет открыл ей вид на не разобранную, пустующую постель Лады.
      – Дьявол! Куда она подевалась? Неуправляемая девица. Не могла осадить этого наглеца Джованни, он просто ел ее глазами, да и выпила прилично, хохотала на весь ресторан над его плоскими шутками. Не с ним ли она улепетнула?
      Московские агентства предпочитали экзотическую внешность, в виду явного перебора европейских лиц. Большим спросом пользовались бурятки, казашки, миловидные татарочки и прочие национальности когда-то огромной страны СССР. Внешность Лады устраивала администрацию агентства, но в последнее время к ней стали пристальней присматриваться в виду ее изможденного вида. Когда Лада с опозданием влетела в кабинет линейного менеджера, то удостоилась разгневанного взгляда.
      – Это неприемлемо, – выразил свое мнение молодой, но уже опытный менеджер.
      – Прошу прощения, трафик. Толенька, ты же знаешь какие нынче в Москве пробки.
      – Зная это, я выезжаю на час раньше, что и тебе советую. Лада в последний раз я прикрываю твое опоздание. Быстро в примерочную.
      Лада выразительно чмокнула воздух и быстро зашагала к шумному вытянутому в длину помещению с большими светлыми окнами. Галдели все. От дизайнеров и моделей, до автора коллекции с громкой фамилией Халтурин. Несмотря на двусмысленное значение его фамилии, работы мастера были великолепны, и каждая уважающая себя модель старалась попасть в число участниц показа. Шла генеральная репетиция, и каждая модель должна была показать свое мастерство. Лада быстро исчезла в водовороте лиц и ярких цветов тканей. Ее немного мучила совесть, за то, что она не сдержала слово данное Виолетте. После того, как подруга и Маурицио, пожелав ей спокойной ночи, отправились в гостиницу итальянца, она не смогла заставить себя лечь в постель и отправилась в клуб. Результатом явился четырехчасовой сон, похмелье и таблетки. Все как всегда. Ветка смотрела на нее с укором, но больше ничего не говорила. "Что толку, все равно бы не послушала!".
      Несколько часов заняло наложение макияжа, прическа и пять дефиле. В этой круговерти она ответила на звонок вчерашнего нового знакомого. Джованни Ризио, тридцатилетнего бизнесмена и любителя миланских ночных клубов.
      – О"кей, Джованни. Вечер у меня свободен. Нет, за мной заезжать не надо.
      Встретимся на Проспекте Мира, у "Цеппелина".
      "Частный аэроклуб Цеппелин" один их самых модных и престижных ночных клубов Москвы. Не зря Лада дружила с обслуживающим персоналом клубов, для прохода в Цеппелин ей понадобился всего лишь звонок. В Цеппелине действует строгий фейс-контроль, предпочтение отдается владельцам клубных карт и знаменитостям. Она хотела ошеломить Джованни роскошью и комфортом Цеппелина. Джованни понравился клуб, похожий на многоуровневый дирижабль. За зеркальной дверью открывался вид на огромный танцпол, оглушительно звучала музыка хаус. Лада похвасталась Джованни, что присутствовала на выступлении Fatboy Slim, в одно из его недавних посещений Цеппелина. Они танцевали, пили коктейли и отужинали в черно-бежевом ресторане Цеппелина, отдыхая от громкой музыки танцпола. Снова танцпол, от выпитых Маргарит и Дайкири кружилась голова, но Джованни был свеж и, по-видимому, настроен танцевать всю ночь. Лада уже утомилась и предчувствовала, что завтра не сможет встать в положенное время. Она пожаловалась Джованни, что, к сожалению, не может сопровождать его всю ночь, сославшись на усталость, но Джованни подмигнул ей, сказав, что в одну минуту сделает ее самой неутомимой девушкой на танцполе, и за руку увел ее в чиллаут.
      Там, на удобном диване, подсвеченном снизу, Джованни просто и открыто предложил ей линию кокаина. Лада и раньше пробовала легкие наркотики, но всегда опасалась попасть в зависимость. Сейчас, чувствуя настойчивость Джованни, и, не желая потерять интересного итальянца, она согласно кивнула головой. Джованни ликовал.
      Кокаин придал Ладе веселость и раскрепостил настолько, что когда Джованни пригласил ее к себе, она ответила согласием, стараясь быть благодарной за тонкую белую линию, принесшую всплеск радости и обострившую все чувства.
      – Тиночка, радость моя, я тебе конфеток купил, – Роман Израилевич стоял в дверях Валентининой комнаты и держал в руках сверкающую золотом картона и прозрачными лентами коробку конфет.
      – Роман Израилевич, шоколад вреден для фигуры. Вы хотите испортить мой рабочий инструмент?
      – Моисей, до чего ж хорош инструмент! Но я не испортить, – Роман Израилевич сделал шажок в сторону постели, на которой возлежала Тина, – я хочу, что бы у тебя было хорошее настроение, когда девочки кушают шоколад, у них вырабатывается гормон радости.
      – Чему ж радоваться Роман Израилевич? – усмехнувшись, спросила Тина, она любила подразнить своего продюсера. – Опять Сара Абрамовна такие сцены написала, что нормальному человеку и в голову не взбредет! И так на протяжении всего сценария.
      Уж вы б ее приструнили, что ли.
      – Что ты золотце, – Роман Израилевич сделал еще шажок, – Сара Абрамовна пишет самые лучшие сценарии, и влиять на полет ее фантазии я считаю преступлением, все равно, что зарезать курицу, несущую золотые яйца.
      – Эта ваша курица натуральная извращенка! – Тина накрутила на палец ярко рыжий локон.
      – Не надо радость моя, – Роман Израилевич присел на краешек постели и плотоядно посмотрел на Тинкины прелести, не прикрытые ничем, – Сара Абрамовна приличная женщина.
      – Вот попробовала бы сама в этаких позах…
      – Золотце, – голос Романа Израилевича просительно дрогнул, – Сара Абрамовна вдовствует уже лет десять.
      – То-то и видно, что отстала от жизни, – довольная Тина сладко потянулась. – Не пристало вдове порно-сценарии, как блинчики стряпать.
      – Ты же знаешь, Сара Абрамовна – моя родственница, а я родственников без куска мацы не оставляю, – Он протянул покрытую бледными пигментными пятнами руку к Тинкиному бедру. – А какой талантище! К тому же экономлю на сценаристах.
      – Жмоты! Уйду я от вас… Меня сам Калашников в Питер приглашал, – выдала лениво Тина. Рука Романа Израилевича, не дотронувшись до ее бедра, нервно дернулась, словно от ожога.
      – Уйдешь, уйдешь. Вот в чем лежишь сейчас, в том и уйдешь, – хищно улыбался он, но по испарине выступившей на лбу, было ясно, что Тинкина угроза испугала его. – В чем мать родила, уйдешь, босиком да по снежку.
      – Пугаете вы меня, Роман Израилевич, да я не боюсь. Я своей матери не испугалась, когда к вам работать пришла, так и вас не побоюсь, когда уйти захочу!
      – Ну зачем ты, Тиночка, меня старика обижаешь? Уж я ли тебя не холю, не лелею?
      Чего не захочешь, все к твоим ногам. И камушки, и тряпочки, и в Москву, и в Канны возил, сколько мне денег стоило!
      – Вы что же Роман Израилевич, жалеете?
      – Нет, нет, золотце, ни капельки не жалею, да только и ты добро помни. И матушке своей позвони, лично прошу тебя. Снова ее муж, тьфу, приходил, грозился! Видишь, что терплю, все тебя оберегаю.
      – Нечего меня оберегать, я совершеннолетняя. А Нолина гоните в шею.
      Роман Израилевич, наконец, рискнул дотронуться до бедра девушки.
      – Гладенькая какая, Тиночка…
      – Роман Израилевич, мне сегодня еще сниматься, – сбросила Тина его руку со своего бедра.
      – Ну, минуточку, дай, налюбуюсь на тебя.
      – Знаю я, Роман Израилевич, как вы любуетесь, – обреченно проговорила она – Жаркая какая, огнем от тебя так и пышет, я весь вспотел уж…
      – Да уж, не лягушка, – задумчиво промолвила Тина.
      – Красавица моя…
      Больше Тина не сказала ничего.
      Игорь Львович Нолин, отчим Тины, был старше ее ровно на десять лет. Когда он женился на ее матери Галине Осиповне Град, красивой сорокалетней разведенке, ему исполнилось двадцать пять лет. Сейчас Тина уже не так остро воспринимала шаг своей матери, иногда ей казалось, что когда самой Тине исполнится сорок, она все же поймет свою мать. Но пятнадцатилетней девочке было ужасно трудно поверить, что ее мама, такая умная и такая красивая, разведясь с любимым Тининым отцом, завела роман с мальчишкой. Отец забыл Тину, все реже и реже напоминал о себе звонком или приездом, а потом и вовсе куда-то исчез. Язвительные соседки перемывали косточки Галине Град, "жалели" Тинку, приговаривая "уходят не от детей, уходят от женщины", и обиженная отцовским невниманием Тина уверилась, что в их неудачной семейной жизни виновата мать. А когда Тина узнала, опять же от "сердобольных" соседок, что сорокалетняя мать пустилась во все тяжкие со студентом, да еще и замуж за него выходит, то управы на нее было не сыскать. Тинка забросила учебу, приходила домой в клубах табачного дыма и в подпитии, ее тяжело рвало в ванной комнате, куда доступа матери не было. На все уговоры Тинка корила мать за то, что та сломала ей жизнь. Когда Игорь переехал к ним, Тинка попыталась соблазнить его, разгуливая по дому неглиже. Игорь стал избегать находиться с ней наедине, но ничего не говорил Галине, жалея ее, и понимая, что они косвенно виноваты в том, что происходит с девочкой-подростком.
      Окончив девять классов, Тина продолжала подрабатывать моделью, и никто не мог предположить, что с виду скромная, улыбчивая рыжеволосая девушка отзовется на объявление о наборе актрис в продюсерский центр "Венус". Требовались красивые совершеннолетние девушки без комплексов. До совершеннолетия Тине оставалось несколько месяцев и, когда Тинка пришла на кастинг, ей дали от ворот поворот, сказав приходить позже. Не сдержав слез от обиды, девушка тихо сидела в темном просмотровом зале центра, где на нее обратил внимание главный продюсер, акула порно-бизнеса местного масштаба, Роман Израилевич Бернс.
      Бернс сразу распознал в ней будущую звезду, ее невинный с червоточинкой образ раскаленным тавро врезался в мозг порно-магната. Не принимая в расчет отговорки о статьях закона за растление несовершеннолетних, он накричал на своих менеджеров, прогнавших ее прочь. Он выбранил их за отсутствие вкуса, за то, что "набрали сисястых дур", за то, что не взяли анкетных данных, ведь пока девчонка плакала в зале, он был уверен, что она у него в руках. Бернс исправно приходил на каждый кастинг, ожидая, что появится рыжеволосая красотка, но она все не приходила. Бернс впал в отчаяние, даже немного похудел, он не привык, что женщины, интересующие его, пропадают без вести. Наконец, видя муки босса, один из менеджеров припомнил, что рыжая, когда уже отчаялась, что они ее примут, упоминала какое-то модельное агентство. И помчались гонцы во все модельные агентства области. Облазили все двадцать районов, а покуда они не знали, что за девицу разыскивают, не имели ее фотографии, а лишь скудный словесный портрет, то господин Бернс, в своем продюсерском центре, имел удовольствие лицезреть сотни рыжеволосых красоток, крашеных и не очень.
      Тинка же, обиженная на "Венус", на кастинг не пошла. Вот вам. Бернс не унимался, теперь он считал долгом чести найти рыжеволосую бестию и заполучить ее любой ценой. Тина не знала, какие страсти разворачиваются вокруг ее персоны. Ей хватало скандалов с матерью и униженных просьб Игоря "жить как люди". Тогда Бернс собрал всех своих менеджеров и устроил так называемый "мозговой штурм".
      Каждый из менеджеров, присутствующих на отборах в агентствах, должен припомнить, кто из рыжеволосых моделей отказался от просмотра и, наконец, общими усилиями всех, кто общался с Тиной, был составлен фоторобот.
      – Это Тина Гранд, а проще Валентина Андреевна Град, 1981 года рождения, образование – незаконченное среднее, модель агентства "Абрис", – доложил ретивый сотрудник, которому в дальнейшем весьма прижимистый Бернс выплатил огромную премию.
      За Тиной Бернс поехал сам. Не доверил никому. Прежде чем уговаривать Тину, Бернс расспросил сотрудниц модельного агентства об ее семье, он прекрасно понимал, что ни одна девушка из благополучной семьи не решится зарабатывать деньги таким способом. И был прав! К переговорам с Тиной он тщательно подготовился, о провале не могло идти и речи.
      Она мечтала жить отдельно от матери и Игоря, но мечте ее, в ближайшем будущем, казалось, сбыться не дано. Бернс, представившись, извинился за грубость своих сотрудников, сославшись не неукоснительное исполнение ими статьи закона, и с ходу предложил ей отдельное жилье за счет продюсерского центра. Не только ей одной, конечно, оговорился он, боясь вспугнуть девушку, но пока не приедут остальные актрисы, она поживет одна. Он словно обволакивал ее дурманом надежд на исполнение заветных желаний. Да особых усилий и не нужно было прилагать, она согласилась бы и на меньшее, лишь бы досадить своим родственничкам. Итак, Тина согласилась. Огорошив мать заявлением, что она поступила в актрисы, она собрала вещички и уехала из дома.
      Бернс стал личным куратором начинающей звезды. Он принимал участие не только в раскадровке сюжетов с участием Тины, но даже в разработке костюмов и пробах сценического грима. Особой статьей называл Бернс подбор партнеров для своей протеже. Многие "талантливые" актеры срезались на кастингах и кинопробах Бернса.
      Для Тиночки – только лучшее, поэтому дебютный фильм новой звезды побил рекорд затрат на съемки фильмов этой категории не только в регионе, но и в столице.
      Автором шедевра "Те десять минут после секса" был Федор Клюкин. Федерико.
      Высокий, тощий, когда-то блондин, теперь в свои сорок два года, местами пегий очкарик. Вот тут-то слава настигла и Федерико и Тину Гранд. Бернсу слава была не нужна, но то ради чего была проделана эта работа, он получил сполна. Гонорары актеров и режиссера ничто по сравнению с той суммой, которая по подсчетам Бернса должна окупить затраты на фильм. Бросив фильм на видеорынок, Бернс тут же приступил ко второму. Федерико и Тина, вот главные звезды продюсерского центра "Венус", остальные – подмастерья.
      Мать Тины, Галина Град, вынуждена была сменить место жительства и работу. Слава ее дочери достигла столицы, чего уж говорить об их областном центре. Игорь Нолин нагрянул к Бернсу, грозил, и просил дать Тинке отставку, но хитрый Бернс обложился адвокатами и мотивированно доказал всю абсурдность его требований.
      Девушка совершеннолетняя, никакого разврата, предоставляет свое тело для съемок и производства пусть и не разрешенных, но и не запрещенных законодательством фильмов. Бернс, не только как продюсер, но и как человек, по возрасту годящийся ей не то, что в отцы, а даже деды, полностью несет ответственность за ее здоровье и моральный облик. Сыта, одета, обута. Скоро поедем на фестиваль фильмов в Канны, там вполне легально дают награды особо отличившимся исполнителям и производителям. Игорь Львович Нолин уехал ни с чем, но по просьбе матери Тины несколько раз наведывался к Бернсу. Безрезультатно. Сыта, обута, одета.
      Еще в начале своей творческой деятельности Тина стала любовницей Бернса. И не то, что бы он ее к этому принуждал, просто страшновато было плыть одной в утлой лодочке навстречу шквалу аплодисментов, сальных взглядов, осуждающего мнения. С Бернсом, подумалось Валентине, будет проще, его покровительство избавит ее от множества проблем, решать которые многим актрисам приходится лично. Бернс владел Тинкою безраздельно, жутко ревновал ко всему, что не касалось работы. Подозревал, что втайне Тинка мечтает о молодом, полном сил и возможностей продюсере, коих в порно-индустрии было достаточно. Поэтому сон Романа Израилевича спокойным было не назвать, приходилось все время быть начеку. Бернс стал более безжалостным к конкурентам, подключал все свои связи, чтобы не отдать более молодым собственную нишу в нелегком бизнесе. Он не жалел денег на Тинку, хотя в сущности был скрягою – за каждую золотую копеечку приходилось Тинке вкалывать как рабыне.
 

 
      Кокаин у Джованни был всегда. Даже работая в Москве, Джованни быстро наладил связи с дилерами. "Китаянка" никогда не отказывалась от полоски. После, стерев с кукольного носика следы порошка, она благодарно улыбалась Джованни и была покладиста, выполняя его желания. Сначала они встречались пару раз в неделю, затем Джованни пожелал видеть Ладу чаще. Ему было удобно с ней, не стыдно представить друзьям, не надо искать партнерш в ночных клубах, к тому же русская была неприхотлива. Ей не требовались дополнительные суммы денег на тряпки и косметику, ее вполне устраивало, что Джованни оплачивает счета в ресторанах и клубах, дарит ей милые безделушки, а главное платит Ладкин взнос за квартиру.
      Деньги для Джованни небольшие, но самое приятное – ощущать свою власть над сломленной, припудренной кокаином красотой, тонкими пальчиками и раскосыми глазами, с расширенными черными зрачками.
      – Господин Ризио, вас вызывают, – официант "Джоконды" подал Джованни телефонную трубку. Джованни удивленно вскинул брови.
      – Джованни Ризио слушает… – он, сосредоточенно нахмурившись, слушал то, что ему говорил неизвестный. – Но позвольте, наша договоренность не включала подобные повороты, к тому же, об этом не по телефону. Хорошо, я приеду.
      Он передал трубку терпеливо ожидающему официанту и попросил счет.
      – Дорогая, наши планы изменились, – объявил он Ладе. Девушка разочарованно вздохнула. – Но я хочу, чтобы ты поехала со мной. Это не надолго. Решу одну проблему, и мы сможем продолжить наш вечер, дорогая.
      Он двусмысленно улыбнулся и вслух рассмеялся, когда увидел, как вспыхнула "китаянка" поняв, на что он намекает. Джеронимо Браско лично принес счет Джованни.
      Разговаривая с девушкой, он оглядывал красавицу масляными как оливы глазами, ради лишь одного ее взгляда он подошел к ним. Лада приветливо улыбалась Браско, не принимая на свой счет нескромные взоры. Они покинули "Джоконду" и сев в автомобиль Джованни поехали по вечерней Москве. Лада была удивлена, когда Джованни покинул центр города и направился к отдаленному спальному району.
      Какие дела могут быть у итальянца в такой глуши? К тому же, оставил ее в одиночестве дожидаться в машине! Пробыв сорок минут в какой-то пятиэтажке, явно предназначенной на слом, Джованни вернулся, оглушительно хлопнув дверью. Упреки, крутившиеся у Лады на языке, от испуга моментально испарились, осталась одна тревога. Она хотела спросить его, о том, что случилось, но не рискнула, и сидела молча, сжав губы, пока он нарушал все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения.
      – Porca Madonna putana! – выкрикнул Джованни, когда ему велел остановиться патруль.
      Он стиснул руль, пытаясь привести себя в порядок и успокоиться. Подошедший инспектор представился:
      – Старший лейтенант Соловьев, дорожно-патрульная служба, предъявите ваши документы.
      Джованни достал права и протянул их инспектору.
      Инспектор внимательно изучил их, и не торопясь вернуть, в полуприказном тоне сказал Джованни:
      – Не могли бы вы выйти из автомобиля?
      – Надеюсь, это ненадолго, я тороплюсь в посольство, – брякнул невпопад итальянец, позабыв, что рабочий день давно закончен.
      – Прошу вас пройти на пост. Если все в порядке, это не займет много времени, – подтвердил старший лейтенант. Джованни немного замешкался, но не осмелился спорить с инспектором. Лада смотрела из-за опущенного стекла, как он поднимался по металлической лестнице в патрульную будку, как трое инспекторов что-то наперебой доказывали ему, как Джованни, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял.
      Эта безмолвная для Лады перепалка продолжалась довольно длительное время, ей наскучило наблюдать за составлением протоколов и бумаг, она начала волноваться и злиться на Джованни, за то, что он был так беспечен. "Неужели, – думала она, – нарушая правила, он надеялся, что ему сойдет с рук?" Наконец Джованни вернулся.
      В его глазах, побелевших от гнева, читалась упрямая решимость устранить проблему, превратившую его спокойную жизнь в чистилище.
      – Джованни, что произошло? – рискнула спросить Лада взбешенного итальянца.
      – Штраф, за превышение скорости, – процедил он, нажимая на газ, – к тому же полицейские отказались от взятки, составили акт. Похоже, у меня будут неприятности.
      – Джованни, успокойся, ты опять начинаешь гнать! – почти кричала Лада.
      Он молчал, но скорость не сбавил. Обгоняя поток и выруливая на встречную, они подрулили к "Джоконде", где Джованни резко затормозил.
      – Ты что, решил продолжить ужин? – изумилась девушка.
      – У меня неотложное дело. Жди меня здесь, – приказал он. Лада попыталась открыть дверь автомобиля, но он придержал ее, и, прямо глядя Ладе в глаза, медленно повторил:
      – Жди меня здесь.
      Лада сжала ладонями виски, начала болеть голова, ей было нехорошо, подташнивало, и она начала мечтать о линии кокаина. Почему Джованни ведет себя так странно?
      Что произошло в том заброшенном доме? С кем он встречался, и что его так расстроило? За этими мыслями прошло пять минут. Ладу начало знобить. Черт! Это невежливо оставлять девушку одну на такое длительное время, и уже во второй раз за сегодняшний вечер! Лада открыла дверь и вышла из машины. Еще десять минут она шагала вокруг автомобиля, вглядываясь в зашторенные окна ресторана. Уже не играла музыка, не рассчитывались с официантами запоздавшие гости. Потоптавшись еще немного на месте, разгневанная Лада решительно направилась к входу. Она вошла в холл и направилась в пахнущий свежей выпечкой коридор, ведущий в кабинет хозяина и святая святых ресторана, кухню. Господин Браско когда-то устраивал экскурсию по своему владению, и сейчас Лада была уверена, что Джованни направился именно к Браско. Она остановилась около гладкой двери, цвета итальянского ореха. Прислушалась.
      – Сумма нужна целиком и сегодня, – слышался настойчивый голос Джованни.
      – Друг мой, это большие деньги, мне нужно время.
      – Если бы у меня было время! – воскликнул Джованни. – Собрать такую сумму для меня не проблема, все дело в сроках. Сегодня ночью.
      – Это непросто.
      – Сеньор Браско, за меня могут поручиться. Маурицио Камилиери, к примеру. Я уверен, что такая сумма для известного ресторатора, как вы… – льстил старому Браско Джованни.
      – Сынок, – терпеливо повторил Браско, – я уважаю сеньора Камилиери, но сумма велика.
      – Сеньор Браско, скажите вашу цену. Проценты? Сколько?
      – Я не процентщик, не ростовщик и не еврей.
      – Что вы хотите? – уже напрямую спросил Джованни, и вдруг его осенило, он хлопнул себя по лбу и с улыбкой фамильярно обратился к Браско. – Джеронимо, вам нравится моя девушка?
      Глаза Браско похотливо блеснули.
      – Ну? – напирал на него Джованни.
      – А она согласна?
      – Сеньор Браско, слушайте внимательно: возврат долга, в кратчайшие сроки, проценты, какие вы назначите и девчонка. По рукам? Сделка?
      Лада окаменела, услышав слова Джованни, холодом сковало члены, едва она поняла смысл сказанного им. Конечно, она знала язык немного, но то, что было сказано, она прекрасно поняла – он торгует ею. Он! Да кто он такой?!
      – Сделка, но девушка сейчас, – ответил Браско, и Лада расслышала, как они скрепили свой договор, ударив по рукам.
      Она отпрянула от двери и попятилась в противоположную от выхода сторону, в кухню.
      В полутемной, блестящей чистотою кухне, никого не было. Лада заторопилась к выходу, но на ее беду из кабинета в коридор вышел Джованни. Она еле успела пригнуться за широкими разделочными столами. В пространствах между мощными ножками столов были установлены плетеные корзины, за сучковатую ручку одной из них Лада зацепилась тонким чулком. Джованни быстро прошел к выходу. "Мой бог, он сейчас вернется! Не обнаружит меня в машине и вернется!" Бежать! Лада рванулась к входной двери, но тончайший на вид чулок, оказался крепок. Корзина помешала ей быстро исчезнуть из кухни, чулок порвался, она споткнулась и упала коленями на прохладный кафель пола. Легкая корзина накренилась, и к ногам Лады, лязгнув сталью, выпал нож. Деревянной ручкой он закрутился на гладкой поверхности, как юла.
      – Ляда, где ты? Я тебя слышу, – спросил вернувшийся и обеспокоенный ее отсутствием Джованни. Он вошел в кухню и щелкнул включателем. Свет мгновенно залил помещение и ослепил Джованни. Он недовольно сощурился, разглядывая взволнованную девушку.
      "Я тоже тебя слышала" – Лада оперлась на широкий разделочный стол нервно сжатыми за спиной руками, держащими нож.
      – Чулки порвала, – сказала она, прерывисто дыша.
      – Я тебя искал, – Джованни приближался к ней.
      – Мне стало скучно… в машине, – ответила она. Страх, упавший вместе с ней, теперь поднимался с пола и дотягивался до горла, мешая четко мыслить и говорить.
      – Прости меня, а чулки мы купим, много чулок, не переживай, – пообещал щедрый Джованни, и тут же приступил. – Ляда, помоги мне, надо уговорить Браско, у меня трудности…
      – А я причем?
      – Попроси его, уверен, у тебя лучше получится, – Джованни был уже близко и сладко улыбался Ладе.
      – Нет, разбирайся сам, – отрезала она, втайне надеясь, что он отступит. – Не хватало, чтобы Браско лапал меня, глазами он давно уж все мои выпуклости отполировал.
      – Подумаешь, обнимет за талию, он не позволит себе большее, – Джованни остановился, Лада чувствовала его напряжение, казалось, вот-вот он взорвется. – Ну, Ляда…
      – Нет, – резко сказала она.
      Джованни будто ужалили. Лицо его исказила гримаса, ноздри раздувались, глаза метали громы и молнии:
      – Так… как кокаином тебя снабжать, так Джованни, а как Джованни потребовалась твоя помощь, так нет! – он ненавидяще смотрел ей в глаза и выстреливал слова вместе с мельчайшими каплями слюны. – Слушай внимательно – ты мне должна. Ступай к Браско и не смей отказывать ему!
      Испуганная насмерть Лада отодвинулась от него, скользя по холодному краю стола.
      Джованни надвигался на нее, он был готов применить силу в случае ее неповиновения. Выбора у него не было, он сам предложил ее Джеронимо Браско.
      – Попробуй только… – хрипло прошептала Лада.
      Он зло усмехнулся и коротко ударил ее в грудь. Она ослепла от боли. Нож выпал из пальцев и остался лежать на гладкой мраморной поверхности стола. Тряпичною куклой она повисла на руках Джованни.
      – Ну что, хватит? – выдохнул ей в лицо итальянец.- Идем к Браско!
      – Не…не… – хватала ртом воздух Лада.
      Джованни торопился. Ему предстояло еще много дел. Жаль, что эта дурочка вздумала брыкаться, Браско может испугаться, все это напоминало насилие… Но ему необходимы деньги, нельзя упустить партию, а деньги у Браско. Круг замкнулся.
      – Не…не… – не могла справиться с дыханием Лада.
      Джованни не удержал себя в руках. Чтобы сломить ее сопротивление, он ударил снова. Лада согнулась пополам, стукнулась лбом о мраморную столешницу и, отстранив вмиг прояснившуюся голову, увидела лежащий перед ней нож. Руки схватили острое лезвие, но боли она уже не чувствовала. Джованни сгреб ее в охапку и усилием оторвал от пола. Бросил вперед, Лада упала на колени, ее окровавленные руки оперлись на бежевые плитки.
      Кровь! Откуда? Черт, эта сучка испортит свой товарный вид! Откуда же кровь? Как быстро растекается она по светлому кафелю! Что я скажу Браско? Деньги… Кокаин…Китаянка…
      Джованни удивлено разглядывал расползающийся по его рубашке, брюкам и стекающий на пол ресторанной кухни кровавый ручей. Это моя кровь?
      Она никак не могла остановить истерику, страх выталкивал из нее судорожные всхлипы, но глаза на удивление были сухими. Она не плакала, выла, дрожала всем телом под тонкой материей летнего платья, подол которого был запачкан кровью, ей было все равно чьей, ее ладони были изрезаны, а дух сломлен разразившейся бедой.
      Ну чем она провинилась? Почему с виду успешный итальянец оказался аферистом, да еще и впутал ее в свои махинации? Загнав автомобиль Джованни, в переулок центра Москвы, Лада набрала номер сотового телефона Виолетты. Из "Джоконды" Лада вылетела пулей, не разбирая дороги, но, опомнившись, сообразила, что в окровавленном платье далеко не уйдет, и вернулась, решив воспользоваться автомобилем Джованни. Это было в прошлой жизни.
      – Алло, – ответила трубка сонным Виолеттиным голосом.
      – Я убила Джованни, – с ходу выпалила Лада, экономя время на объяснениях.
      – Что?!! – сна у Виолетты, как ни бывало. – Ладка, ты что спятила?
      – Возьми пару моих джинсов, кроссовки, куртку, что висит в шкафу, немного нижнего белья, – давая четкие указания Виолетте, Лада успокоилась, хаотичные мысли стали принимать вид упорядоченных. – Сумка там же, в шкафу. Паспорт у меня с собой. Деньги! Немного припрятано между постельным бельем, возьми все.
      – Что ты несешь! – вставила, наконец, слово Виолетта. – Ты снова нанюхалась кокаина? Этот Джованни – ублюдок, и ты идешь у него на поводу!
      – О покойниках плохо не говорят, – спокойно сказала Лада.
      Ветка замолчала, громко дыша в трубку.
      – Ты слышала меня? – переспросила Лада, намеренно пугая подругу громким шепотом.
      – Ветка, это наркоторговля. Сделай так, как я тебе говорю. Советую прихватить и твои вещички, когда будут искать меня, непременно выйдут на тебя.
      – Где встретимся? – икнув от страха, спросила напуганная до смерти Виолетта.
      – Выходи к автостраде, стой у обочины, я прихвачу тебя. Помнишь машину Джованни?
      – Какая-то невнятная, Рено или Пежо?
      – Альфа Ромео, чукча!
      – И ты собираешься таскаться на ней по городу?
      – Я собираюсь смыться на ней из города, и как можно быстрее! Тебе на сборы десять минут! – рявкнула в трубку Лада и дала отбой.
      Джеронимо Браско долго ждал возвращения Ризио, "прихвостня Камилиери", как называл он его про себя. Маурицио Камилиери он знал давно, еще по Милану, деловые отношения трудно назвать дружбою, но к молодому бизнесмену Браско испытывал почти отеческие чувства. Тем более он не одобрял его приятельских отношений с Джованни Ризио, для Браско не было секретом, что имя Ризио связывают с подпольной столичной торговлей наркотиками.
      Браско работал в Москве почти десять лет, его связи с первыми лицами города, своевременные "партийные" взносы, проверенный канал сбыта от Аппениского полуострова до Москвы и "самых до окраин" делали его первой фигурой среди соотечественников. Недаром его ресторан располагался в одной из известных и стоящих у самой Красной площади гостиниц. К нему прислушивались, с ним советовались, его уважали.
      Но была у Джеронимо "страстишка". Любил шестидесятилетний Браско молоденьких русских красавиц. Не проституток, а воспитанных ухоженных барышень. Любил их странный говор, грудной смех, блеск евроазиатских глаз, тонкую кожу на высоких татарских скулах. Но молоденькие русские барышни не очень-то одаривали любовью старого Браско, отвергали. Слишком много возле них увивалось молодых и блестящих кавалеров, приводящих их отужинать в итальянский ресторан, они принимали его комплименты в виде шампанского и цветов, но никого из них не заинтересовал сам хозяин "Джоконды".
      Девушка Ризио была экзотически красива настолько, что Браско никогда не упускал случая перемолвиться с ней словечком, поймать рассеянный взгляд, подержать в приветствии тоненькие пальчики. Вот и сегодня, он лично принес счет этому проходимцу Ризио, лишь для того, что бы лишний раз полюбоваться невиданной в этих широтах красотою, пофантазировать, что девушка улыбается ему не вежливой принужденной улыбкой, а потому, что Джеронимо Браско произвел на нее впечатление своими мужественными сединами и приобретенной с годами (будь они неладны!) мудростью. Правда сдержать чувств, производимых на него девушкой Ризио, Джеронимо не смог, и страстное желание проступило в его взгляде и, наверняка, напугало красавицу. Как ни хотел Браско ввязываться в аферы Ризио, но отказаться от заманчивого предложения не смог. Мало того, выставил условие, что девушка будет принадлежать ему немедленно! Понадеялся на то, что условия предлагаемой сделки с ней уже обговорены.
      Терпеливо ждал Браско, сидя у себя в кабинете, но Джованни так и не вернулся. В сердцах Джеронимо стукнул кулаком по массивному столу:
      – За кого он меня принимает! – покрытая темными волосками фаланга указательного пальца яростно набирала комбинацию цифр на телефонной панели. Ранее Браско предусмотрительно удалил охрану, что бы не было свидетелей разговора с Ризио, и теперь вызывал телохранителя. – Витторио, мы уезжаем!
      Браско тщательно проверил, хорошо ли заперт сейф, закрыл на ключ ящики своего письменного стола, накинул блейзер и вышел из кабинета. Связка ключей издала тревожный звон в тишине ресторана. Свет из кухонного помещения ярким лучом освещал часть коридора.
      – За всем надо присматривать самому! – пробурчал расстроенный Браско и направился в кухню погасить свет.
      То, что увидел Браско, ввергло его в шок.
      Тело Ризио лежало в темной луже крови, руки мертвеца казалось, придерживали свои внутренности, колени согнуты и подтянуты к животу. Сгустившаяся кровь медленно подползала к чистому еще серому носку, выглядывающему из-под задравшихся брюк, и начищенному до блеска ботинку.
      Браско захватал ртом воздух и схватился за сердце. Только не сейчас! Он оперся на мраморную столешницу, ноги его подкашивались. Только бы не упасть рядом с трупом, не запачкаться в медленно подползающей луже чужой крови! Витторио! Где этот чертов сукин сын? Неужели сидит в автомобиле? От хорошей жизни все расслабились и не соблюдают элементарных правил безопасности. Сам виноват.
      Приучил охрану, что лично запирает все замки, и не любит, что кто-то стоит у него за спиной. Уф, похоже, немного отпустило, надо попробовать достать сотовый.
      Браско осторожно, не делая резких движений, пошарил по карманам блейзера.
      Медленно согнул локоть и протиснул ладонь в карман. Пальцы сжали прохладный пластик корпуса телефона. Осталось нажать клавишу повторного набора, ведь звонок к Витторио был последний на сегодня вызов. Браско справился с нелегкой задачей, Витторио ответил.
      – Ко мне! – просипел Браско в трубку, и в изнеможении откинул руку с зажатым в ней телефоном.
      – Ты что, решила прихватить все наши вещи? – спросила подрулившая к обочине Лада.
      Виолетта забросила в салон две огромных спортивных сумки.
      – Не могла же я оставить наши шубки! – запыхавшись, произнесла она. – Лето пройдет, сама мне спасибо скажешь.
      – Спасибо я тебе скажу, если ты сама сядешь за руль, – Лада вышла из автомобиля и обошла его. Виолетта пожала плечами и устроилась на водительском месте. Но едва положила руки на оплетку руля, то тут же их отдернула.
      – Дьявол! Что это? Чем ты тут измазала, что-то липкое… – она поднесла руки к глазам и в ужасе вскрикнула.
      – Это моя кровь, у меня изрезаны руки, – тихо сказала Лада, – очень больно было рулить…
      – Дьявол, во что ты нас впутала?! – не унималась Виолетта.
      – Я понимаю, что тебя учили "не поминать всуе", – поморщилась Лада, – но для разнообразия вспоминай иногда Господа.
      – Господи, господи, вразуми ее, – запричитала Виолетта, яростно обтирая руль салфеткой, – говори же, что натворила?
      – Давай уже двигать отсюда, боюсь, как бы нас искать не начали.
      – Куда двигать-то?! – крикнула Виолетта, заводя двигатель.
      – На родину, в Ангельск.
      – Ты обалдела! – ахнула Виолетта, выстраиваясь в левый ряд.
      – Придумай что-нибудь получше, – посоветовала Лада, зажимая в изрезанных ладонях салфетки, кровь никак не хотела останавливаться, она сильно разбередила раны, когда управляла машиной. Наконец она рассказала подруге, что случилось с ней и Джованни Ризио. Каким подлецом и сутенером он оказался! А она еще, глупая, радовалась такому замечательному любовнику! Тут Лада некстати вспомнила, как Джованни занимался с ней любовью, как стискивал ее в объятиях, со всей средиземноморской страстью, как целовал ее пальчики, захватывая фаланги губами и языком. Она тяжко вздохнула и яркой вспышкой в ее глаза вернулась сцена. Резкий удар в грудь. Его наглый окрик "Ты мне должна! Идем к Браско!". Он ее ударил!
      Он бил ее! Тварь!
      Разгневанная Лада была готова еще раз зарезать Джованни Ризио.
      – Первое место, где нас будут искать это как раз в нашем городишке, – Виолетта прибавила скорость, и они выехали на кольцевую автостраду.
      – Дорогая, но только там мы сможем раздобыть укрытие и деньги. Там Тинка, мама… – мечтательно проговорила Лада.
      – Впутывать родителей в эту историю не стоит. Вот Тинка – другое дело, – за рулем Виолетта приобрела свой прежний, рассудительный вид, и сейчас вполне сносно могла соображать. – Ты права, нам прямая дорога на родину. Но как быть, если автомобиль объявят в розыск? Не пойдем же мы пешком? Конечно, наш великий земляк проделал путь в Москву пешком, мы можем повторить его подвиг, только двигаемся мы в обратную сторону.
      – Надо быстро покинуть Москву, в областях не так рьяно выполняют столичные "указивки",
      – Лада достала бинт из аптечки и прикидывала, как самостоятельно забинтовать ладони. – Ветка, мне необходимо переодеться, вдруг нас остановит патруль, а я в окровавленном платье.
      – Сейчас, присмотрю подходящее местечко, переодеться можно и на ходу, но надо избавиться от платья. Ты хочешь избавиться от него?
      – Что за вопрос! – удивилась Лада. – В моем случае это не платье Моники Левински, ни к чему мне такая память.
      – Лад, – повернула к ней голову Виолетта и заговорщицки сказала, – надо избавиться и от наших мобильников, в кино все так делают.
      – Но нам не купить новых, дорого!
      – Я не хочу, что бы через минуту мне начал названивать Маурицио и спрашивать, кто прирезал его приятеля! – настаивала Виолетта.
      – Ты права, но мы остаемся без связи.
      – Если возникнет необходимость, будем звонить с заправок, – Виолетта требовательно протянула руку Ладе и сказала. – Даже лучше, никто не определит наше местонахождение.
      Она опустила дверное стекло. Новенький изящный телефон Лады нырнул в ночную тьму загородного шоссе. Взяла с передней панели свой Самсунг и тихо произнесла:
      – Ну, прощай Маурицио…
      Звук упавшего на асфальт аппарата услышали обе подружки. На Ладкиных глазах навернулись слезы, подруга пожертвовала своими отношениями с Маурицио, ради того, чтобы вытащить Ладу из передряги.
      – Жалеешь? – тихо спросила она Виолетту.
      – Дьявол! – вскричала радостная Виолетта. – Ладка, прекращай заниматься самоедством! Мы в расчете. Общество таких девушек, как мы, стоит гораздо дороже того, что потратили наши итальянские любовники.
      – Ты даже не была влюблена? – спросила потрясенная Лада.
      – Эка невидаль! Жаль только, что история повторяется. Неужели меня всю жизнь будут преследовать истории с полицией-милицией, а затем возвращения на родину?
      – Первый раз – случайность, второй – совпадение, третий – система. Успокойся, в твоем случае это пока совпадение.
 

 
      Они подъехали к ресторану "Петровский", что на проспекте Обходного канала. Тина куталась в кашемировую шаль, августовскими вечерами было прохладно. Роман Израилевич возил Тину ужинать в лучшие рестораны города, но более всего им нравился "Петровский". Уютная обстановка для всякого рода встреч, блюда русской и европейской кухни, живая музыка. Талантливо приходилось Бернсу изображать щедрость, вздыхал украдкой, когда официант уносил недопитую наполовину бутылку, но помалкивал. За скаредность Тинка очень бранила Романа Израилевича, а он боялся, что его врожденная экономность подвигнет Тинку на поиски более сговорчивого продюсера.
      – Золотце, ну не можем мы снимать просто сценки для взрослых, это не интересует нашего зрителя, ему подавай настоящие чувства, хороший сюжет, прекрасные тела и нескучный секс, – отбивался Роман Израилевич от Тинкиных нападок.
      – Ну и какому идиоту пришла в голову идея снимать порно версию "Войны и мира"?
      – А что, хорошая идея, – Бернс смотрел сквозь очки на листочки меню, вложенные в кожаный переплет.
      – Неплохо было бы сценаристу полистать на досуге первоисточник. Болконский, Безухов и Анатоль Куракин не вызывают у меня сомнения, но при чем здесь гусар Долохов и капитан Тушин? А Ростов? – возмущенно говорила Тина. – Ведь он брат главной героини! Хорошо, что хоть Петеньку Ростова не тронули, извращенцы.
      Превратить первый бал Наташи в оргию, это вполне по-нашему, но причем здесь пленение ее французами? Она же не Мата Хари!
      – Каждая актриса мечтает сыграть Наташу Ростову, – Бернс снисходительно посмотрел на Тину поверх очков, – не капризничай, лапушка!
      – Не буду я сниматься, нас засмеют! – Тинка даже притопнула ногой, в подтверждении своих слов.
      – Никто не посмеет, поверь мне, старому волку Бернсу, – с оглушительным щелчком, похожим на выстрел, он закрыл свой футляр для очков. – Уж я в этой кухне кое-что понимаю. А сценарий причешем. И актеров подберем.
      – Кто будет играть Болконского? – надув губки спросила Тина.
      – Имя его тебе ничего не скажет, – оживился Бернс, – Иван Дряблов, варяг из Нарьян-Мара.
      – С такой фамилией в нашем бизнесе делать нечего!
      – Колоритнейшая фигура, – продолжал нахваливать новичка Роман Израилевич, – вылитый Дольф Лундгрен в "Рокки".
      – Вот пусть и будет Иваном Драго, – со смехом утвердила партнера Тина. – Только я всегда представляла Болконского субтильным брюнетом, а не высоченным, накачанным блондином.
      – В этом вся и прелесть, новая трактовка, – Бернс устало потер переносицу, – мы же не преследуем цель экранизировать роман Толстого!
      – Вот и сняли бы какую-нибудь безделицу, а вы, Роман Израилевич на Толстого замахиваетесь, – погрозила ему пальцем Тина.
      – Тиночка, совсем меня старика запилила, все тебе нехорошо. А я ночей не сплю, все думаю, как бы тебя международной звездой сделать.
      – Знаю я, Роман Израилевич, почему вы ночей не спите, все думаете, как плотнее набить свой карман.
      Роман Израилевич рассмеялся. Ему нравилась эта игра. Он изображал доброго дядюшку, припрятывая на время свою хищную натуру. Тинка знала это, и никогда не ленилась доставить ему это простенькое удовольствие, пощекотать нервы разыгранными скандалами, между Гумбертом и Лолитой.
      Виктор Павлов был личным телохранителем и доверенным лицом Джеронимо Браско. Шеф называл его на итальянский манер – Витторио. Виктор работал с Браско все годы процветания его бизнеса в России, и весьма помогал шефу своими советами и знанием столичного менталитета. Бывший сотрудник силовых структур, нынче работник частного капитала, сорокалетний майор в отставке был доволен своей жизнью.
      Этим вечером Браско отозвал свою охрану во главе с Виктором, чему никто не удивился, шеф иногда секретничал со своими соотечественниками, своя рубашка ближе к телу. Когда поздно вечером, сидя в автомобиле и ожидая шефа, Виктор принял его странный звонок, на душе у него сделалось скверно. Он обладал хорошо развитой интуицией и понял, что дело плохо. Вбежав в овальный вестибюль ресторана, он предпринял все меры безопасности, держа пистолет в руках, осмотрел все помещение и осторожно направился к кабинету шефа. Кабинет был закрыт и Виктор продолжил свой путь в направлении света, струящегося из кухни.
      Браско сидел на полу, прислонившись к шкафной дверце, недалеко от него в луже крови, в позе эмбриона лежал мужчина. Браско приоткрыл глаза и с трудом поднял руку. Рука безжизненно упала, блеснув белизною манжеты в рукаве блейзера. Виктор бросился к нему.
      – Врача? Милицию? – резко спросил он, подхватил тело Браско под руки и оттащил от трупа. Ослабил узел атласного галстука и, рванув ворот, одним движением расстегнул пуговицы белой рубашки.
      Голова Браско мотнулась.
      – Врача?
      Браско пошевелил рукой в отрицательном жесте.
      – Таблетку… – просипел он.
      Виктор пошарил во внутреннем кармане блейзера и вытащил пузырек с капсулами.
      Схватив лицо шефа за скулы, он впихнул капсулу в приоткрывшийся рот Браско.
      Метнулся в поисках стакана для воды. С грохотом распахивая шкафы кухни, он, наконец, нашел мерный стаканчик и наполнил его водой из крана. Стукнув о вставные зубы Браско пластиковым краем, Виктор наклонил стаканчик, и вода полилась в рот и по подбородку шефа. Браско тяжело задышал.
      – Врача? – еще раз переспросил Виктор.
      – Нет, отведи меня… в кабинет на диван, – еле произнес Браско.
      – Шеф? – пытаясь понять поведение шефа, Виктор стал всматриваться в его лицо.
      – В кабинет, – на сей раз тверже сказал шеф.
      Виктор приподнял отяжелевшее тело шефа и легко понес по коридору, там он поставил его у стены, и обшарил карманы в поисках ключа, не забыв сказать:
      – Простите, шеф.
      Виктор открыл дверь и на руках внес Браско в кабинет. Уложив шефа на диван, он придвинул стул и сел рядом, ожидая указаний. Браско молчал, набираясь сил.
      Виктор не выдержал:
      – Кто этот человек?
      Браско промычал что-то нечленораздельное.
      – Что делать с телом?
      Браско повернул голову набок. Виктор помог ему слегка приподняться и опереться головой на валик подлокотника кожаного дивана. Браско благодарно кивнул и уже смог говорить:
      – Это Джованни Ризио…
      – Кроме вас, Джованни и меня в ресторане не было никого, – уточнил Виктор.
      – Да, но Джованни ушел от меня, он обещал: "несколько минут и вернусь". Я долго ждал его, но он так и не вернулся. Я позвонил тебе и сказал, что мы уезжаем.
      – Верно, – сказал задумчиво Виктор, – поэтому я спустился к автомобилю и ждал вас там.
      – Я увидел свет…
      – Свет?
      – Да, на кухне. Я решил, что кто-то из уборщиков забыл выключить его. Войдя туда, я сразу увидел Джованни, он был уже мертв, лежал весь в крови. Сердце… у меня больное сердце, наверное, приступ, но я смог позвонить тебе, Витторио.
      – Почему вы не хотите вызвать врачей? – вновь настаивал Виктор. – С сердцем не шутят.
      – Скорая? Нет. Мы будем обязаны оповестить власти, что в моем ресторане произошло убийство, а кроме меня здесь никого не было.
      – Что вы хотите этим сказать? – удивленно спросил Виктор. – Вы собираетесь скрыть чужое преступление?
      – Мы проведем собственное расследование, моя репутация не должна пострадать. Я надеюсь на тебя Витторио, ты много лет служил мне верой и правдой. Помоги мне и на этот раз. Я в долгу не останусь.
      – Что нужно сделать с телом? – немного подумав, спросил Виктор.
      – Тело мы сохраним в морозильнике. В том секторе, где хранятся мясные туши, – Браско судорожно дернул кадыком в расстегнутом вороте рубашки. – Кафель в кухне промыть из шланга, вода уйдет в сток, к утру не будет и следа влаги.
      – Хорошо. Я займусь этим, – Виктор встал, отодвинул стул, Браско попытался приподняться ему навстречу, но Виктор остановил его – Вам лучше не вставать.
      – В кладовой ты найдешь полиэтиленовые мешки, здесь в столе скотч и ножницы, вот ключи.
      Виктор вышел из кабинета. Браско устало прикрыл глаза.
      – Ох, Джованни, Джованни… И куда делась твоя девочка?
      Под утро пошел дождь, стало холодно, и Виолетта включила обогреватель. Она несколько часов находилась за рулем, в тепле глаза ее закрывались, глядя на потоки, разбиваемые дворниками на лобовом стекле. Шум дождя убаюкивал, ровный ход машины укачивал. Виолетта решила, что пора остановиться.
      – Лада, Ладка! – потрясла она спящую подругу.
      – У?
      – Если я немного не отдохну, – решительно сказала Виолетта, – мы окажемся в кювете.
      – Я сменю тебя, – Лада потянулась, вытянулась на сиденье, разведя в стороны свои забинтованные ладони.
      – Нет, – Виолетта с ходу отвергла предложение подруги, – все равно не сможешь вести машину.
      – Смогу, – запротестовала Лада, – ведь рулила же я по Москве!
      – Ты была в состоянии шока.
      – Так что нам делать? Спать на обочине? – подобная перспектива Ладу не устраивала.
      – Чего только я б не отдала за обычную кровать! – поддержала подругу Виолетта.
      – Надо найти гостиницу, – Лада открыла дверь автомобиля и вышла под мелкий моросящий дождь.
      – А паспорта? – выкрикнула в открытую дверь Виолетта.
      – Скажем, украли в дороге, – Лада вернулась на сиденье и поежилась от утренней влаги и прохлады.
      – Ты смеешься! – Виолетта потерла пальцами виски, напряженно думая, и спустя несколько секунд предложила. – Надо попроситься на постой в какой-нибудь деревне.
      Дадим пятьсот рублей, не откажут, будут еще рады.
      – Угу. И запомнят своих благодетельниц на всю жизнь, – съязвила Лада. – А когда придет участковый, поведают ему быль о том, как две столичные штучки сорили у них деньгами.
      – Так сколько дать, что б нас не запомнили? – спросила пораженная Ладкиной прозорливостью Виолетта.
      – Ни-че-го.
      – Чего?
      – А ничего, – Лада достала сигарету, с осечкой прикурила от зажигалки и жадно затянулась. – В глубинке быстрее поверят в то, что нас обокрали, тогда у нас не будет не только паспортов, но и денег. Народ у нас простой, нищету понимают правильно, в беде не оставят, глядишь, и картошечки сварят и самогонки поднесут.
      – Ишь ты, хватила, самогонки!
      – Мне бы тонкую полоску кокаина. Трясти начинает. В худшем случае, помог бы и стакан самогонки.
      – Только ломки нам и не хватает, – села на любимого конька Виолетта.
      – Не зуди, Ветка, и так плохо. Там за леском вроде деревня виднеется, светает уже, дальше ехать днем не стоит, на пост можем нарваться.
      Виолетта повернула ключ зажигания, и они медленно двинулись вдоль трассы, напряженно глядя в лобовое стекло, боясь пропустить съезд к деревеньке. Дождь еще не слишком размыл проселочную дорогу, и они вполне сносно съехали с трассы, оставляя после себя следы на глиняной почве.
      Деревенька была небольшой, два десятка домов, стоящих по обе стороны проселочной дороги, покосившаяся палатка, торгующая хлебом, крупами, напитками и кондитерскими изделиями. У палатки отирался мужичок в брезентовом плаще, больших кирзовых сапогах и с хлыстом. Чьи-то руки передавали ему через окошечко авоську набитую всякой снедью, в ячейку авоськи высунула длинную тонкую и прозрачную шею водочная бутылка. Виолетта притормозила, слегка обдав грязью мужичка.
      – Ой, простите…
      – Меня буренки и не так порой обделывают – усмехнулся мужичок, разглядывая подружек.
      – Так вы пастух?
      – Так точно, возвращаюсь с утреннего выгула.
      – Вы военный, – Лада утвердительно ткнула в пастуха забинтованной ладошкой.
      – Отставной козы барабанщик, – пошутил мужичок и ответил, – сержант в запасе Сундуков Валерьян Матвеевич.
      – Товарищ сержант, – с просительной ноткой в голосе обратилась к нему Виолетта, – вы нам не подскажете, у кого из ваших односельчан можно остановиться до вечера?
      Видите ли, мы попали в неприятности, у нас украли…
      – Отчего же, – прервал ее пастух, – да хоть у меня, живу я один, а в компании веселее. Вот и расскажете, что с вами приключилось. Как зовут-то вас?
      – Лида! – выпалила Лада и, опережая подругу, добавила. – И Света.
      – Хорошие русские имена, – улыбаясь желтыми зубами, сказал пастух.
      Девушки обрадовались скорому разрешению проблемы и предложили:
      – Так давайте мы вас подвезем!
      – Э, нет красавицы. Я вам так машину отделаю, за неделю не отмоете, век Валерьяна вспоминать будете. Вы езжайте до конца деревни, слева, на отшибе дом стоит, так это моя изба и есть. Заходите смело, у меня не заперто. А я потихоньку дойду, не беспокойтесь.
      – Спасибо… э-э, Валериан, – сказала Виолетта и тихонько тронулась с места, стараясь не разбрызгивать уличную грязь.
      Дом пастуха и вправду стоял в стороне от деревни, что весьма порадовало подруг, все меньше любопытных глаз. Поднявшись на крыльцо, Виолетта дернула входную дверь, и та свободно поддалась. В сенях висела рабочая одежда пастуха, плащи разнообразной длины и фасонов, в некоторых угадывался военный крой, для всех сезонов. Под плащами выстроились сапоги, боты, ботинки и огромные ботфорты. На полке водружались одна на другой шляпы, кепи и фуражки. На бревенчатой стене, на вбитых крючьях висели разнообразные хлысты.
      – Матерь божья, – перекрестилась Лада забинтованным кулачком, – ну ни дать, ни взять ателье маркиза де Сада! Уж не извращенец ли наш Валерьян?
      – Везде тебе извращенцы мерещатся! Это тебе не столица, просто у Валериана образцовый военный порядок.
      – Немного жутковато, признайся.
      – Ну, есть немного. Хорошо, что ты догадалась назваться другими именами, а то я чуть свое не брякнула. То-то лицо было бы у Валериана "хорошие русские имена"!
      – Мое, предположим, русское, – ввернула Лада.
      Они прошли в горницу. Печка еще теплилась, видимо перед утренним выгулом пастух топил ее или, может, разогревал чайник. На столе стоял хлеб, накрытый чистой салфеткой. Кружки и тарелки в образцовом порядке теснились на полках. Девушки с любопытством огляделись. На стенах висели старые фотографии: солдаты Первой Мировой, офицеры Великой Отечественной и молодой безбородый Валерьян на пушечном жерле в каком-то музее на открытом воздухе.
      – Все бы хорошо, да туалет на улице… – посетовала Лада.
      – Ты жалуешься? Нам этого Валериана сам бог послал!
      – Ладно, ладно, вот он уже идет, – понизила голос до шепота Лада.
      Пастух вошел в избу. Свой мокрый брезентовый плащ он оставил в сенях, на его ногах, вместо сапог, были надеты обрезанные до ступней валенки.
      – Вы что ж красавицы голыми ногами по полу? Обувайтесь, в сенях тапки стоят.
      – Ой, что вы Валериан, у вас пол половиками застелен, да и нам не холодно, – запротестовала Виолетта не желающая надевать обрезанные валенки.
      – Команду выполнять, – твердо сказал Валерьян и строго посмотрел на подружек.
      Девушки вышли в сени. Со вздохом Лада стала примерять "тапки", все они ей были велики, но перечить строгому сержанту она не решилась. Волоча ноги в "тапках" по полу, они вернулись в горницу. Валерьян растапливал печурку, уже стоял на горячей платформе чайник. Он обернулся к девушкам.
      – Я пока тут у печи колдую, вы, девчата, покупки мои разберите, да порежьте чего надо.
      Виолетта взяла авоську со скамьи. В авоське находилась чайная колбаса местного мясного комбината, кусок пошехонского сыру, кирпич черного хлеба, банка шпрот из далекой Клайпеды и бутылка водки "Московская Особая".
      – Лида, – позвал Валерьян, стоявшую не у дел Ладу, – что у тебя с руками?
      – Противень из духовки доставала и обожгла, – удачно соврала Лада, покрутив бинтами перед лицом пастуха.
      – Перевязать по другому надо. Я помогу, умею.
      – Не надо. Мне Ветка перевяжет, – отдернула кулачки Лада.
      – Почему не хочешь? – строго спросил Валерьян.
      – Я, простите за подробности, бинты в моче вымачиваю. Так бабка посоветовала, заживет быстрее.
      – Может и права бабка, уринотерапия называется. Ну и в чем проблема? Я перевяжу.
      – Не надо. Я стесняюсь, – сказала, как отрезала Лада.
      – Ну, бог с тобой.
      Она отошла от пастуха, подошла к столу, втянула ноздрями шпротный запах и, приблизив свою голову к Виолеттиной, прошептала:
      – Это не Валерьян, это Штирлиц какой-то! Отчего да почему…
      – Ох, Ладка, ну ты и врать здорова, мне бы про мочу и в голову не пришло!
      – Вертелась, как уж на сковородке, ну как бы он мне приказал "команду выполнять"?
      Валерьян прикрыл печь заслоном. Вышел в сени, через минуту хлопнула входная дверь.
      – Куда это он?
      – За милицией.
      – Дура ты, Ветка.
      – Ты меня осторожней Веткой называй, в первый раз подумал, что ослышался, во второй – вопросы задавать будет.
      Дверь снова открылась, и на пороге возник Валерьян с ведерком, наполненным помидорами, огурцами и зеленым лучком. Стараниями Виолетты на столе уже красиво лежала закуска, она метнулась к Валерьяну и приняла из его рук ведерко. Вода, наливаемая Валерьяном из ведра, с шумом ударила в дно жестяного таза.
      – Я вымою, – сказала Виолетта и поочередно стала окунать овощи в воду, тереть их ладонями и выкладывать на чистую салфетку.
      Все было готово к трапезе. Валерьян жестом пригласил девушек к столу. Дымящаяся картошка, запах тушенки и свежего хлеба вызывали острое чувство голода. Валерьян достал три стопки и распечатал бутылку. Налил.
      – Ну-с, за знакомство, – провозгласил тост Валерьян.
      – За знакомство, – повторили дамы.
      Первая рюмка огненной струйкой влилась в рот. Водка была теплой, но из-за этого она показалась им особенной. Первое время они ели молча, Лада неуклюже управлялась с ложкой, а после второй рюмки Валерьян начал задавать свои вопросы.
      – Вы, красавицы, откуда будете?
      – Из Москвы, – Лада пнула ногой Виолеттин "тапок", у той едва не сорвалось с языка название их родного города.
      – А направляетесь куда, если не секрет?
      – Не секрет, – смело заявила Виолетта, – в геологическую экспедицию.
      Валерьян налил по третьей.
      – Экспедиция это хорошо, – он пожевал губами и, лукаво сощурившись, сказал, – Одеты вы странновато для геологической экспедиции.
      – Так мы с багажом, – брякнула опьяневшая Лада. – У нас и шубки есть. Могу показать, коль не веришь?
      – Чего ж мне не верить? Верю, – Валерьян снова наполнил стопки, – И что ж с вами произошло? Вы упоминали какую-то кражу…
      – Ах, да, – спохватилась Лада, – у нас все украли, паспорта, деньги…
      – Ну а шубки, что ж не украли? Норковые, поди.
      – Какой там, – язык у нее начал заплетаться, – Искусственные. Вот и не позарились.
      – Как же вы теперь в экспедицию, вам в милицию надо, – посоветовал Валерьян, – заявлять.
      – На месте и заявим, а то партия без нас уйдет, опаздывать нам нельзя, – собралась с мыслями Лада. – Вот отдохнем немного и поедем. Светка-то одна за рулем.
      – Переночуйте, да завтра и поедете.
      – Нет, Валерьян, как стемнеет, поедем, – пьяно настаивала Лада, Виолетта кивком выражала свое согласие с подругой.
      – Мое дело предложить. Ну что, еще по рюмашке?
      – Я не против, вкусная у вас водка, Валерьян, – она близоруко приблизила этикетку к глазам. – О, "Особая".
 

 
      К полудню следующего дня Виктору Павлову было известно, что Джованни Ризио прибыл к "Джоконде" в полночь, на собственном автомобиле "Альфа Ромео" цвета сапфир, в сопровождении русской модели агентства "Роскошь", по имени Лада Кренникова.
      Видеопленку, снятую камерой установленной у парадного входа в ресторан, Виктор отсмотрел дважды. Смена охранников, отпущенная Браско, расселась по своим машинам и укатила по домам. Джованни нагнулся к стеклу, за которым сидела девушка, что-то сказал ей, она дернула дверную ручку, в попытке выйти из машины, он снова что-то сказал, и она затихла. Время, в течение которого девушка сидела тихо, Виктор просмотрел в ускоренном режиме. Вот она открыла дверь автомобиля и скрылась в вестибюле. Джованни вышел и, увидев, что автомобиль пуст, вернулся в ресторан. Побег Лады из ресторана Виктор смотрел особенно тщательно, ее искаженное страхом и растерянностью лицо, в кровавых пятнах платье, ее захват "Альфа Ромео".
      Сомнений не оставалось, девчонка убила итальянца. Что же случилось? Жалости к ней Виктор не испытывал, хотя подозревал, что дело нечисто и виноват, скорее всего, итальянец. Нечего ошиваться с иностранцами! Своих ребят не хватает? Так брезгливо думал Виктор, приравнивая Ладу к проституткам. Те даже казались ему честнее, они не прикидываются наивными девушками, сразу называют свою цену, а эти ее не называют, а набивают. Со слов Браско Виктор узнал, что близкой подругой Лады считается девушка Маурицио Камилиери, Виолетта, они даже живут вместе. Узнать адрес не составило труда – немного побеспокоили телефонным звонком сеньора Камилиери, ответили на его недоуменные вопросы и всего-то.
      Виктор знал, что вероятнее всего в квартире, снимаемой девушками, он никого не застанет. Он сделал несколько звонков своим знакомым в автодорожной инспекции с просьбой обратить внимание на синий "Альфа Ромео" с номерным знаком "у600мн", и сообщить ему, Виктору Павлову. Не останавливать, не задерживать.
      Браско отстранил его от основных обязанностей и командировал разыскать девушку Джованни Ризио. С какой целью? Предотвратить неверные действия и заставить беглянку вернуться. Для себя Виктор решил, что не будет участвовать ни в каких "карательных акциях", и, не смотря на то, что та была и есть шлюха, не даст ее в обиду "макаронникам".
      Он хотел найти ее и предупредить, чтобы спряталась и носа не выказывала. Денег на розыскные мероприятия Браско не пожалел, пожалуй, за всю свою жизнь дважды Виктор держал в руках такую крупную сумму.
      Родиной обеих девушек оказался Ангельск, крупный областной центр на севере страны.
      – Скорее всего, туда они и направились, – сказал вслух Виктор.
      Он основательно собрался, решив направить свои стопы в сторону холодного Севера.
      Доложил о принятом решении Браско. Все еще не пришедший в себя Браско, запротестовал:
      – Витторио, боюсь, ты делаешь ошибку! Стоит обыскать аэропорты, они хотят убежать за границу!
      – Готов с вами поспорить. Они не знают, что вы не позвонили в милицию, уверены, что их разыскивают и не рискнут воспользоваться своими паспортами. К тому же "Альфа Ромео" не найден брошенным. Глупо, но они не могут пользоваться общественным междугородним транспортом, поэтому и не бросили автомобиль.
      – Тогда они в Москве! Город большой, легко затеряться.
      – Сеньор Браско, они не москвички. Этот город им чужой. Особенно в таких обстоятельствах. Я уверен, они бегут домой, там они смогут укрыться, переждать.
      Когда поймут, что им ничто не угрожает, выйдут из подполья.
      – Хорошо, Витторио, тебе видней. Я верю, что ты справишься с задачей. Я тебя благословляю, да поможет тебе Мадонна.
      – Не волнуйтесь, сеньор Браско, скоро все встанет на свои места.
      – Надеюсь. Арриведерчи, Витторио.
      Уверенность Виктора Павлова принесла свои плоды, когда он попросил усилить внимание на федеральной трассе ведущей к Архангельску.
      – Есть! – рапортовал инспектор. – "Альфа Ромео", цвет сапфир, замечен на трассе.
      – Не препятствовать! – напомнил Виктор, и, подхватив сумку, набитую необходимыми в дальней дороге вещами, направился к стоящему на обочине внедорожнику.
      Виктор был классным водителем, он чувствовал машину, а она беспрекословно ему подчинялась, признавая его главенство. На расстояние, пройденное девушками, он затратил вдвое меньше времени. Он подрулил к посту ГИБДД, откуда поступила информация, притормозил и, выйдя из внедорожника, удивленно присвистнул, глядя на груду искореженного металла бывшего когда-то новенькой восьмеркой.
      – Дождь, – прокомментировал стоящий рядом инспектор, казавшийся огромным из-за прорезиненного плаща, защищавшего его от дождя.
      – Даа… – протянул Виктор, и перешагнув через лужи укрылся от дождя под козырьком поста.
      – А водила-то, живой? – спросил он инспектора.
      – Какой там, покойник, – равнодушно ответил инспектор, повидавший на своем веку не одну сотню аварий, и философски заметил. – А все отчего – оттого, что у некоторых водителей завышенная самооценка.
      Виктор с любопытством посмотрел на простое крестьянское лицо инспектора.
      – Вот тебе и король автострады, – подытожил инспектор и спросил Виктора. – А у вас какие проблемы?
      – Мне нужно повидаться с Ивановым Денисом Сергеевичем.
      – Денис на маршруте, а вам срочно? Вы по какому вопросу? – полюбопытствовал инспектор.
      – Я по поводу телеграммы от вашего начальства – пояснил Виктор.
      Инспектор понимающе взглянул на Виктора и неуклюже завозился под своим гигантским плащом, извлекая на свет божий переносное переговорное устройство.
      – Третий, третий, ответь первому, – вызвал Иванова инспектор. Внутри радиостанции что-то затрещало, затем зашипело и отозвалось трескучим басом:
      – Третий слушает, – шипение эфира заглушило окончание фразы.
      – Третий, вернись на базу, гости к тебе, – пробубнил в микрофон инспектор и, извиняясь за допотопную связь, подернул плечами.
      – Сейчас буду, – отозвалась радиостанция, придав голосу Иванова металлический оттенок.
      – Третий, конец связи.
      Виктор взглянул на небо, затянутое хмурыми тучами, с козырька стекали грязные струи, наполняя лужи, образовывающиеся в ямах поврежденного асфальта.
      – Э-хе-хе, – вздохнул инспектор, – посиди-ка, брат, в каптерке, Денис в пять минут обернется.
      – Да ладно, – отозвался Виктор, – на свежем воздухе постою, насиделся в дороге.
      И, действительно, минут через пять к посту подрулила бело-синяя девятка с включенными проблесковыми маячками. Дежурный инспектор Иванов, не торопясь, вальяжно вышел из машины и высоким голосом спросил:
      – Ну, кто тут по мою душу?
      – Вот, товарищ… – кивнул в сторону Виктора гигантский плащ.
      Они двинулись навстречу друг другу.
      – Моя фамилия Павлов, Виктор Федорович – представился Виктор, все еще удивленный метаморфозами голоса Иванова, искаженного радио эфиром.
      – Здрасьте, чего надо-то? – пожимая протянутую Виктором руку, спросил Иванов.
      – По распоряжению вашего начальства вы отслеживали продвижение по трассе иномарки с номером "у600мн" и доложили о том, что данное транспортное средство вами замечено.
      – Да, было дело.
      – Нужны подробности. Время, отрезок трассы, возможные пути дальнейшего движения.
      – Ну… – тенорком отозвался Иванов, и широкой ладонью почесал затылок, словно раздумывая.
      Виктор немедля достал портмоне и, глядя в синие глаза инспектора, четко сказал:
      – Ваше начальство отдало распоряжение отследить машину, остальное в ваши обязанности не входит. Я это понимаю. Информация достойно оплачивается.
      Он открыл портмоне и достал несколько купюр. Глаза Иванова алчно заблестели, дернулся кадык, но за минуту из его открытого рта не выпало ни слова. Павлов успел подумать, уж не ошибся ли он в натуре инспектора, но Иванов сумел справиться со ступором, и слова посыпались из него, как орехи из неожиданно прохудившегося кулька.
      – Стою я, значит, на обочине, утро, на трассе никого, а они мимо… – начал рассказывать Иванов, обращаясь к Павлову, как старому знакомому, – За рулем девица, рядом с нею вроде тоже… Я думаю, дай стопарну… и тут меня осенило, ведь это тот "Альфа Ромео" про который нам сегодня сверху телеграммку отбили! Я по газам и за ними, думаю, дай, проедусь, задерживать ведь не велели…
      – Надеюсь, фонари не включали, – буркнул Виктор, скосив глаза на казенную девятку.
      – Я, Виктор Федорович, вообще на другой машине был, там и бортовых надписей нет, – с вежливым цинизмом, присущим сотрудникам ГИБДД, ответил Иванов.
      – Не обижайтесь, – миролюбиво попросил Виктор.
      – Да чего там, – снисходительно сказал Иванов и продолжил. – Ну еду я тихонечко за ними, а они возьми и остановись. Девица, что рядом с водительским местом сидела, вышла, но тут же снова вернулась в машину. Я обратил внимание, у нее вроде как руки забинтованы…
      – Руки?
      – Да, ладони, пальцы большие только торчат.
      – Вы что, так близко от них остановились?
      – Зачем? У меня классный цейсовский бинокль, – гордо ответил на очередную глупость собеседника Иванов.
      – Что еще вы разглядели?
      – Девка – косоглазая, – он усмехнулся и уточнил, – то есть глаза у нее раскосые, на эскимоску похожа. Или на чукчу.
      – На чукчу?
      – Ну, народы Севера, так сказать…
      – Понятно. Дальше.
      – А дальше они медленно проехали еще метров триста и съехали с трассы на проселочную к Трегубово.
      – Что это за Трегубово? Деревня? Поселок?
      – Деревня, Тихоновского района. Дворов двадцать. Машину подогнали к крайнему от леса дому, принадлежащему деревенскому пастуху Сундукову. Его и с трассы видно.
      – Показать можете? – попросил Виктор.
      – Могу.
      Иванов, махнув рукой прорезиненному инспектору, сел на переднее сиденье внедорожника. Виктор плавно двинулся от поста по трассе.
      – Хороша игрушка, "Дискавери", – заметил, завистливо причмокивая Иванов.
      – Неплоха, – скромно похвалил любимицу Виктор.
      – Самая крутая из "Лэнд Роверов", а идет-то как, словно плывет, – продолжал инспектор.
      – Моя девочка может быть и жесткой, но проблем с ней у меня еще не было. Тьфу, тьфу, – на всякий случай сплюнул Виктор. – Так вы говорите, отсюда недалеко?
      Иванов нехотя свернул с любимой темы, и ответил:
      – Рукой подать, километра два не более.
      Скоро показался пролесок, и в просветы стало видно деревеньку.
      – Трегубово, – объявил Иванов.
      Виктор затормозил на обочине, все еще скрываемой пролеском:
      – Денис Сергеевич, раз уж вы мне оказываете помощь, то я вас попрошу подсказать мне, где лучше остановить машину так, чтобы вести наблюдение и не быть замеченным.
      – Можно сказать, вам повезло, – Денис Сергеевич яростно поскреб затылок, словно активизируя мозговую деятельность. – Дом Сундукова стоит на отшибе, фасадом к трассе, слева лесополоса, в ней и укроетесь, на такой мощной машине и съезд, и выезд не проблема. Сундуков мужик пунктуальный, выгулы стада точно в срок. Так что в определенное время гости останутся одни.
      – Простите, Денис Сергеевич, а откуда вы так осведомлены?
      – Да друган мой, Валерьян Сундуков, иногда за поллитрой вместе сидим. Хотите, в гости могу заглянуть, на разведку, так сказать?
      – Не надо. Вспугнем.
      – Хорошо, позвольте только вопрос… – Иванов снова поскреб затылок.
      – Давайте, – добродушно согласился Виктор.
      – Там ваша жена? – глаз Иванова хитро блеснул из-под кокарды.
      – Ммм… Нет.
      – Ну, знать, подружка. А?
      – Подружка, – Виктор вдруг решил, что так, пожалуй, будет лучше.
      – Угадал! – обрадовался Иванов. – У меня глаз – алмаз, сразу вижу, мается мужик.
      А ради чего по кустам хорониться? Ясно дело – баба.
      – Вас не обмануть, – подмигнул инспектору Виктор, и снова достал портмоне. – Спасибо, вот в виде премиальных…
      – Что вы, что вы! Ну да ладно, и вам спасибо. Не дурак, рот на замок. Дело-то семейное. А если…
      – Не надо. Дальше я сам.
      – Ну, раз так, вам сюда, вот съезд, видите? А меня Петрович в миг подберет, или попутной, я ж при параде.
      – Удачи вам, Денис Сергеевич и еще раз спасибо.
      Дверь внедорожника хлопнула и Виктор начал съезд к лесополосе.
      Тина сидела на заваленном бумагами столе в кабинете Бернса. Короткое платье в горошек, нога на ногу. Волосы стянуты в длинный хвост. В сверкающих бриллиантами пальцах – сигарета. За дубовой дверью послышался гневный возглас Романа Израилевича:
      – Я научу вас работать! Разгоню шарашку, к чертовой матери! Час назад звонили с киностудии, мало того, что никто в этой богадельне не оказался достаточно компетентным, чтобы ответить на вопросы, так еще и факс умудрились потерять!
      – Роман Израилевич, – раздался возражающий голос референта, – вы же сами меня командировали в налоговую, а факс принят, он у вас на столе.
      Молоденький симпатичный референт расторопно заскочил в кабинет, опережая Бернса, задержанного еще каким-то вопросом, и онемел. Тина глубоко затянулась, эротично сомкнула пухлые губки, выпустив струйку сигаретного дыма. Референт поперхнулся и, сглотнув, промолвил:
      – Тина Андреевна, фак-с-с…
      – Это ты мне?
      – Я имею в виду бумажку такую…
      – Бумажку? – издевалась Тина.
      – Она на столе лежит… – осмелился референт.
      – Под моею задницей? Ну, так возьми, – сказала Тина и приподняла бедро.
      Короткое платье взметнулось вверх и обнажило часть шикарного бедра в тонком кружевном чулке. Референт попятился, не сводя глаз с кремовых кружев и загорелой кожи.
      – Что здесь происходит?!! – взревел вошедший в кабинет Бернс, и в миг стал багровым.
      – Мы это… фак…с-с ищем, – наслаждалась сценою Тина. – Не так ли Давидик?
      Давид ошеломленно молчал. Бернс сгреб со стола Тинку и одернул горошек платья.
      – П-шел к черту! – рявкнул он референту и тот удалился.
      Пожав плечами, Тина села в кресло Бернса.
      – Я же тебя просил, – шипел разгневанный Бернс, – неоднократно просил, что бы ты не заявлялась вот так, без приглашения! Весь офис шеи свернул! А я думаю, что случилось? Никто ничего не соображает, сказать не могут, блеют. Еще и на стол уселась! И в кресло мое! Убирайся!
      – Ах так, Роман Израилевич! – совсем по-деревенски вперила руки в бока Тина, топнула ножкой и, закусив губу, двинулась к двери. Бернс схватил ее за руку.
      – Зачем ты делаешь это, Тина?
      – Скучно мне, Роман Израилевич, – заныла она. – Вам лишь бы в кресле посидеть, вот испугались, что место ваше заняла. А я молодая, во мне кровь играет, я на дискотеку хочу.
      – Какая дискотека, Тина? Что ты мелешь? Говори, что хочешь?
      – На дискотеку хочу! – выкрикнула она.
      – Шубку? – у Бернса екнуло сердце в предчувствии, что Тина согласится, но не тут-то было.
      – Дискотеку!
      – Бриллиантик? – уже с надеждой спросил Бернс.
      – Дискотека, твою мать! – снова топнула ногой Тина.
      – Ты серьезно? – все еще не веря, спросил Роман Израилевич.
      – Серьезнее не бывает, – твердо ответила Тина.
      – Ты отдаешь себе отчет, что мне, Бернсу Роману Израилевичу, не пристало по дискотекам и по клубам ходить? – напирая на Тину, скороговоркой прокричал Бернс.
      – Потанцуешь в ресторане.
      – Роман Израилевич, а зачем вам самому? – миролюбиво сказала Тина. – Приставьте ко мне кого-нибудь, раз уж не доверяете. Вот хоть Давидку.
      – Давида? С ума сошла. Давид мой родственник. Не дам мальчишке жизнь испортить.
      – Жаль, симпатичный, хоть и еврей.
      – Стерва ты, Тинка, хоть с виду и порядочная девушка, – устало вздохнул Роман Израилевич, на что Тина ответила заливистым смехом. – Смейся, смейся, потом вспоминать будешь, что был такой Роман Бернс, готовый для тебя на многое, а взамен хотел лишь честности.
      – Не браните меня, Роман Израилевич. Я вам верна, но на дискотеку мне от этого не расхотелось. Подружек моих рядом нет, а вам, Роман Израилевич, претит на танцах появляться, даже Давидку и того пожадничали.
      – Так ведь ты его охмурять начнешь!
      – Больно надо, мне главное, чтобы партнер выносливый был.
      – Что?!! – глаза Бернса вылезли из орбит.
      – Что б танцевал до упаду, – невинно пояснила Тина.
      – Уф, ну ты Тина и выражаешься.
      – Это не я выражаюсь, это вы во всем ищете сексуальный подтекст. Ну что согласны на Давидку?
      – Нет.
      – Пожалеете, – усмехнулась Тина, – Давидка все бы вам докладывал, а если я себе партнера на стороне найду, то вы и знать ничего не будете.
      – Ради бога, не произноси больше слово "партнер"! – завращал глазами Роман Израилевич.
      – Что вы так болезненно реагируете, – спокойно сказала Тина, – человека, который с тобой танцует, всегда называют партнер. Танцевальный партнер.
      Бернс застонал от безысходности и согласно кивнул.
      – Ладно, бери Давида.
      – Ура, ура, ура! – добившись своего, Тина даже подпрыгнула от радости.
      Бернс нажал кнопку селектора и строго сказал:
      – Давид, зайди ко мне.
      Через секунду удивленный Давид предстал на пороге.
      – Входи, – еще строже сказал Роман Израилевич, оробевшему Давиду, – я тебе, Давид, доверяю, и доверяю настолько, что поручаю тебе самое дорогое, что есть у нашего продюсерского центра…
      Давид сглотнул, все еще не понимая, о чем идет речь. -…нашу звезду Тину Гранд. Ты займешься ее досугом. Но предупреждаю, персоны вредней ее, я еще не встречал. На ее заигрывания не отвечай, ее интересуешь не ты, а то, как бы досадить мне.
      Тина плотоядно посмотрела на референта, тот продолжал слушать шефа, ловя каждое слово.
      – Все действия заранее обговаривай со мной. Советую не слишком потакать ее желаниям.
      – Но, но! – возмущенно вскинулась Тина.
      – Кино, театры, концерты и клубы, никаких стрип-баров и гоу-гоу! Финансовую часть я обеспечу. Сегодня вечером мы ужинаем с Тиной в ресторане, к моему приезду доставишь ее в…? – и он вопросительно взглянул на Тину.
      – "Соловецкое подворье", – ответила та.
      – Значит ровно в двадцать три часа в ресторане "Соловецкое подворье", а сейчас поступаешь в ее распоряжение. Тина выйди на минуту, подожди Давида в приемной.
      – О, у вас секреты! Господин Бернс откроет свою кубышку?
      – Тина, – строго начал Бернс, – я попросил тебя выйти.
      – Иду, иду, – она вильнула попкой, волна ткани на соблазнительных формах перебрала горошек платья. Мужчины посмотрели ей в след.
      – О-хо-хо, – горестно вздохнул Бернс.
      Давид молчал – ждал продолжения наставлений. Бернс подошел к старинному резному шкафу, где за витриной громоздились разных форм хрустальные сосуды, содержащие дорогие напитки. Бернс открыл бар, нажал невидимую глазу панель, и полка с хрусталем опустилась внутрь шкафа, открыв изумленным глазам Давида скрытый сейф.
      – Да, друг мой, – Бернс пухлой рукою стал набирать код на панели, встав к Давиду спиной и не давая возможности рассмотреть, – как правильно выразилась молодая леди, это и есть моя кубышка. Но, я не храню все яйца в одной корзине.
      Бернс покопался в сейфе, перебирая бумаги, свертки и конверты. Достал увесистую пачку купюр.
      – Давид, я при Тине сказал, что бы ты ее не баловал, но я не хочу, что бы она думала о нас, как о скупых людях. Деньги, что мы потратим на нее, окупятся с лихвой. Поэтому, для Тины – самое лучшее и все, что попросит, в пределах разумного, – оговорился Бернс.
      – Будет исполнено.
      – А насчет ее заигрываний я не шутил. Держись на расстоянии. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, – Бернс, конечно же, имел в виду себя, когда упоминал Юпитера.
      – Роман Израилевич…
      – Ничего не говори, но когда будет невтерпеж, вспомни мои слова. Я обещал твоей матери, что буду заботиться о тебе, как о родном сыне.
      – Спасибо Роман Израилевич.
      – Ну, иди, а то Тина психовать будет. Она не любит ждать, не любит, когда опаздывают, в общем, будь пунктуален, Давид.
      – Я обязателен, думаю, по этой части проблем у нас не будет.
      – С богом. На завтра планчик обговорите, вечером доложишь.
      – Есть, – Давид пожал руку шефа, и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
      Бернс тщательно закрыл сейф, вернул на место бар, плеснул на два пальца в широкий бокал "Чивас Ригал" и опустился в кресло. Сделав глоток, он вспомнил, что до него здесь сидела Тина, вспомнил ее стройные ножки, хрупкие плечики, горошины одернутого им платья, и нервным жестом прикрыл ладонью глаза, отгоняя будоражащие видения.
 

 
      – Спасибо вам, Валерьян, за хлеб да соль, за приют да ласку…
      – Что ты несешь? – шикнула на Ладу Виолетта и, оттеснив подругу в сторону, продолжила. – Спасибо вам большое за гостеприимство, Валериан. Вы нас очень выручили.
      – Да не за что, русский русскому да не поможет? Если что, всегда прошу ко мне гостевать.
      – Спасибо, мы, пожалуй, поедем, путь у нас не близкий, – заторопилась Виолетта.
      – Да, экспедиция. Далеко ли, коль не секрет?
      – Полуостров Ямал. Предприятие "Геологоразведка", – ответила, моргнув двумя глазами, Виолетта.
      – Далече вас, дамочки, несет! В Москве, что ль плохо?
      – Хорошо, – Виолетта закусила губу, в надежде на спасительную ложь. – Но нас влечет романтика.
      – Врет Светка, Валерьян, – решила поддержать, не умевшую врать подругу Лада, – женихов там тьма, а с невестами проблема, вот и едем улучшать ситуацию.
      – Видать москвичи вам не угодили, – засмеялся пастух. – Что ж, на севере мужик крепкий, глядишь, и как-нибудь… присмотритесь…
      – Как-нибудь нас и дома… – не удержалась от шутки Лада, и Виолетта, в который раз, шикнула на нее. – Ладно, ладно, уж и посмеяться нельзя, правда Валерьян? Уж больно ты Светка правильная.
      – Чувство юмора – лучшее из человеческих чувств, – философски заметил Сундуков.
      – Ладно, Валерьян, прощай, – сказала Лада и пожала крепкую ладонь пастуха.
      – До свидания, Валериан, – попрощалась и Виолетта.
      – И вы прощевайте, дамочки, – сказал пастух и взмахнул рукой вслед удаляющейся "Альфа Ромео".
      После полноценного отдыха и Валерьянового гостеприимства дальняя дорога показалась Виолетте вполне преодолимой. После утреннего дождя погода установилась ясной, и постепенно надвигающиеся сумерки для них были желанными.
      – Проклятый итальянец, – возмущалась Лада, копаясь в бардачке "Альфа Ромео" в надежде найти кокаиновую заначку, – ничего кроме карты Москвы и та на итальянском!
      – А зачем Джованни карты на русском? – спросила Виолетта, на секунду отвлекшись от созерцания разделительных полос, убегающих под днище автомобиля.
      – Просто срываю на покойнике свое удрученное настроение. Водка – это хорошо, если не брать в расчет похмелье. Все бы отдала за свои таблетки! Как я не сообразила сказать тебе, чтобы ты упаковала их вместе с вещами?
      – В этот момент ты мало чего соображала. Но я считаю, даже хорошо, что их нет, твоя привязанность к ним, может нам навредить. Мой совет – отвыкай.
      – Легко сказать, – промолвила Лада и, устроившись на сиденье, долго молчала, о чем-то думая.
      Они проезжали небольшие притихшие города, плохо освещенные деревеньки, темные лесные массивы. Проезжая мимо милицейских постов, они отчаянно трусили, и страх гнал их дальше. На удивление, они никого не интересовали, инспекторы дорожно-патрульной службы чуть ли не отворачивались, завидев "Альфа Ромео". Это немного подбодрило их. Оказывается, не все так страшно! Под утро они остановились у придорожного Макдональдса.
      – Да здравствует цивилизация! – воскликнула проголодавшаяся Виолетта.
      Лада, проспавшая большую часть дороги, открыла глаза и, сонно щурясь, спросила:
      – Где мы?
      – Справа город Белозерск, Вологодской области.
      – Из вологодских коров уже делают гамбургеры?
      – Я так хочу есть, что мне не жаль бедных вологодских коров, наплевать, что гамбургеры калорийны и "фаст фуд" очень вреден.
      – Так и быть, составлю тебе компанию, но после Валерьяновой тушенки объявляю разгрузочный день, разве что салатик…
      Они припарковали "Альфа Ромео" на макдональдовской стоянке и направились внутрь ресторана. За стойкой у кассы дремал тщедушного вида парнишка, в зале кроме молодой семейной пары и двух мужчин, поросших трехдневной щетиной, никого не было. Молодожен уплетал гамбургеры с быстротой чемпиона в этом виде спорта, а его спутница лениво потягивала молочный коктейль. Мужчины, похожие на перегонщиков автомобилей, подкреплялись основательно, по их щетине чувствовалось, что они долгое время провели за рулем, и, скорее всего, им еще предстоит не раз остановиться на заправку. Парнишка встрепенулся и приветствовал девушек заученной улыбкой:
      – Добрый день… – и смешавшись, добавил, – вернее, утро.
      – Здравствуйте, – Виолетта придирчиво осмотрела меню в освещенных витражах, и, сделав выбор, заказала:
      – Роял Чизбургер, картошка, салат "сезонный", чай.
      – Здесь будете кушать? – спросил парнишка, перестукивая клавишами кассы.
      – Это здесь. С собой пару гамбургеров, коробку на шесть "чикен наггетс" и большую колу.
      – Марь Иванна, – крикнул парнишка в сторону, – "чикен наггетс", шесть, с собой!
      Из-за металлических конструкций пищевого блока, находящегося за спиной парнишки, выглянуло недовольное лицо Марь Иванны.
      – И побыстрее, – скомандовал парнишка, укомплектовывая поднос Виолетты свертками и коробочками с фирменным логотипом.
      Лада сдержала свое слово и обошлась скромным салатом из овощей. Они выбрали место у окна, в наступающем рассветном тумане не было видно ничего, кроме освещенного подъезда и стоянки Макдональдса.
      – Скорее бы домой, – мечтательно проговорила Лада, хрустя капустным листком.
      – Я вот что думаю, – поддержала разговор Виолетта, – нам нельзя въехать в Ангельск на "Альфа Ромео". Мы остановимся в Обореченске, бросим в тихом местечке машину, и от станции пойдем вдоль железнодорожных путей в сторону Ангельска, до моста через Аймугу, там всего-то два с половиной километра. А уж в городе мы сориентируемся.
      – Так и знала, что придется топать пешком! – воскликнула Лада, и редкие посетители повернули головы в их сторону.
      – Это не единственный вариант, что б ты знала, но и другие тоже предполагают пешую прогулку, одно отличие – через Аймугу короче.
      – Может, Тинке позвоним, что б встретила? Хотя бы на окраине? – и сделав трагическое лицо, голосом комментатора криминальных передач она произнесла. – Две одинокие, груженные сумками девицы, пересекают границы вражеского района…
      – Насчет Тинки вопрос спорный, стоит ли вообще останавливаться в городе? Наша цель "Северкварцсамоцветы".
      – К-какие самоцветы?!
      – Геологическое объединение "Северкварцсамоцветы", ангельский филиал, – сказала Виолетта, не обращая внимания на оглушенную сообщением Ладу. – Наша ложь навела меня на мысль, что это единственное место, где никто не подумает нас искать.
      Уйдем с партией, время покажет, ищут нас или нет, во всяком случае, это не самое худшее, что может с нами случиться. Мои родители всю жизнь работали геологами, и даже побывали в заграничной командировке.
      – В Монголии! – захохотала Лада. – Подумаешь, заграница! И ничего романтичней буровой вышки за всю жизнь! Ответь, что ты, ничем кроме модельного бизнеса в жизни не занимавшаяся, будешь делать в геологической партии?
      – Ну… Буду разнорабочей, что поручат, то и буду выполнять.
      – О! Какие речи! Так и представляю себе: "А подсобные рабочие вам не нужны? – А это, девушка, смотря чем подсобить", – нервозность Лады дошла до предела, и чувствовалось, что она вот-вот сорвется. – Кстати, тебе очень подойдет телогрейка.
      – Между прочим, в этой ситуации мы оказались благодаря тебе! – не удержалась Виолетта, до этого давшая себе обещание не напоминать Ладе, кто стал виною их путешествия.
      – Прости меня, Ветка, – в миг словно протрезвевшая, ответила Лада, – я действительно сволочь.
      – Я этого не говорила, – уже кляла себя за несдержанность Виолетта.
      – Ты, наверное, права и геологическая телогрейка лучше, чем тюремный бушлат.
      Они замолчали, Лада отщипывала пальцами кусочки салатного листа, рвала его на мельчайшие части и бросала на поднос.
      Виктор смотрел на освещенное окно Макдональдса, и на то, как эмоционально разговаривали девушки – он многое отдал бы, что бы узнать, что вызвало эту ссору.
      На них оборачивалась компания потрепанного вида мужчин, молодая пара вышла из ресторана и сев в машину отъехала к расположенной рядом заправке. Виктор последовал за ними, не спуская глаз с ресторанного окна. Заправившись на полную, и купив в палатке пакетики орешков и карамель, он снова занял позицию напротив.
      Во всяком случае, они не делали попыток связаться с кем-нибудь по телефону, вполне мирно закончили ранний завтрак, заехали на заправку и снова отправились в путь. Следующим пунктом на федеральной автотрассе – Ельск.
      Тина уже пожалела, что вынудила Бернса предоставить в ее распоряжение Давида.
      Вся ее затея с дискотеками и клубами сейчас казалась ужасной глупостью, ведь как только они вошли в зал модного в нынешнем сезоне клуба "Точка G", так тотчас же по нему прошелся слушок, что сегодня здесь будет отдыхать сама Тина Гранд.
      Давиду пришлось хуже всех. Считая себя телохранителем, секретарем и эскортом одновременно, он взял на себя связи с общественностью. Вечер превратился в отбивание от любопытных, выслушивание комплиментов от официантов и администрации и нервозное поглощение Тиной шампанского. В конце концов, Тина сжалилась над выбившимся из сил Давидом и пригрозила администрации, что ноги ее в этом клубе не будет, если они не оставят их в покое и не позаботятся о том, чтобы никто не мешал ее уединению. Это возымело действие.
      – Слава создателю, – вырвалось у вздохнувшего с облегчением Давида.
      – Что, не так представлял себе развлечения звезды?
      – Да уж, врагу не пожелаешь такие развлечения, – отозвался Давид.
      – Ты шампанского выпей, а может, хочешь чего-нибудь покрепче? – спросила Тина.
      – Я не пью.
      – Молодец. А я выпью, – она подняла бокал с шампанским и кивнула Давиду. – За твое здоровье.
      – Спасибо, Тина Андреевна, – поблагодарил Давид.
      – Да брось ты, зови меня просто Тина.
      – Неудобно, – Давид потянулся к тарелке с пирожными, – Роман Израилевич не одобрит.
      – Одобрит, – и что бы показать свою власть над всесильным Бернсом, Тина хлопнула ладошкой по столу. – Скажешь, я так велела.
      Давид промолчал, жуя тоненькую миндальную пластинку. За перегородкой слышались взрывы смеха, навязчивая танцевальная музыка. Тина сделала глоток из бокала, поставила локоток на стол, оперлась подбородком на изящную кисть.
      – Расскажи о себе, Давидик. Очень хочется послушать интересную историю.
      – Ну, пока в моей жизни ничего интересного не происходило, – сказал Давид, вытирая подбородок салфеткой.
      – Это пока. Рассказывай. Сколько тебе лет?
      – Двадцать два.
      – Молоденький какой! – ахнула двадцатичетырехлетняя Тина.
      Давид густо покраснел, переживая свое несовершенство.
      – Где ты учишься? – продолжала допрос Тина.
      – Окончил уже. Международный институт права.
      – Подожди-ка, двадцать два и…
      – Я школу окончил экстерном, в пятнадцать поступил в институт, сейчас аспирантура. Пишу кандидатскую.
      В зале смолкла музыка, и мужской голос что-то неразборчиво пробубнил в микрофон.
      – Да ты вундеркинд! – Тина покачала головой, обдумывая услышанную новость.
      – Учился хорошо и всего.
      – Хвалю, – сказала Тина и задала вертевшийся на языке вопрос. – Ну а девушка у тебя имеется?
      – Тина Андреевна…
      – Просто Тина, – поправила его она и, хитро прищурившись, не дала Давиду уйти от вопроса. – Так как?
      – Приходится совмещать аспирантуру с работой у Романа Израилевича, – огорчения в его голосе не было, – времени на все не хватает.
      – Ясно. Девственник, – констатировала Тина.
      – Хм… – Давид спрятал глаза, чувствуя надвигающуюся нежелательную тему, но Тина не унималась.
      – И не претит тебе заниматься "грязным порно"? – хмыкнула она.
      – Бизнес есть бизнес. Это приносит неплохие деньги, – он, как примерный ученик сложил ладони на клубной скатерти, и заученно ответил. – И потом я помогаю дяде.
      Ди-джей снова запилил свои диски, не жалея старого винила, толпа выкрикивала популярный припев.
      – Ах да! Родственничек. Значит Бернс твой дядя?
      – Двоюродный, – Давид вздохнул от облегчения, когда Тина повернула разговор на родственные темы. – Моя мать двоюродная сестра Романа Израилевича. Единственная, больше сестер у него нет.
      – А Сара Абрамовна? – вспомнила сценаристку Тина.
      – Она вдова его брата.
      – Ясно, – Тине наскучили многочисленные родственники Бернса, и она вернулась к щекотливой для Давида теме. – Теперь про твой досуг.
      – У меня его нет, – решил окончательно поставить точку Давид. – Прихожу домой, поработаю над диссертацией, ложусь спать. Иногда провожу время в Интернете.
      – Интернет! – обрадовалась Тина, что поймала Давида с поличным. – Виртуальный секс? Порно сайты?
      – Тина…
      – В двадцать два года заниматься мастурбацией не зазорно, – заявила она ошеломленному Давиду. – Но, дорогой мой, виртуальным сексом не подменить настоящего, запомни. Значит, ты займешься моим досугом, то есть нашим общим досугом, а я берусь исправить кое-какие упущения в твоем сексуальном образовании.
      Решено. Да не бойся ты, это не совсем то, о чем тебя предупреждал Бернс.
      Красный от стыда, словно его обнажили на людях, Давид не смел поднять глаз на Тину, и молчал.
      – Ну что ты, дурашка, вроде взрослый мальчик, а краснеешь как девица.
      – Я, Тина Андреевна, не привык разговаривать с женщинами на такие темы, – собравшись с духом, ответил он.
      – А на какие темы ты разговариваешь обычно? Подозреваю, что их немного.
      – У меня с дамами деловые отношения, – гордо заявил Давид. – Они не предполагают иных тем, кроме бизнеса.
      – Хорошо, поговорим о бизнесе, – удивительно быстро согласилась Тина. – Ты видел последний фильм Клюкина? В твои обязанности входит просмотр окончательного варианта?
      – Роман Израилевич не считает мое мнение важным для разработки концепций фильмов.
      – Эка ты ввернул! Ну, самому-то, поди интересно?
      – Интересно. Я видел готовую продукцию на рынке.
      – И как?
      – Можно улучшить.
      – Согласна, нет предела совершенству. Надеюсь, это касается не только моей игры?
      – Что вы Тина, ваша игра идеальна, мои замечания касаются технической стороны.
      – А как ты оцениваешь литературные способности нашего главного сценариста?
      – Средние. В основном это акробатические этюды. Мое мнение, несмотря на специфику жанра, нужно ориентироваться на качественный продукт западного рынка.
      Наивность наших первых картин подкупает, но это не будет продолжаться вечно.
      Важен прогресс. Роман Израилевич это понимает, ищет нестандартные подходы и новые кадры.
      – Роман Израилевич не интересуется твоим мнением?
      – Я референт. У Романа Израилевича есть консультант, герр Миллер.
      – Бернс мог бы сэкономить, заменив немца, своим родственничком. И как он не додумался, странно.
      – Это не те вещи, на которых следует экономить. Консультации господина Миллера, оригинальное видение режиссера и ваш бесспорный талант, вот три кита нашего успеха.
      Давид разгорячился, глаза блестели, было понятно, что успех продюсерского центра для него очень важен и именно с ним у молодого, имеющего огромный потенциал специалиста связаны планы на будущее. Тина воодушевилась его зажигательной речью, а похвалы ее таланту даже вызвали легкий румянец. Или это от шампанского? Теперь ей не хотелось его подначивать, она смотрела на него другими глазами, как на взрослого мужчину. Давид почувствовал перемену, и не преминул ей воспользоваться.
      – Тина Андреевна, может ну его к черту этот клуб, лучше пойдемте в кино.
      – В следующий раз непременно. А сейчас, ты прав, ну его к черту этот клуб, поедем к Бернсу. Ты знаешь, что вдруг пришло мне в голову? Я хочу получить образование, у меня лишь восемь классов средней школы. Мне необходимо образование!
      – Не проблема, к первому сентября вы будете сидеть за партой. Вечерняя школа, экстернат, занятия раз в неделю по восемь академических часов. Если понадобится моя помощь, то я к вашим услугам.
      Тина подхватила свою шаль и в сопровождении Давида, прошагала сквозь строй погрустневших поклонников.
 

 
      Ближе к полудню они въехали в Ельск. Утреннего тумана как не бывало, но, несмотря на яркое солнце, город выглядел сонным. Грязные голуби бросались под ноги понурых прохожих, школьники уже устали от продолжительных каникул и с ленцой бросали друг другу мяч. Парковые деревья обвисли запыленными листьями и обреченно ожидали близкой осени. У здания телеграфа кипение жизни выражалось в визгливом скрипе входной двери с короткими интервалами минут на пять. Автомобиль на полупустой стоянке не привлекал внимания, сапфировую синь скрыла дорожная грязь.
      – Ну и глушь… – протянула Лада, из-за отсутствия допинга ее настроение становилось все хуже и хуже.
      – Нормальный город, избаловала тебя Москва.
      – Соскучилась в Италиях по таким милым индустриальным пейзажам? – с иронией проговорила Лада. – Любуйся, а я сбегаю Тинке отзвонюсь.
      Лада вышла из автомобиля и направилась к музыкальной двери. Виолетта догнала ее, свистнув брелком сигнализации.
      – Я с тобой.
      Замучено скрипнув, дверь толкнула ее в спину. Ойкнув, Виолетта замерла на пороге просторного помещения телеграфа. Мелкие частицы пыли без движения стояли в солнечных лучах, пронзающих прорехи вертикальных жалюзи, лишь хлопок двери внес дуновение ветра, и пыль завихрилась смерчевым столбом, но через секунду вновь замерла в ярких пятнах. Мебель сего заведения сохранилась еще со сталинских времен и отличалась основательностью и помпезностью. Служащие за массивными стойками красного дерева и оконцами в потемневших латуневых ободках смотрелись детьми, усевшимися поиграть в увлекательную игру. Но вместо ожидаемых кассовых монстров с чугунными боками и клавишами в виде кнопок на длинных ножках, кассиры нажимали клавиши современных компьютеров и близоруко щурились в экраны мониторов.
      – Девушка, междугородний разговор нужно заказывать? – спросила Лада, наклонившись к ближайшему оконцу.
      Девушка лет пятидесяти ловко порхала пальцами по клавиатуре, издавая звуки похожие на стук кастаньет. Она подняла голову и приветливо улыбнулась.
      – Куда будете звонить?
      – Ангельск, на мобильный.
      – Областные звонки из пятой кабины, – сверкнула золотым зубом кассирша, – счет пробьют в Президентской кассе.
      – Президентской?
      – Слева, у портрета Путина.
      – А! Спасибо.
      Шаги девушек гулко раздавались в огромном полупустом зале. Старушка со смешной летней шляпкой на голове старательно водила ручкой по телеграфному бланку.
      Вместо перьевых ручек в пустых массивных чернильницах торчали шариковые, устремив в высь острые колпачки. Пятая кабина. Тяжелый воздух непроветриваемого помещения.
      – Фу, не закрывай дверь, – попросила Лада Виолетту.
      – Что бы все слышали, как ты будешь рассказывать Тинке о зарезанном итальянце?
      – Что ж я сумасшедшая, что ли? Лишь договорюсь о встрече, – сердито ответила Лада.
      – Ну-ну.
      Лада набрала номер и в ожидании ответа нетерпеливо постукивала легкой теннисной туфелькой по деревянному настилу пола кабины.
      – Тинка! – вдруг радостно завопила она, и не выдержавшая Виолетта прикрыла дверь кабины. – Тинка, родная, мы так соскучились, вот и Ветка здесь!
      – Вы откуда, сумасшедшие? – смеялась в трубку Тина.
      – Тинка, мы в Ельске. Через несколько часов будем в Ангельске, но…
      – Здорово! – перебила ее Тина. – Чур, сразу ко мне!
      – Тина, ты недослушала. Мы не можем просто так появиться в городе. У нас обстоятельства, да и машина паленая.
      – Что? – прокричала трубка Тинкиным голосом.
      – Короче, – потеряла терпение Лада. – Ты не могла бы встретить нас?
      – У моста через Аймугу, – подсказала Виолетта.
      – Ветка говорит, что у моста через Аймугу, мы машину бросим, и будем ждать тебя там.
      – Я понимаю, что глупо сейчас вас расспрашивать, – снова закричала Тинка, – но я умираю от любопытства!
      – Через четыре часа, у моста через Аймугу, на противоположном от Ангельска берегу, – повторила Лада.
      – Хорошо, постараюсь ускользнуть от Бернса, хоть это и нелегко, – хмыкнула Тина.
      – Ревнивый черт. Все подозревает меня в неразборчивых сексуальных связях.
      – Зная твой род занятий, никому и на ум бы не пришло заподозрить тебя в таком грехе, – серьезно сказала Лада.
      – Не бесись, Ладка. Я все поняла, увидимся через четыре часа, – Тина напоследок чмокнула трубку и Лада вздрогнула от громких гудков.
      Она повесила трубку и многозначительно посмотрела на Виолетту.
      – Остался последний этап.
      – Не будем медлить.
      Они вышли из кабины, оплатили счет и, скрипнув задремавшей дверью, разбудили старушку в смешной шляпке.
      Виктор наклонился к окошку, кассир, не отрывая пальцев от клавиш, взглянула на посетителя.
      – Здесь только что были две девушки? – спросил Виктор с чарующей улыбкой.
      – Были, шумные такие, – добродушно ответила кассир.
      – Я вижу, вы женщина опытная и ничто не укроется от вашего проницательного взгляда, но вот на этих ветрениц абсолютно невозможно положиться! – пожаловался он доверительно. – Дело-то подотчетное и надо же потерять счет. Помогите, пожалуйста, на вас одна надежда.
      – Ну что ж, такому интересному мужчине надо помочь, – с удовольствием выслушав комплименты, она тут же обратилась к коллеге. – Анна Ивановна! Сделайте дубликат счета за разговор с Ангельском. Подойдите к Президентской, – слегка кокетливо сказала кассир.
      – Большое вам спасибо, и не откажите в любезности, примите небольшое подношенье, чаю попьете с Анной Ивановной – Виктор просунул в окошко плитку московского шоколада.
      – А вы, наверное, москвич? – спросила зардевшаяся от удовольствия кассир.
      – Поражаюсь вашей интуиции, но вы немного не угадали.
      – У вас московский выговор.
      – Долго работал в столице, – быстро ответил Виктор.
      Он еще раз поблагодарил женщину и направился к портрету президента. На квитанции об оплате междугороднего разговора, поданной ему любезной Анной Ивановной, был пробит номер вызываемого абонента. Еще одна ниточка, на непредвиденный случай.
      Виктор, скрипнув телеграфной дверью, кинулся догонять беглянок, уже двигавшихся к окончательному пункту своего путешествия.
      Маурицио Камилиери сидел в кабинете владельца ресторана "Джоконда" и терпеливо ожидал возвращения Джеронимо Браско. Камилиери нервничал. Творятся странные вещи, думал он, исчезла Виолетта, на его настойчивые звонки равнодушный голос отвечает, что она недоступна и просит перезвонить позднее. Вечерний караул около дома, где она проживала со своей подругой, закончился нервным срывом. В бешенстве оттого, что с ним поступают подобным образом, Камилиери разбил боковое зеркало своего автомобиля. Он почти смирился с ее изменой, но тут его начали осаждать звонками деловые партнеры Джованни Ризио. Джованни не явился на важную встречу, Джованни не перевел крупные суммы на счет своей миланской компании. Где Джованни? В последний раз, когда его компаньоны беседовали с ним, он упомянул, что ужинает со своей русской любовницей у Джеронимо Браско. Не мог бы любезный сеньор Камилиери, как лицо, пользующееся доверием хозяина "Джоконды", узнать некоторые подробности этого ужина, состоялся ли он? Он не мог отказать, да и самому стало интересно, куда делась эта троица, в уме он уже связал исчезновение Виолетты, Джованни и Лады. Джеронимо Браско принял Камилиери с обычной сердечностью, но испросил десять минут на небольшое дельце, велел принести молодому бизнесмену мартини, и, извинившись, оставил его в своем кабинете. Камилиери ждал.
      – Прошу прощения, как всегда дела отвлекают от дорогих гостей, – любезно проговорил вернувшийся Браско.
      – Моя настойчивость может показаться навязчивой, но у меня есть причина, по которой я смею отвлечь вас, многоуважаемый сеньор Браско, от ваших неотложных дел.
      – Я весь внимание.
      – Джованни Ризио, мой земляк и приятель…
      – Приятель? – не совсем вежливо перебил его Браско. – Насколько мне известно, у него в приятелях московские наркодилеры весьма низкого пошиба.
      – Ну, знакомый, – поморщился Камилиери, подобный ход разговора не нравился ему.
      Выходит он хлопочет за торговца наркотиками?
      – И что же Ризио? – спросил смягчившийся Браско, видя терзанья Камилиери.
      – Он исчез. Пропал. Никто его не видел, не разговаривал с ним с тех пор, как он отужинал у вас три дня назад.
      – Еще никто не умирал, попробовав моей стряпни, – пошутил Браско.
      – Уважаемый Джеронимо, это важно, Ризио пропустил важную встречу с российскими компаньонами, не перевел крупные суммы, его разыскивают, в конце концов…
      – Я не понимаю, почему это так важно для вас, пусть компаньоны разыскивают его, пусть расспросят моих официантов, если нужно, я не против. Я не советовал бы вам принимать участие в судьбе этого Ризио.
      – Сеньор Браско, я откроюсь вам. По странному стечению обстоятельств вместе с Ризио исчезла моя девушка Виолетта и ее подруга, которая по признанию самого Ризио была его любовницей. К тому же утром следующего дня меня разбудил странный звонок, кто-то, разыскивая Джованни, просил дать номер телефона его подруги, причем просящий обратился ко мне от вашего имени.
      – Припоминаю, но я не усмотрел в этой просьбе ничего странного, будь я на месте Ризио, я тоже бы не вылезал из ее постели, но бизнес не должен страдать из-за наших привязанностей. Это всего лишь номер телефона, Маурицио.
      – Я беспокоюсь за девушек.
      – Слушайте, Маурицио. В тот вечер они действительно ужинали здесь. Я подошел к их столику, исключительно ради того, что бы поздороваться с Ладой, они вскоре уехали, и больше я их не видел. Но вашей девушки с ними не было.
      – Да, в тот вечер мы были вместе, – подтвердил Камилиери, – затем я проводил ее домой. Все было как всегда, тем более мне стало непонятно ее молчание и нежелание встречаться со мной. Что-то случилось, но что?!
      – Давайте расспросим Карло, он обслуживал их, может, он заметил что-нибудь стоящее нашего внимания?
      – Да, да. Я ваш должник Джеронимо.
      Браско вызвал управляющего и попросил его на время заменить Карло. Официант появился в дверях, держа в руках тесемки длинного белоснежного фартука, не зная снять его или оставить до распоряжений хозяина.
      – Карло, подойди ближе, – сказал Браско и официант, наконец, отпустил тесемки, – расскажи сеньору Камилиери о последнем ужине сеньора Ризио. Вспомни все подробности, не торопись.
      – Я хорошо помню. У сеньора Ризио красивая девушка, – осмелился сказать официант.
      – Продолжай, – попросил Браско.
      – Они заказали спагетти "Болоньезе", Кьянти…
      – Нас не интересует их заказ, – оборвал его Браско.
      – Нет, нет, прошу тебя Карло, – вскрикнул Камилиери, испугавшись, что официант замкнется или, отсеивая некоторые подробности, не упомянет важных, – вспомни все до мелочей.
      – Ну, значит, "Болоньезе", Кьянти, – Карло прикрыл глаза, словно восстанавливая картинку, – для нее – салатные листья и авокадо, взбрызнутые лимонным соком. Она одета в легкое цветное платье, он – в кремовой рубашке. Да… ему позвонили, я принес телефонную трубку.
      – Что-нибудь из разговора слышал? – спросил Камилиери.
      – Ничего толком, – ответил Карло, – он чему-то возмущался, потом сказал, что приедет, и попросил счет. Сеньор Браско принес счет сам.
      – Да, я говорил уже, что хотел поздороваться с Ладой, – торопливо напомнил Браско.
      – Что-нибудь еще? – снова спросил Камилиери.
      – Сеньор Ризио оплатил счет, и они уехали.
      – И все?
      – И все, – уверенно ответил официант.
      – Спасибо Карло, можешь возвращаться в зал, – разрешил Браско.
      – Хорошо, сеньор Браско.
      Карло еще раз поправил фартук и покинул кабинет хозяина. Камилиери откинулся на спинку кресла, и устало развел руками.
      – И что?
      – Ничего, – резюмировал Браско, – кроме того, что Ризио чему-то возмущался и куда-то поехал.
      – Немного. В любом случае, вас, уважаемый сеньор Браско, мы беспокоить не будем, Ризио покинул ваш ресторан по собственному желанию, живой и здоровый.
      – Я же говорил вам, что не мои "Болоньезе" убили Джованни, – сказал Браско, внутренне содрогнувшись, представив Ризио в огромной морозильной камере, как в коконе завернутого в хрупкий, примерзший к обледеневшей окровавленной одежде, полиэтилен.
      – Сеньор Браско, почему вы решили, что Джованни убит?
      Холодный вечерний воздух ворвался в приоткрытое окно "Альфа Ромео". Виолетта поежилась и, встав на колени в водительском кресле, попробовала открыть большую дорожную сумку. Ногти, блестя облезлым в кое-каких местах лаком, старались зацепить бегунки молнии.
      – Дьявол!
      Она открыла дверь автомобиля и шагнула на влажный гравий поселковой дороги.
      – Холодуха! Вставай, Ладка! – она пнула кроссовкой грязный бок "Альфа Ромео".
      В чреве автомобиля что-то зашевелилось, и сонный Ладкин голос глухо зароптал:
      – Чего пинаешься?
      Виолетта открыла заднюю дверь и, рванув молнию, стала вытаскивать на свет божий разные дамские тряпочки. Лада, разбуженная ударом по кузову и прохладой, пробиравшей до костей, повернула к Виолетте всклокоченную голову.
      – Хватит спать, соня. Уже приехали. Холод дикий, сразу ясно, что мы дома. Надо переодеться, бросить машину да идти. Тина уже ждет.
      Лада сбросила теннисные туфли, надела теплый джемпер, даже сделала несколько взмахов массажной щеткой, перебросив тяжелые волосы на грудь.
      – От твоих "чикен наггетс" у меня изжога, – заявила она Виолетте.
      – Могла бы и не есть, ты же на диете.
      – Уж очень хотелось. Но надеюсь, это в последний раз.
      – Не зарекайся. Давай, сумку бери, и пойдем, здесь недалеко.
      Виолетта закрыла дверь "Альфа Ромео", потрепала его за антенну. Прощай. Швырнула ключи в ближайшие кусты и, перебросив сумку в другую руку, шурша гравием, зашагала в сторону моста через реку Аймугу. Лада подхватила забинтованной ладонью свою сумку, закинула длинные лямки на плечо и направилась следом за Виолеттой. Они шли в наступающей ранней мгле, вдали в небе виднелись сполохи света и были слышны лишь звуки их шагов и шум ветра теребящего кроны деревьев.
      Выйдя из пролеска, они увидели огни шоссе и вереницы машин, двигавшихся в противоположных направлениях. Держась ближе к обочине, они продвигались к большой бетонно-металлической конструкции моста.
      Пробить номер телефона неизвестного абонента для Виктора дело пустяшное. Немного сложнее установить его местонахождение в данное время. Но и это с его связями возможно. Не далее как через два часа после отбытия из Ельска он направлялся по широкому проспекту города Ангельска к продюсерскому центру "Венус", где согласно полученной информации и находилась искомая им некая Валентина Град, двадцати четырех лет, рыжая, рост сто семьдесят пять. Сам продюсерский центр представлял собой современное пятиэтажное здание, включающее в себя три съемочных павильона.
      Народ сновал туда и обратно, из чего Виктор сделал вывод, что продюсерский центр процветает. Он помахал перед носом охранника красною книжицей и беспрепятственно вошел в вестибюль. На стенде с объявлениями, красовался большой портрет Тины Гранд и Виктор с любопытством взглянул в красивое лицо, обрамленное огненными прядями. Пробежав глазами список кабинетов, находящихся на этажах здания, он еще немного прошелся по первому этажу и вышел в начинающиеся ранние сумерки ожидать, когда Тина направится на запланированную (а в этом он был уверен) встречу.
      Тина покинула центр через полчаса в сопровождении похожего на студента брюнета.
      Она сама повела автомобиль и, несмотря на явное нежелание "студента", высадила его у ближайшего перекрестка.
      – Отлично, – сказал вслух Виктор, – все идет по плану.
      Тина уверенно вела "Гранд Чероки" и была отличной целью для преследования. Перед мостом, у железнодорожного переезда, образовалась небольшая пробка. Вереница машин ожидала проезда пассажирского поезда. Состав громыхал блинами колес по серебряным полосам рельс, за немытыми стеклами вагонов мелькали бледные пятна лиц пассажиров и дешевые ситцевые занавески. Издав напоследок протяжный сигнал, состав резво ушел в даль. Полосатый шлагбаум медленно, как деревенский колодезный журавль, потянулся вверх, и нетерпеливо ожидавшие автомобили начали движение одновременно, в хаосе гудков и матерных выкриков, но затем упорядочились и, наконец, караван пересек неширокую северную реку Аймугу. "Гранд Чероки" перевалил на другой берег, сделал почетный круг вокруг стелы извещающей путешественников, что они пересекают границу города Ангельска, и направился в обратный путь. Виктор двигался в отдалении "Гранд Чероки", но вовремя заметил, что тот остановился на обочине перед въездом на мост и берет пассажиров. Слегка притормозив, чем вызвал возмущение в рядах, Виктор все же дождался, когда шарабан, так он окрестил про себя "Гранд Чероки", двинется, и пристроился справа и чуть сзади. Шарабан взял направление на Ангельск.
 

 
      Браско готов был откусить себе язык, но сейчас главное не показать своего замешательства. Он широко улыбнулся и потрепал Камилиери по плечу.
      – Мой юный друг, никому не позволено отпускать шутки о моем бизнесе, но себе я разрешаю. Так что прошу не путать мою шутку с оговоркой.
      – Вы так серьезно сказали об убийстве…
      – Еще бы, я отлично играю в покер, может, составите компанию? Мы играем по пятницам с одиннадцати вечера, приглашаю.
      – Спасибо сеньор Браско, извините меня, эта история выбила меня из колеи.
      Камилиери встал, крепко пожал протянутую Браско руку и вышел из кабинета. Браско сел в кресло, ладонью руки охватил лоб и закрыл глаза. Черт. И надо такому было случится, именно с ним, Джеронимо Браско, и именно тогда, когда невероятно удачно складываются дела и налажены связи, урегулированы все финансовые потоки.
      Счета Браско пополняются день ото дня, но по иронии судьбы, в один прекрасный миг эта пирамида может рухнуть и погрести Джеронимо Браско под своими обломками.
      Сокрытие преступления, соучастие, пусть и косвенное, в убийстве, хранение трупа и укрывательство преступника и улик. Витторио предупредил его о том, что перед убийством Ризио был задержан дорожной инспекцией за превышение скорости, имел неосторожность предложить взятку, но так презрительно, что разозленные его наглостью инспектора составили акт о попытке дачи взятки должностному лицу. Как некстати, теперь Ризио пришлют повестку в суд, и за неявку объявят розыск.
      Придется подтирать за этим говнюком! Подключать высшие чины и заминать дело.
      Пока не поздно. Витторио ежедневно докладывает о его преследовании сумасшедших девиц. Молодец, ни разу не ошибся в своих выводах, сразу предсказал их маршрут.
      Осталось лишь принудить их заключить договор. Или… Может, вернее будет… "Ах, как не хочется пачкать руки! Да и девица хороша, жалко в расход, люблю строптивых!" В дверь кабинета постучали. Сердце Браско сделало скачок, и тревожно забилось.
      Надо привести себя в порядок. Кроме Витторио, никто не знает о соучастии Браско, бояться нечего.
      – Сеньор Браско! – послышался голос управляющего.
      – Да-да, – ответил Браско.
      Управляющий приоткрыл дверь, и приглушенно сообщил:
      – К вам полиция.
      "Гранд Чероки" плыл по широким проспектам Ангельска. Тина выслушивала криминальную историю с участием ее закадычных подруг. Виолетта старалась не перебивать Ладу, ведь главным действующим лицом была она, но иногда вносила поправки, чтобы история стала похожей на правду. Ладу слегка заносило – по ее версии, итальянец был безумно в нее влюблен, но тогда какого же черта он хотел расплатиться ее телом со своим кредитором?
      Лада живописно рассказывала, как она чуть было не умерла от страха, когда Джованни обнаружил ее в кухне. Как не ожидала от любовника боксерских хуков, но когда дело дошло до убийства, Лада смешалась, сказала, что все происходило как во сне, что не помнит, как ударила его ножом, как порезала руки, видела только расплывающееся пятно алой крови на рубашке Джованни и кровь, капающую с порезов на ладонях.
      – Боже мой! Бедная Ладка! – ахала Тина. – Как ты это все пережила?
      – Говорю же, была как во сне!
      – Да еще и под кайфом, эта сволочь Джованни, царствие ему небесное, пристрастил ее к кокаину, – вставила Виолетта.
      – Шутишь? – переспросила удивленная Тина.
      – Нет, всю дорогу проспала, а когда не спала, трясло как осиновый лист, и брюзжала как старый дед.
      – Ветка, хватит представлять меня как законченную наркоманку! – вскипела рассерженная Лада.
      – Я на тебе крест не ставлю, но считаю, что курс лечения ты пройти должна, – твердо ответила Виолетта.
      – Уж лучше курс лечения, чем твоя геологическая экспедиция, – зло рассмеялась Лада. – Представляешь, Тин, наша супермодель убеждена, что лучшим прикрытием для нас будет экспедиция.
      – Она не так уж и не права, – ответила Тина.
      – И ты? – злилась Лада и вдруг предложила. – Может, бросишь свое кино и рванешь вместе с нами?
      – Я бы с удовольствием, в качестве смены обстановки. Но у меня школа, с первого сентября начинаю занятия в девятом классе.
      – Не поздновато ли? – ехидно спросила Лада.
      – Учиться никогда не поздно. Вет, – обратилась Тина к Виолетте, – а у нее и в правду характер испортился. У нас есть частная клиника, недешевая, но ради здоровья подруги и собственного спокойствия никаких денег не жалко, да и те я из Бернса вытрясу.
      – Подумаем над этим, Тина, а сейчас мы куда направляемся? К тебе нельзя.
      – Не ко мне. К одному молодому человеку. Живет он правда далеко от центра, но в данном случае это удача.
      Тина вырулила на широкую улицу, среди пятиэтажек которой высилась современная жилая высотка, окруженная узкими стрелами кованой изгороди, во въездных воротах шлагбаум и будка охраны. Тина опустила стекло и обратилась к охраннику:
      – Вас должны были предупредить, мы к Давиду Коткину, пятьдесят девятая.
      Охранник нажал несколько кнопок на пульте, поднял шлагбаум, и Тина проехала на стоянку.
      – Выходим, – скомандовала Тина. – Лада, твою сумку возьму я, спрячь ладони в рукава джемпера.
      Лада кивнула в ответ. Быстро темнело. На стоянке зажглись фонари на невысоких тонких ножках, стилизованные под старину. Парадное сияло чистотой, а зеркало лифта отразило уставшее лицо Виолетты и сосредоточенное Лады.
      – Мы похожи на уродин, – буркнула Лада, поправляя пряди волос.
      – Отродясь не проводила за рулем столько времени, – пожаловалась Тине Виолетта, – кажется, усну на ходу.
      – Не спать, – подбодрила их Тина, – еще душ и ужин.
      – Слава тебе, господи! – воскликнули путешественницы.
      Она бежала узкими улицами какого-то неизвестного ей старинного города, расстояние между растрескавшимися стенами древних строений становилось все меньше и меньше и вскоре превратилось в щель, и острые края разрушенных веками камней цепляли одежду и царапали кожу. Дикий страх толкал ее дальше, она задерживала дыхание в надежде протиснуться сквозь западню к свету, тонкому как игла, прошивающая края каменных одеяний. Она становилась такою же узкой, вытянутой вверх в своем стремлении, и не чувствовала своих членов, лишь высокий навязчивый звук, напоминал ей, что плоть ее на грани разрыва. Она перевела дыхание и снова устремилась вверх, дальше от того ужаса, что настигал ее и звучал в ушах диким фальцетом. Голова ее на жирафьей шее протиснулась сквозь острые, как ячейки терки, края плоскости и вынырнула на поверхность.
      Лада открыла глаза, скинула с себя колючий плед, отмахнулась от надоедливого комара, мучившего ее своим писком, и, опустив ноги на пол, села на постели.
      Постелью для нее послужил диван в гостиной. Как человеку, проведшему за рулем много часов и не сомкнувшему глаз, Виолетте определили более удобную постель в гостевой спальне. Она нащупала ступнею вельвет мужских тапочек, окунула туда озябшие ноги, стянула со стула мужскую рубашку, пахнущую утюгом и едва различимым запахом мужского одеколона. Запах ей понравился. Пошаркав в полумраке гостиной и раскрыв шторы, она увидела редкий горящий свет окон дома напротив и решила, что на дворе уже ночь. Этот ужасный сон! Вряд ли получится снова уснуть, но поймать назойливого комара надо обязательно! Счастливая Ветка, дрыхнет и не заботят ее никакие проблемы, а тут! Надо бы поискать хозяйскую аптечку, вдруг повезет?
      С этой мыслью Лада вышла из гостиной и увидела свет из открытых дверей столовой.
      Стараясь тише шаркать великоватыми тапочками, она заглянула в просторную комнату, разделенную на собственно кухню и небольшую столовую. Молодой человек в пижаме стоял около огромного холодильника и большими глотками пил молоко из высокого стакана.
      – Не спится? – невинно спросила Лада.
      От неожиданности молоко выплеснулось на пижамную куртку и юноша, захватив пальцами рукав, стал яростно тереть ее, похоже не зная как реагировать на приход незнакомки в рубашке на голое тело.
      – Ох, простите, я не думала, что напугаю вас. Вы ведь знаете, что у вас гости?
      – Да, конечно, – наконец проговорил он. – Тина Андреевна попросила принять вас… на несколько дней.
      – Это, наверное, ваша рубашка? – спросила Лада и, специально, что бы смутить его подернула ее за ворот, в разрезе из расстегнутых пуговиц мелькнула смуглая грудь.
      Давид сглотнул и, не сводя глаз с Лады, проговорил:
      – Моя, и тапочки…
      – Мы вас, кажется, раздели, – хихикнула Лада, забавляясь ситуацией, и протянула Давиду руку. – Меня зовут Лада, Лада Кренникова.
      – Давид Коткин, – представился юноша и пожал протянутую забинтованную ладошку.
      – Мою спящую подружку зовут Виолетта, она известная модель, – зачем-то приврала она, стараясь понравиться, – утром познакомлю вас, она красивая,…блондинка.
      Вам нравятся блондинки?
      – Да, – брякнул Давид и замолчал.
      – Какая жалость! Сколько раз в своей жизни я пожалела, что не родилась блондинкой, но вы сами видите, как смешно бы выглядела, вздумай я покрасить волосы.
      – Вы очень красивы, – выдохнул Давид, все еще держа в руках стакан с недопитым молоком.
      – Ветка самая красивая из нас, – с уверенностью сказала Лада.
      – Красивее Тины Андреевны? – спросил искренне изумленный Давид.
      – Ах, вот оно что! Вы влюблены в Тину!
      – Нет, нет, – запротестовал он, – я просто считаю ее красивой женщиной.
      – Бедняжка, вам придется трудней, чем Парису, завтра мы посмотрим, кому вы отдадите первенство! – Лада забавлялась его смущением. – Ну, раз вы такой радушный хозяин, то, может быть, найдете из чего можно соорудить сэндвич? – спросила она.
      – Да, да, – заторопился Давид и поставил стакан на столешницу, – сейчас я сделаю…
      – Давайте так, – предложила Лада, – сэндвичи я сделаю сама, а вы пока принесете, что-нибудь выпить… не молочное. Ну, так как?
      – Шампанское?
      – Не тот случай, – и тут же осеклась, – за наше знакомство, конечно, подойдет и шампанское, но в наших широтах любят напитки покрепче.
      – Коньяк, виски, водка.
      – Дама выбирает водку. А вы молодой человек?
      – Я пью молоко.
      – Вы пили молоко, – Лада вылила остатки молока в раковину, взяла поданную Давидом бутылку "Столичной" и разлила ее по высоким и узким стопкам. – А сейчас мой друг, разрешите мне вас так называть, мы с вами выпьем на брудершафт.
      – На брудершафт?
      – Чтобы наша начавшаяся дружба была крепкой, как эта самая водка, – проговорив тост с грузинским акцентом, Лада, притянула Давида за пижамный рукав и поцеловала его в губы.
      Он пах молоком и тем понравившимся Ладе одеколоном, которым благоухала ее рубашка. Губы его были по-детски мягкими, Лада снова коснулась их, но теперь уже кончиками пальцев.
      – Нежные… – проговорила она.
      Давид смотрел на ее черные, как нефть, с необычным разрезом глаза, на ее тяжелые прямые волосы и изогнутую линию губ.
      – Понравилось? – осторожно спросила она, мужчины в ее жизни никогда не вели себя так, как этот мальчишка, они не упустили бы случая, идущего к ним прямо в руки.
      А этот, похоже, не знает, что бывает после поцелуев.
      Давид промычал нечто нечленораздельное, и она снова поцеловала его, но это был не просто поцелуй двух незнакомцев, Лада положила руку на грудь Давида и прижалась к нему соскучившимся по ласкам телом. Ее губы не отпускали мужские, и она почувствовала, что он стал отвечать ей и его висевшие вдоль тела руки, наконец-то легли на ее талию. Она, не прерывая поцелуя, чтобы не дать ему опомниться, взяла его ладони и положила на свою грудь. Давид вздрогнул, но рук не отдернул, и сначала не давал им свободы, но когда согрелся ее теплом, то рискнул пошевелить пальцами. Лада наградила его легким постаныванием, и он осмелел. Лада уже ощущала его физическую готовность, но еще беспокоилась о моральной. Она отпустила его губы, поняла его сожаление и, запинаясь, предложила:
      – Может… покажешь мне… свою комнату?
      – Комнату? – переспросил Давид и, увидев ее кивок, добавил. – У меня там беспорядок…
      – Я не буду смотреть на беспорядок, – пообещала Лада.
      – Лада… – почти кричал Давид, но она зажала его рот ладонью. Она подняла голову, освободив его из своих горячих губ, и пробежалась ими по его животу, содрогнувшемуся, будто от боли, по левому соску, покрывшемуся тут же гусиной кожей.
      – Лада… – прохрипел Давид в ее пальцы.
      – Тс-с, Давидик, – она успокаивающе погладила его по голове, по лбу в испарине.
      – Лада… – выдохнул он в ее волосы, – как я раньше мог жить без тебя?
      Теперь она поглаживала его плечо тонкими стеблями пальцев, нежно поцарапывая кожу кончиками ногтей. Давид стиснул ее сильными руками, подминая под себя и нетерпеливо раздвигая ее ноги своими коленями. Она впустила его, забросила руки на его взбугрившиеся плечи, обвила упругие ягодицы смуглыми ногами и немного подтянулась вверх. Давид задвигался быстрее, все увеличивал расстояние между своей грудью и прыгающими сосками Лады, так что она, уронив руки с его плеч, раскинула их на простыне и сжимала тонкую ткань в своих ладонях.
      – Лада… – Давид резко сгреб простыню под ее выгнувшейся спиной и посадил ее на свои влажные бедра, уткнулся лицом в ее маленькую грудь, обнимая ее спину дрожащими руками.
      – Ну что ты, что ты, – прошептала Лада, – весь дом разбудил…
      Он не мог поверить в происходящее, эта невероятно красивая девушка спала в его постели, закинув руку на его грудь. Из-за этого он боялся дышать, вдруг она проснется, и уже в утреннем свете обнаружит, что это он, Давид, а ни какой другой мужчина, коих в ее жизни, он предполагал, было много. Наверное, раскованные, неотразимо обаятельные, жутко удачливые и журнально-красивые. Он, Давид, пока этих качеств не приобрел. Женщины говорили ему, что он симпатичен, мил, но ужасно стеснителен, по поводу всего, что касается взаимоотношений между полами. Вот и Тина Андреевна заметила, что он совершенно неопытен, а проще "девственник".
      Она пообещала ему заняться его сексуальным просвещением и, сама того не ведая, свое обещание выполнила. Боже, откуда он мог знать, что просьба Тины Андреевны приютить ее подруг обернется для него невиданным экспериментом. Он сошел с ума, когда разрешил Ладе делать с ним все, что взбредет ей в голову! А девушка она одаренная, с изощренной фантазией, но единственная мысль отравляла Давидово счастье, что эти немыслимые касания, движения, и позы были привиты ей кем-то, к кому сейчас он так неистово ревновал. Странно, но от этих вроде бы неприятных мыслей он возбудился и лежал скованный своим напряжением и этой практически невесомой ношей, рукой прекрасного создания.
      На следующий день, ожидая звезду в гримерной, Давид мучительно раздумывал, открыть ли Тине Андреевне обстоятельства, побудившие его преступить черту гостеприимства и в первую же ночь сделаться любовником его гостьи? Но не зная, как начать эту щепетильную тему, стушевался и промолчал.
 

 
      Полиция! С какой стати? Он исправно платит налоги, устраивает бесплатные вечеринки для высших чинов милицейского отделения района! Его персонал вышколен, ни одного пьяницы, наркомана и прочей нечисти. Во избежание всяческих неприятностей, Браско неустанно зачищал ряды своих служащих. Слава Мадонне, желающих работать за хорошие деньги, пусть и под руководством тирана Браско, было немало – не проходило и дня, что бы к нему не шли бы с протекционными письмами и нижайшими просьбами пристроить сына, племянника или дальнего родственника. Несмотря на свою любовь к прекрасному полу, женщин Браско на работу не брал, считал свой ресторан кораблем, а женщину – тем демоном-искусителем, который способен совратить любую команду и потопить судно. Даже уборщики в ресторане Браско и те были мужчинами. Позарился старый дурень на девчонку Ризио и вот что получил! А вдруг это по душу Джованни?
      Эти мысли мгновенною вспышкою мелькнули в голове итальянца. Ровным, немного хрипловатым голосом он пригласил:
      – Прошу.
      В кабинет прошли двое неброского вида мужчин в костюмах из блеклого, словно выцветшего бостона. Какое убожество, подумал Браско. Его врожденное чувство прекрасного было оскорблено этим преступлением против хорошего вкуса. Сам Браско модником не был, но всегда придерживался классического стиля, а главное знал, что хороший костюм, белоснежная рубашка и яркий галстук – верное средство обратить на себя внимание лучшей половины человечества. Данные экземпляры мужских особей явно были обделены женским вниманием. Глаз за них не цеплялся, и ничто не выделило бы их из серой массы уличной толпы. Но стальной взгляд серых, под цвет костюмов, глаз, сразу напомнил Браско, с кем он имеет дело. В обыденной жизни эти мужчины не носят таких костюмов! Это их униформа, и она призвана, не привлекать к себе излишнего внимания, и все, в чем упрекал их до этого Браско, вдруг обернулось преимуществом.
      – Господин Браско?
      – Прошу садиться, – проговорил Браско, все еще не понимая, чем обязан этим господам из полиции.
      – Мы сотрудники управления по борьбе с организованной преступностью, – сказал один из близнецов и они как по команде достали свои удостоверения. Браско уныло таращился на двуглавого орла, на кириллицу казенного шрифта и черно-белые фотографии. Близнецы дружно захлопнули удостоверения и синхронно положили их во внутренние карманы пиджаков. Наконец они присели в удобные кресла за широченным, дорогого африканского дерева, столом Браско.
      – Чем могу служить? – спросил Браско и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Мое предприятие и организованная преступность – вещи не совместимые, могу поклясться, потому, как лично занимаюсь кадрами.
      – Ваша кадровая политика нам хорошо известна. Дело не в ваших работниках, – правый близнец сделал небольшую паузу, глядя на взволнованного Браско, и жестко сказал. – Дело в ваших гостях. Вы знакомы с господином Ризио?
      Мадонна, начал молиться про себя Браско, все то, чего он так боялся, начало воплощаться в жизнь. Не позвонить ли своему адвокату? Пока не поздно? Да, эти молодчики решат, что он и впрямь в чем-то замешан, если из-за любого пустяка требует присутствия адвоката. Рискну справиться сам, в конце концов, с моими связями я вполне способен замять даже неприглядное дельце.
      – Мне знаком господин Ризио, – стараясь успокоиться, ответил он, – Джованни мой соотечественник, и мой ресторан является не только островком итальянской кухни, но и культуры. Практически все итальянцы, посещающие мой ресторан, мне знакомы, так что господин Ризио не исключение.
      – Ваши взаимоотношения с господином Ризио выходят за рамки сугубо деловых отношений? – вроде бы равнодушно спросил левый близнец.
      – Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Браско.
      – Общались ли вы с ним вне ресторана или обсуждали ли какие-либо темы помимо содержания меню? – правый близнец словно ненавидел Браско и говорил с ним весьма резко.
      Только бы не наркотики! Ко всему, что связано с наркотиками, столичные власти проявляют нетерпимость, взятка, нарушения правил движения, даже дебоширство в каком-нибудь клубе – для Браско это сущая ерунда!
      – Мы говорили о погоде, – попытался отшутиться Браско.
      – Господин Браско, мы серьезные люди, – сказал, как пригрозил, правый.
      – Скажите, какие темы вас интересуют, – попросил огорошенный таким напором Браско, – и я скажу, говорили ли мы об этом с господином Ризио!
      – Не пытался ли господин Ризио занять у вас денег? – миролюбиво спросил левый близнец.
      – Я никому не даю взаймы, – категорично ответил Браско, но сердце сжало ужасное предчувствие.
      – Но попытка была предпринята? – опять вступил грозный правый.
      Браско лихорадочно соображал, не понатыканы ли жучки в его кабинете и откуда им известно, что Джованни просил о кредите?
      – Да, но я ответил отказом, – поспешил сказать полуправду Браско.
      – Объяснил ли господин Ризио, зачем ему нужны деньги? – нежно обратился к покрывающемуся испариной Браско левый близнец.
      – Нет, он сказал, что это важно и только, – с надеждой на скорое избавление от этого допроса, повернулся к нему Браско.
      – Господин Браско, нет нужды напоминать вам, что нас интересует правда и только правда, – правый смотрел на Браско, и старому итальянцу казалось, что он видит его насквозь, знает всю правду и сейчас играется с ним как кошка с мышкой.
      – Madonna mia! – вскричал потерявшийся от безнадежности Браско. – Вы что, уличаете меня во лжи?!
      – Нет, но ваше сотрудничество с нами принесет пользу не только нам, но и вам, – обласкал его левый.
      – Каким же образом, позвольте узнать? – спросил оседающий в кресле итальянец.
      – Ваш ресторан останется, как вы выражаетесь, островком культуры, а не притоном контрабандистов и наркоторговцев! – ехидно заметил первый и всезнающе оскалился в жуткой улыбке.
      – Мне очень жаль, дорогой друг, но, похоже, что вы не владеете ситуацией, – пожалел его левый.
      – Не владеет?! С чьего благословения в этом шалмане совершаются сделки?
      Итальянская мафия развернула свою деятельность в самом сердце России, – голосом телевизионного комментатора закончил свою обличительную речь правый.
      Все, чего так боялся Браско, ради чего пошел на преступление – свершалось!
      Потеря безупречной репутации, запятнанное славное имя рода Браско! Слухи разойдутся волнами – и на родине и далеко за ее пределами, где есть итальянские диаспоры, будут говорить о позоре Браско!
      Сердце старика ухнуло, в глазах его побелело, будто он увидел саван девы с пустыми глазницами и остро отточенной косой, нестерпимой болью сжала она костлявой рукой больное упавшее сердце, свела судорогой горло, не позволив сказать последнее слово. Только и смог просипеть Браско:
      – Не я…
      Кулем он осел в своем кожаном кресле, испустив последний дух, пока близнецы удивленно посмотрели друг на друга, синхронно сорвались с кресел, обогнув огромный стол, стали трясти старика за грудки и рвать на нем галстук и рубашку.
      Поздно. Ни звонки в скорую, ни искусственное дыхание рот в рот, проделанное милосердным левым не помогло бедному итальянцу. Душа его отлетела и смотрела с высоты на эту суматоху, на побледневший персонал, пожалевший не только своего хозяина, но и себя, ведь придется искать новую работу.
      – Чего это старикан дал дуба? – спросил правый, когда дюжие медбратья унесли на носилках еще не остывший труп ресторатора.
      – Сердчишко у него слабое было, доктор со "скорой" сказал, – скорбно ответил левый.
      – Чего-то очень боялся старый перец Браско, – постукивая пальцами по столу, заметил правый.
      – Я тоже так думаю. В таких случаях, "они", – выделил левый, имея в виду иностранцев имеющих дело с их управлением, – всегда приглашают адвокатов, а этот решил не дать нам повода усомниться в его благих намерениях, за что и пострадал.
      – А вот невинно ли или нет пострадал господин Браско, нам с тобой Леха, придется доказать, – стукнул кулаком по столу правый. – Землицу рыть придется, а если ничего не нароем, дадут нам с тобой по шапке.
      – За что? – лениво спросил Леха.
      – За жесть, – усмехнулся правый. – Довели гражданина итальянской республики до кондрашки. Превысили, так сказать…
      – Так мы его пальцем не тронули! – возмутился Леха.
      – Вот если мы с тобой докажем, что не зря старика поприжали, – уже забарабанил пальцами правый, – тогда мы герои, а если нет – снимай штаны.
      – Хорош глумиться, Колян, дело говори, – наклонился к нему Леха.
      – Дело так дело, – обрадовался Колян. – Вызываем бригаду, разбиваем богадельню на сектора, и чтобы муха не пролетела. Персонал беру на себя.
      – Не переусердствуй, нам одного трупа хватит, – пожелал ему Леха, в принципе одобряя план товарища.
      – Не бзди.
      – Грубо, Колян, но по существу. Обещаю, не буду.
      Когда прибыла следственная бригада, Николай Амбросимов уже вел допросы персонала, для чего согнал всех на кухню и приставил "бойца", следить, что бы не было разговоров между официантами, поварами и разнорабочими. Вызывая по одному, он дотошно расспрашивал о связях господина Браско, его знакомствах и особенно интересовался Джованни Ризио.
      В разработку Ризио попал случайно, позарился на большую партию порошка. Ранее он баловался мелочью: для себя, гостей, подруг. Однажды прикупив небольшую партию качественного порошка, он решил немного подзаработать, так как круг желающих приобрести товар четко вырисовывался. Все свои, бояться нечего. Итак, раз за разом Джованни втянулся в торговлю, у него уже была своя клиентура, жадная до кайфа, требующая с каждым разом увеличивать дозы продаваемого Джованни кокаина.
      Такой "веерный способ маркетинговой технологии" давал Джованни неплохой доход.
      Операция по внедрению в столичную тусовку своего "наркодиллера" в управлении по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и ФСБ прошла успешно. Ризио специально был поставлен в ситуацию, требующую от него немедленных действий, что бы проследить его связи в столичных кругах. "Наркодиллер" предложил ему большую партию по невероятно приемлемой цене, но деньги потребовал тут же, иначе продаст партию тому, кто может купить без промедления. Ризио не мог отказаться от такой сделки и сломя голову полетел к Браско, только у старого ресторатора могла быть на руках такая сумма. Тут-то и попал в зону наблюдения ничего не ведающий Браско.
      Через некоторое время "наркодиллер" сообщил, что Ризио пропал. В управлении недоумевали, куда делся итальянец? Решено было прощупать Джеронимо Браско, хоть и имел он прекрасную репутацию, и присмотреться к ресторанчику, как к возможному перевалочному пункту между Европой (да и не только) и Москвой. На разговор были направлены отличники боевой и теоретической подготовки Николай Амбросимов и Алексей Наумов. Они разыгрывали роли доброго и злого полицейского, что в принципе отражалось и в их характерах, Николай был намного тверже и принципиальней мягкого Алексея.
      Официанта Карло Трини Амбросимов допрашивал дольше всех, его очень заинтересовала информация, о том, что исчезновение Джованни Ризио беспокоило не только управление, его коллег по бизнесу, но и Маурицио Камилиери, который интересовался не столько пропажей Ризио, сколько поисками своей сбежавшей любовницы.
      – Понакрутили, черти средиземноморские, – ругнулся Амбросимов, – баб наших хоть бы не впутывали…
      Раздумывая, на каком основании можно привлечь к расследованию Маурицио Камилиери, Николай набрал номер мобильного телефона Наумова.
      – Леха, – без предисловий спросил он, – как дела? Есть хоть что-то?
      – Кроме сейфа ничего, – бодро отрапортовал Алексей.
      – А в сейфе что? – как охотничий пес, вскинулся Амбросимов.
      – В том-то и дело, что сейф закрыт, – доложил Наумов, – из ключей найденных у Браско, один точно от сейфа, но он закодирован.
      – Если ничего не нароем, на взлом сейфа нам "добро" не дадут, – решительно заявил Амбросимов, и добавил, – а я нутром чую, есть там кое-что для нас… Уж ты, Леха, не подведи. Ну, давай, удачи.
      Алексей нажал отбой, поглядел на решительно настроенную шмонную бригаду и бросил, чуть подражая Амбросимову:
      – Ну, орлы, что у нас следующим номером?
      – Кухонное помещение, кладовые и холодильные камеры, товарищ Наумов, – доложил старший.
      – Двое на кухню, двое в кладовые, по исполнении доложить, и, – Наумов погрозил пальцем, – что б у меня ни одного таракана не сосчитанного!
      – Будем стараться! – засмеялись орлы.
      – Холодильник оставим напоследок, – распорядился Наумов и направился к Амбросимову.
      Николай Амбросимов сидел в кабинете Браско и задумчиво, вновь и вновь, просматривал список опрошенного им персонала. Алексей вошел в кабинет и прикрыл дверь.
      – Ну? – спросил он нерадостного Николая.
      – Похоже, пустышка, – резюмировал тот.
      – Блин.
      – Есть один типчик, – неохотно начал Амбросимов, – зовут Маурицио Камилиери, мать его, так вот не далее, как перед нашим приходом, он нагрянул к Браско, и они вместе расспрашивали местного гарсона Карло Трини…
      – Гарсона?
      – Официант, по-нашему. Так вот, расспрашивали они этого Карло про Джованни Ризио, но их интересовала дама, которая была с ним, и которая является подругой любовницы Маурицио Камилиери.
      – Санта Барбара.
      – Я и говорю, пустышка.
      – Эх, полетят наши головушки! Сейчас адвокаты Браско приедут.
      – Поторопи своих орлов, обыск надо довести до конца, – приказал Амбросимов.
      Алексей Наумов уже взялся за ручку двери кабинета покойного ресторатора, как зазвенел его мобильный. Наумов ответил, нахмурил бровь и победоносно взглянул на Амбросимова:
      – Труп в морозильнике. Сейф твой.
      – Спасибо, брат.
      Из трех мишеней Виктор Павлов выбрал одну. Он справедливо решил, что "москвички" и носа из убежища не высунут, а вот "рыжая" может многое открыть Виктору в незнакомом городе. Ему нравилась ее манера водить шарабан, круто закладывая его в повороты, в этом он угадывал ее непростой характер. За утро Тина успела посетить офис продюсерского центра "Венус", затем, в сопровождении уже знакомого Виктору стильного молодого брюнета с кожаной папкой, нанесла визит в вечернюю школу, готовящуюся к принятию учеников. Окна школы были распахнуты, и веселая стайка молодых женщин намыливала их и вытирала насухо до блеска. Слышен был мелодичный смех, звон алюминиевых ведер и скрип чистого стекла. Парочка скрылась за школьными дверьми и отсутствовала в течение получаса. На обратном пути "рыжая" проскакала на одной ноге по ступенькам храма науки, чем позабавила Виктора Павлова и доказала свою непосредственность. Спутник Тины Гранд тоже опешил от вольного поведения звезды, подхватил ее под руку и раскрыв дверь "Гранд Черокки" чинно посадил даму на заднее сиденье, отмахнувшись от ее возражений. Виктору понравилась настойчивость "студента", он почему-то решил, что с этой девицей нужно разговаривать жестко, иначе она подомнет под себя, и будет дергать за веревочки, словно деревянную куклу из детского театра. Он проводил их до продюсерского центра и подумал, что настало время для доклада Браско. Набрав личный номер шефа, он долго ждал, но не дождался ответа. Странно, подумал Виктор.
      Набрал номер своего знакомого, служащего в охране ресторана Браско, и нетерпеливо спросил, не забыв поздороваться:
      – Куликов? Привет Саш! Павлов.
      – Виктор Федорович! – обрадовался Куликов. – Здравствуйте.
      – Какие дела Саша? Рассказывай новости.
      – Мы вас уж вспоминали, такое время, а вас нет, – пожаловался Куликов. – ФСБэшники у нас беспредельничают.
      – По какой такой причине? – спросил Виктор.
      – Вы что ж не в курсе? – ахнул Куликов. – Шеф-то наш преставился.
      – Как?! – настала очередь ахать Павлову.
      – Сердечный приступ, говорят.
      – Вот как… – "так я и знал, что когда-нибудь это случится", подумал про себя Павлов.
      – Наши между собой судачат, что ФСБэшники сильно надавили на нашего шефа, вот сердечко и не выдержало.
      – Надавили? – удивился Виктор, – это в честь чего?
      – Да ерунда какая-то, пришли расспрашивать про какого-то итальянца, который ужинал у нас, да с тех пор его никто не видел.
      – А Браско тут причем?
      – В том и дело, что не причем. Да только помер шеф, и "скорая" не спасла.
      ФСБэшники видать струхнули, но быстро оправились, следаки их душу из всех вынули, особенно макаронникам досталось. Весь ресторан сверху до низу обыскали, уж думали полы снимать будут, но тут на нашу беду или радость, до сих пор не пойму, нашли в морозильной камере труп. Да не просто труп, а именно того, кто их шибче других интересовал.
      – Тааак… – только и произнес Виктор Павлов.
      – Виктор Федорович, вами особенно интересовались, – доложил Куликов, – и целью вашей командировки.
      – Ну, спасибо Саша за информацию, – сказал на прощание Павлов, – видно придется в Москву возвращаться.
      – Мы вас очень ждем.
      Убрав телефон в карман легкой куртки, Виктор призадумался. По логике, его давно должны были вызвонить, ведь он ежедневно связывался с Браско. Ведется какая-то игра. В сейфе Браско осталась та самая видеокассета с записью последнего приезда Джованни Ризио в "Джоконду". Итак, надо выходить на "москвичек" и скорректировать свои действия в связи с происшедшими событиями.
      – Мертвые сраму не имут, – произнес вслух Виктор, утвердившись во мнении, что придется покойному Браско взять убийство Джованни Ризио на себя.
 

 
      Труп Джованни Ризио уже переправили в морг, персонал был опрошен и отпущен по домам, ресторан опечатан и содержимое сейфа, безжалостно взломанного сотрудниками управления находилось в полиэтиленовом мешке для улик. Николай Амбросимов и Алексей Наумов усталые, но довольные уловом, зашли в пивной бар выпить заслуженную кружку пива. В баре витал особый аромат: смесь пивных дрожжей, квашеной капусты и жареного мяса. Еще здесь подавали замечательные свиные ножки, баварские сосиски, а сопровождался весь этот праздник непременною пинтою отменного немецкого пива. Помещение бара напоминало настоящую мюнхенскую пивную.
      Под звуки бравурной музыки официантки в белоснежных передниках легко лавировали между массивными струганными столами.
      – Мы славно поработали и славно отдохнем! – заявил подошедшей официантке Наумов.
      – Все, что есть в печи, все на стол мечи. Ферштеен?
      – Йя, майне геррен, – поддержала шутку девушка и подала меню.
      – Э нет, красотка, – Наумов отодвинул протянутое меню, – ты нам просто принеси все самое вкусное, что у тебя припрятано и, конечно, пивка.
      – Сию минуту, – девушка удалилась в сторону барной стойки.
      Амбросимов вытащил портсигар и затянулся сигаретой, прикуренной от стильной зажигалки. Официантка принесла два пива в заиндевевших пузатых кружках и со стуком поставила их на доски стола. Пена в кружках закачалась, и пиво тонкой струйкой потекло по стеклу, прокладывая прозрачную дорожку на тонком слое инея.
      Наумов отхлебнул пенную шапку, облизнул верхнюю губу и удовлетворенно вздохнул.
      – Хорошо-то как… – произнес он.
      – Как никогда не было, и опять также, – поддразнил его Амбросимов, – любишь ты Леха показуху.
      – Люблю, – честно сказал Леха.
      – Вот завтра и покажешь начальству, как Леха Наумов с итальянцами воевал.
      – Ты чего Колян! Все как нельзя лучше, хоть и дал дуба наш итальянец, но зато мы нашли бабушкину пропажу…
      – У дедушки в штанах, – нахмурился Колян, – труп, Леха, это хорошо и кассетка с записью это хорошо, да только что-то мне неспокойно.
      – Неспокойно ему. Посмотрел бы я на тебя, если бы мы оттуда пустые ушли, а теперь, что один труп, что два, все едино. Мы сбоку.
      – Из всей этой итальянской шайки только один Камилиери может что-то знать, не зря же он приходил к Браско.
      – Эка, ты хватил, Камилиери для нас недосягаем. Итальянцы, обжегшись на молоке, будут дуть и на воду. Теперь без адвоката и близко не подойти. Посольство, консульство и прочая бодяга.
      На огромном металлическом подносе официантка принесла керамические блюда со свиной голяшкой и горкой дымящейся капусты. Наумов сглотнул слюну. Некоторое время они молчали, откусывая большие куски мяса, подцепляя вилкой, похожие на морские водоросли, нарезанные капустные листья. Наевшись, и заказав еще по одной кружке пива, они откинулись на спинки деревянных сидений, обитых кожей.
      – Не дает мне покоя, Леха, одна фраза…
      – Ик, прости, какая фраза?
      – Которую произнес Браско перед смертью, помнишь? – Амбросимов наклонился к Алексею.
      – Чего-то просипел, – ответил Наумов, – я и не понял, быстрее кинулся ему искусственное дыхание делать, тьфу…
      – Он сказал "Не я", – напомнил Николай.
      – С чего ты решил, что это полная фраза? – равнодушно процедил Наумов сквозь зажатую в зубах зубочистку. – Может это только ее часть.
      – Часть?
      – Ну, типа, "нея…сно".
      – Типа, неясно мне ребята, с чего это я умираю? – хохотнул Амбросимов. – Это, по-твоему, перед смертью может сказать человек?
      – Так итальянец, чего взять, – усмехнулся Наумов.
      – Нет, дружище, – продолжал Амбросимов, – итальянец не утверждал, что ему чего-то там "неясно", а отрицал свою причастность.
      – Чего ты, Колян, привязался к "неясно", это я так, для примера сказал, – отмахнулся от него Наумов. – Типа того.
      – В гадалки играть не будем. Берем за основу "Не я", – серьезно предложил Амбросимов. – А раз "не я", то кто? Кого мог выручать или покрывать Браско?
      – Камилиери? – наугад ткнул Наумов.
      – Любовницу Камилиери, – предположил Амбросимов. – Вот мы с тобой решили, что это очередная Санта-Барбара, но ведь мы можем ошибаться.
      – Не беги впереди паровоза. Завтра будет известно содержание видеокассеты, вот и будем строить версии, – зевнул Наумов. – Может быть все проще пареной репы.
      – Пойми, если Браско не при делах, кому-то будет очень удобно повесить на старика все грехи. А старик был очень осторожный, разборчивый в связях…
      – И поэтому хранивший в холодильнике труп своего без времени погибшего товарища, – закончил фразу Наумов.
      – И это, Леха, для него нехарактерно, – упрямо продолжил Амбросимов.
      – Не значит ли это, Колян, что Браско не знал, что у него в холодильнике труп? – иронично спросил Наумов, и сам же ответил. – Не мог не знать. Знал, поэтому и смертельно боялся.
      – Чует мое сердце, что без баб тут не обойтись! – со стуком поставил на стол опустевшую кружку Амбросимов.
      – Не, без баб никак, – подтвердил Наумов.
      Тина заметила "Лэнд Ровер" на стоянке у продюсерского центра, ее внимание привлекли московские номера. Может, кто-то из московских кинодеятелей решил заключить сделку с "Венус"? Тина знала наперед, что Бернс просто так ее не отпустит. Конечно, если сумма, предложенная за Тину московскими купцами, не покажется ему настолько заманчивой, что он решит расстаться с ней. Тина прекрасно осознавала, что через несколько лет ее конкурентоспособность на этом поприще сойдет на нет, и будет она еще одной стареющей звездой.
      Чем вызван интерес московского гостя? А если фанат? Страстный поклонник? Тина слышала истории о сумасшедших поклонниках, забирающихся в дома звезд, "сталкерах" преследующих своего кумира и их подвигах, совершенных якобы ради одной минуты наедине с любимцем. А чем закончилась встреча с поклонником для Джона Леннона?
      Убит выстрелом у собственного дома.
      В тишине гримерной раздался тихий вибрирующий звук, и следом зазвучала заводная мелодия летнего хита.
      – Слушаю, – сказала Тина.
      – Здравствуйте, меня зовут Виктор Павлов, – прозвучал приятный мужской бас.
      – Здравствуйте, Павлов, – ответила Тина, переставляя баночки с косметикой на плоскости трюмо, – простите за прямой вопрос, откуда у вас номер моего телефона?
      – Небольшая хитрость, надеюсь на ваше снисхождение, – радостно ответил Павлов.
      – Напрасно, я не имею привычек разговаривать с незнакомцами, – грозно зазвенел Тинкин голос.
      – Но вы разговариваете, – усмехнулся он и тут же, одернув себя, попросил. – Пожалуйста, не бросайте трубку, я не поклонник, я по важному делу, касающемуся ваших подруг. Я личный телохранитель и помощник господина Браско.
      – Я вас не знаю, и не имею понятия, чем могла бы помочь. Моих подруг нет в городе, – ответила Тина, пытаясь голосом не показать своего волнения.
      – Вы уверены?
      – Уверена, – как можно тверже сказала она.
      – Дело не терпит отлагательства, – попытался убедить ее Виктор. – Произошли кое-какие изменения и от них зависит судьба ваших подруг, да и самого господина Браско тоже.
      – Да, да, я поняла, – деланно засмеялась Тина. – Если вдруг они объявятся, я попрошу их связаться с вами. До свидания.
      Тина вихрем ворвалась в квартиру Давида и застала подруг за очередной ссорой.
      Скинув на ходу туфельки, она проследовала в столовую и открыла холодильник. Пыл ссоры немедленно угас, и подруги последовали за Тиной и стали наблюдать, как она сорвала с бутылки с минеральной водой пластиковую крышку и прильнула к ней губами. Глотая ледяную воду, Тина посмотрела на подруг. Вид у Лады был смущенным, а у Виолетты возмущенным.
      – Ну, что на этот раз? – спросила Тина, отрываясь от горлышка бутылки.
      – Не поверишь! – пообещала Ветка.
      – Отчего же? – Тина снова приникла к холодному пластику.
      – Пусти козла в огород, – снова начала возмущаться Ветка.
      – Ты о ком? О Давиде?
      – Бедняжка, – пожалела его Виолетта.
      – Это единственный "козел", с которым вы пересеклись после возвращения в родной город, не так ли?
      – Так-то, оно так, – подтвердила Виолетта и продолжила. – Но он действительно не виноват. А виновата вот эта сумасшедшая девица.
      Виолетта ткнула пальцем в сторону Лады и поджала губы, демонстрируя обиду и возмущение.
      – Подумаешь, какое преступление! – вступилась за себя Лада. – Да если бы я его не завалила, так бы девственником и остался. Можно сказать, я выполнила почетную миссию.
      – Ты переспала с Давидом? – спросила поперхнувшаяся минералкой Тина.
      – Ты слышишь, каким глаголом она характеризует свои отношения с мужчиной?
      Завалила! Скотство какое-то!
      – С каких это пор ты радеешь о правах девственников? – заметила покрасневшая Лада.
      – Какая разница! – не сдавалась Виолетта. – Давид оказал нам услугу, не стоило в первую же ночь ставить его в неловкое положение!
      – Не переживай, – заверила ее Лада, – его положение было удобным, а сам предмет наших споров весьма ловким, несмотря на отсутствие опыта.
      – Стоп! – прикрикнула на разошедшихся подруг Тина. – Ладка, ты переспала с Давидом? Серьезно?
      – И ты, Брут!
      Тина схватила Ладу за талию и закружила по комнате. Лада смеялась и отбивалась от подруги.
      – Красавица моя, – чмокнула Тина Ладкину щеку, – то-то он сегодня загадочный такой, раскомандовался, из-за руля меня высадил. Но не проболтался, партизан! Не зря говорят, что самые приличные мужчины охотнее всего валяются в грязи.
      Виолетта удивленно смотрела на смеющихся девушек, и, не ощутив поддержки, громко произнесла:
      – Господи, за что мне это все…
      – Не обижайся, Ветка, – обняв ее за плечи, сказала Тина. – Завидую Ладке, евреи – самые лучшие любовники.
      – Тебе ли не знать, – иронично заметила Виолетта.
      – Бернсу шестьдесят три года, – напомнила Тина.
      – И как кавалер он немного… сдулся? Так ведь, Тина? – осторожно поинтересовалась Лада.
      – Ничего, – хмыкнула Виолетта, – она его поддует… через большой ниппель.
      – Тина! – призывая девушку в свидетели, взвизгнула Лада – И она еще говорила, что у меня испортился характер!
      – Эх, девочки, ничего нет противнее похотливого старика, – поделилась Тина, – слава богу, что пыл у Бернса поубавился.
      – О чем бы ни начали говорить, всегда заканчиваете мужиками! – все еще дулась Виолетта.
      – Еще немного о мужиках… кто такой Виктор Павлов? – спросила опомнившаяся Тина.
      – Так он назвался. Личный телохранитель и помощник некого господина Бро… черт, забыла.
      – Браско? – подсказала Виолетта.
      – Да! Браско.
      – Чего он хотел? – тихо спросила Лада.
      – Сказал, что ему известны обстоятельства дела. И что хотел бы непременно встретиться. Якобы, в "деле" произошли перемены, и от них зависит ваша судьба и судьба Браско.
      – А про Джованни Ризио, – Лада с трудом произнесла имя своего незадачливого любовника, – он ничего не говорил?
      – Вроде ничего, – ответила, призадумавшись, Тина.
      – Ловушка? – предположила Виолетта.
      – И с чего бы это итальянцам беспокоиться? – спросила Тина.
      – Джованни Ризио погиб в ресторане Браско, – напомнила Лада.
      – Вернее, его убили в ресторане Браско, – уточнила Виолетта.
      – Да и черт с ним, – отмахнулась забинтованной ладошкой от неприятных воспоминаний Лада, – но с этим Виктором стоит связаться, не зря же от Москвы за нами топал. Он не из милиции, а это главное.
      – Откуда ты знаешь, что он не из милиции? – иронично спросила Виолетта.
      – Он же представился личным телохранителем Браско, – решила не замечать издевок Лада.
      – Наверняка имеет на руках какой-нибудь компромат и хочет на этом заработать, – предположила Виолетта. – Пальчики твои, видеозаписи, а может и сам ножичек.
      – А вам не кажется, что поздновато рассуждать? Он знает Тинкин номер, знает, где мы прячемся… – проговорила Лада, и, махнув рукой, отрезала. – Решено, я с ним встречусь. Назначай, Тинка.
      – Нет, – твердо сказала Тина, – с ним встречусь я, расспрошу, погляжу и если сочту нужным, то вы выйдете из подполья.
      – Тинка, это я виновата, мне и отвечать, – начала было спор Лада.
      – Ответишь, когда спросят, – оборвала ее Тина. – Итак, свиданье назначаю я.
      В кабинете заместителя начальника управления, полковника Борового, собрались все, кто имел отношение к делу итальянского поданного Джеронимо Браско. Было накурено и шумно. Разбор вел сам Николай Иванович, в миг установивший тишину.
      – Ну-с, тезка, – велел он Амбросимову, – докладывай.
      – Николай Иванович, – торжественно начал Амбросимов, но Боровой оборвал его.
      – Ты, Николай, не на партконференции, так что давай по существу и проще, здесь гостей нет, все свои.
      Амбросимов откашлялся и продолжил:
      – В деле две главных улики – труп мужчины и видеокассета, изъятая из сейфа гражданина Браско. Мужчина – возраст приблизительно тридцати лет, европеоидной расы. Имеет колотое ножевое ранение, опознан персоналом ресторана "Джоконда" как гражданин Италии Джованни Ризио. Труп, завернутый в полиэтиленовую пленку, использовавшуюся для промышленных нужд, был найден при обыске морозильной камеры установки "Техноблок", итальянского производства. Протокол вскрытия имеется, как в нем показано мужчина употреблял наркотические средства, смерть наступила в результате ножевого ранения в живот.
      – Подробнее об этом гражданине: когда прибыл в Россию, чем занимался, – указал полковник Амбросимову.
      – По нашим данным, служебная виза гражданина Ризио была оформлена на год, он представлял консалтинговую фирму "Мабьянко", проводящую исследования на российском рынке недвижимости.
      – Каким образом наше ведомство заинтересовалось этим гражданином? – спросил Боровой.
      – В поле зрения Ризио попал при покупке большой партии кокаина, – продолжил Амбросимов. – Наша задача была проследить его контакты, а именно, к кому он обратится за кредитом. Контакт был отслежен. Ризио обратился к гражданину Браско, владельцу Джоконды.
      – Дальше, – велел полковник.
      – В наши интересы не входило дальнейшее наблюдение за Ризио, – доложил Амбросимов, чувствуя, что сейчас грянет гром. – И, как время показало, очень зря.
      Однако пост был снят.
      – Чье распоряжение?
      – Мое, товарищ полковник, – повинно опустив голову, сказал Амбросимов. – Ризио за партией не явился и не выходил на контакт с нашим резидентом.
      – Так, – протянул полковник, грозно глядя на Николая, – какие действия были предприняты вами, что бы исправить положение?
      – Николай Иванович, мы приложили все усилия, нами были выявлены все связи гражданина Ризио как с нашими гражданами, так и с его соотечественниками.
      Выяснено, что Ризио имел любовные отношения с некоей Ладой Антоновной Кренниковой, моделью московского агентства "Роскошь". Отношения продолжались в течение нескольких месяцев, встречи происходили на съемной квартире, предоставленной компанией "Мабьянко", где проживал Ризио. Особых замечаний не вызывали. Времяпрепровождение – рестораны, клубы, квартира Ризио.
      – И все? – снова посуровел полковник.
      – Выяснилось, что чаще всего они посещали ресторан "Джоконда", к владельцу которого Ризио обратился за кредитом. При дальнейшем расследовании обнаружились факты, прямо указывающие на то, что в тот самый вечер четырнадцатого августа, после посещения Браско его никто не видел. Тогда было принято решение навестить и по возможности допросить гражданина Браско.
      – Последствия нам известны, – прокомментировал Николай Иванович, – перейдем к видеокассете.
      – Видеокассета фирмы "Самсунг", длительность записи в режиме "лонгплей" восемь часов. Записаны данные видеокамеры, установленной на входе в ресторан "Джоконда", дата четырнадцатое августа, период с десяти часов вечера, до трех утра следующего дня. Подобные записи делаются ежедневно и уничтожаются через трое суток.
      – В части нас интересующей, с содержанием мы ознакомлены, – опередил Николая Боровой и спросил. – Как вы считаете, Амбросимов, могла ли женщина, любовница Ризио совершить данное преступление?
      – Физически могла, – подтвердил Амбросимов.
      – Были ли у нее причины поступить подобным образом? – снова спросил Боровой.
      – Видимых нет, – рассуждал Николай. – Она совершила поездку с Ризио в район Беляево, некоторое время ожидала его около "Джоконды", однако самовольно покинула автомобиль Ризио и прошла в ресторан. Ее приход явился неожиданностью и спровоцировал либо действие третьего лица в ее отношении, либо ее действия в отношении Ризио.
      – Самооборона? – предположил полковник.
      – Возможно, – согласился Николай. – Только после описываемых событий Лада Кренникова исчезла из города.
      – Что охрана? – недоуменно спросил Николай Иванович. – Неужели Браско находился один в ресторане?
      – Охрана была отпущена самим Браско, – уверенно доложил Амбросимов. – Остался его личный телохранитель, Павлов Виктор Федорович, майор МВД в отставке. Прошел Чечню, контужен. Работал у Браско в течение десяти лет.
      – Допросили?
      – Нет, якобы, направлен Браско в командировку, задание неизвестно. Ежедневно выходил на связь с хозяином. Мы пробили все звонки, поступающие на номера "Джоконды" и мобильный Браско. Последние зарегистрированы из Ангельска.
      – Связаться пробовали?
      – Нет, но его перемещения на контроле. Кстати девица Кренникова родом из Ангельска.
      – Интересное совпадение.
      – Есть мнение, что Павлов был направлен Браско следом за Кренниковой. Вот цель его командировки.
      – Ну, что ж, работайте. Результат доложите. И, свяжитесь с этим Павловым, он же майор, в конце концов, должен понимать. Созвонитесь, вызовите.
      – Есть, товарищ полковник.
      – Неплохо, Амбросимов, несмотря на допущенные ошибки.
      – Спасибо, Николай Иванович, – поблагодарил Амбросимов и украдкой облегченно вздохнул.
 

 
      Тина тщательно подготовилась к свиданию с загадочным Виктором Павловым. Он нисколько не был удивлен, когда она позвонила ему и назначила встречу, будто ожидал от нее именно такого хода. Она не ведала, что он знает о ней, насколько хорошо рассмотрел ее, или еще не видел, а только позвонил наугад. Главным хорошим Тинкиным качеством, как она сама считала, был здравый смысл, и она старалась никогда не недооценивать врага. Бернс строго следил за ней, но к счастью никому не доверял кроме себя самого, поэтому у Тинки появлялось свободное время, когда глава продюсерского центра был занят неотложными делами.
      Итак, Тина оделась в обычные джинсы, легкий джемпер, обула любимые спортивные туфли и села за руль своего "Черокки". Место встречи – стоянка автомобилей у супермаркета "Ангельский". Супермаркет был средненький, не пользующийся большим покупательским спросом, на витринах колбасы местного мясокомбината, мясо и кости, отдельно и вместе, конфеты в коробках московских фабрик и развесная продукция ангельского предприятия. На стоянке было немноголюдно, большинство покупателей уносили свои покупки в близлежащие дома, взмахивали руками в попытке остановить такси или на худой случай представителей частного извоза. Начищенные бока "Лэнд Ровера" отбрасывали блики на жестяную поверхность парапета автостоянки. Павлов стоял рядом, облокотившись на открытую дверь авто, и щурился на почти осеннее солнце. Тина припарковалась рядом и выключила двигатель. Павлов захлопнул дверь "Лэнд Ровера" и, свистнув брелком сигнализации, подошел к Тине.
      – Тина? – спросил он, повернувшись спиной к солнцу.
      – А вы Павлов, – сказала она, и стала разглядывать его, прикрывая глаза ладошкой.
      Увиденное неожиданно ей понравилось. Он был симпатичен, темно-русые немного вьющиеся волосы, темные глаза, лет на десять-двенадцать старше ее, крепкий, спортивную фигуру обтягивала серая тенниска с крокодильчиком известной фирмы.
      – Павлов, – подтвердил он.
      – Садитесь, Павлов, покатаемся, – не то предложила, не то приказала Тина. Он повиновался. Хлопнул дверью и накинул ремень безопасности.
      – Боитесь, Павлов? – усмехнувшись, спросила Тина.
      – Я видел, как вы водите автомобиль, – заявил он, – и потом, нам предстоит серьезный разговор, а поскольку я вас не знаю, то не знаю, как вы отреагируете.
      – Теперь боюсь я, – засмеялась Тина. – Вы, оказывается, следили за мной?
      – Искал подход, – подтвердил Виктор.
      – Между прочим, я вас заметила, – похвалилась Тина.
      – Я особо не прятался, – признался он.
      Тина повернула ключ зажигания и плавно выехала со стоянки. Она проехала по Броницкому проспекту, ставшему просторней из-за недавно убранного трамвайного движения, сделала круг по бульвару и направилась в Писановский парк.
      – Не против, если мы прогуляемся по парку? – спросила Тина, притормаживая у центрального въезда.
      – Отчего же, покурим, – согласился Виктор, и вышел из "Черокки".
      В парке было прохладно, столетние липы отбрасывали тени, на скамейках сидели пенсионеры с газетами и молодые мамаши с колясками. Тина уверенно шагала вдоль парковой дорожки, Виктор покорно следовал за ней, любуясь ее идеальной фигурой.
      Тина свернула на боковую тропинку и вывела своего спутника к уединенной парковой беседке. В беседке никого не было, сквозь крашеные половые доски кое-где проглядывала зеленая трава. Тина присела на скамейку, достала из сумочки пачку сигарет и забросила ногу на ногу. Виктор щелкнул зажигалкой, блеснув хорошими манерами. Тина оценила. Выпустив струйку ментолового дыма, она сказала молчавшему Виктору:
      – Вы обещали мне серьезный разговор, – вопросительно взглянула, качнула туфлею.
      – Передумали?
      – Нет, – Виктор затянулся. – Думаю, с чего начать.
      – Не подготовились, – разглядывая его строгое лицо, сказала Тина.
      – Тина, я помощник господина Браско, – наконец начал Виктор, – может быть, вы слышали от подруг это имя?
      – Нет, оно мне ничего не говорит, – свободно солгала она.
      – Тогда начать придется с потопа… – прикрыв глаз от табачного дыма, сказал Виктор.
      – Э, нет, – запротестовала Тина. – Начните с того, какое отношение имеет к моим подругам то, что сейчас вы мне скажете.
      – Прямое, – Виктор стряхнул пепел в траву и посмотрел Тине в глаза. – Ваша подруга Лада Кренникова убила своего любовника. У нас имеется видеозапись.
      – Я подозревала, что вы шантажист… – презрительно пробурчала Тина, бросив окурок за край беседки.
      – Нет, я не шантажист, – отмел обвинения Виктор. – Дело в том, что Браско послал меня вслед за вашими подругами, дабы предотвратить неверные действия и кое о чем договориться, но…
      – Но…? – вопросительно повторила Тина.
      – Но господин Браско имел неосторожность скончаться.
      – Скончаться?! – вскрикнула Тина, но тут же прикрыла ладошкой рот и добавила шепотом. – Его тоже убили?
      – Нет, сердечный приступ, – успокоил ее Виктор, бросив окурок в ту же сторону.
      – Какое отношение его приступ имеет к моим подругам? – снова накинулась на него Тина.
      – Труп любовника Лады хранился в морозильной камере в ресторане господина Браско,
      – Тина вскочила со скамейки и пошатнулась от неожиданной новости, Виктор поддержал ее, чтобы сообщить еще более невероятную. – И сейчас его рассматривает
 

 
      – Вы что идиоты? – запричитала она. – Зачем вы хранили труп? От него надо было немедленно избавиться!
      – Нам-то что бояться? – встряхнул ее Виктор, еще ближе прижал к себе, и наставительно сказал ей на ушко. – Вот ваша подруга от него не избавилась, а за собой надо подтирать.
      – Хорошо, теперь-то вы что хотите? – испуганно произнесла Тина.
      – Я хочу удовлетворения для всех сторон, – все еще прижимая ее к себе, двусмысленно сказал Виктор, но пояснил. – Мои взаимоотношения с Браско закончились, но я замешан в этом деле по уши, и контора об этом догадывается, часом раньше, часом позже они призовут меня к ответу. Нам надо скоординировать наши действия и ехать сдаваться.
      – Да вы с ума сошли! – прошипела пришедшая в себя Тинка.
      – Слушайте внимательно, – поддернул ее стальной рукой Виктор, – Браско мертв, ему по большому счету все равно.
      – То есть? Вроде это он убил… – догадка вспыхнула в мозгу девушки, а Виктор согласно кивнул.
      – На видеопленке, ваша подруга выбегает из ресторана в окровавленном платье. Но это можно обыграть, – пообещал он, разглядывая ее бедра в обтягивающих джинсах.
      – Якобы она стала случайным свидетелем драки между Браско и Ризио.
      – А раненые ладони?
      Виктор удовлетворенно улыбнулся, и Тина поняла, что этим вопросом она выдала свою осведомленность.
      – Ерунда, главное – орудие убийства уничтожено, – он отвел взгляд, когда Тина заметила, как он рассматривает ее.
      – Но зачем тогда надо было хранить видеокассету и труп? – недоуменно спросила она.
      – От трупа не так легко избавиться, а кассета – как возможность воздействия на вашу подругу…
      – Значит, она случайно становится свидетелем драки и убийства своего любовника вашим хозяином Браско? – еще раз переспросила Тина.
      – Да, – гипнотизируя ее своим взглядом, повторил Виктор – С испугу она ударяется в бега. Браско командирует меня за ней…
      – Зачем?
      – Договориться,…предположим.
      – Павлов, вы собираетесь с этим вернуться в Москву? – Тина, заметив его заинтересованность, прибавила кокетства.
      – Вместе с вашей подругой, и с чистосердечным признанием в малодушии, – придерживая за локоток, не отпускал ее Виктор.
      – В малодушии? – хмыкнула она.
      – Да, смалодушничал, не заявил на Браско сразу, – сказал он, пересказывая Тине "легенду", – но не стал выполнять его приказание уничтожить труп, а засунул в морозильник, что бы сохранить улику. Вы должны помочь мне увидеться с вашей подругой, а еще лучше с ними обеими. У нас не должно быть разночтений.
      Тина отодвинулась от него, подозрительно глядя в карие глаза.
      – И кто из них вам нравится больше? А, Павлов?
      – Что за хрень? Никто мне не нравится! – взорвался Виктор и, придвинув Тину к себе, прокричал ей прямо в ухо. – Я к вам по делу!!!
      Тинка отскочила, зажав оглушенное криком ухо.
      – Павлов, вы псих, – констатировала она.
      – Станешь психом. Я тут, между прочим, прикрываю ваши задницы, и мне недосуг их разглядывать, хотя вашу я все же видел, – намекнул он на ее профессию.
      Тина вспыхнула до корней рыжих волос. Никто не смел так разговаривать с ней.
      Презрительно отзываться о ее теле. Негодяй, надо как можно скорее закончить разговор. Если бы не заинтересованность в Павлове, она тотчас бы умчалась отсюда, только ее и видели. Тина сдержала рвавшийся наружу гнев и бросила мужчине:
      – Время и место. Говорите.
      – Сегодня, вечером, в девять, – Павлов запнулся, секунду раздумывая, – в доме два на Яблоневой улице, где остановились ваши подруги.
      – Квартира пятьдесят девять. Скажете "к Коткину". Прощайте, – Тина шагнула прочь из беседки, но была остановлена Виктором, крепко ухватившим ее за руку.
      – Тина, простите, я не сдержался, – виновато сказал он, пытаясь загладить грубость. – Сказывается напряжение нескольких дней, на самом деле я так не думаю.
      – Наплевать, прощайте… – Тина выдернула свою руку из его пальцев и фыркнула, – …Павлов.
      Роман Израилевич просматривал бумаги, открыв дорогую кожаную папку, молнию которой украшал маленький брелок с шестиконечной звездой. Тина приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Давид и девушка-секретарь стояли во фронт у стола Бернса, в кресле для гостей расположился герр Миллер, консультант Романа Израилевича.
      Герр Миллер был самым высокооплачиваемым сотрудником в империи Бернса, который очень ценил его опыт и креативные идеи. Бернс поднял голову, чтобы посмотреть на наглеца, заглядывающего в святая святых, но, вместо привычного "пшел вон!", тотчас же отложил в сторону папку и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнес:
      – Ты где была?
      – По магазинам ходила, – и тут же уточнила, для любящего подробности Бернса. – В "Ангельский" ездила.
      – Почему не доложила куда отправляешься? – спросил Бернс, подозрительно оглядывая Тину.
      – Я что, под домашним арестом? – начала заводиться та.
      – Ладно, ладно, – пошел на попятную Роман Израилевич, – вот была бы в короткой юбке, ни за что бы не поверил, что за покупками ездила.
      – А мне все равно, верите вы мне или нет…
      – Что купила? – поинтересовался Бернс вложением своих денег.
      – Не бойтесь, вас не разорила. Может, отпустите служащих? – пожалела Тина вытянувшихся в струнку референта и секретаря.
      – Сердобольная какая. Не все им по курилкам шастать, пусть немного поработают.
      Бернс вяло махнул кистью, идите мол, и Давид с молоденькой секретаршей шустро покинули кабинет диктатора. Герр Миллер поднял длинное сухопарое тело из кресла, но Бернс удержал его:
      – Отто, останьтесь.
      Роман Израилевич подошел к своему знаменитому старинному резному шкафу, открыл бар и прихватил за горлышко бутылку коньяка, напоминающую ограненный драгоценный камень. Плеснул на три пальца янтарной жидкости в широкие бокалы и, повернувшись к немцу, сказал:
      – Не каждый день наша красавица навещает меня в моем логове. А я скучаю по ней, видит бог.
      – О, Тина есть непревзойденни звезда! – поддакнул немец, принимая бокал из рук Бернса.
      – Э, э, хорош глазки строить, морда фашистская, – "изящно" пошутил Роман Израилевич, на что герр Миллер неожиданно хрюкнул и затрясся мелким смехом.
      Роман Израилевич протянул бокал и Тине, она взяла, бросила спортивную сумку на массивный стол Бернса и оперлась на него стройным бедром.
      – Скажи-ка, брат Отто, есть ли на свете, что-нибудь прекраснее женщины?
      Герр Миллер отрицательно покачал головой, опустив длинный нос в бокал с эксклюзивным напитком, вдыхая изысканный аромат.
      – То-то же, – наставительно проговорил Бернс, – а особенно хороши, наши, северные красавицы.
      – Ваши красавицы, Роман Израилевич, в Израиле… – не удержалась Тина.
      – Э нет, – хитро прищурив глаз, возразил продюсер, – я, Тиночка, русский, как говорят у вас "до мозга костей".
      – Как говорьят? – переспросил, задумавшийся было герр Миллер, но возвращенный в реальность словами Бернса.
      – Ах, Отто, вам не понять русского человека, – печально, будто жалея несчастного немца, сказал Бернс.
      Герр Миллер, поняв, что ему не предоставят разъяснений, окончательно отстранился от непонятной беседы.
      – Ну, чем себя побаловала? Покажи, – неожиданно потребовал Бернс, обратясь к Тине.
      Тина на секунду замялась. Не дождавшись ответа, Бернс двумя пальцами расстегнул молнию Тинкиной сумки и с интересом заглянул внутрь. Вывалил содержимое на поверхность стола, чем вспугнул медитирующего герра Миллера. Немец быстро смекнул, что сейчас разразиться "семейная" сцена и поспешил откланяться. На сей раз, Бернс не задерживал его.
      – И где покупки? – нетерпеливо, с оттенком наступающей грозы, спросил Роман Израилевич. Тина снова промолчала.
      Бернс перебирал Тинкины вещицы, надеясь на нечаянный компромат. Не найдя ничего подозрительного, он схватился за блестящий красно-серебрянный корпус мобильного телефона. Откинув крышку телефона, он просмотрел все звонки сделанные в последние часы. Сердито вскинул глаза на равнодушно потягивающую коньяк Тину.
      – Издеваешься? – устало сев в кресло произнес продюсер.
      – Сами над собой издеваетесь, Роман Израилевич. Ну к чему такие сцены! Неужели я не могу вернуться из магазина без покупок? А вдруг мне ничего не приглянулось?
      – Врешь, – не отступался Бернс.
      – Позвал меня к себе, коньяком угостил и на тебе, устроил скандал, напугал герра Миллера…
      – Да что ему будет, фашисту… – уже спокойно сказал Бернс.
      – Теряете лицо перед консультантом, – сказала Тина и поставила пустой бокал на поверхность стола.
      – Да черт с ним, – отмахнулся Бернс, – иди сюда, золотко, поцелуй своего Романа.
      Тина, решив не обострять отношений, покорно придвинулась к плотной фигуре продюсера. Обхватив затылок, Бернс притянул ее к себе. Жадно впился в губы, размазывая помаду на Тинкином лице. Оторвался, наконец, удовлетворенно крякнув.
      – Ну, иди, иди, мне работать еще… – Бернс подтолкнул Тину к двери. Девушка без лишних уговоров покинула кабинет.
      Бернс набрал номер на телефонном аппарате, дождался ответа и уважительно произнес в трубку:
      – Здравствуй, Арташез, доброго здоровья и долгих лет…
      Монолог на той стороне продолжался три минуты, Бернс улыбался, водя подарочной ручкой с золотым пером по маленькому листочку, выпавшему из Тинкиной сумки.
      – Нет, ничего серьезного, – ответил он на вопрос собеседника. – Да, как обычно.
      Просьба у меня к тебе, дорогой…
      Трубка пробасила очередную любезность.
      – Пришли мне парнишку толкового, дельце здесь одно намечается.
      Трубка пообещала исполнить просьбу, отчего полноватое лицо Бернса расплылось улыбкою.
      – Спасибо, дорогой, очень рад был тебя слышать… И тебе доброго здоровья.
 

 
      "Правильно она назвала меня психом, надо быть действительно сумасшедшим, что бы поссориться при первом знакомстве", думал Павлов, направляясь в свой гостиничный номер. Встреча с беглянками прошла не в теплой дружественной обстановке, девушки приняли его настороженно, и как считал сам Павлов, этим он был обязан Тине.
      – Что-то мне его рожа глумливая знакома… – громко прошептала Лада наклонясь к Виолетте.
      Павлов услышал, криво усмехнулся, давая понять девицам, что они у него вот где…
      Кулаки Павлова инстинктивно сжались, и это жест был виден и так не особо уверенным в его лояльности девицам. Они принимали его в маленькой столовой, не затруднив себя предложить ему чай, кофе или хотя бы воды из-под крана. Беседа не клеилась, любое высказывание Виктора воспринималось как попытка шантажа или провокация. Виктору ничего не оставалось, как попрощаться и высказать надежду на повторную встречу при более благоприятных условиях.
      Кстати, самой Тины не было, ужинала со своим любовником, старым евреем. К его характеристике Павлову хотелось добавить "облезлый". Ну что может интересовать молодую, красивую женщину в этом потрепанном жизнью мужчине? Конечно кошелек.
      Вот ваш резон красавица! А еще строит из себя невинность, глаза закатывает "прощайте Павлов". Подумаешь, сказал, что видел ее задницу! Конечно видел, не жалел пятнадцати долларов на эротический канал, а там днем и ночью крутят фильмы с местной знаменитостью. Поэтому Павлову казалось, что он давно и близко знает Тину. В жизни она конечно гораздо красивей, и выглядит как обычная девушка.
      Гордая, насмешливая, неприступная. А глаза у нее какие! Изумруды…
      Павлов открыл дверь, зашел в похожий на холостяцкую комнату номер – шкаф, кровать, столик, кресло, телевизор. Как скоротать долгий летний вечер в чужом городе? Сауна, бильярд? Скука. Придется потратить еще пятнадцать долларов…
      Тинкино тело становится наркотиком, Павлов не представлял, как можно лечь спать не увидев как она занимается любовью, не накрутив себя до изнеможения и не получить желаемой разрядки. Ведь взрослый мужик, бранил он себя, а как пацан!
      Можно заказать в номер проститутку, благо предложение поступает каждый вечер, но не любил Павлов проституток. Что ж так Тинка его зацепила? Ведь не лучше проститутки, хуже даже, шалава! Но как посмотрит с экрана своими невинными глазами, как закусит губу, имитируя экранный оргазм, так и падает сердце Павлова, как говорят студентки "с хрустальным звоном об асфальт". Ах Тина, Тина… Словно накликал Павлов, раздался зуммер мобильного телефона.
      – Павлов слушает, – сказал он, немного послушав молчание.
      – Добрый вечер, Павлов, – насмешливо проговорила трубка Тинкиным голосом.
      – Тина… – от неожиданности Павлов закашлялся.
      – Так рады меня слышать? – хихикнула Тина, и Павлов вдруг подумал, что она пьяна.
      – Рад. Очень рад, – заторопился Павлов. – Я, Тина, хочу вас попросить забыть, что я наговорил вам в беседке. Очень прошу.
      – Много "очень", – забраковала его речь Тина, но смилостивилась. – Я простила.
      Звоню узнать, как прошла встреча.
      – Без взаимопонимания. Не доверяют мне девушки, – пожаловался Павлов. – Может, вы мне поможете?
      – Может и помогу, – Тинкин смех колокольчиком забился в виске Павлова.
      – Как бы нам увидеться? – наудачу спросил он.
      – Экий вы скорый, ночь на дворе, – ответила на его просьбу Тина.
      – Кому это мешает, мы взрослые люди, – Павлов шел напролом, плевать на все, только бы уговорить ее встретиться. – Где я могу вас найти? Или может у меня? Я подъеду за вами.
      – Павлов, Павлов… – вздохнула Тина, и, напомнив Павлову его ошибку, спросила.
      – Вы по делу?
      – Тина, вы же простили, – умоляюще воскликнул Павлов.
      – Простила, – снизошла веселая Тина, и снова рассмеявшись на предсказуемость Виктора, сказала. – До завтра, Павлов. До завтра.
      Гудок полоснул Павлова по уху, и он в расстройстве бросил трубку. Сорвалось. А как могло быть! Видение слегка пьяной, полураздетой Тины так взволновало Павлова, что он рухнул на кровать в одежде, зарылся головой в подушку, и долго так лежал, пока не отпустило, пока смог соображать и вспомнил, что до завтрашнего утра осталось немного.
      Давид сидел напротив Лады и наблюдал, как она расчесывает волосы. Она позвала его в гостевую спальню для серьезного разговора. Начала рассказывать, как они жили в Москве, но гипнотическое действие взмахов массажной расчески и роскошные волосы Лады отвлекли его, и он давно перестал слышать ровный голос девушки.
      – Давид? Ты слышишь?
      – Да, да… – очнулся от мыслей Давид.
      – Я убила его.
      Давид потряс головой, не соображая:
      – Бог мой, кого?!
      – Ты не слушал меня? – Лада перестала расчесывать волосы и придвинулась ближе к Давиду.
      – Прости, я задумался… – Давид взял ее пальцы и поднес их к губам.
      – В Москве я познакомилась с итальянцем, он оказался большой сволочью! – Лада сократила свой рассказ до минимума.
      – И за это ты его убила? – непонимающий Давид решил, что Лада разыгрывает его.
      – Он вдруг вздумал торговать мной… – выдавила Лада.
      – Как это? Ни с того, ни с сего и вздумал торговать? – горько усмехнулся Давид.
      – Ну… он был моим… любовником… – призналась она.
      – Любовником? – хмуро переспросил Давид. – Не сутенером?
      – Давид!
      – Извини, – он выставил вперед ладони, голос его звенел яростно, – но продажной любовью торгуют только сутенеры.
      – Я не проститутка! – возмутилась Лада. – Поэтому я и зарезала его!
      – Час от часу не легче, – вздохнул Давид, по его лицу было видно, что он совсем запутался. – Хорошо, ты его зарезала, и дальше?
      – Я сбежала из ресторана, прихватила Виолетту, и мы направились в Ангельск, – доложила обиженная Лада.
      – Сбежала, – повторил Давид, резко повернулся к Ладе и спросил. – Свидетели есть?
      – Не было, до сегодняшнего дня.
      – То есть?
      – Объявился какой-то помощник того ресторатора, ну, где я зарезала Джованни… – путано объясняла Лада.
      – Джованни… – Давид почти прошептал имя ее любовника.
      – Джованни Ризио, – утвердительно кивнула девушка. – Этот помощник увязался за нами от самой Москвы, говорит, послал сам покойный ресторатор.
      – Покойный?
      – Ныне покойный, – поправилась Лада. – Он приходил к нам, плел какую-то чушь.
      – Кто, покойник? – уставился на нее Давид.
      – Помощник! Но мы с Веткой не верим ему.
      – Господи! Я ничего не понимаю. Давай я буду задавать вопросы, а ты отвечать на них, но конкретно.
      – Хорошо, – согласилась Лада.
      – Кому пытался продать тебя Джованни? – задал он первый вопрос.
      – Ресторатору, господину Браско, – четко ответила Лада и добавила, – я сама слышала.
      – Как я понял, ты зарезала Джованни в ресторане, при этом никого из свидетелей не было.
      – Да, – кивнула Лада и на глаза навернулись слезы. – Он, подлец, хотел заставить меня, начал бить, ударил два раза.
      – Так это была самооборона? – схватился за соломинку Давид.
      – Ну… да, – неуверенно ответила она. В ее руках был нож, у Джованни были только кулаки, вряд ли он стал бы убивать ее. Была ли это самооборона?
      – Ты убежала, а ресторатор обнаружил труп? – продолжал расспрашивать Давид.
      – Так и есть! – воскликнула Лада.
      – Почему же за вами не милиция гонится, а всего лишь какой-то "помощник" и то с уговорами? – удивился Давид.
      – Итальянцы не хотели скандала, – поникла точеными плечами Лада. – Труп спрятали в холодильник.
      – Ясно, – протянул Давид, которому ясно еще не было, – а вы им зачем понадобились? Дело замять?
      – Вроде того, рот заткнуть, – предположила девушка, – для пущей убедительности спрятали в сейф видеокассету, где я выбегаю из ресторана в окровавленном платье.
      – Итальянцы хотят замять, вы тоже не хотите в тюрьму, так в чем проблемы? – спросил ее Давид.
      – Ресторатор скончался, – ответила, что знала Лада. – Милиция в холодильнике нашла труп, а в сейфе кассету!
      – Тут не только милицией пахнет, – Давид заходил взад вперед по комнате, кусая нижнюю губу и бормоча что-то себе под нос. Наконец, он остановился, посмотрел на упавшую духом Ладу и сказал. – Знаешь, родная, надо срочно связаться с помощником!
      Роман Израилевич распекал своего референта. Распекал долго, по отечески. Давид стоял, немного наклонив голову, всем своим видом показывая, что он не только внимательно слушает, но и "мотает на ус". Речь шла о новом фильме, о проходящих съемках на киностудии, о Тине. Не успевал за всем уследить лично Роман Израилевич, вот и загружал до предела референта.
      – Костюмерная не чешется, костюмы к съемкам не готовы, я, конечно, понимаю, что наши актеры в основном снимаются неглиже, но нужно сохранить дух времени, надо показать зрителю, что мы не халтурщики какие-нибудь, что наша Наташа одета не хуже чем Одри Хепберн, или, спаси господи, Людмила Савельева. А уж как Тина разденется, то никакая Грета Гарбо или даже сама Мэрилин Монро ей в подметки не годится!
      Давид согласно кивал головой. Герр Миллер на днях продемонстрировал Давиду промо-версию "Властелины колец" и сообщил, что порно версии блокбастеров сейчас идут на ура, зато мы постараемся задавить их классикой.
      – Сара Абрамовна прислала улучшенный, согласно вашим замечаниям, сценарий, – доложил Давид. – Оставить на столе?
      – Некогда мне Давид, оставь редактору, пусть сначала он взглянет, а я уж потом…
      Давид записал в ежедневник все задания Романа Израилевича и сейчас терпеливо ожидал, когда же тот его отпустит, ему очень хотелось позвонить Ладе.
      – Давид, Тина Андреевна выглядит довольно странно – блуждающая улыбка, блестящие глаза… Уж не произошло ли то, о чем я не знаю?
      – Роман Израилевич, беспокоиться не о чем. Тина Андреевна отдала документы на зачисление в вечернюю школу. Я лично сопровождал ее, она хочет получить среднее образование, и ей просто не терпится.
      – Что ж мне ничего не сказала? Секреты все… – покачал головой Бернс.
      – Мелочь, – легко сказал Давид.
      – Мальчик, – вздохнул мудрый Бернс, – когда женщина стала утаивать от тебя такие "мелочи", жди беды, большие "секреты" не за горами.
      Давид подумал, а ведь прав Роман Израилевич, Тина утаила от него приезд своих подруг и строго настрого запретила Давиду признаваться в этом Бернсу, как посмотрит Роман Израилевич на то, что Давид оказал им гостеприимство и даже не сказал дяде ни словечка? "Большие секреты" Тины могут обернуться большим скандалом в еврейском киносемействе.
      – Тина Андреевна в павильоне, сегодня запланировано шесть часов съемок, прошу тебя, съезди, посмотри. Федьку иногда зашкаливает, а Тина взрывная, ты же знаешь, так что урегулируй, а вечерком вместе поужинаем, развлечемся.
      – Будет исполнено, Роман Израилевич.
      Давид покинул кабинет Бернса и отправился на киностудию, где в одном из арендуемых "Венусом" павильонов, снимался очередной эпизод порно-шедевра Федора Клюкина, по прозвищу Федерико.
      На площадке, как всегда в перерывах между сценами, царила неразбериха.
      Ассистенты курили в неположенном месте, ответственный за пожарное состояние ругался по матушке и грозил штрафами. Статисты в замызганных халатах поедали пиццу, в спешном порядке светотехник устанавливал свет, фильтры, штативы и экраны, рабочие меняли декорации и реквизит, в гримуборных гримеры закрашивали дефекты на коже актеров, принявших душ после отснятой сцены. Перерыв заканчивался, а директор картины тщетно пытался вытащить Федерико из буфета.
      Деньги за аренду павильона таяли как весенний снег на солнце. Давид схватил за рукав директора картины, рвавшего волосы на плешивой голове, и велел сказать режиссеру, что он, Давид Коткин, будет лично наблюдать за соблюдением технологического графика съемок. Директор облегченно вздохнул и бросился в буфет, припугнуть распустившегося Федерико появлением на площадке референта Бернса. Не прошло и пяти минут, как мэтр появился в павильоне, на ходу дожевывая салями.
      – А, Давид, – пробасил Клюкин, двигая мощными челюстями. Не смотря на свою "ботаническую" внешность Федерико производил впечатление охотящейся акулы. Он крепко пожал руку, протянутую для приветствия, и пригласил Давида занять свободное место у монитора, рядом с собой. Давид принял приглашение и сел в пластиковое кресло. Длина кабеля от камеры до монитора составляла приблизительно десять метров, это позволяло убрать режиссерский монитор за частью декораций, что бы не мешать актерам и в тоже время иметь возможность руководить съемочным процессом.
      – Ну что там, Михалыч, готовы? – спросил Федерико в головной микрофон.
      – Минуточку, – шаркнул ножкой директор и, проконсультировавшись у ассистентов, доложил, – готовы, Федор Иванович!
      – Посторонние, покинуть площадку! – скомандовал ассистент.
      – Готово, – отозвались на площадке.
      – Актеры готовы? Мизансцена установлена? – снова пытал ассистент режиссера.
      – Готовы, Федор Иванович – доложил оператор.
      – Работаем. Мотор, – дал старт Клюкин, и камера ожила, и все задвигалось в заданном режиссером темпе.
      Давид впервые присутствовал при съемках фильма, тем более что именно сейчас снималась хард-сцена. Он с интересом наблюдал за действиями актеров на экране монитора и удивлялся отсутствием своей реакции на обнаженные тела. Он слышал анекдотичные случаи от присутствующих на самых тяжелых съемках, но все они в голос твердили, что происходящее на их глазах нисколько не возбуждает. Лишь при окончательном монтаже фильма приходится делать перерывы через каждые час-два, что бы успокоиться и прийти в себя.
      Тина появилась на площадке в следующей сцене, но перед этим Давид снова пережил Содом-и-Гоморру перерыва, смену декораций, стерилизацию мебели хирургическим раствором, выдачу актерам средств индивидуальной защиты и очередную порцию "Блэк Рашн" Федерико. Однако в назначенное время все стихло и потекло своим чередом.
      Тина была восхитительна, гибкая, как ивовый прутик, волосы как расплавленное золото, ее профессионализм был достоин восхищения, и не потребовалось ни одного режиссерского замечания или комментария. Партнер не подкачал, и сцену сняли с трех дублей, более не понадобилось. Снова перерыв, от однообразной суеты у Давида закружилась голова, и он обреченно побрел с Федерико в буфет, понимая, что подобный график может любого выбить из колеи. В буфете дородная барменша уже ждала Федерико, фужер с "Блэк Рашн" выставлен на стойку, на мелком блюдечке колбасная нарезка. Клюкин запрыгнул на высокий стул и по-свойски бросил хозяйке:
      – Дорогуша, еще один "Блэк Рашн" для нашего гостя…
      – С непривычки как уморился сердешный, – пожалела Давида барменша.
      – Да уж, тут надо закалку иметь, – покачал головой Федерико, медленно высосав содержимое фужера и подхватил пальцами кусочек салями.
      В буфет сунулся директор картины, протирая платком вспотевшую плешь.
      – Федор Иванович, мы готовы, – доложил он, заискивающе глядя на порозовевшего от коктейля Давида.
      – Да идем уже… – нехотя отозвался Клюкин. – Ну что, Давид, пойдемте сеять разумное, доброе, вечное…
      Домучившись до конца съемок, но, оставшись довольным, что поручение своего дяди он выполнил на отлично, то есть съемки укладываются в график, лишних денег на превышение времени аренды павильона не будет потрачено, Давид остался дождаться Тину.
      Тина вышла из гримерной навстречу Давиду, но внезапно остановилась, будто споткнулась о невидимую преграду. У расположенного во всю стену окна стоял темноволосый, атлетического сложения мужчина и наблюдал за ними. Тина направилась к нему походкой топ модели, растянув алые губы в приветственной улыбке.
      – Павлов, вы что, шпионите за мной? – весело спросила она. Давиду показалось, что Тина очень рада встрече с этим незнакомцем, и сам неизвестный, сделав шаг навстречу Тине, имел вид влюбленного мужчины. Может быть, влюбленный Давид подсознательно распознавал другого мужчину находящегося в аналогичной ситуации.
      – Тина, вы обещали, что мы увидимся сегодня, но вот уже конец дня… и я был вынужден… – он бодро начал, но потом видимо понял, что речь его напоминает детский лепет, сбился и закончил достаточно агрессивно, – вы обещали помочь.
      Тина расхохоталась:
      – Ну, Павлов, я, видите ли, занята, – она развела руками, показывая ему, что таковы обстоятельства. – Но, если я обещала, то привыкла выполнять свои обещания.
      – Когда? – резко спросил Павлов, чувствуя себя просителем.
      – После ужина я отправлюсь домой, позвоните мне… номер вы знаете.
      – Я позвоню, – обещал Павлов.
      – До двенадцати, – ограничила его Тина.
      – Хорошо, я позвоню до полуночи.
      Тина развернулась на тоненьких каблучках, взметнулся подол коротенькой юбочки, и Давид тревожно подумал, что незнакомец уже погиб. Словно живой мертвец, он будет слоняться по городу, ожидая полуночи. А как же дядя? Свидание с незнакомцем – очередной "секрет" Тины? Бернс не одобряет ее связей с посторонними мужчинами, даже к Нолину, ее отчиму, Бернс испытывал чувство необъяснимой ревности. Давид с видом собственника положил Тинкину ладошку на свой локоть и повел ее к выходу из киностудии. Павлов смотрел им в след.
      Бернс организовал сегодняшний ужин в ресторане со странным, для кавказской кухни, названием "Ярославна", но кормили там хорошо, дорого и публика была приличная.
      Давид наблюдал за Тиной, не выкажет ли та своего нетерпения перед встречей с незнакомцем? Но Тина твердо знала, что ни в коем случае нельзя давать Бернсу шанс засомневаться в ее открытости. Она активно участвовала в разговоре, пила ледяное шампанское из больших хрустальных бокалов, чем заслужила напоминание Бернса о завтрашнем ее похмелье. Тина отмахнулась, и Давид с тревогой подумал, не наломала бы дров! Бедному Давиду предстояло сделать выбор – встать на сторону Тины или же доложить дяде о готовящихся проделках его любимой звезды. Тогда придется распрощаться с горячими объятьями Лады, Тина Андреевна не простит измены. А отказаться от нечаянной любви Давид не мог. В общем, Давид молчал, а Тина ничем не выдала своих планов на свидание после ужина.
 

 
      Днем Амбросимов и Наумов отправились в модельное агентство "Роскошь" с целью расспросить о Ладе Кренниковой и ее связях с итальянцами. В агентстве сказали, что знать не знают, где эта безответственная личность находится. Пропала, даже никого не предупредила. Когда? В середине августа, ждали ее пятнадцатого на репетицию дефиле, да не дождались, взяли замену. Квартиру снимала, сама приезжая, из Ангельска, кажется. Итальянцы? У нас не были. Звонили ей постоянно какие-то личности, забирали после дефиле, а кто, бог их знает! Адрес? Спросите в отделе кадров, там должны знать. Там знали, и старательным почерком выведенные московский и ангельский адреса Лады теперь бережно хранились в портмоне Наумова.
      – Ну что, друг Колян, как думаешь где сейчас эта дуреха? – спросил Наумов, усаживаясь за руль казенной девятки.
      – Где, где в Ангельске, – уверенно сказал Амбросимов, – не зря же майор каждый день названивал оттуда своему шефу.
      – Надо вызвонить майора, пусть приезжает, да и чокнутую эту прихватит, – предложил Наумов, выруливая от агентства на забитый транспортом проспект. – Как думаешь, успел он к ней яйца подкатить? Типа, я вас, девушка, не оставлю, да и вы меня не оставьте своим вниманием?
      – Если мужик серьезный, то нет. А если такой, как ты, то стопудово, – усмехнулся Амбросимов.
      – Да ладно, Колян, ведь трахалась она с итальянцем, с нее не убудет, – не отпуская руля, разведя плечи, потянулся Наумов и причмокнул, смакуя слова. – Пригрела, поди, майора.
      – Не завидуй, – оборвал его Амбросимов. – Давай-ка, пробьем их московскую квартирку, у кого снимали, как оформляли, сколько платили. Меня интересует не только девица Кренникова, но и ее подружка.
      – Вместе они, – сказал Наумов, притормозив и встав за новенькой "ауди". – В Ангельске. Не было б рыльце в пушку, не рванули бы в бега.
      Движение на проспекте напоминало забег на короткие дистанции, только начинаешь разбег, и приходится останавливаться. Люди сидевшие за рулем автомобилей в жаркий августовский день потели, раздражались, и все свое недовольство выражали вдавливанием клаксона.
      – Ну Кренникова, оно понятно, испугалась, что не сможет доказать свою невиновность. Ну а подружка-то, зачем с ней увязалась? Москву просто так не оставляют, – Амбросимов закурил сигарету, смял пустую пачку и сунул ее в карман.
      – Стоит учесть и то, что любовничек ее, Камилиери, добрый знакомец и Ризио, и Браско.
      – Одна шайка-лейка, – подвел итог Наумов, внимательно следя за расстоянием между своим бампером и задними габаритами "ауди". – И чем так наши бабы итальянцам нравятся?
      Движение началось снова, и Наумов резко стартовал с места.
      – Чем тебе нравятся, тем и итальянцам, – Амбросимов стряхнул пепел в открытое окно автомобиля.
      – У них и свои ничего себе, – вспомнил Наумов, – Моника Белуччи, скажем.
      – Уже старушка, а молодняка яркого нет, – выступил экспертом Амбросимов.
      Наумов пристроился в правый ряд и затем повернул на боковую улицу.
      – Брось, Колян, итальянки очень хороши, фигурки, глазки… – заявил он игриво.
      – Они и цену себе знают, или женись или отвали, – Амбросимов затушил сигарету в переполненной пепельнице и брезгливо защелкнул ее. – А наши нет, простота, за ужин в ресторане… Как в фильме "мальчик хочешь прокатиться на шарабане и получить пакетик леденцов?".
      – И чего я не богатый итальянец? – посетовал Наумов.
      – Зато ты бедный русский офицер, а бабы добрые и жалостливые, так что шанс есть и у тебя, – поддержал его Амбросимов, хотя ему уже наскучили вечные жалобы Наумова на бедность.
      – Да, шанс есть и у меня, смотря на что рассчитывать, – обрадовался Наумов, присвистнув. – Смогу разжалобить, дадут задаром.
      – Любишь ты, Леха, халяву, – поразился Амбросимов смене настроения товарища.
      – Люблю, – чистосердечно признался Леха.
      Тина выпорхнула из подъезда своего дома в прохладную ночь, где ее терпеливо ждал Виктор. Проведя несколько часов в ожидании и раздумьях о своей зависимости от этой взбалмошной и непредсказуемой девицы, он убедился, что в чем бы он сейчас себе ни поклялся, чего бы сам себе ни обещал, все может измениться с приходом Тины. И вот момент настал. Она легко впорхнула на сиденье "Лэнд Ровера", окружив Виктора ароматом своих духов и веселым щебетаньем.
      – Павлов, я за ужином столько шампанского выпила! Так, что если буду нести чушь, вы не обращайте внимания.
      – Если хотите, то мы можем продолжить у меня в номере… – осторожно предложил Павлов.
      Забросив руку на плечо Виктора, приблизив лицо к его лицу, и понизив голос до сексуальной хрипотцы, Тина сказала:
      – Хотите напоить меня?
      – Нет, просто предложил из вежливости, – буркнул Виктор, включая зажигание, и нахмурился, что она разгадала его намерения.
      – Не сидите букой Павлов, из вежливости ваше предложение принимается. Надеюсь, вы не подумаете обо мне дурно, если около полуночи я приду в ваш холостяцкий номер, в не самой фешенебельной гостинице нашего города?
      – То как вы это сейчас произнесли, мне показалось предосудительным, – подхватил Виктор шутливую беседу.
      – Тогда непременно. Люблю все, что подвергается осуждению. Ну, показывайте, где живете.
      Виктор промчался по проспекту Лучинского, с медленно двигающимися редкими ночными гуляками и подрулил к гостинице "Северное сияние". Гостиница находилась в центре города, но рядом был разбит парк, и окна выходили на протекающую недалеко Двину.
      – Минуточку, – подняв указательный палец вверх, остановила Тина собравшегося покинуть автомобиль Виктора, – меня в этом городе каждая собака знает. Надо соблюсти меры предосторожности, – она открыла сумку и вытащила на свет божий свернутый в небольшой кулек парик цвета вороньего крыла и темные очки. – Не бог весть что, но помочь сможет.
      Она встряхнула парик и, смотрясь в зеркало заднего вида, натянула его на голову.
      Надела черные очки.
      – Эффектно, – оценил Виктор – Вам очень идет.
      – Тогда пошли.
      Виктор застегнул пуговицу модного пиджака, выбранного специально для свидания с Тиной, в будни он предпочитал спортивный стиль, но всегда прислушивался к советам покойного ныне Браско: "Женщины скорее обратят внимание на мужчину в отлично скроенном костюме и стильном галстуке, чем в джинсах и кроссовках".
      Взяв Тину под руку, Виктор провел ее мимо ночного портье, ничуть не удивленного поздним визитом дамы. Он будто нарочно стал перебирать письма оставленные на стойке и распределять их по ячейкам гостей.
      – О, времена! О, нравы! Раньше бы на порог не пустили, до одиннадцати часов и будьте любезны! – тихонько воскликнула Тина, при этом весьма чувствительно ткнув Виктора в бок.
      – Да, сейчас весьма демократично, – скривился от боли Павлов.
      – А проститутки здесь водятся? – понизив голос до шепота, поинтересовалась Тина.
      – Тина! – осадил ее Павлов, удерживая ее за локоток и направляясь к лифтам.
      – Да, конечно глупый вопрос, где они не водятся? – согласилась Тина, но на этом не успокоилась – А вы Павлов, уже познакомились с этим видом гостиничного сервиса?
      – Нет, я не любитель, – отрезал Виктор.
      – Вам не нравится заниматься любовью? – глядя на него неправдоподобно зелеными глазами поверх темных стекол очков, спросила Тина.
      "Линзы!" – промелькнуло у него в голове, но он серьезно ответил:
      – Мне не нравится сам факт продажи любви.
      – Но заниматься-то вам нравится? – продолжала домогаться до него Тина.
      – Нравится, – наконец признался Виктор.
      Двери лифта раскрылись, обнажая зеркально-металлические стены.
      – Ну, слава богу, а то я уже черте что подумала, – рассмеялась она, входя в лифт.
      Ее отражение безумно возбуждало его, она была и близкой и в тоже время совершенно незнакомой женщиной. Солнцезащитные очки добавляли ей загадочности и некого превосходства над незащищенным бронею и открытым для ее насмешек мужчины.
      Юбка прозрачного платья облегала ее стан легкими складками, под коими угадывались загорелые бедра. Беда. Пропал Виктор Павлов. А ну как откажет она ему? Что делать тогда майору?
      – Может, нажмем кнопку? – спросила Тина задумавшегося Виктора.
      – Ах, да. Извините, – поспешно сказал он и нажал кнопку с номером пять.
      Тина смотрела на него сквозь непрозрачно черные стекла очков.
      – Интересный вы, Павлов. Обычно в моем присутствии мужчины не смеют задумываться.
      Павлов очнулся и, улыбаясь краешком губ, сказал:
      – Я думал о вас.
      – И что вы думали обо мне? – рассматривая свое отражение в зеркальной стене лифта, спросила Тина.
      – Что вы очень красивы, – буднично ответил он.
      – При этом у вас был такой грустный вид! Вы обманываете меня, пытаясь польстить.
      – Честно, – слегка устало продолжал словесную игру Виктор.
      – Знаете, а я вам верю, – неожиданно повернулась к нему Тина. – И почему моя красота навела вас на такие грустные мысли?
      – Потому, что я вам не пара.
      Тина на мгновение опешила, но лифт остановился, и надо было выходить. Он снова взял ее под руку и повел по коридору к своему номеру. В его голове уже сложился план завоевания Тины.
      "Сейчас мы будем говорить только о деле. Она любопытна и непременно захочет узнать, почему я считаю, что мы не пара, если я буду на этом настаивать, она будет доказывать обратное из принципа, лишь бы не соглашаться со мной".
      Он открыл дверь и провел Тину в номер. Та огляделась, прошла к окну лоджии и, отодвинув занавеску, посмотрела сквозь стекло на парк, располагающийся за окнами гостиницы. Плотнее сдвинув портьеры, молча села в стоящее рядом кресло. Павлов набрал номер обслуживания номеров и заказал бутылку шампанского и клубнику.
      – Она не вкусная, – нарушила молчание Тина, после того как Виктор опустил трубку.
      – Хотел угодить, не получилось. Как в прочем и всегда.
      – Кокетничаете, Павлов, – улыбнулась Тина,- лучше скажите почему…
      – Тина, давайте сначала поговорим о важном деле, ради которого, мы собственно здесь и собрались, – остановил ее Павлов.
      – Хорошо, – немного удивилась повороту событий Тина.
      – Я сам виноват, надо было по-другому начать разговор с вашими подругами. Я думал, что они понимают выгоду от моего предложения, но, по всей видимости, они боятся обсуждать столь щекотливую тему с совершенно незнакомым человеком, – Виктор перевел дух, и обратился к Тине. – Я прошу вас принять участие и подготовить их. Я не враг и не шантажист.
      Тина сидела с равнодушным видом и разглядывала мысы своих открытых туфель.
      – Тина?
      – Я вас слышала, Павлов. Мои подруги совершенно справедливо вам не доверяют. Они вас не знают. Не знают, тот ли вы человек, каким хотите казаться. Может, это игра? Я и сама-то вас не знаю, как я могу вас рекомендовать, поручиться за вас?
      Странно, – она пожала плечиками – что я согласилась на эту приватную встречу.
      Павлов наклонился к ней, опершись обеими руками в подлокотники кресла. Строго взглянул.
      – Своими словами вы отбросили меня на пару суток назад, к нашему первому телефонному разговору. Зачем?
      – Но ведь это правда, не так ли? – Тина откинулась на спинку кресла, отведя глаза от внимательных глаз Виктора.
      – Не далее как полчаса назад вы относились ко мне с большим доверием, даже интересовались весьма интимными моментами моей жизни, – напомнил он. – И я вам отвечал, со всей искренностью.
      Виктор убрал руки и подошел к двери, Тина едва успела нацепить очки. Принесли поднос с шампанским в мельхиоровом ведерке с колотым льдом и хрустальную креманку с клубникой и шапкой взбитых сливок. Официант открыл шампанское, Павлов передал высокий бокал Тине, и, поблагодарив официанта сотнею, закрыл за ним дверь. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Белая рубашка подчеркнула торжество момента.
      – Я хочу выпить этот бокал за наше знакомство, – сказал Павлов, коснувшись бокала Тины краем своего, – и не говорите потом, что вы меня не знаете.
      Тина улыбнулась и пригубила шампанское. Павлов оперся бедром о край стола, на который поставил наполовину опорожненный бокал.
      – Тина, могу я попросить вас снять парик?
      – Вы говорили, что мне идет, врали? – уличила его она.
      – Нет, но я хочу видеть вас настоящей, тем более что не от кого больше прятаться.
      Тина встала с кресла и направилась в ванную комнату. Павлов поздравил себя за то, что правильно решил, что Тина поступает как все женщины. Когда Тина вернулась из ванной, Павлов подливал шампанского в ее бокал.
      – Теперь довольны? – спросила она, тут же сделав приличный глоток.
      – Очень доволен, – подтвердил он. – Вы необыкновенно красивая женщина, Тина.
      – Я вам нравлюсь? – она привычно забросила ногу на ногу.
      – Да. Но… – Виктор сделал положенную паузу.
      – Опять но. Что теперь вам мешает? Ваше вероисповедание?
      – Нет. Я просто опасаюсь, – закинул приманку Павлов.
      Тина засмеялась, откинулась на спинку кресла и с явным удовольствием наблюдала за ним. Павлов сделал вид, что смущен.
      – Опасаетесь?
      – Боюсь, – он оторвался от стола и стоял сейчас напротив ее кресла. – Боюсь, что вы помутите мой рассудок, измучите мое тело, исковеркаете мою жизнь или как говорят в ваших сериалах, разобьете мое сердце.
      – Ах, Павлов, вы лирик… Но мне приятно, что вы опасаетесь.
      – Вам приятно… – продолжал профессионально увлекать ее флиртом Виктор. – А мне страшно, что из-за моей боязни я не позволю себе дотронуться до вас, не позволю себе думать о вас, и любить вас всем сердцем.
      – Павлов, вы псих, – она посмотрела на него, гадая, правду он говорит или играет с ней.
      – Кто я и кто вы? – обреченно вздохнул "влюбленный" мужчина.
      – Да, да, вы упоминали о том, что считаете, что мы не пара, – ухватилась она за поданную им нить разговора.
      – Конечно не пара, – горько воскликнул он, боясь, однако, переиграть – Вы красивая, возлюбленная поклонниками, опекаемая влиятельным мужчиной!
      – Бернс старик, к тому же женат, с поклонниками я общаюсь посредством интернетовского сайта и поэтому, Павлов, – Тина развела руки, – вы не угадали, я банально одинокая женщина.
      – Вы, Тина, дразните меня. Я ни за что не поверю, в то, что вы сейчас сказали.
      – Вот и правильно, не верьте, – она хлопнула ладошкой по своей гладкой загорелой коленке. – Разве можно верить женщине?
      – Можно, – уверенно ответил Виктор. – Я считаю, что женщины намного честнее мужчин. В своих высказываниях, в своих поступках. Если женщина разлюбила, она прямо скажет об этом. Мужчина же, наоборот, будет обманывать постылую жену, боясь покинуть насиженное гнездышко. Сотни женщин могут подтвердить мои слова, я знаю немало любовниц, которые так и не дождались, когда их возлюбленный оставит семью и разведется с женой.
      – А вы, Павлов, врете своей жене? – из-под опущенных ресниц спросила Тина, вертя в руке полупустой бокал.
      – Нет.
      – Врете, врете, – она подняла взгляд и в упор посмотрела на него.
      – Жены нет. Поэтому не вру, – и для достоверности добавил. – Была бы, поручиться не смог, что ни разу не соврал бы.
      – Правильно, иногда лучше сказать ложь, – подхватила Тина. – Песня есть такая, девушка просит любимого прямо сказать ей, когда он разлюбит ее, но он обещал ей дарить розы: белые к свиданию, красные, как признание в любви, а если он подарит бордовые, то это будет означать, что он уходит от нее.
      – И? – заинтересовался Павлов.
      – Спустя годы он подарил ей огромный букет бордовых роз, все подруги ей позавидовали…
      – А она?
      – Она сказала, что лучше бы он соврал ей.
      – Женская логика, – Виктор снова наполнил бокалы, и задал вопрос, вертевшийся на языке:
      – А вы были замужем?
      – Нет, – просто ответила она.
      – Что так? – ляпнул Павлов и прикусил себе язык, но что вылетело, то вылетело.
      – Видите ли, Павлов, – не обиделась Тина, – на актрисе этого жанра не слишком много желающих жениться. Да и Бернс… В моем контракте есть особый пункт.
      – Я думаю, у вас еще не случилось любви, – он хотел подбодрить ее, но получалось немного фальшиво.
      – Шесть лет своей сознательной жизни я посвятила работе и Бернсу. Я много где побывала, но никогда не была свободна. Можно сказать, что это тоже своеобразное замужество.
      Ветерок из приоткрытой лоджии колыхнул тяжелые шторы. Тина передернула плечами.
      – Холодно? – спросил Виктор. – Закрыть балкон?
      – Спасибо, нет, – одернула прозрачные рукавчики Тина.
      – Тина, может в ваших глазах я наглый незнакомец, но давайте перейдем на "ты", – попросил Виктор.
      – Брудершафт? – усмехнулась Тина.
      – Нет, без всякого… – поспешил заверить он. – Просто скажем друг другу "ты".
      – Ты, Павлов, псих, – звонко засмеялась она, – ну кто отказывается от брудершафта?
      – Ну, если ты не против…
      – Против, – все еще улыбалась Тина.
      – Значит, обойдусь, – легко согласился он.
      Она встала из кресла, подхватила из креманки крупную ягоду и, мазнув ею по завитку взбитых сливок, поднесла к губам. Но вдруг передумала, и усмехнулась, увидев, как дернулся его кадык. Бросила ягоду, слизнув с пальца сливочную каплю.
      Павлов даже прикрыл веки, что бы не видеть…
      – И часто приходится обходиться? – невинно спросила она.
      – Тина я скоро уезжаю… – вдруг прохрипел он в надежде на ее понимание. Что ей стоит? Она проделывает это каждый день! Он ничем не хуже этих самцов, а кое-чему может и научить. Только бы она поняла!
      – Счастливой дороги.
      Ломается! А он, как идиот, выпрашивает немного ласки у этой сучки! Конечно же, она набивает себе цену! Вздумала поиграться с ним, дешевка! Шкура, под которую каждый может просунуть…
      Тина почувствовала перемену в Павлове и отпрянула к окну. Он двинулся вслед за ней, глаза налились кровью, кулаки сжаты.
      – Павлов, ты что? – осторожно спросила она.
      Он остановился. Потряс головой, зажмурив глаза. Они молчали. Тина не пыталась протиснуться к выходу и стояла, ожидая, когда пройдет затмение. Три долгих минуты ждала она, затаив дыхание, боясь вновь разбудить в нем зверя. Павлов стоял, опустив плечи и обхватив руками голову. Наконец она решилась:
      – Павлов, да что с тобой?
      Он поднял на нее глаза. Они были мутными и словно невидящими.
      – Тебе плохо? – спросила она, прикоснувшись прохладными пальцами к его щеке, с уже пробившейся щетиной. Он вздрогнул от ее прикосновения, и она отдернула руку.
      Виктор поймал ее и прижал к своему пылающему лбу.
      – Боже, ты весь горишь! – воскликнула Тина. – Давай я помогу тебе добраться до постели.
      Она забросила его руку на свое загорелое плечо и шагнула к широкой кровати.
      Павлов тяжело опустился на гостиничный матрас, откинулся на подушки. Тина сбегала в ванную, намочила холодной водой край махрового полотенца и присела рядом, приложив полотенце ко лбу Виктора.
      – Павлов, не пугай меня, – попросила она, ослабляя галстук и расстегивая верхние пуговицы его рубашки.
      – Пройдет…- промычал Виктор.
      – Может, врача позвать? – неуверенно спросила Тина.
      – Не надо, – отказался Виктор и сбивчиво объяснил, – такое бывает… иногда…последствия контузии.
      – И как долго? – задала вопрос Тина, ладонью потрогав лоб Виктора. Не удовлетворившись исследованием, приподняла его голову и прикоснулась губами, при этом его подбородок уперся в Тинкину грудь. – Как долго длится приступ?
      – По-разному, – обреченно вздохнул пациент. – Может, через десять минут полегчает.
      – Ты воевал? – снова спросила Тина, теперь пытаясь сосчитать удары его пульса.
      – Первая чеченская.
      – Ух, ты! – заинтересовалась она. – И ранения есть?
      – Есть.
      – А звание, какое? – спросила новоявленная медсестра.
      – Майор…в отставке, – ответил Павлов.
      – Павлов, а ты случаем не прикидываешься? – Тина приложила голову к груди Виктора и стала слушать его сердцебиение.
      – Я? – возмутился Павлов.
      – Ладно, ладно, – утихомирила его Тина, – сердце у тебя и впрямь здорово бьется.
      "Еще бы", подумал Павлов, эти игры в медсестру и пациента так возбудили его, что он едва сдерживался, что бы не подмять под себя рыжеволосую Флоренс Найтингейл.
      Тина встала с постели, одернула платьице, взбила рукой волну волос и заявила:
      – Мне пора.
      – Тина, ты не можешь бросить меня в таком плачевном состоянии, – он испугался, что она действительно уйдет, и привстал с постели. – А вдруг мне будет хуже?
      – Я вижу тебе лучше, – категорично заявила Тина.
      – Это обманчиво, – Виктор понимал, что у него последний шанс и старался изо всех сил. – По твоей милости герой войны подохнет в каком-то провинциальном отеле!
      – Считай, что ты пристыдил меня, – сложив руки на груди и притоптывая мыском туфли, усмехнулась Тина. – Я-то, чем могу помочь герою войны?
      – Ты должна лечь рядом и согреть меня своим теплом, терапия такая, – Виктор сам ошалел от своих слов, но остановиться не мог.
      – Терапия… А у героя войны с нервишками все в порядке? Не каждый сможет вынести мою терапию.
      – Я готов пойти на все! Тина-а-а… – Виктор схватил ее руку и стал покрывать поцелуями, призывая ее к состраданию. – Оста-а-анься… Я закажу еще шампанского…
      – Хитрец, – покачала головой Тина.
      – Ну что ты хочешь? – Виктор опустился на колено. – Я все для тебя сделаю!
      – Сделаешь? – прищурила глаз Тина.
      – Да! – темные глаза его сверкнули маниакальным блеском. – Говори.
      – Люби меня, – приказала Тина, глядя в его удивленно раскрывшиеся глаза. – Не просто трахай, а люби.
 

 
      Многоэтажный дом еще спал, еще не вещали хорошо поставленными голосами телевизионные ведущие, не пахло свежесваренным кофе, когда под утро в квартиру Давида позвонили. Давид впрыгнул в пижамные брюки, стараясь не разбудить спящую Ладу, и подошел к двери. На мониторе видеосистемы Давид узнал тоненькую фигурку Тины.
      – Тина Андреевна?
      – Да, это я, открывай, Давид.
      Давид пощелкал дверными замками, звякнул цепочкой и открыл дверь. Вместе с Тиной в квартиру вошел мужчина. Вчерашний незнакомец, узнал его Давид. Незнакомец держал Тину за руку и улыбался ей глазами. Именно глазами, присмотрелся Давид, губы незнакомца были сжаты.
      – Давидик, прости нас, мы раненько, но нам срочно надо переговорить с девчонками, – скороговоркой сказала Тина и сбросила туфельки. – Знакомься, Виктор Павлов из Москвы.
      – Давид Коткин, – Давид протянул руку Виктору и всмотрелся в его лицо, "помощник" определил он. – Мы, кажется, виделись на киностудии. Обувь можно не снимать.
      Проходите в столовую. Я умоюсь и сварю вам кофе.
      Давид вошел в свою спальню, присел на край постели и потряс спящую Ладу за плечо.
      – Лада, вставай, Тина Андреевна пришла.
      – Да и черт с ней, – недовольно пробубнила в подушку Лада, – носит ее по ночам…
      – Она не одна, – объявил Давид, сбрасывая пижамные брюки и оставаясь нагишом.
      Он посмотрел на свое поджарое тело в огромных зеркальных дверях шкафа-купе и остался доволен увиденным. Повернулся к широкой кровати, на которой раскинулась, потирая заспанные глаза, самая красивая женщина. Звонко чмокнул ее в горячее бедро и сообщил:
      – Срочный разговор. Надо разбудить Виолетту. Я в душ.
      – О-хо-хо, – пожаловалась на тяжелую жизнь Лада.
      Она опустила ноги на ковер, потянулась, накинула Давидову рубашку и направилась в гостевую спальню будить Виолетту.
      Виктор сидел за большим круглым столом и глядел на Тину. Первые робкие солнечные лучи пробивались сквозь тончайший тюль занавески, и освещали небольшую столовую.
      Утро казалось безмятежным. Тина позволила себе похозяйничать в Давидовой кухне, и раскрыв створки буфета нашла кофе. Потянувшись на цыпочках она вытащила медную турку с длинной деревянной ручкой. Виктор засмотрелся на ее ножки и вспомнил, какие они на ощупь. Гладкие и шелковистые от загара. Вспомнил смешной мизинец на левой ноге, он будто прятался за своими братьями. Яркий лак на правильной формы ноготках, впадинку под коленом, идеальной формы бедра и нежную кожу на их внутренней стороне. Короткий завиток золотистых волос на лобке, на кинопленке он кажется темнее. На кинопленке… ревность ударила Виктора в сердце чем-то острым и тонким, как шило, и повернула его в ране, принеся неизведанную ранее боль.
      Кровь отступила, он побледнел, и пальцы его заледенели, словно вышел Виктор босиком на снег.
      Тина не заметила перемены и беззаботно напевала под нос легкомысленную песенку.
      Она всыпала ароматные зерна в кофемолку, и ее жужжание перекрыло все звуки, проникающие в открытое окно. Бодрый Давид, одетый в светлые брюки и легкую рубашку, пришел Тине на помощь и через несколько минут завтрак был готов. Виктор заметил, что Давид наблюдает за ними, и тут же спросил себя: что является причиной его любопытства? Ревность? Какие у них отношения?
      – Пойду, подгоню этих нерадивых девиц, – сказала Тина и ушла в гостевую спальню.
      Виктор встал из-за стола и подошел к окну. С высоты четырнадцатого этажа открывался вид на потрепанные пятиэтажки, трубу котельной и небольшой лесок с продолговатой поляной.
      – Н-да, – промолвил Виктор.
      – Согласен, – вступил в беседу Давид, – панорама, конечно, оставляет желать лучшего, но в перспективе пятиэтажки будут снесены, планируется создать благоустроенный район с развитой инфраструктурой. Да и природа здесь хорошая, за лесом есть небольшой пруд, летом там можно купаться.
      – Котельную тоже снесут? – спросил равнодушно Виктор.
      – К сожалению, нет, – вздохнул Давид, – экая мерзость, весь вид портит.
      Виктор решил воспользоваться отсутствием девушки и задать несколько вопросов Давиду.
      – Я часто вижу вас с Тиной, вы ее агент?
      – Нет, – покачал головой Давид и расправил угол скатерти. – Я референт главы продюсерского центра.
      – Значит, вы ее приятель? – спросил Виктор.
      – Дядя просил меня заняться организацией досуга Тины Андреевны, – немного смущенно ответил Давид, эта "ответственная миссия" казалось ему несерьезной.
      – Дядя? – удивился Виктор, не видя связи между Тиной и Давидовым дядькой.
      – Роман Израилевич Бернс – мой дядя.
      Виктор даже крякнул от Тинкиной легкомысленности, довериться племяннику Бернса!
      Да он тут же узнает, что рыжая заявилась под утро в компании с мужчиной. Да по ней видно, что она не спала всю ночь! А может не видно? Может заниматься любовью всю ночь для нее привычное дело? Виктора бросило в дрожь. Привела его к племяннику своего любовника! А вдруг у них так принято? Она всех своих любовников приводит к Давиду? Может, и с ним она выделывала все эти штучки, от которых заходилось сердце Павлова?
      – Давид… – решился Виктор. – Можно узнать, досуг Тины, в чем заключается?
      – Первого сентября Тина Андреевна сядет за парту, и ее досуг будет заключаться в приготовлении заданных на дом упражнений, – отрапортовал Давид, сообразивший вдруг, зачем Виктор задает такие вопросы.
      – А-а… – только и смог произнести Виктор. Когда же ему стало не все равно?
      Зачем он мучает себя кадрами из просмотренных в полумраке гостиничного номера фильмов?
      В столовую легким шагом прошла босая Тина, за ней неохотно появилась серьезная Виолетта и, наконец, сопровождаемая внимательным Давидовым взглядом принаряженная Лада.
      – Все в сборе, – объявила Тина,- приступай Павлов.
      – Во-первых, всем доброго утра – Павлов старался быть любезным, – может, сначала выпьем кофе?
      – Гуманно, – проворчала Виолетта, усаживаясь за стол и подвигая к себе кофейную чашку.
      Все разом загалдели, Давид разливал кофе из фарфорового кофейника, Лада ухаживала за сидящим от нее справа Павловым, заглядывая ему в лицо антрацитово-черными глазами. Тина присматривала за ними слева, морщась от Ладкиного кокетства, но, не забывала помогать Давиду. Виолетта наблюдала за суетой напротив, внезапно обнаружив, что у чужака явный интерес к Тине. Теперь Павлов понял, что Тина даром времени не теряла и во время своего отсутствия жестко обработала обеих девиц. Когда завтрак был закончен и посуда убрана, все снова собрались за столом.
      – Мои предложения вам известны, – напомнил присутствующим Павлов. – Хочу сообщить, что не далее, как час назад со мной связался некий майор Федеральной службы безопасности Амбросимов. Он сообщил, что по факту убийства Браско возбуждено уголовное дело, я являюсь свидетелем и должен незамедлительно вернуться в Москву.
      – Что мешает? – попробовала пошутить Виолетта.
      – Мне было предложено, – терпеливо продолжил Павлов, – убедить добровольно вернуться и предстать в качестве свидетелей Ладу Антоновну Кренникову и Виолетту Алексеевну Архипову.
      – Дьявол! – пробурчала Виолетта. – Меня-то собственно за что?
      – Вы, Виолетта, подруга Лады и Маурицио Камилиери, близкого знакомого жертвы – пояснил ей Виктор.
      – Его арестовали?! – подпрыгнула на стуле Виолетта.
      – Я не знаю, – был его ответ.
      Лада начала всхлипывать, чем окончательно вывела из себя Давида.
      – Виктор, хватит запугивать девушек, переходите к вашим предложениям!
      Павлов встал из-за стола и призвал всех к спокойствию:
      – Дорогие дамы, прошу тишины! Давайте разберем ситуацию и придем к окончательному решению. Сегодня вечером мы должны отбыть в столицу.
      – Я к геологам! – категорично заявила взвинченная Виолетта.
      – Да хоть к черту! – тут же накинулась на нее Лада, удерживаемая Давидом – Давид, милый, что со мной будет?
      Давид крепко сжал ее руки и успокаивающе произнес:
      – Дорогая, все будет в порядке. Я буду твоим адвокатом. У меня нет практики, но я кандидат юридических наук, специализируюсь на международном праве.
      – Ей бы помогло уголовное, – Виолета немного сбавила тон, услышав слова Давида.
      Павлов вопросительно посмотрел на молодого человека Давид, все еще поглаживая плечо Лады, ободряюще произнес, обращаясь в основном к Виктору:
      – Ну, в теории я силен. Начнем с того, что определим, в каком процессуальном положении вы находитесь.
      – Нас вызывают как свидетелей, – ответил Виктор.
      – Ясно. Итак, – Давид отошел к окну, взглянул на унылую трубу котельной, и, повернувшись к слушателям, начал "курс ликвидации юридической безграмотности":
      – Свидетель обязан явиться по вызову лица, производящего дознание, причем вызвать свидетеля могут по телефону, лично или через родственников, но… неприятности в случае вашей неявки возникнут лишь, если есть доказательство вручения повестки, то есть если вы расписались в ее получении.
      Слушатели внимательно смотрели за шагающим вдоль окна Давидом и ловили каждое его слово.
      – Ответственность за отказ или уклонение от дачи показаний наступает только за умышленные действия. Другими словами, если вы добросовестно заблуждались относительно каких-то фактов или не получили повестку, то административная ответственность для вас не наступит.
      – Другими словами, – повторила за Давидом вдохновленная Лада, – мы можем не являться пока не получим повестку, а всучить ее нам смогут если нас найдут, а найдут нас, если догонят…
      – А догонят, тогда добавят… – оборвала ее Виолетта. – Не будем же мы век прятаться!
      Давид прервал возникшую словесную перепалку:
      – Внимание! Ваша процессуальная фигура может поменять статус. Вы можете перейти в процессуальное положение подозреваемых, и при вашем обнаружении вас могут задержать по подозрению в преступлении. Понятно?
      Тина ахнула и прикрыла рот ладошкой.
      – То есть посадить в тюрьму? – спросила побледневшая Виолетта.
      – Для начала задержать на сорок восемь часов, – успокоил девушек молодой юрист, – за это время должен быть решен вопрос об аресте или освобождении задержанного.
      Вздох облегчения вырвался у аудитории. Но Давид не дал им расслабиться.
      – Если вас все же арестовали, то не позднее чем через десять суток они обязаны предъявить обвинение, в противном случае мера пресечения отменяется, и подозреваемый обретает процессуальное положение свидетеля. Если же обвинение предъявлено, то подозреваемый становится обвиняемым. Уф…
      – Лихо закручен сюжет… – реплика молчавшего до сих пор Виктора.
      – В любом случае являетесь ли вы свидетелем или подозреваемым у вас есть право не давать показания в отношении себя или близких родственников, – порадовал знанием Давид.
      – Неплохо, а это действительно законно? – спросил Виктор, потерев ладонью проступившую на щеках синеватую щетину.
      – Да, статья пятьдесят один конституции Российской федерации. Хочу напомнить вам, что – Давид сделал трагическую паузу и вновь продолжил, – у обвиняемого самые широкие права, он может вообще не давать показания, может вводить следствие в заблуждение, да просто врать, к тому же имеет право на защиту.
      – Спасибо, что напомнил! – запричитала Лада. – Складывается впечатление, что мы преступники, и не просто, а злостные рецидивисты!
      – Я не хотел никого обидеть… – Давид поднял ладони в защищающемся жесте.
      – Давид, что ты можешь нам посоветовать? – спросила обеспокоенная Виолетта.
      – Разработать версию и держаться ее, что бы ни случилось, – ответил он убежденно.
      – И сегодня же в Москву!
      Виолетта закрыла лицо ладонями, Лада раздраженно смотрела на нее, ожидая реплик вроде "к геологам!". Не дожидаясь всплеска эмоций, Виктор обратился к Давиду:
      – Предлагаю, каждого "свидетеля" инструктировать отдельно. А то две бабы – базар, а три – ярмарка!
      – Но, но! Половой шовинизм! – вступилась за женский пол Тина.
      – Инструктаж проведу я, как юрист, и Виктор, имеющий некоторые преимущества в виде информации о деталях происшествия, которые помогут нам удержать Ладу Антоновну в положении "свидетеля", а то и перевести в ранг "потерпевшего", – уверенно объявил Давид.
      – Потерпевшего? Да как же это? – удивленно спросила заплаканная, но все равно безупречно красивая Виолетта.
      – Потерпевшим признается лицо, которому преступлением нанесен моральный, физический или имущественный вред, – пояснил теоретик права.
      – По нашей версии Лада Антоновна преступления не совершала, – поддержал его Виктор, – но картина зверского убийства, свидетельницей которого она явилась, нанесло ей непоправимый моральный вред.
      – И имущественный, – добавила "жертва".
      – Че-го?! – разом вскричали Виолетта и Тина.
      – Между прочим, платьице, которое мне пришлось выбросить, не в универмаге куплено, а в бутике Вивьен Вествуд! – ввернула откинувшаяся на спинку стула Лада.
      – Ну, ты и зараза, Ладка! – рассмеялась Тина.
      Виктор посмотрел на часы, укоризненно посмотрел на подружек, затем подошел к Давиду и напомнил:
      – Я же говорил, надо с ними беседовать по одному! Эдак до вечера не управимся.
      – Всем оставаться на местах, – громко приказал Давид. – Мы с Виктором отправляемся в гостевую спальню…
      – Да, в гостевую спальню, – подхватил инициативу Виктор, – и через некоторое время будем вызывать вас…
      – Прямо таки сразу и в спальню, Павлов? – привычно пошутила Тина.
      Она не знала, что своими словами вызвала в его памяти отрывки прошедшей ночи, стальные объятья желающие раздавить нежную женскую грудь о выпуклые мышцы и жесткие волоски мужской, жадное обладание подаренного на ночь тела и искривленные в экстазе губы.
      – Кто про что… – буркнула оставшаяся без привычного мужского внимания Виолетта.
      Тина вздохнула украдкой и посмотрела на Павлова. Серьезный, хоть и выбитый из колеи, Виктор оставил реплики без внимания и скомандовал:
      – На это время попрошу соблюдать тишину, не ссориться и не драться! Вам понятно?
      – Понятно, – пожав плечами, ответила Тина.
      – Не глупые вроде… – протянула Лада, кокетливо отбросив на спину тяжелую волну смоляных волос.
      – Вроде… – поддразнила ее Виолетта, и, увидев укоряющий взгляд Давида, произнесла скороговоркой, – молчу, молчу, все понятно.
 

 
      Звонок Бернса возвратил Тину к реальности. Роман Израилевич был обеспокоен, домашний номер Тины не отвечал.
      – Ты где? – строго спросил встревоженный голос Бернса.
      – У Давида, – ответила она, зная, что лучше сказать правду.
      – Перезвоню, – сказал Бернс и отключился.
      "Проверяет, надо предупредить Давида" подумала на бегу Тина. Ничего не объясняя, она вытолкала Давида из гостевой спальной, где они с Виктором беседовали с Ладой, и тут же раздался звонок.
      – Бернс! Выручай! – крикнула она изумленному ее прыткостью Давиду. Давид откашлялся и снял трубку.
      – Роман Израилевич? – ошалело спросил Давид.
      – Давид, объяснись, какого черта делает у тебя Тина в восемь часов утра? – спросил разъяренный, уже накрутивший себя подозрениями Бернс.
      Тина умоляюще сложила ладошки и преданно смотрела на хмурого Давида. Давид снова откашлялся и произнес:
      – Роман Израилевич… я осмелился… – приступ кашля заглушил окончание фразы.
      Тина чувствовала, как взбешен на другом конце телефонного кабеля мучимый ревностью Бернс.
      – Что, черт побери, происходит! Где Тина?! Дай ей сейчас же трубку!
      Давид с виноватым видом сунул трубку в руку Тине.
      – Алло? – как ни в чем ни бывало мурлыкнула в трубку Тина, повернувшись к приунывшему Давиду спиной. – Чего шумите Роман Израилевич? Напугали Давидку до полусмерти.
      – Какого черта он молчит?! – прикрикнул на Тину Бернс.
      – Начертил, Роман Израилевич, черт на черте, а еще верующий человек, – упрекнула его Тина. – Христианин себе такого не позволит.
      – Прости Тиночка, золотце, переволновался я, – хитромудрый Бернс решил, что пора достать пряник, – дома тебя нет, Давид словами поперхнулся, а уж я напредставлял себе черте что…
      – Роман Израилевич, разве сегодня не суббота? – спросила Тина, давая понять диктатору, что она не так уж и проста.
      – Суббота…
      – Так какой уважающий себя иудей в шаббат думает о чем-то кроме бога? – попеняла она ему.
      – Довела меня старика, вот и грешу…
      – Скоры вы сваливать с больной головы на здоровую. Отдыхайте, ни о чем не думайте, – посоветовала Бернсу Тина и выдала ему внезапно пришедшее в голову оправдание. – Я нарочно к Давидке пораньше заявилась, в понедельник мне на занятия, посоветоваться надо, а вы уж и рады стараться, родственника и того подозреваете!
      – Так ведь он молодой, золотце, кровь взыграет и на родного отца не посмотрит, не то что на дядю двоюродного, – начал по обычаю жаловаться на чужую молодость Бернс.
      – Успокойтесь, Давид мальчик правильный, зачем ему такая как я?
      – И то правда, – притворно вздохнул Бернс, стараясь больнее уколоть Тину, – ему моя Розочка уж и невесту присмотрела.
      – Вот и хорошо, – недобро усмехнулась Тина, – давайте прощаться, Розе Исааковне пламенный привет!
      – Тина, золотце, зачем ты так? – заохал Бернс.
      – Как? – надменно спросила Тина.
      – Прощаться! Уж как я соскучился по тебе красавица моя, слов таких нет…- заныл Бернс, вымаливая ласку у Тины.
      – Ладно уж, – пожалела его она.
      – Любишь? – с придыханием спросил Бернс.
      – А то! – бодро ответила Тина.
      – Вот и ладненько, – сказал он напоследок, – не шали.
      Тина отшвырнула трубку, обернулась к Давиду, но вместо него увидела Павлова прислонившегося к косяку витражной двери.
      – Значит, любишь? – хамовато спросил он.
      Тина достала из перламутрово-розовой пачки сигарету закурила.
      – Тебе, Павлов, родители не говорили, что подслушивать некрасиво? – вскинув красиво очерченные брови, спросила она, чувствуя, что назревает скандал.
      – Трубочка фонит, и подслушивать не надо, – с гаденькой, на взгляд Тины, улыбочкой произнес Виктор – Воспитанный молодой человек просто вышел бы из комнаты, – наставительным тоном сказала Тина.
      – А я не воспитанный, – Виктор оттолкнулся от косяка и подошел к девушке, вытащил из ее пальцев сигарету и глубоко затянулся, выпустив дым в лицо Тине. – Опять же на чужих ошибках принято учиться, вот стану старым, заведу себе молодую любовницу, будет мне она сказки рассказывать про любовь, а я возьми да и вспомни, как Тина Андреевна со своим преклонных лет кавалером разговаривала, в любви клялась и это после ночи, проведенной с молодым жеребцом.
      – Эка хватил, жеребцом! Льстишь себе, Павлов, – шла напролом Тина.
      – Скажи еще, что тебе не понравилось, – Виктор улыбался, но на заросших щетиной скулах играли желваки.
      – На троечку, – резанула Тина, понимая, что сжигает мосты, но остановиться не могла.
      – Что ж ты орала на всю гостиницу? – зло спросил Павлов.
      – Угодить тебе хотела, видела, как ты старался, – ехидно ответила Тина.
      – Считай, что угодила, – Виктор протянул руку и потрепал Тину по щеке. – Приятно иметь дело с профессионалом.
      – Милости просим, – оттолкнула его Тина. – В любое время.
      – Я, пожалуй, обойдусь, – он зло ухмыльнулся и удалился в гостевую спальню. Тина посмотрела ему вслед, на его немного сгорбившиеся плечи, словно легла на них тяжелая ноша.
      – Тина Андреевна, вы в праве сказать, что это не мое дело, но я считаю, что ваша размолвка с Павловым негативно влияет на отношения… в общем на наши отношения, внутри коллектива, так сказать.
      Давид был настроен весьма решительно, еще бы ему придется остаться в Ангельске – нельзя бросить работу, требуется разрешение Бернса – и тут… какая собака укусила Тину, а может Павлова, не разобрать неопытному в любовных интригах Давиду. А делать что-то надо…
      – Оставь Давид, – Тина сидела над очередной чашкой кофе. Нервничая, она поглощала его литрами, но эта чашка была явно лишней, так и стояла, оставаясь нетронутой.
      – Хотите, я поговорю с ним? – предложил Давид, сам не понимая, как можно начать такой разговор. – Он собирается вернуться в гостиницу…
      – В гостиницу, говоришь, – отстраненно, как эхо повторила Тина.
      – Хотите? Я могу.
      – Нет, нет. Спасибо…
      Ладкина голова показалась в щели приоткрытой двери, затем дверь распахнулась и Тина увидела Павлова, разговаривающего в холле с Виолеттой. Он прощался, улыбался Виолетте, но, почувствовав Тинкин взгляд, повернулся спиной.
      "Хочешь, не хочешь, а вежливость обязывает…" подумала Тина и, нехотя вышла в холл. Ее встретил сердитый взгляд и натянутая улыбка Павлова. Давид и девушки попытались разрядить накаленную обстановку:
      – Ну, во всем надо искать хорошее, если бы не случай, вы Виктор никогда бы не посетили наш провинциальный городок, – это Давид.
      – Скромничаете, провинция провинции рознь, мне ваш город понравился, – раскланивался в ответ Павлов.
      – Чем может прельстить москвича наше захолустье? – поторопилась вставить слово Лада.
      – Люди здесь хорошие, и девушки очень красивые, – сопровождалось целованием дамских ручек, не Тины, конечно. – Ну что ж, до завтра. Давид, я надеюсь, вы проследите за сборами, повторюсь, ничего лишнего.
      – Несомненно, – Давид пожал протянутую Виктором руку.
      Тина стояла рядом, толчок в спину заставил ее протянуть руку для прощания.
      Пожатие вышло неприязненным, каким-то брезгливым, поспешным, и Тина, не дожидаясь ухода Павлова, вернулась в столовую и села к давно остывшей чашке кофе.
      Прикурила сигарету, закрыла глаза ладонью и тихо заплакала. Они все не кончались, ее горькие слезы, открыл и тут же закрыл дверь Давид, вслед за ним появилась Лада, посидела рядом молча, но долго не выдержала:
      – Ну и дура ты, Тинка, да если он тебе нужен, так иди за ним! Гостиницу его знаешь?
      – Знааюю…
      – Чего сидишь? Собирайся!
      – А если он меня выгонит? – сквозь слезы спросила Тина.
      – Если, если… Вот если не пойдешь, то тогда точно не узнаешь, выгонит или нет.
      Топай! Расселась, видите ли, слезы льет…
      – Ты, правда, так считаешь?
      – Правда, правда. Хочешь, Ветку спросим?
      – Ой, не надо, похоже на консилиум! Я и впрямь пойду. Нет, правда, пойду. Вот кофе выпью и пойду.
      – Проваливай без кофе. А то еще передумаешь, с тебя станется, артистка.
      Он снова мучил себя. Смотрел на нее, ненавидел, смертельно желал, ненавидел себя за свою слабость, выдернул телевизионный шнур из розетки, побросал вещи в сумку, снова заказал фильм. Купил бутылку водки, пил без закуски, и смотрел на нее, бесстыжую. Посреди кинооргии раздался стук в дверь. Виктор сделал тише звук и крикнул, думая, что это горничная:
      – Убираться не надо!
      Стук раздался снова, он был настойчив, Павлову стало ясно, что кто бы то ни был по ту сторону двери, он не уйдет. Виктор чертыхнулся и пошел открывать. На пороге стояла Тина. Она растерянно посмотрела на полураздетого, в футболке и трусах, мужчину, уловила запах алкоголя и строго спросила:
      – Войти можно?
      Павлов тоже растерялся, потом обрадовался, что догадался выключить телевизор, пригласительно кивнул, и, не торопясь, пошел надевать брюки. Она взглянула на беспорядок в номере, собранную сумку и недопитую бутылку.
      – Чем занимался?
      – Лучше тебе не знать.
      – Настолько отвратительно?
      – Эт, ты правильно сказала, – согласился Виктор.
      – Пьянство в одно горло, да еще и без закуски…
      – Нет, дорогая, не угадала. Отвратительно то, что я сейчас смотрел по гостиничной развлекательной программе…
      – А-а, и как это отвратительно называлось?
      – Что-то на мотив "Барышни-крестьянки"…
      – "Барышни-лесбиянки", не бог весть что… Больше нечего было посмотреть?
      Новости, к примеру.
      Павлов смотрел на нее из-под хмурых бровей, злился, но не мог допустить, чтобы она развернулась и ушла. Удержать любой ценой.
      – Водки хочешь? – спросил он, разглядывая гостиничный стакан, стенки которого сохранили отпечатки пальцев предыдущего постояльца.
      – Белоснежкой прикидываться не буду. Водка, так водка, – ответила Тина, ради того чтобы перевести разговор в другое русло можно пожертвовать и вкусовыми предпочтениями. Ну не нравилась Тине водка, и все тут.
      Павлов все же вымыл стакан, вытер полотенцем, налил водки.
      – Без парика и очков. Что так?
      – Так белый день. Даже если и зашла к знакомому, что… напрягает?
      – Да так, главное чтобы гости не пожаловали, – усмехнулся Виктор.
      – Не пожалуют. За что выпьем? – спросила Тина, устраиваясь на диванчике.
      – За то, чтобы мне никогда больше не довелось увидеть фильма с твоим участием.
      Вот за это я хочу выпить.
      – Не понимаю, тебя силком заставляли смотреть? – временами он бесил ее, трудно было сдержаться.
      – Молчи.
      Тина замолчала, не ослушалась, залпом выпила водку.
      Павлов впился в ее губы, пахнущие почему-то клубникой, долго с нежностью целовал их.
      – Ох, Павлов, что ты делаешь со мной… – пролепетала разомлевшая от поцелуев Тина.
      – Назови меня по имени, – попросил неожиданно Павлов.
      – Витя… Витенька…
      – Вот так-то лучше, малышка, – улыбнулся Павлов, сдирая с Тины модные джинсы, – вот так-то лучше.
      "Были сборы недолги, от Урала до Волги…" вот, дьявол, застряла в мозгу революционная песенка, и где только она подцепила такую древность! Виолетта тащила к Павловскому "Лэнд Роверу" наполовину опустевшие сумки, было принято разумное решение не таскать с собой шубки и всякую мелочь, казавшуюся нужной тогда, в той еще жизни в Москве. Тина обещала позаботиться об их тряпочках…
      Тина, кстати. Что-то происходит между ней и этим Павловым. Виолетта на ее месте не слишком бы доверялась такому типу. Он нарочито груб с Тинкой, хотя еще вчера утром Виолетта могла поклясться, что он без ума от ее прелестей, а потом между ними словно кошка пробежала! И случилось это, скорее всего тогда, когда Тинка, как угорелая прибежала за Давидом, и за ними тут же потянулся Павлов, оставив одних недоумевающую Ладу и рассерженную Виолетту. Неплохая машина у Павлова, видимо, хорошо зарабатывал у итальянцев. Помощник Браско! Маурицио рассказывал Виолетте, что Браско не тот, кем кажется с первого взгляда, этакий старичок-добрячок, напротив, в его руках сосредоточены все связи Москвы с Апеннинским полуостровом.
      Если Павлов и впрямь является помощником Браско, то он совсем не тот качок-добрячок, каким представляется Тинке, да и Ладке тоже. Эта, доставшаяся ей случайно, информация не давала возможности безоговорочно доверять Павлову.
      Виолетта сбросила сумки у колес "Лэнд Ровера" и, опершись на его капот, вновь предалась своим мыслям. Маурицио! Интересно, как поживает ее любовничек?
      Вспоминает ли о ней? Каким образом он оказался замешан в эту интригу? Неужели его могли арестовать? В ней проснулась жалость к невинно обвиненному, затем стали вспоминаться моменты их близости, его неторопливые ласки, желание доставить ей удовольствие и неожиданно привкус своего сока на припавших к ее губам губах Маурицио. Дьявол! Негативные впечатления Виолетта сознательно отгоняла, да и были ли они негативными? Не относилась ли она предвзято к своему любовнику только потому, что не любила? Не любила, что есть, то есть. Свидятся ли они? Раз ее приглашают, как подругу не только Лады, но и Маурицио, то, скорее всего, они скоро скажут друг другу "Здравствуй!".
      Из подъезда шумно вывалилась компания молодых людей, праздновавших какое-то торжество. Они прогрохотали ботинками по невысокой подъездной лестнице и, остановившись около Виолетты, стали громко принуждать неизвестного "Василия", не отрываться от коллектива и пьяно спрашивали его "ты че, Вась, не русский, что ли?".
      Виолетта взглянула на окна Давидовой квартиры: "что так долго?", и ее взгляд заметил юношу, из вышеописанной компании, с интересом рассматривавшего Виолетту.
      – Красивая… – протянул молодой человек, будто удивляясь, как в такой глуши оказалась эта жар-птица.
      Привыкшая к поклонению, Виолетта решила воспользоваться моментом, и как можно ласковее улыбнулась к почитателю женской красоты.
      – Слушай, у тебя есть минутка?
      Юношу взяла оторопь, он и представить себе не мог, что такая красавица сама обратится к нему!
      – Э…
      – Как зовут тебя, парень?
      – Аркадий.
      – Аркадий, очень красиво. Аркадий, не могли бы вы сделать мне одолжение? Я тут, видите ли, сумки караулю, – сказала Виолетта и для наглядности пнула одну из них.
      – Не посторожите минуточку, я сбегаю своих товарищей подгоню?
      – Посторожу, – только и смог промямлить юноша, переживая самый большой, в своей еще не длинной жизни, облом.
      – Я, честно, на минуточку! Спасибо большое! – крикнула Виолетта, вбегая в подъезд.
      Парень внимательно проследил за ее исчезновением и сделал знак своим собутыльникам. Выпившая компания расположилась у "Лэнд Ровера" и загородила обзор охранникам, курящим около своей будки. Они не сразу обратили внимание на то, что компания переместилась к дорогой машине, но через минуту все же окликнули их.
      – Эй, студенты, кончай гулять. Пора по домам, и нечего тереться около чужой машины, если что, то не расплатитесь!
      – А мы и не тремся, нас хозяйка сумки просила посторожить, – ответил юноша.
      – Сумки мы сами посторожим, а вы идите, как бы жильцы жаловаться не начали, шумные вы больно.
      – Сторожите, раз вам охота, – согласился юноша и, махнув рукой своим товарищам, неожиданно трезвым голосом скомандовал. – Уходим.
      Компания покинула охраняемую территорию и двинулась дальше, к пустырю. Охранники проводили их глазами и прошли в будку. Одинокий "Лэнд Ровер", с брошенными сумками, остался сиротливо стоять во дворе.
 

 
      Услышав о взрыве в утренних новостях, он сделал звук на полную громкость, разглядел искореженный "Лэнд Ровер" вытащенный на обочину и какие-то вещи, разбросанные на дорожном полотне. Голос диктора сообщил, что один из пассажиров взорванного автомобиля остался жив. Он покачал головой – что поделать стечение обстоятельств! Он позволил им насладиться шестичасовой прогулкой, он щедр, не его вина, что судьба подкорректировала его план.
      Давид открыл газету трясущимися руками, он до сих пор не мог поверить в то, что случилось. В новостях по телевизору не говорят ничего толком! Кто из пассажиров остался жив? Подробности обещали в центральной ангельской газете. В домашних тапочках и рубашке, которая служила Ладе халатиком, он сбегал к киоску печати.
      Киоскерша покосилась на его небрежный вид и хмуро подала газету. Обратную дорогу он проделал в два раза быстрее. В лифте не удержался и развернул газету, но впопыхах не смог найти материал об аварии на автотрассе. Вошел в квартиру бросил ключи на консоль, и прошел в кухню. Он пробегал глазами газетные строчки, наконец! На второй странице нашел небольшую заметку:
      Взрыв на трассе Москва – Ангельск!
      Взрыв мощностью 100 грамм в тротиловом эквиваленте прогремел вчера на 506 км федеральной трассы Москва-Архангельск. В направлении Москвы двигался автомобиль марки "Лэнд Ровер Дискавери", как выяснилось позднее, из источников МВД, к днищу автомобиля была прикреплена пластиковая бомба с таймером взрывного устройства.
      Кроме водителя в автомобиле находились два пассажира-женщины. Одна из них находится в реанимации Ельской городской больницы с травмой головы и переломами ног, ее выбросило ударной волной через лобовое стекло автомобиля. Сам водитель и одна из пассажирок скончались от травм на месте происшествия. Дорожное полотно отрезка 506 км федеральной трассы имеет значительные повреждения и частично закрыто для движения.
      Состояние федеральной трассы Москва – Ангельск находится в критическом состоянии.
      Об этом заявил заместитель главы администрации Ангельской области по вопросам экономического развития и финансам Егор Крапивин. По его словам, 494 км из 569 федеральной трассы "Москва – Ангельск" не соответствует стандартам прочности. На трассе не хватает 1000 дорожных знаков и 7 км барьерных ограждений. Кроме того, подавляющее большинство дорожных аварий области происходит именно на этой трассе, и не в последнюю очередь из-за плохого содержания дорожного полотна.
      Потемнело в глазах, из памяти вплыла картинка: улыбающаяся Лада на заднем сиденье шикарного Павловского "Лэнд Ровера". Если пассажирка вылетела через лобовое стекло, то она сидела на переднем сиденье, значит, жива Виолетта, не Лада. Давид бестолково уставился на расплывшиеся от набежавших слез строчки.
      Может, он пропустил что-то важное и от этого важного изменится смысл газетной заметки? Но, увы! Ничего не менялось, как можно изменить смерть? Теперь Давид горько пожалел, что остался в Ангельске и не поехал вместе с Ладой, лучше бы он лежал на холодном металлическом столе городского морга. Испугался Бернса, который не одобрит внезапное исчезновение референта. Да и Тина Андреевна согласилась, что отпроситься у босса надо. Тина! Знает ли она? Господи, надо срочно позвонить ей! Немного отпустило, рука судьбы разжала пальцы на Давидовом сердце, они с Тиной друзья по несчастью, есть кому излить свое горе, поплакаться в жилетку. Тина Андреевна любила своих подруг, да и Павлов, судя по всему, был ей не безразличен. Давид набрал номер Тины. Ее мобильный долго не отвечал.
      – Она же на съемках! – хлопнул себя по лбу Давид, быстро собрался и, схватив ключи от машины, выбежал из квартиры.
      Садиться за руль в таком состоянии было полным сумасшествием, он был опасен на дороге и вполне мог присоединиться к своей возлюбленной, но сейчас перед Давидом стояла цель – как можно быстрей переговорить с Тиной. В первые минуты от боли он ничего не ощущал кроме своей утраты, но теперь, он был полон решимости выяснить, какого черта и кому понадобилось взрывать автомобиль с мирными гражданами? Давид взял себя в руки, нельзя показать Бернсу, в каком он состоянии, ведь любовные приключения Давида ему не известны, как неизвестна и его помощь подругам Тины Андреевны и ее интрижка с Павловым. Пусть и останется неизвестным. Они с Тиной поговорят с глазу на глаз. Интересно где сейчас Бернс? На съемочной площадке или в офисе?
      Тина заканчивала съемки сцены, когда Давид появился на съемочной площадке. Федор Клюкин, не отрываясь от монитора, приветственно поднял руку. Директор картины испуганно закивал, решил видно, что Давида прислал Бернс распекать их за какую-нибудь ерунду, в виде превышения нормы отпущенного целлулоидного материала гением отечественного порно. Давид притаился за спинками кресел у монитора, сжимая в руке утреннюю газету, и не подавал признаков жизни. О нем тут же забыли. Наконец Федерико остановил съемки. Ассистентка накидывала на Тину халат, когда, путаясь в кабелях и наталкиваясь на декорации, к ней поспешил Давид.
      – Ну и видок у тебя! – воскликнула Тина и тут же спросила. – Случилось что-нибудь?
      Давид взглянул на себя. Не брит, растрепан, рубашка пахнет духами Лады…
      – Давид, ты в домашних тапочках! – трясла его за плечи Тина. – Что стряслось?
      Говори!!!
      – Где Бернс? – озираясь, проговорил Давид, ослепленный софитами.
      – Его здесь нет. Да что случилось-то?!
      – Ты когда заканчиваешь съемки? – спросил опрокинутый ее напором Давид.
      – Давид, говори! – крикнула Тина.
      – Тина, в этой газете на второй странице, – он протянул ей смятую газету, – пожалуйста, прочти, но только после съемок!
      – Дай сюда! – Тина попыталась схватить газету, но Давид, одумавшись, быстро спрятал ее за спину.
      – Нет, это было ошибкой, я подожду тебя, а потом мы вместе…
      Давид отступал от взбешенной и напирающей на него Тины.
      – Идиот, неужели ты думаешь, что теперь я смогу сниматься? Дай сюда!
      Директор картины подошел к Тине, и заискивающе улыбаясь, но потом все более удивленно, видно рассмотрел Давидовы тапочки, произнес:
      – Тина Андреевна, мы начинаем.
      Давид рванул в темноту, за перегородку, крикнув Тине:
      – Я подожду вас!
      Злая и встревоженная Тина окинула площадку и директора картины ненавидящим взглядом и крикнула в темноту:
      – Федор, ты слышишь меня? На сегодня съемки закончены!
      Директор картины подпрыгнул на месте.
      – Как закончены, Тина Андреевна?! – заверещал он.
      – А вот так! – топнула ногой Тина.
      – Федор Иванович, да что ж это такое! Да нас Бернс живьем съест! – кипятился директор картины, перелетая как бабочки МММ из света софит, где стояла Тина, в тень, где за перегородкой восседал режиссер.
      – Тина, а что собственно произошло? – спросил Федерико, которому не нравилось работать в воскресенье, и он был рад отложить съемки.
      – У меня возникли непредвиденные обстоятельства, – неожиданно спокойно объяснила Тина.
      – Вы нас без ножа режете, Тина Андреевна, – чуть не плача взывал к ней директор.
      – Роман Израилевич будет недоволен, ведь оплачено, а два часа съемок пропадут!
      Деньги киностудия не вернет, Бернс меня снимет, ведь вы же знаете его присказку: если вы не умеете снимать кино, то я сниму вас.
      – За два часа снимете сцены без моего участия, – Тина вскинула брови, будто говоря "какие мелочи".
      – Так актеров еще надо вызвонить, да пока приедут, все два часа и пройдут! – жалобно ныл директор. Тине надоело препираться, ее ждал Давид.
      – Все, не обсуждается! – твердо сказала она и удалилась в свою гримерную.
      Давид согбенно сидел на небольшом пуфике в гримерной Тины Андреевны. Газета торчала в его намертво сцепленных ладонях. Она вошла вместе с ассистенткой, скинула халат и обнаженная прошла в душ, крикнув ему на ходу:
      – Пять минут!
      Давид вскинул голову, и услышал захлопнувшуюся дверь ванной комнаты.
      – А…да…
      Ассистентка отнесла Тине махровое полотенце и удалилась.
      – Соберись, ты на себя не похож, – строго сказала появившаяся спустя несколько минут Тина.
      Давид вздрогнул.
      – Да, конечно. Прости. Там на второй странице. Прочитай. Нам надо срочно ехать.
      Нам надо…
      Тина села, развернула газету и увидела заголовок. Взрыв… Боже мой! Девчонки!
      Павлов! Газетный листок выпал из рук, она подобрала его с рыжего ламината гримерной, прочитала снова. Так они и сидели. Некоторое время молча, не зная, что сказать друг другу. Первой очнулась Тина.
      – Брось раскачиваться, как вдова на поминках! Их кто-то убил, и мы с тобой обязаны узнать кто! Одна лишь эта мысль выводит меня из ступора. Мы найдем этого человека или эту организацию или… Мы найдем, не можем не найти, кому могут помешать две девчонки? А может это из-за Павлова? Все равно, и за Павлова отомстим!
      – Тина, опомнись! Первым делом надо подумать о похоронах! О живой Виолетте!
      – Да, да, ты прав, Ветку надо допросить, может быть, она сможет пролить свет на это дело.
      – Месть блюдо холодное. Сейчас мы не в силах правильно соображать. Сначала отдадим долги мертвым. Я позвоню в прокуратуру, попробую связаться с теми, кто в Москве вел дело, в которое замешана Лада, я не хочу, что бы в газетах трепали ее доброе имя. Дело надо закрыть.
      – Давид, я так благодарна тебе, ты поступаешь, как мужчина. Ладушка смотрит на нас с небес…
      – Не надо, Тина, иначе я не справлюсь с собой. Звони ее родителям, скажи, что мы готовы на любую помощь. Финансовую часть я возьму на себя.
      Давид произнес слова Бернса, и интонацией и выражением лица сейчас он напоминал своего дядю, как будто был не его племянником, а сыном. Тина вздрогнула. На какое-то мгновение она подумала, так ли она права, что безоговорочно доверяет Давиду? Кровь не водица. Одернула себя, сумасшедшая, это Давид, мальчик, испытывающий такое же горе, а родство… бог с ним, с родством! Но напомнить о вездесущем и всесильном Бернсе решилась:
      – Как мы объясним свою заинтересованность Роману Израилевичу? – осторожно спросила она.
      – Погибла твоя подруга, – с трудом произнес Давид, но Тина видела, какие перемены в нем происходят, он становится жестче, решительней, безжалостней. – Мое участие – твоя просьба. Если будет чинить препятствия, попробуем другие меры.
      Одевайся. Мы уходим.
      Тина послушно ушла за ширму.
      В это время в столице узнали новость о случившемся на трассе Москва-Ангельск.
      Ожидали приезда Павлова и вот тебе раз! Следствие заходит в тупик. Кто может ответить на вопросы? Придется привлекать косвенных свидетелей, хоть и так ясно, что на их показаниях версии не выстроишь, а что делать? Амбросимов и Наумов после новостей из Ангельска и Ельской городской больницы сделали несколько запросов и, наконец, получили разрешение вызвать на допрос гражданина итальянской республики Маурицио Камилиери.
      – Слышь, Леха, не все так плохо, – пропел Амбросимов, – только что разговаривал с Ангельском! Кренникова наняла адвоката, к тому же успела ввести его в курс дела. Само собой ни видео, ни аудио записей он не делал, но все равно, лучше, чем ничего!
      – Сам знаешь, что это за публика – адвокаты.
      – Выбирать не приходиться. Давид Коткин прибудет к нам после похорон Кренниковой.
      – Что Коткин, что Шлиссельбаум, что Роземблюм, что Резник. Иного не ждали. Когда похороны?
      – В четверг, четвертого сентября, – наморщив лоб, ответил Амбросимов.
      – Подождем.
      – А пока, мой друг, вернемся к нашим… итальянцам. Маурицио Камилиери.
      – Что за имя? – хмыкнул Наумов. – Как будто карамельку во рту гоняешь! Ка-ми-ли-ери.
      Маурицио. Ну и имечко у мужика, прямо Маруся Карамелькина какая-то.
      – Ладно, ладно не будем усложнять российско-итальянские отношения.
      – Слышь, а не итальяшки ли Павлова бомбанули? – выдвинул предположение Наумов. – А ведь было за что, много знал майор, десять лет работал на Браско. Мафия!
      – Версия имеет право на жизнь, – подтвердил Амбросимов. – Но стоит учесть, что в машине Павлова находились женщины, бывшие в недавнем прошлом любовницами итальянцев, к тому же, одна из них, ныне покойная, замешана в убийстве их соотечественника. Помнишь Санта-Барбару?
      – Так и знал, что без баб не обойдемся.
      – В Ельской больнице та, что была любовницей Камилиери, так что есть возможность поторговаться.
      – Если она его еще интересует, – хмыкнул Алексей. – Девок в Москве много.
      – Согласен. Но к Браско он приходил искать свою, а не снимать другую.
      – Идеализируешь.
      – Ладно, завтра кое-что проясниться, – Николай протянул для прощания руку.
      – Тогда, до завтра, – пожал руку Наумов.
 

 
      Последнее время неприятности преследовали Маурицио Камилиери. Его наиприятнейшее пребывание в Москве было прервано исчезновением Виолетты (пробовал итальянец завести новую интрижку, но в сравнении с ней любая девушка проигрывала), смертью Браско, а теперь еще и известием о его скором возвращении в Милан. Конечно не завтра, а через три месяца. И вот вчера получил вызов в полицию. Неприятно, да и сослуживцы косятся, что натворил добропорядочный с виду Камилиери? Все это связано с убийством Ризио. Знал, конечно, знал Маурицио, что Джованни балует с наркотиками, но как можно было ожидать от Браско, что труп Джованни найдется в его холодильнике? Теперь объясняйся с русскими!
      Так думал Маурицио Камилиери сидя за рулем своего автомобиля по дороге на улицу Малую Лубянку. Припарковаться рядом со зданием не получилось – стоянки только для служебного транспорта. Пришлось сделать круг по Лубянской площади, вокруг клумбы разбитой на месте памятника Дзержинскому. Наконец-то припарковавшись, Маурицио вошел в парадное одного из зданий Федеральной службы безопасности. На входе предъявил повестку, сердитому неизвестно на кого, молодому человеку в погонах. Офицер посмотрел на бланк и вписанный от руки текст, потребовал удостоверение личности. Маурицио протянул ему свой паспорт. Повертев его немного в руках, офицер вернул документ, козырнул и указал Маурицио на лифт.
      – Четвертый этаж.
      Маурицио вошел в лифт. Он бывал по делам в различных московских учреждениях, и всегда удивлялся, зачем в советской России делали такие похожие на гробы, лифты.
      Искомый кабинет нашелся быстро, возле него находилась площадка для курения, где было многолюдно, и дым, на манер утреннего тумана, окутывал головы курящих, оставляя видными только разных фасонов брюки.
      – Входите, – откликнулись на деликатный стук в дверь.
      Высокий мужчина встал из-за стола навстречу входящему.
      – А, господин Камилиери! Добро пожаловать! Меня зовут Николай Амбросимов.
      Маурицио, на секунду засомневался, будет ли удобно рукопожатие, но рука по привычке протянулась на встречу. Амбросимов пожал руку итальянца.
      – Прошу садиться, вот сюда, пожалуйста, – гостеприимно начал он, предлагая Камилиери удобное кресло, и объявил. – Беседа наша будет происходить в присутствии вашего адвоката и переводчика, во избежание недоразумений и расхождения толкований. Или вы считаете, что справитесь сами?
      – Нет, – ответил Маурицио. – Я плехо говорю по-рюсски. Адвокат будет.
      – Ну, и ладненько. Хотите кофе, чаю?
      – Нет, спасибо.
      – Ну и ладненько.
      – Ляд-не-ко. Это что?
      – Это значит хорошо.
      – Корошо. Я знаю корошо.
      – Ну и хорошо, – открылась дверь, и в комнату вошли трое мужчин, Амбросимов представил и их. – Алексей Наумов, и наш переводчик Михаил Громов, прошу любить и жаловать.
      – Флавио Клементи – адвокат.
      Мужчины обменялись рукопожатиями и заняли свои места. Амбросимов за столом, Наумов у окна, опершись на подоконник, переводчик и адвокат рядом с креслом Маурицио.
      – Итак, начнем, – Амбросимов кивнул переводчику и тот приглушенным голосом стал переводить фразы итальянцу. – Вы, я думаю, догадываетесь, с какой целью мы пригласили вас сюда?
      – В повестке указано, что по делу об убийстве Джованни Ризио, – через переводчика ответил Маурицио.
      – Вот и расскажите следствию, в каких отношениях вы состояли с убитым, – вступил Наумов. Адвокат сделал знак Маурицио, что он может неотвечать, но Камилиери выбрал другую тактику.
      – Мы мало знакомы, но здесь в Москве нас связывали дружеские отношения.
      – Вы бывали у него дома, то есть в квартире, которую он занимал? – снова Амбросимов.
      – Нет. И Джованни не был у меня в гостинице, – просто отвечал Маурицио. – Я приехал недавно, а Джованни работал в Москве почти год, он хорошо говорил по-русски, знал город, иногда мы вместе ужинали.
      – Это вы познакомили Джованни с Ладой Кренниковой? – спросил Наумов, с равнодушным видом рассматривал шикарные туфли итальянца.
      Камилиери явно игнорировал советы своего адвоката.
      – Моя подруга. Они из одного города, дружили с детства, так мне рассказывала Виолетта.
      – А с Виолеттой Архиповой вы, где познакомились? В Италии?
      – Нет. Мы летели в Москву одним рейсом, и познакомились случайно, уже в Шереметьево. Обменялись визитками.
      – И, как я понимаю, продолжили знакомство? – двусмысленно улыбаясь, то ли спросил, то ли констатировал факт Наумов.
      Адвокат рассерженно отчитывал Маурицио по-итальянски.
      – Да, я позвонил ей и пригласил на ужин, – подтвердил Маурицио, как само собой разумеющееся.
      – У вас были близкие отношения? – взял допрос в свои руки Амбросимов.
      – Да. Были.
      Адвокат закатил глаза и закрыл свой портфель.
      – Когда вы познакомились с Ладой Кренниковой?
      – Даты я не помню, но приблизительно около месяца после моего приезда в Москву.
      Виолетта сказала, что ее подруга нуждается в отдыхе, и спросила, не смогу ли я устроить свидание на четверых.
      – Вам не показалось, что она это сделала специально, что бы познакомить Кренникову с Джованни Ризио?
      Наумов было дернулся спросить, но Амбросимов осадил его взглядом.
      – Нет, Виолетта не знала, кого я приведу на свидание.
      – Считаете, это была случайность?
      – Считаю.
      – Хорошо. Вы еще устраивали свидания на четверых?
      Адвокат многозначительно кашлянул.
      – Нет, Джованни считал, что Виолетта девушка строгих правил, и приглашал Ладу на свидания сам. Они любили посещать клубы, ну и конечно, "Джоконду".
      – А вы часто бывали в "Джоконде"?
      – Да. Мне и Виолетте нравилось ужинать там. Прекрасная атмосфера, замечательная кухня, да и Браско относился ко мне очень дружелюбно.
      – Какого рода отношения связывали вас с Браско?
      – Я очень уважал Джеронимо. Он всегда помогал мне дельным советом, у него были хорошие связи, он предлагал мне свою помощь. Кстати, он не одобрял моей дружбы с Джованни.
      – У него были натянутые отношения с Ризио?
      Адвокат вытаращил глаза, умоляя Маурицио помалкивать и быть осторожным.
      – Браско предупредил меня, что Джованни приторговывает наркотиками.
      – Вы сами были свидетелем, как Ризио приобретал, продавал или употреблял наркотики?
      – Нет, никогда.
      – Вы поверили Браско? – снова бросил реплику Наумов.
      – Как можно не поверить Браско? – удивился Маурицио. – Джеронимо знал все про всех, кто чего стоит.
      – И вы ограничили свой контакт с Ризио? – Амбросимов посчитал, что лучше вести допрос одному и знаком попросил Наумова не вмешиваться.
      – Мы и так встречались не часто, с тех пор, как он познакомился с Ладой.
      – Чем закончились ваши взаимоотношения с Архиповой?
      – С кем? – переспросил Маурицио.
      – С Виолеттой Архиповой?
      – Извините, я не привык к ее фамилии. Это неприятно для меня,…как мужчины, – сбился Маурицио, но продолжил, – но я скажу, она бросила меня.
      – Бросила? – уточнил Амбросимов.
      – Ну, если женщина не отзывается на звонки, не открывает дверь, значит, она бросила меня.
      – Вы звонили ей? Приезжали на ее квартиру?
      – Да. Я даже ходил к Браско, спросить, не знает ли он причин ее отсутствия.
      – Поясните, – попросил Амбросимов.
      – Вечер четырнадцатого августа я и Виолетта провели вместе, – начал рассказывать Маурицио. – Из моего отеля мы вышли около одиннадцати часов вечера. Я проводил Виолетту до квартиры, и даже зашел на чашку кофе. Насколько мне известно от сеньора Браско, Джованни и Лада в тот вечер ужинали в "Джоконде". Поздно ночью, нет, простите, уже ранним утром ко мне в номер позвонил незнакомец и от лица Браско просил у меня номер телефона квартиры, где проживали Лада и Виолетта.
      Поскольку незнакомец не раз упомянул имя сеньора Браско, номер я дал. С тех пор никаких вестей от моей девушки я не получал. Если она меня не бросила, то хоть позвонила бы.
      – И вы ходили к Браско узнать, кто звонил вам ранним утром?
      – И это тоже, – сказал Маурицио. – Но меня интересовала Виолетта. Я сразу подумал, что исчезновение Джованни, Лады и Виолетты, как-то связано между собой.
      – Мне интересно, что вы подумали, когда узнали, что труп Джованни Ризио хранился в морозильной установке господина Браско? – спросил Амбросимов с интересом наблюдая за реакцией итальянца.
      Адвокат больше не пытался остановить Маурицио, и делал вид, что ему все равно то, что он скажет.
      – Я был в шоке, – честно ответил Камилиери.
      – Что ж, спасибо вам, синьор Камилиери, – Амбросимов встал из-за стола и попрощался с итальянцем, остальные мужчины последовали его примеру, – наше сотрудничество было плодотворным, но разрешите нам еще раз побеспокоить вас, если в этом деле возникнут какие-нибудь вопросы.
      – Да, пожалуйста, – не возразил Маурицио, открывая дверь кабинета.
      – Камилиери! – окликнул его Наумов.
      – Да? – откликнулся тот.
      – Вас еще интересует Виолетта Архипова?
      – В каком смысле? – удивленно вскинул глаза итальянец.
      – Вы хотели бы знать, где она находится сейчас? – спросил Наумов.
      – Где она? – Маурицио рванул навстречу Наумову, и чуть ли не схватил того за грудки. Адвокат вцепился в рукав итальянца пытаясь оградить от решительных действий.
      – Да, тише ты, – осадил его Алексей. – Город Ельск, ангельской области, городская больница.
      – Что с ней?! – в глазах итальянца застыла тревога и боязнь услышать плохую весть.
      – Взрывное устройство в автомобиле, – ответил Николай, дружески похлопывая по плечу помертвевшего итальянца. – Ее выбросило взрывной волной. Через лобовое стекло.
      Маурицио покивал, давая понять Амбросимову, что с ним все в порядке, и вышел из кабинета, даже не закрыв за собой дверь. Наумов выглянул вслед, посмотреть, как Маурицио идет по коридору к лифтам и, закрывая дверь, сказал:
      – Взрывчик-то не Камилиери устроил, вишь, как побежал, на подогнутых. Или он большой артист. Замажем, что он рванул в Ельск?
      – Нет, Леха, мазать не будем, потому как у тебя нет времени, ты бежишь в семерку и выписываешь задание на наружное наблюдение за нашим Ромео.
      В продюсерском центре "Венус" творилось что-то невообразимое. Из кабинета Бернса доносились крики, весьма напоминающие крики о помощи. Роман Израилевич был вне себя, все доводы Федерико, Михалыча – директора картины несчастливой порно версии "Войны и мира", отмел как непрофессионализм, и кричал и охал и стенал.
      Лишь Тина, виновная в срыве съемок, тихо сидела на утлом диванчике, на котором она когда-то потеряла девственность, уступив горячему, но слишком короткому взрыву похоти продюсера.
      – Ну, что ты молчишь, Тина! – умаявшись пороть своих подданных, обратил на нее внимание Бернс.
      – Отпустите их, Роман Израилевич, ведь знаете, что не виноваты!
      – Так уж и не виноваты?
      – Вам уже не раз сказали, что это я остановила съемку.
      – Хорошо, но подстраховаться они должны были! Михалыч, – Бернс обратил свой огненный взор на директора, – резервный состав актеров всегда должен быть на месте.
      – Помилуйте, Роман Израилевич, – в который раз взмолился директор картины, – кто им простой платить будет? Вы же меня сами и прибьете, если на съемках два состава будет!
      – Хороший директор наперед знает, какие трудности могут возникнуть. Сидели бы актеры на телефоне, прислали бы наш микроавтобус.
      – Роман Израилевич, так актеры, они ж кто где работает! Время съемок обговариваем заранее. Со спектакля разве выдернешь? И на телефоне сидеть не заставишь! И семьи у них…
      – Дождешься у меня, Михалыч, сам сниматься будешь!
      – К-как… – подавился словом Михалыч.
      – На роль капитана Тушина вполне подойдешь, – оценивающим взглядом осмотрел директора Бернс.
      – Помилуйте! – вскричал директор и бухнулся Бернсу в ноги.
      – Поди, поди, – носком туфли отпихнул директора Бернс, директор правильно понял приказ и тотчас же удалился.
      Федерико поднялся с места.
      – Роман Израилевич, я тоже пойду.
      – Иди, Федор, к тебе у меня по большому счету претензий нет. А с Тиной Андреевной мы сейчас по-семейному разберемся.
      Федерико заговорщицки взглянул на Тину и тихонько прикрыл дверь.
      – По-семейному? – спросила Тина. – Это как? Бить будете?
      – Любить буду, голубушка.
      – Лучше побейте.
      – Зачем так, Тиночка? Я скучаю без тебя, страсть как!
      – Что мне с вашей любви, Роман Израилевич! Одна докука!
      – Молодого захотелось! Иль отведала уже? Вот нос и воротишь…
      – Не секрет, Роман Израилевич, что молодого да горячего я знаю в избытке. Мне этого на работе хватает. Я имею в виду, что после работы нет у меня сил на любовь.
      – Так ли? Значит, соврали мне, что около тебя какой-то столичный хлюст отирался?
      – Не по той части отирался. Были у меня проблемы с подругами, да и теперь есть.
      Ладу похоронить надо, а Виолетта, переломанная вся, лежит в Ельской больнице.
      Так, что со съемками повременим.
      – Скажи Тиночка, я тебе враг какой, что ли?
      – Нет, Роман Израилевич.
      – Зачем же ты от меня свои проблемы прячешь, сказала бы прямо, я бы тебе помог, ты же знаешь, какие у меня связи.
      – Эх, Роман Израилевич, когда проблемы начались, нужна была полная конфиденциальность.
      – Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты от меня что-то скрываешь?
      – Знаю, но то был не мой секрет.
      – И видишь, чем все закончилось!
      – Откуда вы-то знаете, чем все закончилось!
      – А у меня, золотко, и мушка не пролетит, чтобы Роман Бернс о том не знал.
      – Ой, ли? – вскинула брови вверх Тина, и призадумалась. Коли так, то Бернс с самого начала знал о пребывании в городе Лады и Виолетты. И Павлова. И об ее визите в гостиницу Павлова. И то, что было между ней и Павловым. А не приложил ли к гибели ее любимых людей свою старческую, покрытую пигментными пятнами, но твердую руку Роман Израилевич Бернс?
      – Обижаешь меня старика, – затянул свою извечную песню Бернс.
      – И пошутить нельзя с вами, Роман Израилевич, – повела плечами Тина, мягкий шелк соскользнул с загорелой кожи. Она забросила точеные ноги на подлокотник дивана, в глазах порок, юбочка задрана до самой впадинки, где сходятся на упругих ягодицах кружевные стринги.
      – Тиночка… – заплясали пальцы продюсера, по обнаженным Тинкиным ногам. – Радость моя, золотко…
      – Аккуратней, Роман Израилевич, а то получится как в прошлый раз, только юбку мне запачкали, – излишне грубо подтолкнула его Тина, но Бернс уже не слышал, он возился с упрямой молнией своих брюк.
 

 
      Еще недавно Тина не представляла как может измениться ее жизнь, плыла по течению, терпела Бернса, мечтала закончить среднее образование, а сейчас… Стоя на кладбище, около могилы, вырытой для ее Ладки, красавицы, неисправимой авантюристки, ее подружки с самого детства, Тина не держала слез, она была рада, что еще может плакать. Родители Лады, Антон Иванович и худенькая, похожая на ненецкую девочку Айра Самировна, стояли, поддерживая друг друга, к ним подходили люди, родственники, знакомые или просто зеваки, которых на кладбищах так же много, как и на светских мероприятиях. Некоторые любят чужое горе.
      Тина стояла одна, Давид взял в свои руки устройство ритуала и сейчас о чем-то говорил с кладбищенскими рабочими. К ней никто не подходил, вот когда она прочувствовала свою славу! В обычной жизни, ей было все равно, о чем думают люди, глядя на нее, но сейчас она многое бы отдала, что бы запросто подойти к родителям Лады, обнять Айру Самировну и плакать вместе с ней над закрытым гробом ее дочери. Слезы лились на кружевную косынку, укрывшую медно-золотые волосы, на строгое черное платье. Ничего, подумала она, придет время, и мы отомстим тому, кто отнял жизнь у красивой, молодой женщины и любимого мною мужчины,…любимого?
      Тина уже не раз думала о гибели Павлова, их отношения были кратки и совсем не просты, но она чувствовала, что это была первая любовь в ее жизни. Первая, до сих пор Тина ни к кому не испытывала таких противоречивых чувств, сексуального влечения, никому не говорила "люби меня". В физическом смысле она познала множество мужчин, но это было нечто иное, что она воспринимала как ткачиха веретено, кондитер – мешок из которого выдавливает крем, украшая свои торты, медсестра – шприц. То было ее работой. Труд – тяжелый, грязный труд. А Павлов был мужчиной, тем самым, который не вписывался в ее трудовой график. Он был ЕЁ мужчиной. Только её. Панихида заканчивалась. Давид подошел к Тине.
      – Надо проститься. Пойдем.
      – Я не могу.
      – Я с тобой, пойдем.
      Они подошли к гробу последними. Айра Самировна отвернулась, Антон Иванович обнял ее за плечи. Тина, сопровождаемая Давидом, под взглядами толпы, подошла и дотронулась рукой лакированной поверхности гроба.
      – Прости меня, Ладушка… – не выдержав, упала на колени, прислонившись лбом к "Ладушкиной ладье". Подоспевший Антон Иванович и Давид подхватили Тину под руки.
      – Не надо Тина, не вернуть… – произнесла Айра Самировна и приняла Тину в объятия, простив, как родную непутевую дочь.
      Ельская городская больница ничем не отличалась от областных больниц. Те же обшарпанные стены, рваный линолеум полов, хорошенькие медсестры отделения урологии и тучные грозные стражи гнойной хирургии. Виолетта поступила сюда по линии скорой помощи – сначала в реанимационное отделение, потом палата в хирургическом отделении. Веточкина мама, Анна Евгеньевна, дежурила около дочери и день и ночь. Сколько стоило ей труда умолить персонал не гнать ее, но, в конце концов, у людей есть сердце и Анне Евгеньевне предоставили раскладную кровать в коридоре хирургического отделения, в которое, спустя двое суток была переведена Веточка. Но все сказочным образом переменилось, когда в городскую больницу прибыл загадочный иностранец, знакомый Веточки. Так узнал Маурицио домашнее имя своей пропажи. Веточка. Где вы, уважаемый иностранец, познакомились с нашей Веточкой? Говорит, были дружны, и вдруг Веточка исчезает внезапно. Он переживал, беспокоился. Обходительный такой, но по-русски говорит плохо. Доброе сердце у Анны Евгеньевны, так Маурицио стал ее верным помощником. У денег язык интернациональный. Перевели Веточку в отдельную палату, с телевизором, правда Веточке он был не нужен, все время спала, сказывалась травма головы и открытые переломы ног, кололи Веточке болеутоляющие да снотворные. Теперь стало легче Анне Евгеньевне, дежурили с Маурицио по очереди. Приезжал и Веточкин отец, Алексей Дмитриевич, сначала отнесся к иностранцу настороженно, но Анна Евгеньевна убедила его, что Веточка познакомилась и сдружилась с Мариком (так, для простоты, его звал весь персонал и сама Анна Евгеньевна) в Милане. А какой он обходительный, а как за Веточкой ухаживает, и вовсе не о чем беспокоиться!
      Алексей Дмитриевич побыл немного и уехал в Ангельск, работать надо. На утро четвертого дня пребывания Веточки в больнице приехала Тина и еще какой-то незнакомый Анне Евгеньевне молодой человек. Если бы могла Анна Евгеньевна, то запретила бы Веточке общаться с Тиной, но дочка уже взрослая и советов родителей слушать не хочет. Переломила себя Анна Евгеньевна ради дочери, подошла к падшей женщине. Тина поздоровалась и сказала, что раньше приехать они не могли, Ладу хоронили. Заплакала Анна Евгеньевна, уткнулась в Тинино плечо, постояли, роняя слезы. Потом она стала рассказывать Тине о состоянии Веточки, и что приехал ее друг. Друг? Тина вздернула брови. Ма-у-ри-ци-о Ка-ми-ли-е-ри. Ах, да, слышала Тина от Веточки, что был у нее такой приятель. Слово "приятель" резануло слух Анны Евгеньевны, но она решила, что Тина причесывает всех одной гребенкой.
      Веточка сейчас спит, с ней Марик. Посмотреть? Посмотреть можно. Только не шуметь.
      Анна Евгеньевна проводила Тину и молодого человека по имени Давид в Веточкины "апартаменты".
      Молодой мужчина, лет тридцати пяти, названный Анной Евгеньевной "Мариком", сидел около постели спящей Веточки. Увидев входящих, он привстал, но на знак Анны Евгеньевны, снова сел на убогий стульчик, когда-то с гордостью носивший имя "венский".
      Тина и Давид подошли к больничной кровати. Спящая Веточка была бледной, голова в бинтах, ноги в гипсе на растяжках. Что же сделали с красотой?! Марик ревниво оглядывал непрошенных гостей, кто такие?
      – Знакомьтесь, Марик – Тина, подруга Веточки и Лады, царствие ей небесное, и Давид, – сказала тихо Анна Евгеньевна. От упоминания имени Лады Давид вздрогнул и побледнел.
      – Che sucesso? – спросил Маурицио, уже видевший реакцию людей на несчастье, случившееся с Веточкой и несчастливой Ладой.
      – Все нормально… – произнес Давид, сразу проникшись к итальянцу симпатией.
      – Тина, я много слишаль о вас от Ветьочка, – сказал Маурицио, чтобы как-то разрядить обстановку.
      – Я тоже, сеньор Маурицио, – ответила Тина – Спасибо, что вы помогаете Анне Евгеньевне.
      – Мине трудьно говорит Анна Еугениевьнья, – с трудом произнес Маурицио, обращаясь к Анне Евгеньевне – Мождно говорит мамма?
      – Можно, сынок, – сказала Анна Евгеньевна, и заплакала, чем очень смутила Маурицио. Он подумал, что был бестактен.
      – Все хорошо, сеньор Маурицио, – успокоила его Тина – можно говорить мама. А сынок, это по-итальянски il figlio.
      Маурицио взял руку Анны Евгеньевны, утиравшую проступившие слезы, и поцеловал.
      Давид потянул Тину за рукав, она поняла, и сказала Анне Евгеньевне и Маурицио, что они приедут навестить Веточку завтра, а сегодня им еще надо успеть к Айре Самировне и Антону Ивановичу. Анна Евгеньевна передала свои соболезнования Ладиным родителям и пожелала всем всего хорошего, и еще разрешила бывать у Веточки в любое время.
      В Москву Давид отправился самолетом. Приземлившись в аэропорту Шереметьево-1, он взял такси и к полудню уже входил в здание на Лубянской площади. Выписанный на его имя пропуск хранился на посту у прапорщика, который, доставая его из ячейки сейфа, невольно продемонстрировал висевшую на поясе кобуру.
      В кабинете следователей находился один Николай Амбросимов, Наумов был командирован на похороны Павлова, вернее его останков. Давид предоставил следователю подготовленные документы, запротоколированные беседы со свидетелем Кренниковой Ладой Антоновной. Без подписи оной, но это личные бумаги адвоката, которые он не обязан предъявлять следствию, в интересах своей клиентки, но в связи с происшедшими событиями, понимая, что своими материалами он поможет снять подозрения со своей клиентки и закрыть дело, все свидетели и подозреваемые которого, уже мертвы.
      – Это обстоятельство не кажется вам странным? – задал вопрос Амбросимов.
      – Мое мнение таково – взрыв связан с деятельностью Браско, и цель его не гражданки Кренникова и Архипова, а помощник Браско Павлов Виктор Федорович.
      – Вы имели личные беседы с Павловым?
      – Имел, Павлов приехал к моей клиентке и гражданке Архиповой с предложениями явиться в качестве свидетелей, как я понимаю, предложение поступило от вас. Он упоминал фамилию Амбросимов.
      – Вы верно понимаете. Как вы считаете, имеет ли дело Ризио какие-либо перспективы?
      – Абсолютно никаких. Персоны, имевшие прямое отношение к убийству Ризио мертвы, и Браско, как потенциальный убийца, о чем поведала мне моя клиентка, и Павлов, который спрятал труп в морозильник, и моя клиентка являющаяся свидетельницей преступления совершенного Браско в отношении своего соотечественника Джованни Ризио. Орудие убийства уничтожено. Все, что мне известно об убийстве, изложено документально.
      – Ну что ж, спасибо. Мы не заинтересованы в раздувании дела Ризио-Браско -До свидания. Надеюсь, дело будет закрыто.
      – Мы известим вас. Кстати, сегодня на Николо-Архангельском кладбище состоится гражданская панихида и похороны Павлова.
      – В каком часу?
      – Я думаю, вы успеете.
      – Постараюсь, я слышал, он герой войны.
      – Война сейчас на улицах, – вздохнул Амбросимов и проводил Давида до лифта.
      На звонок в дверь квартиры, где проживала Галина Осиповна Град, открыл отчим Тины, Игорь Львович Нолин. Тина вошла в тесный коридор.
      – Валентина! Здравствуй, я очень рад…
      – Где мама?
      – Галя на работе.
      – А ты что, альфонствуешь?
      – Ну, зачем ты так, работаю во вторую смену.
      – Я собственно к тебе.
      – Прошу, проходи.
      Тина прошла в комнату, стену которой украшал Тинкин портрет в школьной форме.
      Фотографию сделали к выпускному вечеру восьмого класса. Валентина Андреевна Град, хорошенькая рыжеволосая девчушка, с бантами в пышных хвостиках и белым фартуком на строгом коричневом платье. Тина огляделась, она в первый раз была на новой квартире матери. Галина не вынесла косых взглядов соседей, знавших еще Валентининого отца и то, что сотворила с собой Валя-Валентина, там, где они проживали раньше. Вот и переехала с новым мужем на новую квартиру. Игорь выглядел хорошо, повзрослел и немного робел в присутствии Валентины.
      – Не бойся, приставать к тебе не буду, – успокоила его Тина.
      – Я и не думал, – встрепенулся Игорь, – хочешь чаю, кофе?
      – Нет, я на минуту. Знаешь, что случилось с Ладой?
      – Знаю. Это ужасно, такая красавица и такая молодая…
      – Ветка в Ельской больнице. Ноги переломаны, головой ушиблась сильно. Наверное, останется инвалидом.
      – Валентина я очень сочувствую…
      – Ладно. Я тут общалась и с Веткиными и с Ладкиными родителями, вот решилась придти к вам. Только матери в глаза смотреть боюсь, реветь начнет.
      – Ну, что ты, Валя, приходи вечером, Галина будет дома одна, поговорите.
      – Нет. Может быть позже. Я тебя попросить хотела… береги ее, вижу, ты ее любишь, и возраст здесь не причем. Дура я была, только сейчас понимаю.
      – Спасибо, Валя. Я буду беречь.
      – Вот и хорошо. Пойду я. Прощай, Игорь.
      – До свидания, Валя.
      Когда он смотрел на спящую Веточку, на глаза у него навертывались слезы. Как же так? Я мужчина, потомок древнего рода, это сейчас семья занимается изготовлением обуви, но когда-то не чуралась и военных компаний. Маурицио всегда чувствовал себя сильным, уверенным, но лишь дело касалось Виолетты – все, давал слабину, плавился как воск. Знал, что не любила, позволяла любить себя, бывала с ним надменна, и он был уверен, появись на ее горизонте мужчина богаче, интереснее, только и видел ее Маурицио. Как он взбесился тогда, подумал, что она прячется от него, бросила и трусливо боится признаться в лицо своему любовнику. А вот ведь как оказывается! Втянула ее Лада, упокой господи душу ее, бросились в бега, как девчонки! Ни слова не сказала Маурицио, и вот чем все закончилось. Еще неизвестно, когда придет в себя, то, как отреагирует на его нахождение близ нее, на его сближение с ее семьей? Полдела, если помнить ничего не будет, а если прогонит, то что будет делать Маурицио? Надо заручиться поддержкой Тины, да и Давида тоже. Он мужчина, он поймет. Третьего дня Веточке сняли повязку с головы, волосы обстрижены, ежиком, такая она беспомощная, такая прозрачная, что видно как бьется венка на тоненькой шее. Руки Веточки исколоты иглами капельниц, иногда разрешают Маурицио протереть ее лицо и руки салфеткой. Но что касается туалета интимных частей, то гонят из палаты, как будто он посмеет коснуться ее с порочной целью. А он-то лучше знает ее тело, каждую ложбинку, каждую родинку, все им было зацеловано, и справился бы он лучше всякой санитарки. Неделю Веточка ни разу не открыла глазки, все колют ей какую-то дрянь, надо уговорить Анну Евгеньевну и Алексея Дмитриевича, чтобы они дали согласие на перевозку Веточки в Италию, в лучшую клинику. А чтобы дело быстрее пошло, Маурицио готов жениться.
      Только как посмотрит на это Веточка, даст ли свое согласие?
      Ура! Сегодня великий день! Она пришла в себя и даже узнала Маурицио! Глухо спросила "что ты здесь делаешь?", но, слава Мадонне, рядом была Анна Евгеньевна, которая так расхвалила Марика (чудное имя!), что Веточка не стала возражать или сил у нее не было. Она бодрствовала целый час, потом утомилась и уснула. Дрянь ей колоть будут меньше.
      Травма головы сказалась на знании Веточкой итальянского языка, она его почти не помнит, отдельные фразы иногда всплывают. Ну да бог с ним, зато Веточка совсем перестала говорить по любому поводу "дьявол", что ему как католику приятно.
      Откуда взялось у такой нежной девушки мушкетерское ругательство? Анна Евгеньевна и Алексей Дмитриевич не возражают против лечения Веточки в Милане. Про замужество говорят: решайте сами, главное, чтобы было по любви. А как же, я ее люблю! Как ответит сама Веточка?
      Приезжала Тина, обещала поговорить с Веточкой. Тина славная, только задумчивая.
      Я слышал, что она работает в порно-индустрии. На мой взгляд, это выбор самого человека. У нас в Италии порнозвезды баллотируются в парламент. Главное Веточка прислушивается к ней и, похоже, согласится ехать со мной в Италию. Надо заняться визами.
      Веточка наотрез отказалась говорить о замужестве. Сказала: "зачем тебе инвалид?".
      Я не напирал, но объяснил, что весь реабилитационный период, до полного выздоровления, Веточка будет жить в моем доме, и мои родственники будут довольны, если со мной будет жить моя жена. Веточка усмехнулась и совсем так же, как и раньше надменно спросила: "а в роли любовницы я перестала тебя устраивать?". Я рад, что она не отказывается от близких отношений со мной, в каком бы то ни было виде. Но я хочу жениться на ней. Поживем, увидим.
      Мы улетаем через несколько дней, рейсом "Аэрофлот-Норд" до Москвы, а затем "Алиталией" в Милан. Я заказал полное обслуживание, носилки и медсестру, так что Анна Евгеньевна и Алексей Дмитриевич зря беспокоятся. Понятно, что им жаль расставаться с Веточкой, но я убедил их, что мы будем им рады в любое время, и Веточке будет лучше в Милане. А когда она встанет на ноги, мы непременно навестим их в Ангельске. Приезжали прощаться Тина и Давид. Мы обменялись адресами и телефонами, хорошо, что у Веточки такие друзья. Жаль бедную Ладу.
 

 
      – Ветка очень хорошо помнит тот вечер, когда они уезжали в Москву, – рассказывала Тина Давиду. Сегодня она была в больнице у Виолетты, та чувствовала себя вполне сносно и могла поговорить с Тиной. Маурицио и Анна Евгеньевна дипломатично ушли пить кофе. Итальянец понравился и Давиду и Тине, и та посоветовала Виолетте "не дурить" – то, что он любит ее видно и невооруженным глазом. Повезло. Во всем повезло, и то, что живая осталась, и то, что есть мужчина способный взвалить на свои плечи тяжелый груз и не бояться ответственности.
      – Да зачем ему нужна инвалидка! – жалобно прошептала Виолетта – Жалость пройдет, а калека будет висеть на шее пудовою гирею.
      Но Тина была убеждена, что Маурицио – это Веткин шанс. В конце концов, слабенькая Ветка сдалась, не было сил препираться.
      – Павлов отослал Ветку к машине, – Тина продолжала пересказывать свою беседу с Виолеттой, – она спустилась на лифте. Сумки прихватила с собой, но ключей от Ровера у нее не было. Она стояла около машины, охранники сидели в будке. Кроме компании подростков из дома никто не выходил.
      – Что за компания? – поинтересовался Давид.
      – Обычная. Выпили и дурачились. Ветка вспоминала, что какого-то Васю заставляли выпить.
      – Сколько человек?
      – Вроде пятеро.
      – Я проверю, живут ли в нашем доме эти личности, – Давид сделал пометки в блокнотик, и задумался, покусывая колпачок ручки, – видишь ли, Павловский Ровер стоял на виду у охраны, дежурный клянется, что никто к нему не подходил, кроме подростков, но их просили присмотреть за сумками.
      – Точно! – вспомнила Тина – Ветка попросила одного паренька… Когда мы вышли из подъезда, сумки стояли у Ровера, охранники сказали, что прогнали компанию, шумели сильно.
      – Как звали того паренька?
      – Аркадий.
      – Тина, нам нужна помощь детектива! – Давид вскочил и заметался по комнате, боясь упустить мысль. – Во-первых, это обычно отставные работники силовых структур, а нам нужна информация, о том, как идет следствие по факту взрыва Ровера. Во-вторых, Бернс не должен догадываться о нашем собственном расследовании, мы должны быть в радиусе его видения.
      – Согласна, – сказала Тина и выдала давно вертевшуюся на языке фразу. – Давид, я хочу, что бы детектив собрал материал и на Бернса. Кто делает за него грязную работу, грубо говоря "крышует"?
      – Я и сам об этом думал, Тина, – задумался Давид. – Крыша Бернса мне неизвестна, взносы перечисляются на счет, курьеров не было.
      – Я все чаще склоняюсь к мысли, что без Бернса здесь не обошлось… Чего Роман Израилевичу париться? На похороны Павлова я не ездила, а что было, то прошло.
      Нет человека, нет проблемы. В смерти Павлова, во всяком случае, Бернс точно был заинтересован, еще хвастал что "у него и мушка не пролетит".
      – Кто заключит договор с детективом? – спросил Давид – Мы оба, в случае недееспособности одного, информация будет передана другому.
      – Недееспособности?
      – Детка, – усмехнулась Тина, – если так легко убили троих, с чего ты взял, что пожалеют нас?
      Тем временем в Москве оперативным отделом готовилось заключение по делу Ризио-Браско.
      В кабинете заместителя начальника управления, полковника Николая Ивановича Борового, собрались все, кто занимался делом граждан Итальянской Республики.
      Николай Амбросимов получив разрешение полковника, начал зачитывать подготовленное заключение:
      – Гражданин Джованни Ризио, подозревался в незаконном распространении наркотиков на территории Российской Федерации. Обвинение снимается в связи со смертью.
      Каналы сбыта продолжают разрабатываться оперативной группой отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.
      Амбросимов откашлялся и продолжил:
      – Гражданин Джеронимо Браско подозревался в убийстве гражданина Джованни Ризио.
      На основании заключений судмедэкспертов гражданин Джованни Ризио скончался от нанесения ножевой раны. Мотив убийства – разногласия в финансовых отношениях между вышеупомянутыми гражданами. Гражданин Джеронимо Браско скончался от сердечного приступа в присутствии свидетелей Николая Амбросимова и Алексея Наумова, входящих в оперативную группу и присутствующих здесь. Обвинение снимается в связи со смертью.
      Полковник Боровой согласно кивнул головой Амбросимову. Амбросимов продолжил:
      – Гражданин Российской Федерации Павлов Виктор Федорович подозревался в пособничестве обвиняемому в убийстве гражданина Ризио. Им уничтожено орудие убийства и спрятан труп гражданина Ризио в морозильной установке ресторана, принадлежащего гражданину Браско. Обвинение с гражданина Павлова снимается в связи со смертью.
      – Гражданка Российской Федерации Лада Антоновна Кренникова на просьбу явиться для дачи показаний, выехала из Агельска на проведение следственных мероприятий.
      В связи со смертью все подозрения отклоняются.
      Полковник взглянул на Амбросимова: заканчивай.
      – Расследование обстоятельств взрыва принадлежащего гражданину Павлову Виктору Федоровичу автомобиля Лэнд Ровер Дискавери, результатом которого явилась смерть вышеупомянутого гражданина и гражданки Кренниковой Лады Антоновны, передается Ангельскому управлению Внутренних дел.
      Полковник встал, оглядел всех присутствующих и произнес:
      – Дело закрыто. Спасибо за работу.
      После похорон Лады съемки новой картины возобновились. Давид вернулся из Москвы, и Бернс посчитал нужным собрать совещание. В конференц-зале во главе с Бернсом собрались Сара Абрамовна, главный экономист Лескова, режиссер Клюкин, звезды картины Тина Гранд и Иван Драго, директор картины Михалыч и референт продюсера Давид Коткин. Каждому были розданы папки с графиками ближайших съемок, смета затрат и перспективный план на ближайший месяц. Бернс надел очки и внимательно выслушивал желающих взять слово. Тина сидела молча, с отсутствующим видом, чем обратила на себя его внимание.
      – Тина Андреевна, а вы что думаете по этому поводу? – спросил он неожиданно, прервав речь главного экономиста.
      – С моими восемью классами, я, Роман Израилевич, могу только ноги раздвигать, – медленно начала Тина, и продолжила далее, все преображаясь, – но если вы считаете, что я могу заменить Ирину Александровну, то давайте меняться. Она фотогенична, я думаю, у нее недурно получится.
      Ирина Александровна пошла красными пятнами, и чуть не села мимо своего стула, благо Михалыч вовремя подал ей стакан воды.
      – Я поинтересовался у вас Тина Андреевна, что вы думаете по поводу наших убытков за прошлый месяц, – грозно одернул ее Бернс. – Я вовсе не предлагал меняться с уважаемой Ириной Александровной.
      – По поводу убытков… Думаю, что с человеком, принесшим убытки нашему продюсерскому центру, надо расстаться.
      – Даже так? – глядя поверх очков, переспросил Бернс.
      – Именно так вы бы и поступили, Роман Израилевич?
      – Верно.
      – Ну, а поскольку виноватой оказалась я, то…
      Тина придвинула к себе чистый листок бумаги и размашистым почерком написала заголовок "заявление". Бернс вскочил со своего кресла.
      – Доиграешься…
      – Наигралась уже, – сказала Тина и краем ладони провела по горлу, показывая степень своего недовольства. Быстро черкая шариковой ручкой, она заполнила часть листа и лихо подписалась. В гробовом молчании швырнула листок в сторону продюсера. Листок спланировал на пол около начищенных туфель Бернса.
      – Незаменимых нет, – сказала Тина, и гордо вскинув голову, направилась к выходу.
      – Тина! – крикнул ей вслед Бернс. – Смотри!
      Он взял поднятый Давидом листок и с яростью изорвал его на мелкие кусочки. Тина лишь усмехнулась и оглушительно хлопнула дверью.
      – Давид, – приказал Бернс, – верни ее.
      Давид быстро пересек конференц-зал и вышел вслед за Тиной. Она быстро удалялась по длинному коридору.
      – Тина! – окликнул Давид. – Подожди!
      Она остановилась и с улыбкой дождалась, пока он, запыхавшись, приблизился к ней.
      – Ты, что, с ума сошла?! – воскликнул Давид. – Ты рушишь все наши планы!
      – Ох, и надоел он мне до чертиков, – спокойно ответила Тина. – Ты что, не знаешь своего дядюшку? Это показательные выступления. Решил выпороть меня в назидание другим, что б не повадно было. Да только на такую реакцию не рассчитывал.
      – И что теперь будем делать? Сама же говорила о том, что считаешь Бернса причастным!
      – Да ничего не будем делать. Иди к нему, скажи, что успокоил меня, застыдил, и я жду твоего дядюшку после совещания у себя дома.
      – Ты серьезно?
      – Совершенно серьезно. Но ты должен ненавязчиво обозначить свою главную роль в нашем примирении. Ты будешь незаменимым, Давид. Бернс должен безоговорочно тебе доверять.
      – Я понял, Тина. Все сделаю. Ну а ты как, справишься?
      – Еще бы. Роман Израилевич будет доволен. Иди.
      Давид пошел по коридору, несколько раз обернувшись на Тину, задумчиво стоявшую около окна. Совещание продолжалось, Давид занял место рядом с Бернсом и периодически что-то нашептывал ему на ухо, от чего лицо продюсера то делалось багровым, то мертвенно бледнело.
      Тина подготовилась к приходу Бернса, она была уверена, что он воспользуется ее приглашением, но прошло несколько часов после того, как она покинула совещание, а продюсера все не было. Ей надоело ждать, она разделась, скинула кружевное белье, призванное разжечь огонь в застывших чреслах старика, и надела домашнее кимоно. Звонок прозвучал, когда она, приняв душ, собиралась лечь в постель с томиком детективного романа. Тина открыла, Бернс молча прошел в просторный холл.
      – Что-то поздно вы Роман Израилевич, – упрекнула его Тина, думая, а не выставить ли его вон?
      – Занят был, искал тебе замену, – Бернс прошел в гостиную, по-хозяйски сел в кресло и бросил Тине, – виски принеси мне.
      Тина принесла бокал с "Чивас Ригал" и горкой льда. Бернс неторопливо сделал приличный глоток.
      – Ну и как, нашли? – вернула его к прерванной теме Тина.
      – Желающих много, – он цокнул языком, якобы смакуя воспоминания о кастинге. – И то правда, через пару-тройку лет спишем тебя как отработанный материал, надо подготовить замену заранее. Стареешь ты Тинка, скоро двадцать пять. В тридцать никто уж не снимается. Ну, если очень захочешь, есть возрастные роли, но не главные.
      "Не захочу", – хотела зло ответить Тина, но тут же одернула себя, ей необходимо примириться с Бернсом, а не порвать окончательно – Простите меня, Роман Израилевич, погорячилась я. Конечно, я буду сниматься, – сказала Тина, опустив голову в знак покаяния.
      – Ну, а это мы еще посмотрим, – похабно рассмеялся Бернс, – это зависит от того, как будешь ублажать продюсера.
      – Буду ублажать… – обещала Тина.
      – Начинай, – скомандовал Бернс и оторвал левую ногу от вощеного паркета, – обувь мне сними Тина, закусив губу, рукой взялась за задник туфли Бернса, в нос ударил запах прелой стельки. Тина поморщилась.
      – Давай, давай, – подгонял продюсер.
      Тина сняла вторую туфлю и отставила пару в сторону. Бернс удовлетворенно растянулся в кресле, оглядывая стоящую рядом Тину.
      – Халатик сбрось, – теперь приказал он.
      Тина развязала узел пояса, и тяжелый жаккард сполз по плечам на пол, задев кончики грудей. Высокая грудь колыхнулась, у Бернса задергался кадык.
      – На колени встань, – хрипло выдавил он, расстегивая пряжку ремня. – Брюки расстегни, да полегче, не то я кончу быстро.
      Тина осторожно расстегнула брюки продюсера, и убрала руки, изображая послушание.
      Бернс схватил ее за волосы, притянул к своему паху и ткнул лицо Тины в месиво, состоящее из восставшей плоти, мошонки и седеющих волос.
      – Губками, губками… – с придыханием шептал Бернс на грани оргазма, тыча свой орган в лицо Тине. Наконец извергнувшись, он откинулся на спинку кресла, глядя на лицо своей любовницы, спутанные волосы, обнаженное загоревшее тело.
      – Хороша, стерва, – удовлетворенно подытожил он. – Дура, правда, но хороша!
      Детективное агентство, предлагающее услуги, они обнаружили в колонке объявлений местной газеты. Борис Дурбин, молодой и судя по арендованному офису, преуспевающий бизнесмен, имел в своем агентстве восемнадцать человек – начиная от хорошенькой секретарши и заканчивая вышедшей на пенсию уборщицей. Давид и Тина сидели на веселеньком, в цветочек, диванчике, в приемной, где царствовала секретарь Танечка и пили приготовленный ею кофе. Аромат достиг соседнего кабинета, из которого выглянула мужская голова с прической и усиками в стиле Кларка Гейбла из "Унесенных ветром".
      – Танюша, ангел, можно и мне кофейку? – пропела голова, выражая восхищение Танечкой, и вращая белками глаз.
      – Артурчик, – кокетливо спросила Танюша, – тебе с сахаром или без?
      – Две ложечки, – голова нарочито печально вздохнула, и исчезла за дверью.
      – Артурчик, наш главный специалист, – прокомментировала зардевшаяся Танюша, всыпала в чашечку две ложки сахарного песка, и часто перебирая ступнями, на манер гейши, отнесла кофе в кабинет "гения сыска".
      Дурбин появился десять минут спустя, извинился перед новыми клиентами и пригласил их к себе в кабинет. Закрытый ноутбук, лежащий на столе, был стыдливо прикрыт свежею газетой. Дурбин предложил гостям стулья и сам сел в кресло за своим столом.
      – Чем могу вам помочь? – спросил он после того, как гости представились выдуманными именами.
      – Мы хотим провести собственное расследование, – ответил Давид.
      – Вы хотите сказать, параллельно с расследованием государственным?
      – Да.
      – Изложите, пожалуйста, суть вашего дела, а я постараюсь прикинуть во что могут быть оценены наши услуги, и какому детективу поручить расследование.
      Давид рассказал о взрыве на федеральной трассе, и о возбуждении уголовного дела по этому факту в городской прокуратуре.
      – Помимо проведения расследования, – продолжил Давид, – нам необходимо установить наблюдение за одним человеком. Цель этого расследования выяснить, кто из местных бандитских группировок, обеспечивает решение его проблем.
      – Цены на наши услуги достаточно велики, вы должны определиться устраивает ли вас названная мной цена, – сказал Дурбин и написал цифру на отрывном листке перекидного календаря. На календарном листке черной жирной единицей и небольшим наклонным шрифтом сентября значилась дата взрыва и гибели Павлова и Лады. Тина вздрогнула и решила, что это судьба.
      – Мы заплатим любую сумму, – сказала она.
      Дурбин смял листок и бросил в корзину, застеленную голубым полиэтиленом.
      – Что ж, вам повезло, сейчас свободен наш лучший детектив Артур Далакян, мастер высшего класса, и человек бесспорной интуиции. Я провожу вас к нему. Прошу вас…
      Он предложил руку Тине, и немного наклонившись к ней, интимно произнес:
      – Неужели очаровательная Тина Гранд питает иллюзии насчет того, что черный парик может изменить ее до неузнаваемости? Я бы посоветовал вам, если вы хотите, конечно, в первую очередь не надевать коротких обтягивающих платьев, сменить их на что-нибудь бесформенное. Мужчины в первую очередь узнают вас по совершенным формам вашего тела, – закончил он совет комплиментом.
      – Спасибо, – поблагодарила Тина, бывшая уверенной, что ее визитной карточкой являются огненно рыжие локоны.
      Дурбин проводил их в кабинет Далакяна, уже закончившего пить кофе и рассматривавшего документы в папке из тисненой бордовой кожи. Далакян взглянул на пришедших и жестом пригласил всех садиться. Дурбин представил:
      – Артур Далакян, ведущий специалист нашего агентства.
      – Валентина Иванова.
      – Давид Белкин.
      Артур скользнул по Валентине взглядом. Во франтовских усиках притаилась усмешка.
      Неужели каждый мужчина узнает ее? Они что, все смотрят порно фильмы? Есть ли в нашем городе мужчина старше восемнадцати лет, который не видел фильмов с участием Тины? Похоже, что нет.
      Они пробыли в агентстве еще несколько часов, Далакян подробно опрашивал и Давида и Тину, его особенно интересовали взаимоотношения между молодыми людьми, большой интерес вызвала итальянская линия, закрытие дела Ризио-Браско породило ухмылку, будто говорил детектив "знаю, знаю". Они договорились, в какие дни будут получать подробные отчеты и связь при возможных форс-мажорных обстоятельствах.
      Рвение молодого детектива понравилось Давиду, Тину же немного смущало то, что карие глаза детектива, похожие на глаза повзрослевшего Бэмби, явно были знакомы с ее телом, что было скрыто под эффектным платьем.
 

 
      Отношения Тины и Бернса роковым образом изменились после того совещания и ночи проведенной продюсером в Тинкиной постели. Он перестал скрывать свою звериную натуру, при каждом удобном случае унижал Тинку, заставляя заниматься сексом в самых неожиданных местах. Диванчик, на котором Тинка лишилась девственности, после стольких лет снова стал востребованным. Давид видел, что происходит между Бернсом и Тиной, и боялся, что та не выдержит, сорвется. Однажды Бернс позволил себе то, что не позволял никогда: при зардевшемся от стыда Давиде задрал Тинкино платье, и разорвал тонкую полоску трусиков со словами "нечего прятать, все равно все знают, что у тебя между ног, теперь ко мне приходи так". Тина прикрыла лицо ладонями, но промолчала. Давид позже спросил ее:
      – Ты как, Тина?
      – Ох, Давид, чем слабее он в постели, тем злее и ненасытнее становится. Но это не любовь, это надругательство.
      – Тина, не нравится мне все это. Может, ну его к черту. Уедем.
      – Нет, Давид. Я теперь никуда не уеду, пока не увижу, как Бернс в аду сковородки лизать будет.
      – Ты хочешь его смерти?
      – Нет. Я хочу, что бы он остался нищ, опозорен, и сменил свой итальянский, в полосочку, костюм на другой, тоже в полосочку… Вот тогда он пожалеет, что жив!
      – Слишком он защищен. Единственная вещь, которая может свалить Бернса – это налоги. Как каждый скупердяй, он выискивает способы увильнуть от них, и я как его представитель знаю все до мелочей. Но, в этом-то и загвоздка, если я подставлю Бернса, то сяду в месте с ним на скамью подсудимых. Тут надо крепко подумать. В общем, нужен трюк.
      – Думай, Давидик, думай, вся надежда на тебя. Не простят нам покойники, если убийца уйдет от наказания.
      Давид болезненно сморщился. Не любил он, когда Тина поминает Ладу, подстегивая его на решительные действия, ведь он сам понимает, что это нужно живым! Мертвым уже все равно.
      Через неделю позвонил Далакян, Давид был командирован в налоговую инспекцию, и с детективом разговаривала Тина. Далакян предложил встретиться, чтобы обсудить некоторые детали, на что Тина ответила отказом, слишком опасно было обнаруживать себя. Далакян будто почувствовал ее опасения и предложил проехаться в соседний район, на выставку изделий народного творчества. Народу полно, да и в случае чего, возможны объяснения присутствия Тины. На выставке продавались прекрасные изделия северных кружевниц, отрезы из шитья, милые безделушки из перламутровых раковин, сережки и инкрустированные шкатулки.
      "Гранд Чероки" Тины остановился у въезда на выставку. Одета Тина была нарочито неброско, как любая девушка: джинсы, джемпер, в руке сумка, похожая на папку и содержимое сумки весьма напоминало то, что обычно хранят в деловых папках – документы. На территории, где располагалась выставка, стояло полным полно разнообразных палаток, крытых тентами лотков и разбитых полосатыми шатрами пивных и закусочных. Тина увидела Далакяна у торговых павильонов, детектив выглядел, как всегда франтовато, особенно отличались его ухоженные тонкие усики.
      Далакян приметил Тину, и они прошлись вдоль торговых рядов, изредка бросая друг другу фразы. Разошлись в разные стороны, но через назначенные полчаса встретились у пруда, где родители с маленькими детьми кормили золотых рыбок.
      Рыбки и в правду были золотые, красно-бело-золотые, привезенные из таинственного Таиланда и выпущенные в северный пруд лишь до закрытия сезона. Корм для рыбок продавала тучная тетка, она же зычно призывала к ответу тех, кто посмел ослушаться и кормил экзотических рыбок черным хлебом. Тина и Далакян присели на лавочку и внимательно наблюдали как малышня с визгом, означающим крайнюю степень удовлетворения, кормит рыбок.
      – Взрывное устройство было прикреплено к днищу внедорожника, – обстоятельно докладывал детектив. – В принципе, это мог сделать любой, кто близко подходил к автомобилю. В прокуратуре сообщили, что таймер взрывного устройства был рассчитан на двенадцать часов. Соответственно, это могло произойти лишь в этот отрезок времени, с двух часов дня до двух часов ночи, когда прогремел взрыв.
      – Машина Павлова все это время находилась у дома Давида, – подсказала Тина. – Мы приехали к нему часов около шести вечера. До этого автомобиль был припаркован у гостиницы "Алина".
      – Территория у дома на Яблоневой улице охраняется. Охранников уже допрашивали в связи с взрывом, они клянутся, что никто не подходил к Роверу.
      – А компания "студентов"? – спросила Тина, повернувшись к Далакяну.
      – Ваша подруга сама просила присмотреть за багажом, – ответил детектив, глядя на встревоженное лицо девушки.
      – Между прочим, вот списки жильцов дома на Яблоневой, – Тина расстегнула сумочку и подала Далакяну списки. – "Студенты" с такими именами в доме не проживают.
      Причем первого сентября ни у кого из молодых людей проживающих в доме, вечеринки не было.
      – Я бы не слишком доверял их показаниям, – сказал Далакян, – они попросту могут скрывать это от родителей.
      – Ну, так узнайте, было ли это на самом деле! – разволновалась Тина.
      – Непременно, – успокоил ее детектив, – Тина, простите, Валентина…
      – Чего уж там, называйте Тиной, – разрешила она.
      – Как мне стало известно, ваш продюсер пользуется услугами некоего Арташеза, известного в нашем городе, как Ной.
      – Ной… Ресторан "Ковчег"… – вспомнила Тина, – старинный дружок Бернса.
      – Да, вы правы.
      – Значит крыша Бернса – Ной.
      – Да, это так.
      – Что еще? – потребовала дальнейшего отчета Тина.
      – Ной имеет доход от распространения наркотиков, подпольного изготовления спиртных напитков и предоставления сексуальных услуг.
      – Ого, вот это букет! Каким образом мы вписываемся в статьи доходов Ноя?
      – На заре своего бизнеса Бернс просил поддержки Ноя, с тех пор он входит в триаду, которой руководит Ной.
      – Триада? – удивилась Тина, и, загибая пальцы, перечислила. – Это паленая водка, наркотики и проституция?
      – Да.
      – У Ноя было три сына. Сим, Хам и Иафет. Кто есть Бернс? Судя по тому, что их совместный бизнес процветает, Бернс не Хам.
      – Не шутите этим Тина, – погрозил пальцем Далакян.
      – Какие шутки, – отмахнулась Тина, – Давид сказал, что расчеты с "крышей" ведутся через банк.
      – Подставное лицо или какая-нибудь организация.
      – Мог ли Ной взять на себя организацию взрыва? – спросила Тина.
      – Если Бернс доказал ему необходимость, мог.
      – Надо установить истину.
      – На это может понадобиться время, – осторожно заметил детектив.
      – Не важно. Важно выяснить все до конца. Работайте. Звоните.
      Далакян остался сидеть на лавочке, а Тина, бросив ему прощальный кивок, удалилась в сторону торговых павильонов и вскоре исчезла из вида.
      Натурные съемки проходили на арендованной территории бывшего пансионата. Здания, принадлежащие в советское время пансионату "Красная Нива", в давнее, дореволюционное время, были резиденцией богатейшего заводчика Альметева. Сейчас территория выглядела сильно запущенной, с одичавшей природой, разрушенными временем и людьми, зданиями. Это как нельзя лучше подходило для натурных съемок войны 1812 года. Съемочная группа прибыла караваном, еще засветло, чтобы ухватить неверную погоду ранней осени. Караван состоял из нескольких трейлеров с аппаратурой и вагончиков для актеров. Для набора массовки был объявлен клич по всем ангельским культурным заведениям, драматическим театрам, студиям актеров и любительским театрам. Платили на натурных съемках хорошо, раздеваться не требовали (хватало своих кадров), требовались определенные навыки, к примеру, обращение с лошадьми, управление гужевым транспортом, опыт сражений на шпагах, саблях и дуэльных пистолетах. Все как в большом кино. Оттого свои фильмы Бернс называл "крепкой альтернативой Мосфильму".
      Тине накладывали грим, когда в ее трейлер заглянул Бернс. Присутствие его на изматывающих съемках не ожидалось, и сердце Тины забилось тревогой: что-то случилось! Собрав волю в кулак, Тина с приветливой улыбкой обратилась к продюсеру:
      – Роман Израилевич! Какая приятная неожиданность!
      – Рада?
      – Как можно сомневаться! По делу или соскучились?
      – Соскучился, радость моя! Не сидится и не лежится старому Бернсу, все думаю, как там моя красавица? Не строит ли мне какой-либо каверзы?
      – Так хорошо начали Роман Израилевич, и тут же все зачеркнули. Ну, какая каверза?
      Работаю и днем и ночью, сами знаете, какой напряженный график. И сцены все практически с моим участием, за небольшим исключением. Кстати, не перебор ли это?
      Зритель не заскучает?
      – Поверь, золотко, не заскучает, тестовая группа без дела не сидит. Впрочем, я не за тем, – и как по мановению волшебной палочки тон Бернса изменился. – Ты, что же дрянь, любовника себе завела?
      – Побойтесь бога Роман Израилевич! – вскочила, едва не налетев на гримера, Тина.
      – Боги у нас, золотко, разные. Ты своего бойся. А я уж разберусь.
      Бернс ткнул Тину в грудь, и она споткнулась о трюмо, уронив несколько склянок с кремами и косметикой.
      – Выйти всем! – рявкнул продюсер.
      Гример, зачем-то подняв руки вверх, задом попятилась к двери. Не дожидаясь ее ухода, Бернс притянул Тину за лацканы халата, и гневно спросил:
      – Ты зачем к Дурбину ходила?
      – Со всем с ума сошел, старый черт, посмей меня только пальцем тронуть! – зашипела Тина и, не удержавшись, плюнула в лицо Бернса.
      – С Далакяном шашни завела? – утираясь рукавом, почти спокойно произнес Роман Израилевич.
      – Да хоть бы и так!
      – То-то он тебе названивает!
      – Вы кто? Мой родственник, чтобы я отчитывалась перед вами?
      – Постыдилась бы, я ведь тебе в деды гожусь!
      – Вы бы вспоминали об этом, когда юбку мне задираете!
      – Тиночка, золотко, прости меня старика, совсем с ума меня свела. Последний разум потерял, ночей не сплю, все думаю, с кем моя Тиночка…
      – Жизни вы мне не даете Роман Израилевич, извели своей ревностью. Людей перестали бояться. Где это видано, что бы при служащих драться лезли!
      – Разве ж это драться? Пожурить…
      – Ничего себе, на груди синяк будет. Грим килограммами изводить.
      – Золотко…
      – При Давидке трусики с меня оборвали, – припоминала обиды Тина – с голою задницей стояла.
      – Что, возбудился, подлец? – вскинулся Бернс.
      – Он же вам как сын, Роман Израилевич!
      – Золотко…
      – Хватит, – отрубила Тина. – Не золотко я вам, а Тина Андреевна. И с вашими домогательствами тоже хватит!
      – Как же это?
      – А вот так! Куда хотите, с этим… – Тина ткнула пальцем в направлении Бернсовых брюк, – туда и идите.
      – Значит, Далакян…
      – Хоть черт с рогами, только бы не вы.
      – Ладно. Вспомнишь, да поздно будет.
      – Ох, и застращали вы меня… – с иронией сказала Тина.
      Бернс выскочил из Тининого трейлера, и еще долго слышался его гневный голос, разносящийся по территории бывшей резиденции заводчика Альметева.
      На ужине, устроенном для съемочной группы рядом с Бернсом сидела прекрасная Элен Безухова, в миру – Любочка Егорова. Новая фаворитка была преисполнена важности, ее шаловливые ручки, то сновали, подкладывая в тарелку продюсера самые лакомые кусочки, то совершали какие-то "таинственные" действия под скатертью, которым был накрыт длинный деревянный стол. Тина сидела напротив и мечтала об окончании ужина. Давид не приближался к опальной актрисе, боясь навлечь гнев на и так угнетенную еще одним унижением Тину. По распоряжению Бернса Тина переехала из комфортабельного трейлера в общий вагончик. Там было тесно, хотя актеры и считались сплоченной братией, но все-таки нашлись некоторые, нашедшие в Тинкином падении пищу для язвительных шуток. На самые грубые подначки уставшая Тина думала: "Глупо, очень глупо". А если завтра ей взбредет в голову помириться с Бернсом? Тина ругала себя за несдержанность, но мириться не хотелось. От последнего шага ее удерживала месть. Перед сном, Тина посетила общий душ.
      Деревянная кабина с металлической бочкой наверху, небольшой предбанник, где по окончании процедуры омовения ее поджидал Бернс.
      – Ну, как на новом месте? – ухмыльнувшись, спросил он.
      – Приснится жених невесте, – ответила Тина.
      – Мы с Любовью завтра уезжаем, – объявил он. – На Лазурный берег.
      – Скатертью дорожка, – напутствовала Тина.
      – Дура ты, Тина, – покачал головой Бернс, приглаживая рукой остатки волос.
      – Отчего же? – возразила она, набрасывая на плечо влажное полотенце. – Все равно бы меня в Ниццу не повезли, работать надо, съемки в самом разгаре. А Любочка, у нее сцен мало, может себе позволить и Ниццу.
      – Ничего, приедем, многое изменится, – пообещал продюсер.
      – Ну, дай вам бог, – сказала Тина и вышла из душевой.
      – Тебе не пожелаю! – крикнул ей вслед Роман Израилевич.
      Давид нашел возможность поговорить с Тиной, когда Бернс действительно покинул лагерь. Она жила в вагончике, несмотря на то, что ее трейлер пустовал. Съемки продолжались с утра до вечера, и Давид, отсутствующий целый день, вечером предложил Тине пройтись. Что бы не вызвать кривотолков, прогуливались они на виду у всех. Давид шел рядом с Тиной, вокруг буйствовала ранняя и удивительно теплая для севера осень. Кусты и деревья, одичавшие за время перестройки, поражали своими красками от бордовых, золотистых и нежно зеленых. Быстро темнело.
      Давид предложил Тине свою куртку.
      – Ты единственный человек, который должен принять империю Бернса, – внушала Давиду Тина, – других родственников нет. Твоя мать и Сара Абрамовна не в счет.
      Брат уже десять лет как умер. Бернс злопамятен. Может отказать все дело кому-либо из дальних, надо постараться не сделать ошибок. Лучше не подходи ко мне, – заключила она.
      – Тина, Бернс просил меня сблизиться с тобой, – признался Давид. – Сама понимаешь, что это значит.
      – Шпионишь? Какая удача. Бернс ценит информаторов.
      – Не называй меня так.
      – Прости. Ты знаешь, я готова работать, готова переносить трудности, но меня убивает, когда вокруг меня плетутся интриги и шепчутся "доброжелатели".
      – Потерпи. Бернс не знает, как тебя вернуть, не потеряв при этом лица. Разрыв произошел практически на людях.
      Задевает его самолюбие, подумала Тина, а куда девать свое? Давид беспокоился за нее, он видел, что творится с Тиной и дядей и знал, что это еще не конец.
      – Тина, может быть, настало время бросить все? – снова спросил он, желая оградить ее от дальнейших унижений.
      – Нет, Давид. Отольются волку овечкины слезы. Я в порядке.
      Они подошли к вагончику, на ящике из-под аппаратуры сидели статисты, попивая пиво – единственный напиток, разрешенный после съемок, и то в ограниченных дозах – и с любопытством посматривая на опальную звезду и референта продюсера. Тина вернула Давиду куртку и гордо прошествовала мимо них под несмолкаемый шепоток.
      Тине было одиноко, Давид неделю пропадал в городе. Обстановка на натурных съемках стала обыденной, не было главного раздражителя – Бернса. Вечерами Тина гуляла, а когда погода показывала свой осенний своенравный характер, играла в карты с Ванькой Дрябловым.
      Иван был обычным пареньком, несмотря на свою грозную фактуру, накачанные мышцы и сломанный нос. Когда-то Ваня был боксером, правда в юниорской группе, с тех пор у него осталась привычка посвящать занятию спортом несколько часов в день, и чуть что лезть в драку. Как только Тина осталась одна, Иван взял ее под свою опеку, трогательно называл ее малышкой, несмотря на то, что Тина была старше.
      Как иногда полезно спуститься с небес, думала Тина, не было бы ее разрыва с Бернсом, никогда бы она не узнала широту души Нарьян-Марского дьявола. История киношной карьеры Ивана поражала своей банальностью. Травма. Куда деваться бедному юниору? Начал пьянствовать, вести беспорядочную половую жизнь. Однажды проснулся рядом с такой "синюшкой", что до венерического диспансера бежал бегом.
      Слава богу, обошлось, видать, совсем был пьян, но зато доктор, который обследовал Ванечку, поразился его природным данным и тут же позвонил Бернсу.
      Больше Ванечка не пил. Прошел полное обследование и явился на кастинг. Бернс был впечатлен. Так Ванечка стал Андреем Болконским.
      Клюкин, без пригляда Давида, крепко надирался на съемках, что огорчало Михалыча, и заброшенные окрестности оглашались его жалобами. Актеры резались в записного дурака, иногда расписывали пульку, но в отличие от других сезонных кампаний – студенческих отрядов, трудовых бригад, спортивных сборов – никто не крутил романов и не занимался любовью в свободное от работы время.
      Бернс вернулся с Французской Ривьеры и сразу нагрянул в Альметевку. Вместе с ним нагрянула и непогода. Демонстрируя шикарный загар Любочка Егорова, захлебываясь от восторга, делилась впечатлениями. Весь дамский коллектив дружно ей завидовал.
      Удивительно, но когда Тина приезжала после отдыха с Бернсом, никто не лез к ней с расспросами, никто не восхищался великолепными Тинкиными ножками в виртуальных чулках из тропического загара. Неужели она была такая недоступная? Или дамы боялись сближаться с всесильной фавориткой продюсера, ведь женской дружбы век недолог, а ненависть чувство более постоянное? А в итоге, как лишена была Тина дамского признания тогда, так же одинока и теперь. Бернс устроил разбор материала, отснятого во время его отсутствия, и остался им доволен. Хоть это радует, не надо переснимать сцены в холодную ветреную погоду, вот если бы сия процедура была бесплатной, Бернс непременно развлекся бы, заставляя Тинку мерзнуть неглиже. Но поскольку каждый кадр и каждая минута пребывания в Альметевке стоила Бернсу денег, то, учитывая грядущие траты на отопления трейлеров, Бернс дал команду сняться с якоря. По прибытию в родной город пришлось Тине испытать еще одно унижение. Бернс отдал распоряжение провести тщательное медицинское обследование актрисы Тины Гранд. Объемная карта Тины легла на стол продюсера. Неужто и в правду хочет заменить ее Любочкой? Давид рассказал ей, что Бернс вызвал лучших специалистов и устроил Любочке фотосессию, которая закончилась полным ее провалом. Любочка неплоха во второстепенных ролях, но главную ей не потянуть, нет в ней того шарма и легкости, которые отличают Тину. Статистка и все тут. Во что свято верила Тина, так это в Бернсов здравый смысл – несмотря на всепоглощающее желание втоптать Тину в грязь, он ни за что не поставит свое детище "Венус" в ситуацию, близкую к неуспеху. Деньги, деньги!
      А Тина приносила доход, как золотоносная жила, и ее надо разрабатывать, пока она в самом спелом возрасте, что называется в соку. Но эти попытки Бернса вывести ее из себя невероятно подтачивали нервную систему, Тина стала плохо спать, что немедленно отразилось на ее внешности. Бернс сбавил обороты, дал Тине выходной, оплатил самый лучший салон красоты.
      Тина лежала на массажном столе, когда в салон приехал Бернс. Один. Без Любочки.
      Бесцеремонно зашел в массажный кабинет, уселся на оттоманку, высоко закинув ногу на ногу, задравшаяся брючина открыла миру черные хлопчатобумажные носки. Тина снова закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на ощущениях, но ничего не получалось, от Бернса исходили сильные волны. Крепкого сложения массажистка в финальном аккорде пробежалась пальцами по обнаженной спине, и накрыла Тину простынею.
      – Минут десять полежите, – посоветовала она и деликатно удалилась из кабинета.
      Тина молча ждала, когда Бернс объявит, чем она обязана такому внезапному визиту.
      Бернс встал с оттоманки и приблизился к массажному столу.
      – Тина… – начал он. – Может я в чем-то и виноват, я не святой, но у нас есть шанс вернуть… ну, в общем, все как было… ты как?
      Тина молчала. Бернс засопел, стал отмерять шагами метраж кабинетика, от стены до стены.
      – Ну, что ты молчишь? Презираешь… А как я переживаю! Ты бы знала! Вот тебе все, как с гуся вода, кукла бессердечная… – тут Бернс споткнулся, вспомнив, что пришел не за тем, чтобы ругаться с Тиной.
      Тина лежала без движения, не реагируя на страстный монолог и топот вокруг массажного стола.
      – Соскучился я Тиночка, золотко… – тут Бернс, не сдержав чувств, откинул простынь и припал губами к загорелой и пахнущей кремом спине опальной звезды.
      Вот тут Тина и взбрыкнула. Вскочила, натянув до подбородка простынь, и гневно бросила в лицо Романа Израилевича:
      – Да идите вы! К Любочке, – внесла уточнение и, перекинув простынь через плечо на манер римской тоги, гордо вскинула голову.
      – Лапушка, ну ее лягушку эту! Скукотища, чесслово! – весьма эмоционально прореагировал Роман Израилевич на напутствие Тины.
      – Найдете в вашем лягушатнике другую, – хмыкнула Тина.
      – Тинушка…- заныл Бернс, подбираясь ближе.
      – Держите себя в руках, Роман Израилевич, – дистанцировалась Тина, – забыли уже, как обвиняли меня в связях со всем мужским населением Ангельска?
      – Все ревность проклятая! А от чего? От того, что люблю тебя больше жизни! Давай помиримся? А?
      – У вас всегда другие виноваты. Не хочу мириться! Мне и без ваших "любовей" – намекнула на увлечение Бернса Любочкой, – прекрасно!
      – Тинушка… Прости меня старика, не знал, как заставить тебя пожалеть о сказанных словах, помнишь ведь? Что сказала-то, помнишь?
      – Под каждым подпишусь.
      – Старым чертом меня назвала…
      – Что вас обидело сильнее – "черт" или "старый"?
      – Насмехаешься надо мной. Смейся, только мириться давай? А?
      – Черт с вами…
      – Со мной, со мной, иди ко мне моя лапушка, – Бернс ухватил пухлой ладошкой за край простыни. Тина хмуро смотрела из-под рыжей челки, но понимала, что шанс надо использовать.
      – Еще раз полезете ко мне драться, Роман Израилевич, только вы меня и увидите, клянусь, уеду в Питер! – пригрозила Тина.
      – Не буду, не буду, – радостно притоптывая, обещал Бернс, – иди, обними своего Романа.
      Началось, обреченно подумала Тина, но, распахнув простыню и объятья, повернулась к Роману Израилевичу. Он восхищенно присвистнул.
      – Богиня!
 

 
      На радостях Бернс закатил шикарный ужин и даже позволил себе выпить лишку.
      Сейчас он храпел в Тинкиной постели, не хотел ехать домой, позвонил Розе Исааковне, что бы не волновалась, и остался. Тина, как на грех не могла уснуть, посмотрела реалити-шоу, заполнившие ночной эфир, выпила травяного чаю, сон не шел. Наверное, думала она, из-за наполненного событиями дня, косметических процедур, массажа и, конечно же, последовавшего примирения с продюсером. Голова ее была занята разными мыслями, о наступающей осени, о выздоравливающей Веточке, о никак не кончающихся съемках, о расследовании, о Далакяне… Кстати, дурно было бы не воспользоваться случаем, идущим прямо в руки, Бернс спит, как убитый, можно покопаться у него в бумагах, просмотреть телефонные номера на мобильном, да и по карманам пошарить никто не запретит, а вдруг повезет…Тинка вскочила, заглянула в спальню, откуда доносились трели Бернса, и на цыпочках прокралась внутрь. Пиджак и брюки продюсера Тинка повесила в шкаф, отличной кожи портфель Бернс бросил в будуарное кресло у туалетного столика. Тина оперлась коленом на упругий матрас и прислушалась к дыханию Романа Израилевича. Спит, как сурок. Она осторожно, стараясь не производить шума, раздвинула зеркальные дверцы шкафа. От одежды пахло ее любимыми духами, рука потянулась к кашемировым кофточкам и кардиганам, коснулась мягкой шерсти, любовно прошлась по шелковым блузам, задержалась на тончайших, кружевных оборках нижнего белья. Эх, а вот и монстрообразный, по сравнению с Тинкиными тряпочками, костюм Бернса. Рука скользнула в нагрудный карман пиджака, вытащила узкий серебряный футляр-визитницу, несколько стодолларовых купюр, и положила их обратно, не меняя порядка. В боковых карманах Бернс не держал ничего, брюки осматривать не стала, если бы там что-нибудь было, то выпало бы, когда она вешала их на плечики. Итог – ничего представляющего интереса Тина не нашла. Тихонько закрыла шкаф, выхватила из кресла Бернсов портфель, и бесшумно вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.
      Тина снова заварила чай, затем, открыв портфель, стала разглядывать его содержимое, стараясь сохранить его в том порядке, в котором уложил Бернс.
      Сценарий от Сары Абрамовны в пластиковой папке-скоросшивателе, счета, различные бумаги, которые не заинтересовали Тину, приглашение на банкет по случаю юбилея частного предприятия "Ковчег"… Ковчег! Ной! Арташез как-его-там Бернсова крыша.
      Надо навязаться на банкет. А как? Бернс на такие мероприятия всегда берет жену.
      И как отнесется Арташез к тому, если Бернс придет с любовницей? Надо подумать, да Давиду рассказать, у него голова светлая, может, предложит какой-нибудь выход.
      Тина зевнула. Пора спать, вернуть портфель на место, и к Роману Израилевичу под бочок… Телефон! Забыла про сотовый! Тина сунула руку в портфель и вытащила массивный цвета металла корпус. Так, так, входящие, Тина быстро нажимала клавишу и прочитывала имена Бернсовых абонентов. Давид, опять Давид, Михалыч, какой-то Васильев, Роза Исааковна, Аркадий Пестов, герр Миллер… Так, а теперь кому звонил продюсер, опять вездесущий Давид, Аркадий Пестов, снова Аркадий…
      Аркадий? Уж не тот ли Аркадий, который охранял багаж у Павловского "Лэнд Ровера"?
      Тинка зубами стянула с ручки колпачок, и неровным почерком, стараясь удержать небольшой клочок бумаги на полировке стола, написала несколько цифр. Уф! Ну, теперь точно спать. Приоткрыла дверь спальни. Бернс повернулся на бок, откинул свою часть одеяла и сейчас, при свете ночника, тело, покрытое седеющими волосками и загаром с Лазурного берега, темнело на белоснежном белье. Пристроила портфельчик на кресло, скинула пеньюар, и легла в нагретую Бернсом постель, прижалась грудью к его спине, проскользнула рукою по его внушительному брюшку, пробежалась пальцами вниз по дорожке. Бернс завозился, промычал что-то.
      – Спи, спи, – щекотнула его пах Тина.
      – Золотко… – он прихватил Тинкины пальцы и прижал их сильнее. Глаза Бернса были закрыты, губы изогнулись не то в мученической, не то в сладострастной улыбке. Глаз он не открыл, пробурчал, отворачиваясь в подушку.
      – Тиночка, спать давай, а?
      – Давай, – вздохнула Тина.
      В детективном агентстве Дурбина не было никого. Совсем никого, не считая Танечки.
      Она, как обычно, отстукивала ровными розовыми ноготками какую-то компьютерную морзянку. Ноготки порхали, невольно привлекая внимание ничем не занятого Давида.
      – Еще кофе? – спросила его Танечка, отвлекшись от клавишного ряда.
      – Да, пожалуй, – ответил Давид, ждать придется все равно.
      Танечка прошлась до кофейного аппарата, ножки в тонких чулочках, короткая юбочка.
      Давид проводил ее взглядом. Привычка провожать взглядом красивую женщину не была утрачена, но делал он это автоматически, тут же теряя интерес. Лада, даже мертвая, не отпускала Давида, он был влюблен, до сих пор влюблен.
      Танечка подала ему чашку, весьма похожую на кукольную, и придвинула стопку журналов. На ее столе зазвонил телефон, и Танечка, процокав каблучками, сняла трубку.
      – Артурчик! – радостным голоском возвестила она. – А вас ожидают, да господин Белкин. Хорошо, передам. Чао!
      И повернувшись к Давиду, объявила:
      – Далакян будет с минуты на минуту.
      – Отлично, – буркнул, уставший ждать Давид.
      Детектив вошел в агентство, стряхивая с зонта капли дождя. Танечка поспешила навстречу, приняла зонт, раскрыла его и поставила в угол, как большую нахохлившуюся птицу.
      – Спасибо, милая, – с легким кавказским акцентом поблагодарил Далакян. Танечка кокетливо повела глазками и снова включила кофейный аппарат. Давида от кофе уже тошнило.
      – Прошу вас, – позвал его детектив, открывая дверь кабинета. Давид вошел, сел в гостевое кресло.
      – Ну и погодка, – начал разговор Далакян бросая плащ на вешалку. – Извините, что пришлось ждать, всюду пробки, осень и зима наступают у нас неожиданно, будто мы живем в Южной Калифорнии.
      Давид выложил на стол детектива папку и ждал, когда Далакян займет свое место.
      – Что это? – спросил детектив, усаживаясь в кресло.
      – Словесный портрет "студента", получили по электронной почте от Архиповой Виолетты. А вот здесь, – Давид ткнул пальцем в бежевый листок, вырванный из блокнота, – телефон некоего Аркадия Пестова, с которым у господина Бернса поддерживается связь.
      – Отлично, – сказал Далакян.
      – Вам не кажется, что мы делаем за вас вашу работу? – раздраженно спросил Давид.
      – Ну, словесный портрет "студента" я сам бы не смог набросать, как бы ни старался, ведь я его не видел. А отчет о проделанной работе я вам предоставлю.
      – Извините, в последнее время я очень раздражен. Поймите, погибли дорогие мне люди…
      – Я понимаю, Давид. Не беспокойтесь. Да, расследование идет медленно, но идет, – Далакян резко развернулся в офисном кресле и сунул ключ в личинку сейфового замка. Матовый металлический сейф привлек внимание Давида уже в первый день их посещения агентства Дурбина. Он был громоздок и занимал большую часть стены за спиной Далакяна. За сейфовой дверцей скрывались секреты большого города. На полках аккуратненькими стопками лежали папки – от простых советских с надписью "Дело", до новейших, с накрученными металлическими конструкциями креплений. Отдельными кучками размещались пакеты с разнообразным содержимым. "Улики!" подумал Давид, и отвел глаза, сдержав любопытство. Далакян вынул тонкую папочку с наклеенным стикером и открыл ее.
      – Фотографии были сделаны нашими сотрудниками в течение недели. Все, кто посещал ресторан "Ковчег", все кто там работают, зафиксированы с помощью цифрового фотографирования. Личности, наиболее подходящие под описания пострадавшей, могут быть ей направлены также электронной почтой. Более того, мы применили метод дистанционного прослушивания, и имеем некоторые записи разговоров Арташеза Айвазяна и Романа Бернса. Копии их получите у меня под расписку. Наша задача упростится, если мы вычислим "студента", у меня нет сомнений, что он имеет прямое отношение к взрыву на федеральной трассе.
      От этих слов Давид вздрогнул, снова и снова переживая свою потерю. Да, детективы не подкачали, теперь нужно отослать снимки Виолетте и прослушать записи.
      "Скорее бы уж закончить эту картину!" устало думала Тина, снимая узкие туфельки, сидя на шелке антикварной банкетки в широком холле своей квартиры. В мексиканской напольной вазе, распространяя дурманящий аромат, увядал шикарный букет роз, преподнесенный Тине Бернсом в знак примирения. Рассматривая сине-белый узор вазы, Тина вспомнила путешествие в Акапулько, белоснежные виллы кинозвезд на знаменитом побережье, песни марьячос, опасные прыжки ныряльщиков со скалы, ради которых туристы съезжались со всех близлежащих отелей, местные мальчишки с сетками и острыми ножами для вскрытия жемчужных раковин. Их проводник Антонио Круссеро, сумасшедший мексиканец отлично говорящий по-русски, борец самбо, обучавшийся в свое время в Воронеже и разбивший множество девичьих сердец, до сих пор бредящий Россией, ее снегами и белокожими красавицами. И Бернс, любовь и ревность, кнут и пряник. Боже, во что превратилась ее жизнь? Тина обхватила голени руками, и стала раскачиваться, напоминая сумасшедших в голливудских картинах. Бернс, Бернс, человек-оркестр, человек-паук, человек-самая-жуткая-гадина-в-ее-жизни!
      Так ли?
      Ненависть, захлестывающая Тину, иногда сменялась непониманием, ведь она сама легла на тот незапамятный диванчик, отдав свою девственность продюсеру? Чем она думала в тот момент? Зачем? Для того, чтобы досадить матери и Игорю? Для этого она сломала свою жизнь? Для этого подверглась осуждению и всяческим гонениям?
      Ради того, что бы ее мать поняла, как нелегко ей, Тинке, принять Игоря в качестве ее мужа? И только? Боже, какая глупость! Сейчас мотивы, толкнувшие Тинку в цепкие объятия порнобизнеса, казались детским лепетом, юношеским эгоизмом и невероятной женской глупостью. Павлов… Павлов, только он разнился с этой ее треклятою жизнью, был последовательным и цельным, и любил ее… она чувствовала, что любил! Ах, Павлов, Павлов… Давид сказал, что Павлова и Ладку убило сразу, пожар, начавшийся в машине, сжег их тела, практически кремировал, захоронение было только соблюденной традицией православного христианства.
      Похоронили его хорошо, Давид рассказывал, стреляли из винтовок, накрыли гроб российским флагом, присутствовала бывшая жена. Детишек Бог Павлову не дал… А с Тинкой могло бы получиться, она постоянно проходит медицинский контроль, ее показатели превосходны, возраст подходящий и организм готов к деторождению.
      Только кому это надо? Может в самой Тинке что-то не так? Иногда ей кажется, что она и Роман Израилевич, это пара, что они друг друга стоят, то есть, достойны, а как же быть с Розой Исааковной? Розочка, как называет ее Роман Израилевич, часть его жизни, прошла с ним огонь, воду и медные трубы перестройки и передела собственности, что немаловажно. Тинка уважала старость, ей не хотелось обижать Розу Исааковну, да и понимала она, что отлучить Бернса от семьи, ох как не просто, но, в случае если понадобиться, то можно! Тинка, Тинка, дурочка, сладенькая булочка, Красная шапочка, Белоснежка, Спящая красавица, а в основном, как сказано в первых строках, дурочка. Дурочка! Кусок мяса, которое все е..т, как в сердцах сказал ее первый кавалер, одноклассник Алешка, когда Тинка призналась ему в том, что поступила в актрисы продюсерского центра "Венус".
      Алешка развел руками, скривил губы, презрительно фыркнул и с отвращением произнес: тогда снимай трусы! Алешка отделался пощечиной, но, сколько в ее жизни было мужчин, которых пощечины в ее благопристойности не убеждали. Даже Павлов!
      Павлов признался ей, что покупал ее фильмы, проводя одинокие вечера в отеле. А что она хотела? Для того эти фильмы и снимаются, чтобы развлекать одиноких мужчин. Сейчас, сидя в холле своей квартиры, которую купил Бернс, она заработала, все время одергивала себя Тина, она была ужасно несчастна.
 

 
      Тина с Давидом ехали за "Мерседесом" Бернса, через заднее стекло им было видно, как продюсер крутит головой оглядываясь на них и что-то втолковывает своей супруге, жестикулируя на итальянский манер.
      Тинка все прокручивала в голове позорную вчерашнюю сцену, когда нытьем, шантажом и прочими дамскими приемчиками она вынудила Бернса взять ее на "банкет по случаю юбилея частного предприятия "Ковчег", так сие мероприятие значилось в приглашении. Тинка специально узнавала, что Ной вызвал модного дизайнера, чтобы к юбилею обновить интерьер своего особняка, ведь будут приглашены самые именитые люди города. Ноевыми подручными зафрахтован весь штат модельного агентства, где когда-то подвизались девушки, гостей развлекать надо, а кто как не модели могут заинтересовать мужчин, находящихся в кризисе среднего возраста? Не секрет, что сорокалетние мужчины являются основным контингентом бизнес-элиты нашего города, за редким исключением, конечно, вроде Давида и Романа Израилевича – один чересчур молод, другой уже стар. Бернс держался до последнего.
      – И как ты себе это представляешь?! – рычал он.
      – Моим кавалером будет Давид, – после получасового нытья выложила Тина.
      – Что я скажу его матери? Розочке? Одолжил у меня актрису? Ему что, не с кем пойти на банкет?
      – Вы бы не придуривались, Роман Израилевич, а то в городе не знают о наших взаимоотношениях.
      – Не принято любовниц выставлять! Тем более на таких мероприятиях, это тебе не баня.
      – Ах, вот как, как в мою постель так золотце, а как в свет меня вывести, так Бернсова подстилка! Работать, как проклятая, так я, а как на Лазурный берег, так другие!
      – Я этого не говорил.
      – Именно это и имели в виду. Смотрите Роман Израилевич, как бы вам снова не обратить свой пылающий взор на Любочку Егорову!
      – Тьфу ты! И полслова ей не скажи!
      – Ну, так как?
      – Хорошо, пойдешь с Давидом. Розочка будет в обмороке…
      Роза Исааковна была сильно озадачена, когда увидела в автомобиле Давида Тину Гранд. Мадам Бернс, конечно, знала о любовных похождениях своего муженька, но благоразумно предпочитала помалкивать. Бернс обеспечивал семью, всегда заботился о Розочке, несмотря на ее бесплодные попытки родить ребенка не оставил ее, брал на все городские светские мероприятия и почти всегда возвращался на ночь в родное гнездо. Почему сегодня пошатнулись устои семейства Бернс? Из-за этой девочки? Зачем Роман везет ее к Айвазяну? Как это обстоятельство может сказаться на отношении Бернса к жене? Вопросы не давали покоя мадам Бернс и она, несмотря на опасность быть грубо оборванной, начала их задавать мужу.
      Роман Израилевич и так чувствовал себя не в своей тарелке. Ну, зачем Тине непременно понадобилось быть на банкете у Айвазяна? Покрасоваться захотелось…
      Скучно ей, вот и бесится, то ей в клуб с Давидом, то в школу. Не понять Роману Израилевичу нынешнюю молодежь! Да, только и в правду он сильно привязан к этой рыжей, настолько сильно, что пошел на преступление, защищая свою собственность.
      Ведь Тинка его собственность, он своими руками огранил этот алмаз, пока он не засиял невиданным драгоценным светом. А сколько денег вложено! Квартира, машина, шубки, брильянты… Эх, чего жалеть, такие деньги приносит Тинкин талант, что приведись еще раз обнаружить "московского гостя", то не задумываясь порешил бы и половину города, не только двух каких-то девиц.
      – Дорогая, успокойся. Это политический ход, – он, наконец, прервал стенания мадам Бернс. – Видишь ли, у Арташеза будут весьма влиятельные гости, вот он и просил меня познакомить их с Тиной.
      Мадам Бернс покачала головой.
      – Это похоже на сводничество, Роман.
      – Ничуть, Давид присмотрит, что бы ни один волосок…
      – Чему научиться у тебя мальчишка? Ты же обещал сестре быть Давиду родным отцом.
      – Розочка, я своих обещаний не забываю. А Тина – наш золотой телец. Кто же решится зарезать его? Не беспокойся, все будет в порядке.
      В машине Давида тоже говорилось о предстоящем вечере. Давид в костюме и галстуке-бабочке выглядел очень элегантно рядом с эффектно-раздетой Тиной. Она специально выбрала открытое платье, дабы привлечь внимание не только гостей вечеринки, но и ее хозяина.
      – Тебе холодно? – спросил Давид, видя, как кутается Тина в норковую накидку. – Включить обогреватель?
      – Нет. Не хочу появиться распаренной. Холодные пальцы дамы заинтересуют быстрей, чем жаркая ладошка.
      – Не заиграйся, помни, я весь вечер около тебя. Никаких приключений! Дядюшка мне голову оторвет, если заметит, что ты кокетничаешь с мужчинами, и не приведи господи, где-то в укромном уголке!
      – Давид, я не дурочка, но мне нужно поближе познакомиться с "нашей крышей".
      – Одного только не пойму, зачем мы платим бешеные деньги Дурбину, если ты сама хочешь сунуть голову в пасть тигру?! Пусть этим занимаются профессионалы!
      – Спокойно. Я не собираюсь, как ты выразился совать голову в пасть, я хочу схватить тигра за яйца.
      – Я все более убеждаюсь, что ехать на банкет было дурацкой идеей. Ты не контролируешь себя.
      – Ошибаешься, Давид, еще как контролирую.
      Давид взглянул на нее внимательней. Ни один мускул не дрогнул на Тинином лице, лишь уголок рта подернулся в жесткой полуулыбке. Давид вздохнул, не завалить бы всю проделанную с таким трудом работу, ведь если Ной звериным чутьем уловит, что им интересуются, то добраться до него будет куда как сложней!
      Автомобиль Бернса свернул к подъездной аллее особняка Арташеза Айвазяна. Давид двинулся следом, сквозь стекло окна Тина разглядывала увитые светящимися гирляндами деревья аллеи, форпосты милиции и личной охраны Ноя и, наконец, парадный вход с белой колоннадой, поддерживающей балюстраду балкона второго этажа. У входа автомобили гостей принимали одетые в униформу беллбои.
      – Денег не пожалел, – произнес Давид, подавая руку Тине. Та, изящно вытянув ступню, продемонстрировала красивый подъем, тонкую щиколотку и атласную туфельку цвета золотого песка. Подхватив Давида под руку, она одернула оригинального кроя низ платья, поправила на плечах накидку, и они подошли к чете Бернсов. В смокинге, купленном пару лет назад, Бернс выглядел франтом, атласный пояс охватывал его внушительное брюшко, а галстук сдавливал толстую шею, делая лицо Бернса еще более пунцовым. Рядом с ним Роза Исааковна смотрелась царицей, осанка и удачно подобранное платье делало ее выше супруга, да и выглядела она куда значительней.
      – Давид, держитесь рядом с нами, – приказал Бернс, давая понять, кто здесь хозяин и кому они обязаны счастьем быть на таком великолепном празднике.
      Их пригласили войти. В вестибюле швейцары, вытянувшись в ряд, принимали от нарядных гостей меховые накидки, манто, разноцветные шелковые и атласные пальто.
      В бальной зале – иначе не назвать, сам хозяин встречал дорогих гостей. Ной был высоким, худым, седовласым мужчиной, с немного сутулой фигурой, с яркой кавказской внешностью, особой чертой которой был внушительных размеров, орлиный нос. Рядом с Ноем, стоял молодой мужчина, на родственные связи с хозяином четко указывала форма носа юноши, но на Тинкин взгляд, он скорее приходился Айвазяну внуком, слишком велика была разница в возрасте. Веселый взгляд из-под слегка удлиненной волны черных волос, красив, даже слишком для мужчины, одет с европейской простотой, но стильно и дорого.
      – Кто это? – шепнула Тина Давиду.
      – Сейчас узнаем… – пообещал Давид, двигаясь в кильватере Бернса и его супруги.
      Хозяин сделал шаг навстречу гостям. Юноша, с любопытством разглядывая вошедших, искренне улыбнулся Бернсу и Розе Исааковне, притушил взгляд, вспыхнувший от Тинкиного декольте, заинтересовался ее спутником.
      – Мой друг, – Айвазян приложил тонкие губы к пухленькой ручке супруги Бернса и крепко пожал руку Романа Израилевича. – Очень рад, праздник у меня сегодня двойной, сын из Лондона приехал. Георгий. Помнишь его? Жаль, мать не дожила, вот один и старикую.
      Бернс подавил улыбку, он прекрасно знал о стариковских шалостях Айвазяна, да и в молодости тот был еще тем Казановой, сыночка родил уж в сорок с копейками.
      – Как не помнить, Арташез, Гоги шустрым был мальчиком, сейчас мужчина уже, тебе есть, чем гордиться, – пожимая руку юноши, произнес Бернс – А я вот племянника с собой взял. Давид, знакомьтесь.
      Тина стояла рядом с молодыми людьми в ожидании, что Бернс представит и ее.
      Возникла неловкая пауза. Давид выпростал руку вперед, кончиками пальцев придерживая Тинкин локоть.
      – Моя девушка, Тина.
      – Дружите, – порекомендовал Роман Израилевич, стараясь не акцентировать свое внимание на заинтересованном взгляде Ноева сыночка. Георгий сжал Тинкину ладошку, прикрыл маслинные глаза, пушистыми, по-девичьи длинными ресницами.
      Вот она мишень! Тинка даже задрожала от удовольствия. Георгий уловил вибрации и самодовольно улыбнулся. Не старик Ной, а красавчик Гоги! Ну и дурацкое имечко, буду называть его только Георгий. Главное присмотреть за малышом, здесь полно соблазнов в виде моделей, свободных и красивых девушек, а она представлена, как собственность племянника Бернса. Это еще как сказать, обычно мужчин распаляет преграда в виде соперника. Георгий поднес Тинкины пальцы к своим губам, и обычный жест вдруг превратился для нее в интимный – прохладные пальцы согрелись мягкими губами и горячим дыханием юноши.
      Айвазян не стал задерживать старого приятеля, тем более что в зал входила новая пара гостей. Давид перехватил у Георгия Тинкину руку, и, сопровождаемые сожалеющим взглядом последнего, они прошли за четой Бернсов к столам с закусками и шампанским. Гости все прибывали и прибывали, Георгий не отходил от отца, знакомясь с нарядной публикой, ведь после лондонских клубов и пабов надо адаптироваться к российской манере проведения празднеств. "Отец считает, что все на королевском уровне, как он наивен!" – думал про себя молодой наследник, разглядывая "влиятельных особ", держателей акций банков, владельцев заводов, фабрик, ресторанного и игорного бизнеса. Взять того же Бернса и его продюсерский центр! Что с того, если там снимаются порнофильмы для всего региона? Своя ниша…
      Георгий снова вернулся мыслями к девушке, с которой познакомился несколько минут назад. Хороша. Яркая внешность, точеная фигурка, обаятельная улыбка и хороший вкус. Успел заметить. Грациозна и сексуальна, но без пошлой навязчивости, несмотря на большое декольте. Дочки нуворишей, калифов на час, собравшиеся здесь, манерны, одеты броско, выпячивая папочкино скороспелое богатство. Деревенские дурехи. Скорее бы началось и закончилось это празднество!
      Тина стояла рядом с Давидом, держа в руке бокал шампанского, на ее бриллиантовом колье вспыхивал свет многочисленных хрустальных люстр, глаза сияли угадываемым светом девичьей надежды на встречу со сказочным принцем. Классический оркестр наигрывал мелодии из французских фильмов, и, вдохновенная лирической музыкой, Тина отстукивала такт атласной туфелькой. Ах, как хочется танцевать, закружиться в вальсе с самым красивым кавалером, как ее героиня Наташа Ростова, и чтобы не было софит, камер, окриков режиссера и голых статистов. От мыслей о съемках на чело Тины набежало облачко, Бернс, внимательно разглядывающий свою подопечную, встревожился:
      – Случилось что-нибудь?
      – Нет, – Тина улыбнулась ему очаровательной и неожиданно скромной улыбкой, отчего у продюсера засосало под ложечкой от дурных предчувствий.
      – Долго мы тут еще будем отсвечивать? – недовольно спросил он у Розы Исааковны, в общем-то, не надеясь на ответ.
      Роза Исааковна успокаивающе погладила его ладонь, задержав пальцы на обручальном кольце.
      – Роман, ничего не начнется, пока не прибудет мэр.
      – Мэ-эр, – проблеял Роман Израилевич, но тут же оглянулся, не услышал ли кто-нибудь, но рядом никого не оказалось, и он продолжил, – с ума посходили! Васька недавно из исполкомовских, а уже мэр! Куда мы катимся, добро бы градоначальник, все как-то по-русски.
      – Роман, – снова огладила Бернса супруга, – я бы не советовала тебе…
      – Тоже мне советчица нашлась, – грубо одернул жену Бернс, и Роза Исааковна покорно замолчала.
      Стало шумно, в зале появился директор местного ликеро-водочного завода Степан Звягинцев. Краснолицый, статью похожий на русского богатыря, громогласный и неуклюжий Звягинцев, приветствуя знакомых, оглушительно хлопал их по спине и утробно хохотал.
      – Набрался уже… – пробормотал Бернс, отворачиваясь и частично прячась за стати Розы Исааковны. Но сии маневры были напрасны, Звягинцев, тут же отреагировал на движение, в считанные секунды он пересек зал, бесцеремонно расталкивая гостей, и схватил за рукав уже полностью исчезнувшего в тени своей жены Бернса.
      – Ромка! Подлец этакий, морда жидовская! Делаешь вид, что не знаешь Степку Звягинцева?
      – Эээ… – прохрипел Роман Израилевич, моля о пощаде.
      – Зато я тебя знаю, как облупленного! – заявил Звягинцев, и выхватил бокал с шампанским из рук опешившего от такого напора Бернса. – Все мочу пьете?
      – Степан Савельич, уж ты бы не шумел так, видишь народу-то сколько, газетчики опять же…- отводя за локоток в сторонку, пытался приструнить Звягинцева Бернс.
      – А мне-то что, не посмеют! Как горло промочить захотят, так все равно к Степке Звягинцеву на поклон, у нас времена знаешь какие? В любой день сухой закон могут объявить! И кто тогда царь горы?
      – Не водкой единой… – вступил было Роман Израилевич.
      – Ею родимой! – отвечал заводчик. – Единая российская валюта.
      – Ну ладно, Степан Савельич, согласен, только тут вот какое дело. У Арташеза праздник, не порть его. Айвазян мужик конкретный, сам знаешь.
      Звягинцев одобрительно замычал и согласно кивнул головой, затем сгреб Романа Израилевича в охапку и расцеловал троекратно по-русски.
      – Хороший ты мужик, Роман, уважаю, – Степан стукнул себя кулаком в богатырскую грудь и, тряхнув головой, пообещал. – Все, шуметь не буду.
      – Вот и правильно, а еще лучше, езжай домой.
      – Домой? – переспросил Степан.
      – Тебя Давид мой проводит, – Бернс был готов пожертвовать многим, чтобы отправить подвыпившего Звягинцева с глаз долой.
      – Еще чего, – возмутился заводчик, но не тем, что его отправляют домой, – своих лоботрясов девать некуда! Пусть танцует парнишка, вишь какая краля у него… на Тинку Гранд похожа.
      Звягинцев близоруко щурился, не узнавая порнозвезду в ослепительной девушке, улыбающейся "наследному принцу". Бернс, не дожидаясь скандала, потащил Звягинцева прочь из зала и долго уговаривал и провожал его, поддерживаемого с двух сторон охранниками. Наконец Звягинцев уехал. К Бернсу поспешил хозяин и благодарно пожал его руку:
      – Роман, я твой должник! Какая скотина! Приехал, как положено, поздоровался, и тут на тебе, развезло на глазах, как последнего пьяницу!
      – Ничего, бывает. Прости его, Арташез, Степан Савельич хороший хозяйственник, но как пропустит за воротник, держись. А вот пригодиться он нам еще ой как может, – сказал Бернс, вспоминая слова Звягинцева. Арташез согласно кивнул и, взмахнув рукой сыну, о чем-то оживленно говорившему с Тиной, пошел навстречу кортежу градоначальника, или мэра, это вы уж как хотите.
      Оркестр сыграл фанфары, и Василий Игнатьевич Цепешев вошел в зал. С фамилией нынешнего мэра было связано много городских легенд, кто-то утверждал, что Василий – потомок великого и ужасного Влада Цепеша – Дракулы. Какая жалость, что предки Василия Игнатьевича, простые крестьяне, не знали ужасных трансильванских сказок и назвали сына Васей, а не Владом. Оказалось все до ужасного просто, фамилия мэра Цепешев, произошла от предка кузнеца, ковавшего замечательные цепи.
      И вот торжественное явление мэра состоялось, и праздник начался. Сам гостеприимный хозяин пригласил дорогих гостей к столу, отужинать, чем Бог послал.
      Открылись украшенные инкрустацией двери в парадную столовую, и гостям предстала красочная картина – длинные столы, стоящие параллельно друг друга, соединенные буквой П, накрытые белыми скатертями, украшенными по углам переплетенными белыми атласными лентами венками из заморских розовых соцветий. Эксклюзивный английский фарфоровый сервиз на двести персон, стоивший Арташезу безумных денег, и серебро столовых приборов вызвали восторженный вздох. А уж блюда, расположенные на столах заставили гостей почувствовать аппетит и не шуточный. Небольшая суматоха, во время рассаживания гостей оркестр продолжал играть любимые мелодии, и, наконец, все были готовы внимать тому, что положено по сценарию праздника. А положено было вступительное слово мэра, поздравления от гостей, согласно очереди и регламента, и заключительное слово хозяина. За соблюдением порядка и очередности выступающих следила милая девушка, профессиональный устроитель праздников.
      Василий Игнатьевич бодро, с чувством и хорошей подготовкой, приобретенной еще во времена выступления на исполкомовских заседаниях, произнес приготовленную его референтом речь. Гости бурно аплодировали, и хозяин пригласил всех отдать дань яствам, приготовленным приглашенными поварами. Гости не заставили себя долго ждать.
      Господин Айвазян мог бы гордиться собой. Шеф-повара выписал из самой столицы, представить сложно какая сумма была предложена мсье Алену Дежасу за согласие на перелет из еще теплой Москвы на север России. Однако мастер прибыл, кутаясь в дубленку, и затребовал в лучшей гостинице Ангельска дополнительное отопление, а потом несколько горничных в течение часа разбирали его багаж, пока мсье наслаждался чашечкой экзотического чая с далекой Суматры. Нас следующий день из Ангельска последовала электронная депеша с утвержденным меню и заказом необходимых продуктов на такую сумму, что у Дежасовых парижских помощников шевелились волосы на головах, а сама сумма называлась на ушко благоговейным шепотком. Когда в аэропорту встретили грузовое судно с заказом мсье Дежаса, сам мастер придирчиво осматривал контейнеры с диковинными фруктами, морепродуктами и мясными тушами. Мсье остался доволен, и контейнеры доставили в особняк Айвазяна.
      Мсье Дежас лично набрал штат поваров для приготовления званого ужина, разослал приглашения самым именитым специалистам и, конечно же, своим ученикам.
      Шеф-повар превзошел самого себя. Паштет из гусиной печени с артишоками, седло барашка с нежным шоколадно-кофейным соусом, ягненок с оливками и анчоусами, филе кролика с гусиной печенью в красном вине, тонко разделанные молодые голуби, сформированные в пирамиду на гусином паштете, цыплята с соусом из черных трюфелей, молочная телятина с грибами и фундуком, петух в вине, а также устрицы, улитки, хвосты раков, зажаренные в фисташках с пенным соусом из лобстеров, крабы и лангустины с икрой, и, наконец, нарезанная дыня со сладкой фруктовой смесью и королевскими креветками! Отдельного упоминания заслуживает десерт: персики с базиликом и нугой на лимонном льду, горький хрустящий шоколад с апельсиновым мороженным, шоколадное суфле с кокосовым шербетом, пирожное "наполеон" и сладкий фенхель со специями и лимонно-базиликовым шербетом. А вина! Эти старые французские вина!
      На протяжении ужина Тина не раз встречалась глазами с Георгием, но отводила их в сторону с напускным равнодушием, которое давалось ей с трудом. Она не прикоснулась к еде – нанизывала на вилку аппетитные куски, разрезала ножом, но остывшая горка покоилась невостребованной на тончайшей, белоснежной тарелке. Да что со мной такое? Что за необъяснимое волнение, как будто в ожидании чуда…
      Тина поглядела на Георгия, пальцы его холеных рук, вертели бокал вина. Она залюбовалась их движениями, и мысли тоже были о нем. А ведь они не сказали друг другу и пары слов, лишь спросила, где именно в Англии он учился и как давно не был дома?
      Георгий словно угадал, что она думает о нем, и открыто улыбнулся ей. Тинка почувствовала, что начинает краснеть, и быстро опустила глаза. Давид, заметивший происходящее между молодыми людьми, крепко стиснул Тинкино запястье, да так, что она чуть не ойкнула в голос. На нежной коже остались белые следы пальцев. Это отрезвило, спасибо, Давид. Теперь Тина старалась не смотреть в сторону Георгия, и сумбурные мысли ее теперь потекли плавно. Оказывается, Георгий прилетел домой лишь накануне праздника, после десяти лет отсутствия, стало быть, о Тинкиной профессии принц не догадывается! Пока что. Ему мгновенно откроют глаза, как только он проявит интерес к девушке Бернсова племянника. Что делать? Тина взглянула на Давида, без его помощи и совета не обойтись.
      – Что? – тихо спросил он, раздражаясь от женской глупости. Что за причина вести себя так на ответственном мероприятии? Игрушку нашла, Ноева сыночка! Башку бы не оторвали…
      – Есть идея… – одними губами проговорила Тина.
      – Твои идеи дорого нам обойдутся, – зашептал Давид, поглядывая на Георгия. Принц наблюдал за их разговором, пытаясь угадать, о чем идет речь. Не за него ли выговаривает красавице Бернсов племянник? Она им явно заинтересовалась, надо найти возможность пообщаться с ней визави, отцовский дом замечательно подходит для уединения парочек. Но сначала танцы! Георгий не любитель вальсировать с дамами, но в этом случае пригодятся его навыки, приобретенные в одном из лучших колледжей Англии. Он поднял бокал и послал Тине воздушный поцелуй, благо Давида отвлекла разговором мадам Бернс. Тину слегка покоробила такая самоуверенность, но она тут же справилась с собой и ослепительно улыбнулась в ответ, принимая этот жест, как комплимент.
      Праздник шел согласно сценарию, снова зазвучали сентиментальные мелодии и первые танцоры заскользили по паркету.
      – Я буду танцевать с ним, – упрямо ответила Тина на предложения Давида не участвовать в танцевальном вечере.
      – Не знаю, на что ты надеешься, – устав препираться произнес Давид, – он узнает о тебе все, как только окончится этот вечер. Или ты думаешь, Ной позволит своему единственному сыну встречаться с "широко известной в узких кругах" актрисой?
      Напрасно. Пустая трата времени. Для самого патриарха это было бы интрижкой, повышающей его мужской авторитет, он пошел бы даже на огласку, на ссору с дядюшкой. Еще бы, отбить такую красотку! Но только не сынок.
      – Из всего сказанного я делаю вывод, что у меня слишком мало времени, чтобы проводить его в пустой болтовне. Я чувствую себя Золушкой, до двенадцати часов побуду принцессой, ну а после… ты знаешь. Твоя задача, Давид, сделать так, что наше отсутствие не заметил ни Ной, ни упаси господи Бернс. Я на тебя надеюсь.
      Давид тяжело вздохнул и направился в библиотеку, где Айвазян устроил курительную комнату для джентльменов, с непременными сигарами и коньяком. Библиотека была хороша, шкафы из ценных пород дерева, старинные фолианты соседствовали с библиотечными раритетами и Большой Советской Энциклопедией. Антикварная мебель, глухие занавеси на окнах, хрустальные светильники отражались в пузатых коньячных бокалах и в лакированных хьюмидорах, специальных ящиках для хранения сигар. Ной стоял в окружении мужчин, ведущих деловые разговоры, дядюшка тоже был здесь, как и множество бизнесменов пользующихся покровительством хозяина. Георгий подошел к молодому человеку и предложил сигару. Давид отказался.
      – Не любите? – спросил Георгий.
      – Не курю.
      – Это не просто перекур, это целый ритуал. Возьмите, – снова открыл хьюмидор Георгий.
      – Пожалуй, откажусь еще раз, ритуал этот напоминает мне о Билле и Монике, очень поучительно для политиков, да и для бизнесменов тоже, – бросил намек Давид, поймет – хорошо, не поймет – ему же хуже.
      Георгий рассмеялся, не понял, потому как, оставив Давида в курительной, незамедлительно направился разыскивать Тину. Мавр сделал свое дело.
      Тина не приближалась к кружку матрон, не интересовал ее и кружок, молоденьких жен и дочек, от моделей, фланирующих по залу, она отворачивалась, как от чумных, боялась окликов и приятельских объятий. К тому же отказала уже двум претендентам, вальс и румбу простояла около стены, ожидая Георгия, или хотя бы Давида и уже начинала кипятиться. Георгий подошел со спины, она его не видела, но вдруг почувствовала чье-то горячее дыхание на своей шее.
      – Скучаете? – спросил он, понизив голос.
      – Ничуть, – ответила Тина не оборачиваясь, тем самым давая понять мужчине, что ждала его.
      Появление Георгия внесло оживление в ряды дам, особенно дочерей, считай что первый жених в городе.
      – А где же ваш кавалер? – спросил кумир женщин.
      – Подозреваю, около своего дядюшки, – усмехнувшись, ответила Тина.
      – Я ни за что бы не променял общество такой девушки как вы на скучнейшее общение в мужском кругу.
      Завистливые взгляды гостий разглядывали Тину, меж дамами началось обсуждение ее туалета и драгоценностей.
      – Они бизнесмены и этим все сказано, – она обернулась к Георгию и кокетливо, назло сплетницам, поправила выбившуюся из прически прядь.
      – Ну, раз так, позвольте мне за вами поухаживать. Имею честь пригласить вас на танец, – Георгий подал Тине руку и вывел ее на паркет.
      Дамы чертыхнулись про себя, и замерли в предвкушении новой темы для обсуждения.
      Каков он как танцор? А она?
      Он действительно хорошо танцевал, чувствовал ритм, и Тина отдалась приятной мелодии и скольжению в объятьях умелого мужчины. Они привлекли всеобщее внимание, красивая, молодая пара. Принц и Золушка. Тина помнила об этом, и после финальных аккордов, заявила, что в зале ужасно душно.
      – Предложить вам шампанского со льдом? – спросил принц.
      – Предложите свежего воздуха, – ответила скромница.
      – Второй этаж, поднимайтесь, – шепнул он, – я только захвачу шампанское.
      Тина бросила взгляд по сторонам, Роза Исааковна была увлечена перетиранием косточек с дамами, собравшимися в кружок у игрального стола. После ухода Георгия интерес дам обратился на оставшихся кавалеров, составились пары и танец начался.
      Выйдя из бальной залы, Тина взошла на мраморную лестницу, ведущую на второй этаж особняка. Поднявшись на площадку, она была остановлена охранником.
      – Эй, эй, – раздался голос Георгия, – это моя гостья.
      За Георгием следовал официант с шампанским и бокалами. Георгий открыл дверь в боковую гостиную и, выпроводив официанта, бросил охраннику:
      – Ты нас не видел.
      Так Тина осталась наедине со своим принцем. Лови момент!
 

 
      План созрел моментально, как только закрылись за Георгием тяжелые двери боковой гостиной, большие в пол окна которой выходили на балкон второго этажа, опоясывающий весь особняк.
      – Здесь прохладней и нет суеты. Шампанского? – спросил он у Тины.
      – Пожалуй, – ответила она и присела на диванчик, обитый пастельных тонов гобеленом. Георгий подал ей бокал и пристроился рядом.
      – Вы меня волнуете, Тина – с места в карьер начал он, Тина немного опешила от такого старта.
      – Георгий, я, как бы, с молодым человеком… – неловко начала она.
      – Как бы, – усмехнулся он, завладев ее рукою, – Давида больше интересуют дела, чем его девушка.
      – Не совсем так, – попробовала разъяснить ситуацию Тина, но оставила свою ладонь в его руке.
      – Я бросил отца, гостей, для того, чтобы побыть с вами, пока наши бизнесмены обсуждают свои проблемы, – перебил он, желая поднять себя в ее глазах.
      "На этом я тебя и поймаю, милый друг", подумала Тина и ответила Георгию:
      – Я оценила это. Правда.
      Принц сбросил многообязывающую корону и начал признания, поглаживая Тинкины пальцы.
      – Вы мне нравитесь. Понравились сразу же, с первого взгляда, – удерживая ее запястья, он потянулся к губам. Девушка попыталась отстраниться, но не тут-то было! От близости Тины Георгий утратил благоразумие, стал настойчивее, резко притянув Тину к себе, крепко обнял ее за талию, и коснулся губами ложбинки меж ее грудей.
      – Какая нежная…
      – Не надо, – прошептала она.
      – Я буду жалеть, если не сделаю этого… – ответил он, поднимая на Тину шалые глаза.
      – Нет, – она хотела остановить его руку, уже скользящую по бедру, и задирающую подол платья. Георгий будто не слышал ее, навалился всем телом, больно сжимая грудь, и путаясь в подвязках чулок.
      – Нет! – уже крикнула она, с силой отталкивая его.
      – Почему нет? – он слегка ослабил объятия, все еще прижимаясь к Тинкиному бедру возбужденным органом. – Да почему же? – непонимающе снова спросил он.
      Тина отстранилась от мужчины, провела ладонями по шелку платья, поправила колье в вырезе декольте. Коснулась пальцами выбившихся прядей.
      – Прическу испортил… – сказала она и мгновенно вынула шпильки, поддерживающие рыжую волну. Волосы рассыпались по плечам, преображая и без того безумно искусительную девушку. Георгий взял ее за подбородок и смотрел, не отрываясь, на лицо, в рамке золотых волос.
      – Не зря говорят, что волосы – это главное женское электричество… – восхищенно выдохнул он и приблизил свои губы. Тина позволила себя поцеловать. Поцелуй закончился лобызанием Тинкиных коленей, борьбой за уступку каждого сантиметра ее бедер и разрывом кремового цвета чулок.
      В дверь постучали. На диване замерли и посмотрели друг на друга.
      – Вас отец разыскивает, – глухо прозвучало за дверью, и послышались торопливые шаги.
      – Георгий, вызови такси, мне нужно уехать, – сказала Тина, усмиряя взволнованное дыхание после смелых ласк Георгия.
      – Тина, что за блажь? Мы еще… – он явно не хотел отпускать ее, находясь в крайнем возбуждении.
      – Я не могу появиться в таком виде перед Давидом, его родственниками, твоим отцом, – и, поймав его удивленный взгляд, пояснила, – прическа погибла, помада размазана по лицу, да и платье… мятое. Поеду домой, проведу остаток ночи в одиночестве.
      Тина смотрела на Георгия обуреваемого желаниями продолжить любовную игру и не обидеть отца.
      – Но… – выдавил он, прикидывая, каким образом удержать Тину здесь.
      – Просто вызови такси и присоединяйся к мужчинам в курительной.
      Вот тут-то и пожалел Георгий о неосмотрительно произнесенной фразе о жертвах принесенных им ради Тины. Выходит он ничем не отличается от всех сидящих внизу?
      – Детка, как ты могла подумать? Я сам отвезу тебя, – наконец решился он.
      – О, Георгий, ты настоящий мужчина! – Тина обняла его за шею, и для затравки вновь позволила его рукам пробежаться по ее разгоряченному, не остывшему после поцелуев, телу.
      Далакян сидел в своем автомобиле на достаточно приличном расстоянии от особняка Айвазяна. Ноябрь, в машине включен обогреватель, в тепле, под шутки радиоведущих и музыкальные вставки, хочется вытянуть ноги и закрыть глаза. Сегодня весь штат Дурбинского агентства был в деле, пара служащих трудилась на празднике у Ноя, проводилась фотосъемка его подручных, а заодно и приглашенных гостей. Праздник еще был в самом разгаре, и Далакян, слушая "Юмор-FM", жевал сэндвич, приготовленный сердобольной Танечкой. Тяжелый выдался денек, и сколько еще предстоит! По своему опыту Далакян знал, что подробности таких мероприятий еще не раз помогут в его деятельности. Кто с кем, кто кому, да и иерархическую лестницу местных группировок можно понаблюдать в жизни, не прикрытую будничной деятельностью. Охрану близлежащей территории хозяин организовал хорошо, Далакяну пришлось несколько раз менять местоположение, но на работе это не отражалось, они просто переезжали с места на место, оставаясь в зоне наблюдения. К утру Дурбин обещал подогнать смену, пристальное внимание обеспечено Айвазяну примерно до полудня следующего дня, если не произойдет ничего сверх ожидаемого. Вдвоем было бы куда проще, можно поспать да и развлечь себя разговором, но Дурбин принял решение мобильного наблюдения, а агентов не так уж и много, чтобы вести его в паре. Далакян давно вырос из агентов, но дело Айвазяна-Бернса было его личным, и он считал своим долгом принять активное участие. На торпеде зазвонил долго молчавший мобильный.
      – Артур, здесь кое-что происходит, – почти прошептал в трубку Олег Травин, опытный агент и приятель Далакяна.
      – Говори.
      – Дива поднялась наверх с Англичанином. Видел охранник.
      – Давид где?
      – С Бернсом.
      – Айвазян?
      – Там же в курительной.
      – Присмотри за ней. Если что, свяжись с Давидом.
      Ну и ну. Видел же, что она авантюристка! И ожидать от нее можно что угодно! Что она затеяла? Разговора не было об Англичанине, да и явился он неожиданно. Афера чистой воды! Остается ждать, чем закончатся ее эскапады. Да ничем хорошим, скандалом! Бернс, Айвазян… Ничего себе шуточки. Далакян барабанил пальцами по колену, навалившуюся от бездействия дрему сняло как рукой. Доложить Дурбину?
      Обязан. Но он не торопился набрать номер шефа, пытаясь в уме просчитать какие действия он предпримет. В идеале нужно напрячь Травина, но так недолго и себя обнаружить. Ничего не делать, продолжать сидеть, сложа руки? Ждать, когда схлестнутся две силы. Бернс, Айвазян…
      – Не дергайся, – велел Дурбин, – не наше дело, мы ведем наблюдение и только.
      – А девчонка?
      – Прошла огонь и воду. Хочет медные трубы. Изнасилование самое большее что ей может угрожать.
      – Считаешь ерунда?
      – Для порноактрисы? Она сама туда сунулась. Остынь. Насколько я ее понял, такая в обиду себя не даст. И мозги у нее есть. Ну?
      – Ладно, работаем в том же режиме.
      – Звони, если что.
      Далакян откинулся на спинку кресла, достал сигареты, прикурил, прикрыл глаза.
      Пошел снег, он медленно кружился и падал на капот автомобиля. Из ворот сияющего многочисленными огнями особняка выехала машина и быстро направилась в сторону Далакана. Артур напрягся, редкий гость покидал праздник в такое время, кроме Звягинцева да еще пары торопящихся по срочным делам. В пролетающем мимо "Пежо" Далакян разглядел Тину и Англичанина, хоть и видел его только на фото. Ого!
      Похищение? Кто кого похитил? Верно сказал Дурбин, медные трубы, скорее всего Тина Гранд похитила Ноева сыночка!
      Побег Георгия и Тины обнаружился не сразу, сначала Айвазян велел разыскать сына по какому-то пустяку, вроде танца с дочерью банкира, возлагая надежды на многообещающее сотрудничество, но гонец вернулся с неутешительной вестью: отбыл на собственном автомобиле, в сопровождении дамы. Вот, оболтус, ослушался отца!
      Молод еще, горяч, и что за девицу он умыкнул с праздника? Благо бы какую-нибудь толковую, да какая толковая рванет с мальчишкой, оторвавшись от родительского фрака!
      Помнил Арташез Айвазян, на какие безумства сам был способен ради прекрасных женских глаз и ласковых ручек. Когда Гоги родился, Айвазяну было почти сорок, а Ларисе двадцать два. Жена его, упокой господи ее душу, ревнивая была. Женился на ней – на русской – Айвазян по большой любви и обстоятельствам. Недолгим было счастье, Лариса умерла, Гоги только четырнадцать исполнилось, намаялся с мальчишкой Айвазян, несмотря на нянек и мамок, и после школы немедля отправил его в Лондон, продолжать учебу дальше. Редко наезжал в гости сыночек, быстро привык к чужеземному укладу, да и на родине ничего хорошего в эти годы не было.
      А сейчас каков, орел, да и только. Вот невесту ему хорошую подберем, а жить, так пусть хоть в Англии живут, главное, чтобы в любви, да внуков нарожали.
      Та еще была заварушка, когда Бернсы начали искать Тину Гранд! Роман Израилевич аж позеленел весь от злости, стоило Давиду заикнуться, что она уехала домой, не сказав об этом продюсеру. Сама напросилась к Айвазяну, а теперь, видите ли, не годно ей стало!
      – Кто такси вызывал?
      – Ее отвез Георгий, охрана видела, как они выезжали, – сказал Давид, сознавая, что врать уже не имеет смысла.
      – Ну, курва, то-то она перед ним все задницей крутила!
      Давид с Романом Израилевичем доставили расстроенную Розу Исааковну домой, и направились целовать замочную скважину Тинкиной квартиры. А все потому, что беглянки дома не оказалось, и куда она направилась, предположить было трудно. Ну, да ладно, завтра все выяснится, никуда эта дешевка не денется! Не знал еще Роман Израилевич, чем обернется для всех эта Тинкина затея.
      – О, Джорджи, – Лиз наклонилась к нему, касаясь лица кончиками своих волос.
      Ему стало щекотно, но убрать помеху он не смог, почему-то не двигались руки.
      Наверное, накурились травки, Лиз любила заниматься сексом, после пары джойнтов.
      Георгий открыл глаза, чтобы попросить Лиз перестать щекотать его, но увидел перед собой кошачью морду, которая принюхивалась к нему, касаясь пушистыми усами щеки. Шикнув на кота, Георгий осмотрелся. Интересно. По всей видимости, Лиз ему приснилась, так как увиденное мало походило на что-либо британское: печка-голландка, стены, обшитые деревянными планками, скрипучая кровать с панцирной сеткой, допотопный светильник на потолочных балках. Сам Георгий был связан и накрыт теплым пледом.
      Ничего себе! Похоже на киднепинг! Его похитили и где-то спрятали, пока отец не заплатит выкуп. Какой к чертям выкуп, когда он уехал из отцовского дома вместе с Тиной! Девчонка здорово его завела, он чувствовал, что поступает неправильно, но не мог остановиться, слишком желал ее. Ну и куда же завело его желание трахнуть Давидову невесту? Невеста? Именно так она и сказала, да еще добавила: "без пяти минут, дядюшка его спит и видит, когда свершится таинство". Было между ними или нет? Этого Георгий с уверенностью сказать не мог… Приехали к ней, Георгий сразу к делу, времени мало, отец будет недоволен, а она – и да и нет! Давай, говорит, шампанского выпьем для куража, в первый раз жениху изменяю. Ну, как тут не выпить? И все… Больше ничего Георгий не помнил. Сплошной криминал, скорее всего это отцовские враги. Хотя, какие враги? Давно уже прошли войны, все поделено и проблемы решались мирным путем. Интересно, замешана ли Тина, или она такая же жертва, как и он? Пить хочется, голова, как чугунное ядро, то ли от хаоса мыслей, то ли от неизвестного препарата, коим угостили Георгия в гостях у Тины. Тина. До чего ж девчонка необычная, видел Георгий красавиц, есть с чем сравнить, взять хотя бы Лиз, таких называют "английская роза". Тьфу, оскомину набило это выражение, раз блеклая блондинка, то английская роза! А Тинка, огненно-жаркая, вся, как сексуальный вихрь, и чувствовал Георгий, что знает она, как доставить удовольствие мужчине, и никакой травки не надо.
      От воспоминаний о травке Георгия замутило.
      – Пить… – прохрипел он.
      За стеной послышалось движение, кто-то прошлепал по полу босыми ногами, повозился, гремя посудой, лязгнул затвором двери и явился на пороге комнаты.
      Георгий приподнял голову. Тина, с эмалированной кружкой. Голова пленника опустилась на подушку.
      – Пить… – повторил он.
      Она подошла, присела на край кровати. Панцирная сетка скрипнула, Тина откинула плед, приподняла голову Георгия и поднесла край кружки к сухим губам.
      Поверженный принц принялся жадно пить, не открывая глаз, издавая булькающие звуки и проливая воду на белую рубашку. Тина поправила подушку, вытерла его подбородок, и спросила:
      – Не жарко?
      – Развяжи, – попросил он, видя такое участие.
      Тина ничего не ответила, встала, подняла с пола ставшую пустой кружку.
      – Не уходи, – прозвучало жалобно.
      – Спать хочу, ты дрых всю ночь, а я, как Будулай по всей ангельской области, да еще и таскать такого бугая пришлось.
      Тина потянулась, привстав на мысочки, короткая футболочка открыла загорелые ягодицы и полоску черных стрингов. Георгий дернулся, но вдруг скривился, словно от зубной боли.
      – Развяжи, – снова попросил он, – руки затекли.
      Тина недобро посмотрела на него. Прикидывается или нет? Подошла, с трудом перевернула пленника на живот, Георгий застонал от боли, и осмотрела его запястья. Он не врал, руки были холодны, а кожа имела бордовый оттенок. Черт, черт! Бывают случаи, что ампутируют конечности, долгое время находившиеся в перетянутом виде. Тина вспомнила школьную программу, жгут накладывают на полтора часа, в зимнее время на два. Ее мигом сорвало на кухню, она схватила первый попавшийся нож и стала разрезать изоленту, глубоко врезавшуюся в кожу рук Георгия, еле сдерживаемого слезы. Перестаралась! Наконец-то путы были удалены, и она стала осторожно массировать его запястья.
      – Хорошо! – воскликнула Тина, устав слушать стоны Георгия и чувствуя себя действительно виноватой. – Не буду больше связывать, только на ночь!
      Георгий с ужасом смотрел на свои руки, зачем-то дул на них и впервые спросил, с укором глядя на своего мучителя:
      – За что? Я не сделал ничего плохого…
      Тина нахмурилась, и, не зная, что сказать зло бросила:
      – А кто лапал меня? Кто чулки мне порвал? Не ты ли, гад?
      Она накручивала себя, поддерживая злость, и сильно терла его кисти, причиняя боль. Он выдернул их, замотал пледом, и заявил:
      – Я протестую против жестокого обращения. Пусть я пленник, но и у меня есть права. Кстати, не хочешь объявить, с какой целью меня здесь удерживают?
      Тина обомлела от таких речей. Права?
      – Какие права?! Молчи, и не раздражай, пока я тебе не засунула в рот кляп! У него, видите ли, есть права…
      Она выскочила за дверь, оглушительно ею хлопнув. Постояла, прислушалась.
      Скрипнула кровать, наверное, снова лег. Соврала Тина, что хочет спать, не уснуть ей теперь долго, а все потому, что надо обдумать ситуацию, которую создала своим упрямством и глупостью. Правда, тогда, после бала, идея ей казалась замечательной!
      Несколько минут спустя, одетая в дорогу Тина вновь появилась на пороге. Георгий даже не повернулся к ней, лежал и глядел в стену.
      – Мне придется тебя связать. Я уезжаю.
      Он ничего не сказал. Тина принесла полотенца и старую простыню, попробовала ее на крепость. Сойдет.
      – В туалет хочешь? – спросила девушка. – Советую сходить, я приеду не скоро.
      Георгий с трудом встал, одернул измятые брюки, провел рукой по волосам.
      – Готов, красавчик? – поторопила его Тина.
      Георгий сверкнул глазами.
      – Можно повежливей? Я не давал повода обращаться ко мне таким тоном.
      – Хорошее воспитание, можешь поблагодарить папашу, – усмехнулась мучительница.
      В глазах пленника засветилась надежда.
      – У меня будет возможность с ним поговорить? – осторожно спросил он.
      – Будет, будет. А теперь двигай во двор, – велела ему Тина, и Георгий картинно заложив руки за спину, вышел из дома.
      На воле было пасмурно, и падал редкий снег. Георгий огляделся. Строения были похожи на дачный поселок, каких тысячами раскидано по ангельской области. За его спиной многозначительно кашлянула Тина.
      – Ты будешь смотреть? – спросил он, расстегивая брюки и поворачиваясь к ней.
      – Зрелище конечно бесподобное, – фыркнула девушка, и ответила, – а что мне остается делать, в данный момент руки твои я связать не могу.
      – Тогда может сама, – издевательски предложил Георгий, снова сведя руки за спиной.
      – Мечтатель.
      Георгий хмыкнул и не пошевелился, пока Тина не отвела глаз в сторону, и не провернулась к нему спиной. Сильный толчок сбил ее с ног, она упала в снег, больно оцарапав щеку краем твердого снежного наста. Вскочить сразу не получилось, она неловко барахталась в снегу, скользя подошвой сапожек по наледи, когда услышала громкий окрик. Мужской голос, удивленно и в тоже время гневно крикнул:
      – Твою мать! – и с разбега завалил беглеца в сугроб.
      – Ой, Ванечка, как вовремя! – воскликнула, запыхавшаяся девушка, на ходу отряхивая варежкой налипший на джинсы снег.
      – Ну, Тинка, ты даешь! – грозный Иван держал ослабшего Георгия как нашкодившего кота, за шкирку. – Я предупреждал тебя, что б не развязывала, не разговаривала, а ты что?
      – Вань, ну он это… в туалет захотел, и потом сильно ты ему руки перетянул, я даже испугалась.
      – Немного еще потерпел бы, до моего приезда, – он встряхнул тяжело дышащего пленника, и бесцеремонно потащил его в дом.
      – А с туалетом? – вприпрыжку за ними и Тина.
      – Потерпел бы, – был ответ.
      – Вань, а как с ним дальше? Я совсем запуталась.
      – Да помолчи ты, Тина! – шикнул на нее Иван, сверкнув глазами. Тинка понимающе кивнула в ответ. Георгий слышать не должен. Поцарапанная щека горела, Тинка сразу направилась к зеркалу. О, господи! Содранная кожа, выступающие мельчайшие капельки крови, сколько заживать будет…
      – Ну, Гоги… – она направилась к пленнику, прихватив лежащие на столе полотенца.
      Иван посмотрел на полотенца, на Георгиевы руки, вытащил из заднего кармана джинсов наручники и ловко, словно только этим и занимался всю жизнь, защелкнул один на запястье Айвазяна-младшего, другой браслет протянул за металлический каркас кровати. Тинка как зачарованная смотрела на его действия, Иван сдернул с пленника ремень, стащил брюки и примотал щиколотку Георгия к изножью кровати.
      – Вот теперь все, без штанов никуда не рыпнется, – уверенно сказал Иван, и, потянув Тину за локоть, вывел из комнаты и спросил. – Что со щекой?
      – Содрала, когда упала. Пройдет, ерунда, все равно не сниматься.
      – Да уж, наворотила дел, куда теперь сниматься! Израилич припомнил все сорок колен израилевых, Михалыча чуть не забил, Федьку, однако, тронуть поостерегся.
      Давид бледный ходит, достается ему больше всех, не уследил. Съемки, правда, на завтра назначены. Снимать будем оставшиеся сцены.
      – Ничего, найдет дублершу. Зато скоро-скоро явиться к Бернсу папаша нашего красавчика. Я тут задумала кое-что, – снова обрела форму Тина.
      – Опять? – вскричал Ванечка. – Я до сих пор не могу очухаться, как подняла меня среди ночи, и толком не объяснив, заставила таскать этот мешок костей.
      Ванечка всех, кто, по его мнению, отличался стройностью, называл не иначе, как мешок с костями, поигрывая при этом внушительной мускулатурой.
      – Вань, виновата я перед тобой, – покаялась Тина. – Втянула в авантюру, обернуться может для нас дурно.
      – Ты чего, Тин? – потрепал ее по плечу Иван. – Не парься. Дряблов сказал – могила. Морду я кому хочешь набью, не посмотрю на заслуги. Айвазяну, значит Айвазяну. Отцу родному, то бишь Бернсу, – и тут же без перехода. – Валь, бросим к чертям эту б… жизнь, я тебя на руках носить буду…
      – Ваня… Ваня! – возмутилась Тинка. – С ума сошел! Дряблов, ну ты фрукт, тьфу, перец! Обалдел совсем?! И ты туда же… Неужто тебя моя задница впечатлила?
      – Ну, нет, что я жопы не видал? – искренне ответил Иван. – Душевная ты баба, Валь. Жили бы хорошо. Подумай, а?
      – И ты хороший мужик, Ваня, только, извини, не буду я об этом думать, – категорично ответила Тина.
      – Женюсь! – вдруг заявил Дряблов, и в доказательство стукнул себя кулаком в грудь.
      – Эх, Ваня, мне за этого паразита надо замуж выйти, – горестно вздохнула Тина и кивнула головой в сторону комнаты, где, прикрытый пледом, лежал бесштанный принц, – да так, что б звон до самой Москвы стоял!
      – Ну и зачем тебе этот задохлик? Деньги папашины? Вот все вы бабы такие, только бабки вас и интересуют.
      Тина дернулась плотнее закрыть дверь, ведущую в комнату пленника.
      – Не нужны мне их деньги, а вот им моя слава, ох, как пригодится! – ответила она на упрек Ивана.
      – Не пойму я тебя, зачем связываешься с Айвазянами? Добро бы были такие, ну хоть как наш Израилич, душа человек, ну разве что Михалычу наподдаст… А эти, морока одна, убьют и никто не узнает… -…где могилка моя, – закончила за него Тина. – Вань, я серьезно хочу стравить этих собак. Ославить, вытряхнуть кошельки, хочу, чтобы они почувствовали как это, когда твоей жизнью управляют другие, а захотят и вовсе отберут. Ты, Ваня, знаешь, что я подругу похоронила?
      – Знаю.
      – И еще одного человека, – Тина сглотнула слезы, – а Ветка всю жизнь проведет в инвалидной коляске. А знаешь, каково это красавице в инвалидной коляске? Я тебе скажу – лучше умереть. А эта сволочь даже убить нормально не смог. На троих денег не хватило?!
      Дряблов опустил голову, постоял молча, пока Тина утирала накатившиеся слезы, и сочувственно погладил ее по плечу.
      – Не плачь, Валь. Будет все, как ты захочешь. Или я не буду Иван Дряблов. Скажи, что надо сделать?
      – Паспорт его нужен, – помолчала и добавила. – И оружие, огнестрельное. Или лучше добротный муляж.
      – Посмотрим, что можно придумать, – и, вспомнив о пленнике, спросил. – Так, а с ним кто останется?
      – Как кто? Я. Ты, Ваня, третий лишний, – усмехнулась, шмыгнув носом, Тина. – Андестенд?
      – Чего уж там не понять. Аккуратней с ним, – предупредил Иван, – не ровен час, сбежит, как сегодня, еще и тебя пристукнет. Я бы ему не доверял.
      – А я его отвязывать не буду, так даже интересней, помнишь, как в "Связанных с одной целью"?
      – Я порнуху не смотрю.
      – Ага, ты в ней снимаешься, – рассмеялась Тина.
      – Все хохочешь? – улыбнулся и Иван.
      – Уж лучше, чем плакать.
 

 
      Лада смотрела на нее своими черными раскосыми глазами, только в них не было жизни, была чернота. Глубина и невозвратность смерти. Ветке стало холодно, она оглянулась и вдруг увидела, что она стоит посредине круга начертанного мелом.
      Что за чертовщина? Ладка погибла, как же случилось, что сейчас они стоят рядом, стоят, не прикасаясь, и сторонясь друг друга, только она окружена неровной чертой, будто бы нарисованной детскою рукою.
      – Лада… – не то окликнула, не то всхлипнула от непереносимой грусти Веточка.
      – Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось… – пропела подруга, и зависть прозвучала в ее голосе.
      – Лада… – Ветка протянула руку, но лишь коснулась холодного тумана, Лада смеясь, оскалив почерневшие зубы, отпрянула, не хотела, чтобы подруга касалась ее мертвого тела.
      – Ладушка, – заплакала Виолетта, – не уходи, я так соскучилась по тебе, так долго я не видела тебя, не говорила…
      Ах, да она не одна! Павлов? Павлов… Они же погибли, только Ветка осталась чудом жива, а они сгорели, нет, их разнесло в клочья, после горели лишь останки машины!
      – Витя, – позвала Виолетта, – он подошел ближе, и она отчетливо увидела пустые глазницы, холодящую сердце улыбку, он протянул ей руку и приветливо произнес:
      – Мы вместе, мы должны быть вместе…
      – Нет, это невозможно, я же выжила, лежу в больнице…
      – Малышка, сделай шаг, один шаг…
      – Нет, нет, а как же мама? И Маурицио?
      – Детка… – просительно произнес Виктор.
      – Ветка… – умоляюще попросила Лада.
      Они протягивали ей руки, но не могли преступить меловой черты, так и кружили, в безмолвном, жутком танце. Виолетта зажмурилась от страха, стояла и ждала. Чего ждала? Наверное, что они возьмут ее с собой. Как и было предначертано, просто случай выдернул Веточку из жернов мельницы судьбы. Но вдруг она почувствовала в своей руке чью-то нежную маленькую ладошку и услышала неожиданное:
      – Мама…
      Малыш стоял около нее и властно держал ее за руку. Лада и Павлов отошли в тень, и она с трудом различала их.
      – Чей ты, малыш? – спросила она, вглядываясь в знакомые черты.
      – Я твой, – ответил мальчик – твой сын. Пойдем домой, мама.
      Ночной снегопад создал проблему для всего города. Снегоуборочные машины приводили в порядок дороги, мешая движению и создавая многокилометровые пробки.
      Снежные завалы у тротуаров выросли высотой с небольшие горы, и пассажиры городского транспорта, напоминая альпинистов, карабкались на вершины и скатывались вниз к гостеприимно распахнутым в сугробы дверям автобусов. Давид и герр Миллер двигались черепашьим шагом, Отто смотрел в окно автомобиля с непередаваемым выражением лица немца, впервые попавшего в Сибирь. Ну, Сибирь, не Сибирь, а все же север. Русский север. Давид пытался настроиться на позитивный лад, не воспринимая задержку в дороге как знамение того, что день будет напоминать вчерашний, самый тяжелый день в его жизни. Самый страшный уже был – день, когда погибла Лада. Самый тяжелый – день, когда пришлось докладывать дяде, что Тина домой не вернулась, не звонила и весточки не подала. Бернс раскачивался из стороны в сторону и приговаривал, перемежая жалостные стоны с гневными выкриками:
      – Ай-яй, сгубила, сгубила меня проклятая девка! И с кем спуталась! Как я Арташезу в глаза посмотрю? Что скажу? Знал же, что нельзя шлюхе в приличный дом!
      Дурак, ой какой дурак!
      Давид ничего не говорил, не лез с утешениями и лишь успевал накапывать успокоительное.
      – Где же она, золотко, Тиночка? А вдруг надругались над ней? Бог его знает, Арташезова сынка, столько лет прожил у инородцев, может извращенец какой? И лежит она сейчас… – Бернс, видимо, представил, как она лежит, но картинка получилась особая, и он вскипел снова. – Сучка! Пусть бы подохла! Сгубила. Сгуу-бии-лаа…
      Оглянувшись на притихшего немца, Давид вернулся мыслями к Тине. Пропала, ни пены, ни пузыря, как сквозь землю провалилась! А ведь они напарники, больше того – друзья, разве с друзьями так поступают? Единственное положительное в этом раскладе было то, что Давиду не приходилось врать дяде, он действительно ничего не знает. Сегодня Роман Израилевич пустил в бой тяжелую артиллерию, съемки должны продолжаться несмотря ни на что! Давиду и герру Миллеру было приказано направиться на киностудию, и арендовать павильон для батальной сцены, на двенадцать назначен очередной кастинг, продолжаются поиски дублерши Тины, и надо всем этим чертов снегопад!
      – Der Winter… – обреченно выдохнул герр Миллер.
      – Зима, – подтвердил Давид, обрадованный возможностью разговорить молчаливого немца, – а какая в Германии зима, герр Миллер?
      – О, der deutsche Winter есть прекрасни, мякий-мякий, снек пушисти, от крыльцо Лотта чистит снек лопаткой, – мечтательно проговорил герр Отто.
      – В Россию зима всегда приходит неожиданно. Немного поахаем, руками разведем, вроде "ну надо же", а потом уж за лопатки. Ничего, кончится снегопад, и все придет в норму, – пообещал Давид и подмигнул герру Миллеру.
      Немец с интересом взглянул на Давида и высказался:
      – Ви ошень менялись молодой шеловек. Зрослый. Есть фрау?
      – Нет, фрау нет, – отрицательно мотнул головой юноша.
      – Есть короший deutsche фрау, здорови.
      – В смысле здоровый? Не больной?
      – Здорови, смыслу красиви, – Миллер показал растопыренными пальцами на область груди и меленько засмеялся. Давид поддержал немца, даже спародировал его жест, Миллер остался доволен.
      Ну, наконец-то, кое-как добрались до киностудии. В павильоне царила необычная для этого времени тишина – ах, да, снегопад. Бог весть, когда съедутся актеры, и вся съемочная тусовка. День пропал, опять получим нагоняй от Бернса… Давид и Отто отправились в буфет, к их удивлению он работал, и буфетчица приветливо улыбнулась им. Что-то неправильное в нашем бизнесе, подумал Давид, раз народ не стремится на работу, или престиж или оплата, другого не дано.
      – Блэк рашен, – неожиданно вместо кофе заказал Давид, подумал, что это заразно, но все же предложил немцу, – выпейте Отто, отогреемся.
      Немец было запротестовал, но слова Давида показались ему разумными. Отогреться.
      Надо спасаться. Выживать.
      – Налывай, – по-русски ответил Миллер, и, сняв с головы фрицевскую шапку, ухарски пристроил ее на стойку бара.
      – Герр Миллер, да вы обрусели, – хохотнул Давид, и буфетчица заколыхала необъемными грудями, давясь от смеха.
      – Дорогуша, – фамильярничал Давид, подражая Клюкину, – тарелочку салями присовокупите. Буфетчица, словно актриса, исполняющая роль родной матери, накрыла стол, тут и Блэк Рашен, и салями, и орешки, и маринованные гуркен для Отто. Утро, несмотря на начало, пообещало вдруг быть добрым. В буфет заскочил Федерико, удивленно вскинул брови, увидав пьющего с утра немца, но тут же влился в коллектив, заказав за свой счет следующую выпивку и гору закуски. А что делать?
      Все равно никого нет! Снегопад, опять же. К тому времени, когда собрались все участники кастинга, Михалыч, и съемочная группа, друзья были в хорошем настроении, то бишь, навеселе. Процесс пошел, между пятой и шестой была выбрана дублерша. Далее сняли с первого дубля несколько сложных сцен, вот это производительность! Давид впитывал в себя атмосферу производственного процесса, реагировал на замечания Федерико, требовательно осматривал сложный реквизит.
      Тина, блин! Где же Тина?! Хорошо, что актерский состав на месте, Дряблов, как главный герой, Радько – Пьер Безухов, Любочка Егорова – Элен Безухова, и злостный алиментщик Шоркин – Анатоль Куракин. Дряблов в последнее время какой-то чудной стал, ни с кем не разговаривает, посматривает на часы, при упоминании дядюшки или Тины явно нервничает и цвет меняет, то краснеет, то бледнеет. А Тина с ним дружила, еще когда на натуре снимали сблизилась с Иваном… В разгоряченном алкоголем мозгу Давида одна за одной возникают сцены заговора. Ох, Тинка… Нет, не могла она довериться Ивану, ведь только он ее лучший друг, доверенное лицо! Чувство ревности захлестнуло Давида, обида ожесточила сердце, ну попадись она мне, скручу в бараний рог. Не бежать же за помощью к Далакяну, итак столько денег затратили на нескончаемое расследование. Рачительность и бережливость – это у них семейное, тут он с дядей совершенно согласен, не дело деньги на ветер вышвыривать. Только бы узнать, замешан ли в дело с взрывом дядюшка и Айвазян, сразу бы приняли решение. Сутки прошли со времени исчезновения Тины, с минуты на минуту вспыхнет скандал, конечно, если только Георгий не вернулся домой. Но тогда где же Тина? И снова чувство тревоги захватило Давида, точно так же, как и чувство ревности.
      Тина проснулась поздно, к обеду, вчера долго не могла уснуть, прислушиваясь к пленнику и перебирая в уме все, что сделано и что еще предстоит. В активе: похищение, неудавшийся побег Георгия, смс сообщение Айвазяну-старшему: "все в порядке, отец", звонок Георгия папаше, спасибо Ване, звонок короткий по существу, типа все о"кей, я с девушкой, дело молодое, не переживай, вернусь не скоро, паспорт Георгия, вместе с документами на Пежо, обнаруженные Иваном, хранится у Тинки в надежном месте, попытка, хоть и неудачная, связаться со знакомой, работающей в отделе записи актов гражданского состояния.
      Неплохо, неплохо! Что огорчает Тину, так это то, что мобильный телефон Георгия скоро прикажет долго жить, нужна подзарядка. Давид… как покаяться? "Соскучилась я, дружище Давид, мне нужна юридическая помощь, твои связи и вообще, ты сам, Давид, нужен". Бернс… убьет. Лучше не показываться на глаза. Пленник теперь ведет себя тихо, в наказание Тинка лишила его своего общества. Не показывалась в течение всего вечера, да он и не просил ничего. Надо бы пойти проверить. Надо.
      Пойти проверить.
      Тина встала, умылась холодной водой, почистила зубы, посмотрела в зеркало, причесалась. Все-таки идет к мужчине. Слегка оделась. Вот именно, слегка, в доме тепло, а лишние одежды иногда мешают замыслам. Хорошо, не мешают, а затрудняют доступ. Готова. Что ж, хороша! Наскоро перекрестившись, Тина шагнула за порог комнаты пленника. Надо проветрить, первая мысль. Вторая, он не обращает на нее никакого внимания, даже не отреагировал на довольно шумное появление стража.
      Третья… Со вчерашнего вечера еда на подносе оставалась нетронутой. Тина села на край постели пленника.
      – Почему не ешь? – огорченно спросила она.
      Георгий с неохотой повернул голову, посмотрел на поднос, на Тину.
      – Я один не ем.
      – Ба! Хочешь, что бы я составила тебе компанию? – от его наглости Тина аж задохнулась. – Или надеешься на приглашенную звезду? Зря.
      – Ну раз никого нет кроме вас… И еще, здесь не хватает салфеток, – немного надменно произнес распятый на постели принц.
      – Да, – восхитилась Тина, – горошину тебе под матрас класть не буду, и так все ясно. Ну-с, Ваше высочество, если вы не против моего общества, то я, пожалуй, отобедаю с вами.
      Присев в дурашливом книксене, Тина ушла на кухню и вернулась с кухонным полотенцем, двумя кружками и бутылкой водки.
      – По случаю званого обеда, – пояснила она.
      Георгий попробовал подтянуться, что бы сесть, но щиколотка, привязанная к прутьям изножья, ему не позволяла. Тина вздохнула, ногу придется отвязать… То, что он прикован наручником к каркасу кровати, сделало ее решительней, и она откинула плед прикрывавший ноги мужчины. Тело Георгия в нижней части было обнажено, и Тина смутилась.
      – Ой, прости…
      – Что вы, я уже привык к тому, что права мои попраны – унижением больше, унижением меньше, теперь не имеет значения, – философски заметил пленник.
      Тина развязала брючины и подумала, что фрачная пара совершенно испорчена.
      Погуляли… Мысли вихрем пронеслись в голове: они знакомятся, и красавчик Георгий целует ей руку, они вдвоем на диванчике с опаской смотрят друг на друга и звучит чей-то голос за закрытой дверью, его руки на ее груди в холле Тинкиной квартиры… Он милый, да и держится неплохо, только одно "но", пытался сбежать, при этом больно толкнул ее и до сих пор саднит щека. Тина нахмурилась, одернула плед, и села рядом с Георгием. Он, почувствовав возможность двигаться, приободрился и даже повеселел, вернув себе прежнюю уверенность – Заточение мое имеет некоторые приятности, меня обслуживает обворожительная леди.
      – Включу в счет, – пообещала Тина.
      – Можно высказать пожелание? – спросил Георгий.
      – Раз продолжается раздача подарков, говори, – согласилась Тина, открывая бутылку.
      – Скучно здесь. Рисунок обоев изучен мною досконально, могу зарисовать по памяти.
      Если я представлю список книг…
      – Никаких списков, – возмутилась Тина, – книжку так и быть дам, но библиотека у Ванечки небогатая, на Лондонскую Британскую не потянет.
      – Ну, хоть книжку, – хмыкнул Георгий, – хорошо бы стихи.
      – Не обещаю, Иван и стихи – две вещи несовместные… – булькнув водкой по кружкам, сказала Тина – Кстати, кто он? Ты и эта горилла…
      – Аккуратнее в выражениях, вот как расскажу Ванечке… – уже улыбаясь, пригрозила девушка.
      – Думаешь, боюсь его? – Георгий взял с подноса бутерброд с засохшим сыром и внимательно рассматривал его.
      – Ах, сама его боюсь, – притворно ахнула Тина.
      – Как же, как же, слышал я, как этот ротвейлер, весьма экзотичным способом предлагал руку и сердце.
      Все же решившись откусить от сомнительного бутерброда, принц жевал, яростно двигая челюстями, сказывалась суточная голодовка.
      – Ты еще и подслушиваешь? – изумилась Тина, прокручивая в голове недавнюю беседу с Иваном.
      – Говорю же, делать нечего! – пожал плечами Георгий, и поднял кружку, приветствуя своего стража. Тина ответила похожим жестом.
      Слышал ли он про ее планы? Сейчас узнаем… Выпив ледяную водку, она отправила в рот дольку мандарина и взглянула на Георгия. Он скривился, и по примеру Тины закусил поданной ею мандариновой долькой.
      – Ну и гадость… – пробурчал он.
      – Раз слышал Ванькино предложение, значит, слышал и то, что сердце мое отдано другому, – она вернула его к теме, заговорщицки понизив голос.
      – Странное у него имя – "паразит", – усмехнулся Георгий.
      – Мягко сказано, как еще назвать человека, который не думает о последствиях?
      – О последствиях чего? – удивился принц. – Своей доверчивости?
      – Нет, о том, как быть девушке с испорченной репутацией, – Тинка свела брови на переносице, и добавила, – бывшей невесте.
      – Тебе кто-то подмочил репутацию, а я-то тут причем? – он никак не хотел понимать Тинкины намеки.
      – Ничего себе! Совести у тебя нет… – возмущенно покивала головой девушка. – Объелся шампанского, и теперь якобы ничего не помнит!
      Слова о шампанском совпали с разлитием водки по кружкам, Георгий сосредоточенно думал и через минуту изрек:
      – Так ведь ничего не было! Не было?
      – Вот видишь, не уверен, – подала ему кружку Тина.
      – Было?
      – Было.
      Водка уже согрела его желудок, ударила в голову, ему стало легко и ситуация показалась забавной.
      – Черт, ничего этого не помню. Ну, раз ты помнишь, скажи, хоть сносно было?
      – Ты прекрасный любовник, такого секса у меня в жизни еще не было! – закатила глаза Тинка.
      – Рад, что понравилось, – пьяненько улыбнулся он. – Какие тогда претензии? Зачем я здесь?
      – Затем, друг мой, что вернуться к Давиду я не смогу. После того, что он увидел, меня теперь замуж никто не возьмет, – сделала паузу, – никто кроме тебя.
      – А Ванечка? – напомнил он.
      – А кто тут недавно говорил "ты и эта горилла"?
      Тина видела, как он хмелеет на глазах, и посоветовала:
      – Ты давай закусывай, а то потом опять скажешь "ничего не помню".
      – Как увидел? – зацепился за произнесенное слово пленник.
      – А вот так. Приехал ко мне, ключи от моей квартиры у него есть, вошел, а там у нас акробатический этюд "Половая зрелость", – Тинка подпустила слезу в голос. – Тут же помолвка и расстроилась.
      – Переживаешь? – удивился Георгий, и посоветовал. – Плюнь!
      – Как плюнь, я замуж хочу и детей тоже… Кстати, почему ты не носишь с собой презервативы? И как на грех у меня дома не оказалось…
      – Я как-то не собирался, у отца юбилей… Постой, ты хочешь сказать, что мы без…
      – Уж так ты меня желал, – ничуть не смущаясь, врала Тина, – сказал, если что случится, вся ответственность на тебе. Когда Давид мне в лицо бросил, что я умру старой девой, что в нашем городе все будут знать какая я шлюха, то я решила, не отпущу тебя. Увезла сюда и связала.
      – И ты думаешь, что я женюсь? – вопрос прозвучал насмешливо.
      – Я тебя не выпущу, – твердо сказала Тина.
      – Я тебя впервые увидел! – возмутился Георгий. – Откуда я знаю, может ты и правда…
      – Значит вот как! Обесчестил девушку, и в сторону!
      – Дорогая, я не давал тебе обещаний… – попробовал вступиться за себя Георгий, – и потом, ты была не против моих ухаживаний, уединилась со мной, привезла к себе домой… Это характеризует тебя, как девушку свободного поведения…
      – Ах, теперь я уже девушка легкого поведения!
      – Не я это сказал. Прости, но жениться не буду.
      И тут Тина заплакала. Сначала сама удивилась, как наполнились слезами глаза, полились по щекам нескончаемыми струями. Как же так? Она не собиралась плакать перед этим хлыщем. Что за дурацкие сантименты? Оказывается, ей стало до жути обидно, что этот мужчина, которого она хотела обмануть, не хочет взять ее замуж!
      Горькие рыдания сотрясли ее точеные плечики, лицо приняло выражение обиженного ребенка, она закрыла его руками, чтобы он не видел ее некрасивости. Георгий свободной рукой сделал попытку пожалеть ее, погладив распущенные по плечам рыжие волны, и невольно залюбовался ими. Красота! Он вдруг увидел, что рядом с ним не его пленитель, а пленительная девушка, в которую он почти влюбился на званом вечере отца.
      – Тина… – попробовал он успокоить ее, – Тиночек.
      Имя ее было необыкновенно вкусным, таяло на языке, и он снова повторил:
      – Тина.
      Она всхлипнула и уронила голову к нему на грудь. Принц был в замешательстве, чем он так огорчил ее? Сказал, что не будет жениться? К ее словам он всерьез не относился, неужели она рассчитывала на то, что он вдруг согласиться? Ну, и дела!
      От ее волос тонко пахло ландышем, Георгий вспомнил мамины любимые духи, рукой он обнял девушку и гладил успокаивающе по спине. Тине было уютно в его полуобъятье, приятно касаться зареванным лицом шелка его рубашки, на секунду подумала, что она будет испачкана тушью, но оставила мысли кроме той, что ей хорошо и спокойно на груди у мужчины, чего с ней не случалось после гибели Павлова. А вот об этом думать было нельзя, никак нельзя! Стала себя жалеть, проклинать свою бесполезную жизнь, и рубашка Георгия вновь стала намокать с угрожающей быстротой. Рука Георгия вела себя странно, успокаивающие поглаживания сменились интимными, она то сжимала Тинкино плечико, то, проскользнув по спине, крепко взялась за талию и придвинула ближе девичье тело. Тина замерла в ожидании, сердце забарабанило заячьей лапкой. Георгий вдохнул запах ее волос, нашел ее ушко, касаясь его губами, прошептал:
      – Девочка моя, сладкая, желанная… иди ко мне…
      Тинку повело, от его слов мурашки пробежали по спине, дрогнуло и сладко заныло сердце. Она смотрела на него покрасневшими от слез глазами, и губы ее были припухшими, яркими и ужасно аппетитными. Георгий прикоснулся к ним, сначала осторожно, боясь вспугнуть, но неутоленное со времен бала желание толкало его на безрассудные поступки. Поцелуи становились более горячими, более страстными, рука принца с ловкостью опытного манипулятора, расправлялась с пуговками Тинкиной блузки, распахнув ее, замерла в нерешительности, две высокие, тяжелые груди, а она одна!
      – Сними наручник! – взмолился пленник.
      Чуть было не дрогнула Тина. Вовремя вспомнила Ванечкины заветы, но огорчать принца отказом не спешила. Георгий, забыв об оковах, восторженно принял наездницу, она, расстегнув зареванную рубашку, одним махом решила бремя тяжкого выбора Георгиевой руки, прижавшись своею загорелой грудью к бледному торсу принца. Венценосный спешил исполнить заветную мечту.
      – Тина… – горячими губами он целовал ее предплечье, рука его сжимала ее подпрыгивающие ягодицы.
      "Промедление смерти подобно", вспыхнуло в его мозгу, и обжигающим пеплом осело на выгнувшемся теле. Его звериный рык, перекрыл оглушающий Тинкин вопль:
      – Немедленно выйди! Ваня! Немедленно выйди!
      Дряблов стоял на пороге и накручивал на руку металлическую цепь. Тинка вскочила с постели, бросилась навстречу Ивану, ухмыляющемуся, поигрывающему тяжелой цепью, предвкушающему развлечение.
      – Ванечка! Ваня, не надо! – запричитала Тина.
      – Запахнись, – бросил ей Иван, наступая и не обращая внимания на девушку, как на несерьезную преграду.
      – Ваня… – простонала она от собственной беспомощности, но блузку все же запахнула.
      Георгий подтянулся, скрипнув панцирной сеткой, прикрыл пах пледом, и с удивительным спокойствием смотрел на надвигающуюся гору мышц.
      – А ты, – рявкнул ему Иван, для пущей убедительности, крепко приложив цепь к своей ладони, – террорист, попробуй теперь скажи, что не женишься!
      Георгий перевел взгляд на Тину, на ее руки, придерживающие блузку, не закрывающую лобка, на стройные ножки, поправил съехавший воротник рубашки и надменно произнес:
      – А вот это не ваше дело. Мы сами разберемся.
      Дряблов рванулся к разворошенной постели, но Тина повисла на его руке. Иван стряхнул ее и угрожающе навис над Георгием.
      – Ты что сказал? Какое у тебя здесь дело? Тина, отойди! – отпихнул он девушку.
      – Ванечка, Ванюша, умоляю, оставь его! – истошно закричала Тина, снова вцепившись в рукав и увлекая Дряблова на кухню. Иван неохотно последовал за ней, не выпуская цепи из рук. Лицо его выражало недовольство.
      – Слушай, Валь, ты сама определись, чего хочешь, – зло бросил он, – какого хрена вообще затевалась вся эта бодяга, если ты не хочешь женить его на себе?
      – Хочу, Ванечка, очень хочу! Ты гений, появился в самый нужный момент, – горячо зашептала Тинка ему на ухо, – заставлял звонить его отцу, насильничал, сейчас ты враг, наш общий враг! Женится он на мне, не сомневайся, стокгольмский синдром, помнишь? Проще говоря, это сильная эмоциональная привязанность к тому, кто угрожал и был готов убить, но не осуществил угроз.
      Тина, прижимая указательный палец к губам, кивнула в сторону террасы и спешно надев сапожки и накинув Иванов тулуп, присоединилась к Дряблову, нервно переступающему с ноги на ногу на стылой террасе. Иван хмурил брови и покусывал губу, словно четки перебирая звенья цепи, и в уме пережевывая полученную от Тинки информацию. Наконец он выдал с интересом смотрящей на атрибуты его мыслительной деятельности девушке:
      – Ага. Ваня во всем виноват. Террорист Ваня, стокгольмский блин…
      – Ваня, – начала успокаивать его Тина, делясь своими задумками, – все утрясется, никуда Айвазяны не денутся, клянусь, разведемся, как только вернемся. Мне только росписи и надо, слава она спереди бежит, в титрах Тина Айвазян и все, капут!
      Бернса на налогах подрежем, тут у нас Давид специалист, Ладкину смерть дядюшке своему он не простит, к тому же дело-то достанется ему, а дело таких бабок стоит!
      Короче переворот мы готовим, Ваня.
      Тина пропустила брачный контракт, умышленно или нет, сейчас и сама не могла ответить.
      – Жалко Бернса… – промолвил обалдевший от таких перспектив Иван.
      – А еще птичку. Ваня, Ваня, Бернс работорговец, запомни. Не вырваться тебе из его лап, пока есть в тебе сила и молодость, а старость придет, а она у нас в тридцать лет приходит, все, забудут о тебе, словно и не было Вани Дряблова, суперчлена Венус.
      – Не очень-то и хотелось до седых мудей причиндалами размахивать, – хмыкнул Иван, – а вот ты скажи, неужели Давид, управляя дядькиным бизнесом останется все таким же милашкой?
      – Я знала, что у тебя Иван не только мускулы, но и мозги имеются, – тихонько засмеялась Тина, – да уж бернсами не рождаются, бернсами становятся… Вернемся к нашим баранам, то есть одному барану, жертвенному. Сегодня плетка была, – Тина покосилась на цепь, еще зажатую в огромном дрябловском кулаке, – теперь должен быть пряник. Своди-ка ты его, Ваня, в баньку, попарь, веничком отхлестай, каждый твой взмах ему будет казаться последним, натерпится…
      – Этак, он мне от страха всю парилку уделает – заржал Дряблов.
      – Нет, Ваня, боится он не тебя, смерти во цвете лет боится, – посерьезнела Тина.
      – Ты мне его живым оставь, а я уж потом к нему с пряничком.
      – Ну и ведьма… – подивился Иван.
      – Нравится он мне, Ваня, – призналась Тина, – гордый только уж очень, унижений своих не забудет.
      – Я бы тоже не забыл, как меня без штанов оставили, – сказал Дряблов.
      – Времени у нас мало, – остановила его Тина. – Топи баньку.
 

 
      Третий день пропажи Тины начался с визита Арташеза Айвазяна к своему старому другу Роману Бернсу. Давид и девушка-секретарь замерли в приемной, ожидая указаний Бернса, выглядевшего, честного говоря, невероятно изможденным.
      – Дружище Арташез! – воскликнул Бернс, встречая Айвазяна на пороге своего кабинета. – Всегда рад своему дорогому брату! Проходи, будь как дома, надеюсь, не проблемы привели тебя в мои палестины?
      Арташез хитро улыбнулся восточной гостеприимности и утонченной лести своего друга, предпочитая высказаться за закрытыми дверьми.
      – Давид, позаботься о кофе, а может, – обратился он к Айвазяну и подмигнул невыспавшимся глазом, – коньячку?
      – Утром? – удивленно вскинул брови Айвазян. – О нет, Роман Израилевич, пожалуй, откажусь.
      – А вот я не откажусь, Давид, организуй, – приказал Бернс и закрыл двери своего кабинета.
      Девушка-секретарь засуетилась, выполняя приказания генерального продюсера.
      Зазвенели кофейные чашки, запахло кофе и свеженарезанным лимоном. Давид прислушивался к звукам, доносящимся из кабинета, ожидая бури, урагана или вовсе ядерного взрыва. Но ничего слышно не было, лишь из полуоткрытого окна доносился громкий разговор Айвазяновской охраны. Давид закрыл окно. Прислушался снова.
      Вроде тихо. Может, обойдется, может, не по душу своего сыночка приехал Айвазян, снова зародилась надежда у Давида. Но как она зародилась, так она и умерла, только лишь раскрылись двери дядюшкиного кабинета.
      С помертвелым лицом, со склоненной в знак вины головой, Роман Бернс не был похож на самого себя, уверенного и жесткого руководителя. Сейчас он был похож на свой собственный труп. Айвазян не прощаясь, вышел из приемной, через минуту послышались гортанные команды, охрана рассредоточилась по машинам и кавалькада двинулась со двора продюсерского центра "Венус".
      Наблюдая эту сцену в окно приемной, Давиду было безумно жаль своего старого дядю, отчасти и он являлся виной его незавидного положения, но жалость оказалась краткой, только лишь вспомнил он разбросанные по трассе фрагменты некогда шикарного Лэнд Ровера Виктора Павлова. Давид сжал кулаки, глубоко вздохнул и направился в кабинет Бернса, узнать, что же все-таки произошло между бывшими друзьями.
      Бернс сидел за своим столом, обхватив голову руками. Перед ним стоял бокал с коньяком, нетронутые чашки с кофе, в пепельнице еще дымилась Айвазяновская сигара.
      – Роман Израилевич, – окликнул его референт, – дядя…
      – А? Это ты Давид, – Бернс помотал головой, бездумно взял бокал и полностью опрокинул его в рот. Хорошая порция коньяка не вызвала никаких эмоций, Бернс снова обхватил голову руками.
      – Дядя, чем я могу вам помочь? – спросил Давид.
      – Эх, ничем нельзя помочь старому Бернсу. Большая ошибка, требует больших затрат…
      – Затрат? Вы из-за денег так расстроились?
      – Если б только деньги, потерять уважение Арташеза, это больше, чем деньги, это власть сын мой. И вот, поди ж ты, на старости лет, опростоволосился старый волк Роман Бернс, поддался на уговоры, и на чьи? Девки, шлюхи подзаборной!
      – Роман Израилевич, это вы о Тине Андреевне?
      – О ней, сынок. Что, коробит? Она о нас не подумала, только о своем удовольствии.
      Арташез говорит, Гоги ему звонил, сказал с девушкой он, дело молодое у них, возвращаться не думает, пока что… И что за девушка, спросил у меня Арташез, кого ты привел в мой дом, с сыном моим познакомил? Говорит, "ради тебя и племянника твоего эта дрянь переступила мой порог". Что я ему мог сказать? Не знал, что она такая дешевка? Весь город знает, а я не знал?! Не хочет, чтобы имя его сына было связано с женщиной, на чьи прелести любуется все мужское население нашей страны. Мне бы лестно было в ином случае, но не в этом… Искать их велел, из-под земли достать, не достану – центр мой ему за нанесенный моральный вред отойдет. Бумаг я не подписал, но завтра подпишу, никуда мне дураку не деться.
      Давид молча слушал жалобы Бернса, думая о том, что если орлы Айвазяна возьмутся за поиски Тины, придется плохо, очень плохо.
      – Дядя, позвоните Айвазяну, просите трое суток, с условием не подключать его бойцов. Мыслишка у меня есть одна…
      – Какая мыслишка?
      – Доверьтесь мне. Три дня.
      – Не знаю, пойдет ли Арташез на такие условия?
      – Ну, а как он раньше нас Тину Андреевну с Георгием отыщет? Чем расплачиваться будете, а? Подозреваю, что ваш друг имеет определенную цель, завладеть вашим центром, а так мы хоть трое суток выторгуем! Звоните, дядя, звоните! И подписывайте только с этим условием!
      – Без ножа вы меня режете… – завел знакомую песню Бернс, но уже набирал номер Айвазяновского особняка. Давид прослушал весь разговор, одобрительно кивая время от времени, дядюшка умел торговаться, надо отдать ему должное. Собрав расстроенного Бернса в нотариальную контору, Давид направился в павильон, где снимались заключительные сцены "Войны и мира" знаменитого Федора Клюкина.
      Иван Дряблов готовился к следующей сцене, похожая на медсестру девушка-гример стояла перед ним в коротеньком белом халатике, руки Ивана ощупывали ее худенькие, как у цыпленка, бедра. "Сестричка" хихикала, щекотала лоб Ивана кисточкой и прикасалась к его ноздрям бежевым спонжем. На звон дверного колокольчика никто не отреагировал и Давид еще минуты три наслаждался переливами смеха и шутливыми тычками.
      – Генеральная репетиция? – наконец спросил он, значительно посматривая на часы.
      – Ой! – гримерша вскочила с Ваниных колен, и, собрав свои банки-склянки, выпорхнула из гримерной.
      Иван вздохнул, сердце подсказывало, что племянничек заявился не просто так.
      – Девка скучает, а мне тонус необходим. И чего такого? Нельзя, что ли?
      – Да на здоровье! Ты мне только скажи где Тина Андреевна и можешь развлекать кого угодно.
      Хоть и был Иван актером, но врать не умел. Выдавали его бегающие глазки и стыдливый румянец. Давид сразу обратил внимание на эту его особенность, подозрения закрались в первый же день пропажи Тины, и теперь он был полон решительности вытряхнуть из Дряблова всю правду.
      – Сразу скажу тебе, Иван, все, в чем ты признаешься мне, останется между нами.
      Давил прошелся по гримерной, и резко повернувшись к Ивану продолжил:
      – Мой дядя в затруднительном положении, я ему помогаю, но преследую при этом немного другие цели, и до недавнего времени Тина Андреевна была моим единомышленником и другом, до тех пор, пока она не пропала…
      Иван сделал попытку привстать со стула, и открыл было рот.
      – Молчи, – остановил его Давид. – Я договорю. Уверен, что ты знаешь, где она и Айвазян-младший. Мне лишь надо переговорить с ней. Сейчас не отвечай. Я приду через час, поверь, твое будущее, ее, да и мое тоже зависит от твоего решения.
      Думай, Ваня.
      Давид вышел из гримерной и занял наблюдательный пункт, присмотренный заранее.
      Долго ждать не пришлось, дверь гримерки распахнулась, и Иван спешно покинул киностудию, на ходу застегивая дубленку. Давид усмехнулся и мысленно пожелал удачи дурбинским ребятам.
      Ей снились туфли: вечерние, на тончайших шпильках, босоножки, с ремешками и стразами, яркие, восточные сандалии и классические черные лодочки. Она озадачилась выбором, в глазах рябило от такой красоты и изобилия, но выбрала практичные, замшевые, на устойчивой танкетке. Непременно примерить! Туфли с виду новые, но пыльные, словно хранили их без коробки, придется почистить. И тут она совершила преступление, сунула туфельку под воду и стала ожесточенно тереть жесткой щеткой. Варварство! Замша размокла и разъехалась в пальцах, как промокашка от чернильного пятна, а она продолжала тереть, хоть и понимала, что безнадежно испортила туфли.
      Еще не открывая глаз, она задумалась, о чем этот сон? Туфли, особенно если ты их примеряешь – к замужеству: сами туфли олицетворяют жениха – раз практичные и устойчивые, знать и жених надежный и твердо стоящий на ногах. Пыльные, наверно ношеные, и жених видать разведенный. Ну, а про чистку… не сложится у них, разойдутся, и виновата будет, пожалуй, она. Вот и вся разгадка, и к гадалке не ходи. Тина завозилась на постели, тесновато, привыкла к своей огромной кровати…
      Чья-то рука обхватила ее за обнаженный живот и по-хозяйски придвинула к себе, горячее дыхание обожгло спину, теперь рука переместилась на грудь, сжала ее, сзади послышалось сопение, и чьи-то зубы стали покусывать ее плечо.
      Гоги! Вчера после баньки постелила перинку пуховую, чистые нагретые простыни, мягкие подушечки, поднесла рюмочку да не одну, накормила, чаем напоила, да побаловала принца пряничком, медовым, с сахарной глазурью.
      Красиво?
      Было все прозаичней, Иван отхлестал венценосного со всей пролетарской ненавистью, снегом, Георгий, по собственному желанию обтирался, куда деваться, наручник пристегнут к Иванову запястью, а тот снежок любит, хочешь стой, хочешь обтирайся.
      Тинка обед приготовила, водку налила, постель Георгиеву чистым бельем застелила, и был он после трапезы вновь водворен на место заточения. Иван в город подался, дела у него там, а Тинка и пленник остались ночевать. Ночь ночевать, не век вековать. И кто у кого теперь в заложниках?
      Укусы становились все настойчивей, губы вслед зацеловывали неровные следы, Тинка терпела, не отпихивала, но и не одобряла, ждала, что будет дальше. Георгий подхватил девичье тело и лег на спину, Тинкина грудь оказалась в опасном соседстве с его губами и сразу же подверглась нападению.
      – Больно же! – вскрикнула она, когда Георгий закусил ее сосок.
      – Ну, наконец-то, Спящая красавица проснулась! – обрадовался пленник.
      Тинка спрыгнула с постели, босые ноги обожгло остывшим за ночь деревянным полом.
      Она привстала на цыпочки, сладко потянулась, груди ее приподнялись и чуть колыхнулись.
      – Тиночек, радость моя, иди ко мне…
      Возбужденные мужчины не блещут словарным разнообразием, один в один присказка Романа Израилевича, будь они евреями, армянами, русскими или китайцами. Тина с усмешкой взглянула на Георгия, глаза у того шалые, губы облизнул, будто во рту пересохло, одеяло откинул и рукою простынь поглаживает, то ли крошки невидимые стряхивает, что ли приглашает. Подразнить? Эх, не поджимало бы времечко, вдоволь наигралась бы, замучила, да не тот сейчас расклад, надо у принца рефлекс выработать, что б реагировал на Тинкино тело, как собака Павлова на миску, и скорая женитьба показалась единственным способом эту миску заполучить.
      Присела Тина на постель, ноги замерзшие подобрала, мужчина сгреб ее с края, накинул теплое одеяло, захватил Тинкины ступни своими горячими бедрами, а губы пересохшими от жажды, только чаял он Тинкиных прелестей, столь умело разрекламированных на холодном полу Дрябловского загородного дома. Так и провели все утро в постели, пока не приехал Иван.
      Тина выпорхнула на веранду, сделала знак Дряблову не поднимать шума, не скандалить, да Иван и не собирался. Рассказал Тине о своем разговоре с Давидом и посоветовал немедленно сниматься с якоря.
      – Куда ж мы подадимся? – задумчиво произнесла Тина, не решаясь еще на встречу с Давидом. Ах, Ванечка простак, можно делать ставку – Давид уже знает, где они.
      – Может, я найду вам пристанище, только надо собираться сейчас, – торопился Иван.
      Тина задумалась, вечно скитаться по чужим домам нет резону, пора уж и честным пирком да за свадебку, но как быть с Гоги, сыроват, не готов еще, так и сорваться может авантюра… Если только… А вот… Эх, была, не была, сорвется, то не сносить головы, а если все ж выгорит?
      – Ну, так как? Собраться помогу, – пообещал встревоженный Иван, Тинкины игры не казались ему такими уж безобидными, любовь она конечно любовью, но все же…
      Бернс.
      – Никуда мы Ваня не поедем, здесь останемся, пока… во всяком случае до завтра.
      – Валь, ты соображаешь, что делаешь?
      – Вполне, – ничуть не сомневаясь, ответила Тина.
      – Ну, я поехал, – запахнул дубленку Иван – Давиду что сказать?
      – Скажи, жду его. Пусть приезжает.
      Дряблов резко захлопнул дверь автомобиля, хлопок гулко отозвался в морозном воздухе, затарахтел мотор, и, выбивая из под колес блестящие на солнце снежные искры, машина выбралась на проселочную дорогу.
 

 
      – Кто это? – спросил Георгий строго, несмотря на то, что был гол и прикован.
      Начинается, тоскливо подумала Тина, опять ревность проклятая, что ж она преследует ее! Чередой промелькнули Бернс, Павлов, и даже Давид с Иваном…
      Настроение пропало, угасло, словно небо заволокло тучами, а на деле-то денек солнечный, яркий, морозный, вот бы на лыжах!
      – Георгий, а ты на лыжах катаешься? – неожиданно спросила она, глядя в окно.
      Солнце ярко бликовало на оконном стекле, ослепляло, пригревало.
      – На лыжах? Что за вопрос? Ну, в школе катался, когда здесь еще учился, а в Лондоне… какие лыжи? Я в регби играл, причем хорошо. Зачем спрашивала про лыжи?
      – Да так, вспомнилось… – вздохнула девушка, ей действительно вспомнилось детство, маленькие Тинкины валенки рядом с отцовскими сушатся на батарее.
      – Иди сюда, вместе будем вспоминать, – он нетерпеливо барабанил пальцами по одеялу, ожидая девушку.
      – Кофе сварю, – ей не хотелось в постель, сердце сжала необъяснимая тревога, может прав Ванечка, и надо бежать… а куда? Газовая горелка полыхнула синим пламенем, джезва стояла на конфорке кособоко и Тине пришлось придерживать ее кухонной варежкой. Спокойно, спокойно, вот приедет Давид и выправит ситуацию, а у нее сил нет думать, и надо еще Георгия ублажать. По правде сказать, Тине нравилось заниматься с ним любовью, он был нежен, горяч и еще… ее заводило то, что он был прикован наручником. "Извращенка", – оборвала мысли Тина, кофе был готов, и она вернулась к своему любовнику.
      – Тиночек, а чем ты занимаешься?
      – В смысле? – она чуть не захлебнулась горячим кофе, откашлялась.
      – Работаешь? Учишься?
      – Хм… работаю.
      – Где, кем?
      – У Бернса, – Тина не смогла соврать, ведь кроме продюсерского центра, она толком ничего и не знала, – помощником, как и Давид.
      Упоминание о "бывшем женихе" раздосадовало Георгия, он помрачнел, сдвинул брови и, наконец, сказал:
      – Ну и каково оно в порноиндустрии?
      – Нормально, как и везде. Бизнес есть бизнес, – сейчас она повторяла слова Давида, и верила им.
      Георгий поставил чашку на поднос и произнес почти грубо:
      – Уволишься.
      – С какой стати? – развеселилась, рассмеялась, высоко вскинув голову, так что стала видна тонкая венка на шее.
      – С Давидом работать не будешь! – разгневанно воскликнул принц, и ударил кулаком по постели. Поднос подпрыгнул, чашки зазвенели, но удержались на плоскости не без помощи Тины. Она убрала поднос, сбросила тапочки и забралась под одеяло. Там было тепло, там был обнаженный мужчина, и Тина прижалась к нему, стараясь успокоить.
      – Что это было сейчас? – игриво спросила она.
      – Я никогда не позволю своей женщине работать… в таком…в такой клоаке!
      Прогресс! Она уже его женщина! Еще бы пара денечков, размечталась Тина, но сердце чувствовало, что нет у нее и суток.
      Не успел Дряблов доехать до города, а Давид уже стучал в дверь маленького домика дачного поселка. Тинка сначала не поняла, то ли Иван обманул ее, то ли Давид узнал о ее местонахождении раньше. Деваться некуда, открыла… и тут же получила пощечину! Давид и сам не ожидал, что удар будет таким сильным, Тина ударилась головой о стену, сползла на пол, подогнув колени. От неожиданности брызнули слезы, она заплакала, прикрывая голову руками от следующего удара.
      Из комнаты донесся металлический лязг, Георгий пытался освободиться от оков, и громко кричал, обращаясь к невидимому противнику:
      – Оставь ее, слышишь! Пусть только волосок упадет с ее головы, тебе не жить!
      Убирайся!
      Давид не обращая внимания на гневные выкрики, склонился к Тине, обнял и поцеловал в волосы.
      – Тина, прости меня, – попросил он – ты сама виновата.
      Он поднял ее с пола, вид у нее был жалкий, заревана, растрепана, почти не одета.
      Когда она понуро вернулась в комнату, пленник дернулся на кровати, так, что жалобно скрипнула панцирная сетка.
      – Давид! – выпалил Георгий.
      – Что не ждали? – усмехнулся референт, оглядев убогую обстановку дачного домика и остановив брезгливый взгляд на измятых простынях – Вижу, помешал…
      – Да уж… Незваных гостей здесь, как клопов в бомжатнике, – Георгий зло сверкнул глазами, и снова перевел взгляд на Тинку, щека у той становилась бордовой, припухла, надо бы льда.
      – Ты я вижу знаток, но тут не лондонская ночлежка, – прозвучало грубо, затем велел Тине – Дай ключи от наручников.
      Она открыла шифоньер и вытащила ключи, спрятанные под стопкой постельного белья.
      Георгий, презрительно протянул закованную руку, но подошедший вплотную Давид с размаху ударил его в челюсть, отчего голова пленника нелепо дернулась, и носом внезапно хлынула кровь. Тинка вскрикнула, подскочила к Давиду, но тот спокойно разомкнул наручник, бросил на кровать мятые фрачные брюки Георгия, и приказал девушке:
      – Собирай вещи, мы уезжаем.
      Освободившийся пленник придерживал у лица окровавленную простынь, и ругался по-английски.
      Тина торопливо застегнула рубашку, накинула джемпер. Вот так дела…
      – А он? – осторожно спросила, поглаживая вспухшую щеку ладонью.
      – Он меня не интересует.
      – А как же… Что с ним будет? Это Бернс?
      – Не угадала, лапушка, Бернс будет позже.
      Одетый Георгий подошел к ним – простынь сменилась носовым платком, найденным в кармане пиджака – спросил:
      – Где мои ботинки?
      Тинка вздрогнула, поискала глазами, злосчастные ботинки словно прятались от нее, а она отчаянно боялась, что пока заглядывает под шкафы и кровать, мужчины схватятся друг с другом. Она боялась, что начнется драка, что пострадает Давид… и… Георгий.
      – Вот они, вот… – радостно вскрикнула она, указывая на франтовские штиблеты, стоящие в углу, за письменным столом.
      Георгий обулся. Приобретая прежний, хоть и помятый вид, он возвратил себе и прежнюю уверенность и надменность. Принц, куда уж…
      Давид взял вздохнувшую с облегчением Тину за руку и крепко сжав ее, насмешливо бросил Георгию:
      – Давайте прощаться.
      Бывший узник резко схватил другую ее руку, и, потянув на себя, заявил:
      – Прощай, Давид, спасибо за освобождение, девчонка поедет со мной!
      Давид оторопел, затем хмыкнул, рассмеялся и, глядя в глаза соперника, произнес:
      – Она, знаешь ли, моя невеста. А ты кто такой? Трахнул ее? Будет о чем вспомнить.
      Чего беспокоишься? А, верно, башку я ей оторву, как лягуху порву, что захочу, то с ней и сделаю, моя это баба.
      Сердце Тинкино похолодело, услышав такие слова, как хорошо, что она ничейная невеста, а то…
      – Я тебя, Давид, понимаю, – произнес принц, крепче сжимая Тинкину руку, – нелегко пережить измену, простить и того труднее, но как у вас говорят, не парься, теперь она моя.
      Неужели?! Так просто? Нужен был Давид, в качестве катализатора, и задумка принимает реальные очертания! О, не сорвись, не сорвись тонкая игра, столько сил положено!
      – Ха, – отозвался Давид на пламенную речь Георгия, не отпуская девичьей руки, – ты не знаешь Тинку, не поведется она на твои посулы. Меня она знает, во мне уверена, а ты… только с дачи съедешь, и тут же забудешь, что обещал! Да?
      Тиночка, что стоишь как немая, ответь, не молчи.
      Тина стояла между ними и смятенно думала, что же сказать, кому отдать предпочтение, чтобы не ошибиться.
      – Вот видишь, – победоносно заявил Георгий, – не хочет она с тобой.
      Давид насупился и больно дернул Тинку к себе.
      – Рано празднуешь, тебе она тоже ничего не ответила, да и папаша твой не одобрит, так зачем злить родителя неподобающими связями. И так уж за твое приключение на даче по головке не погладит, сразу в Лондон и отправит, от греха. Так что, Тинка, выбирай, или свадьба со мной или так и останешься "айвазяновой подстилкой".
      "А мне все равно, – хотелось крикнуть ей, – всю свою жизнь я пробыла чьей-то подстилкой!" Но эмоции, на миг захлестнувшие ее, откатились, словно волны, разбившиеся о скалы. Ее молчания первым не выдержал Георгий.
      – Тиночек, не верь ему, я независим от отца, женюсь, если захочу.
      Тина нервно повела плечами, на что оба героя еще сильнее сжали ее ладони.
      – Но он еще не хочет, – рассмеялся Давид, – я б на твоем месте крепко подумал, Тина.
      Георгий по-мальчишески скорчил гримасу. На что Давид покачал головой и заметил:
      – Да, да, если женится, обрати внимание на "если".
      Давида несло. Он отговаривал Тину от опрометчивого брака, словно это было ее заветным желанием.
      – Слушай, ты! – вскипел Георгий. – Тебя здесь вообще никто не спрашивает, мы разберемся сами!
      – А чего разбираться-то, и паспорт имеется и даже фрак, если женишься сейчас, так и быть, уступлю тебе Тинку, – еще посмеиваясь, предложил Давид. – А давай на спор, что не женишься? А? Тин, ты как думаешь, женится он или нет?
      Тина резко выдохнула и решительно сказала:
      – Люблю я его, Давид… но если он жениться не собирается, то я согласна за тебя.
      Давид улыбнулся и насмешливо посмотрел на Георгия.
      – Что и требовалось доказать.
      Георгий отпустил Тинкину руку, и вплотную подошел к сопернику.
      – А ты чего радуешься? Она меня любит. Ты слышал.
      Тине надоела эта бесконечная перебранка и собственная нерешимость, и она заявила:
      – Все, баста! Я в ЗАГС. Кто со мной?
      – Тиночек, а свадьба, платье, гости? – спросил Георгий с надеждой на отсрочку. – Мне для тебя никаких денег не жалко!
      – Папашиных… – ввернул Давид, заработав еще один гневный взгляд принца.
      – Не хочу я ничего, – буркнула Тина, – платье белое мне еще осталось напялить!
      – Ну, раз ты не хочешь… – произнес бывший пленник. – Поедем так.
      – Правда? – она не сразу поверила. – Ты не передумаешь?
      – Нет, не передумаю, – твердо заявил Георгий.
      – О, Гоги, как я люблю тебя! – Тинка обхватила его шею, звонко чмокнув в щеку.
      Давид посмотрел на эту умилительную картину, о чем-то сосредоточенно задумался.
      – Я еду с вами, – решительно заявил он новоявленным жениху и невесте, – буду свидетелем, заодно присмотрю за ходом бракосочетания, денег у женишка с собой нет, так и быть я заплачу, лишь бы пристроить свою бывшую.
      Георгий рванулся к Давиду, но висящая на его шее Тина помешала, крикнув:
      – Георгий не надо, он просто ревнует!
      – Да, ревную, – согласился Давид, – и беспокоюсь за Тину.
      – Ты и в брачную ночь будешь у нас со свечкой стоять? – вопросительно вскинул брови принц.
      – Не… Мне достаточно увидеть твою подпись в книге регистрации, и убедиться, что в случае развода, ты ее не обидишь. Я же юрист.
      – Оно и видно, – заявил знакомый со множеством лондонских адвокатов Георгий.
      – Ладно, не будем расстраивать невесту, – примирительно сказал референт. – Тина ты готова?
      – Готова. Документы у меня.
      – Ну, что ж с Богом! Побуду еще и вашим извозчиком, не забудьте меня в ваших молитвах.
      – Я тебя точно не забуду, – пообещал новобрачный.
 

 
      Сидя в одиночестве в темной спальне, она думала, где совершила ошибку? В дачном домике Дряблова, когда выбрала вместо прохладной кисти Давида жаркую ладонь Георгия… В ЗАГСе, когда подписывала документ и наблюдала, как Давид платил администратору за составленное впопыхах брачное свидетельство? Или же когда Георгий силой усадил ее в первое попавшееся такси, заявив, что они едут к нему и никаких доводов откладывать знакомство с его отцом, он не принимает? В такси он потребовал у нее номер телефона ее матери, назвав ее, непривычным для Тинкиного уха, словом "теща".
      Да… подарочек для ее новоиспеченного свекра они приготовили отличный. С разбитыми лицами, он в помятом фраке, она – в затрапезных джинсах, молодожены совсем не были похожи на таковых. Айвазян-старший принимал их в гостиной, на втором этаже, в той самой, где принц тискал свою Золушку, и откуда они сбежали, потеряв не туфельку, а собственную свободу.
      Старик был похож на горного орла, восседающего на араратском склоне, оглядывающего долину, принадлежащую только ему. Бархатный, стального цвета домашний пиджак, сигара, благородная седина, только выражение его лица портило всю картину. Гневно-брезгливое, но больше все-таки брезгливое.
      – Зачем ты привел ее с собой?
      – Отец, выслушай меня… – начал Георгий.
      – Гоги, ты мой сын, тебе многое прощается, – оборвал его Айвазян-старший, – но я не буду слушать до тех пор, пока ты не выставишь эту шлюху из нашего дома.
      – Ты не понял…
      – Понял, если ты не посмеешь, то смогу я. Арслан!
      – Как ты можешь так говорить о моей жене?! – обиженно выпалил молодожен, не зная как преподнести отцу убийственную новость.
      – Жене?! – Айвазян-старший схватился за сердце, Георгий бросился к нему.
      – Я пытался сказать тебе, но ты и слушать не желаешь! – принц не ожидал такого приема от родного отца.
      – И когда же свершилось это замечательное событие? – все еще держа руку на стальном бархате, спросил старик.
      – Да только что… Мы прямо из ЗАГСа.
      – Есть причина такой торопливости? – и пронизывающий взгляд из-под седых бровей.
      – Э… нет, – стушевался сын.
      – Как я понимаю, три прошедших ночи повлияли на такое скоропалительное решение, – устало сказал хозяин особняка. – Не знал, что ты так легко поддаешься влиянию.
      Может и к лучшему, что узнал сейчас, до того, как оставил на тебя все свои дела.
      – Отец…
      – Вот что, мальчик, – старик встал из кресла и затушил драгоценную сигару в серебряной пепельнице, – спровадь свою драгоценную женушку, да на дверь хороший замок повесь, а мы с тобой кино посмотрим, развлечемся.
      – Я не понимаю, отец.
      – Потом поймешь. Арслан!
      Могучего телосложения охранник внимательно выслушал приказания хозяина.
      – Проводи даму, да присмотри за ней, сдается мне, побрезгует она нашим гостеприимством, вон как за окно поглядывает. Разговоров с ней не вести, обо всем докладывать мне.
      – Понял, – Арслан приблизился к Тине, давая понять своим видом – если она не подчинится, то он выполнит приказ силой.
      Тина встала, взглянула на мужа, тот опустил глаза, не зная как поступить, вступиться за нее или выслушать доводы отца. Последнее превозобладало, и он сказал охраннику:
      – Арслан, отведи ее в мою спальню. Относись уважительно. Ключ принесешь мне.
      Вот так Тинка оказалась здесь, прошло много часов, но муж не появлялся. Девушка пробовала уснуть, но не давали мысли, они кружили в странном танце, бередя душу, и молодая жена, заточенная в шикарной спальне, металась по комнате не обращая внимания на экзотический интерьер. Прав был старый Айвазян, пути отступления она все же поискала, но ничего стоящего не нашла. Спальня находится на втором этаже, окна выходят в заснеженный парк, дверь заперта на ключ, за нею изредка покашливает Арслан. Иногда ему звонят, и он громко говорит по-армянски. И тогда Тинка замирает вслушиваясь в чужую гортанную речь, пытаясь уловить знакомое словечко. Похоже на доклад, думает она, и речь скорее всего идет о женщине за запертой дверью. Сколько часов провела она здесь? Никого не побеспокоила просьбой, ванная комната в спальне имеется, а есть она не хочет, кусок в горло не полезет, хотя… чаю или кофе Тинка бы выпила. Стемнело, но свет она не включила, так и сидела на огромной кровати, глядя на полоски света от парковых фонарей, проникающих в незашторенное окно. Она сама не заметила, как уснула, забралась под одеяло, пригрелась и уснула. Из тревожного сна ее вырвала чья-то властная рука, от мужчины сильно пахнуло алкоголем, он сбросил на пол мягкое покрывало, встряхнул Тинку и начал срывать с нее одежду.
      – Георгий! – завопила она.
      – Молчи, шлюха!
      Тинка узнала голос мужа.
      – Не сходи с ума… – попросила она, несмотря на то, что он был безумно пьян и вряд ли понимал, что делает. В ответ Георгий больно ударил ее в живот.
      – Идиот! – прохрипела она, согнувшись пополам. – А вдруг я беременна?
      – Я вышибу из тебя ублюдка! Чей он? Дядюшки или племянника? А? Или актеришко какой тебя обрюхатил? Чего молчишь, проститутка?
      – Давид никогда не был моим любовником! – ответила она на обидные слова, а чего собственно ждала…
      – Хватит строить из себя целку, скажи еще, что Бернсом никогда не спала!
      – Спала.
      – Сволочь, знал бы я, и близко к тебе не подошел! Побрезговал бы с такой дешевкой и рядом стоять. Знаешь каково мне было смотреть на то, как ты с голой задницей на экране… Отец рядом сидел… А ты минет… Убить тебя мало…
      – Убей тогда сразу!
      – Не дождешься! Молить будешь о смерти! На коленях будешь молить!
      Он схватил ее за волосы и потянул на пол. Тинка молчала, опустив голову.
      – Сука… – сказал он. – Раздевайся!
      Тина сняла порванную блузку, взглянула на мужа.
      – Не утруждаешь себя ношением белья… вижу. Ну, что застыла?! Джинсы снимай.
      Тина начала расстегивать пуговки, приспустила джинсы до колен. Георгий расстегнул ремень на своих брюках… Она думала, что он хочет повторить виденную в кинофильме сцену, но муж вытянул ремень из петель и с размаху опустил его на Тинкину спину. Девушка взвизгнула от боли, чем раззадорила истязателя, и он продолжал сечь нежную девичью кожу. Тинка, стреноженная джинсами, извивалась под хлесткими ударами, кричала, плакала, хваталась руками за мужнины брюки, но он продолжал экзекуцию и ей, казалось, не будет конца. Он запорет меня до смерти, мелькнуло в голове у Тинки, за миг до спасительного беспамятства.
      – Вставай! – он пнул бесчувственное тело жены. – На сегодня хватит. Девушка не пошевелилась. Он присел над ней, приподнял ее голову – глаза закрыты, дыхание еле улавливается, черт, не смог справиться со злостью, не рассчитал силы. А вдруг убил? Чувство страха перелилось через край и затопило в миг протрезвевшего Георгия.
      – Тиночек, любимая! – он прижал к себе израненное тело, поцеловал чуть теплые губы. – Детка, ну, пожалуйста… не умирай.
      Он положил Тину на кровать и лихорадочно стал нажимать кнопки на телефонном аппарате.
      – Врача, срочно! Найдите где угодно!
      Тинка глухо застонала, не открывая глаз, Георгий бросил трубку, взял ее за руку.
      – Тиночек, потерпи, сейчас доктор придет!
      Он осторожно стянул с нее сползшие джинсы, прикрыл обнаженное тело одеялом и сел переживать самые страшные минуты своей жизни.
      Сначала в спальне появился отец, хмуро посмотрел на потерянного Георгия и укоризненно покачал головой.
      – Что ты за мужик? Да и черт с ней со шлюхой этой. Похороним, вдовцом будешь, все лучше, чем быть женатым на курве! Она осквернила мой дом!
      – Это наша первая брачная ночь, а я почти убил ее…
      – Я тебе таких десяток вызову, подумаешь – первая брачная ночь! На твоем месте отдал бы ее ребятам на разрыв, пусть потешатся.
      – Не нужен мне никто, ее хочу.
      – Ну и дурак ты, сынок!
      Прибыл доктор, Айвазян-старший ушел к себе отказываясь смотреть на очередное унижение сына. Аркадий Николаевич был семейным доктором Айвазянов и знал Георгия с детства, поэтому без обиняков спросил, кто эта девушка и где она получила эти травмы. Георгий рассказал, что он поссорился с женой и таким образом они выясняли отношения. Тина пришла в себя, открыла глаза, увидев Георгия и постороннего мужчину, склонившегося над ней, сделала попытку прикрыться, но лишь застонала.
      – Тина, успокойся, это доктор, – Георгий взял ее за руку, и в глазах ее увидел только страх и боль.
      – Я думаю, нужна сиделка, – сказал Аркадий Николаевич, – необходим постельный режим, женщина пережила стресс, поэтому советую исключить моменты, которые могут взволновать ее.
      – Доктор, надеюсь, вы будете у нас завтра?
      – Непременно, Георгий Арташезович, я и сиделку вам порекомендую.
      – Спасибо, будем ждать!
      И снова они остались одни. Избитая молчащая женщина и растерянный мужчина, молодожены. Вот тебе и первая брачная ночь.
      Давида устал, несколько раз он пробежался по лестницам продюсерского центра, разыскивая неуловимого Бернса, прячась от своего старого дружка дядя отключил мобильный телефон. Наконец он нашел человека, который показал ему, где находится продюсер. Комнатка была похожа на бункер, Давид никогда не бывал здесь. Эге, никак осталась она с прежних мутных времен, когда огромная страна зашаталась, как колосс на глиняных ногах и многих похоронило под ее обломками, но тот, кто выжил, считая себя хозяевами жизни, оставили себе предметы прошлого времени, как напоминание или как средство вновь пережить бурю. Бернс выглядел лучше, сказалось двухдневное пребывание в бункере, сидя за столом, он что-то писал в обыкновенной школьной тетради.
      – А, Давид… ну как дела?
      – Плохо, дядя, – Давид готовился выложить шокирующую новость, но еще не знал, как это сделать.
      – Что так, ты же обещал мне, что эта дрянь найдется! – вскинулся Роман Израилевич.
      – Она нашлась дядя. Но…
      – Неужели создатель услышал мои молитвы? Где она, эта дуреха Тина Гранд, будь она неладна! – как обычно принялся причитать Бернс.
      – У нее теперь другая фамилия, – сказал Давид и подумал, что сейчас взорвется бомба.
      – И без тебя знаю, что Гранд – псевдоним, – не понял Бернс.
      – Тина Андреевна вышла замуж, и по мужу она Айвазян!
      – Чтоооооо?!
      – Они расписались сегодня, – осторожно добавил Давид, видя ошарашенный вид дядюшки.
      – Ну все, мне конец… Теперь я умру в этом бункере! – застонал Бернс от безысходности. – Меня уже разыскивают?
      – Нет, – утешил его Давид.
      – Давид, я не хочу умирать!
      – Успокойтесь дядя, я все беру на себя, – успокаивающе пообещал юноша, в душе жалея родственника.
      – Давид, послушай меня, – быстро проговорил вдруг опомнившийся Бернс, – пока мы не найдем новую звезду, надо сделать повторный выпуск Тинкиных фильмов, иначе мы прогорим! Ничего не должно останавливаться! Центр должен работать! Егорову! Тьфу, Егорова, конечно не блеск, но как временная замена пойдет! И кастинг, кастинг!
      Нужна яркая звезда… Тина… Дура.
      – Роман Израилевич, еще ничего не потеряно, и как правильно заметила Тина Андреевна – незаменимых нет. Мы с герром Миллером проводили кастинг, уверяю вас, не о чем волноваться, нужна кропотливая работа, ведь и Тина Андреевна не сразу заблистала.
      – В Тинке есть шарм, этакая чертовщинка при невинном образе, где сейчас такую сыщешь – в пятнадцать лет уже такие оторвы, пробы ставить негде! – затосковал Бернс.
      – Безусловно, Тина Андреевна редкая женщина, но, снявши голову по волосам не плачут.
      – Давид, ты настоящий приемник, чувствую – устал, тяготы активной продюсерской жизни мне сейчас не по плечу, да и Тина… не для кого горы воротить… Отдохну за границей. Пересижу, – наказывал Бернс, но вовремя опомнился. – Ты ежедневно докладывай мне, все ж главный продюсер я.
      – Дядя, я всего лишь ваш помощник, я это помню и понимаю.
      Давид покинул убежище Бернса с четкой целью – закончить расследование, принять власть, и главное, найти возможность связаться с Тиной.
      Горячие руки гладили ее тело, ей было все равно, она не сопротивлялась, не выражала недовольства, и только нежность, с какой он прикасался к ней, отзывалась в истерзанном теле сладкой истомой. Удивительное чувство – желание его ласк – возвращалось к ней, несмотря на недавнюю память о страшной жестокости.
      Сама виновата, говорила она себе, знала, что так и будет, так что его винить…
      Где-то в глубине души, она понимала, как ему было тяжело пережить ее предательство. Да, да… она должна быть одна, у нее не может быть мужа, потому что ни один мужчина не перенесет такого позора! Вот и Павлов… так он хотя бы знал, кто она, и все равно любил. А что было бы дальше? Вечные ссоры, упреки…
      Теперь и Георгий. Месть? Айвазяну-старшему, ударив его любимого сына? Да, в момент, когда она задумала эту мерзость, явно плохо соображала! Куда как приятней кувыркаться с красавцем-сыночком, чем ублажать старика-разбойника.
      Вывод – думала о себе, а не о мести! Слабая, никчемная, никому ненужная продажная девка. Вот кто она. Слезы потекли из под прикрытых век, и остывающими каплями скатывались по щекам.
      – Ты что, Тиночек? Тебе неприятно?
      Опять она виновата, не может не закатывать драм, а он так нежен с ней. Тинка прикоснулась пальцами к его щеке, хотела сказать что-то хорошее, но не нашлась, и снова закрыла глаза.
      – Больно тебе?
      – Нет.
      – Хочешь, чтобы я ушел?
      – Нет, мне хорошо…
      – Тиночек?
      – Что?
      – Простишь меня?
      – Господи… а ты меня? Гоги…
      – Молчи, – он прижал палец к ее губам, – не надо сейчас, я боюсь, вдруг опять не сдержусь…
      – Я тебе все расскажу, – Тинка схватила его за руку и умоляюще произнесла, – Георгий, только выслушай меня! Прошу! Позвони Давиду…
      – Фак, – он соскочил с постели, резко выдернув свою ладонь из ее рук, – неужели после всего, что произошло, ты не можешь не упоминать их имен!
      – То, что было нами сделано, не просто шутка, это серьезно, Георгий! – Тина приподнялась на подушках. – Позвони, мы сможем предотвратить то, что в конец испортит твою репутацию. Есть возможность, умоляю!
      – О"кей, – с трудом согласился муж. – Только разговаривать с ним буду я.
      – Мне нужно сказать ему одно слово, – попросила девушка, – а еще лучше встретиться с ним!
      – Ну, нет! – воскликнул рассерженный мужчина. – Видеть его не хочу!
      – Он мой союзник, не любовник!
      – Слышал уже. Ну, и против кого союзничаете?
      И тут Тинка рассказала ему о Ладке, о больной Виолетте, о Павлове… О решении Бернса и о помощи ему отца Георгия, о том, что Айвазян-старший связан с Бернсом определенными узами, и о том, что они ведут расследование. Тинка рассказала ему все, муж не прерывал ее, лишь после того, как она замолчала, сказал:
      – Но ты хоть понимаешь, что это мой отец? Ты хочешь, чтобы он сел в тюрьму?
      – Он преступник! – убежденно ответила она.
      – Он мой отец, кем бы он ни был! Что мне-то делать? Ты об этом подумала?
      – Разведемся, – тихо сказала Тина.
      – Что?
      – Ну, я для того все это рассказала, чтобы ты выбрал свой путь, – пояснила она.
      – Как у тебя все просто, – задумчиво проговорил Георгий. – Сломать человеку жизнь, разрушить семью… Ты меня совсем не любишь?
      – Люблю, – она взглянула на него, и грустно сказала. – Но, согласись, наша семья весьма условное понятие. Твой отец меня ненавидит, моя мать не знакома с моим мужем, даже близкие мне люди не знают…
      – Бернса забыла, – зло напомнил Георгий.
      – С Бернсом у меня сложные отношения, – она осторожничала, выбирала слова, ступая на скользкую тему, – но он отвечал за меня, за мое здоровье, благополучие.
      Теперь это твоя забота.
      – Ты что переходящий вымпел?
      – Считай, что он был моим отцом, – она старалась не обращать внимания на ставший оскорбительным тон мужа.
      – Интересные у тебя отношения с папашкой!
      – Гоги, ты опять скатываешься к ненужной ревности, – она дотронулась до его бедра, он вздрогнул и отодвинулся.
      – А если она есть, то куда мне от нее деться? – сердито выпалил он. – Посоветуй, как убить ее в себе?
      – Поэтому и предлагаю развод. Мне очень жаль…
      – Я подумаю над твоим предложением.
      – Пожалуйста, прошу, Давиду позвони.
      Георгий хмыкнул, вскочил, и стоя у постели начал расстегивать брючный ремень, Тинкины глаза раскрылись от ужаса, но он только снял брюки, стянул джемпер, и забрался в теплое Тинкино гнездышко… От нежности не осталось и следа. Тинкины глаза вновь наполнились слезами, но он не обращал на них внимания, до боли стискивая в объятиях ее тело.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

07.01.2009