Можете себе представить, как широко раскрыла я глаза по прочтении этого письма? Что означают этот монастырь и эта воспитанница, которую г-н де Шомюзи содержал там на свои скудные средства? Откуда раздобыл он эту голубку, из какого гнезда выпала она? Что мы будем делать с этой импровизированной родственницей, свалившейся в наши объятия? Все эти вопросы теснились у меня на устах, и ум мой работал чрезвычайно деятельно. На этот раз Шомюзи переходил все границы; что-то слишком уже смелая фантазия выступить неожиданно в роли опекуна. У меня создавалось впечатление комедии дурного тона. Тут, наверное, скрывалось тайное отцовство, и, несмотря на все свое беспутство, г-н де Шомюзи не счел себя вправе отказаться от исполнения вытекающих из него обязанностей. Кому обязан он был этой незаконной дочкой, которая так неожиданно обнаруживалась? Не было ли у него, при всей его беспорядочной жизни, какой-нибудь более возвышенной связи, в которой участвовало чувство, и напоминанием о которой служила эта девочка? Являлась ли заботливость, которую он выказывал по отношению к ней, средством успокоить угрызения совести, или же в ней следует видеть предусмотрительность развратного ума? Не предназначалась ли эта воспитываемая с такой заботливостью малютка для его старческих наслаждений, не была ли это отложенная им про запас, в качестве изысканной пищи для его сластолюбия, какая-нибудь невинная девочка, купленная у недостойной матери путем одной из тех недостойных сделок, которые одинаково позорят и лиц, предлагающих их, и лиц, соглашающихся их принять? На кого могла бы быть похожей эта шестнадцатилетняя загадка, и чье имя носила она? Я была до такой степени поражена, взбешена и охвачена любопытством что привратница, испуганная впечатлением, которое произвело ее письмо, рассыпалась в реверансах и от страха перебирала зерна своих четок. Правда, благодаря достоинству, с каким я держусь, и благородным чертам лица, я внушаю большое почтение людям, и почтение это легко переходит в трепет, когда я начинаю выказывать нетерпение и раздражение. Бедная привратница не знала куда деваться, и я думала, что она обратится в бегство. Однако, я сдержалась. Важно было пролить свет на это дело, и я сказала посланной, что завтра же я приеду в монастырь Вандмон и лично поговорю с матерью де Грамадек. Мне кажется, что это будет самым благоразумным поведением в данном случае. Г-жа де Грамадек должна быть в курсе множества вещей, и лишь с полным знанием дела она могла принять эту новенькую в число благородных девиц, которым дает воспитание монастырь Вандмон. Она даст мне необходимые сведения об этой барышне, которую Шомюзи оставляет нам как память по себе, и без которой мы прекрасно могли бы обойтись. Негодование, вызванное у меня всей этой историей, как раз и побуждает меня взяться за перо, чтобы и Вы были посвящены в мои неприятности. Я ощущала бы их с еще большей силой, если бы отсутствие г-на де Морамбер не давало бы мне свободу действовать по собственному усмотрению. Я буду иметь, по крайней мере, то удовлетворение, что избавлю его от всех хлопот по этому делу. Я все время буду держать Вас в курсе его; это будет наилучшим свидетельством дружеских чувств, которые питает к Вам

Монастырь Вандмон, что в Руле, является, дорогой братец, прекрасной постройкой, расположенной на окраине предместья. Правда, фасад его невзрачен, но корпус вполне соответствует своему назначению. Г-жа де Грамадек любезно приняла меня и показала мне все помещения. Спальни там просторны, классные комнаты проветриваются, дворы обширны, домовая церковь убрана с большим вкусом. Монахини носят серо-голубые рясы, белые нагрудники, наплечники и клобук. Это особы почтенные, и некоторые из них, напр., г-жа де Грамадек, знатного происхождения. Среди них есть даже женщины образованные и способные обучать девиц. Что касается прочих, то пусть Бог помогает им! На их попечении находится около шестидесяти пансионерок, частью дворянок, частью из буржуазии, между которыми не допускается другого неравенства, кроме неравенства в успехах и добродетельном поведении. Их обучают правописанию, грамматике, истории, счету, обстоятельно – катехизису, шитью, немного – литературе, рисованию и музыке. Во время учения возбраняется всякое нерадение, на рекреациях допускается как можно меньше частных разговоров. Все должны принимать участие в играх. В известные дни воспитанницы могут принимать посетителей в особой комнате. Для преподавания танцев и манер у них есть приходящие учителя. Воспитание, которое дается им, превосходно, Дисциплина суровая, хотя и проникнутая духом сердечности. Они не отделены от внешнего мира. Слухи о том, что делается в обществе, постоянно доходят до них, и они с удовольствием думают о том, что займут в нем со временем подобающее место. Воспитанницы Вандмона удачно выходят замуж, и г-жа Грамадек большая искусница по части устройства свадеб. У нее богатая практика в этой области. Это единственная ее суетная черта. Под монашеским одеянием у нее еще благообразная внешность. Она приняла меня с изысканной учтивостью, извинившись, что ей приходится быть расчетливой, но я оборвала все эти предисловия и перешла к изложению цели моего визита и изумления, которым он был вызван. Г-жа де Грамадек выслушала меня с большим благожелательством и вниманием и начала, с выражения своего соболезнования по поводу смерти г-на де Шомюзи. Для внесения большей ясности в наш разговор я сочла благоразумным не скрывать от нее прискорбных обстоятельств, при которых произошла эта смерть. Я вкратце обрисовала также образ жизни, который вел г-н де Шомюзи. Мой рассказ, по-видимому, не слишком изумил г-жу де Грамадек и не помешал ей произнести апологию г-на де Шомюзи, в которой она расхвалила добродушие, разлитое по всей его внешности, и приятность его разговора. Я не возражала ей, но сгорала от нетерпения перейти к сути дела. Откуда г-н де Шомюзи извлек эту питомицу, когда и при каких обстоятельствах привел ее в Вандмон? Словом, что было известно г-же де Грамадек об истинном положении ее пансионерки? Г-жа де Грамадек с большой готовностью согласилась ответить на все эти вопросы, и вот что я узнала от нее. У г-жи де Грамадек есть двоюродный брат, который зовется г-н де Шаландр. Хлопоты, причиненные беспорядочным поведением и распутным образом жизни этого Шаландра, пробудили в г-же де Грамадек большую участливость к семьям, на долю которых они выпадают по вине такого рода личностей. В этом отношении ее Шаландр был не лучше нашего Шомюзи. Испорченный дурными знакомствами, пристрастившийся к карточной игре и посещению притонов, он даже бывал не в ладах с правосудием. О нем постоянно ходили дурные слухи, но он еще не совершил никаких серьезных преступлений, когда пришел однажды повидать г-жу де Грамадек в обществе г-на де Шомюзи. Во время этого визита, который состоялся более шести лет тому назад, г-н де Шомюзи попросил г-жу де Грамадек принять в Вандмон одну сиротку, к судьбе которой он проявлял интерес, и которую изобразил как дочь одного из своих друзей. Девочка выросла в деревне у одних добрых людей, которые не были, однако, в состоянии дать ей приличное воспитание. Она называлась Анной-Клавдией де Фреваль. Она была мила и красива, и было бы жаль не дать развития заложенным в ней возможностям. Все эти объяснения г-на де Шомюзи были немного путаными, и г-жа де Грамадек поняла, что если она желает дать ход этому делу, то ей следует удовлетвориться довольно-таки сбивчивыми сведениями, сообщенными ей г-ном де Шомюзи. Послушать его, так выходило, что отец Анны-Клавдии был мелкий дворянин, весьма почтенный. Что касается матери, то Шомюзи умалчивал о ней. Г-жа де Грамадек не придала большого значения этой болтовне, и существование мнимого сьера де Фреваль показалось ей подозрительным, так что у нее были некоторые сомнения, следует ли удовлетворять просьбу г-на де Шомюзи, но ее двоюродный брат, г-н де Шаландр, которому она в тот момент ни в чем не хотела отказывать по причине одного процесса о наследстве, в котором он мог быть очень полезен ей, по-видимому, очень стоял за то, чтобы в этом деле было достигнуто соглашение между г-жей де Грамадек и г-ном де Шомюзи. Больше того, тут речь шла, может быть, о спасении человеческой души, потому что г-ну де Шомюзи плохо подходила роль воспитателя молодых девиц. Анне-Клавдии де Фреваль будет лучше в монастыре, чем в любом другом месте, и поэтому было решено, что на другой день г-н де Шомюзи приведет девочку в монастырь.

Как только г-жа де Грамадек вошла – рассказывала она мне – в приемную, где ожидал ее г-н де Шомюзи со своею питомицей, у нее исчезли все сомнения насчет причин интереса, проявляемого г-ном де Шомюзи к этой девочке. Правда, между нею и им не было никакого явного сходства, но какая-то неуловимая черточка с самого начала убеждала, что Анна-Клавдия была дочерью г-на де Шомюзи. Г-жа де Грамадек описала мне, как она выглядела в момент, когда она была вверена ее попечению: невысокая, но хорошо сложенная и крепкая, черты лица тонкие, слегка в веснушках; что-то деревенское сочеталось в этой маленькой особе с природной грацией. Она казалась робкой и сдержанной, но в глазах у нее вспыхивал по временам живой огонек. Одета она была скромно и очень чистенько. В общем, простота и невинность. По первому впечатлению она понравилась г-же де Грамадек, и после того, как г-н де Шомюзи с родительской нежностью попрощался с девочкой, настоятельница велела, чтобы ее отвели в гардеробную и снабдили необходимыми вещами. Оставшись один с г-жей де Грамадек, г-н де Шомюзи горячо поблагодарил ее, как человек, с плеч которого спала тяжелая обуза. Затем, сговорившись относительно необходимых условий, он пропал. Больше его не видели. Платежи он производил аккуратно до самого последнего времени, когда неполучение от него денег заставило г-жу де Грамадек обратиться ко мне с известным письмом.

Получив эти объяснения, я продолжала распрашивать г-жу де Грамадек об Анне-Клавдии де Фреваль, которую мы так и будем называть, чтобы не давать ей другой фамилии, и вот что я узнала о ней. С самого своего поступления в монастырь она послушно исполняла все, что от нее требовали. Она оказалась девочкой точной и исполнительной, и ее подруги скоро полюбили ее. Характер у нее был прекрасный, она казалась откровенной, не будучи нескромной, настойчивой, не будучи упрямой, гордой, не будучи надменной, живой, не будучи взбалмошной. Она обладала большой сдержанностью, и хотя у нее и наблюдались иногда признаки нетерпения и приступы гнева, она быстро подавляла их. Ее отличное уменье владеть собой сделало ее крайне скрытною, так что ни ее подругам, ни монахиням, ни даже г-же де Грамадек, которую она любила, никогда не удалось добиться от нее ни слова об образе жизни, который она вела до Вандмона, словно этой части ее жизни никогда не существовало… Когда дело не касалось этой темы, ее нельзя было назвать ни притворщицей, ни скрытницей. У нее был вкус к учению, скорее привитый ей разумом, чем рожденный естественной склонностью. Она прекрасно делала все, что ей приказывали, но никогда не заходила дальше исполнения требований. В общем, ею довольны. Она в большей мере религиозна, чем набожна или благочестива. Она серьезна, но любит поиграть и отдается игре с некоторой страстностью. Она вкладывает страстность также в свои симпатии и антипатии. В тринадцать лет она горячо повздорила со «старшей» и сильно избила ее. В этом возрасте ею был совершен также единственный серьезный проступок, который ей можно поставить в вину. Чья-то неизвестная рука пустила среди учениц рукопись, рассказывающую о похождениях знаменитого вора Вадона, колесованного на Гревской площади, и Анну-Клавдию однажды застали за чтением этого произведения, В наказание ее заперли в ризнице. Она удрала оттуда неизвестно каким образом, переоделась в платье садовника и в таком наряде взбиралась уже на ограду но тут ее поймали. Этот припадок своеволия и буйства никогда, впрочем, не возобновлялся. Она со слезами испросила прощение у г-жи де Грамадек и смягчила ее. Начиная с этого момента все детское умерло в ней, и она стала настоящей барышней. Теперь она в старшем классе и блещет всеми совершенствами.

После этого повествования г-жа де Грамадек предложила мне привести Анну-Клавдию в приемную. Я отклонила это предложение. Я не хотела оказаться в присутствии этой малютки, пока у меня еще не были выработаны решения на ее счет. За отсутствием г-на де Морамбер я хочу спросить совета у президента де Рувиль. Он очень полезен в этом отношении. Если при посредстве г-на лейтенанта полиции нам удастся найти мать этой барышни, мы охотно передадим ее ей, потому что г-жа де Грамадек не может дольше держать ее у себя. Этого не разрешает устав Вандмона, так как Анна-Клавдия уже достигла возраста, когда нужно уходить. Она не может также оставаться там в качестве послушницы, ибо это грозило бы опасностью сделать из нее дурную монахиню. Узнав таким образом, что в данный момент я не хочу иметь свидания с этой неожиданной племянницей, г-жа де Грамадек предложила мне показать ее, так что я останусь незамеченной ею. С этой целью она повела меня по коридорам к окну, выходившему в сад.

Он очень красив, этот сад со своими длинными аллеями, маленькими жертвенниками, стоящими по краям аллей и достаточно обширной площадкой для игр. Был как раз рекреационный час, и воспитанницы находились в саду, причем одни из них играли, другие разговаривали и прогуливались по трое, потому что им запрещено составлять дружественные парочки. Весь этот маленький мирок представлял собой зрелище чрезвычайно приятное. В толпе воспитанниц виднелись кое-где монахини, которых они тесно окружали. Г-жа де Грамадек некоторое время искала главами Анну-Клавдию де Фреваль. Наконец, она показала мне ее: Анна-Клавдия шла по центральной аллее между двух подруг, обняв их за талию. Эти две воспитанницы были м-ль де Виллабон и м-ль де Керили, которые обе принадлежали к числу лучших и наиболее заметных учениц. Дойдя до конца аллеи, они повернули обратно, и когда проходили мимо нас, я успела внимательно разглядеть эту неожиданную племянницу, которую подарил нам г-н де Шомюзи. Она в самом деле прекрасно сложена, очень приятна лицом и вся полна той грации, о которой говорила мне г-жа де Грамадек. Глаза очень красивы и волосы великолепны. Если снять с нее форму и одеть по моде, то эта малютка всюду будет заметной фигурой. Да, она пригожа и располагает к себе, но что таится под этой наружностью, и что откроется за этой внешностью? В женщинах все так обманчиво, и это утверждение справедливо также и по отношению к молодым девушкам! Человеческое сердце преподносит нам столько неожиданностей! Конечно, Анна-Клавдия де Фреваль ласкова, терпелива, покорна, умна, но что знаем мы об этом сердце и об этой душе? И я не могу удержаться от дрожи при мысли, что в жилах этой малютки течет слишком жгучая кровь Шомюзи, т. е. кровь развратника и бесстыдника, который всю свою жизнь только и предавался, что самой материальной любви и самому низменному наслаждению. Кто поручится нам, что она не унаследовала этот пагубный темперамент? Но это еще не все. Если одной половиной своего существа она обязана Шомюзи, то кому обязана она другой половиной? К одной горячей крови какая примешалась другая, еще более опасная кровь, берущая свое начало, может быть, из самых грязных источников? Не было ли это дитя зачато среди самых низменных плотских наслаждений, и что носит в себе она от этого несчастного наследства?

Вот каковы размышления, мой дорогой Вердло, которым я предалась, покинув монастырь Вандмон, и согласитесь, что они не неуместны перед прекрасным подарком, который там сделан. Я знаю, что многие семьи озабочены такими проблемами, и проблему, которую ставит перед нами эта маленькая Фреваль, разрешить не легче, чем проблему, поставленную перед бедной Грамадек ее кузеном, о котором она говорила мне и на которого горько жаловалась в конце нашей беседы. Из ее слов я заключила, что этот молодец на пути к виселице или плахе. Значит, мы с вами еще счастливы; во всяком случае, не сомневайтесь, что я счастлива быть Вашей любящей сестрой.

Со времени моего последнего письма я неустанно размышляла, дорогой братец, о занимающем нас вопросе и в заключение пришла к выводам, с которыми, я уверена, Вы не преминете согласиться, когда я изложу Вам их. Как я уже сообщала Вам, наша барышня Фреваль не может дальше оставаться в монастыре Вандмон; нам необходимо поэтому подыскать место, где она могла бы быть поселена. Я прекрасно сознаю, что она для нас ничто, и что мы отлично могли бы не принимать в ней никакого участия. Это было моим первым движением, потому что, в конце концов, мы вовсе не ответственны за судьбу этого дитяти греха. Однако, после некоторого размышления я стала думать иначе. Эта малютка более, чем вероятно, является дочерью г-на де Шомюзи, и она может когда-нибудь использовать против нас это обстоятельство. А между тем в благородных семьях существует обычай обеспечивать положение всех их членов, даже незаконных. Иной образ действия отдавал бы мещанством и мелочностью, что было бы недостойно нас. Как бы ни был обесславлен Шомюзи благодаря своим порокам и беспутству, он все же принадлежал к членам нашей семьи. Своим контрастом с нами он только подчеркивал наши достоинства, к которым прибавляет новый блеск путешествие г-на Де Морамбер ко двору владетельного герцога. Это соображение должно определять наше поведение.

Прежде, всего должна сказать Вам, что я довольно долго беседовала с этой малюткой. Свидание происходило в приемной Вандмона. Г-жа де Грамадек предварительно осведомила ее о смерти ее опекуна, так как между нами было условлено, что ей не будет сделано никакого намека на родство ее с г-ном де Шомюзи. Пр известии об этой смерти Анна-Клавдия пролила несколько слез, оттого ли, что она почувствовала действительную горесть от этой утраты, оттого ли, что, по ее мнению, приличия требовали выказать себя чувствительной, или же, наконец, оттого, что она испугалась, как бы эта смерть не внесла какого-нибудь изменения в ее положение. Мне было довольно трудно разобрать, какому из этих чувств она повиновалась, потому что она произвела на меня впечатление девицы очень скрытной, в душу которой проникнуть не легко. Как бы там ни было, она в отлично подобранных словах выразила свою признательность за благодеяния г-на де Шомюзи. Я сказала ей тогда о нашем намерении заняться ею, на что она ответила реверансом самого лучшего тона. Я воспользовалась всем этим, чтобы исследовать ее поближе и рассмотреть повнимательнее, и, должна признаться, она пошла навстречу моим намерениям с видом самым скромным и самым послушным.

По мере того, как я производила это исследование, мысли мои прояснялись, и я говорила себе: «Нет, любезная Анна-Клавдия де Фреваль, несмотря на всю вашу сдержанность и хорошие манеры, я не возьму вас к себе. Вы красивы, робки, хорошо воспитаны, способны к признательности; у вас тысяча достоинств, и г-жа де Грамадек вполне права, приписывая их вам; но, моя красавица, вы есть вы! – и этого мне достаточно, чтобы держаться настороже по отношению к вашей миловидности и вашей молодости. Один Бог знает, сколько ловушек таится под прекрасной внешностью, которой природа украсила вас! Вы слишком красивы, моя крошка, и вы станете еще более красивы, когда отвыкните от кое каких монастырских ужимок и усвоите светские манеры. К тому же, разве вы не дочь греха, и кто знает, какой пожар зажжет однажды в вашем теле огонек, вспыхивающий по временам в ваших глазах? Дочь наслаждения и сладострастия, какой могущественной приманкой окажутся ваши прелести! Понятно, я не виню вас в том, что вы помышляете сделать из них употребление, но кто поручится мне, что они не окажут влияния помимо вашей воли, прежде чем вы успеете отдать отчет в произведенных ими опустошениях? Неужели вы думаете, что я пожелаю подвергать этим опасностям лиц, которые меня окружают? Я не сомневаюсь в их добродетели, как не сомневаюсь и в вашей, моя красавица! Г-н де Морамбер – примернейший из мужей, но разве сама его продолжительная верность не делает его тем более способным исполниться желанием новизны? Мужчина его возраста очень чувствителен к очарованию молодости и очень легко попадается в сети кокетства. Вот видите, как вы опасны. У меня двое сыновей, которые оба приближаются к поре, когда начинает громко звучать голос чувства. Кто поручится мне, что этот голос не пробудите в них вы? Нет, мадемуазель де Фреваль, вы не поселитесь под моей кровлей, и я поищу вам другое пристанище».

Так обращалась я мысленно к этой малютке, а между тем она находится подле меня, даже в этот момент, когда я пишу Вам эти строки. Она сидит на табуретке и занимается вышиванием. Быть может, она мечтает о своем монастыре, где прошли ее счастливые годы, или тревожится по поводу превратностей судьбы? На лице у нее ничего нельзя прочесть. Она мастерски владеет собою и умеет управлять выражениями своего лица. При прощании с г-жей де Грамадек она держалась чрезвычайно благопристойно, и эта благопристойность неизменная черта ее поведения. С тех пор как она здесь, я не могу ни в чем упрекнуть ее. Я вверила ее попечению нашей Гоготы Бишлон и позаботилась за тем, чтобы ее прилично одели. Вы скажете мне, что ее присутствие в моем доме противоречит только что высказанным Вам мною принципам, но разве г-н де Морамбер и его сыновья не находятся в отсутствии? К тому же, она Долго здесь не останется. В надлежащий момент я посажу ее в хорошую карету, дам ей надежных спутников, и она отправится в место, которое выбрано мною для нее, а именно – в Эспиньольский замок, где мой деверь г-н барон де Вердло, выйдет встречать ее и оставит ее жить подле себя.

Таково, действительно, дорогой братец, решение, на котором я остановилась для блага этой девочки и – должна прибавить – также и для Вашего блага.

Недалеко уже время, когда Ваше одиночество начнет тяготить Вас, и когда бремя лет покажется Вам очень чувствительным. Если в недалеком будущем подагра отягчит ваши члены или усталость будет ложиться на Ваше тело, то Вы ощутите потребность в чужой помощи, и вот я подумала, что дочка Вашего брата может оказаться очень приятной для Вас компаньонкой. Она будет Вам обязана всем, и так как сердце у нее, по-видимому, достаточно доброе, то она исполнится признательностью к Вам и пожелает выразить Вам ее в виде забот, которыми она окружит Вас. Заботы эти будут самые разнообразные, ибо воспитанницы Вандмонского монастыря не только образованные девушки, но еще и опытные хозяйки. Они одинаково пригодны как для светских удовольствий так и для ведения хозяйства в доме. Подле Вас будет находиться особа, способная поговорить с Вами или почитать Вам вслух, способная также проверять Ваши счета и наблюдать за всем. Прибавьте к этому, что пансионерки Вандмона умеют шить, стряпать и даже смыслят немного в медицине. Анна-Клавдия будет лечить Вас при случае и, порадовав Ваши глаза, закроет их Вам, когда понадобится, разумеется, очень еще нескоро.

Я уверена, мой дорогой Вердло, что этот проект может только понравиться Вам, и что Вы подпишитесь под ним от всего сердца в память об этом несчастном Шомюзи и ради выгод, которые Вам сулит осуществление моего предложения. Я не сомневаюсь, что г-н де Морамбер даст свое согласие. Не раз мне доводилось слышать его сокрушения по поводу Вашего одиночества, хотя такой образ жизни был избран Вами добровольно. Поэтому он будет счастлив узнать, что судьба посылает нам средство скрасить Ваше положение, – средство, которое искренно кажется мне удивительным. Ведь Вы уже достаточно давно и достаточно твердо обращаетесь с женщинами сурово, так что Вам нечего страшиться молодой девушки, которая, в случае надобности, быстро поймет, что ее наивная стратегия и наивное кокетничанье не произведут на Вас никакого впечатления. Они могут только позабавить Вас, показывая Вам, как неисправим слабый пол, от которого Вы так тщательно отгородились, и это лишь укрепит Вас в Ваших чувствах на его счет. Я знаю, дорогой братец, что Вы обойдетесь с Анной-Клавдией подобающим образом, приняв в соображение ее беззащитное положение и деликатность ее особы. Я убеждена, что придет время, когда она отлично выпутается из всех своих затруднений. Маленькая плутовка очень соблазнительна со своим покорным и порою гордым видом, и она уже одержала победу над нашей Гоготой, которая теперь только ею и клянется. Эта самая Гогота и будет сопровождать ее в Эспиньоли. Пришлите мне Вашего Аркнэна, чтобы он эскортировал карету, так как на дорогах сейчас, говорят, небезопасно. Г-н де Морамбер пишет мне, что он возвратится еще не скоро. Владетельный герцог удерживает его, окружая большими почестями. Я уверена, что Вы разделяете удовлетворение, которое я испытываю по этому поводу, и с которым соединяется также удовлетворение быть преданной Вашей сестрой.