— Но как же?.. — я почувствовал, как ноги мои стали ватными, а земля буквально уходит из-под них, проседает. — Как мне с вами, например, разговаривать, если я не должен вам верить? Как?!
— А вот и молчи, если не умеешь! — огрызнулась старуха. — Зачем говорить, если не знаешь как?
— Но помилуйте… А как же? Молчать?..
— Молчи, — уверенно сказала старуха.
— Я ничего не понимаю. Ничего не понимаю…
— Ум твой где?!! — заорала она.
— Где мой ум… Ничему нельзя верить… Не можешь говорить — молчи… — повторял я, пытаясь собрать воедино эти такие бессмысленные на первый взгляд фразы.
— Тьфу! — снова плюнула старуха и пошла прочь.
— Но зачем вам мертвецы? — прошептал я, глядя ей вслед.
Старуха остановилась, но не обернулась. Задумалась о чем-то, словно решала — сказать мне или нет.
— Я забираю их души, — сказала она, не оборачиваясь.
— Забираете их души?! — повторил я.
— Забираю, — она в который раз повернулась и посмотрела на меня, словно пронзила раскаленной иглой. — Потерял человек свой ум — зачем ему душа? Душа ему и так не принадлежит. А если он свой ум потерял, как же ему душу его доверить? Все. Прощайся. Хочешь сохранить душу — сохрани свой ум. А не хочешь — жри, что тебе рассказывают, верь — «по-моему», «по-твоему», «по-нашему», «по-вашему» — душа твоя больше тебе не принадлежит. Не смог сохранить — отдай! Я заберу.
У меня дыхание прервалось от этих слов. Грудную клетку сдавило будто компрессором.
— Сдохнешь ты скоро, — сказала старуха, глядя на меня. — Вижу, что скоро. Совсем скоро. Прощай!
С этими словами она резко пошла в сторону и уже через пару секунд оказалась посередине дороги — прямо перед мчащейся на нее легковой машиной.
— А-а-а! — только и успел вскрикнуть я. Раздался ужасный скрип тормозов, какой-то свист, удар…
Машина встала как вкопанная в пяти сантиметрах от безумной старухи. Та, словно бы ничего не случилось, обошла капот ржавой развалюхи, у которой неизвестно как крутятся колеса, не то что — работают тормоза, молча открыла дверь, села и прикрикнула на водителя:
— Чего встал?! Поехали!
Заглохнувшая было машина тут же завелась и рванула с места.
Уменя было ощущение, что я познакомился с собственной смертью. Старая страшная женщина в прохудившемся пончо. Наверное, так и должна выглядеть моя смерть — неприглядная, злобная, жестокая. Она полностью убила во мне всякое желание действовать, куда-то идти, ехать, что-то делать.
«Своим умом…» — что это значит? Кто на этой планете живет «своим умом», если он таков, каким его описала эта старуха? «Им понарассказали всякой всячины, съели их ум своими идеями, и теперь они ходят…» Неужели «свой ум» — это вечное сомнение, вечно метущаяся душа?!
Хотелось плакать — от пустоты, от безысходности. Я раздавлен…
«Своим умом…» А жил ли я когда-нибудь своим умом? Я жил умом моего деда, точнее — содержанием его ума. Я жил умом моих друзей, точнее — тем, что мы делали, пускаясь на поиски Скрижалей. Я жил самими Скрижалями. Но Скрижали — это не мой ум. Но что тогда мой ум? Где он? Чем отличается он от «не моего ума»?
Даже здесь, в этом месте, я оказался не «своим умом». Меня привел сюда мой браслет.
Я посмотрел на него. Он жег теперь не жаром, а леденящим холодом.
Часть вторая
Мне потребовалось два дня,
чтобы добраться до Куаутемока.
Прошли еще две бессонные ночи…
Я уже еле держусь на ногах,
мысли путаются, совершенно нет сил.
Куда я еду? Зачем? Почему?
Я не знаю. У меня нет ответа.
На самом деле я еду в Куаутемок
только потому, что это мой единственный
шанс обрести хоть какую-то определенность.
Неужели все наши — такие долгие и тяжелые —
поиски Скрижалей завершатся настолько
бессмысленно, так глупо и безрезультатно?
Мы должны были спасти мир
от его внутреннего разложения.
Нашли Скрижали, но не нашли способа
использовать полученные знания.
Так что же дальше?.. Есть ли выход?..
Сгорем пополам я выяснил, как найти таинственных ацтеков, прячущих свои храмы и жертвенники в горах за Куаутемоком. Но теперь уже я сомневался, что найду там своих родных. С чего я вообще взял, что они должны быть именно там? Какая логическая цепочка привела меня к этому? Сколько ни пытался, я не мог ее восстановить.
Казалось, мысли перестали меня слушаться. Я потерял способность додумывать их до конца — начинал и бросал на полдороге. Точнее, не бросал, — они сами стопорились и заканчивались ничем. Ощущение, что ты что-то пишешь, доходишь до конца листа и замираешь, потому больше писать негде, а предложение оборвано на полуслове.
И у обычных людей такое случается, когда они, направляясь куда-нибудь, вдруг понимают, что не помнят, зачем туда шли. Но потом обычно вспоминают. А если и не вспоминают, то лишь потому, что причина, которая заставила их двинуться с места, была столь мала и несущественна, что и подобная забывчивость не кажется им странной. Это не печалит и не пугает. Но я, казалось, не помнил уже ничего!
Мои собственные мысли потеряли силу, почти обездвижились, впали в какое-то странное мертвецкое оцепенение. Как ворох опавших листьев, поднятых с земли холодным осенним ветром. Эти листья не способны взлететь, подняться в небо, вернуться на ветви. Они лишь чуть взметаются над землей и, совершив один, другой круг, ложатся на все ту же холодную землю, в свою могилу. Так и мои мысли.
— Отец, пожалуйста, поговори со мной, — шептал я, поднимаясь по узким горным тропам. — Поговори…
Браслет молчал. Молчит уже целых два дня. С того самого момента, как только я повстречал ту страшную старуху на автобусной остановке. С того самого вопроса: «Убить кого-нибудь задумал?» Он словно испугался, что она открыла его тайну… Но неужели отец готовит меня к убийству?
Может ли быть, что «замок», о котором говорил мне отец, и «путь», который он отыскал для меня, — это убийство и путь убийцы?
А может быть, и правда… Может быть, Скрижали даны этому миру не во спасение, а как яд, как нечто умертвляющее? Ведь иногда смерть — это избавление. Она освобождает пленника и излечивает боль. Может ли быть, что Господь, разочаровавшись в Своем творении, задумал акт мистической эвтаназии — гуманного умерщвления человечества?
Почему не допустить мысль, что все сроки уже пройдены и решение принято? Что Судьба уже вершит то, что предначертано и изменено быть не может? Что приговор уже вынесен и не приведен в исполнение лишь потому, что гонец задержался в дороге? Но он мчится, мчится во весь опор. Он скоро будет. Осталось только дождаться…
Если мир не оправдал надежд Творца, на что можно надеяться? Мастер никогда не сохранит неудавшейся работы. Да и зачем? Нам казалось, что спасение все еще возможно, но… Данила ведь опоздал на Байкал — в этом правда. Ему был дан срок, но он в него не уложился. Возможно, тогда был еще шанс, а теперь — нет.
Источник Света говорил о преодолении страха смерти. Для этого он и дал нам Скрижали. Но может быть, они не способны спасти нас от смерти, быть может, они — лишь своеобразная анестезия, обезболивающее для праведников, которым, как и грешникам, суждено погибнуть в Конце Времен?.. Завтра или послезавтра.
В каждой своей книге я цитирую Апокалипсис. Но о чем он говорит? Разве о
спасении? Нет! Совсем нет. Наоборот! Апокалипсис говорит о Судном дне, о том дне, когда весь мир погрузится в раскаленные клубы горящей и пенящейся серы, в ад! Не рай и не благоухание Эдема ждут человечество… Его ждет смерть.
А что, если я должен был убить Данилу?.. Что, если я должен был убить Избранника?! Господи, нет! Не может быть! Чушь! Бред. Мне мерещится. Мне кажется. Просто я давно не спал, я устал. А вдруг — нет? Вдруг не мерещится? Вдруг и правда я должен убить Избранника, чтобы помочь Господу остановить этот мир?..
Я лег на землю и лежал какое-то время. Хотелось спать. Отчаянно хотелось спать, но уснуть я не мог. Я свернулся калачиком на земле и пытался додумать хотя бы одну свою мысль до конца — о Конце Света, о Скрижалях — как о средстве обезболивания для праведников, о своей миссии и долге убить Данилу, чтобы прекратить все. Я думал, думал… Но мысли останавливались.
Все. Надо было встать и идти. Встать и идти.
Моя мать стояла на склоне горы и смотрела вниз. Она словно встречала меня…
Но как она узнала? Почему она ждет меня именно здесь — на этом безымянном склоне, о существовании которого я никогда прежде не слышал и даже не подозревал?! Откуда она вообще могла знать, что я решил вернуться из далекой России?! Почему она была уверена в том, что я найду и этот горный склон, и ее саму?
Я не верил своим глазам. Мне подумалось: это какая-то галлюцинация, какой-то страшный фантазм, мираж. Но нет, я не ошибся. Это была она — Лихо, моя нежно любимая мать. Она встречала меня. Видела, что я нашел ее, пришел к ней…
Но вместо радости во всем ее образе читалась какая-то невыразимая тоска и печаль. Она смотрела на меня, на своего сына, идущего к ней по крутому горному склону, на сына, которого не видела больше двух лет, смотрела и тихо плакала. Не от радости, а от горя… Почему в ее глазах только скорбь?! Что-то случилось?.. Дед умер?!
— Мама, дед умер?! — в ужасе прокричал я, еще не добравшись до самого верха.
— Ты так и не остановился, — тихо сказала она, повернулась и пошла прочь.
Нет, с дедом, кажется, все в порядке. Но что с моей матерью?! Что значит эта странная фраза — «Ты так и не остановился?» Я не убил Данилу — это она имеет в виду?! Что я не убил Данилу?! Вернулся из России без крови Избранника на руках?!
— Мама, ты что?.. — закричал я и поспешил наверх с удвоенной силой. — О чем ты говоришь?! Это же я — Анхель! Твой сын! Я приехал к тебе. Мама, я нашел тебя… Мама!
Лихо шла куда-то в сторону небольшой ложбины, утопающей в тропических зарослях. Она даже не улыбнулась мне! Не обняла, не сказала ни одного ласкового материнского слова! Мне вдруг стало так больно, так страшно, так одиноко…
Но Лихо ничего не отвечала.
— Мама, ну что же ты, мама? — шептал я, нагоняя ее. — Я приехал. Я нашел тебя! С таким трудом… Почему вы уехали? Почему вы оставили дом? Мама!
— Ты так и не остановился… — обреченно повторяла Лихо.
— Мама, о чем ты говоришь? — Слезы подступили к горлу, моя мама встречает меня как чужого, не известного ей человека. — Что это значит — «не остановился»? В чем я должен был остановиться? Чем я огорчил тебя, мама?.. Лихо замедлила шаг, повернулась вполоборота. Она смотрела на меня искоса, задумчиво, словно бы хотела в чем-то убедиться.
— Мама!!! — закричал я, чувствуя, что от невыносимой боли сердце мое сейчас разорвется на части. — Ты что, не слышишь?! Это я — Анхель! Твой сын!
— Мой сын поехал в далекую страну, чтобы помочь Избраннику, — сухо ответила Лихо. — Он уехал на великую службу.
— Мама, но… — я не знал, что на это ответить.
Лихо повторила слова, которые она сказала мне в аэропорту, когда я улетал в Россию. Тогда она рассказала мне о своем сне. Ей приснилось, что Солнце породило Дракона, но тот вырос и проглотил Солнце. И наступила Тьма. Но голос сказал моей матери: «Не бойся, благословенная мать благословенного отрока! Твой сын сослужит Мне великую службу! Он будет служить тому, кому Я дам заветы Моего спасения!»
— Но ты не остановился, — повторила Лихо.
Господи, о чем она говорит?! О чем?! Я, наоборот, остановился… Что же я сделал не так?! Я помог Избраннику… Я помог. Я лишь только не убил его. А может быть, должен был?! Дракон съел Солнце… Может быть, я должен был убить Данилу? «Твой сын сослужит Мне великую службу!» В этом моя роль? Моя миссия…
— Мама, но я все сделал. Я помог, — прошептал я, не понимая, что говорю, о чем, что я должен сказать. — Мы нашли Скрижали Завета, мама. Миссия выполнена. И если ты об этом, то я остановился. Я сказал: «стоп»! Я вернулся, чтобы быть здесь, на своей родине, чтобы сделать то, что я должен сделать. Ты все неправильно поняла! Ты все неправильно поняла!
— Я все поняла правильно, сын, — с безмерной грустью ответила Лихо и пошла дальше.
Мы спустились в долину. Из-за верхушек деревьев показалось огромное озеро, спрятавшееся в кольце зеленых холмов, словно драгоценная жемчужина в прекрасной раковине. Оно наполнялось водопадами горных рек, чей шум, похожий на музыку, доносился с разных сторон.
Впрочем, это было даже не озеро. Это был маленький город, расположившийся на водной глади. Словно зеленое блюдце с прозрачно-голубой водой, по которому плавают крошечные игрушечные корабли. Удивительное, ни с чем не сравнимое зрелище.
В самом центре озера возвышалось высокое строение из желтого камня, похожее на пирамиду. Храм. Издалека создавалось впечатление, что эта пирамида буквально растет из озера. Но при ближайшем рассмотрении стало понятно, что она стоит на огромном плоту.
Рядом с храмом высилось другое сооружение вытянутой формы, воздвигнутое с потрясающим умением и старанием. Чудилось, что эта изящная, богато украшенная орнаментами и барельефами башня — никакое не здание, а божий палец, властно показавшийся из глубины вод.
Вокруг двух гигантов на таких же плотах из влаголюбивой растительности, дерна и ивовых кустов располагались жилые постройки. Все они соединялись друг с другом радиальными переходами-мостами. И вместе образовывали накинутую поверх воды причудливую сеть из зданий и дорог.
— Тиуакан-Пикчу, — сказала мать, остановившись. — Священный город ацтеков, принявших на себя служение богам канувших в небытие инков.
— Мама, зачем вы здесь? — прошептал я, с замиранием сердца глядя на этот почти фантастический плавучий город. — Неужели дед обманывал меня, когда говорил, что ацтеки — жестокосердные, что они забыли о духе? Неужели он обманывал меня?..
— Мы здесь, потому что у нас не было другого выхода, — ответила Лихо. — Ты не оставил нам выхода, Анхель, и поэтому мы здесь.
— Я не оставил вам выхода? — я непонимающе взглянул на нее. — О чем ты?
— Цель поглотила тебя, Анхель, — ответила Лихо. — Тебя больше нет.
— Меня — нет? — повторил я, ощущая какое-то странное, необычное для себя презрение к матери. — Ну хорошо. А зачем вы переехали сюда?
— Хенаро все еще надеется спасти тебя, — ответила Лихо.
— Удачное место вы выбрали, — огрызнулся я и ехидно добавил: — Он принесет меня в жертву?
Лихо повернулась ко мне. В ее глазах были скорбь и отчаяние.
— Жертву ты принес сам, — тихо сказала она. — А не должен был, Анхель. Не должен.
— Да вы с ума сошли! — я от ужаса застыл на месте.
Надо ли мне идти дальше? Может, бросить все и бежать со всех ног? Но куда?! Ответа на этот вопрос у меня не было. Я должен собраться, сосредоточиться, не позволить вводить себя в заблуждение, не вызывать подозрения и выведать — у нее ли, у деда — тайну о моем отце. Что они скрывают? Какую игру ведут? На кого работают?..
Нервная дрожь пробежала по моему телу. Мне пришлось покинуть своих друзей, потому что они отступили от Пути, оставили надежду изменить мир. Я приехал к родным людям, но и они, как оказалось, предали меня… Что же это происходит? Что происходит?! Я совсем один? Совсем один?!
— А как дед собирается меня спасать? — спросил я, стараясь не выдать своего состояния.
— Искусственные сновидения, — односложно ответила Лихо.
— Искусственные сновидения? — не понял я. — Зачем?
— Ты потерял связь с реальностью сновидений… — Лихо страдальчески пожала плечами.
Господи, откуда они это знают? Откуда они знают, что я лишился сна? Я никому не говорил об этом. Ни единой живой душе! Откуда они знают?! Кто им сказал? Кто?! Это какой-то заговор! Заговор!
Лихо прочла ужас в моих глазах.
— Хенаро всегда находился рядом с тобой, Анхель. Он всегда был рядом — в твоих сновидениях, — сказала Лихо, и это было чистой правдой, я всегда чувствовал во снах незримое присутствие деда. — Но когда ты выпал из реальности сновидений, он все понял. Он не хотел ехать сюда, Анхель, потому что он не признает варварские культы ацтеков. Но лишь у них есть способ вернуть тебе сон, насильно втолкнуть тебя в реальность сновидений. Если все получится, Хенаро сможет помочь тебе. Я молюсь об этом… Если же нет, то ты умрешь. Очень скоро. Очень.
Черт! Действительно! Дед не мог не знать, что я перестал спать. Да, и ведь они уехали из нашего городка именно в тот день, когда у меня началась бессонница! Это правда… А теперь дед хочет вернуть меня в реальность сновидений с помощью тайного ритуала ацтеков — их галлюциногенных грибов! Да, все понятно. Все встает на свои места. А я подозревал их — мою мать, моего деда — в том, что они меня предали. Как это ужасно! Как я виноват… Как виноват…
— Мама, мамочка! — прошептал я и упал перед ней на колени. — Прости меня, прости. Со мной что-то происходит…
Лихо подошла ко мне, я обнял ее и разрыдался, уткнувшись носом в живот. Я чувствовал ее — свою маму — любимую, нежную, моего самого близкого, самого дорогого человека на свете. Я чувствовал ее. Она рядом. Она думает обо мне. Она заботится обо мне. Она меня любит…
— Мама, мамочка! — шептал я сквозь слезы. — Я не знаю, что со мной. Я не знаю… Но отец… Отец… Он сказал мне…
Я почувствовал, как теплые руки матери, только что с нежностью лежавшие на моих плечах, вдруг впились в них как грубые металлические щипцы. Она оттолкнула меня, отпрянула назад. Гримаса ужаса исказила ее лицо. Ужаса! Словно я не ее сын, не ее единственный сын, а какое-то страшное, гадкое, уродливое чудовище!
— Ма-ма… Что с тобой? Что?!
— Надо идти, — отрезала Лихо, повернулась и быстро пошла к озеру. — Надо идти, Анхель. Не мешкай!
Мы шли молча по длинным травянистым улицам,
лежащим поверх воды, мимо больших и маленьких хижин,
куда-то в направлении центра этого странного,
спрятанного от чужих глаз города.
То и дело навстречу Лихо выходили индейцы-ацтеки
и почтительно склонялись перед ней, вставая на колени.
—
Мама, почему они тебе кланяются? — прошептал я.
— Ацтеки с большим почтением относятся к твоему деду, — ответила мать. — Их вождь Тупак Амару — старейшина совета племен — принимает его как
священного гостя.
— Священного гостя? — с удивлением переспросил я. — Но это же высшая честь! Священный гость принимается индейцами всех племен, даже враждующих с его народом, как принц крови…
Лихо ничего на это не ответила.
— Мы идем во дворец Тупака Амара, — только и сказала она. — Сейчас твой дед живет там.
Молча мы дошли до дворца. Огромное здание поражало своим великолепием. Издалека оно казалось мне большим, но здесь, у входа, предстало просто гигантским — величественная колонна, декорированная резной костью, инкрустированная золотом и разноцветными камнями, устремлялась в самое небо.
Воины, охранявшие лестницу, ведущую во дворец, пропустили нас без всяких вопросов или заминок. Они чинно поклонились Лихо, внимательно посмотрели на меня и пропустили. Я был потрясен внутренним убранством дворца. Все стены от пола до потолка покрывали диковинные рисунки, множество цветов и чучел животных.
Мы поднялись наверх по боковой винтовой лестнице.
— Хенаро проводит большую часть суток в реальности сновидений, — сказала Лихо, когда мы оказались перед небольшой дверью. — Подожди меня здесь.
Сказав это, Лихо скрылась за дверью, а я остался стоять в коридоре.
Ядолжен узнать у Хенаро, где мне искать отца. Я пропал из сновидений, и конечно, они забеспокоились. Но я не понимаю, о чем они пекутся. Просто хотят сохранить мне жизнь? Но что ей угрожает, кроме неясных, смутных предчувствий и множества непонятных совпадений и знаков? Или у них есть какой-то план?..
Может ли быть, что дед отправил меня в Россию не случайно? Что, если это сделал именно он? По его мнению, я должен был выполнить там какую-то миссию? Но если да, то какую? И что значит эта загадочная фраза матери: «Ты так и не остановился»? Что значат ее слова о том, что меня «поглотила» какая-то «цель», что меня «больше нет»?
И теперь я здесь — в этом забытом, скрытом, тайном мире ацтеков. В самом центре мира самых кровожадных индейцев планеты, во дворце их вождя — Тупака Амара. Хенаро хочет вернуть меня в реальность сновидений с помощью ацтекских обрядов? Как же это все странно! Как нелепо… Мне трудно поверить в реальность происходящего.
Я думал, думал, тщетно пытался собрать воедино разрозненные части картины. Словно игрался в пазлы, вырезанные из моих собственных мыслей, воспоминаний и фактов. Мне все больше казалось, что реальность живет по тем же законам, что и сновидение. Но в отличие от сновидений ее невозможно контролировать. Она — хаос.
Знаки, говорящие браслеты, странные слова из уст самого близкого, самого дорогого мне человека. Все эти бесчисленные люди, которые верят — кто в отца Набора и скорый Конец Света, кто в Святую Деву Гваделупскую и Иоанна Павла II, кто в целый пантеон древних богов, кто в Скрижали Завета и Источник Света…
«Своим умом» — вспомнил я слова старухи. А и действительно, кто живет своим умом? Кто?! И отец говорит мне, что этот мир необходимо спасти, что нужно взять под контроль силу, которая способна его изменить, сделать лучше, дать людям то, в чем они на самом деле нуждаются. Я знаю Скрижали, нужно только…
— Анхель, войди… — дверь распахнулась, и Лихо пропустила меня в комнату Хенаро.
Секунду я стоял на пороге, ощущая какое-то странное, почти физическое препятствие перед тем, чтобы войти внутрь. Надо собраться… Собраться… Собраться…
Первое, что бросилось мне в глаза, — огромное окно с видом на величественные горы, изумрудный лес, прозрачно-голубое озеро и полуфантастический плавучий город ацтеков.
У самого окна на большом топчане, глядя на этот странный и загадочный мир, лежал Хенаро. Он стал совсем старым. Длинные, абсолютно седые волосы, осунувшееся лицо — заостренный нос, отчетливо проступающие скулы, высокий лоб.
Увидев деда, я замер. Он действительно был похож на царя — старого, умирающего, великого царя, оставляющего свое царство неразумным преемникам-сыновьям. Так больно было смотреть на него, увядающего в этом великолепии…
— Дед, — прошептал я. — Дед… Хенаро чуть повернул ко мне голову и глазами показал, чтобы я подошел и сел рядом.
— Как ты?.. — спросил я, садясь рядом на небольшой стул.
В ответ он едва заметно улыбнулся, отнял от груди руку и погладил меня по волосам.
— Бывало и лучше, Анхель…
В этих словах звучала какая-то обреченность. Спокойное, сдержанное отчаяние человека, приготовившегося встретить неизбежное и абсолютное несчастье.
— Лихо, ты оставишь нас? — сказал дед, обращаясь к матери, не поворачиваясь в ее сторону.
Та, не сказав ни слова, вышла, закрыв за собой дверь.
— Дед, вы переехали сюда. Зачем?..
— Тебя всегда интересовали мелочи, — пошутил дед.
Действительно, где мы находимся и что с нами происходит — это для Хенаро всегда было «мелочью». Наша истинная жизнь — там, в пространстве сновидений. Какая разница, где мы находимся
физически?
— Господи, дед! — прошептал я. — Как я рад! Увидел тебя — и сразу стало легче… Я совершенно запутался. Совершенно запутался.
— Ты не виноват, — спокойно ответил Хенаро. — Ты не виноват.
— Но как мне быть? Помоги… Есть что-то, чего я не знаю?
Мне страшно было спрашивать Хенаро об отце напрямую. Ведь если мои догадки верны, то, значит, они долгое время меня обманывали. Он обманывал. А допустить это, думать так… Нет, пусть сам мне все расскажет. Все, что считает нужным.
— Все мы чего-то не знаем, — уклончиво ответил Хенаро.
Я насторожился:
— Но ведь есть что-то, что мы должны знать…
— Я всегда считал, что было бы лучше, если бы тебе не пришлось узнать об этом. — Хенаро отвел глаза в сторону и уставился в окно — задумчивый, напряженный, но при этом внутренне спокойный.
Лгали… Точно — лгали. И это его молчание в ответ на мой вопрос. Что может быть красноречивее такого молчания?!
—
Уменя мало времени, Хенаро, — сказал я, с трудом пряча свое негодование. — У меня есть миссия, которую я должен выполнить. Так ты скажешь мне о том, что мне «было бы лучше не знать»?
— Миссия… — протянул дед и через секунду добавил: — Хочешь изменить мир.
Это словосочетание, предельно точно обозначавшее суть моих мыслей и чувств, прозвучало в устах Хенаро как неопровержимый факт. Словно он знает все, что происходит в моей голове. Наверное, это должно было меня обрадовать, но нет — стало еще неспокойнее и тяжелее на сердце. Неприятное чувство от осознания того факта, что за тобой бессовестно шпионят, нарастало во мне с новой силой.
— А что в этом плохого?! — меня захлестнула волна раздражения. — Да, я хочу. Я хочу изменить мир!
Хенаро снова посмотрел на меня своими большими, уставшими глазами.
— Анхель, есть реальность сновидений, — уверенно сказал он. — Мир, в котором ты обладаешь силой. Этот мир — твои сновидения. А есть другой мир — вокруг, где ни у кого нет силы…
— Нет силы? — перебил его я.
— Нет силы, — подтвердил дед. — Ведь, прикладывая силу, ты никогда не знаешь, каким будет результат. Потому что тысячи, миллионы людей в этот же самый миг прикладывают свои силы. И все их действия накладываются друг на друга. Эти силы сталкиваются, находят одна на другую, одна к другой…
— Ты хочешь сказать, что сила каждого из нас в этом мире уничтожается?..
— Она возвращается к тебе неким результатом, но это не результат твоей силы, это результат мира. Твоя сила только исходит. Возвращается к тебе иное… Этот мир — хаос, Анхель. И пока люди не объединятся, они ничего не смогут сделать.
— А они не объединятся… — добавил я, ощущая жгучую боль внутри.
Я думал в этот момент о себе и о тех, кого до сих пор считал своими близкими, — о своих родных, единомышленниках и друзьях. О всех тех, кто теперь стал для меня врагом, оказался по ту сторону баррикады.
— Они
не объединяются, — тихим голосом поправил меня Хенаро и повторил, словно бы хотел, чтобы я лучше это понял: — Не объединяются.
— Но разве нет другого пути? — я недовольно пожал плечами. — Разве людям обязательно объединяться между собой? Разве путь к цели просветления — это лишь внутренний труд человека, самосовершенствование? Разве чудо невозможно?! Нет?!
— Поль любил это слово —
чудо, — прошептал Хенаро.
Я встрепенулся, ожидая, что Хенаро наконец расскажет мне о моем отце. Хоть что-нибудь… Но нет, он молчал.
У меня пересохло в горле.
— И он нашел способ? — буквально прохрипел я.
— Способ? — повторил за мной Хенаро. — Это стоило ему жизни.
Мои губы задрожали:
— Но он нашел его, да?
— Это стоило ему жизни, — повторил дед. И вдруг я с новой, еще большей силой ощутил недоверие к словам Хенаро.
— Но почему я ничего об этом ничего не знал?
— Тебя тогда еще не было, — сдержанно ответил Хенаро.
— Но я же вернулся потом из России, после обучения, ты мог бы мне сказать…
— Тебя совсем еще не было, — прошептал он.
— Как не было? — я не понимал, что он имеет в виду. — В каком смысле не было? Это не когда я уезжал… Но когда же в таком случае?
— Я сказал, — ответил Хенаро.
— Это было еще до моего рождения?! — я чуть не задохнулся от волнения.
— Теперь ты знаешь, — ответил Хенаро. — Поэтому я и забрал тебя у Поля.
Вмоей голове все спуталось. Я уже ничего не понимал. Мой отец умер еще до моего рождения?.. Поль?! Но я же его видел своими глазами на протяжении почти двадцати лет! Что за бред? Разве такое может быть?!
И пока я метался внутри собственной головы от одной мысли к другой, пытаясь хоть как-то сопоставить известные мне факты со словами Хенаро, он продолжил:
— Белые люди говорят, что есть белые и черные шаманы. Я не знаю, что это. Но есть разные шаманы, это правда. Одни верят в реальность сновидений, другие — в то, что жизнь — это сновидение.
— Я не понимаю…
— То, что мы видим во снах, колдуны видят наяву, — продолжал Хенаро. — И то, что они видят, — это духи умерших, духи, которых эти колдуны считают божествами. «Духи умерших — вот сила, которая истинно царствует в этом мире. И с каждым днем, с каждым часом их становится все больше и больше!» — это скажет тебе любой колдун. Один из них рассказал об этом и твоему отцу.
— Духи умерших — реальная сила, действующая в этом мире?
— Колдуны пытаются сговориться с духами умерших, — Хенаро побледнел, — заручиться их поддержкой и силой. Если это произойдет, то, как говорят колдуны, уже не во снах, но здесь — в реальном мире обычных людей — можно будет достичь любой цели. Контроль реальности.
— А у отца была цель… — прошептал я, начиная понимать, к чему клонит Хенаро.
— А у твоего отца была цель, — повторил он.
— Он хотел сделать всех людей счастливыми…
— Он хотел изменить этот мир, — снова повторил Хенаро. — Поэтому он поехал искать тех, кто откроет ему страшную тайну — доступ к силе, которой обладают духи умерших. Он поехал к колдунам Вуду.
— К колдунам Вуду?! — меня бросило в жар. Колдуны Вуду способны на страшные вещи и очень опасны. Они, как говорят, обладают рецептом некоего порошка, который способен убить часть человеческого мозга — ту, без которой невозможно самосознание человека. Таким образом, они превращают людей в зомби и используют их в своих интересах.
Происходит это следующим образом. Человека осыпают этим порошком, после чего он как будто умирает. Все признаки смерти налицо — никаких реакций, ни дыхания, ни сердцебиения. Разумеется, родственники хоронят такого «покойника». А злоумышленники раскапывают могилу, проводят положенные ритуалы над «умершим», и он воскресает, но теперь уже как зомби — человек, лишенный самосознания.