Император считал, что если даже в своей экспедиции против Кутузова он не добьется полностью ожидаемого им успеха, то все же сможет продолжать кампанию, и погода позволит ему это в течение еще некоторого времени. Император по-прежнему считал, что очень важно оставаться в Москве с материальной точки зрения - из-за ее казенных зданий, а с политической точки зрения потому, что оккупация этой столицы, поскольку он в нее вступил и так долго здесь остается, производит моральное впечатление, которое должно оказать влияние как на Россию, так и на Европу. Если бы какие-нибудь обстоятельства и причины, в возможность которых он не верил, заставили его покинуть Москву, то он ни в коем Случае не рассчитывал отходить дальше Витебска и думал тогда, что наверняка сможет совершить этот переход до наступления жестоких морозов. Так как он ни в каком случае не хотел двигаться, не разбив предварительно Кутузова, то, даже допуская мысль об отступлении к Витебску, он желал все-таки приготовить на случай надобности все необходимое для зимовки в Москве, чтобы иметь возможность сохранить ее в своих руках, если бы он, решил держаться на этой линии. А на случай отступления он считал, что всегда, как только пожелает, сумеет вовремя вызвать из Москвы оставленный там гарнизон.
      Таковы были рассуждения, на которых был основан образ действий императора, они же обосновывали и его пребывание в Москве в ожидании ответа, но ответ не приходил и прийти не мог.
      В один прекрасный день, насколько я помню, 12 октября, - русскими была захвачена эстафета, направлявшаяся в Париж. Та же участь постигла на следующий день эстафету из Парижа. К счастью, это были единственные эстафеты, потерянные нами за все время кампании. Многие эстафеты запаздывали, но благодаря расторопности людей, которым было поручено это дело, почте удавалось спастись от активности русских партизан. Казаки до такой степени не понимали значения этой корреспонденции, что, вскрыв в поисках денег почтовые сумки и находившиеся в них портфели, они побросали на землю бумаги, многие из которых были потом найдены. Армейская почта потеряла три ящика, в одном из которых была корреспонденция из Франции. Большая часть писем также была потом найдена.
      Эти факты беспокоили императора больше, чем беспокоили бы его при других обстоятельствах крупные неудачи. Он по-прежнему продолжал лелеять свою излюбленную идею, не отдавая себе отчета в том, что его повторные шаги являлись для неприятеля новым доказательством затруднительности его положения, а следовательно, мотивом для того, чтобы не отвечать ему; он собирался вновь послать Лористона к фельдмаршалу Кутузову для заключения перемирия, на которое он, по-видимому, рассчитывал. Между прочим, он надеялся таким путем ускорить упорно ожидаемый им ответ из Петербурга.
      При наших сношениях с русскими все происходило как нельзя лучше, ибо русские всячески старались сохранить роковую уверенность императора и поддерживать его надежды на соглашение. Не ограничиваясь миролюбивыми словами и повторными заверениями, что они хотят мира еще больше, чем мы, что это желание, выраженное армией, доведено до сведения императора Александра и ожидаемый ответ не замедлит прибыть, причем другого ответа, кроме удовлетворительного, быть не может, они установили в связи с переговорами нечто вроде перемирия по молчаливому согласию, чтобы получше обмануть Неаполитанского короля насчет своих намерений. Даже партизанские отряды уже в течение нескольких дней были менее предприимчивы. Все делалось для того, чтобы втереть очки королю, и, хотя он имел на это разрешение, он не отступил на позиции у Воронова.
      После 3 октября наши войска, согласно отданному им Приказу, должны были сосредоточиваться; 15 или 16-го император, казалось, был намерен эвакуировать Москву и перенести свой штаб в Витебск, сохранив Смоленск в качестве форпоста, а может быть, и в качестве своей ставки, на случай если он не сочтет нужным расположиться в Витебске, чтобы быть поближе к Двине. Он еще больше, чем прежде, жаловался в это время на Неаполитанского короля, который, по его словам, губил свою кавалерию. 14-го вечером он предупредил короля, что намерен произвести маневр и, может быть, атаковать Кутузова, а в ответ на сообщения короля о состоянии его кавалерии, о его ежедневных потерях и о трудностях снабжения он разрешил ему в ожидании нового маневра расположиться на позициях у Воронова, прикрытых пехотой; но перемирие по молчаливому согласию, которое длилось уже несколько дней, побудило короля, как я уже сказал, оставаться на своих прежних позициях.
      Бертье льстил себя надеждой, что решение императора принято, и сказал мне об этом. В самом деле, казалось даже, что император решил двинуться на Белый по дороге, которая оставалась до сих пор нетронутой. К этому преимуществу присоединялась еще возможность избегнуть многих маневров и расположиться на позициях еще до того, как неприятель стал бы нас беспокоить, ибо Винценгероде со своим маленьким корпусом, состоявшим почти исключительно из кавалерийских частей, не мог быть помехой нашему движению: он был бы раздавлен.
      Но император вскоре же отказался от этого мудрого проекта, так как, по его собственным словам, желал для безопасности армии отбросить Кутузова, а для удовлетворения общественного мнения - разбить его, прежде чем начинать отступление и располагать войска на зимних квартирах. Это, говорил император, - единственное средство обеспечить себя хотя бы на некоторое время от беспокойств со стороны неприятеля; без этого, если бы император Александр не согласился на условия мира, всякое передвижение, по его мнению, должно было осложнить, а не улучшить наше положение; так как Кутузов последует за нами, - а он, веpoятнo, это сделает, - то установится контакт между ним и Витгенштейном; кроме того, Кутузов укрепит то моральное впечатление, которое произведет на русских отступление французской армии. Разбить Кутузова в генеральном сражении или, если он будет отступать, то по частям - это со всех точек зрения казалось императору необходимым предварительным условием, хотя бы для того, чтобы произвести впечатление на общественное мнение и деморализовать русских до нашего перехода на зимние квартиры. Это решение давало шансы добиться сражения и славы; подкрепленное ссылкой на необходимость подождать еще несколько дней ответа, которого император так желал, но который по-прежнему не приходил, оно одержало верх, и на нем император окончательно остановился.
      Тем временем он снова отправил Лористона в русскую ставку, чтобы предложить перемирие и узнать, не получен ли какой-нибудь ответ из Петербурга. Неаполитанскому королю было поручено препровождать императору депеши Лористона в самом срочном порядке: император ожидал их с особым нетерпением, так как он уже понимал тогда, что должен спешить из-за погоды, а следовательно, для осуществления его намерений необходимо получить ответ поскорее. Князь Невшательский 16 октября написал Кутузову, убеждая его придать войне такой характер, при котором страну берегли бы, вместо того чтобы ее опустошать. Он предложил ему принять соответствующие меры. Фельдмаршал ответил ему 21-го, после своего успеха под Вороновым, что "народ, который в течение трех столетий не видел неприятелей на своей земле, не в состоянии разбираться в тех тонкостях, которые установились среди цивилизованных наций в результате частых оккупаций и современного способа ведения войны, и т. д.". Император нашел этот ответ исполненным достоинства и, прочитав его, сказал:
      - Эти люди не хотят вести переговоров; Кутузов вежлив, потому что он хотел бы кончить дело, но Александр не хочет этого. Он упрям.
      Неаполитанский король предлагал уже перемирие, которого русские генералы якобы желали и которое они отклонили только из-за отсутствия разрешения императора Александра. Именно по этому поводу Александр, получив депеши, сказал:
      - Теперь начнется моя кампания. Несколькими днями позже мы узнали от русских (это было после Вороновского дела), что император Александр определенно запретил фельдмаршалу и генералам соглашаться на какое-либо перемирие или приостановку военных действий. Лористон возвратился 16 или 17-го, а тем временем Кутузов подготовлял на 18-е свой сюрприз, который так жестоко открыл всем глаза.
      В этот период наши коммуникации стали испытывать еще большие трудности. Казаки, ничего не предпринимая в данный момент вблизи армии, блокировали нас в Москве. Новый артиллерийский обоз, направлявшийся из Франции, потерял много зарядных ящиков между Можайском и Москвой. Часть из них казаки взорвали; остальные были отбиты нами обратно. За несколько дней до этого император приказал, чтобы корпуса заготовили и держали в запасе двухнедельную порцию сухарей, как будто у нас был транспорт для их перевозки. А между тем он знал, что транспортных средств нет никаких, так как для эшелона раненых, возглавляемого генералом де Нансути, мы вынуждены были брать экипажи, составлявшие частную собственность. Этот приказ вызвал ропот и был исполнен лишь частично.
      То же самое было и с остальным продовольствием; к тому же у многих корпусов нехватало муки.
      Все орудия и зарядные ящики, для которых нехватало лошадей, были собраны в Кремле. Эти меры не оставляли никаких сомнений в том, что вскоре предстоит выступление. Подавляющее большинство, зная упорный характер императора, не сомневалось, что мы атакуем Кутузова на калужском направлении. Однако некоторые - таких было незначительное меньшинство - считали, что предстоит отступление прямо на Смоленск. В поисках продовольствия и вина солдаты нашли погреба, в которых оказалось огромное количество разных мехов; все состоятельные люди стали покупать у них эти меха. Так как медвежий мех был слишком тяжел для младших офицеров (идущих в строю пешком), то эти шкуры легко можно было купить за несколько наполеондоров; я тоже купил одну.
      18 октября были приняты все меры для того, чтобы 20-го начать движение на Калугу. Император решил оставить часть своего двора в Москве. Он отдал уже мне распоряжение об этом, как вдруг около часу пополудни, когда он производил смотр войскам после парада, пришло сообщение о сражении Неаполитанского короля с русскими в Винкове. Император тотчас же решил ускорить свое выступление и назначил его на день раньше, чем предполагалось сначала. Весь двор и обозы получили приказ выехать; этот приказ относился даже к больным, которые были способны к переезду. Первые слова, с которыми император обратился к князю Невшательскому и другим лицам, когда отдавал им свои распоряжения, были следующие:
      - Нужно смыть позор этой неожиданности. Нельзя, чтобы во Франции говорили, будто неудача принудила нас отступить. Какая глупость со стороны короля! Никто не остерегается. Это расстраивает все мои планы; мне портят все. Нужно восстановить честь оружия на поле битвы. Посмотрим, пойдут ли русские на это, как они пошли на устроенный ими сюрприз. Впрочем, король, кажется, нанес им порядочный урон, так как они не решились преследовать его. Во всяком случае надо выступить, чтобы поддержать его и отомстить за него.
      Король потерял много артиллерийских орудий. Много прекрасных и храбрых офицеров было убито, некоторые попали в плен; число раненых было велико. Король потерял также много солдат пленными и лишился большей части обозов, как своих личных, так и войсковых.
      Вечером император сообщил нам следующие подробности. Как всегда, сторожевое охранение наших войск было поставлено плохо. Разведки производились небрежно. Русские уже в течение некоторого времени изучали наши привычки и следили за нашим маршрутом; подготовляя свой сюрприз, оказавшийся для нас столь роковым, они меньше, чем обычно, тревожили наши войска. В намеченный ими день они сосредоточили несколько дивизий для проведения своей операции. Казаки, кавалерия и пехота были спрятаны в лесах, которые не были нами подробно обследованы, хотя и находились очень близко от наших позиций. Платов, подкрепленный корпусом Багговута, воспользовался тем моментом, когда большая часть наших полков отправилась на фуражировку. Внезапное нападение русских на лагерь Себастьяни вызвало вначале такой беспорядок, что Себастьяни потерял свою артиллерию, обоз и много людей. В первый момент было очень трудно собрать хотя бы небольшие части полков. Днем раньше и накануне ночью вся русская артиллерия перешла через Нару по мостам, наведенным в расстоянии одного лье выше Тарутина. Пехота Багговута [193], ворвавшись на наши бивуаки, расстреливала храбрецов, спешивших к лошадям, чтобы присоединиться к своим эскадронам; поддержанный Строгановым и опираясь на Остермана, Багговут подошел к дефиле, которое было единственным путем отступления французов. И лагерь Себастьяни п вся артиллерия погибли бы, если бы король во главе карабинеров не ринулся на русских и не остановил их колонну.
      Багговут, в свою очередь захваченный врасплох и не получая никакой поддержки от Строганова и Остермана, которые, вместо того чтобы устремиться к дефиле, двигались потихоньку, должен был остановиться, чтобы принять некоторые меры. С этого момента завязалось правильное сражение, и у короля было время пройти через дефиле; порядок восстановился, и дальнейший бой шел с переменным успехом. Платов завладел дефиле, но не был там поддержан и был оттеснен оттуда Клапаредом и Латур-Мобуром. Багговут был убит. Король продолжал свое отступление, но уже в порядке, и русские, лишь несколько корпусов которых прошли Чернышню, не могли прорвать его фронт. Кутузов стремился только к авангардному бою, к успеху, основанному на внезапности нападения. Добившись такого успеха, он удовольствовался этими скромными лаврами и отнюдь не хотел рисковать ими. Не домогаясь тех шансов, которые могло бы дать ему большое сражение, он остановился, вновь занял свои позиции на Наре, и лишь один Платов при поддержке нескольких регулярных частей преследовал короля. Если бы на месте наших там были другие войска и другой начальник, то немногим удалось бы спастись. Наши войска показали чудеса храбрости.
      В дополнение к рассказу об этом бое я считаю нужным привести те сведения о позиции Кутузова, которые сообщил нам император, и те выводы, которые он сделал из различных полученных им донесений.
      Кутузов по-прежнему держался за так называемыми тарутинскими укреплениями, или, точнее, позади Нары и Истры. Эти позиции называли тарутинскими укреплениями, очевидно, потому, что Кутузов сохранял в своих руках мост через Нару в деревне Тарутино. Неаполитанский король держал в Винкове дивизию Клапареда, а на Чернышне - маленькой речке, или даже скорее ручье была линия постов. На правом и левом флангах стояла кавалерия; немного позади слева был Понятовский; Себастьяни находился на передовых позициях, Сен-Жермен со своими резервами - во второй линии, а пехота Дюфура и кавалерия Латур-Мобура стояли в резерве.
      Император обвинял короля и особенно генерала Себастьяни, занимавшего пункт, захваченный неприятелем, в том, что они хотя бы при помощи летучих отрядов или постоянных патрулей должны были обследовать лесок, который господствовал над позицией справа от генерала Себастьяни, откуда русские, более бдительные и более активные в данный момент, чем мы, могли, по выражению императора, видеть даже то, что этот генерал делал в своей квартире. Император был тем более недоволен, что считал себя вправе упрекать своих генералов в оплошности, так как этот же самый пункт, по его словам, уже подвергся раз нападению казаков в первых числах октября, и притом со стороны именно этого леса, что должно было заставить командиров внимательно следить за лесом. Император обвинял также и самого себя в том, что оставался в Москве и не посетил этих позиций.
      - Надо, чтобы я видел все собственными глазами, - сказал он, - я не могу полагаться на короля; он рассчитывает на свою отвагу и полагается на своих генералов, а они люди небрежные. Король показывает чудеса храбрости. Если бы не его присутствие духа и не его смелость, то все было бы захвачено и он сам попал бы в рискованное положение, будь у русских другие начальники.
      Багговута не поддержали в его стремительной атаке. Операция не удалась из-за колебаний Строганова и из-за того, что в решительный момент он держался слишком далеко.
      Если эта неожиданность, захватившая нас врасплох, доказывала, что мы недостаточно осторожны, то характер боя, во время которого мы были в гораздо меньшем числе, доказал русским, что усталость и лишения не ослабили нашего мужества. Кавалерия и . артиллерия были изнурены; лошадей кормили тем, что добывали при далеких фуражировках, весьма мало упорядоченных и день ото дня все более трудных и опасных, так как приходилось каждый раз забираться все дальше и дальше. У короля было, правда, не меньше 120 орудий, но при них были плохие лошади, и орудийная прислуга сильно поредела.
      Император был очень раздосадован этим происшествием, а в особенности потерями, понесенными кавалерией, численность которой и без того сильно уменьшилась. Эта стычка произвела также большое впечатление на армию. Весь успех приписывали казакам, операции которых чрезвычайно беспокоили наших солдат. Нет сомнения, наши солдаты были очень храбрыми, но слишком беззаботными и небрежными для того, чтобы вести себя осторожно; это объяснялось в такой же мере нашим характером, как и недостатком порядка и дисциплины, что часто наводило на печальные размышления князя Невшательского и приближенных к императору генералов. В корпусах было слишком много молодых офицеров; считалось, что храбрость заменяет все; порядку, предусмотрительности и даже любви к дисциплине придавалось мало значения. На всех смотрах император награждал лишь смелость; отвагу, удачу, так как задача заключалась в успехе.
      Тот, кто занимался формированием войск, обучением и подготовкой их в запасных лагерях, не получал ничего, если он не принадлежал больше к армейским кадрам или не участвовал в том или ином сражении. Командиру никогда не ставили в вину потери, понесенные из-за его небрежности или недостатка порядка и дисциплины, хотя бы он погубил этим две трети своего корпуса. Если он храбро пошел в атаку с той сотней всадников, которая оставалась у него ко дню сражения, он получал все, что просил, а доблестному подполковнику, который, проделав 20 кампаний, организовывал и обучал теперь в запасном лагере подкрепления, предназначенные для армии, не давали ничего; он был забыт потому, что не мог содействовать успеху настоящей минуты каким-нибудь блестящим поступком. Я отнюдь не хочу сказать, что император не вознаграждал заслуги бывших служак; наоборот, слишком много фактов доказывают, что он всячески заботился о них, пока они оставались в армии или когда они становились инвалидами; но если они находились в запасных лагерях, то хотя бы они работали там в интересах службы, они не получали никакого продвижения, пока не возвращались вновь в действующую армию.
      Этот порядок имел, конечно, известное преимущество, так как побуждал всех офицеров стремиться к возвращению в армию; но это приводило к явному ущербу для дела и для лучших из наших офицеров, так как запасные лагери доверяют лишь наиболее способным из них.
      Всякий, кто добросовестно сравнил бы состояние своего корпуса в начале и в конце какой-либо кампании и исследовал бы причины понесенных корпусом потерь, бесспорно нашел бы, что отнюдь не неприятельский огонь причинил наибольшие потери нашей кавалерии. Мы делали слишком большие переходы; нехватало очень многого; было мало опытных унтер-офицеров; большинство кавалеристов были мало или даже вовсе не обучены. И однако, если сравнить хорошее состояние нескольких корпусов к самому концу кампании с тем состоянием разложения, в котором находились некоторые другие, отнюдь не чаще их побывавшие в деле, то будет видно, что нашим главным врагом было отсутствие дисциплины, и порождаемые этим беспорядки объяснялись в первую очередь небрежностью высших начальников.
      Императора обслуживали в России 715 верховых и упряжных лошадей, так как надо было перевозить много ящиков со всевозможными запасами и большой обоз с палаточным оборудованием. Императорская ставка прибывала всегда на место в последнюю очередь; все возможности были исчерпаны, так как здесь прошла уже вся армия, и надо было привозить все с собой или же отправляться на далекие поиски. Я знал по опыту, что могут сделать порядок и заботливость для улучшения продовольствия с точки зрения его разнообразия, качества и даже количества. Все лица, состоявшие при штабе главного командования, находились в таком же положении, но так как у каждого из них было лишь немного лошадей, то им было гораздо легче снабжать себя всем необходимым. Известно также, что лошадям императора и состоявших при нем офицеров приходилось делать более длинные и более быстрые переходы, чем каким-либо другим. И, однако, когда 8 декабря во время отступления мы прибыли в Вильно, то из этих 715 лошадей, с которыми мы начали кампанию, павших оказалось только 80, из них 73 упряжные лошади. Падеж лошадей стал чувствительным только после перехода через Неман, а в особенности после прибытия в Инстербург; отсюда видно, что падеж был результатом слишком обильной кормежки лошадей без предосторожностей, необходимых после только что перенесенных жестоких лишений и крайнего изнурения. При некоторых предосторожностях можно было бы избегнуть этого падежа.
      Я вхожу во все эти подробности для того, чтобы заранее ответить на те сказки, которые сочиняли и не преминут сочинять еще насчет влияния морозов, недостатка продовольствия и т. п. Во время отступления лошади падали и оставались лежать на дороге главным образом потому, что они не были подкованы так, чтобы держаться на льду; после тщетных попыток подняться они в конце концов оставались там, где падали, и их разрубали на части еще до того, как они издыхали. При наличности подков с шипами и при некотором уходе, несомненно, можно было бы спасти большую часть из них.
      Чтобы закончить рассказ о Москве, надо еще много сказать об устройстве ее администрации. Губернатором города был назначен герцог Тревизский; он заменил на этом посту графа Дюронеля; во главе гражданской администрации был поставлен г-н де Лессепс - бывший генеральный консул в Петербурге. Этот почтенный человек возвращался во Францию с женой и восемью детьми, как вдруг курьер привез ему в Данциг, где он высадился с корабля, категорический приказ прибыть в ставку, которую он нашел уже у ворот Москвы; через неделю император назначил его градоправителем Москвы, несмотря на все его просьбы об освобождении от всякой службы. Этот доблестный человек делал столько добра, сколько мог; вместе с достойным губернатором Москвы он предотвратил много зла, в частности выпуск фальшивых денег, разграбление большого количества мелкой монеты и уничтожение архивов, спасенных от пожара. Именно почтенный г-н де Лессепс больше чем кто бы то ни было воспротивился провозглашению освобождения крепостных; именно он подобрал, приютил, кормил, - словом, спас значительное число несчастных, в том числе много женщин и детей, жилища которых сгорели во время пожара и которые блуждали, точно тени, среди развалин столицы. Он показал при этом, что не забыл того гостеприимства, которым пользовался в России в течение 30 лет, начиная с его путешествия от Камчатки до Петербурга, когда г-н де Лаперуз, с которым он находился в плавании, отправил его с депешами во Францию. Я был свидетелем всех усилий этого благородного человека, он часто делился со мною своими горестными думами, порожденными зрелищем стольких несчастий. Я лишь выполняю требования справедливости, воздавая должное благородным чувствам, всегда воодушевлявшим его.
      Император приказал составить прокламацию об освобождении крепостных[194]. (Это было в первых числах октября.) Несколько субъектов из низшего класса населения и несколько подстрекателей (немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их) немного покричали и по наущению некоторых лиц подали ходатайство об освобождении крестьян. Те же лица, которые подучили их, убедили императора в необходимости этой меры, заявляя ему, что идеи эмансипации гнездятся уже в мозгу у всех крестьян, и император, вместо того чтобы быть окруженным врагами, будет иметь миллионы пособников. Но в сущности разве эта мера не стояла в противоречии с хорошо известными принципами императора? Он понимал (и сказал мне об этом несколько позже), что предрассудки и фанатизм, распаленный в народе против нас, по крайней мере в течение некоторого времени будут служить для нас большим препятствием, а следовательно, он будет нести на себе бремя всех отрицательных сторон этой меры, не извлекая из нее никаких выгод.
      Беспорядки и грабежи - неизбежное последствие нашего быстрого продвижения были первым злом, и мы заставили крестьян чуждаться нас. Пожары, зажженные русскими с такой политической расчетливостью и приписываемые крестьянами французам, чуждый язык, крестовый поход, проповедуемый русским духовенством против нас, - все сочеталось воедино для того, чтобы изобразить нас в глазах этого суеверного народа в виде варваров, которые, как говорили русские, пришли низвергнуть их алтари, похитить их достояние и увести в рабство их жен и детей. И от нас бежали, как от диких зверей.
      Понадобилось бы некоторое время для того, чтобы завязать сношения между местными жителями и нами. Но для того чтобы понять друг друга, надо было говорить. А при настоящем положении вещей не к кому было обращаться с разговорами. Русское правительство недаром сгоняло с места все население перед приходом нашей армии. Можно сказать, что в тяжелых обстоятельствах оно не проявило недостатка ни в предусмотрительности, ни в талантах. При таком положении вещей провозглашение освобождения крестьян, которое к тому же не соответствовало личным мнениям императора, не принесло бы пользы делу, так как оно осталось бы безрезультатным и придало бы этой войне революционный характер, отнюдь не подходящий для государя, который с полным основанием хвалился тем, что он восстановил общественный порядок в Европе. Составление этой прокламации было только угрозой, и люди, знавшие императора, с самого начала не обманывались на этот счет. Это было одно из многих средств, которые он пускал в ход, чтобы посмотреть, не даст ли угроза какого-нибудь результата. Он хотел, если возможно, напугать неприятеля. Это была гроза, при которой только .сверкала молния, но гром не гремел. Император пробовал все средства, чтобы добиться переговоров, которых он желал, но данное средство не принадлежало к числу тех, которые были свойственны его политике, хотя он говорил о нем как о деле решенном. Как-то раз император сказал мне:
      - Лессепс, как и вы, против эмансипации. Однако люди, которые знают русских не хуже вас, думают иначе. Вы против потому, что это не было бы добросовестной войной против вашего друга Александра. Однако поджоги тоже не являются добросовестной войной. Они, безусловно, оправдывали бы некоторые репрессалии.
      Впрочем, я смотрю на эмансипацию так же, как и вы. А к тому же неизвестно, куда привела бы подобная мера. До сих пор, если не считать того, что Александр сжигает свои города, чтобы мы не жили в них, мы вели друг против друга довольно добросовестную войну. Никакого опубликования неприятных документов, никаких оскорблений. Напрасно он не вступает с нами в соглашение теперь, когда мы вполне готовы на это. Мы скоро договорились бы и остались бы добрыми друзьями.
      В результате распоряжений, отданных в связи с сообщением о столкновении под Вороновым [195] , на герцога Тревизского была возложена тяжелая задача сосредоточиться в Кремле, чтобы охранять Москву с недавно прибывшей дивизией Делаборда (молодая гвардия) и спешенными кавалеристами. Начальник штаба предложил герцогу Д'Абрантес [196] быть готовым к выступлению между 20 и 22-м, а полкам, шедшим на пополнение, предписал остановиться там, где их застанет распоряжение. Он приказал эвакуировать раненых, но транспортных средств для этого не было. Укрепления, сооруженные в Колоцком монастыре, должны были быть разрушены. Генерал Барагэ д'Илье должен был перевести между 20 и 22-м большую часть своих сил из Смоленска в Ельню.
      Надо заметить, что наша армия получила в Москве мало подкреплений - всего лишь два или три маршевых полка и дивизию Делаборда, о которой я только что упомянул, а также итальянскую дивизию Пино. Все подкрепления император оставлял на коммуникационной линии или отдавал их корпусам, стоящим на Двине.
      Состав нашей армии был в это время следующий:
      Пехота Кавалерия Артиллерия Гвардия 17 000 4 500 112 орудий 1-й корпус 27 000 1 400 130 орудий 3-й корпус 9 400 850 66 орудий 4-й корпус 23 500 1 600 88 орудий 5-й корпус 4 600 850 45 орудий 8-й корпус 2 000 760 32 орудия Спешенные кавалеристы 4 000 --- --Кавалерийский резерв --- 4 800 60 орудий
      -----------------------------------------
      Итого: 87 500 14 760 533 орудия
      К этому надо еще прибавить жандармерию, крупные артиллерийские парки, саперов, обозы и лазареты. Все это давало около 8 тысяч человек, не считая прочего.
      Кутузов, наоборот, стянул к себе всех вновь набранных рекрутов, укомплектовал свои полки, усилил себя новыми корпусами и многочисленной кавалерией, в частности донскими и другими казаками. Он сосредоточил у себя даже все те пехотные отряды, которые, как правило, были отданы в распоряжение партизан, окружавших Москву, и даже те отряды, которые находились у Винценгероде, прикрывавшего дорогу на Петербург и дорогу к Двине. Впрочем, так как нам не удавалось брать пленных и так как ни один шпион не дерзал пробраться в расположение русской армии, то мы не знали, что там происходит, и император был лишен всяких сведений.
      --------------------------------------------------------------------------
      ГЛАВА V
      ОТСТУПЛЕНИЕ
      ОТ МОСКВЫ ДО КРАСНОГО
      Отъезд из Москвы. - Малоярославец. - Император в опасности. - Верея. Винценгероде. - Успенское. - Император собирается возвратиться в Париж. Михайловка. - Первые сообщения о заговоре Мале. - Впечатления императора. Смоленск. - Корытня. - Император снова говорит о своем возвращении во Францию.
      Возвращаюсь к прерванному рассказу. Император вместе с гвардией выступил из Москвы только 19 октября около полудня. Так как Неаполитанский король в ряде донесений подтверждал сведения об отступлении неприятеля, то одновременно с императором выехал весь его двор. За армией потянулось много беженцев.