Я качаю головой:
      – Нет. Я знаю, что нельзя обобщать, но до сих пор все одинокие умные красавчики, какие мне попадались, оказывались геями.
      – По-твоему, я умный красавчик?
      – Вообще-то да. У вас что, зеркала в сестринской нет?
      Он краснеет, но я вижу, что ему приятно. Откашливается.
      – Так как же насчет свидания?
      – Ты на меня посмотри, – говорю я. – Я не на жалость напрашиваюсь, так что не надо лекций о бодрости духа, но давай смотреть правде в глаза. В ближайшее время мне по городу не гулять.
      – Я имел в виду что-нибудь, что тебе по силам, – смущается он. – Можно посмотреть кино в холле или поужинать в кафетерии… что-то в этом роде.
      Под моим взглядом он окончательно сбивается и с трудом выговаривает:
      – Так как?
      – Я думала, таких, как ты, уже не делают, – говорю я.
      Мне видно, что из-под воротничка на его лицо накатывает новая волна краски, но он не обращает на это внимания и спокойно ухмыляется.
      – Но было бы неплохо, – говорит он, – верно?
      Я киваю, хотя в последнее время уже ни в чем не уверена.
      Как раз сейчас его интерес ко мне очень осложняет дело. Речь даже не о Сломанной Девочке – поскольку его это, кажется, не смущает. Но что будет, когда он столкнется с Девочкой-Луковкой, которая прячется внутри? Когда разберется, что творится у меня в голове? Провалы в памяти, сложности с интимной близостью и – вершина всего – странствия в страну снов! С виду он славный, нормальный парень. Умный красавчик, я не соврала. Доброе сердце, заботится о людях. Чего еще желать девице?
      Но сколько времени ему понадобится, чтобы броситься наутек, заглянув на минутку ко мне в голову? О таких вещах мы с ним ни разу не заговаривали.
      Так к чему оттягивать неизбежное? Покончим с ним сразу.
      – Ты в волшебство веришь? – спрашиваю я.
      Он улыбается во весь рот:
      – Ты хочешь спросить, знаю ли я, что ты в него веришь?
      Я хлопаю глазами:
      – М-да. И это тоже.
      – Я тебе признаюсь, – говорит он. – Я уже знал, кто ты такая, еще до того, как ты попала в мою палату.
      – Знал?
      Он кивает:
      – У меня даже одна твоя картина есть – «Желтый мальчик» – та, где эльф-одуванчик облокотился на ржавое автомобильное крыло.
      – Так это ты ее купил? Альбина потеряла копию чека, и мы не знали, к кому она попала!
      – Альбина?
      – Альбина Спрех. Хозяйка галереи «Зеленый Человек», где была наша выставка.
      – А, да, теперь вспоминаю. Я просто не знал, как ее зовут.
      Мы смотрим друг на друга, и он снова откашливается.
      – Так вот, к вопросу о том, верю ли я в волшебство, эльфов и тому подобное… скажем так: я в них не не верю.
      – Звучит слишком сложно?
      – Но ты ведь меня поняла.
      Я киваю. Сама через такое прошла: хотелось поверить – так отчаянно хотелось – и не верилось, пока дальний мир не выложил передо мной наглядные доказательства своего существования. Я умела воображать волшебных существ, но прошло много времени, прежде чем научилась их видеть.
      – Мне представляется, – продолжает он, – что в мире есть больше того, что мы умеем видеть. По крайней мере, должно быть. Но беда в том, что я никогда такого не испытывал. Наверное, слишком поглощен миром, который все согласились считать настоящим.
      – Я не соглашалась.
      Он кивает:
      – Знаю. Потому-то меня сразу привлекли твои работы. Я читал твое интервью – давным-давно, в «Кроуси ревью», – ты как будто для меня говорила. Та идея, что целый мир существует на окраине нашего сознания, на окраине мира, в который нас учили верить…
      – А ты когда-нибудь пробовал отыскать магию?
      Он улыбается:
      – Все время ищу. Но у меня такое чувство, что на нее или случайно наткнешься, или она сама тебя найдет.
      – Хорошо сказано, – соглашаюсь я.
      – Только это значит, что надо все время оставаться для нее открытым, а это нелегко. Твои картины помогают.
      – Правда?
      – Еще как! – говорит он с воодушевлением, от которого у меня теплеет на сердце. – Когда я смотрю на твои картины, мне снова все кажется возможным.
      И тут меня пронзает сожаление. Впервые с тех пор, как мне рассказали, что сталось с моей студией. Нет больше тех картин и никогда не будет. Я и не думала, что они так много значат для кого-то, кроме меня. То есть, если черные дыры не расширятся и не поглотят их, я их никогда не забуду. Но то, что он мне сейчас сказал, – ведь эта одна из двух причин, ради которых я их писала.
      – Я что-то не то сказал? – спохватывается Дэниель.
      Я качаю головой, но не могу справиться со слезами, переполняющими глаза.
      – Сказал, – настаивает он, – я же вижу. Слишком много я болтаю, вот что. Ты, наверное, теперь считаешь меня каким-нибудь чокнутым фанатом…
      Я пробую левой рукой достать салфетку, но мне не дотянуться. Рука еще не действует как следует. Дэниель тут же превращается в заботливую сиделку, достает мне салфетку, вытирает глаза, всем видом внушая при этом, будто ничего такого тут нет, обычное дело, я бы и сама могла, просто ему приятно обо мне позаботиться. Не знаю уж, как ему это удается, – у других не получилось бы, ручаюсь.
      – Нет, – говорю я, справившись наконец с голосом. – Совсем не то. Просто я вдруг вспомнила пропавшие картины, вот и все.
      – Какие картины?
      Я осознаю, я ему не говорила. Мои друзья знают, но мы с ними об этом молчим, а остальным я вовсе не рассказывала. А теперь рассказываю, и лицо у него делается до того несчастное, что мне хочется его утешить, но Сломанная Девочка только и способна, что лежать и разговаривать.
      – Все в порядке, – говорю я ему. – То есть, конечно, не в порядке, но я справлюсь. Придется справиться.
      – Кто способен на такое? – говорит он. «Сестра, если ненавидит тебя достаточно сильно», – думаю я, но не хочу касаться этой темы.
      – Кто знает? – отзываюсь я.
      – А полиция что-нибудь обнаружила?
      Я качаю головой:
      – Никаких следов.
      Забавно. Он умудрялся словно не замечать моего состояния, а тут его в самом деле пробрало, и держится он неловко. Сломанную Девочку он не жалел, а вот из-за картин чувствует что-то очень похожее на жалость, понимая, что мне, может быть, никогда не написать новых, – и теперь не знает, как со мной держаться.
      – Я согласна на свидание, – говорю я ему, потому что мне хочется сменить тему и познакомиться с ним получше тоже хочется. Никаких надежд – какие уж надежды у Сломанной Девочки, – но и совсем отказаться не могу. Хочется исследовать все имеющиеся у нас потенциальные возможности, хотя я заранее знаю, чем все закончится. И почему я не встретила его месяц назад? – Когда у тебя ближайший свободный вечер? – спрашиваю я. – У меня-то в последнее время расписание довольно свободное. Могу сходить в кино.
      Я шучу, и он принимает шутку. Справляется с потрясением из-за потерянных картин и улыбается мне. Вот и молодец. Что мне сейчас совершенно ни к чему, так это новая порция жалости.
      – Как насчет завтрашнего вечера? – спрашивает он.
      – Отлично.
      – Что ты предпочитаешь посмотреть?
      – Что-нибудь легкое и глупое, – говорю я.
 
      После его ухода я лежу и смотрю в потолок. Но на сей раз я не пересчитываю пятнышки на потолочных плитках. Оказывается, я с нетерпением жду завтрашнего вечера и чувствую себя странно, потому что уже много дней ничего не ждала. Жаль, что мне нельзя поднять трубку и позвонить Софи или Венди, но даже неспособность дотянуться до телефона не портит мне настроения.
      Зато это удается Лу.
      – Рэйлин Картер, – говорит он, расспросив, как я себя чувствую, и устроившись на стуле, недавно покинутом Дэниелем. – Оказывается, твоя сестра числится в картотеке.
      – И большой на нее спрос? – спрашиваю я.
      – Ха-ха. Я навел справки и нашел досье, заведенное после судимости в Лос-Анджелесе. Признала себя виновной в домогательстве и получила шесть месяцев. В восемьдесят первом. С тех пор за ней ничего не числится, во всяком случае на бумаге.
      – Как это понимать?
      – У меня в лос-анджелесской полиции есть приятель – помнишь Бобби Канзаса? Мы еще прозвали его Оз.
      Я киваю. Он много лет патрулировал Нижний Кроуси.
      – Молодой, рыжий…
      – Уже не такой молодой, – говорит Лу, – и волос осталось не так уж много, но тот самый.
      – А как он попал в Лос-Анджелес? Я думала, его перевели куда-то на окраину.
      – Правильно думала. Но он перебрался на запад. Надеялся пробиться на экран… – Лу качает головой. – А теперь снова коп, и единственное, что связывает его с кинобизнесом, – это дежурство на презентациях в свободное от службы время.
      – Интересно, не сталкивались ли они с Джорди?
      Лу с минуту рассматривает меня, потом отметает последнее замечание как не имеющее отношения к делу и продолжает:
      – Так вот, я попросил Оза копнуть чуть глубже. Он обнаружил ту же судимость, которую мне выдал компьютер, и заодно кое-что еще. Оказывается, она всплывала в связи с процессом некой порноактрисы по имени Рози Миллер, которая в девяносто пятом порезала несколько человек на съемках. В невменяемом состоянии.
      – Порнография? – повторяю я, и сердце у меня сжимается.
      Лу кивает:
      – Твоя сестра сама не снималась, но эта Миллер ее лучшая подруга, и она, несомненно, присутствовала в павильоне. Миллер получила срок – отсидела шесть лет с обычной скидкой за хорошее поведение, – но твоя сестра осталась чистенькой. Во всяком случае, не попадалась. Еще раньше, в девяносто четвертом, она мелькает как свидетельница по делу о стрельбе в копировальном ателье. Она еще работала там, когда посадили Миллер, а в качестве дополнительного заработка составляла компьютерные программы и продавала их через Интернет. Ничего особенного, обычные вспомогательные программки.
      Лу переворачивает страничку стянутого пружинкой блокнота. Потом поднимает голову и упирается в меня взглядом сурового полицейского.
      – Вот фотография из ее досье. Восемьдесят первый год, – говорит он, протягивая мне карточку. – Очень напоминает тебя в том же возрасте.
      Я киваю. Прямо как близнецы.
      – Странно, – замечает Лу, – как это у вас оказались разные фамилии.
      – Я свою изменила, – отвечаю я и, видя, как он щурится, добавляю: – Законным образом.
      – Анжела позаботилась?
      – Нельзя ли оставить далекое прошлое в покое? – говорю я. – Пожалуйста. Я хочу сказать, какое оно имеет отношение к тому, что происходит сейчас?
      Ему, конечно, есть что сказать на сей счет, однако он неохотно кивает. Знаю, что его точит: все та же старая история – Анжела пренебрегает теми самыми законами, которые ему полагается защищать. Поэтому они и разбежались, и не думаю, чтоб он до конца простил ее. И себя – за то, что разрешил ей уйти. Учитывая полную несовместимость этой парочки, странно видеть, что они столько лет не могут успокоиться.
      – А нет ли у нее машины? – спрашиваю я.
      Лу кивает и заглядывает в блокнот.
      – Шестьдесят восьмой «кадиллак» с откидным верхом, калифорнийский номер.
      – Там не сказано, какого он цвета?
      Он бросает на меня пристальный взгляд:
      – Розового.
      «Та самая машина, которую Софи видела у моего дома, – думаю я. – Та, которую, по словам Венди, выдали карты Касси. Значит, действительно, за всем этим – моя сестра». Лу улавливает что-то в моем взгляде, но истолковывает неправильно.
      – Ты помнишь что-нибудь о том, как тебя сбили? – спрашивает он. – Судя по показаниям свидетелей и данным экспертизы, тебя сбила синяя «тойота камри».
      Я качаю головой:
      – Все, что помнила, уже рассказала.
      Он настойчиво изучает мое лицо и постукивает пальцем по страничке блокнота.
      – Ты что-то скрываешь, – утверждает он.
      – Ничего существенного, – уверяю я его. – Сны и предчувствия.
      Он чувствует, что я не обманываю, а поскольку от таких разговоров ему становится неуютно, то он не настаивает на подробностях.
      – Ты ведь понимаешь, что я хочу тебе помочь, Джилли?
      – Конечно понимаю, – говорю я.
      – Если бы ты могла мне еще что-то рассказать об этой своей сестре…
      – Лу! Я ее тридцать лет не видела.
      – Но Софи говорит, она могла затаить на тебя зло.
      – Я ничего не знаю наверное, – отвечаю я. – Я оставила ее в адской дыре, в которой сама росла, так что все может быть. Даже вполне вероятно. Но по-моему, мы хватаемся за самое легкое объяснение. То есть, если это она, зачем ей было ждать тридцать лет?
      – Время вытворяет с людьми странные вещи, – говорит Лу. – Некоторым позволяет забыть. А в других только растравляет старые раны и обиды.
      Я не спрашиваю, откуда ему знать. Я видела их с Анжелой в одной комнате.
      – Мы пока не сумели узнать адрес твоей сестры, – продолжает он, помолчав. – Зашли в тупик. В феврале этого года она выехала из квартиры в Лос-Анджелесе, как раз когда Миллер вышла из тюрьмы, и, насколько известно Озу, никто о ней с тех пор не слышал. – Немного выждав, он спрашивает: – Ты думаешь, они добрались сюда?
      – Сюда или в Тисон, – отвечаю я и нехотя выдаю ему последние сведения: – Софи говорит, на моей улице не так давно ей попадался розовый «кадиллак».
      Лу выдерживает долгую паузу. Потом наконец кивает.
      – Подам машину в розыск, – говорит он и встает.
      – Лу?
      Он останавливается в дверях и вопросительно смотрит на меня.
      «Не будь к ней жесток», – хочется сказать мне. Судя по тому немногому, что я от него услышала, ее жизнь после того, как она выбралась из домашнего ада, стала еще хуже. Я не хочу причинять ей новую боль.
      Но если это она, если она виновата… нельзя позволять ей вредить другим.
      Всего этого я не умею ему сказать.
      – Спасибо, – только и говорю я.
      Он кивает и уходит.
 
      А я снова гляжу в потолок. Прямо девочка-раскидайчик. Вверх-вниз… Приходит Дэниель – все чудесно, я преисполнена надежд. Является Лу…
      Я вспоминаю слова Джо, сказанные, как теперь кажется, уже много лет назад: надо разобраться со старой раной, и только тогда кто-то сможет помочь мне залечить новые. Вот напустить полицию на младшую сестренку – утяжелит это груз на моих плечах или облегчит?
      Хочется скрыться от всего этого, но даже в мире-соборе возникли сложности. Мерзкий Гремучка, сестра в роли злобной волчицы и сбежавший от меня в отчаянии Тоби – вряд ли страна снов принесет мне большое облегчение.
      «Да и заслуживаю ли я облегчения?» – спрашиваю я себя. Сейчас можно подумать на свободе: рядом нет Софи и Венди, уговаривающих меня, будто случившееся с Рэйлин – не моя вина.
      «Мне нужно чудо, – думаю я. – Или те волшебные прутики, которые так стремился заполучить Тоби…»
      Я снова слышу его голос, рассказывающий мне о магии, воплощенной в тех веточках: « Чем они тебе нужнее, тем труднее до них добраться».
      Но трудно – не значит невозможно. Это просто значит, что придется потрудиться. Чего я никогда не позволяла себе, так это отступать, когда становится тяжело.
      И я закрываю глаза и представляю себе исполинское дерево, ту ветку, на которой прервала свое восхождение, и, уже в дремоте, гадаю, куда меня занесет.
      Но сейчас это не так уж важно. Куда бы меня ни забросило, главное, в стране снов я могу двигаться и сама позаботиться о себе.
      Оставив Сломанную Девочку за спиной, словно ее никогда и не было.
      Если бы все остальное в моей жизни было так же просто наладить.
 

6

 
      Вернувшись с позднего обеда, Венди обнаружила на автоответчике сообщение от Анжелы.
      «Привет, Венди, – начиналось оно, – Джилли просила тебе позвонить. Она спрашивает, не беспокоит ли тебя что-нибудь и не она ли случайно тому причиной. Она была бы рада, если бы ты после работы смогла к ней зайти поговорить».
      После паузы Анжела продолжала: «Тебя и вправду что-то беспокоит? Ты знаешь, что я всегда готова выслушать. И говорю это как твоя подруга, а не как социальный работник. – Новая пауза. – А с Джилли поговори, если получится».
      Как часто случается, голос Анжелы, записанный аппаратом, звучал иначе, чем в обычной жизни. Сохранял теплоту, но фразы становились резаными и слышался намек на неудобство, которое испытывает человек, обращаясь к машине, а не к живому собеседнику. Впрочем, смысл сообщения от этого не менялся. Джилли почувствовала, что между ними что-то встало.
      Что ж, как она могла не почувствовать, когда они, все трое, так близки?
      Венди, вздохнув, стерла запись. Она помнила совет Касси обсудить все с Софи и Джилли, но что толку?
      – Разговорами тут не поможешь, – сказала она, обращаясь к молчащему телефону.
      Единственный способ – встретиться с ними в стране Никогда, где летают пропавшие мальчики, а ее тезка ждет их домой.
      «Только я бы не стала сидеть дома, – думала Венди. – Еще чего! Я бы отправилась на поиски приключений. Пусть мальчишки для разнообразия приберут дом и приготовят ужин. А я вручу Питеру Пэну метелку для пыли, брошу на пол передник и – только меня и видели».
      И не оглянется даже!
      Она поморгала и обвела глазами свой кабинет.
      «Не то ли чувствовала и Джилли? – задумалась она. – Непередаваемое чувство полной свободы, нахлынувшее на нее на один волшебный миг, не оно ли манило Джилли в сказочную страну снов?»
      Она придвинула к себе пачку невычитанных гранок и, кусая синий карандаш, постаралась сосредоточиться на работе, но мысли все возвращались к пережитому чувству. На одно мгновение сердце ее охватило все и всех, вырвавшись из телесной оболочки. Может быть, так ощущается богоявление, хотя после него Венди только сочувствовала Джилли и поняла, почему, дай ей хоть полшанса, та навсегда скроется в стране снов.
      «Если там вот так себя чувствуешь, – думала Венди, – то ничего удивительного, что можно все время туда стремиться и не думать о возвращении».
      Она попробовала последовать наставлениям Кас-си – поглядеть на мир вскользь и высмотреть в нем истончившуюся границу, – но добилась только того, что стала пропускать опечатки, и страницу пришлось перечитывать заново.

Джо