Я вернусь через 1000 лет

      - Могут и другие хозяева найтись в Галактике! - замечает Грицько. - Вот Сандро слыхал по дороге голос их маяка... И у них будут другие образцы.
      - С умным соседом можно поладить! - Вано ослепительно, белозубо улыбается и машет рукой. - Чем больше человек знает, тем легче с ним поладить. Вот как поладить с тем, кто ничего не знает, ничего не понимает, ничего не слышит?.. Пещерные люди никогда не умели ладить с соседями - всегда воевали. У некоторых правителей еще в двадцатом веке была психология пещерного человека! Чего же требовать от дикого племени ра?
      - Что это за племя? - спрашиваю я.
      - Племя наших убийц! Наши соседи. Мы вначале назвали его так по имени женщины. Она про себя сказала - Ра. Решили - это ее имя. И по ее имени назвали племя. Потом выяснилось - это и есть название племени. "Ра" на их языке человек. А у женщины было совсем другое имя. Но ее с тех пор зовут Ра.
      - Что за женщина? - удивляется Грицько. - Где она? Мы почему-то ничего не слыхали о ней!
      - "Почему-то"... - повторяет Вано, усмехается, перекосив тонкие черные усики, и покачивает головой. - Вы здесь пять дней и уже хотите знать все, чем мы жили двенадцать лет. Неужели думаешь, у нас была такая бедная жизнь, что за пять дней все можно узнать?
      - Не обижайся, Вано! - вмешиваюсь я. - Это ведь старая истина... Каждому новичку вначале кажется, что история начинается с него.
      - Хорошо, если только вначале... - Вано примирительно улыбается и проводит пальцами по усикам. - Так вот о Ра. Она у нас уже скоро пять лет. Попала к нам больной - сломала ногу. Они тогда напали на ферму, эти ра. Ночью. Я не был там, но слыхал от тех, кто был. Электромагнитную защиту тогда только ставили. Жили раньше без нее - некому было нападать. Потом приплыли ра, и пришлось вытаскивать защиту из кораблей... В ту ночь ребята на ферме распугали этих храбрецов - ракетами. Теперь ра уже не боятся ракет. А тогда еще боялись. Улепетывали в ужасе. А Ра была с мужчинами. В этом племени девушки охотятся пока нет детей. Убегала, как все, свалилась в фундамент, голень - пополам. Свои, конечно, ее бросили. Они вообще бросают раненых. А наши - нашли. Решили лечить по старинке - гипсом, медленно, чтоб не убежала. Такую ногу ей накрутили - далеко не уйдешь. Хотели приручить. А потом, уже через полгода, Ра сказала: ей все равно нельзя назад, в племя. Убили бы. За то, что жила у врагов. Наши лингвисты выжали из нее весь язык ра. Теперь агитируют их по радио. Но тут осечка. Говорили от нашего имени. Никаких результатов. Теперь хотят говорить от имени их главного бога. Может, своего бога послушаются?
      - А где теперь эта женщина? - спрашиваю я.
      - На ферме. Ты ее скоро увидишь. Там был один вдовец. Арстан Алиев. У него жена умерла от ренцелита. Местная болезнь. Давно умерла, еще когда не было вакцины. Вот он женился на Ра. Учит ее, воспитывает. Она понятливая, ловкая. Раз покажешь - все сделает. Только читать не любит.
      - И дети есть?
      - Двое. Мальчишки. Что любопытно - похожи на отца. Глаза узкие. А видят, как мать, - за горячее не возьмутся. Ра видят инфракрасное излучение. Что горячее, что холодное - им щупать не надо. Эти дикари неплохо устроены. У них нет аппендикса. И это наследуется - у сыновей Арстана тоже нет аппендикса. Не знаем только, как у мальчишек с зубами. Через много лет узнаем.
      - А что у них может быть с зубами? - удивляется Грицько.
      - Дикарям не нужен зубной врач. Больной зуб у них сам выпадает, и за полгода вырастает новый. Вообще, природа позаботилась о них лучше, чем о нас. Но им не повезло. Ра сама расскажет. Она любит рассказывать легенду своего племени. Видит, что мы всегда сочувствуем.
      - Интересная легенда?
      - Потерпи - услышишь. Не спеши за пять дней узнать все. Судя по легенде нам еще тут достанется.
      7. Ужин на ферме
      Мы ужинаем на ферме. Только что прилетели - и завтра с утра за дело.
      Позади три напряженных дня на железорудном карьере, где мы работали от зари до зари, почти без отдыха. Даже не успели всласть поговорить с шестью ребятами, которые скучают на этом карьере. Впрочем, им уже недолго скучать через неделю их сменят. И целый месяц они будут жить в Городе. А потом, снова вернутся на карьер. Ничего не поделаешь - специалисты.
      На карьере люди живут спокойно. В них не стреляют. В окрестностях карьера не видели ни одного охотника-pa. Должно быть, их пугает непрерывный грохот машин. Правда, грохот не донимает работников - на диспетчерском пункте и в доме тихо. Стены и окна - звуконепроницаемы. А у киберов от шума нервы не расшалятся.
      Ребята на железорудном даже хотели снять электромагнитную защиту, чтобы сберечь энергию. Но им не разрешили.
      Зато здесь, на ферме, думают об усилении электромагнитной защиты, потому что обезьяны чуть не каждый день тащат кур, уток и гусей, и в окрестностях дикие охотники нападают на пасущиеся стада, бьют животных без разбора - даже дойных коров.
      Вначале дикарям позволяли уносить убитых животных. Однако ра убивали намного больше, чем могли унести. Тогда от них стали защищаться переносными электромагнитными линиями. Но линий не хватает на всю огромную территорию пастбищ. Охрана стад - все еще проблема. Здесь с нетерпением ждут, когда из бездонных трюмов нашего корабля будут извлечены новенькие линии электромагнитной защиты.
      Многое на этой ферме построено по старинке - из толстых, почерневших уже бревен. Видно, начинали в первые месяцы, когда не было на Рите ни железобетона, ни пластобетона. Тогда вот, судя по всему, здорово пригодилось ребятам то, чему учили нас в "Малахите".
      Рядом с деревянными зданиями стоят и новые, светлые корпуса из пластобетона и новый жилой дом, сложенный дугой из тех же "кубиков"-комнат, из которых строится Город.
      Арстан и Ра живут в просторном деревянном доме. Арстан сам строил его и не захотел уходить в стандартные комнаты.
      В этом деревянном доме мы сейчас и ужинаем. И на столе жареный гусь с яблоками, и дымящиеся коричневые горшочки с гуляшом, и горка яиц, и янтарно переливающаяся ваза с медом, и большая тарелка аппетитно нарезанного толстыми кусками сала, и голубоватый стеклянный кувшин с густыми сливками.
      Впервые в жизни я сижу за таким по-сельски обильным, совершенно не стандартным столом. На праздниках у нас дома, на Земле, и в школе, и в "Малахите" еды всегда было мало, еда была скорее символической - легкая закуска, что-нибудь новенькое, что-нибудь редкое. А здесь обильный, как в старину, стол, и неторопливая, не поземному медлительная беседа,
      Арстан сидит напротив меня - широкий, костистый, сухощавый, с острыми, смуглыми скулами, глубокими залысинами и глубокими, непроницаемыми темными глазами.
      Арстан немногословен - почти как Джим Смит из нашей бригады, неулыбчив и вроде даже нелюбопытен - совсем не расспрашивает о Земле. Первый здесь, на Рите, не расспрашивает о Земле.
      Он главный зоотехник. У него четверо помощников, десятки всяких киберов подвижных и вмонтированных в стены и перегородки ферм. Киберы обслуживают и пасут скот, кормят птицу, собирают яйца, доят коров, убирают помещения.
      Киберами нам и предстоит заниматься - ремонтом и монтажом новых.
      - Сколько зоотехников прилетело? - спрашивает Арстан.
      - Шесть, - отвечает Грицько.
      - Когда же они будут на ферме? Тут полно работы!
      - Когда хоть частично разгрузят корабль. У них большое хозяйство. А жилье для них есть?
      - Три квартиры пустуют. - Арстан кивает на темное окно, за которым светится огнями дуга жилого дома.
      - Мало, - говорит Грицько. - Ведь прилетят еще и полеводы.
      - В городе подсчитают, - невозмутимо произносит Ар-стан - и привезут еще "кубики". Нас не обижают. Но если понадобится - у меня поживут. Потеснимся.
      В доме Арстана - четыре большие комнаты. Когда-то здесь жили все первые обитатели фермы.
      Ра все время встает из-за стола, уходит на кухню, что-то уносит, что-то приносит. И я не понимаю еще - то ли в этом доме не признают домашнего робота, то ли просто сегодня, по случаю приезда гостей, его выключили, как выключала мама нашего Топика, когда собирались у нас ее или папины друзья.
      Ра невысока, широкоплеча и как-то "прямоугольна". Нет плавности в линиях ее фигуры. У Ра короткие, толстые, видимо, сильные ноги и длинные руки с крупными кистями, и смуглая кожа с зеленоватым отливом. Быстрые, настороженные небольшие глаза словно ощупывают по нескольку раз каждого из прибывших, как бы желая удостовериться, что он не принесет зла. Конечно, не сравнить Ра с изящными, гибкими и стройными земными женщинами. Что уж говорить - я не влюбился бы в Ра с первого взгляда. Но в диких лесах Риты, видно, и не требуется земное изящество.
      Ра еще более немногословна, чем Арстан. Они обмениваются изредка короткими словами, а чаще - взглядами и, видимо, отлично понимают друг друга. С нами Ра почти не разговаривает. Только неслышно приносит блюда - одно, другое, третье...
      Я пытаюсь представить себе, как рассказывает Ра легенду своего племени наверно, немаленькую легенду! И не могу представить. Слишком немногословная женщина ходит вокруг стола.
      Вдруг она резко, испуганно поворачивается к окну, хотя оттуда не донеслось ни одного звука. Мы поворачиваем головы вслед за ней и видим прижавшуюся с улицы к стеклу длинную волосатую морду с маленькими, злыми, бегающими глазками с расплющенными о стекло розовыми ноздрями.
      Обезьяна глядит на нас с улицы настороженно, но без страха. Видно, уже понимает, что стекло разделяет нас. Видно, уже не впервые глядит на людей через стекло.
      Я вздрагиваю от выстрела, который раздается у самого моего уха. Оглядываюсь. Вано опускает пистолет. Снова смотрю А окно. В нем маленькая круглая дырочка с разбегающимися лучами - от пули. И уже нет обезьяньей морды. С улицы доносится медленно затихающий стон - жалобный, почти человеческий.
      - Зачем ты? - спрашивает Грицько и морщится, и удивленно пожимает плечами.
      - Она натворила бы много бед, - спокойно объясняет Вано. - И как они пробираются через защиту?
      - Мы же ее выключаем, - объясняет Арстан - Когда пропускаем стада. Обезьяны успевают... А потом злятся, что не могут выйти.
      - Все-таки жалко ее, - тихо произносит Грицько.
      Мне тоже жалко. Я никогда не убивал ничего живого. Кроме комаров на Урале да змей на Огненной Земле, куда летал к родителям. И, наверно, не смог бы я вот так спокойно убить обезьяну, хотя нас и учили в "Малахите" метко стрелять.
      Арстан молча поднимается, включает у дверей уличные прожекторы. Вслед за Арстаном мы выходим на широкое крытое крыльцо. Под окном, раскинув по земле лапы, лежит на спине убитая обезьяна - большая, наверно, в человеческий рост. Она покрыта толстой бурой шерстью. Под головой расплывается темное пятно.
      Один за другим мы спускаемся по ступенькам с высокого крыльца. Я спускаюсь последним.
      И вдруг что-то мохнатое, тяжелое и невыносимо вонючее сваливается на меня сверху, вспарывает когтями рубашку, а затем и кожу на груди, и урчит за ушами, и вонзает мне сзади в шею острые зубы.
      "Обезьяна! Вторая обезьяна!" - думаю я сквозь разрывающую тело боль и пытаюсь удержаться на ногах, потому что понимаю: упаду - погибну. Правой рукой шарю по поясу - ищу пистолет. Но натыкаюсь то на маленький, скользкий слип, то на трубку карлара... Где же пистолет?.. Где пистолет, черт возьми?
      Крик боли и ужаса против моей воли вырывается из горла. И я вижу, как мелькает в руках у Арстана белый уголок слипа, и после этого вместе со своей дикой болью и страшной тяжестью на спине проваливаюсь в небытие.
      8. Доллинги
      Меня привозят в Город через три дня. Я уже могу ходить и медленно глотаю всякую жидкую пищу - как младенца, меня кормят бульонами и кашками, - и медленно выдавливаю из себя самые необходимые слова. Только головы не повернуть - шея и грудь в тугом корсете.
      Устраивают меня в стерильно белой двухместной больничной палате. Вторую койку в палате отдают Бируте. Она здесь живет. Прямо сюда приходит после занятий в школе и здесь готовится к урокам, проверяет в тетрадях каракули своих малышей и не позволяет дежурной сестре ничего делать для меня - все делает сама.
      А утром, когда Бирута в школе, в палату приходит мама и снимает мой ненавистный корсет, и облучает швы на шее и на груди. Швы зарастают быстро. Мама обещает скоро заменить корсет тугой повязкой.
      Когда случилась эта беда на ферме, мама сама хотела оперировать меня. Но ее не пустили. На ферму вылетела Мария Челидзе. Однако, пока она собиралась и летела, операцию провела жена главного полевода, фельдшер Марта Коростецкая. А консультировала ее мама - по видеофону, камера которого была подвешена вертикально, прямо над моей злополучной шеей. И все обошлось идеально - у мамы не могла дрогнуть рука, а Марте не нужно было ломать голову в поисках правильного хода операции.
      И даже анестезии не понадобилось. Усыпляющий луч слипа, который направил на обезьяну Арстан, отлично сработал и на меня. После операции я спал больше десяти часов.
      По вечерам, после работы, ко мне забегает кто-нибудь из ребят. Но ненадолго. Я догадываюсь: там, в приемной, предупреждают - не задерживайтесь! Зачем? Неужели я такой тяжелобольной?
      Видно, надо вести себя бодрее.
      Вообще, чертовски обидно болеть, так ничего и не успев сделать на этой планете. Но куда денешься?
      Несмотря на боль, которой отдается в горле каждый шаг, начинаю бродить по коридорам, обнаруживаю очень уютный холл со стереоэкраном и балконом-лоджией, изучаю коридорные пульты управления всякой больничной автоматикой. Никогда раньше не доводилось видеть.
      А ведь придется еще их ремонтировать! И устанавливать новые.
      Впрочем, принципы здесь общие. Разберусь!
      На четвертый день неожиданно встречаю в холле Энн Доллинг и удивленно таращу глаза.
      - Что с тобой, Энн?
      Левая рука ее странно изогнута, толста и явно неподвижна. Видно, под рубашкой - такой же корсет, как и у меня.
      - Да вот ранили... - неохотно отвечает она. - Аборигены.
      - Когда?
      - Позавчера... - Энн морщится, глядит в сторону. - Не расспрашивай, Сандро! Тебе кто-нибудь расскажет... А мне не хочется.
      Энн очень бледна, губы ее пылают, темные глаза открыты широко, и, наверно, потому она как-то особенно, необычно красива. Она и всегда была красива. Но раньше это была привычная красота здоровья и радости. А сейчас - тревожащая, хватающая за душу красота, которую иногда могут придать боли и мука. Эта мука - в необычно больших глазах с расширенными, как бы бездонными зрачками, и в непривычно опущенной кудрявой голове, и в неожиданных морщинках на лбу. За двенадцать дней, что я не видел Энн, она словно постарела на двенадцать лет.
      - Очень больно? - тихо спрашиваю я.
      - Не тут! - Она показывает правой рукой на левую. - Тут больно! - И тычет пальцем в грудь.
      - Обидно?
      - Страшно, Сандро! Страшно! Майкл убил его! Убил! - вдруг выкрикивает она и убегает от меня в палату.
      Вечером я заставляю Бируту рассказать то, что знают уже все земляне.
      Позавчера они отправились за травами, Энн и Майкл. Они фармацевты, и им еще очень долго предстоит изучать здешние травы и искать среди них целебные и ядовитые. Работу эту начали трое ребят, прилетевших раньше. Но они не очень много успели - не до того было. И потому лечат здесь в основном привычными земными лекарствами - привезенными и добытыми из нефти. Однако с травами все равно работать надо. И фармацевты обязаны изучать их прежде всего в поле.
      Доллинги были очень осторожны в лесу. Они не уходили далеко от биолета, оставленного на обочине дороги, ни на минуту не выключали нашего тягостного спутника ЭМЗа - индивидуальной электромагнитной защиты, хотя поле ЭМЗа и сковывает, замедляет движения. В поле ЭМЗа не побежишь, не прыгнешь. Даже нагибаться приходится медленно, постепенно, как в тяжелом, противометеоритном космическом скафандре. А Доллингам только и приходилось, что нагибаться.
      Должно быть, охотники-pa следили за ними долго. Но напали только тогда, когда Доллинги вышли на поляну и были открыты со всех сторон. А ра прятались за деревьями.
      Энн и Майкл собирали в лабораторный сэк образцы цветов, когда из-за деревьев полетели стрелы. Доллинги медленно выпрямились. Они не боялись стрел. ЭМЗ надежно защищает от них. Но ведь у ра есть не только луки! А от копьев и палиц ЭМЗ не защищает. От них защищает лишь суперЭМЗ. Но в поле суперЭМЗа человек не может двигаться. И поэтому никто не носит с собой тяжелый и неудобный аккумулятор суперЭМЗа. Лишь геологи по ночам включают его и спят в его поле.
      Стрелы не коснулись Доллингов. Ударившись о невидимую стенку, они попадали в траву. И тогда полетели копья. Энн закричала - одно копье разворотило ей левое плечо.
      После этого Майкл начал стрелять. Он ничего больше не мог сделать. Ни карлар, ни слип нельзя применять в поле ЭМЗа. Карлар сожжет тебя самого, а слип тебя самого усыпит в этом поле. Лишь пуля пробивает его.
      Наверно, Майкл еще и разозлился. Я бы тоже разозлился, конечно, если бы кто-нибудь разворотил плечо моей жене. Он разогнал охотников выстрелами, выключил ЭМЗы и, подхватив Энн на руки, побежал к биолету.
      А когда через полчаса дежурный вертолет опустился на этой поляне, за деревьями нашли одного убитого охотника и одного раненого - у него были перебиты ноги, и он истекал кровью.
      Раненого, конечно, вылечат. Сейчас он в больнице, где-то рядом со мной, в полной безопасности. Лечить его наверняка станут долго, чтобы он побольше увидел, побольше узнал, побольше понял. Даже если и удерет после этого - будет что рассказать своему племени.
      А вот убитого не воскресишь.
      - Послезавтра собрание, - говорит Бирута. - Специально для тех, кто прилетел. Пока нас еще не разбросали по материку. Наверно, больше всего будут говорить о Доллингах.
      - Я пойду на это собрание, - говорю я.
      - Не надо!
      - Нет, Рут! Я пойду!
      9. Долгое наше собрание
      Мы сидим в физкультурном зале школы - самом большом помещении на Рите. Вокруг овального стола плотными рядами стоят стулья. Шестьсот человек сидят здесь. Тесно в зале.
      Меня пристроили в углу, в кресле, которое стоит на сложенных матах. В другом углу, в таком же кресле, сидит Энн. И больше нет кресел в зале. Потому что они занимают слишком много места. Кресла - только для больных.
      За столом Тушин и командиры нашего корабля - Федор Красный и Пьер Эрвин.
      - Мне хочется задать вам всем один вопрос, - говорит Тушин, и в зале становится очень тихо. - Хочется, чтобы мы сегодня сообща подумали - и серьезно подумали! - зачем мы пришли на эту землю? Ясен вопрос?
      - Ясен! - кричат из зала.
      - Я не хочу вам ничего объяснять, ребята. Вы грамотные. Вас просеивали через очень мелкое сито. Отбирали лучших. Зачем же объяснять элементарные вещи? Мне хочется вас послушать. Ясно?
      - Ясно! - снова кричат из зала.
      - Вот и давайте. Кто первый?
      Все молчат. Никто не хочет быть первым.
      - Может, мы зря собрались? - спрашивает Тушин. - Может, вы не хотите говорить на эту тему?
      - Наверно, я должен начать! - В углу, возле кресла Энн, поднимается тонкий, подтянутый и очень бледный Майкл. - Михаил Тушин прав - нам ничего не надо объяснять. Все всё понимают. Я знаю, что виноват - и перед племенем ра, и перед человечеством Риты, и перед своими товарищами. Я готов к любому наказанию. Но прежде чем выслушать его, должен сказать - я не мстил, только защищал свою жену и себя. Когда они побежали - я не сделал ни одного выстрела. И еще хочу спросить: что же нам делать, когда убивают наших жен? Неужели мы не имеем права на защиту?
      Майкл садится, и тут же в центре зала, почти возле стола, поднимается длинная, худощавая фигура Бруно Монтелло.
      - Надо говорить прямо! - резко произносит он. - У нас очень несовершенные средства защиты. У нас нет мгновенно действующих слипов. Наши слипы медлительны и хороши только тогда, когда ты первым увидел противника. А если он тебя увидел первым - слип уже не спасет. Наши карлары нередко отказывают. И вообще они удобны лишь для фланговой защиты. А когда оружие летит прямо на тебя - карлар не поможет. Наши ЭМЗы не столько защищают нас, сколько мешают нам защищаться. Наверно, на Земле поторопились отправлять экспедиции на Риту. Вначале надо было создать более эффективные средства индивидуальной защиты. Насколько я знаю, здесь, на Рите, никто пока не совершенствует эти средства. И, видно, не скоро мы сможем их усовершенствовать. Нет еще специальных лабораторий. А жить надо. И не в тех условиях, к которым мы готовились, но в тех, которые сложились. На Земле нам внушали, что мы будем жить далеко от диких племен и навещать их, когда сами захотим. А мы живем с ними бок о бок, и они навещают нас, когда захотят. Но если уж так получилось, - мы не должны позволять, чтобы нас убивали, как кроликов. Я, например, не позволю этого! Буду защищаться! И защищать свою жену! И своих товарищей! И мне кажется, Доллинг сделал единственно возможное. Нам не за что наказывать его.
      - Ты защищаешь право на убийство! - раздается недалеко от меня звонкий Женькин голос. Женька Верхов поднимается со своего места - плотный, большой, широкий, с горящими темными глазами. - Кто скажет, кого убил Доллинг? - громко спрашивает Женька. - Может, от его пули погиб пращур ритянского ученого! Если, защищаясь, мы начнем убивать - тогда лучше бы нам не приходить на эту планету! Убийства надо прекратить! Мне кажется, сегодня же можно принять самый беспощадный закон: за убийство туземца - смерть! Или, в крайнем случае, высылка на четверть века к черту на кулички! На какой-нибудь дальний континент... Правильно я говорю?
      - Нет! - кричит Бруно Монтелло. - Ты говоришь так, будто мы сознательные убийцы! Ты оскорбляешь нас! Мы только защищаемся - не больше! И если будут целить в мою жену - я все равно выстрелю! При любом законе! Будут целить в твою - тоже выстрелю! Будут целить в тебя самого - тоже выстрелю!
      - Не надо подставлять себя под стрелы! - Женька как бы отбрасывает от себя рукой довод Бруно. - В нас стреляют потому, что мы неосторожны. Разве туземцы нападают, когда нас много? Разве они нападают, когда кругом машины? Не надо ставить себя в такое положение, чтоб на нас можно было напасть!
      - Слова, слова! - громко говорит Бирута. - На словах все легко! А если мне понадобится гербарий для школы? Прикажешь брать с собой в лес десяток мужчин? Кто же тогда будет работать?
      Но Женьку не так-то просто сбить. Он широко, почти добродушно улыбается и по-прежнему горячо, возражает:
      - На меня напали так, будто я туземец и хочу гибели инопланетного племени. А ведь мы здесь на равных. И моя жена тоже дорога мне. Нельзя ставить вопрос так: или мы убиваем, или нас убивают. Давайте искать третий выход!
      - Вот это правильно! - поддерживает Тушин.
      - И давайте подумаем о наказании, - продолжает Женька. - Я никому не навязываю свое предложение, но хочу, чтобы его обсудили. И при обсуждении надо учесть вот что. Если здесь, в зале, мы все на равных, то на планете мы не на равных. Мы понимаем, что делаем, а туземцы не понимают. И это не их вина. И нельзя так жестоко наказывать их за это непонимание.
      - Мы просто слишком рано прилетели! - выкрикивает Марат Амиров.
      - Здесь еще долго было бы слишком рано! - возражает Женька. - Точнее сказать, нам просто не повезло. Все ли слышали уже легенду племени ра?
      - Нет! - кричат из зала. - Не слыхали!
      - Не будем рассказывать легенды! - За столом поднимается мускулистый, атлетически сложенный Федор Красный. Длинное смуглое лицо его, с прямым, без горбинки, носом, очень строго. - Если нужно, - продолжает Федор, - мы передадим эту легенду по радио. Сегодня, завтра, послезавтра... Трижды, четырежды... Все услышат. А сейчас давайте о деле. Нам дорогу время!
      Женька садится. Он и так говорил очень долго - дольше других. Но сказал кое-что толковое. Видно, анабиоз благотворно подействовал на него. Может, анабиоз вообще способен изменить характер? Медики еще не додумались исследовать это. А может стоит исследовать? До чего здорово! Обнаружился подлец - в анабиоз его! Лет на двадцать. Глядишь - проснется порядочным] человеком.
      Пожалуй, надо будет поговорить с мама...
      Я улыбаюсь своим мыслям, а в зале кипят страсти. Кто-то предлагает замирить племя ра экономикой - спускать им с дирижабля каждый день по корове. А после нападений на нас - неделю не спускать ничего. Авось поймут...
      Тушин за столом усмехается и коротко возражает:
      - Подумайте, хватит ли коров. И что тогда будете есть сами...
      Худенькая Аня, жена Али, предлагает изловить вождя ра, закрепить на нем приемник мыслей и через него обращаться к племени.
      - Зачем? - кричат ей. - С ними разговаривают по радио. На их языке. Не помогает!
      Тогда Аня уже среди всеобщего гама предлагает создать; электромагнитную стенку, которая прошла бы через весь материк и отделила нашу территорию от территории ра.
      - Пусть учатся жить с нами на одной земле! - звонко возражает Розита Гальдос.
      - Это мы должны учиться жить с ними на одной земле! - подает голос Грицько Доленко. - Здесь их земля, а не наша!
      - Теперь она наша! - громко говорит Али и поднимается. - : Наша! - с нажимом повторяет он, и почему-то нажим действует на всех успокаивающе - ряды стихают. - У нас нет теперь другой земли, - продолжает Али. - Нам некуда уходить. И не надо чувствовать себя здесь гостями. Но и не надо ходить по этой земле так беззаботно, как будто вы на даче возле Дамаска. Почему охотник может нас заметить первым, а мы его - не можем? Мы слишком привыкли к безопасности. А теперь надо привыкать к опасности. Безопасности в наш век здесь уже не будет. Давайте вспомним известные всей Земле стереоленты наших астронавтов. Тех, кто открывал Риту. Почти везде они первыми видели туземцев. Были осторожны и потому могли наблюдать. В их руках несовершенный, устаревший тепловой луч был мощным оружием защиты. А мы даже мгновенным карларом почти не пользуемся. Идем по лесу, как в аллее в "Малахите". Даже песни поем! Нас можно обнаружить за километр. Поэтому плохи наши слипы. Мы просто не научились ими пользоваться. Вот если будет суровый закон - научимся. И осторожности научимся, и слипами научимся пользоваться - всему научимся! Пистолеты должны бить только по животным, по орлам, по змеям, черт возьми! Но не по людям! В конце концов ра поймут это. Человек должен понять. Если мы не будем их убивать - когда-нибудь они станут нашими друзьями. Если будем убивать - никогда не станут!
      Али садится, и многие в зале аплодируют ему. И я пробую аплодировать ему. Но мне еще больно, и я опускаю руки. Конечно, Али прав! Конечно, мы летели сюда не для того, чтобы убивать! Наверно, и я сказал бы что-нибудь в этом роде, если бы только мог громко говорить.
      Ребята еще долго спорят и кричат. Очень долго. Впервые в жизни я вижу такое долгое, бесконечно долгое собрание. Нас знакомят на нем с размещением новых заводов. Нам показывают стереоэффектом геологический разрез северных зон материка. В зале, на уровне наших глаз, тяжко вздыхает жирная нефть, тускло темнеют мрачные железняки, сверкают золотыми бликами гигантские кристаллы пирита. Мы вместе ищем, чем можно было бы уже сейчас помогать племени ра. И думаем, как бы организовать изучение других племен соседних материков.
      У нас удивительно интересное собрание. И хотя все мы, несмотря на перерывы, порядком устали, никто не торопится, никто не жалуется на то, что собрание затянулось.
      А затем мы выбираем своих представителей в Совет. Женька поднимается первым и предлагает Бруно Монтелло. Это, конечно, очень благородно с Женькиной стороны - предложить главного своего оппонента. Я не ожидал от Женьки такого.
      Видно, не я один оценил Женькино благородство: вот уже в дальнем углу кто-то называет Женькину фамилию.
      Четыре человека будут представлять нас в Совете. По традиции - два командира корабля и двое ребят. Мы голосуем за них. И я голосую за Женьку. Зачем помнить старое? Мы на новой планете, и все здесь надо начинать по-новому.
      И еще мы голосуем за первый, особый ритянский закон. На Земле уже давно нет таких законов. Там они не нужны, потому что два с лишним века люди на Земле не убивают друг друга. А здесь, видно, пока надо. Мы решаем, что землянин, убивший жителя Риты, должен на пятнадцать лет уйти в изгнание, на другой материк, к диким племенам. Пусть живет среди них, и учит их добру, и просвещает их, и так искупает свою вину перед человечеством Риты.
      Мы называем этот закон "законом о богах". Потому что тот, кто уйдет в изгнание, должен стать богом для диких племен. Иначе ему не выжить.
      Отныне, с сегодняшнего дня, закон станет обязательным для нас, вновь прибывших. А если примут старожилы, одобрит Совет, - станет законом для всех землян на Рите. Но, конечно, он не коснется Доллинга. Потому что закон не имеет обратной силы. Мы дружно голосуем за этот суровый закон - и Али, и Майкл Доллинг, и я. Только Бруно и Изольда Монтелло голосуют против. Они считают, что этот закон не нужен, что он оскорбителен для нас.
      Но я уверен: они не правы. Мне очень жалко темных, диких и несчастных охотников-pa, которые не ведают, что творят. Я знаю их легенду. Мне рассказала ее на ферме сама Ра - терпеливая, добрая, заботливая Ра, которая в первые дни после операции была моей нянькой, возилась со мной, как с маленьким.
      Конечно, то же самое могла сделать и Бирута. Но ей не сказали о моей беде в первые часы - боялись ее волновать, ждали исхода операции и моего пробуждения. А потом я уже сам - знаками и неловкими каракулями - просил ничего не говорить Бируте. Не хотел, чтобы она видела меня беспомощным. Может, это и глупо, но мне было бы стыдно перед ней за свою беспомощность.
      Потом Бирута укоряла меня и даже плакала от обиды.
      Но все равно я ни о чем не жалею. Все получилось правильно,
      И, может, без этого я не узнал бы, не понял Ра и не так воспринял бы легенду ее несчастного племени.