- Ну, что я могу сделать, Асенька?.. Хочешь, я напишу им еще одно письмо?
      - Напиши... Только не здесь... Оттуда... Пока ты здесь, я хочу, чтобы ты каждую минутку был со мной...
      - Хорошо... Я напишу им оттуда в первый же день.
      - И мне тоже пиши... Как можно чаще... И звони... Ладно?
      - Я буду писать и звонить тебе каждый день, в который только можно будет писать и звонить.
      - Федь... А почему ты не сказал мне раньше, что ты туда поедешь? Ведь ты раньше знал...
      - А зачем?.. Ты бы только лишние дни мучалась... И потом ведь знаешь, как у нас?.. Иногда все меняется в последнюю минуту...
      - А кто полетит к болиду - еще не решено?
      - Пока нет.
      - А ведь пора уже.
      - Вот после этих тренировок будут решать.
      - Значит, может, и ты?
      - Может, и я.
      - Страшно! Мне так страшно, Федька!
      - А ты не бойся... Если я - мы еще увидимся...
      - Думаешь, от этого легче? Чудак!
      - По-моему, должно быть легче...
      - Ну, это только по-твоему... А скажи, Федь, - без человека нельзя? Ну, чтобы электронный мозг... Ведь абсолютно все можно предусмотреть и запрограммировать. Все, что доступно человеческому уму. Даже больше!
      - Нельзя без человека, Асенька! Никак. Всего не запрограммируешь. В нашем деле - особенно... У нас сплошные неожиданности... И ведь многого просто не знаем. Как это запрограммировать?
      - Я не хочу, чтобы ты летел! Лучше пусть я!
      - Глупая! Ну, зачем ты плачешь?.. Ну, не плачь!.. Ну, не надо!.. Мне еще могут и не доверить... Есть космонавты намного опытнее меня. Я сосунок по сравнению с ними. Вон с Луны сколько вернулось! Зубры!.. А я и на Луне еще не был... Ну, пожалуйста, не плачь!
      - Вот и кончается эта ночь... Ты так ни на минутку и не заснул.
      - Ты - тоже...
      - Я-то потом отосплюсь!..
      - Мне тоже дадут...
      - Когда ты едешь?
      - Сразу после завтрака.
      - И куда - на аэродром?
      - Нет, сначала в институт.
      - Я провожу тебя, ладно?
      - Я как раз хотел попросить тебя об этом.. Все-таки еще двадцать минут вместе.
      - Федь... Я всю ночь думала: говорить тебе или не говорить...
      - О чем? О чем вообще ты можешь мне не сказать?
      - У нас, наверно, будет ребенок.
      - Аська! Как здорово! Только почему "наверно"?
      - Я еще сама точно не знаю... Я поэтому и не хотела пока говорить. Но ведь ты уезжаешь. Я хочу, чтобы ты себя берег... Не только для меня. Для него - тоже... Ты ему очень нужен! Понимаешь - очень!
      - Я знаю, Ася... Я рос без отца. Мне это не надо объяснять...
      - Я и не объясняю... Ты только помни о нем, ладно?
      - Конечно! Мы назовем его Андреем, хорошо? Ты только послушай - Андрю-уха...
      - А если это будет она?
      - Тогда Аллой.
      - Почему вдруг Аллой? У тебя была девушка, которую звали Аллой?
      - У меня не было такой девушки... Просто мне нравится это имя. Оно ближе всех к Анне. Мама - Анна. Ты - Анна... Куда же еще третью Анну?
      - Дома ее можно звать Анютой... И никто не перепутает.
      - Хорошо. Давай назовем Анной... Я буду только рад.
      - Нет, уж лучше давай Аллой... Я хочу, чтобы все было по-твоему...
      - Федь...
      - Что?
      - Я вот все думаю: почему ты такой же, как обычно?.. И вчера весь день, и ночь... И вот кофе сейчас варишь... Как всегда... А ведь ты уезжаешь...
      - Ну и что?
      - Ведь ты можешь полететь...
      - Это моя работа...
      20.
      Они не увиделись больше. В то утро Ася проводила его до ворот института и долго глядела ему вслед из-за железных прутьев ограды, покрытых белой серебристой эмалью
      А он все шел по аллее, и оборачивался, и махал ей. И наконец вошел в подъезд.
      А через десять дней он уже сидел в кабине, и это была настоящая кабина ракеты, а не макет, и в ней уже не было телефона.
      Он слышал в наушниках тихие песни. Свои любимые песни. И старинные русские романсы в исполнении
      Козловского, и грузинскую песню "Тбилисо", которая напомнила ему, что он так и не успел побывать в этом прекрасном южном городе, и последнюю, совсем новую эстрадную песенку "Увези меня на облаке подальше", которую он насвистывал все эти дни на космодроме.
      "Впереди были десять минут. Последние десять минут, в которые он еще мог сказать, что не хочет лететь, и мог опуститься вниз, чтобы его заменили дублером.
      Его дублеры - Виктор Семенов и Андрей Кедровских - сидели в скафандрах на пульте управления. Они ждали. Федор знал, что они ждут напрасно. И они наверняка это знали. Но так уж положено. Его ничем не отвлекали в эти последние десять минут. Все простились с ним раньше. И Председатель Совета Министров обнял и трижды поцеловал его раньше, и последнее его слово к жителям Земли записали на пленку тоже раньше. Эти десять минут оставили только ему одному. Он, собственно, просил, чтобы их не оставляли. Но его просьбу как бы не заметили.
      Он знал, что эти десять минут не нужны. Он все равно не выйдет из ракеты. Но уж коли их дали, нужно все перебрать в памяти - не забыл ли что-нибудь сделать.
      Он написал и наговорил на пленку все, что можно было сказать своим близким: и маме, и Асе, и Асиным родителям, и своему будущему ребенку. Он сделал две записи; отдельно Андрюшке и отдельно Аллочке. Ася сама отберет нужную... Он привел в порядок все свои старые заметки о тренировочном полете вокруг Земли и все свои соображения о полете к Марсу с управляемой ракетой, которые он записывал много месяцев - во время подготовки рейса. Когда-нибудь это еще пригодится. Люди ведь все равно полетят к Марсу. Не сейчас, так немного позже...
      А, собственно, зачем вот сейчас думать - успел, не успел... Ведь еще так долго лететь! И так долго будет хорошая, надежная связь с Землей! Все, что не успел, можно еще передать... Только разве письма уже не пошлешь...
      Все-таки жаль, что он уводит только половину военных ракет. Так и не договорились о том, чтобы увести все. Еще боятся друг друга. Еще не верят друг другу. Еще не все понимают, что Земля стала слишком мала и тесна для войн.
      Постепенность... Черт бы ее побрал, эту постепенность! Но, видно, люди иначе не могут... Что ж... Лучше так, чем никак!
      Интересно, что будет завтра? Завтра о Федоре узнают все, весь мир. Даже, может, сегодня вечером... Скажут по радио, что улетел Федор Веселов. И все... И Аська повалится на тахту реветь. И маматоже. А Асина мать, наверно, пойдет плакать в свою ванную. Он так и не повидал Асину мать!.. Свинство вообще-то! Нужно было бы как-нибудь вырваться - хоть на денек... Вот уж это, действительно, не успел... И теперь уже не успеешь.
      - Федя...
      Негромкий, спокойный голос в наушниках.
      - Слушаю, Сергей Михайлович...
      - Ты готов?
      - Давно.
      Видно, кончились эти десять минут.
      - Можно давать старт?
      - Давайте.
      - До свиданья, Федя!.. Целую тебя!
      - Прощайте, Сергей Михалыч!
      - Не "прощайте", а "до свидания!"... Ты там не будь лихачом! Возвращайся! Знаешь ведь - для этого сделано все!
      - Знаю, Сергей Михалыч. Постараюсь вернуться!
      - Ну, пока...
      И сейчас же в наушниках другой голос - густой, жесткий:
      - Вышку отвести!
      И через три минуты снова тот же голос:
      - Счет!.. Десять... девять... восемь... семь...
      21.
      Он летел почти два месяца. Целый месяц он еще разговаривал с Землей, и передавал показания десятков приборов, и шутил, и даже пел по радио песни.
      За ним шли сотни страшных ракет. Они поднялись со всех космодромов Земли через полминуты после того, как поднялся он. Они так и шли за ним на расстоянии в полминуты.
      Потом прервалась радиосвязь, и он включил лазер, м земные обсерватории поймали его первое сообщение в пучке света.
      "Пересек орбиту Марса. Радиостанций Земли не слышу. Самочувствие нормальное. Управление ракетами работает надежно".
      И затем приняли еще два его световых сообщения. И снова он говорил, что все нормально. И еще извинялся, что "пишет редко" - бережет энергию. А потом, в одну из ясных осенних ночей, люди увидели, как на черном небе ярко вспыхнула звезда. Невероятно ярко! И несколько часов, пока не рассвело, она была самой яркой звездой на небе. Все телескопы Земли смотрели на нее в эту ночь. И еще миллионы людей - без телескопов. А на следующую ночь эту звезду уже вовсе не было видно простым глазом.
      Газеты и радио сообщили, что гигантский болид, угрожавший Земле, развеян в пыль.
      В своих утренних интервью астрономы всех стран отмечали, что взрыв произошел не там, где ожидали его увидеть. Он сдвинулся чуть-чуть в сторону. Всего лишь на две минуты, но сдвинулся.
      Многие понимали, что две минуты - это только здесь, на Земле, "чуть-чуть". А там, в космосе, - это гигантские расстояния.
      Еще через день люди узнали, что, в соответствии с решением Женевского совещания глав правительств, на следующие сутки после уничтожения болида по всей Земле было прекращено производство атомного и ядерного оружия и строительство военных ракет. Специальная международная комиссия начала проверять выполнение этого решения. Планета, наконец, перестала вооружаться. Впервые за всю свою историю.
      А еще через день газеты и радио сообщили, что принят и расшифрован последний сигнал, переданный с помощью лазера Федором Веселовым:
      "Болид отклонился от рассчитанной орбиты. Выключаю автоматы. Перехожу на ручное управление.. Прощай, Земля!"
      Люди, слушавшие это по радио, снимали шапки.
      Люди, читавшие это в газетах, снимали шапки. Многие плакали. На домах как-то стисхийно начали вывеши* вать траурные флаги. Все уже знали, что только автоматы могли осуществить тот маневр, который давал космонавту шансы на спасение.
      22.
      В Лермонтовском сквере Пензы можно иногда увидеть молодую женщину с детской коляской. У женщины прозрачные, очень красивые серые глаза. И очень печальные.
      Эту женщину сразу узнают. Еще бы - ее портреты были во всех газетах и журналах мира. Она так и не осталась в Москве. Она вернулась в Пензу, и живет у родителей, и ходит в гости ^ своей свекрови, и подолгу стоит над крутым обрывом во дворе, где когда-то, еще мальчишкой, играл ее муж. Когда люди узнают ее, они думают:
      "Он любил ее! Это его жена..."
      И уступают ей дорогу, и очередь у кассы в магазине, и место на скамейке в сквере. Она тоже часто думает, когда глядит на людей:
      "Он любил вас!.. Он всех вас любил!.. И ни разу не сказал об этом..." В его дворе по-прежнему бегают мальчишки. Они играют в войну, и гоняют на велосипедах, и бьют окна футбольным мячом. Их ругают и матери, и соседки, и дворники. Они плачут, просят прощения, а на другой день все начинается снова - потому что они мальчишки. Почти все они хотят стать космонавтами. И ведь кто-то из них станет!