Он любил вас

.. Всего тридцать пять километров в поперечнике... Стукнет он с разбегу по болиду - и орбита болида чуть-чуть изменится. Самую малость. И тогда он не пройдет мимо Земли, а врежется в Землю. Или - в Луну. Или, наоборот, - уйдет от Земли подальше... Тут не угадаешь заранее... Почему ничего не пишут об этом? Может, потому, что невозможно предусмотреть удары еще не открытых астероидов!.. Был бы цел Фаэтон, жили бы на нем мудрые фаэтонцы не пустили бы они этот болид дальше Урана или - на худой конец - Сатурна. И не о чем было бы беспокоиться жителям Земли. Но нет ни фаэтонцев, ни Фаэтона. Разорвала его когда-то страшно давно какая-то невероятная сила. Может, такой же вот болид сделал из него пояс астероидов? Много ли надо? Столкнись этот болид с Землей всего лишь полсотни лет назад - и спасения от него нет. И стала бы Земля таким же поясом астероидов, а солнечная система - необитаемой.
      Вот там, вообще-то, и надо было разнести этот болид возле пояса астероидов. А не возле Земли, где он, даже разбитый, может натворить бед на многие века. И тысячами громадных метеоритов, которые десятилетиями будут падать на Землю и унесут тысячи жизней... И поясом обломков вокруг нашей планеты... Иди потом пробивайся сквозь них на ракете... Может, и не пробьешься... Но ведь так далеко наши ракеты не сработают. Они не смогут прийти возле пояса астероидов именно в ту точку, в которую придет болид. У нас пока что нет таких ракет... А может, болид еще и отклонится? Может, за ним еще гоняться понадобится? Разве смогут это сделать ракеты без человека? Без человека!!!
      Ну да, конечно же! Это же ясно, как божий день! Ракеты должен увести туда человек. Именно он должен бросить всю их мощь против болида. И именно там - возле пояса астероидов. Потому что идти сквозь этот пояс с ракетами - опасно. Ракеты могут не дойти.
      Разумеется, человек погибнет. Ни одного шанса спастись. Но ведь Федор может погибнуть и во время катастрофы. Он может утонуть в какой-нибудь гигантской волне, оказаться под обломками здания во время землетрясений... Может просто попасть в поток прорвавшихся через атмосферу ионов. И это, наверно, самое страшное... Он ведь уже давно внутренне приготовился к такой возможности. И миллионы других людей молча приготовились к тому же. Потому что это неизбежность, Никто не знает, кому удастся спастись. Стихия... А так-только он один. Ни Ася, ни мама, никто больше на всей Земле. Только он один. Федор подошел к зеркалу. Вот стоит он - широкоплечий, темноволосый, темноглазый. Крепкий парень с обыкновенным русским лицом. Может, только темные волосы да темные глаза от какого-нибудь татарского пра-пра-прадеда... И все это должно погибнуть. И плечи, и руки, и глаза. Все!
      А зеркало останется.
      И будет висеть на этом же месте.
      И кто-то будет глядеться в него.
      А может, этот кто-то перевесит зеркало вон туда, в угол?
      Кто это будет? Ася?
      Ну да, конечно же, Ася! Кто же еще должен хозяйничать потом в его квартире? Конечно, Ася!
      А имеет ли он право?.. Ведь она совсем девчонка... Она еще ничего не видела... Ей надо жить. Так она же и будет жить! Как захочет! У нее все будет впереди. Просто она будет его помнить.
      А если...
      Нет! Все равно она поймет потом, и простит его, и будет его помнить. Она не сможет его не простить и не сможет забыть, если он полетит. Разве он смог бы?.. Даже Рая не смогла бы после этого забыть его!
      Федор полетит. Конечно, полетит! Как же иначе? Раз придумал, - надо лететь самому. Нельзя же сказать: "Я предлагаю свой способ, только пусть летит кто-нибудь другой". Страшно. Просто страшно!
      Никогда Федор не думал, что ему может быть так страшно. Он всегда считал себя смелым. А оказывается...
      Надо быстрей что-то делать! А то дашь волю страху, и он пропитает каждую твою клеточку, и уж тогда не шелохнешься...
      А, тут - раз, и отрезано... И уже нечего будет решать...
      Федор подходит к телефону. Снимает трубку. Набирает номер. Семь цифр... Как долго их набирать? И теперь еще эти длинные гудки. Гудит, гудит... Как будто ждет, пока бросишь трубку... Как будто выговаривает: "Еще не поздно! Еще не поздно!" Неужели никого нет дома?
      - Я слушаю.
      Это Сергей Михайлович. Начальник двенадцатого отдела. Это человек с добрыми, в морщинах, глазами, который всегда и все понимает сразу. С полуслова.
      Федор торопливо, не давая себя перебить, говорит о своем плане. Он уверен, что нужно увести ракеты с ядерными зарядами к поясу астероидов и встретить болид там. Он знает, что к этому почти все готово. Марсианская ракета вполне пригодна. Только расширить пульт управления другими ракетами. Он считает, что это должно быть доверено ему, Федору. Он прошел все тренировки. Он знает маршрут. Он подготовлен к тому, чтобы вести за собой ракеты. У нас нет ни одного другого космонавта, который сейчас был бы готов к этому рейсу больше, чем он. Ну вот, наконец, и все! Все сказано! Федор переводит дыхание.
      - Что еще от меня требуется? Расчеты? Я могу сделать их быстро. Хоть за ночь.
      - Нет, Федя, расчеты твои не нужны. Расчеты сделают машины. А ты ночью спи. А лучше всего - сходи сейчас в кино... И вообще ты молодец! Я постараюсь, чтобы твой план сегодня же вечером был известен правительству. Пока, Федя. Обнимаю тебя...
      Федор опускает трубку. Ну вот! Удивительно - теперь уже совсем не страшно. Потому что испугаться и отступить - уже невозможно... Может, действительно, сходить сейчас в кино? Звонит телефон. Это, наверно, Сергей Михайлович. Ему, наверно, что-то еще не ясно.
      - Да...
      - Федя?
      Девичий голос. До Федора даже не сразу доходит, что это голос Аси.
      - Я...
      - Здравствуй... Я прилетела...
      - Ася? Где ты сейчас?
      - В Быкове. В аэропорту.
      - Почему ты не позвонила из Пензы?
      - Я звонила. Твои телефоны не отвечали. Ни домашний, ни рабочий... Я и сейчас тебе звоню, звоню... С кем это ты так долго любезничал?
      - С начальником отдела... Как мне тебя увидеть, Ася?
      - Приезжай за мной... Прямо сюда. Я буду ждать тебя в главном зале. Возле газетного киоска.
      - Это долго, Ася... Ты дождешься?
      - Дождусь! Я ведь прилетела к тебе... Понимаешь? Не к тетке... К тебе!
      12.
      - Федя...
      - Что?
      - Это все правда?
      - О чем ты?
      - Ну, это не сон?
      - Конечно, нет! Чудачка!
      - А мне все кажется, что это сон. Что вот проснусь - и ничего этого нет.
      - Тебе еще сначала надо уснуть. А проснешься - я буду рядом...
      - Знаешь... Я так долго ждала этого дня... этой ночи...
      - Я тоже...
      - Вот сейчас я на тебя все гляжу, гляжу... А утром, наверно, не смогу глядеть тебе в глаза... Я очень боюсь утра.
      - Утром мы пойдем в загс.
      - Чудак! Я никуда не пойду. Мне это совершенно не нужно.
      - Мне это нужно.
      - Зачем? Какое это сейчас имеет значение? Впереди такое...
      - Такого не будет!
      - Если бы это от тебя зависело!
      - Это зависит от меня.
      - А ты шутник...
      - Я не шучу.
      - Ну, ладно. Не надо об этом. Пусть сегодня во всем мире будем только ты и я. Хорошо? Будто все на Земле только начинается... И мы - первые люди... И у нас - первая любовь... И мы ничего не знаем о будущем...
      - Ты и на самом деле ничего о нем не знаешь.
      - А ты?
      - Немного больше тебя.
      - Но ты расскажешь мне это завтра. Ладно?
      - Ладно.
      - А сегодня ты знаешь столько же, сколько я... Ничуть не больше... Поцелуй меня, Федя...
      - Что ты там делаешь, Федя?
      - Варю кофе.
      - А знаешь, я не умею варить кофе.
      - Это такой существенный недостаток, что терпеть невозможно. Я требую немедленного развала!
      - Это еще что!.. У меня, знаешь, сколько недостатков!..
      - Знаю.
      - Ну, сколько?
      - Сказать тебе точно?
      - Конечно!
      - Меньше, чем у меня.
      - А если больше?
      - Больше не бывает.
      - Федька, родной!..
      - Асенька...
      - Ну, а теперь включим радио и послушаем, что произошло в мире за эту ночь первой любви первых на земле людей...
      ...Из Вашингтона передают: первая же реакция Белого дома на предложение Советского правительства была самой положительной. Представитель Белого дома Скетч заявил корреспондентам, что президент рассмотрит в ближайшие часы проект ответа Советскому правительству. Скетч заявил далее, что президент намерен предложить в своем ответе немедленную встречу глав правительств в Женеве...
      - Ну, вот видишь... Ты слыхала вчера наши предложения?
      - Да. Но я не очень верила вчера в благоразумие Запада... Столько лет ведутся переговоры... И все какие-то мелкие соглашения...
      - Мелкие открывают дорогу крупным.
      - Очень уж долго открывают! Люди устали ждать.
      - Ничего. Теперь договорятся.
      - Пора бы! Дальше некуда!
      - Ты пей кофе, пока горячий... Остынет.
      - Я и жду, пока остынет. Я не люблю летом горячий... Ты не опоздаешь на работу?
      - Сегодня воскресенье.
      - Как хорошо! А я и забыла... Просто забыла. Значит, ты сегодня никуда не уйдешь?
      - Никуда. Если ничего не случится.
      - А что может случиться?
      - Вот этого никогда не угадаешь.
      - Съездим сегодня в какой-нибудь парк, а? Мне хочется, чтобы кругом была музыка, и люди, и чтобы все видели, какая я счастливая!
      - Съездим...
      - Я, наверно, сейчас глупая, да?
      - Не очень.
      - Что значит - "не очень"?
      - Ну... не глупей меня...
      - Почему ты так решил?
      - Глупее - невозможно!.. Я ведь просто обалдел от счастья, Аська... Просто обалдел от счастья...
      - Кто это тебе звонит?
      - Сейчас узнаем... Я слушаю...
      - Доброе утро, Федя! Это я... Ну как? Держишься?
      - А что мне сделается, Сергей Михайлович?.. Доброе утро!
      - Я передал, Федя, твое предложение.
      - Спасибо...
      - Это тебе спасибо! Но ты - не первый!.. В правительстве, оказывается, уже есть такое же предложение. От группы ученых и конструкторов... Ты просто первый из космонавтов...
      - И то хорошо... А кто отправляется, Сергей Михайлович?
      - Это еще неизвестно! До этого еще далеко! Вначале надо в принципе решить... Но мне кажется, у тебя есть шансы...
      - Я очень прошу, Сергей Михайлович! Очень!
      - Это понятно... Каждый из той группы тоже просит послать его. Мне так и сказали...
      - Но я же готов... А они не пилоты...
      - Это учтется, Федя! Все учтется! Слушай! А что ты сегодня делаешь? Может, махнем ко мне на дачу? У меня там бильярд есть...
      - Мы с женой собирались в парк, Сергей Михалыч...
      - С женой?
      - Да.
      - Когда ж это ты... успел-то?
      - Вчера.
      - Хм... Поздравляю!.. Ты хоть представишь ее... благородному собранию?
      - Разумеется.
      - Как это ты все втихаря...
      - Так получилось.
      - Москвичка?
      - Землячка.
      - Из Пензы?
      - Да.
      - Вы, пензяки, дружный народ... Я где-то слышал об этом...
      - Это точно, Сергей Михалыч... Это есть...
      - А ты знаешь, что тебе по этому случаю положены три дня?
      - Слыхал.
      - Так вот, до четверга в отделе можешь не появляться. А в школу космонавтов я позвоню. Порадую...
      - Да я сам...
      - Нет, ты молчи! А то ввалятся поздравлять, а вам сейчас никто не нужен... Я же понимаю... Свадьбу-то не зажмешь?
      - Постараюсь не зажать.
      - Ну, ладно. Счастья тебе, Федя... Жене поздравления передай.
      - Спасибо.
      - Да! Она знает?
      - О чем?
      - Ну, о твоем предложении...
      - Нет.
      - Н-да... Впрочем, может, ты и прав. А то смотри... Охотников ведь много.
      - Не обижайте меня, Сергей Михалыч! Я этого не заслужил.
      - Ну, прости, Федя! Не сердись! Это я так - позавидовал тебе просто... Будь счастлив, друг!
      - Спасибо, Сергей Михалыч! Пока.
      - Зачем ты так, Федя? Жена... Жена...
      - Я не хочу лгать людям, Асенька! Я не умею лгать.
      13.
      Из Совмина Федору позвонили в пятницу. Его разыскали в двенадцатом отделе как раз в то время, когда он отмечал в макете кабины проверенные приборы. В кабине был телефон. И Федор удивился,, когда он зазвонил. Этот телефон звонил лишь в исключительных случаях.
      - Это Федор Андреевич? Здравствуйте.
      Спокойный, слегка окающий голос, уже знакомый по телевизионным передачам.
      - Здравствуйте.
      - Вы, наверное, волнуетесь?
      - Есть немного... - Федор улыбнулся.
      - Мы все - тоже...
      - Понимаю.
      - Спасибо вам за ваше предложение... Сейчас это. все рассматривается... Но в принципе, понимаете, в принципе это возможно. Мне поручено поблагодарить вас...
      - Служу Советскому Союзу!
      - А теперь относительно вашей кандидатуры... Это пока не решено. Это будет решаться отдельно.
      - Я просил бы учесть, что я лучше всех готов сейчас к выполнению этого задания.
      - Хорошо. Мы учтем это... Вы, кажется, на днях женились?
      - Да.
      - Поздравляю вас! Большого вам счастья!
      - Спасибо!
      - Всего хорошего, Федор Андреевич.
      "К чему бы этот вопрос о женитьбе? - обеспокоенно подумал Федор, положив трубку. - Неужели из-за этого могут послать Витьку? Он ведь холост... Вот трепло! - выругал он себя." И кто меня за язык тянул?.."
      Он выбрался из макета, стал быстро ходить позалу.
      "Витька моложе, - говорил себе Федор. - Витька - инженер. Он еще невероятно много может сделать. Наверняка больше меня... А в ракете я опытнее... У меня тверже рука... Как мне все это объяснить им? Как объяснить?"
      Он подошел к окну, резко распахнул створки. Внизу, под окнами, слегка раскачивались верхушки сосен. Институт стоял в лесу. Густой запах хвои ворвался в зал вместе с легким порывом ветра. "Страшно то, - думал Федор, - что никто не будет со мной об этом говорить. Никто не будет выслушивать мои доводы. Решат где-то там, далекои все. Скажут: женился пусть остается... и потом бейся головой об стенку..." Внизу, под окнами, слегка раскачивались и тихо шумели сосны. Они видели всякое. Они были ко всему равнодушны.
      14.
      - Федя...
      - Да...
      - Я сегодня наводила порядок в шкафу и примерила твой мундир...
      - Ну и как?
      - Представь, он мне очень идет... Я в нем такая строгая...
      - Ты и без него строгая...
      - Без него, увы, не очень. Но, знаешь, я хотела сказать не об этом...
      - А о чем же?
      - Когда я его примеряла, я увидела на мундире значок космонавта... Это правда?
      - Что - правда?
      - Что ты космонавт?
      - Правда.
      - И ты летал?
      - Да.
      - А почему об этом нигде не сообщалось?
      - Это была тренировка, О тренировках давно уже не сообщают.
      - И ты еще полетишь?
      - Возможно.
      - Почему ты не сказал этого мне сразу?
      - Что я могу полететь?
      - Что ты космонавт...
      - А ты что, не полюбила бы меня тогда?
      - Глупый! Как я могла тебя не полюбить?
      - Ну вот поэтому я и не сказал...
      - А знаешь, когда я увидела этот значок, мне стало страшно.
      - Из-за чего?
      - Из-за того, что я могу тебя потерять... Я вдруг поняла, что без тебя мне жизнь не нужна...
      - Не надо об этом, Ася. Ни говорить, ни думать. Запомни: военный я летчик или космонавт - шансы примерно одинаковы. Даже, может, космонавтам спокойнее... Так что думать не о чем... Договорились?
      - Да, да... Конечно... Прости меня, Федя! Я дура, да?
      - Я люблю тебя...
      - А знаешь, Федя... Я вот иногда думаю: что было бы, если бы мы с тобой не встретились тогда у фуникулера?.. Неужели мы могли вообще не встретиться?
      - Это исключено. Мы встретились бы у Кости Ибрагимова... Или у Новицких... Я все равно собирался к ним зайти... Или где-нибудь еще... Даже просто в булочной на Московской... Мы не могли не встретиться! Понимаешь - не могли!
      - А куда ты должен будешь полететь?
      - Это пока не решено.
      - А когда?
      - Не скоро. У нас сто лет впереди!..
      15.
      В двенадцатом отделе появился еще один дублер - Андрей Кедровских, плотный, румяный сибиряк с задорным, пухлым и вздернутым носом. Так и хотелось подойти к нему и сказать; "Чего это ты задаешься, а?"
      Федор знал Андрея по школе космонавтов. Там о его выдержке ходили легенды.
      Федор понял, почему он здесь появился. Значит, полет решен. Значит, начинается подготовка. И вполне понятно, что в этом случае, когда космонавт идет на верную смерть, лучше иметь в запасе лишнего дублера. И именно такого, как Андрей Кедровских.
      В общем, Федор отлично понимал все соображения тех, кто прислал сюда Андрея. И не обижался. Они действовали правильно. На их месте он, видимо, действовал бы так же. Но он знал, что Андрей не понадобится... Если, конечно, дублировать придется его, Федора.
      В отделе все шло, как обычно. Не изменились существенно ни характер работы, ни ритм ее. Только меньше стало улыбок и шуток. Только больше стало плотно сжатых губ. Только все чаще и чаще космонавты ловили на себе печальные взгляды людей. Об изменившемся характере полета уже знали и думали все. Но при космонавтах об этом пока не говорил никто.
      Лишь после того как было опубликовано решение Женевского совещания глав правительств, лишь после того как весь мир узнал о той встрече, которую приготовит человечество гигантскому болиду возле пояса астероидов, - лишь после всего этого открыто заговорили о полете и в двенадцатом отделе. В это утро Сергей Михайлович пришел в комнату к космонавтам и, основательно, видно, надолго усевшись на диване, закурил.
      - Как самочувствие, мальчики? - спросил он.
      - Отличное, - ответил Федор.
      - Бодро идем ко дну, - добавил Виктор.
      Андрей Кедровских промолчал. Он все еще не освоился и чувствовал себя стесненно.
      - Как вы думаете, - спросил Сергей Михайлович, - сколько ракет уведет с собой космонавт?
      - Много. - Виктор усмехнулся. - Иначе ничего не выйдет.
      - Чем больше, тем лучше, - заметил Андрей. - Тем меньше, значит, их останется на Земле.
      - Половину всех ракет. - Сергей Михайлович стряхнул пепел с папиросы. - Каждая страна дает половину. Так записано в протоколе.
      - Это, конечно, неплохо, - задумчиво сказал Федор. - Но мне еще больше нравится пятый пункт соглашения...
      - Да... Это пункт блестящий!.. - Сергей Михайлович задумался, потом процитировал: - "После уничтожения болида прекратить производство ядерных боеголовок и взять оставшиеся ракеты под международный контроль..." И как это они все-таки договорились?..
      - Ради такого пункта, - Федор слегка улыбнулся, - стоило бы даже выдумать болид, если бы его не было...
      - К сожалению, он не выдуман. - Сергей Михайлович придавил в пепельнице папиросу, побарабанил пальцами по лакированному подлокотнику дивана. - К сожалению...
      Он о чем-то задумался, глядя в окно, а Федор смотрел на него и невольно вспоминал до нелепости обидную судьбу этого человека. Когда-то он тоже был в школе космонавтов. Его готовили к первому полету вокруг Луны. Еще без ведомых ракет просто" с кинокамерой. И вдруг его отстранили буквально за три дня до полета. Кто-то как-то случайно обнаружил у него небольшую близорукость. Совсем небольшую. Сергей Михайлович и сам, кажется, не подозревал о ней. Но для врачей этого оказалось достаточно...
      Наверно, вот тогда у него и появились эти горькие складки возле рта, которые так старят его. Наверяо, тогда у него и появились первые седые волосы на висках.
      Сейчас он доктор наук, его теоретические работы обошли весь мир, а вот горькие складки у рта остались на всю жизнь.
      - С завтрашнего дня, мальчики, на нас будут работать одиннадцатый и тринадцатый отделы. - Сергей Михайлович снова посмотрел на Федора и улыбнулся. - Задача у них такая: максимально усилить противорадиационную защиту кабины за счет почти всей телетехники и рассчитать маневр, при котором корабль уйдет от взрыва.
      - Вы думаете, есть шансы? - спросил Виктор.
      - Предложено найти их.
      16.
      Давно уже Федор не смотрел иностранной периодики в читальне. Даже, казалось, совсем забыл про нее. Все Ася да Ася... Но, видно, даже самая сильная и самая счастливая любовь не может убить добрых старых привычек. И вот снова потянуло в читальню. И, не желая проводить этот вечер без Аси, Федор позвал ее с собой.
      Сейчас, она сидит рядом, листает американские бюллетени по электронике, но думает, кажется, совсем не о том, что читает. То и дело, как бы невзначай, она касается Федора то локтем, то плечом и часто глядит на него, и иногда утаскивает под стол кисть его руки и там тихонько гладит ее.
      А на столе шелестят газеты, кричат жирные заголовки:
      "Сенатор Уилкинс спрашивает президента: где гарантии того, что русский космонавт не сбросит ведомые им сотни ракет на территорию Штатов?" "Кто будет русским космонавтом-смертником?" "Сколько может заплатить русское правительство семье погибшего героя-космонавта?" "Сенатор Бар отвечает сенатору Уилкинсу; русского космонавта должны освидетельствовать перед полетом американские психиатры. Только сумасшедший может сделать то, о чем говорит Уилкинс".
      "Грандиозная программа спасения космонавта! Русские поставили на службу все силы науки, чтобы дать космонавту шансы спастись".
      "В России прекращено строительство плотин по берегам морей, рек и озер. Русские верят в успех задуманного ими гигантского космического эксперимента".
      "Запрос лейбориста Доджа в палате общин. Что будет, если русский космонавт промахнется? Хватит ли оставшихся на Земле ракет для осуществления начального предложения России?"
      Федор задерживает взгляд на газетной полосе. Едва заметно улыбается.
      "Не промахнусь! - думает он. - Ни за что не промахнусь! Дали бы мне увести с Земли все военные ракеты! Чтоб ни одной не осталось!.. Эх, дали бы только!"
      Шелестят газетные страницы. Мелькают жирные заголовки. Тихо сидят за столами немногочисленные в этот вечер посетители читальни. Уютный свет настольных ламп ровен, спокоен, но почему-то сейчас именно он вызывает у Федора мысль об иллюзорной устойчивости и прочности всего, что создано человеком.
      17.
      Они идут из читальни пешком. Они долго идут по вечерней Москве. На первый взгляд, она такая же, как обычно; летняя, нарядная вечерняя Москва. Она шуршит по асфальту шинами, шелестит листьями лип, шепчется губами влюбленных, пришедших на вечерние свидания.
      Но, если приглядеться повнимательней, она не совсем такая, как обычно, эта вечерняя Москва.
      Сквозь громадные витрины видны пустые, ярко освещенные залы промтоварных магазинов. Одинокие продавцы вечерних смен читают книги, смотрят карманные телевизоры или разговаривают, собравшись кучками. Этим продавцам нечего делать. Очень уж мало вещей покупают сейчас люди. Только то, без чего совершенно нельзя обойтись. Никто ничего не покупает впрок. Никто не везет домой новую мебель. Никто не несет в подарок рубашку или отрез на платье. В подарок теперь несут билеты на хороший спектакль или редкий концерт, карточку оплаченного ужина в ресторане, месячный абонемент на новые фильмы.
      Даже моды остановились на прошлогоднем уровне. И художники и манекенщицы скучают в пустых Домах моделей.
      Кому сейчас до новых мод? Кому сейчас нужны вещи?
      Вещи потеряли свою прежнюю ценность...
      Только игрушки в цене. Очень много игрушек покупают сейчас! Никто не жалеет денег на то, чтобы доставить детям побольше радости...
      Ася смотрит в витрины пустых магазинов и тихо, задумчиво говорит:
      - Знаешь, Федя... Папа рассказывал... В начале пятидесятых годов было что-то в этом роде... Все боялись атомной войны. Говорили, что она может начаться в любой день. И старались поменьше покупать. А потом поверили, что войны не будет, и кинулись в магазины...
      - Тогда было не совсем так, - замечает Федор. - Тогда было мало вещей. И они были дороги. Поэтому... ну, не так бросалось в глаза, что их не берут... Мне тоже рассказывали.
      Они медленно идут по Москве, и держатся за руки, и смотрят на играющие неоновые рекламы. Кому нужны сейчас эти рекламы? Зачем они так яростно играют? По инерции?.. У подъездов многих домов светлеют фанерные доски. На всех на них написана одна и та же фраза:
      "Все мужчины этого дома (или этого подъезда) готовы лететь к болиду".
      Федор помнит, как сразу после Женевского совещания шли по улицам первые манифестации добровольцев. Шли длинные, бесконечные колонны людей, каждый из которых готов был лететь к болиду. В этих колоннах были и женщины, и мальчишки, и даже школьницы с косичками. Потом манифестации прекратились. Потому что они отнимали у людей много времени, а время было дорого.
      Но, когда прекратились манифестации, во все руководящие учреждения страны повалили письма. Миллионы людей предлагали себя в качестве космонавтов. Письма эти шли в Москву со всех концов мира. Не было, кажется, на карте такой страны, в которой не объявились бы добровольцы. ТАСС пришлось тогда выступить со специальным сообщением. В нем говорилось, что по решению Советского правительства к болиду полетит только гражданин СССР. " Но и после этого сообщения приходили письма Дзза рубежа. Не все слышали это сообщение. Не все верили ему. Не все считали его справедливым. А Федор так и не написал заявления... И никто из наших космонавтов, кажется, не писал таких заявлений. Это было бы, наверно, просто не по-товарищески. Ведь каждый из космонавтов хотел лететь. И ни у кого не было оснований считать своих товарищей трусами. И еще; все они прекрасно понимали, что полетит кто-то из них, а не из тех добровольцев, которые толпами идут по улице. И сейчас еще идут и идут в Москву письма от добровольцев. Их уже не читают. Их невозможно прочитать все. Их сразу отправляют в Музей космонавтики.
      Одно время по призыву какой-то молодежной организации добровольцы начали носить голубые повязки на рукаве. Но уже через несколько дней этих повязок стало так невероятно много, что они потеряли всякий смысл.
      Повязки исчезли. И вот недавно стали появляться такие фанерные доски у подъездов жилых домов, у заводских проходных, в учрежденческих вестибюлях. Наверно, скоро не будет такого подъезда, где не висела бы фанерная доска с надписью.
      И тогда их снимут. Как сняли повязки.
      И появится что-нибудь другое.
      Потому что люди изобретательны. И настойчивы.
      Лететь хотят миллионы.
      А полетит один.
      И почему-то Федор все еще верит, что этот один - будет он. Не кто-нибудь другой, а только он. Ася медленно идет рядом. И прижимается щекой к его плечу. И молча глядит на нарядную вечернюю Москву. Ее родную Москву.
      А Москва шуршит по асфальту шинами, шелестит широкими листьями лип, играет неоновыми рекламами, шепчется нежными губами влюбленных, пришедших на вечерние свидания.
      18.
      - Федя, а ты не знаешь, кто полетит к этому болиду?
      - Не знаю, Асенька... Этого пока никто не знает.
      - Почему?
      - Еще не решено.
      - Но ведь не ты?
      - Ты же понимаешь... Каждый был бы счастлив, если бы это доверили ему...
      - Это я понимаю!.. Я бы даже предложила себя, если бы это имело смысл... Я только спрашиваю...
      - Федя?
      - Я, Сергей Михалыч. Доброе утро.
      - Здравствуй, Федя... Я вот почему так рано позвонил... Мне только что сообщили... Ну, в общем, тебя сегодня утром могут вызвать на Президиум ЦК... Я хотел тебя предупредить...
      - А зачем, Сергей Михалыч? Вы не знаете?
      - Видимо, решают - кто... Понимаешь?
      - Да.
      - Так что приготовься...
      - Я всегда готов... Как юный пионер...
      - Рад слышать.
      - Когда могут вызвать?
      - Не знаю. Тебе позвонят.
      - Мне ждать дома?
      - Зачем? Приходи в обычное время в отдел. Тебя разыщут... Ну, пока...
      - Ася... К нам завтра приедет мама... Дня на три.
      - Хорошо... Я все приготовлю... А знаешь, мне почему-то немного стыдно перед ней...
      - За что?
      - Ну, за то, что у нас все так... быстро, что ли...
      - Чепуха! Наоборот - медленно.
      - А когда мы съездим к моим, Федя?
      - Я сейчас не могу уехать. Никак. Меня не отпустят. Может, они к нам приедут?
      - Нет! Они первые не приедут. Первый должен ты.
      - Тогда придется подождать, Асенька.
      - Долго?
      - Не знаю. Это от меня не зависит.
      - Ну хоть примерно - сколько?
      - Даже примерно не знаю.
      - Но как только сможешь, съездим? Хоть на три дня!.. Хорошо?
      - Конечно, съездим!
      19.
      - Я завтра уезжаю, Асенька.
      - Куда?
      - Далеко... Очередная тренировка.
      - И надолго?
      - Видимо, надолго.
      - На неделю?
      - Что ты... Глупенькая... Мы в таких случаях уезжаем не меньше чем на три месяца.
      - Я без тебя не смогу столько... Просто не смогу, Федя... Мы ведь еще ни разу не расставались...
      - Ничего, Привыкнешь... Человек ко всему привыкает... Это ведь неизбежно...
      - А мне нельзя туда?.. Ну хоть где-нибудь рядышком! Чтоб хоть по воскресеньям тебя видеть!..
      - Нельзя, Ася... Туда женам нельзя... Даже рядышком...
      - А если космонавт - женщина?.. Мужу можно?
      - Тоже нельзя... Если, конечно, он сам не космонавт.
      - А там есть какие-нибудь женщины?
      - Есть... Они там работают.
      - И они красивые?
      - Есть и красивые.
      - Хм...
      - Глупая!.. Ведь лучше тебя нет!
      - А я ничего и не говорю.
      - Ну, думаешь.
      - И не думаю! Я ведь понимаю, что ты мог бы жениться и на тех женщинах... Если бы захотел...
      - Не мог бы!.. Я мог жениться только на тебе!..
      - Федя...
      - Что?
      - Мы так и не съездили к моим...
      - Ты же сама видишь, какое сейчас время...
      - Да... Конечно... А все-таки обидно... Как будто я их обокрала... Они у меня хорошие... И они все стерпят... И ничего не скажут... Только я знаю, что мама будет уходить в ванную плакать... А папа будет курить... Одну за другой... Мама почему-то всегда уходит плакать в ванную...