Он любил вас

      - Ну, теперь ты придешь меня проводить? Ведь ты уже знакома с мамой...
      - Приду.
      - Ася...
      - Не надо, Федя... Не надо...
      - Что ты все "не надо" да "не надо"!
      - Потому что ты торопишься.
      - Ты когда родилась? Случайно не в девятнадцатом веке?
      - Во всяком случае - не в двадцать первом... В этом самом смысле... Я знаю, что старомодна. Но что же поделаешь?
      - И все-таки...
      - Не...
      ...Через минуту сверху слышатся шаги. Кто-то спускается по лестнице.
      - Ух! Задохнулась... Нельзя же так, Федя...
      - Хорошо... Вот сейчас пройдут...
      - Нет, нет! Что ты! Пока!
      - Ася! Не спеши!
      - Пока, Федя! Больше не надо... До завтра...
      - Ася!
      - Я приду завтра! Обязательно! Пока...
      Федор стоит в подъезде до тех пор, пока вверху не затихает стук ее каблучков.
      - Где сегодняшние газеты, мам?
      - На окне, Феденька.
      - Посмотрю хоть перед сном. Все некогда... И не думал, что в отпуске будет так некогда.
      - Ну, понятное дело. Последние дни... Хочется вместе... Она славная девушка, Федя. Очень славная...
      - Понравилась тебе?
      - Да.
      - Я рад.
      - А ты что - жениться надумал? Раньше-то не знакомил меня...
      - Не знаю, мам. Как получится...
      - Пора бы уж. Через полтора года тридцать стукнет... Хоть внуков на старости понянчить. Старикам ведь это радость...
      - Будут еще у тебя внуки, мам... Никуда не денутся. Что хоть тут сегодня?
      Взгляд Федора скользит по газетным заголовкам:
      "Успехи бумажников Западной Сибири", "Большая химия шагает в тундру", "Кинолетопись Луны - на всесоюзном стереоэкране", "Новости из космоса"... Федор быстро пробегает глазами заметку о гигантском болиде, потом задумывается и перечитывает ее снова:
      "12 июня астрономы Пулковской и Памирской обсерваторий обнаружили гигантский болид, который приближается к орбите Плутона и движется к Солнцу. В тот же день, несколькими часами позже, гигантский болид был зафиксирован астрономами Гринвичской обсерватории в Англии и Филадельфийской обсерватории в США. Болиды столь гигантских размеров до сих пор были неизвестны науке".
      "Вот она, планета икс! - думает Федор. - Явилась, наконец, пред светлые очи наших телескопов! Так и не успели, значит, с локатором Шувалова... Эх!.. Ну, ничего. Теперь хоть есть третья точка... Не сказалось бы только все это на моем полете. Не нравятся мне всякие гигантские болиды..."
      5.
      Через неделю об этом гигантском болиде шумели все газеты мира. Сообщения о нем печатались на первых полосах. Интервью с крупнейшими учеными всех стран давали все больше и больше поводов для беспокойства.
      Орбита болида была, наконец, высчитана. Оказалось, что он движется вокруг Соянца по невероятно вытянутому эллипсу, удаляясь на многие миллиарды километров. Раз в пятнадцать тысяч лет он возвращается к Солнцу и пересекает орбиты планет.
      По существу, и сам этот болид был планетой. Той десятой планетой, о которой говорили вначале шутливо. Только по какой-то странной иронии судьбы у десятой планеты была необычная орбита, которая полностью исключала возможность существования атмосферы, а следовательно, и жизни на этом небесном теле.
      Орбита его проходила так, что болид не приближался к планетам-гигантам, которые могли бы притянуть его и сделать своим спутником или вообще разорвать на куски.
      Зато к Земле этот болид должен был подойти совсем близко - на шестьсот тысяч километров.
      Наложили орбиту Луны. Луне повезло - ее не должно было разорвать на части. Во время максимального приближения болида к Земле Луна должна была находиться по другую сторону нашей планеты.
      Но, даже несмотря на это, приближение болида к Земле было катастрофой. Причем катастрофой страшной разрушительной силы.
      Возмущение радиационных зон Земли (или, как их раньше называли, радиационных поясов) было первым и самым очевидным следствием прохождения болида. Взбесившиеся потоки заряженных частиц могли прорваться сквозь атмосферу на Землю в самых неожиданных местах. А это было бы равносильно радиации от десятков мощнейших ядерных взрывов. Миллионам людей одно только возмущение радиационных зон грозило мучительной смертью от лучевой болезни.
      Притяжение гигантского болида с неизбежностью должно было вызвать на Земле смещение мирового океана. И это смещение должно было причинить человечеству неисчислимый ущерб, потому что все главные центры цивилизации расположены на берегах океанов, морей и рек.
      И уж никто не брался предсказывать, сколько будет на нашей тесной, густо населенной планете землетрясений и неожиданных извержений давнымдавно потухших вулканов. Никто только не сомневался в том, что их будет много и они будут почти одновременными.
      Надолго, на много-много лет закрывался для людей выход в космос. Потому что не один год после катастрофы радиационные зоны будут находиться в движении, отстаиваться, принимать какие-то определенные формы. А пока они не примут новых определенных форм, их бесполезно исследовать. А пока они не исследованы, нельзя посылать космонавтов с Земли. Космонавты погибнут от лучевой болезни.
      Впрочем, об этом уже думали немногие. Потому что понимали; после такой всемирной катастрофы, какая ожидала Землю, человечеству наверняка долго будет не до космоса.
      В нашей прессе сообщения о болиде были скуповатыми, лаконичными и сопровождались информацией о непрерывной работе Чрезвычайного правительственного комитета, в который вошли крупнейшие ученые, политические и хозяйственные деятели страны.
      Разрабатывался детальный план эвакуации населения цз районов, подверженных землетрясениям и извержениям вулканов. Первой в мире наша страна приостановила все строительство и бросила многомиллионную армию строителей и всю строительную технику к берегам океанов, морей и рек.
      6.
      Федор Веселов хорошо знал английский. Еще в Пензе, будучи гражданским летчиком, он блестяще закончил курсы английского языка и даже одно время печатал в местных газетах переводы статей из английской и американской ппессы.
      Кое-кто из товарищей тогда советовал ему стать профессиональным переводчиком. Но Федор только посмеивался над такими советами. Переводы были для него отдыхом, забавой. Как для других - разгадывание кроссвордов. А без авиации он жить не мог.
      На книжных полках в московской квартире Федора было немало новинок английской и американской литературы. Особенно фантастики. Он уже несколько лет выписывал "Морнинг стар". Но выписывать много зарубежных газет было невозможно. Да и не нужно. В Москве хватало хороших читален, где водилась иностранная периодика. Федор любил сидеть в таких читальнях по вечерам. И особенно в субботние и воскресные вечера, когда там мало народу и потому уютно и тихо, а дома одиноко и тоскливо.
      И в это тревожное время Федор не изменил своей привычке. Только пошел в читальню днем. Воскресный вечер был занят пригласили друзья. В газетах Запада был совсем другой тон сообщений о гигантском болиде и последствиях встречи с ним.
      "Вспомним Библию! - кричал жирный заголовок над целой газетной полосой. - И мы увидим будущее!"
      "И лился на Землю дождь, - читал Федор, - сорок дней и сорок ночей... И продолжалось на земле наводнение сорок дней и сорок ночей... и умножилась вода, и подняла ковчег, и он возвысился над землею, и плавал по поверхности вод... И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под всем небом, на пятнадцать локтей поднялась над ними вода..."
      После этих цитат из Библии была помещена громадная реклама пароходного общества "Атлантик экспресс": "Лучшие в мире каюты! Лайнеры, которым не страшны никакие штормы! Плавучие города, где можно жить годами в условиях современного комфорта!" И тут же фотографии: лайнеры в целом, их холлы, их бассейны, их отдельные каюты. Другая газета цитировала древневавилонское сказание о Гильгамеше:
      Шесть дней, шесть ночей бродят ветер и воды,
      Ураган владеет землею.
      При начале седьмого дня ураган спадает...
      Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился.
      Я на море взглянул: голос не слышен,
      Все человечество стало грязью,
      Выше кровель легло болото!
      "Все это снова повторится на нашей несчастной планете! уверенно обещала газета. - И выживут лишь современные Нои, которые заблаговременно обеспечат себе места на кораблях, способных противостоять любым бурям и любым случайностям".
      После этого, конечно же, шла реклама. Рыболовецкая компания "Пацифик фиш корпорейшн" сообщала, что на десятках принадлежащих ей плавучих рыбоконсервных фабрик срочно снимается излишнее оборудование и создаются комфортабельные каюты с надежной противорадиационной защитой.
      "Вы не умрете с голоду на этих лайнерах, - обещала компания, - даже если вам придется плавать до конца жизни. У вас всегда будет к столу свежая рыба и многочисленные, разнообразные блюда из водорослей". "
      Встречались в заокеанских газетах и попытки обстоятельно, опираясь на исторический материал, исследовать возможный характер приближающейся катастрофы. Наиболее серьезные из этих работ перепечатывались прессой социалистических стран.
      Было отмечено, что все сведения о всемирном потопе, сохранившиеся в священных книгах и преданиях самых различных народов, определяют время потопа примерно одинаково; 14-15 тысяч лет до наших дней. Совершенно очевидным было совпадение времени этого потопа со временем предыдущего прохождения болида возле Земли. Аналогичные рассказы о потопе были обнаружены и в древних халдейских легендах, и в священных книгах американского народа майя, и в преданиях индейских племен всей Латинской Америки. Существовал миф о потопе и у древних греков:
      "Все нечестивей становились люди, и решил великий тучегонитель Зевс уничтожить весь людской род. Он решил послать на землю такой сильный ливень, чтобы все было затоплено. Зевс запретил дуть всем ветрам, лишь влажный южный ветер Нот гнал по небу темные дождевые тучи. Ливень хлынул на землю. Вода в морях и реках поднималась все выше и выше, заливая все вокруг. Скрылись под водой города со своими стенами, домами и храмами, не видно было уже и башен, которые высоко поднимались на городских стенах. Постепенно вода покрывала все: и поросшие лесом холмы, и высокие горы. Одиноко поднималась средь волн вершина двуглавого Парнаса. Там, где раньше крестьянин возделывал свою ниву и где зеленели богатые cпелыми гроздьями виноградники, теперь плавали рыбы, а в лесах, покрытых водой, резвились стада дельфинов.
      Так погиб род людской медного века".
      В китайских преданиях тоже сохранились сведения о всемирной катастрофе. Только там не было никаких упоминаний о потопе. Даже наоборот - там говорилось о том, как море неожиданно далеко ушло от берега.
      Причин всемирного потопа до сих пор никто не знал. И не искали их. И даже больше того - в последнее столетие люди вообще не верили в то, что этот потоп когда-либо был. Десятки тысяч книг и статей утверждали, что сведения о всемирном потопе - это вымыслы древних, напуганных обычными для Земли стихийными бедствиями.
      Теперь становилось ясно, что сведения о потопе - не вымысел. Теперь по-новому выглядели предания о гибели так и не найденной до сих пор Атлантиды. Все исторические данные говорили о том, что сильнее всего пострадал от катастрофы американский континент. И это было новым поводом для усиления паники, которую все раздували и раздували заокеанские газеты.
      Выяснилась постепенно и еще одна особенность катастрофы, постигшей Землю в то время. По-видимому, эта катастрофа сопровождалась изменением наклона земной оси и, возможно, даже скорости вращения Земли вокруг своей оси. Если до сих пор добывают на Севере каменный уголь - значит, когда-то здесь были тропические леса. Если до сих пор лежат в центре Европы зализанные льдом валуны - значит, когда-то Европа была намного ближе к Северному полюсу, чем сейчас. Подобные изменения не происходят просто так. Они, видимо, связаны с периодическими катастрофами, которым подвергалась за свою историю Земля.
      И если память человечества зафиксировала лишь одну из таких катастроф, то планета, очевидно, испытала их немало. И неизвестно еще, сколько раз цивилизация отбрасывалась этими катастрофами назад. И неизвестно еще, сколько страшных бедствий может принести человечеству гигантский болид, если сейчас он снова безнаказанно умчмтся в бездну космоса, чтобы через пятнадцать тысяч лет опять вернуться к Земле и либо развеять ее на куски, превратив в новый пояс астероидов, либо вызвать на ней новые бедствия, отбрасывающие человечество назад на тысячелетия. Чем больше читал Федор Веселое сообщений о возможных последствиях предстоящей катастрофы, тем яснее становилось ему, что бороться с ней нужно не плотинами и не сооружением тысяч кораблей, которые решено было срочно построить во 31 всех странах, а чем-то более решительным и сильным. Все ближе и ближе подходил он к мысли о том, что бороться нужно не с последствиями катастрофы, а с ее причиной.
      7.
      Федор выходит из читальни рано. Верхние этажи громадного дома на другой стороне улицы сверкают десятками ослепительных заходящих солнц. И от этого и на улице, и в скверике возле читальни необычно светло.
      Федор идет по аллее скверика, смотрит на женщин с колясками и думает о том, что вот все они уже давно знают о болиде - невозможно о нем не знать! - и о той страшной опасности, которую несет болид им и их детям, но внешне в их поведении ничто не изменилось. Они так же вывозят своих малышей в сквер и так же кормят и купают их, как будто ничего не случилось, как будто никакого болида нет.
      И происходит это не потому, что они не понимают опасности, а просто потому, что они, ничего не могут изменить. Им, может, и хотелось бы кричать, даже выть от страха. Но они понимают, что это бессмысленно. Всем страшно. И никто не кричит, не воет. Им, может, и хотелось бы, схватив своих детей в охапку, бежать с ними куда-то далеко, туда, где не достанет их никакая опасность. Но они не знают, куда бежать. Ведь опасность будет везде - радиация вездесуща. Им, может, хотелось бы забраться в удобную каюту громадного лайнера и переждать там трудное время. Но у нас не продаются эти каюты. Кто займет их - решают у нас не деньги. Уже известно, что лайнеры будут предоставлены прежде всего тем детям прибрежных районов, которых не успеют вывезти внутрь материка. Уже известно, что немало кают на лайнерах займут те, кто по долгу службы будет находиться в прибрежных городах до последнего дня, до последних часов. Те, кто уже не успеет эвакуироваться в глубь материка.
      Поэтому никто и не мечется. Поэтому и живут люди внешне почти так же, как жили раньше. Нет смыела метаться. Нет смысла кричать. Ничто от этого не изменится. Нужно просто выполнять свой долг...
      На одной из скамеек сквера Федор видит старика - седого, сгорбленного, в белой полотняной куртке и в старомодных, с темной оправой, очках. Вокруг старика суетятся и шумят мальчишки. Федор подходит ближе и замечает на коленях у старика альбомы с марками. Методично, медленно, аккуратно старик снимает пинцетом одну марку за другой и кладет их в протянутые мальчишечьи руки.
      Кто-то, дернувшись, нечаянно сбивает у него очки. Старик ловит их на лету, спокойно надевает и как ни в чем не бывало продолжает свое дело.
      Федор останавливается и глядит в альбомы через мальчишечьи головы. Марки всегда были ему интересны. Когда-то, в пионерские годы, он собирал их. Трудно собирал, потому что у матери не было денег, чтобы покупать марки в магазинах. Он так и не набрал в детстве хорошей коллекции - не удалось. Может, потому и тянет к маркам до сих пор? Старик замечает Федора, поднимает к нему глаза, жалко улыбнувшись, говорит:
      - Вот... Собирал всю жизнь... А теперь раздаю. Теперь все теряет свою ценность. А для них еще это пока радость... Эх! - Он слабо машет рукой с пинцетом. - Им нужно сейчас много радости. За десятки лет вперед...
      Он снова наклоняется к альбому и поддевает пинцетом еще одну марку - большую, красивую марку далекого острова Гаити.
      8.
      "Федя, дорогой!
      Ты прости, если я напишу что-нибудь бестолково.
      У меня мысли путаются.
      Я по-прежнему сдаю сессию. Правда, зачем - не знаю. Мне все больше кажется, что все это - зря, что сейчас нужно что-то совсем другое. И вообще, по-моему, люди сейчас делают свое дело просто по инерции. А думают вовсе не о деле. Я же вижу, как спрашивают нас преподаватели. Как будто им все равно, знаем мы предмет или нет.
      По-моему, им эти экзамены кажутся такой же бессмыслицей, как и нам.
      Пятеро ребят из нашей группы вообще ничего не стали сдавать. Помахали нам ручкой, сказали, что в такие дни надо делать что-то главное, и улетели на Балтику строить плотины. И из других групп многие ребята разъехались на стройки. Раньше бы наш декан последние волосы на себе рвал. А сейчас молчит, будто ему безразлично. Может, и на самом деле - безразлично?..
      Наверно, я страшная дура и невероятно глупо, просто бездарно вела себя с тобой. Теперь я все ясней понимаю это. Я думаю о тебе каждый день, каждый час. И ничего не могу с этим сделать. Читаю теорию информации, а где-то внутри у меня все время стучит: "Ты есть! Ты есть!"
      Хочется бросить к черту все учебники и улететь к тебе. Именно не уехать, а улететь! Чтоб быстрее!
      Вчера я заходила к твоей маме. Она волнуется, спрашивает, что теперь будет. Я ее успокаивала, говорила - ваш дом на такой высокой горе, что ему никакое наводнение не страшно. Она очень беспокоится о тебе. "Им-то, - говорит, - больше всех достанется". Ты уж пиши ей почаще. Ей сейчас очень трудно.
      Но вообще-то твоя мама держится молодцом. Особенно по сравнению с другими стариками. Почему-то старики в Пензе паникуют больше всех. Хотя и говорят при этом, что нам, мол, уже все равно. Один такой мечется сейчас в соседней квартире. Еще вчера он кричал во дворе, что ему в его годы уже ничто не страшно. А сегодня утром прибегал к нам за веревками - укладывает вещи. "Куда, - спрашиваю, - собираетесь?" "На Памир, - отвечает. - Там высоко. Никакое наводнение не достанет".
      "Так ведь оттуда эвакуируют! - говорю я ему. - Там ожидаются землетрясения..."
      "Ах, черт!" - Он хлопнул себя по лбу и убежал без веревок. И сейчас, наверно, сидит над атласом, думает, куда бы удрать.
      Почему-то многим кажется, что если удрать из своего дома, то будет безопаснее. По квартирам у нас ходят какие-то сектанты, говорят о конце света и предлагают записываться в секты, чтобы попасть в рай.
      Некоторые девчонки в наших общежитиях вытворяют сейчас такое, о чем раньше и шепотом говорить стыдились. Видно, как сектанты, верят в конец света. А я хочу к тебе! Очень хочу к тебе! Сдам последний экзамен и в тот же день улечу в Москву.
      Твоя глупая Ася".
      9.
      Газеты, газеты... Вся жизнь людей связана сейчас с газетами. Люди покупают в киосуах самые различные издания и ищут в них одно и то же - новые интервью о возможных последствиях катастрофы, новые сообщения о том,как к ней готовиться.
      Почти не замеченными проходят известия о том, как эвакуируется с Луны состав советских и американских космических станций. Люди воспринимают это как должное. Конечно, нужно эвакуировать!.. Как же иначе?.. И только для космонавтов это удар.
      Первый реальный знак того, что после катастрофы выход в космос будет закрыт. Ни с Земли, ни на Землю... И так - на десятки лет... Придется нынешним космонавтам возвращаться к прежним профессиям. А в космос, видно, полетит уже другое поколение...
      Впрочем, некоторые ученые предполагают, что и следующее поколение еще не сможет выйти в космос.
      Люди волнуются везде. Но в странах социалистического лагеря это волнение меньше сказывается на общем ходе жизни. Люди знают, что их жизнь и их благосостояние после катастрофы во многом зависят от них самих, от их труда.
      Громадные бетонные валы начали уже сооружать по побережью и страны Западной Европы и американские капиталистические государства. Но это не остановило паники. Несмотря на бешеные цены, раскуплены все каюты на всех существующих пароходах. Даже на грузовых. Те, кто не успел это сделать, покупают уже каюты на пароходах еще строящихся. Громадный флот, почти равный всему прежнему мировому флоту, будет спущен на воду к ноябрю. А в конце ноября, за неделю.до катастрофы, все суда начнут отходить на безопасное расстояние от своих берегов.
      И однако люди знают, что никакие суда и плотины не спасут их от лучевой болезни, от прорвавшихся через атмосферу радиоактивных частиц. И здесь не помогут ни пластикатовые костюмы, ни герметические контейнеры для воды и пищи. Невидимая смерть все равно найдет дорогу к человеческому телу.
      Для спасения человечества нужно было бы что-то другое...
      ...Наверно, эта мысль возникла одновременно во многих тысячах умов. Она просто не могла возникнуть лишь в одной гениальной голове. Но первым высказало эту мысль на весь мир Советское правительство.
      10.
      В двенадцатом отделе все шло, как обычно. Двенадцатый этаж громадного здания Института космонавтики жил своей привычной, устоявшейся жизнью. На испытательных стендах проходили последнюю проверку приборы, предназначенные для ракет, улетающих на Марс. В лабораториях доводились до предельной точности анализирующие устройства роботов и посадочной ракеты. Радиотехники налаживали и готовили к монтажу на ракетах сложнейшую радио- и телеаппаратуру. В четырех светлых залах математической группы электронные машины в последний раз проверяли расчеты, определяющие путь ракет к Марсу, их движение по орбите вокруг него и путь ведущей ракеты обратно к Земле. Через несколько дней результаты этих расчетов перейдут со столов математиков на перфорированные ленты, станут программой действия электронного мозга ракет.
      Почти каждый день Федор Веселов на несколько часов приезжал сюда из школы космонавтов и вместе со своим дублером Виктором Семеновым работал в маленькой комнате в конце коридора. В эту комнатку приносили копии почти всех анализов и результатов испытаний всех основных приборов. На рабочих столах двух космонавтов скапливались каждый день стопки бумаг, и эти бумаги нужно было просмотреть и с некоторыми из них сходить к испытательным стендам, к лабораторным столам. И еще нужно было посидеть с некоторыми заключениями в макете кабины, который находился в специальном зале, и своей рукой пометить там приборы, прошедшие окончательную проверку. Это была будничная, кропотливая работа. Федор ее не боялся, он давно к ней привык, но в последние дни его не покидало ощущение бессмысленности всего того, что он делает. Видимо, ощущение это возникло не только у него одного. Еще два дня назад Ефим Омулевский, невысокий, коренастый и темноглазый руководитель математической группы, сказал Федору:
      - Через неделю мы кончим все расчеты и начнем программирование. Но, честное слово, старик, я не понимаю, на кой черт все это сейчас нужно!
      Вчера об этом же заговорил дублер Федора - юный, худенький и веснушчатый Виктор Семенов. Он был на пять лет моложе Федора и казался совсем мальчиком по сравнению с ним. Ему просто повезло, юному Виктору. Он не бродил вокруг да около, как Федор. Он шел к космонавтике только по прямой и в школу космонавтов попал еще на институтской скамье. И вот теперь у него в кармане новенький диплом инженера-кибернетика и на груди - значок космонавта. "Вокруг шарика" он летал вслед за Федором. Тренировки ведь для всех одинаковы...
      - Ты уверен, что полет состоится? - спросил вчера Виктор.
      - В конце концов - да.
      - Нет, не в конце концов, а как было намечено...
      - Не уверен.
      - А я просто уверен, что его не будет. И не понимаю, зачем крутится сейчас вся эта катушка...
      - Знаешь, Витька... Мне вообще-то кажется то же самое... Но ведь нам не разрешили свертывать работу... Главный ведь где-то уже говорил об этом...
      - А может, просто инерция?
      - Может, и так... А может - расчет?
      - Какой?
      - Вдруг от болида хотят защищаться?
      - Ракетами?
      - Хотя бы...
      - Но зачем тогда мы?
      - А вот мы как раз можем быть по инерции...
      - Любопытно, дружище, - задумчиво произнес Виктор. Очень любопытно...
      ...И вот сегодня - обращение правительства. Космонавты так и не слыхали, когда его начали передавать. В их комнате, как и обычно, было выключено радио: оно мешало работать. Но позвонил Омулевский.
      - Включите радио! - крикнул он в трубку.
      - Зачем? - спросил Федор.
      Но в трубке уже раздавались короткие гудки.
      Федор поднял руку, повернул регулятор.
      - ...учитывая все эти обстоятельства, - ворвался в комнату тревожный голос диктора, - Советское правительство обращается к правительствам всех ядерных держав мира с предложением взорвать болид на дальних подступах к Земле с помощью ядерных зарядов.
      В динамике тихо, еле слышно прошелестела бумага. Видно, где-то там, на студии, диктор переворачивал страницу текста.
      - Советское правительство считает, - продолжал далее диктор, - что ядерные державы совместными усилиями могут подготовить и совершить мощный концентрированный удар по болиду новейшими глобальными ракетами с ядерными боеголовками. В результате этого удара болид, угрожающий нашей планете, будет развеян в пыль. Всемирная катастрофа, таким образом, будет предотвращена, если великие державы смогут быстро договориться об эффективных совместных действиях.
      - Разумеется, - читал далее диктор, - уничтожение гигантского болида приведет к засорению околоземного пространства метеоритами и радиоактивными частицами. Это в свою очередь затруднит и задержит организацию космических полетов человека. Однако это зло - наименьшее. Всемирная катастрофа могла бы отбросить * цивилизацию на тысячелетия назад, и ни о каких космических полетах тогда вообще не было бы речи...
      - Все гениальное - просто, - задумчиво сказал Виктор. Оно как бы носится в воздухе. Надо только уметь его поймать и высказать...
      11.
      Вечерний выпуск газеты лежал на коленях. Мягкий свет торшера падал на газету, на низкое зеленое кресло и подчеркивал уютный полумрак всей комнаты и как бы говорил о том, что ничего, собственно, в мире не изменилось, что все по-прежнему спокойно.
      И только газета в этом мягком, уютном свете была как тревожный вой сирены.
      Федор медленно перечитывал заявление правительства и чувствовал, что какая-то упрямая, назойливая мысль пробивается и никак не может пробиться из глубин мозга. Она была смутной, расплывчатой, эта мысль. Но она беспокоила, не давала сосредоточиться.
      Он отложил газету, встал, подошел к окну. Раскалившийся за день город отдавал тепло. Оно чувствовалось даже здесь, на пятнадцатом этаже. Оно шло снизу вверх, как идет тепло от костра. Море огней мерцало и билось о стены дома. Море огней уходило во все стороны и где-то в страшной дали придавливалось тяжелым черным небом. Москва!.. Как это огромно и, по существу, теперь беспредельно для человеческого глаза!.. Где она начинается? Где кончается?.. Уже не стукнешь но.гой в землю и не скажешь; "Вот здесь!" Федор протянул руку, повернул регулятор приемника. Может, что-нибудь новое в мире?.. Опять легкая музыка! Почему-то в последние дни все время передают легкую музыку. Наверно, чтобы не настраивать людей на тревожный лад. И так хватает... А когда-то Рая возмущалась тем, что легкой музыки передают мало. Она не любила ни опер, ни симфоний...
      Где она сейчас, Рая? Что делает? О чем думает?
      Когда они поссорились, Федора так скрутило, что он даже стал писать стихи. Никогда до этого не писал стихов, а тут вдруг... До сих пор что-то помнится. Они казались ему тогда горькими и мудрыми, эти строчки:
      Не надейтесь,
      Что с первой любовью своей
      Вам удастся легко распроститься!
      Много пасмурных дней,
      Много долгих ночей
      Она будет вас мучить, вам сниться.
      Не надейтесь,
      Что память сотрет ее след.
      Она будет наказывать вас много лет.
      Боль ее
      Умерит лишь усталость.
      След ее
      Стирает только старость.
      Федор помнит, что, когда писал эти стихи, все думал; вот их напечатают, Рая прочтет и поймет, какую страшную ошибку она совершила.
      Но их не напечатали. Собственно, он их никуда и не посылал. Он ведь не поэт!..
      И Рая все равно не поймет... И если даже встретишь ее сейчас на улице - чужой человек... Пять минут вежливого разговора - и в разные стороны. Как будто существуют две Раи та, прежняя, все еще чем-то дорогая, и нынешняя - просто давняя знакомая... Не больше...
      И память, если говорить честно, все-таки многое стирает. Слишком многое... Никуда от этого не денешься.
      И даже боль утихает не только от старости. Чепуха все это!
      Никто ему сейчас не нужен, кроме Аси. И только жаль годы, которые прошли без нее. Годы, развеянные чужими теперь руками, чужими теперь губами...
      Если будет у него сын - пусть лучше женится сразу же, на первой девушке, которую полюбит. И тогда всю жизнь с ним будет молодость. Всю жизнь! И тогда не будет ставших чужими, а когда-то родных губ и рук. Они многое уносят с собой. Слишком многое... Они уносят молодость...
      Ася уже скоро приедет. Буквально вот-вот. Федор теперь каждый день ждет, что зазвонит телефон и она скажет:
      - А я сейчас вылетаю.
      И он будет мчаться на машине через весь город и все равно может не успеть, потому что самолет наверняка придет быстрее, чем удастся пересечь гигантскую столицу из конца в конец. Как это будет? Как они встретятся? Впрочем, что об этом думать? Главное уже вроде ясно...
      А мысль - та самая, туманная - все копошится где-то в глубине мозга и куда-то пробивается, как будет, наверно, пробиваться этот проклятый болид через пояс астероидов.
      А как, кстати, он пройдет через астероиды? Какие удары он получит от этих летающих каменных гор? Астрономы почему-то молчат об этом... Может, потому, что еще не все астероиды открыты? Ведь чуть ли не каждый год открывают новые... Как новый крупный телескоп - так прежде всего новый астероид... Даже в нынешнем году один открыли... Какая-то любительница поэзии... Поэтому, видно, он и назван астероидом Есенина... Этакий малозаметный камешек.