ИСАЙ ДАВЫДОВ
      ОН ЛЮБИЛ ВАС
      Фантастическая повесть
      Сейчас его знает вся Земля. Во всех столицах мира ему ставят памятники. Во всех домах висят его портреты.
      О нем пишут сейчас стихи и песни, романы и киносценарии.
      И чем дальше - тем их будет больше. Потому что человечество никогда не забудет того, что сделал простой парень из Пензы.
      А еще совсем недавно его знали очень немногие. Только родные и друзья. И еще соседи по дому. Его толкали в троллейбусах и крыли матом, когда он без очереди хотел поймать такси, О нем когда-то даже напечатали фельетон в аэропортовской многотиражке. Фельетонист ругал его за "воздушный анархизм" и под конец восклицал: "Куда же могут завести нашего героя подобные принципы? Далеко могут завести. И - не туда!" "Воздушным анархизмом" фельетонист называл самовольную посадку в стороне от маршрута, которую сделал Федор во время одного из рейсов.
      Он вез тогда пассажиров в районный центр. И среди них были двое, из-за которых он сделал посадку: очень красивая девушка и немолодая женщина - ее мать.
      Они летели в глухую деревню хоронить деда. Федор узнал об этом случайно - перед рейсом разговорился с ними в буфете за столиком. Он знал эту деревню. От районного аэродрома до нее было пятнадцать километров лесом. И автобусы там не ходили. И грязь наверняка была на этой дороге непролазная, потому что целую неделю перед этим лили дожди. А девушка и ее мать летели в туфельках... То ли не было у них сапог, то ли просто не сообразили - все-таки горе...
      Федор представил себе, как будут они пробираться по лесной дороге эти пятнадцать километров, и решил посадить самолет прямо возле деревни - на выгоне. Он знал и этот выгон. Однажды он уже сажал на него самолет - возил в деревню хирурга из областного центра.
      И, конечно, Федор не спросил разрешения на эту посадку. Он твердо знал: не разрешат. А нарушить запрет - еще хуже будет. Лучше уж так... Федор понимал, на что шел. Но ему очень понравилась девушка. И было очень жалко ее и ее мать.
      Когда он посадил самолет на выгоне возле деревни, девушка поцеловала его на прощанье.
      ...Потом она часто целовала его. И поэтому он был счастлив даже в тот не очень-то веселый месяц, на который его отстранили от полетов. Но оказалось, что это все-таки не та девушка. Видимо, даже целуясь с ним, она думала о том, как бы повыгоднее распорядиться своей красотой. Она вскоре поссорилась с Федором и вышла замуж за солидного человека, занимавшего в городе солидный пост и получавшего солидную зарплату.
      Теперь она, наверно, горько жалеет об этом. Впрочем, может, и не жалеет. У таких ведь часто все человеческое - наоборот.
      А Федор тогда с горя уехал из Пензы. И ему было очень трудно попасть в училище, потому что характеристика из-за этой самовольной посадки у него была не ахти...
      Он и сам потом долго удивлялся, как его в конце концов все-таки приняли с такой характеристикой.
      В последний раз он приезжал в Пензу около двух лет назад, приезжал к матери...
      1.
      Удивительно! Как-то даже не верится, что одно из двух самых красивых мест в городе - это собственный двор. Тот двор, в котором бегал мальчишкой, гонял в футбол и хоккей, с кем-то дрался, плакал, когда били...
      И почему-то тогда никакой красоты не замечал. А вот сейчас, когда приехал в отпуск...
      Самое красивое место в городе, наверно, все-таки в парке, возле планетария, над обрывом. Стоишь там, смотришь по сторонам, и где-то глубоко внизу - маленькие, как на макете, двухэтажные домики. А вдалеке - кажется, бесконечный Заводской район. И всегда он почему-то в дымке - утром ли, к вечеру ли...
      А когда темнеет - там разливается море огней. Оно начинается где-то внизу, у твоих ног, и уходит вдаль, и кажется нет ему ни конца, ни краю. Смотришь на это море огней и думаешь: какая она все-таки громадная, Пенза! А ведь это только часть. Только четверть города видна с этого обрыва.
      А второй такой обрыв - в своем дворе. Прямо вышел из подъезда - и вот он, в двух шагах. И под этим обрывом - утопающие в зелени кварталы, и среди них окруженный громадными тополями областной архив. А когда-то - церковь. Снизу здание кажется высоким и величественным. А со двора - будто игрушечное.
      Еще дальше - Сура, и на ней остров Пески. Целая деревня запросто разместилась бы на этом острове. Да там и жило раньше народу не меньше, чем в солидном селе. Правда, оттуда уже давно переселяют людей. И переделывают крепкие дома в раздевалки, в павильоны. Огромным пляжем становится этот остров летом. А зимой - центром громадного катка.
      А за Сурой - опять Пенза, бесконечные кварталы которой уходят вдаль, к темным лесам на горизонте. И на фоне этих лесов громадный белый обелиск, памятник пензякам, погибшим на фронтах Отечественной войны. И во все стороны от этого обелиска вечером - тоже бескрайнее море огней. И можно выйти из подъезда, и стоять здесь долго, и смотреть, как бегут через мост автобусы на Пески, и как идут поезда за Сурой, и думрть о том, что вот жил рядом с этой красотой много лет и не ценил ее, а теперь видишь ее все реже и реже, и вообще неизвестно, увидишь ли ее после этого отпуска еще хоть раз.
      Конечно, нужно думать, что увидишь. Конечно, нужно верить в то, что все будет прекрасно и удивительно. Иначе и лететь нельзя...
      Да если уж на то пошло - ничего ведь пока не случалось с нашими космонавтами. Никто не погиб. Никто не заболел. Почему же именно с ним, Федором Веселовым, должно что-то случиться? Ничего не случится, конечно!
      Правда, никто еще и не летал так далеко. До Луны добрались, а на Марс только автоматические станции посылали.
      Федор Веселов первым полетит к Марсу и увидит его не издалека - вблизи.
      Но не Федор, а кто-то другой первым из землян выйдет на почву Марса. Федору это не достанется, Но готовить этот выход будет Федор. Семь лет назад точно так же готовили выход людей на Луну. Космонавт не сел на Луну сам. Он только посадил на Луну вторую ракету, выпустил из нее роботов и принял их телепередачи. И потом улетел, оставив роботов и вторую ракету в кратере Ахо.
      Их теперь нашли, этих роботов. Их не успели еще переправить на Землю, но скоро уже переправят и выставят в Московском музее космоса. А когда-нибудь в этом музее выставят и тех роботов, которых выпустит на Марс Федор... Если, конечно, ничто не помешает... Собственно, помешать, кажется, может только одно. Эта неизвестная десятая планета. Или как там ее?.. До сих пор ведь не разобрались еще, что это такое. До сих пор спорят...
      А пора бы уж разобраться!.. Очень нужно разобраться!
      Несколько месяцев назад на Кавказе проводились первые испытания "сверхлокатора", сконструированного группой Шувалова. Этот сверхмощный локатор впервые послал с Земли радиоволны за пределы Солнечной системы.
      И когда эти волны, вернувшись к локатору, отразились на его экране, было обнаружено новое небесное тело. Оно находилось так далеко за орбитой Плутона, что уже не отражало солнечных лучей и потому было невидимо.
      Первое предположение было, что это неизвестная планета. Еще одна планета. Совсем маленькая - вдвое меньше Земли.
      Локатор Шувалова после первого испытания не работал больше двух месяцев. Устраняли неполадки. Накапливали энергию. Невероятно много свободной энергии надо для этих испытаний. А энергии все еще не хватает... И особенно в этом районе. Ее приходится собирать понемногу, собирать долго, упорно...
      Пока готовили к новому испытанию локатор, пока заряжали гигантские аккумуляторы, было высчитано, что неизвестное тело не может быть десятой планетой. Оно не оказывало на орбиту Плутона никакого влияния. А если бы оно было планетой, оно должно было бы искажать эту орбиту. Некоторые ученые говорили даже, что сверхлокатор ошибся, что никакого неизвестного тела вообще нет. Могли ведь быть какие-то еще не замеченные неисправности в совершенно новом аппарате...
      Однако второе испытание локатора вновь обнаружило это неизвестное тело. Причем на этот раз оно оказалось намного ближе к орбите Плутона. Оно явно двигалось к Солнцу, это тело. Споры разгорелись с новой силой. Но все они шли на закрытых совещаниях. В печать не попадало ничего, потому что само создание сверхлокатора Шувалова пока еще считалось государственной тайной.
      Для вычисления орбиты неизвестного тела нужна была "третья точка" - еще одна точка этой орбиты. А получить ее все не удавалось, потому что сверхлокатор после второго испытания надолго вышел из строя. Некоторые узлы его оказались ненадежными, не выдерживали, долго больших напряжений. И хотя путь устранения неполадок был ясен, времени на это требовалось немало.
      "Третью точку" орбиты неизвестного тела ждали многие. И вместе со всеми ее ждали советские космонавты, которые знали и о локаторе Шувалова и о спорах, вызванных его открытием, В среде космонавтов даже родилось свое объяснение открытия; может, это какая-нибудь далекая цивилизация переселяется вместе со своей планетой в нашу Солнечную систему?
      Эта версия была высказана, на одном из совещаний, Однако ученые не приняли ее всерьез.
      - Начитались научной фантастики! - с улыбкой сказал один из них.
      Но сами ученые ничего пока не могли объяснить. Нужны были исследования, а локатор Шувалова еще не был готов к ним, несмотря на отчаянные усилия его создателей.
      Приходилось ждать. Ждать, пока снова заработает сверхлокатор. Или пока тело это не подойдет настолько близко к орбите Плутона, что начнет отражать солнечные лучи и, следовательно, улавливаться земными телескопами.
      Разговоры о "десятой планете" поутихли. Большинство не ждало от нее никаких неприятностей. Нескольких ученых, которые предположили, что тело это может вызвать космическую катастрофу, ктото публично назвал паникерами. Потому что вероятность столкновения в космосе настолько мала, что ее можно считать равной нулю...
      Да и что, собственно, могли изменить опасения этих ученых? Ни характера этой возможной катастрофы, ни даже времени ее они не могли определить. А значит, и готовиться к защите от нее было невозможно. Зачем же думать о ней раньше времени?
      Люди почему-то не любят думать об опасностях, которые, вероятнее всего, минуют их... У людей обычно слишком много опасностей и трудностей реальных, которые не минуют... И приходится думать прежде всего о них. Только космонавты не забывали об этой "десятой планете", или "планете икс", как назвал ее один из них. Только космонавты продолжали о ней говорить. Потому что для космонавтов всякое неисследованное небесное тело - это опасность вполне реальная...
      Однако от этих разговоров ничто не менялось. Все в жизни космонавтов шло так же, как шло и раньше. И полеты те же готовились, и программа их не менялась.
      Ибо не было пока что оснований для изменения программы полетов.
      Однако думать об этом - думали. И Федор Веселов, может быть, думал об этом больше других. Потому что лететь он должен был раньше. Его полет был теперь первым на очереди...
      ...Далеко за Сурой раздается глухой сигнал электровоза. И Федор видит маленький отсюда, совсем игрушечный поезд. Он торопливо бежит к мосту, этот поезд, перемахивает по нему реку и исчезает где-то за корпусами "Пензмаша".
      Вот и прошел первый вечер в родном городе. Пора домой.
      Весь следующий день Федор бродит по Пензе. Что еще и делать в отпуске, как не бродить по родному городу?
      Федор медленно идет по бульвару на Пушкинской. Когда-то здесь было грязно. Чуть ли не самой грязной улицей в центре города была Пушкинская. Сейчас она залита асфальтом! По сторонам ее стоят стройные белые двенадцатиэтажные корпуса с громадными витринами магазинов. - "Турист", "Редкие книги", "Малыш", "Сдоба", - читает Федор вывески над витринами. "Зайду в конце дня в "Редкие книги", - решает он. - А то сейчас накупишь - таскайся потом с ними..."
      Федор останавливается на углу - перед ним во всей красе, от цоколя до вершины, поднимается тридцатиэтажный небоскреб Института электроники - самого крупного в стране института этого профиля.
      Он не зря появился в Пензе, этот красавец-небоскреб, в котором работают лучшие советские специалисты. Здесь, на родине Федора, еще в те годы, когда он бегал в школу с октябрятским значком, была создана прочная промышленная и научная база советской электроники. Здесь были сконструированы и построены знаменитые электронные машины, которые давно уже признаны лучшими в мире массовыми вычислительными машинами для промышленности. Когда-то их выпускали и считали единицами. Теперь их выпускают тысячами. Трудно теперь найти на Земле индустриальный город, в котором не работали бы пензенские машины, компактные, умные, безотказные.
      И другие вычислительные машины из года в год создавались в Пензе - уникальные машины, которые немало изменили в экономике страны. Их было много, этих машин, и они были разные. Федор знает, что прочные нити связывают этот сверкающий стеклами светлый тридцатиэтажный небоскреб с Институтом космонавтики под Москвой, где готовится сейчас полет на Марс. Его полет... Федор сворачивает на Красную и идет по ней вверх, туда, к Нагорной, где жила когда-то Рая... Здесь еще немало старых одноэтажных домов. Долго они живут. Трудно они уступают дорогу новому. Но и среди них, в глубине каждого квартала, уже светлеют высокие белые здания с веселыми балкончиками, плоскими крышами и громадными витринами магазинов, как на Пушкинской. А Раин двухэтажный дом еще стоит. И, может, попрежнему здесь живут ее родители. И, может, попрежнему она приходит сюда. Или приезжает, если живет не в Пензе. Федор не знает, где она. Давно уже не знает. И никогда не спрашивает об этом. И никто ему об этом не говорит.
      Ведь вроде и хорошего-то было с ней немного. Больше огорчений, чем счастья. А помнится. Все хорошо помнится. Наверно, потому, что первое, настоящее...
      На углу Нагорной и Красной, наискосок от Раиного дома, небольшая двойная платформа. Возле нее очередь - восемь человек. И рядом - невысокая металлическая ферма, к которой подвешены тросы и провода. Они тянутся к другим металлическим фермам, все более и более высоким, уходящим вдаль, к Западной Поляне.
      "Фуникулер, - догадывается Федор. - Наконец-то построили!.."
      Полтора года назад, когда Федор в последний раз был дома, фуникулера в городе еще не было. О нем только говорили.
      Федор подходит к платформе, становится в очередь. Надо, конечно, прокатиться на фуникулере, раз уж его построили в твоем родном городе. Заодно и к Косте можно зайти, расспросить, что нового у аэропортовских ребят.
      Между платформами вкатывается кабинка. Четыре человека выходят из нее с одной стороны, и четыре садятся с другой. Такая же кабинка, как в Московском парке культуры, на колесе обозрений. Только там старинные - тяжелые, железные. Никак не решатся заменить... А тут легкие, из голубого капролита.
      Кабинка трогается и, медленно уменьшаясь, уходит вдаль.
      К Федору подходят двое мальчишек в весенней, зеленоватой, школьной форме, со школьными полиэтиленовыми сумками на боку. Наверно, с уроков удрали, чтобы покататься.
      - Вы последний? - спрашивает Федора один из мальчишек веснушчатый, в сдвинутом на затылок берете.
      - Я.
      - Мы за вами.
      За мальчишками становится девушка с папкой. Невысокая, полненькая, с какими-то очень прозрачными и удивленными серыми глазами. Федор на секунду встречается с ней взглядом и потом растерянно смотрит по сторонам и все еще видит всюду ее глаза - прозрачные и удивленные. "Красивые глаза! - вдруг понимает он. - Чертовски красивые глаза!"
      - Сколько минут идет кабина до Западной Поляны? - спрашивает Федор девушку. - Вы не знаете?
      - А вы что - впервые на фуникулере? - спрашивает она в ответ.
      "Какой голос! - восхищенно думает Федор. - Прямо звенит весь!"
      - Впервые, - отвечает он.
      - Восемь минут, дяденька! - говорит веснушчатый мальчишка. - Мы проверяли по часам.
      - Спасибо, ребятки.
      Федор улыбается мальчишкам и снова спрашивает девушку:
      - А в каком месте там платформа, на Западной?
      - В конце улицы Попова, - опять бойко отвечает тот же мальчишка. - Возле "Радиотоваров".
      Девушка молча улыбается и слегка прикусывает губу.
      - Ну, ты, брат, прямо все знаешь, - говорит Федор мальчишке.
      - А мы здесь часто катаемся, - отвечает его товарищ, более высокий и темноглазый. - Нам на мороженое дают деньги, а мы сюда ходим.
      Веснушчатый сердито дергает его за рукав. Видимо, темноволосый сказал то, о чем говорить не следовало.
      Подходит кабина. Она увозит всех, кто стоял впереди. Федор оказывается первым у невысокой алюминиевой вертушки.
      Следующая кабина подходит через минуту.
      Федор бросает в щель вертушки монету, выходит на край платформы и садится в переднюю часть кабины. Мальчишки устраиваются вместе в задней. Девушка с красивыми серыми глазами садится рядом с Федором.
      Закрыв дверь, она поворачивает голову назад и спрашивает:
      - Ребята, у вас все в порядке?
      - Поехали, тетенька! - отзывается веснушчатый.
      - Дверь заперли?
      - Конечно!
      - Ну, поехали!
      Девушка нажимает ногой педаль. Кабина плавно трогается, заворачивает налево и с легким треском скользит над домами, над улицами. Федор - летчик. На каких только современных самолетах он не летал! Мало, наверно, таких. Федор - космонавт. Он уже летал вокруг Земли на ракете и сажал в Кара-Кумах вторую, управляемую ракету. Ту, в которой роботы. Это была тренировка. Обычная теперь уж тренировка для космонавтов. Как и о всякой тренировке, о ней ничего не писали в газетах, и имя Федора осталось таким же неизвестным, каким оно было раньше.
      И несмотря на то, что Федор был в космосе, он испытывает сейчас какое-то почти детское удовольствие от того, что медленно плывет над давно знакомыми кварталами к громадному жилому массиву на Западной Поляне.
      Западная Поляна - самое высокое место в Пензе. Одна только улица - узкая и крутая Лермонтовская - связывает ее со всем остальным городом. Как ни пляши, а бурного движения на Лермонтовской не устроишь - начинаются аварии. Слишком круто. Слишком узко. Особенно зимой, в гололед. Поэтому сообщение с Западной Поляной всегда было проблемой. Когда-то были очереди на остановках автобусов и маршрутных такси. Когда-то многие сотни людей шли после работы на Западную пешком - в гору, через лес.
      Теперь вот построили фуникулер из самого центра города. Только решает ли это проблему?
      - Сколько всего кабинок в фуникулере, вы не знаете? спрашивает Федор свою сероглазую соседку.
      Он спрашивает тихо: боится, что услышат и снова ответят мальчишки.
      - Шестнадцать, - говорит девушка.
      "Восемнадцать минут на полный оборот, - считает в уме Федор. - По восемь человек в оба конца... Солидно выходит около пятисот человек в час..."
      - И большие очереди бывают на фуникулер? - снова спрашивает Федор.
      - Когда как... Обычно - быстро. Вы же видели... Иначе бы не пользовались; всем дорого время. А вы, видимо, приезжий? Откуда?
      - Как сказать... - Федор пожимает плечами. - Вообще-то я пензяк... Но живу в Москве. В отпуск вот приехал... К маме.
      - А я вообще москвичка, - говорит девушка. - живу вот в Пензе.
      - Как же это у вас получилось?
      - Папин институт перевели. Мы и переехали.
      - Учитесь?
      - В политехническом.
      - Кем будете?
      - Специализируюсь на электронике... А вы, вероятно, тоже инженер?
      - Нет. Летчик.
      - Гражданский?
      Девушка окидывает быстрым взглядом светлый костюм Федора.
      - Был когда-то гражданским. Теперь военный.
      Впереди уже видны две платформы для кабинки. На одной из платформ ждут люди,
      - Ну вот и приехали, - говорит девушка. - Вы, наверно, обратно поедете?
      - Нет. Я поброжу тут. А потом зайду к другу.
      Федор выходит на левую платформу и держит дверь, пока не выйдет девушка.
      Мальчишки выскакивают сзади и, размахивая сумками, бегут прямо на правую платформу.
      - Ну, мне на Ленинградскую, - говорит девушка и поворачивает направо. - Всего хорошего.
      - Мне вообще-то тоже надо бы на Ленинградскую. - Федор глядит в ее прозрачные серые глаза и улыбается. - Мой друг живет там.
      Федор спокойно глядит в ее глаза. Костя Ибрагимов на самом деле живет на Ленинградской. Но, даже если бы он там не жил, Федор все равно сказал бы, что он там живет.
      - Тогда идемте.
      Федор идет рядом с девушкой по широкой и какой-то удивительно светлой улице. Наверно, светлой от майского солнца и от белых, вольно стоящих зданий по сторонам.
      Над головой шелестят листьями тополя. Совсем еще молоденькие тополя, которые, видимо, и высажены здесь года три-четыре назад, не больше.
      - А вы что, живете на Ленинградской? - спрашивает Федор.
      - Нет. Там живет моя подруга. Я иду к ней заниматься. У нас ведь сейчас зачеты.
      - А где вы живете?
      - На Кировской. Возле детской поликлиники.
      - Ну, мы почти соседи! Я живу над хозяйственным магазином... Вверху, знаете?
      - Вы там живете или ваша мама?
      Девушка улыбается. Одна темная, густая бровь у нее поднимается выше другой, и от этого все лицо становится немного лукавым и еще более милым.
      - Разумеется, мама...
      Федор улыбается ей в ответ и все глядит, глядит на нее. Удивительное у нее лицо! Умное, доброе, очень серьезное и в то же время по-девичьи лукавое. Очень трудно отвести взгляд от такого лица.
      - В вашем доме живет моя подруга, - говорит девушка.
      - Может, я ее знаю?
      - Лена Новицкая. В восьмой квартире.
      - Я знаю Катю Новицкую. Мы с ней учились в одном классе... Помню - у нее была сестренка...
      - Вот это и есть Лена.
      Девушка останавливается возле подъезда.
      - Ну вот я и пришла. Всего хорошего.
      Федор глядит на дом, на подъезд. Здесь очень много одинаковых домов... Стиль той эпохи, когда их строили, как бараки, и считали, что иметь свое лицо - это слишком дорого для дома... И еще Федор был невнимателен, когда шел сюда... Но все-таки это дом Кости. И его подъезд.
      - Мой друг живет в этом же подъезде, - говорит Федор. - В третьей квартире.
      - И мне в третью! - говорит девушка.
      - Странно!
      - Почему - странно?
      - Вы, кажется, говорили о подруге...
      - Да.
      - Тогда - до свидания... Я зайду к своему другу завтра.
      Неожиданная и очень грустная догадка мелькает в голове Федора. Ведь Костя живет в этой квартире один. Ведь квартира - однокомнатная. Он уже поворачивается и хочет уйти. Но требовательный, звонкий голос девушки останавливает его:
      - Подождите! Подождите!
      Федор снова поворачивается к ней и ожидающе смотрит в ее прозрачные, такие красивые серые глаза. Он уже догадывается, кто имеет право целовать эти глаза...
      У девушки пылают щеки. Видно, она поняла, что он догадался.
      - Я жду...
      - Как зовут вашего друга?
      - Костя Ибрагимов.
      - Я иду к его жене. Мы вместе учимся... Так что вам незачем откладывать свой визит до завтра.
      - Он женился? А я не знал...
      Улыбка расползается по лицу Федора. Он понимает, что улыбка выдает его. Он хочет согнать ее с лица. Но улыбка, как назло, не уходит.
      - Нам определенно везет на общих знакомых, - улыбаясь, говорит девушка. - В Москве такое бывало редко. А здесь часто... Никак не привыкну.
      - Ну, раз уж у нас столько общих знакомых... - Федор разводит руки. - Нам бы не мешало тоже познакомиться... Федор.
      - Ася. Ну, идемте?
      Она решительно входит в подъезд и нажимает кнопку звонка возле третьей квартиры.
      - А вы уверены, что нам обоим это на самом деле нужно?
      Асины глаза строго и требовательно глядят в лицо Федора. Сейчас, вечером, они кажутся темными и какими-то очень глубокими.
      - Уверен.
      Ася отступает в сторону, и они снова идут по набережной Суры, залитой голубоватым сиянием светильников.
      2.
      - Ведь мы знакомы всего десять дней... - задумчиво говорит Ася.
      - Можно не разобраться в человеке за год, - возражает ей Федор. - И можно до конца узнать его за один день...
      - Ну, для этого нужны исключительные обстоятельства! А у нас их не было.
      - Совсем необязательно, Ася, мягко возражает Федор. - Для этого просто нужно понимать людей...
      - Вот, знаете, Федя... - Ася слешка прикусывает губу. - У многих это часто происходит просто от одиночества... И еще оттого, что просто в этот момент кто-то оказался рядом. Не от потребности именно в этом, в таком вот человеке. А просто оттого, что никого другого в этот момент рядом не было... А потом выясняется, что нужен-то совсем другой человек. И начинаются всякие длучения...
      - Я не мальчик, Ася... Я хорошо знаю, что мне нужно...
      - Я верю в вашу искренность, Федя. Но ведь вы и сами можете ошибиться. Вы сейчас в отпуске, вам скучновато... А со мной вы не скучаете. Вот на это и накручивается. Но ведь умение поговорить - не главное... Потом вы вернетесь к своей работе, в свой круг, и поймете, что это был лишь эпизод. А я не хочу эпизодов.
      - И я не хочу.
      - Вот в это почему-то не верится...
      - Но почему?
      - Ну... - Ася лукаво усмехается. - Одна моя подруга в таких случаях говорит: "Вы случайно не летчик?.. Или, может, моряк?"
      - Асенька! Я не ожидал от вас таких банальностей!
      - Вот видите: уже первое разочарование! А сколько их еще будет!..
      - Ну и что? А вы думаете, я ангел?
      - Нет, не думаю. Да и скучно мне было бы с ангелом!..
      - И мне ведь тоже, Ася!..
      Они смеются, взявшись за руки. И идут по набережной дальше. И смотрят на воду, в которой отражаются вечерние огни.
      - Я уже скоро уеду... - тихо говорит Федор.
      - Знаю.
      - И мне очень трудно будет снова вырваться в Пензу... Может быть, просто невозможно. Целый год. Если не больше...
      - Понимаю: служба.
      - Вы не собираетесь летом в Москву, Ася?
      - А вы настойчивы...
      - Мне ничего больше не остается... И вы мне очень нужны... Я готов сделать все, чтобы вы приехали летом в Москву!
      - Ничего не нужно делать. Я все равно собиралась после экзаменов к тетке. Она живет на Маяковской...
      - Я боюсь верить, Ася! Это так здорово!
      - И я почему-то боюсь вам верить! Смешно, наверно? Почему это люди всегда осторожничают друг с другом?
      - Голос предков! Когда-то это было необходимо.
      - А сейчас, может, уже совсем не нужно...
      - Наверняка не нужно, Ася! Я ведь об этом вам и говорю...
      - Но я не могу иначе! Понимаете? Не могу! Я, может, сама из-за этого мучаюсь! И все равно не могу! Я, наверно, просто так глупо устроена...
      - А вы не мучайтесь, Ася! Я подожду. Я терпеливый...
      На середине Суры встречаются два ярко освещенных речных трамвая. Они приветствуют друг друга старинными вальсами и расходятся в разные стороны, расцвечивая огнями темную густую воду.
      3.
      ...- Почему я пошла на этот факультет? - задумчиво повторяет Ася, - Да просто не могла пойти на другой! Знаете, я свою первую электронную машину собрала еще в школе... В радиокружке. Эта машина решала простейшие интегральные уравнения. И еще я в ней смонтировала магнитофон. Сбоку. Мы там записывали всякие песенки. В собственном исполнении. Однажды директор привел к нам какого-то инспектора... Чтобы похвалиться моей машиной... Подошел к ней и нечаянно включил магнитофон. Ой, что было! Меня чуть из школы не выгнали! Все выговоры навешали, какие только можно. А мама хотела выкинуть весь мой рабочий уголок... Папа не дал. У меня ведь в комнате всегда провода были, радиолампы, триоды всякие... Как у мальчишки... Ламповые приемники я еще в пятом классе собирала... А в седьмом - транзисторы. Не знаю, может, мне вот поэтому с девчонками было скучно... Они все больше о тряпках... С мальчишками интереснее. Я в школе все с мальчишками дружила...
      - А в институте?
      - В институте хоть есть такие же сумасшедшие девчонки, как я... Вы же видели, что у Кости Ибрагимова творится!.. Радиомастерская! А Валька говорит, что, пока они не поженились, у него было чисто, как в девичьей горнице...
      - Да! - Федор широко улыбается. - У него раньше все было прилизано... Аккуратист!
      - Вот и я удивляюсь - как он Вальку терпит?
      - Любит. Когда любишь - не замечаешь...
      - А когда любовь проходит?
      - Тогда, наверно, уже все равно... Тогда никакая аккуратность не спасет...
      По широкой, красивой набережной Суры медленно идут пары. Очень много пар бродит по набережной в этот теплый вечер последний майский вечер...
      4.
      - Я бы тебя проводила, Федя... Мне хочется тебя проводить... Но ведь там будет кто-то еще...
      - Мама будет.
      - Ну вот...
      - Что - "вот"? Познакомлю тебя с мамой.
      - На вокзале?
      - Боже, какой я идиот! Как я не сообразил сразу? Мы сейчас едем ко мне! Прямо сейчас!
      - Что ты! Поздно!
      - Какая чепуха! Мы едем ко мне - и все!.. Вот, кстати, и такси подвернулось...
      - Федя! Неудобно!
      - Ну, вот поехали - посмотришь, удобно или неудобно... На Кировскую, пожалуйста... Вверх...
      - Это Ася, мама... Я тебе говорил о ней...
      - Вот и свиделись... Здравствуйте, Асенька... Проходите, садитесь...
      - Вы уж извините, Анна Григорьевна...Так поздно... Федя меня просто силой затащил...
      - Да какое поздно! Что вы! Самое время чай пить... У меня и чайник как раз вскипел... Вы минуточку посидите - я сейчас чай соберу...
      - Давайте я вам помогу.
      - Что вы, Асенька! Зачем тут помощь? Сидите, беседуйте... Я сейчас...
      - Вот такая у меня и мама...
      - Хорошая. С ней сразу легко...
      - Еще бы!.. А вот в этой комнате я вырос.
      - Маме не обещают отдельную квартиру?
      - Предлагали - она отказалась. "С тоски, - говорит, - там помру... А тут рядом люди." В этой квартире уже одни старушки живут. Да вот я еще среди них.
      - Ну вот все и принесла... И чай заварила. Теперь только на стол накрыть... Это мигом.
      - Да ты не спеши, мам. Не опаздываем ведь...
      - А я и не спешу. Я ведь всегда так.