Глава XXVIII

ГЛАВА ОБ ОХОТЕ НА ЕДИНОРОГОВ

Ни один человек в Эрле не был в это утро занят настолько, чтобы не найти времени сходить к собачьим вольерам и поглазеть на магию, явившуюся в селение из Страны Эльфов, и сравнить троллей с тем, как описывали их все соседи. Жители Эрла долго разглядывали троллей, а тролли долго рассматривали людей, и с обеих сторон нашлось предостаточно поводов для веселья, как часто бывает, когда встречаются умы разного достоинства, одни смеялись над другими, и наоборот. Быстрые прыжки и наглая повадка голых коричневых троллей казались людям не более чудными и достойными насмешек, чем представлялись троллям высокие черные шляпы, смешные камзолы и серьезные лица жителей Эрла.

При виде Ориона, подошедшего к вольерам, жители Эрла сняли свои высокие шляпы, а тролли готовы были посмеяться и над ним, но Лурулу отыскал где-то свой кнут и при помощи этого простого, но действенного орудия легко растолковал своим дерзким сородичам, как им надлежит приветствовать того, в чьих жилах течет волшебная кровь королевского рода, правящего Страной Эльфов.

В полдень жители селения наконец разошлись по домам, громко прославляя магию, что наконец пришла к ним в долину.

В дни, что последовали за возвращением Лурулу, гончие Ориона учились тому, что гоняться за троллем — пустая трата сил, и что рычать на него довольно неразумно, так как вдобавок к легендарной эльфийской скорости каждый из них способен взвиться в воздух выше всякой собаки; кроме того, тролли получили по кнуту, с помощью которого могли отплатить за любое проявление неуважения, что они и проделывали с меткостью, недоступной ни одному человеку Земли, если не считать тех, чьи праотцы на протяжении столетий прибегали к кнуту во время охоты с собаками.

Однажды утром Орион, несмотря на ранний час, поднялся на голубятню и вызвал Лурулу, а тот в свою очередь разбудил троллей и повел их к вольерам. Орион открыл двери и повел всю компанию на восток, через холмы и поля. Гончие бежали плотной группой, а тролли мчались рядом, как колли, табунящие отару овец, и все они направлялись к границе зачарованной земли, чтобы ждать единорогов в том месте, где они выходят из сумерек, желая попастись поздним тихим вечером на нашей земной траве. И когда поля, которые мы знаем, заиграли вечерними красками, охотничий отряд уже приблизился к опалово-голубой границе, что отделяет нашу Землю от Страны Эльфов. Когда земная тьма сгустилась основательно, они сели в засаду и стали поджидать единорогов. У каждой гончей был свой собственный тролль, сидящий рядом, положив правую руку на спину или на загривок пса, успокаивая его и заставляя лежать смирно. В левой руке у каждого тролля был кнут. Эта странная компания была совершенно неподвижна и постепенно растворялась во тьме уходящего вечера.

Земля стала так тиха и темна, как нравилось единорогам, огромные звери бесшумно выступили из сумерек волшебного барьера и успели зайти довольно далеко в поля, которые мы знаем, прежде чем тролли позволили псам шевельнуться. И лишь только Орион отдал сигнал, гончие легко отрезали одну сопящую и фыркающую бестию от ее эльфийского дома и погнали по полям, что принадлежат человеку.

И наступившая ночь укрыла своей вуалью и волшебный галоп гордого зверя, и опьяненных удивительным запахом гончих, и летящие прыжки троллей.

И когда галки на самых высоких башнях замка Эрл увидели над заиндевевшей травой полей багровый край восходящего солнца, Орион вернулся домой с холмов, вернулся со своими гончими и своими троллями, и с собой он нес еще одну голову единорога — такую прекрасную, какую только может пожелать охотник. И гончие, усталые, но гордые, скоро свернулись клубочками в своих вольерах, Орион лег в свою кровать, а тролли, взобравшиеся на полюбившуюся им голубятню; испытали чувство, которого никто из них — кроме, конечно, Лурулу — не испытывал раньше: это были усталость и тяжкий гнет проходящего времени.

Орион проспал весь следующий день, и все его гончие — тоже, и никто из них не задумывался, как им спится и почему; тролли спали беспокойно, хотя все они заснули так быстро, как только смогли, надеясь укрыться от непреодолимой ярости Времени, которое, как они опасались, уже повело против них свою атаку.

Вечером того же дня, пока тролли, гончие и Орион спали, в кузнице Нарла снова собрался парламент Эрла. Двенадцать старейшин, потирая руки и улыбаясь, раскрасневшись от пронзительного северного ветра, несокрушимого здоровья и одолевавших их добрых предчувствий, сразу прошли в дальнюю комнату, наконец-то убедившись, что их владыка, безусловно, волшебник и что теперь в Эрле, несомненно, произойдет что-нибудь великое и значительное, — все они были бесконечно довольны.

— Соплеменники, — сказал Нарл, обращаясь ко всем собравшимся в соответствии с древней традицией, — разве не стало наконец все благополучно с нашей долиной? Взгляните: все, что мы задумывали много лет назад, сбылось, так как наш лорд — настоящий волшебник, как мы и хотели, и волшебные существа стремятся к нему даже из-за границ нашего мира, и все они покорны его воле.

— Это так, — подтвердил Гезик, торговец говядиной. Дряхлым, ничтожным, отрезанным от большого мира был Эрл, уединившийся в своей глубокой долине, и ничем не был отмечен он в истории, но эти двенадцать человек любили его и хотели, чтобы в конце концов имя его прославилось. И вот теперь, слушая кузнеца, они радовались, как дети.

— Какой другой поселок, — вопросил Нарл, — имеет прямое сообщение с зачарованной страной?

Гезик, хоть он и радовался вместе с остальными, все же выбрал во всеобщем веселье паузу и поднялся.

— Множество странных существ, — начал он, — проникло в наше селение с той стороны. Не может ли оказаться так, что человеку все же ближе всего другие люди и больше всего подходит ему тот образ жизни, что установился в полях, которые мы хорошо знаем?

Но От и Трел высмеяли его.

— Магия лучше, — таково было общее мнение, и Гезик замолчал, не осмеливаясь возражать большинству.

Тем временем пьяный мед снова пошел по кругу, и старейшины заговорили о славе Эрла, и вскоре даже Гезик забыл о своих сомнениях и страхе, который их породил.

За разговорами они засиделись далеко за полночь, попивая мед, с благословенной помощью которого старейшины могли без труда заглядывать в грядущие годы настолько далеко, насколько это вообще доступно человеческому зрению, И все же, несмотря на охватившее их веселье, они старались говорить как можно тише, чтобы не услышал их Служитель. Эта радость явилась к ним из земель, что не задумывались о спасении, да и сами они возлагали свои надежды на магию, против которой, как им было прекрасно известно, восставала каждая нота большого колокола, который звонил в селении по вечерам. И, по-прежнему негромко прославляя магию, старейшины наконец расстались и, таясь, разошлись по домам, так как все они опасались проклятья, которым Служитель проклял единорогов, и не знали, не подпадут ли их собственные имена под одно из проклятий, что призывал священнослужитель на головы всех магических тварей.

На следующий день Орион дал своим гончим отдохнуть еще немного, а тролли и жители Эрла занимались тем, что глазели друг на друга. Только через день молодой лорд вооружился мечом и, созвав свору собак и ватагу троллей, снова отправился с ними за дальние холмы к границе из дымчато-белого опала — чтобы сидеть там в засаде, поджидая единорогов.

На этот раз они подошли к границе далеко от места, где охотились за три вечера до того, и тролли наперебой указывали Ориону, куда идти, так как никто лучше них не знал облюбованных единорогами мест. Вновь наступил тихий земной вечер, и в сумерках все стало казаться неясным и расплывчатым, однако охотники так ни разу и не услышали осторожной поступи единорогов и не увидели их смутно белеющих в полутьме тел. Но тролли не ошиблись. Когда Орион уже готов был поддаться отчаянию и отказаться от дальнейшего ожидания, и когда вечер начал казаться ему потерянным полностью и безвозвратно, он вдруг увидел величественного единорога, который гордо стоял на нашей стороне сумеречной границы — там, где за мгновение до этого вовсе ничего не было. И прошло совсем немного времени, прежде чем единорог осторожно двинулся через буйные земные травы, углубившись на несколько ярдов в поля, которые мы знаем.

А за ним появился другой единорог; и он тоже прошел несколько ярдов, после чего оба зверя на протяжении примерно пятнадцати земных минут стояли не шевелясь, если не считать легких движений их настороженных ушей. И все это время тролли сдерживали гончих, заставляя их лежать смирно в тени живой изгороди, и темнота ночи почти скрыла их даже друг от друга, когда единороги наконец отважились еще на несколько шагов. И как только самый крупный из них отошел от границы зачарованной земли на достаточно большое расстояние, тролли спустили собак и сами бросились следом, то и дело испуская насмешливые крики в полной уверенности, что и на этот раз голова зверя достанется Ориону.

Но быстрые маленькие мозги троллей, хоть они и узнали о Земле многое, еще не познакомились с непостоянством луны. Полная темнота была для них неожиданной и новой, так что вскоре они растеряли всех гончих, и отчасти повинен в этом был Орион, который в своем охотничьем азарте не подумал о неудобствах безлунной ночи. Луна должна была взойти лишь ближе к утру, и в темноте он тоже отстал от своры далеко и безнадежно.

Орион быстро собрал троллей, отыскав их по игривым голосам. Все они с готовностью отозвались на зов его рога, но ни одна из гончих не смогла бы оставить сладостный пахучий след волшебного зверя ради всех человеческих труб в мире. Лишь на следующий день усталые псы вернулись домой, так и не догнав своего единорога.

Пока вечером после охоты каждый тролль кормил и чистил своего пса, пока устраивал его на подстилке из свежей соломы, пока расчесывал шерсть и вытаскивал из лап колючки, а из ушей запутавшиеся в волосах репьи, Лурулу сидел в стороне и на протяжении нескольких часов напрягал свой небольшой, но проницательный ум. Он направлял его, словно белый луч солнца, пропущенный через зажигательное стекло, на решение одного вопроса. Вопрос, который Лурулу обдумывал до поздней ночи, был таким: как охотиться на единорогов в темноте при помощи собак? И к полуночи в его удивительной голове созрел один план.

Глава XXIX

ИСКУШЕНИЕ БОЛОТНЫХ ЖИТЕЛЕЙ

Вечером следующего дня возле болот, что лежали дальше самых отдаленных ферм к юго-востоку от Эрла и страшной пустыней тянулись до самого горизонта, переходя даже через сумеречную границу, проникая в Страну Эльфов, можно было видеть странного пешехода, который направлялся в сторону самых гибельных топей, тускло мерцавших в свете уходящего с Земли дня.

И столь черны были одежды и высокая шляпа пешехода, что его фигура, спускающаяся к краю болот по темнеющей зелени полей, была хорошо заметна даже на фоне серых сумерек. Но в этот поздний час возле бесплодных, заброшенных земель не было никого, кто мог бы его увидеть. Близость грозного ночного мрака уже ощущалась в полях, которые мы хорошо знаем, и все коровы были давно загнаны в стойла, а фермеры сидели по домам, греясь у очагов, так что пешеход шагал к болоту в полном одиночестве. Пока он шел неверными заросшими тропами к зарослям камышей и тростника, которым ветер нашептывал не имеющие никакого смысла для человеческого уха песни, в домах начали один за другим зажигаться и мерцать огни. Шел он с серьезностью и решимостью, указывающими на то, что с людьми его могут связывать какие-то важные дела, спина его оставалась неизменно повернута к людским жилищам, да и шагал он туда, куда не забирался еще ни один человек. Путь его лежал вовсе не к затерянной в болотах деревушке и не к дому одинокого отшельника, так как бездонная трясина тянулась до самой Страны Эльфов. Между ним и туманной границей, разделявшей волшебную страну и Землю, не было ни одного человека, но пешеход стремился туда с таким видом, будто идет по делу необычайной важности. Под каждым его шагом ярко-зеленые мхи начинали колыхаться, и трясина, казалось, готова была вот-вот поглотить неосторожного. Длинный посох в его руках легко погружался в скользкий ил, не давая никакой опоры, но пешехода, казалось, заботило только одно — соблюсти мерную торжественность своей походки. Так он и двигался через гибельные топи, шагая с неторопливым достоинством процессии старейшин, открывающих рынок по праздничным дням и благословляющих честную куплю-продажу и всех фермеров за прилавками с товаром и за многочисленными лотками.

Но вот, то поднимаясь ввысь, то опускаясь к самой земле, пронеслась, зацепив край болота, стайка певчих птиц, возвращающихся домой в свои родные гнезда в гуще живых изгородей; и голуби потянулись к сухой земле, чтобы провести ночь в шуршащих ветвях деревьев; пропали многочисленные шумные грачи; и небо сразу опустело.

Все огромное болото всколыхнулось, узнав о появлении пешехода, стоило ему только ступить на яркий моховой ковер, что колышется на поверхности страшных бездонных окон, как по корням мхов и по стеблям камышей-ситников пробежала особая дрожь, распространившаяся под поверхностью воды, подобно тому, как распространяется свет или разносятся звуки печальных песен. И вскоре волна трепетного возбуждения достигла границы магических сумерек, что отделяет Землю от Страны Эльфов, но и здесь она не остановилась, а, потревожив саму границу, проникла за нее, ощущаясь даже в зачарованной земле, так как в том месте, где болота достигают края нашего мира, сумеречный барьер тоньше и изменчивее, чем где бы то ни было.

Когда возмущение трясины достигло самой глубины болот, из своих бездонных омутов и илистых ям выскочили на поверхность блуждающие огоньки и замигали своими фонариками, заманивая путника все дальше в дрожащие мхи. Наступил час вечернего лета уток, и под свистящий шум крылатой неразберихи пешеход послушно шел туда, куда манили его перемигивающиеся огни — все дальше и дальше от края сухой земли, в глубь болот. Иногда, правда, он отворачивался, и тогда блуждающие огоньки некоторое время следовали за ним, вместо того чтобы вести его, что было бы им гораздо привычнее. Так продолжалось до тех пор, пока им не удавалось вновь обогнать пешехода, чтобы снова направлять его медленные шаги. И сторонний наблюдатель, если бы таковой вдруг оказался в столь темный час в таком гибельном месте, вскоре заметил бы в движениях важного пешехода странное сходство с повадками зеленой ржанки, которая в весеннюю пору притворяется раненой, чтобы увести чужака от мшистого берега, где спрятаны в гнезде ее яйца. А может, эта похожесть была лишь кажущейся, и наблюдатель ничего такого не заметил бы. Как бы там ни было, той ночью в пустынных болотах не было никаких наблюдателей.

А пешеход все шел своим странным маршрутом, то шагая прямо по коварным, гибельным мхам, то поворачивая назад, к безопасной и твердой земле, но куда бы он ни направлялся, его не оставляли ни мрачное достоинство, ни неторопливая уверенность шага, и блуждающие огоньки во множестве собирались вокруг. То глубокое, радостное возбуждение, что предупредило болото о появлении незнакомца, все еще продолжало пульсировать в вязком иле среди корней тростника и никак не прекращалось словно эхо какой-то странной мелодии, способной благодаря магии звучать вечно и будить блуждающие огни даже в Стране Эльфов.

Блуждающие огоньки, собравшиеся вокруг этого странного пешехода, удвоили свои усилия и вскоре пришли в настоящее неистовство, видя, как он с легкостью избегает их ловушек, сворачивая в сторону на самом краю глубоких и смертельно опасных ям. Вскоре все болото узнало, что путник все еще жив и продолжает идти вперед как ни в чем не бывало, и тогда из своих невообразимых, таинственных глубин поднялись самые большие и могущественные из блуждающих огней, которые живут только в Стране Эльфов, — поднялись и ринулись к Земле через сумеречную границу. И тогда все болото заволновалось.

Словно маленькие луны, дерзкие и проворные, замерцали перед странным путником жители болот и повели его за собой, направляя его торжественный шаг прямо к гибели. Однако, как и прежне, все кончалось тем, что им приходилось возвращаться по своим собственным следам чтобы начать все сначала. И только потом эти игривые существа сообразили, что, несмотря на высоту шляпы и длину плаща пешехода, мхи легко выдерживают его вес, хотя под тяжестью любого другого человека они давно бы расступились. Тогда их ярость стала еще сильнее, и они подобрались к странному существу почти вплотную, и куда бы оно ни направлялось, они обступали его со всех сторон, смыкаясь все теснее и теснее.

По мере того как неистовство и гнев блуждающих огней возрастали, их ловушки и приманки становились все примитивнее и проще.

Если бы на болотах все же был наблюдатель, то теперь он увидел бы нечто большее, чем просто пешехода, окруженного сонмищами блуждающих огней. Он наверняка заметил бы, что уже не блуждающие огни заманивают путника, а он увлекает их за собой. И в своем нетерпении погубить чужака жители болот не сознавали, что сами подходят все ближе и ближе к твердой земле.

Когда наступил поздний вечер и все вокруг потемнело, кроме зеркальной поверхности воды, они вдруг обнаружили, что стоят посреди обширного пастбища и что ноги их шуршат по грубой траве, а пешеход сидит перед ними, поджав колени к подбородку, и разглядывает их из-под полей своей высокой черной шляпы. Никогда прежде ни одному путнику не удавалось заманить болотные огни на твердую землю. А ведь этой ночью среди них были старейшие и мудрейшие, что пришли со своими луноподобными огнями из самой Страны Эльфов! Переглянувшись с беспокойством и удивлением, все они без сил опустились на траву, так как после мягкой почвы болот грубая трава и жесткая земля подействовали на них с особенной силой. Лишь потом болотный народец начал замечать, что важный путешественник, чьи блестящие пронзительные глаза разглядывали их из груды черной одежды, ухитрился внушить им столько почтения лишь за счет того, что был чуть более коренастым и круглым, чем они; что же касалось роста, то и в нем он превосходил их ненамного.