— Как известно, существуют процессы, которые теоретически возможны, но термодинамическая вероятность которых так ничтожно мала, что эти процессы практически никогда не происходят, — сказал профессор Надель и бросил беглый взгляд на небольшую аудиторию.
      Студенты, большинство которых записывало лекцию, отложили фломастеры, шариковые ручки, карандаши и уселись поудобнее, насколько это вообще возможно на сиденьях лекционного зала, очевидно, специально построенных слишком узкими, чтобы никто не заснул во время лекций. Во всяком случае, студенты приняли самое удобное положение, которое им позволяли скамейки, так как то, что сейчас произойдет, они уже знали: последует пример с кирпичом, который подскакивает вверх, или один из вариантов на эту тему.
      — Предположим, что на столе лежит предмет с массой в один миллиграмм, — продолжил профессор Надель. — Теоретически вполне возможно, что все молекулы этого предмета случайно станут двигаться так, что он подскочит вверх, скажем, на один сантиметр. Необходимая для этого механическая энергия была бы заимствована из теплового запаса этого тела, которое само собой охладилось бы, так что этот процесс не противоречит закону сохранения энергии.
      В этом месте доклад профессора Наделя был прерван приглушенным вскриком ассистента, который сидел на стуле в переднем правом углу лекционного зала. Профессор не обратил на него внимания и сказал:
      — Как же велика вероятность В 2, что тело подскакивает вверх, по сравнению с вероятностью В 1, что оно просто остается лежать на листе.
      Он начал писать уравнения на доске и объяснять их.
      При этом он морщил лоб, его плечи непроизвольно двигались. Невежество студентов, которое вынуждало его доказывать такую тривиальность, или нечто другое, казалось, доставляли ему неприятность.
      Спустя десять минут на доске был результат: В 2: В 1= 10 -10700000000000.
      — Итак, вы видите, насколько неизмеримо больше вероятность, что предмет останется лежать. С момента возникновения нашей Галактики прошло невообразимо много времени, и все же оно поразительно ничтожно в сравнении с тем периодом, в котором мы должны были бы дожидаться момента, когда предмет поднимется в воздух всего лишь на один сантиметр и провисит одну секунду. Таким образом, мы можем с чистой совестью сказать, что такие процессы невозможны.
      Студенты скучали, этот пример им был уже знаком. Профессор исписал уравнениями всю доску и ожидал, когда ассистент ее вытрет.
      Но тот сидел на своем месте и, не шевелясь, словно загипнотизированный, уставился на профессора. Потому что он видел то, чего не могли видеть студенты из-за длинного аудиторного стола: профессор вот уже десять минут парил на высоте двадцати сантиметров от пола и ритмично постукивал одна о другую заиндевевшими ногами…

      Началось все с того, что у меня от печатания на пишущей машинке заныла спина. При этом я сидел на той разновидности мебели, которая называется лежаком и не зря, так как больше предназначена для лежания, чем сидения. К тому же мой стол хоть и очень современен, однако слишком низок для печатания, которое вдобавок я так и не освоил до конца. Отсюда и боль в области лопаток. Поэтому я решил использовать лежак по назначению и вытянулся на нем.
      Я лежал на спине, руки за головой, это приятно — расслабляется спинная мускулатура, и боль быстро проходит. В эти несколько мгновений я был доволен собой и остальным миром, и когда увидел на потолке паутину, то ощутил даже что-то вроде симпатии к восьминогому архитектору этой сети. Причем я вовсе не друг пауков, испытываю к ним совершенно необоснованное отвращение, как, впрочем, большинство людей. Конечно, я знаю, что пауки полезны, и живу с ними в мирном сосуществовании. Они мне ничего не делают, я им тоже ничего, в худшем случае отваживаюсь на то, чтобы от случая к случаю удалить слишком старую и пыльную паутину.
      Но сейчас, лежа на спине, я и не помышлял об этом — было лень. Мне даже не мешали перед праздником пятна на потолке над окном — следы того, что соседи наверху оставили на ночь окна открытыми. С существованием сырых пятен меня мирила мысль о том, как выглядела вся квартира надо мной после той дождливой ночи. Нашему дому почти двести лет, это крепость с полуметровой толщины кирпичными стенами, с потолочными балками из массивных квадратно отесанных стволов, тесно уложенных один рядом с другим. И если сырость проникла в мою комнату, то надо мной должно было быть целое наводнение.
      Спокойное течение моих мыслей было прервано, когда я неожиданно увидел почти над собой черную точку, на которую я уставился уже давно, но до сих пор сознанием не воспринимал. Паук — размером, пожалуй, в полсантиметра — свисал, очевидно, с потолка на нити. Я немного удивился, что он не раскачивался подобно маятнику, хотя оба окна были раскрыты и в комнату часто влетали порывы ветра. Но так как он висел не прямо надо мной, а над ближней к моему лежаку кромкой стола, это перестало меня интересовать, и я стал думать о других вещах.
      Поначалу я намеревался выпрямиться и начать снова терзать пишущую машинку, но скоро я выбросил это из головы, потому что, с тех пор, как однажды ночью даже во сне стучал на машинке, знаю, когда надо прекращать работу. Я тогда работал над рассказом, который не давался и который и сегодня еще остался в черновике. Идея пустить призрак в кибернетическую среду будущего никак не обрастала подходящей художественной плотью. Если уж даже от «Кентервильского привидения» никто не падал в обморок и не поддавался, как полагалось, паническому ужасу, так как нечто похожее было анахронизмом уже в старое время, тогда как же нелеп призрак в мире будущего! В конечном счете любой, даже среднеобразованный, читатель убежден, что не существует ничего сверхъестественного, потустороннего, необъяснимого, наконец. Все это случается в мире примечательного, достижимо в суперсовременных лабораториях или где-либо далеко, на других планетах. Если где-то открывается что-нибудь совершенно новое, то это касается настолько малой части нашей жизненной сферы, что волнует в лучшем случае специалистов.
      Инстинктивно я почувствовал какую-то перемену. В следующую минуту я уже знал, что изменилось: паук теперь висел прямо надо мной. Само по себе это ничего необыкновенного не содержит, но мне не нравится, когда надо мной висят пауки. Как он, собственно, сюда переместился, об этом поначалу я и не думал, хотя это было в некоторой степени странно — ведь каких-то три минуты назад он висел еще совсем в другом месте, а по логике вещей на нити собственного изготовления он йог передвигаться только вниз или вверх.
      Я решил действовать и встал на лежаке. И хотя материя на нем тут же прогнулась подо мной почти на десять сантиметров, я все же мог теперь свободно дотянуться до паука. Я собирался линейкой порвать паутинную нить, но так, чтобы он оказался на линейке и я мог бы его выпустить в другой угол комнаты — у меня уже был опыт в подобных действиях. Но из этого ничего не вышло: между пауком и потолком не было никакой нити!
      Тут я впервые удивился. Но тотчас же мне пришло в голову ближайшее, простейшее решение псевдозагадки: очевидно, паук сидел на нити, которая шла наискосок от потолка к стене, возле которой стоит мой лежак. Это также объясняло, каким же образом он висел сначала над столом, а теперь над моей подушкой. В любом случае это означало бы, что длина этой нити около трех метров. В моем замысле с линейкой это ничего не меняло, разве что жаль было разрушать этот необычный висячий мост. Но, когда я поискал глазами нить, которую собирался отделить от стены, я ничего не обнаружил. Я всмотрелся внимательнее — ничего. Дело становилось постепенно все более мистическим, и я принялся серьезнее исследовать случай, так и не сумев подавить в себе легкое изумление. Я проверял рукой пространство вокруг паука, очертил его во всевозможных направлениях, не встретив нигде даже малейшего сопротивления. Членистоногое не обратило на мои старания ни малейшего внимания, сидело совершенно неподвижно, а точнее — парило в воздухе, в свободном пространстве. И это, выражаясь с осторожностью, совсем не соответствовало тому, чего можно было ждать от паука. Я сошел с лежака, сел на край его и размышлял, не спуская глаз с загадочного существа.
      Сном это определенно не было, в этом я был совершенно уверен. Мне пришло на ум несколько «научных» объяснений феномена, в том числе, что, к примеру, паук наполнен легким газом, что его тело содержит железо и парит в магнитном поле и тому подобная чепуха. В галлюцинацию я не верил, тем не менее я предпринял один тест, о котором где-то прочитал: я слегка надавил указательным пальцем на левое глазное яблоко, точнее, на левое верхнее веко. Так как тотчас же не только изображение комнаты удвоилось, но и силуэт паука, вероятность затемнения сознания отпала. Я подумал при этом, что подобный ход мыслей ни к чему хорошему не приведет, в лучшем случае к обитому изнутри помещению без ручки на двери — если перестараться.
      Мне становилось понемногу не по себе; не то чтобы я испугался — кто же серьезно испугается паука размером в полсантиметра, — но что-то здесь было сейчас не так.
      И тут в моей памяти сверкнуло слово «флюктуация», и я тотчас подивился, как это я раньше не пришел к такому объяснению. В курсе физики каждый хоть что-нибудь да слышал о «движении Броуна», этом микроскопическом неупорядоченном движении молекул. Чисто теоретически было возможным, что на тело паука постоянно действовало больше воздушных молекул снизу, чем сверху, чем и поддерживалось оно в парений. Но вообще можно что угодно объяснить флюктуациями. С таким же успехом я мог бы думать о божественном вмешательстве или потусторонних силах. Признаюсь, что мысли и в этом направлении приходили мне в голову; хотел бы я знать, что у вас было бы на душе в такой ситуации.
      Паук вывел меня из дальнейших рассуждений. А именно: пришел в движение и пробежал — именно пробежал! — примерно с метр по воздуху, приблизительно до того места, где я впервые обнаружил его. Там, над столом, он продолжал сидеть, висеть, парить — называйте, как хотите: после этой прогулки паук не двигался с места.
      Я встал, вынул из серванта стакан для лимонада, выудил из почтовой папки открытку, которую мне прислал с поздравлениями мой знакомый из Польши, пожелавший мне веселой и солнечной весны, вскарабкался на стол и… приступил ко второй фазе своих исследований.
      Сначала я, держа открытку горизонтально под членистоногим, резко опустил ее вниз. Если бы в гипотезе о флюктуации действительно содержалось что-нибудь истинное, то по крайней мере сейчас поток воздуха должен был увлечь паука вниз, но как раз этого и не произошло. Тогда я взял стакан, чтобы поймать в него животное в случае падения, и очень осторожно коснулся паука уголком открытки. Но он не упал в стакан, а быстро пробежал полметра наверх и там застыл. На сей раз я хорошо рассмотрел, как это происходило. Было похоже, что паук словно бежал по невидимой стене, причем стена была не просто невидима, а вообще никоим образом не ощущалась; иными словами — восьминогое существо разгуливало по стене, которой… совсем не было. Мне пришла на ум подходящая цитата из «Гамлета», но, как было сказано, я уже наперед исключил всякие галлюцинации и подобную нечисть.
      Паук теперь сидел под самым потолком, а он в моем доме довольно высок. Стоя на столе, я еще смог коснуться паука сверху, от потолка, в ответ на что он снова ненамного спустился. Тогда я постучал по нему сбоку, и он тут же отправился в путь в горизонтальном направлении, покуда снова не остановился над моим лежаком. Паук оказался существом довольно-таки флегматичным.
      Тут, пожалуй, уместно обрисовать план моей комнаты. Итак, если вы входите в комнату из коридора, вы видите перед собой окна. У стены справа, головой к ним, стоит мой лежак, слева большой шкаф, но он тут вообще не интересен. Параллельно лежаку стоит уже упоминавшийся стол, примерно в середине комнаты. Паук сидел, таким образом, на воображаемой стене, которая практически проходила вдоль окон поперек шкафа, стола и лежака, а точнее — на обращенной к окнам стороне этой дьявольской стены. Я убедился в этом, когда, балансируя на лежаке, заведя стакан со стороны окон, «накрыв» им паука, заставил, двигая стакан, бегать его то взад, то вперед. В конце концов он просто сел на внутреннюю стенку стакана. Тогда я перевернул стакан и медленно стал вести его днищем вперед к двери, через «ту» стену — паука вытеснила необъяснимая сила, и в конечном счете он снова оказался сидящим на той самой «стене». После этого он побежал к своему излюбленному месту над столом.
      Я стал карабкаться вслед за ним и при этом сделал поразительное открытие. Когда я только начинал трогать паука, я стоял почти в середине стола; теперь же, чтобы достать его, я должен был встать на край стола, обращенный к окнам. Выглядело так, будто вся воображаемая плоскость подвинулась к оконному фронту. Я погонял паука с помощью открытки и стакана немного по кругу и убедился при этом, что в направленности «паучьей» стены ничего не изменилось, она только стала ближе к окнам. В этот момент я задел мой будильник, и он упал со стола. И странно, если до этого все мистические процессы, связанные с пауком и загадочной стеной, меня отчасти растревожили, может, даже обеспокоили, то теперь я испугался по-настоящему. Я тотчас спрыгнул со стола и поднял будильник. Действительно, он больше не издавал ни звука. А это чехословацкий будильник пятидесятых годов, который ни один здешний часовщик не сможет да и не захочет чинить. Конечно, было самое время купить новый, но я привык к хорошей вещи и не хотел расставаться с нею. К счастью, среди моих знакомых был один, который прежде был часовщиком и которому вопрос о запасных частях не показался бы столь уж трудным; но он, тогда как раз собирался в отпуск. Итак, я оставил в покое паука и спешно отправился к моему знакомому. И еще застал его. Мы поговорили о том и о сем, а тем временем он мимоходом привел мой будильник в порядок.
      Два с половиной часа спустя я снова был дома, с тикающим будильником в кармане и с головой, полной идей по поводу дальнейших экспериментов с пауком.
      Однако идеи пока что оказались бесполезными, так как я не смог больше найти паука, как, естественно, и необычной стены, потому что насекомое было единственным свидетельством ее существования. К тому же было уже довольно поздно, так что поиски пришлось прекратить.
      Ночью мне снилась всевозможная чепуха, которую, к счастью, я при пробуждении почти всю позабыл. Мне только вспоминаются обрывки сновидений. То мой будильник качался словно маятник на невидимом тросе, все сильнее и сильнее раскачиваясь и наконец ударившись в стену из стеклянных кирпичей. Я схватил его и взбежал по стене вверх. За оконным стеклом я вдруг увидел паука, который смотрел на меня с упреком сквозь очки без оправы и говорил: «Но ведь это же чехословацкий будильник!» — и так далее в этом духе. Но одно я помню совершенно отчетливо: во сне я точно знал, что же объясняло загадку паука и стены; это было само собой разумеющимся, что я знал это. Когда я проснулся, у меня долго было мучительное ощущение, Что из моей памяти улетучилось нечто хорошо известное, но это чувство спустя несколько мгновений тоже покинуло меня.
      Всю первую половину дня — дело было в воскресенье — я провел в поисках паука, исследовал каждый кубический сантиметр комнаты по отдельности. В конце концов систематический розыск привел к успеху: я нашел то, что искал, то есть то, что от этого осталось. В простенке между окнами в нескольких сантиметрах от потолка я увидел темное пятно, которое определенно не имело отношения к дождевым потекам и которого накануне просто не было. Между окнами стоит небольшой комод, доставшийся мне в наследство от бабушки, — я встал на него, чтобы рассмотреть новое пятно вблизи. Это были остатки паука, расплющенного вдребезги, но тем не менее не оставлявшие сомнений, — я отчетливо увидел восемь ног, которые окружали пятнышко словно лучи.
      Я долго после этого размышлял над случившимся, но результат был более чем скромный. То, что произошло с пауком, я мог себе объяснить лишь с натяжкой: воображаемая для меня, но для насекомого вполне реальная стена во время моего отсутствия продолжала двигаться дальше к окнам, и паук был раздавлен между «его» и «моей» стенами. Все остальное — спекуляции, умозрительные гипотезы; одна из них, принадлежащая к простейшим, заключается в следующем: одновременно с нашим миром и словно параллельно ему существует в ином измерении вселенная, которая вместе с нашей вписывается в многомерное пространство. Та странная стена и паук принадлежали к другой вселенной, только паук — в отличие от стены — существовал одновременно и в нашем мире, каким образом, я и сам не знаю. Оба мира двигаются в многомерном континууме с определенной скоростью друг относительно друга, и это стало причиной гибели паука.
      Да, я знаю, что это отдает чем-то сверхъестественным, и должен признаться, сам не до конца верю в такое. Пожалуйста, если у вас имеется лучшее объяснение…
      Ах да… Конечно. У меня нет никаких доказательств правдивости моей истории. Что же я должен был бы сделать, по-вашему? Поднять на ноги прессу? Известить Академию наук? Видите ли, из этого вышло бы лишь то, что я покрыл бы себя позором. Ведь такому не поверит ни один человек. Фотоснимки тоже бы ничего не дали, не говоря уже о том, что у меня нет фотоаппарата, — ведь снимком здесь ничего не докажешь. Если вы захотите, вы сможете при помощи необходимых трюков сфотографировать летающего носорога.
      Верно то, что я должен был исследовать это дело дальше, но было слишком поздно. К примеру, я уже было придумал прекрасный и простой эксперимент с маятником на нити, чтобы выяснить: может быть, так стена оказывает хоть малейшее сопротивление телам нашего мира? Но когда я с этой идеей пришел домой, стены не было. Перед нашим домом расположена большая площадь, так, может быть, вы думаете, я там ночью буду бегать с маятником в поисках несуществующей стены?
      Если бы я о таком чуде прочитал, мне было бы очень жаль, что этого нет в действительности, а теперь, так как это случилось со мной и я видел это собственными глазами, я не могу в это поверить. Поймите меня правильно — я точно знаю, что все было так, как я рассказал, но это не имеет ни малейшего отношения к тому, что наполняет мою жизнь, это вообще, собственно, меня не трогает. Я знаю, было так, а не иначе, но это событие ничего, абсолютно ничего не меняет, меня это просто не касалось.
      А теперь думайте об этом, что хотите; я с самого начала не ожидал, что вы будете мне верить. Я бы на вашем месте не верил. Тем более что, как уже было сказано, у меня действительно никаких доказательств.
      Правда… Пятно в моей комнате, в простенке между окнами, отличающееся от водяных пятен. Я его не стал стирать — черное пятнышко с восемью тонкими лучами… Нет, нет, понимаю вашу мысль: но зачем же мне там давить паука, ведь даже с комода я с трудом дотянулся бы до того места. И кроме того, я уже говорил, что при всей антипатии я, обхожусь с пауками по-джентльменски — они мне ничего не делают, и я им соответственно не мешаю жить. Вот так.
      По-настоящему важным в этом деле оказалось то, что мой знакомый отлично починил будильник. С той поры часы исправны и ходят минута в минуту. И это действительно настоящее чудо.

      Казалось, — чего-то не хватало, и в то же время мир никогда не был таким совершенным: желания исполнялись, и ничто не доставляло хлопот. Но он чувствовал, что кое-что было вырвано из его воспоминаний. И хотя жизнь его протекала теперь в полной гармонии, на него все-таки давило неясное представление о чем-то из. собственного прошлого. Может быть, возникал страх — оттого, что им хотело овладеть что-то непонятное, о чем он никак не мог вспомнить. Такое состояние становилось невыносимым, и он решил прекратить подобные попытки. Только одно событие разворачивалось в его памяти четко и ясно, не вызывая за собой хаоса: несчастный случай.