Уже давно установлено, что в возрасте около года запас слов у ребенка исчисляется единицами; к концу второго года достигает двухсот пятидесяти трехсот слов, а к концу третьего года доходит до тысячи, то есть сразу, всего в один год, ребенок утраивает свой словарный запас, после чего накопление слов происходит уже более медленно*. То же относится и к грамматическим формам, которыми овладевает в ту пору ребенок. Когда-то я попробовал сделать приблизительный подсчет этих форм. У меня их получилось не меньше семидесяти. И все эти "генерализаторы", образующиеся в мозгу у ребенка раз навсегда, на всю жизнь, возникают в наибольшем количестве в возрасте от трех до четырех, когда лингвистическая одаренность ребенка проявляется с особенной силой.
      ______________
      * Эти цифры я заимствую из статьи А.П.Семеновой "Психологический анализ понимания аллегорий, метафор и сравнений". "Ученые записки Ленинградского педагогического института имени А.И.Герцена", т. 35, стр. 180.
      III. "НАРОДНАЯ ЭТИМОЛОГИЯ"
      Когда-то мне случилось подслушать несколько замечательных детских речений, где отчетливо сказался тот метод, при помощи которого ребенок незаметно для себя осмысляет нашу "взрослую" речь.
      Трехлетняя Мура вбежала ко мне и сказала:
      - Мама просит мазелин!
      - Какой мазелин?
      Оказалось, что ее послали принести вазелин. Но вазелин для нее мертвое слово, и вот по дороге из комнаты в комнату она незаметно для себя оживила и осмыслила его, так как в том заключается для нее существо вазелина, что это мазь, которой можно мазать.
      Другой ребенок по той же причине назвал губную помаду - губная помаза.
      Столь же удачно оживил и осмыслил непонятное слово мой знакомый Кирилл двух с половиною лет. Когда он был болен, он все время повторял:
      - Положите мне на голову холодный мокресс!
      Он смутно слыхал непонятное слово "компресс" и, думая, что повторяет его, нисколько не желая новаторствовать, создал новое, вполне соответствующее его разумению. Он как бы сказал себе: это мокрая тряпка, почему же она не мокресс? Ведь не знает младенец латинского слова "компрессио" (сжатие), от которого происходит "компресс".
      Одна четырехлетняя девочка вместо слова "термометр" говорила то тепломер, то теплометр, бессознательно переводя это слово на русский язык и в то же время сохраняя его прежнюю видимость.
      Другая вместо "петля" говорила цепля, будучи в твердой уверенности, что повторяет услышанное, а не творит нечто новое. Цепля - это куда выразительнее: то, чем цепляешь за крючок.
      Такое же осмысление непонятного слова произвел тот ребенок, которому я показал бегающую по блюдечку ртуть:
      - Дядя Чукоша принес нам вертутию!
      Все засмеялись, но кто-то сказал:
      - Что вы смеетесь? Ведь вертится. Значит, вертутия.
      - Мама, я видел автомобиль с поднимающимся пузовом. (Великолепная интерпретация слова "кузов".)
      Буся (неизвестного мне возраста) метко обозвал бормашину зубного врача больмашиной, причем любопытно, что дети из детского дома, которым пришлось побывать у дантиста, дали бормашине то же прозвище.
      Здесь такая же - незаметная детям - полемика с нашим невыразительным (для детского понимания) словом, стремление к наивысшей его экспрессивности.
      Характерно в этом отношении прелестное слово кусарик. Так Леля называла сухарик, который для ребенка ведь не сухостью своей примечателен, а именно тем, что его можно кусать. Какой же он сухарик? Он - кусарик.
      А четырехлетняя Таня Иванова сказала:
      - Возьми меня, мама, к вихрахеру.
      - К вихрахеру?
      Мать не без труда догадалась, что вихрахер - это парикмахер, который стрижет ей вихры.
      В самом дело, для чего отмечать в языке такую деятельность наших брадобреев, которая большинству из них нынче несвойственна? Парики ушли из обихода в XVIII веке, и "делатели париков" сохранились теперь главным образом при театрах и клубах, остальные же превратились в вихрахеров, назначение которых заключается в том, чтобы подстригать нам вихры.
      В большинстве случаев дети только к тому и стремятся, чтобы возможно точнее скопировать старших. Но, пытаясь воспроизвести во всей точности нашу "взрослую" речь, они бессознательно исправляют ее, причем, повторяю, изумительна та виртуозность, с которой, переменяя в услышанном слове один только звук, они заставляют это слово подчиниться их логике, их ощущению вещей.
      - У мамы сердечко болело, и она пила болерьянку.
      Словом, если ребенку незаметно прямое соответствие между функцией предмета и его названием, он исправляет название, подчеркивая в этом слове ту единственную функцию предмета, которую до поры до времени он успел разглядеть. Таким образом, мы убеждаемся снова и снова, что развитие речи ребенка являет собою единство подражания и творчества.
      Едва только двухлетний Тараска узнал слово "молоток", он сделал из него колоток. Тронул в нем одну только "литеру", и в результате все слово оторвалось от своего прежнего корня и как ни в чем не бывало стало расти на другом. А что такое для ребенка молоток? Случайное сочетание звуков.
      Ребенок бессознательно требует, чтобы в звуке был смысл, чтобы в слове был живой, осязаемый образ; а если этого нет, ребенок сам придаст непонятному слову желательные образ и смысл.
      Вентилятор у него - вертилятор.
      Паутина - паукина.
      Пружинка - кружинка.
      Милиционер - улиционер.
      Буравчик - дырявчик.
      Экскаватор - песковатор (потому что выгребает песок).
      Рецепт - прицепт (потому что прицепляется к аптечной бутылке).
      Всюду один и тот же метод осмысления услышанных слов путем непреднамеренной подмены минимального количества звуков. Услышав два стишка из "Мойдодыра":
      И сейчас же щетки, щетки
      Затрещали, как трещотки...
      моя трехлетняя дочь, никогда не слыхавшая слова "трещотка", попыталась осмыслить его при помощи такой трансформации:
      И сейчас же щетки, щетки
      Затрещали, как три тетки.
      Еще забавнее поступила в подобном же случае четырехлетняя Наташа. Услышала она песню соседки:
      Хоть ты сватай, хоть не сватай,
      Все равно тебя люблю...
      и спела ее на следующий день своей кукле:
      Хоть ты с ватой, хоть без ваты,
      Все равно тебя люблю.
      ОСМЫСЛЕНИЕ РЕЧИ БЕССМЫСЛИЦЕЙ
      Случается, что погоня за смыслом приводит ребенка к сугубой бессмыслице. Услышав, например, песню, которая начиналась словами:
      Царь дрожащего творенья,
      ребенок воспроизвел ее так:
      Царь, дрожащий от варенья.
      Дикое это словосочетание было для ребенка гораздо осмысленнее, чем то, которое он услышал от взрослых.
      В одной персидской сказке царевна говорит жениху:
      - Властелин души моей.
      Услышала эту сказку трехлетняя Ира и пересказала восклицание царевны по-своему:
      - Пластелин души моей.
      Мать причесывает четырехлетнюю Люду и нечаянно дергает ее волосы гребнем. Люда хнычет, готова заплакать. Мать говорит в утешение:
      - Терпи, казак, атаманом будешь!
      Вечером Люда играет с куклой, причесывает ее и повторяет:
      - Терпи, коза, а то мамой будешь!
      Такое же влечение к смыслу, к наглядным словам и вещам сказалось в той великолепной бессмыслице, которую создал недавно один четырехлетний москвич.
      Услышав от взрослых стихи:
      Скакун лихой, ты господина
      Из боя вынес, как стрела,
      Но злая пуля осетина
      Тебя во мраке догнала...
      он сразу заучил их наизусть, причем последнее двустишие было им оформлено так:
      Но злая рыба осетрина
      Тебя во мраке догнала.
      И здесь опять-таки эта бессмыслица для него гораздо более насыщена смыслом, чем то вполне осмысленное сочетание слов, которое дано ему взрослыми.
      Четырехлетняя Галочка, услышав известную песенку "Любимый город в синей дымке тает", воспроизвела эти слова таким образом: "Любимый город, синий дым Китая".
      А Дон-Кихота называла "Тонкий Кот".
      Когда моя старшая сестра заучивала вслух стихотворение Пушкина:
      Как ныне сбирается вещий Олег,
      я, пятилетний мальчишка, понимал эту строчку по-своему:
      Как ныне собирает свои вещи Олег.
      У Батюшкова есть такая строка:
      Шуми, шуми волнами, Рона!
      Известный языковед Д.Н.Ушаков говорил на лекции студентам, что в детстве эта строка воспринималась им так:
      Шуми, шуми, волна Мирона!*
      ______________
      * Д.Н.Ушаков, Краткое введение в науку о языке, М. 1925, стр. 41-42.
      Как бы ни ошибался ребенок в истолковании некоторых слов и понятий, это не может опорочить целесообразнейший метод, при помощи которого он приходит к окончательному пониманию нашей речи.
      Точно такое же словесное творчество можно наблюдать и в речи народа.
      В лингвистике это ложное осмысление слов именуется "народной (или полународной) этимологией".
      Николаевские солдаты приспособили к своему пониманию иностранное слово "гошпиталь", придав ему ехидное прозвище "вошпиталь" (то есть питомник вшей).
      Народное наименование пластыря - кластырь, бульвара - гульвар. Поликлинику в народе часто зовут полуклиникой, в отличие от клиники, то есть больницы.
      Немецкое слово Profoss (так назывался когда-то военный полицейский служитель, исполнявший обязанности надзирателя и палача) изменилось в просторечии в прохвост*.
      ______________
      * В.В.Виноградов, Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв., М. 1938, стр. 52.
      Вспомним некрасовское:
      - Как не понять! С медведями
      Немало их шатается
      Прохвостов и теперь.
      Те древние египетские сфинксы, что стоят над Невой в Ленинграде перед Академией художеств, именовались в просторечии сфинками (то есть попросту свинками), что отмечено в одном из ранних стихотворений Некрасова:
      Я мимо сфинок шел*.
      ______________
      * Н.А.Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. I, М. 1948, стр. 365.
      И в одном из рассказов Даля:
      "...о набережной, на которой лежат две свинки огромные"*.
      ______________
      * В.И.Даль, Повести. Рассказы. Очерки. Сказки, М.-Л. 1961, стр. 56 и 448.
      Обыватели к этому народному творчеству всегда относились свысока, пренебрежительно.
      В "Скверном анекдоте" Достоевского два чиновника высказывают это пренебрежение так:
      "- Русский народ-с, по глупости, изменяет иногда литеры-с и выговаривает иногда по-своему-с. Например, говорят невалид, а надо бы сказать инвалид-с.
      - Ну да... невалид, хе-хе-хе!"
      Но, конечно, так поступает всякий живой и здоровый народ. Русский человек, хозяин своего языка, не потерпит, чтобы в этом языке звучали неживые слова, корня которых он не может понять и почувствовать. Ему нужно, чтобы в самом звуке был смысл. Каждое слово подчиняет он своей собственной логике, причем, стремясь к осмыслению слова, он тем самым русифицирует его.
      Величайшим знатоком и любителем народной этимологии был, как известно, Лесков. Его герои то и дело говорили: клевотон (фельетон), мелкоскоп (микроскоп), долбица (таблица) умножения и т.д. Барометр превращался у них в буремотр, дезабилье - в безбелье. Французское слово "мораль" производили они от русского слова "марать":
      "- Пустили мараль на девку, - замарали ее доброе имя".
      Сравните у Островского в "Поздней любви": "Связываться с бабой, я так понимаю, мараль". И у Глеба Успенского в "Будке": "От него на нас мараль идет".
      У Куприна в "Поединке" французскую фамилию Дювернуа солдаты превратили в русскую Доверни-Нога. Известно, что иностранец Кос ван Дален сделался в России Козодавлевым.
      В "Войне и мире" казаки переделали имя молодого француза Винсента в Весеннего, а мужики и солдаты - в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молодости:
      - Эй, Висеня! Висеня! Весенний!
      Так же поступает ребенок, превращая вентилятор в вертилятор, лопатку в копатку и молоток в колоток.
      Путем минимального изменения в звуковой структуре непонятного слова ребенок, незаметно для себя, осмысляет его, причем в этой новой редакции выдвигаются существеннейшие (с точки зрения ребенка) качества того предмета, который данным словом обозначен.
      Так, Адик Павлов называл Серафиму Михайловну Сахарина Михайловна, а маленькая Ира, подметив, что запонки являются исключительной принадлежностью папы, переименовала их в папонки:
      - Папочка, покажи твои папонки!
      Слюнка, например, у детей превращается в плюнку:
      - Потому что мы не слюем, а плюем.
      Язык они называют лизык, и мне сообщают о Нине Гуляевой, которая достигла семилетнего возраста, а все еще не могла примириться с нашим взрослым "искажением" формы лизык:
      - Как же так! Лизать - и вдруг не лизык, а язык!
      По-украински язык у волов и коров так и называется лизень.
      Ребенок и представить себе не может, чтобы взрослые создали слово, в звуке которого нет характеристики функций обозначенного этим словом предмета. Тополь должен топать, орел - орать, а радуга - радовать:
      - Почему это - радуга? Потому что она радуется, да?
      До сих пор, насколько мне известно, эти языковые процессы были замечены исследователями только у взрослых. Но вот, оказывается, и в речи детей они занимают не последнее место, ибо нет никакой существенной разницы между вертилятором и мелкоскопом, между вертутией и сфинкой.
      IV. ДЕЙСТВЕННОСТЬ
      И заметьте, как действенны эти ребячьи слова. В большинстве случаев они изображают предметы исключительно со стороны их действия.
      Строганок - это то, чем строгают,
      Копатка - это то, чем копают.
      Колоток - это то, чем колотят.
      Цепля - это то, чем цепляют.
      Вертутия - это то, что вертится.
      Лизык - это то, что лижет.
      Мазелин - это то, чем мажут.
      Кусарик - это то, что кусают.
      Здесь нет ни единого слова, которое не было бы связано с движением, с динамикой.
      Всюду выдвинута на первое место действенная функция предмета.
      Трехлетний ребенок уверен, что почти каждая вещь существует для того или иного точно определенного действия и вне этого действия не может быть понята.
      В существительном ребенок ощущает скрытую энергию глагола.
      Вы только всмотритесь, с каким напряженным вниманием глядит годовалый младенец на автомобили, мотоциклы, трамваи, следя за их непрерывным движением.
      Почти все исправления, вносимые ребенком в нашу "взрослую" речь, заключаются именно в том, что он выдвигает на первое место динамику.
      В "народной этимологии" взрослых это происходит не так часто, потому что взрослые подмечают в словах и другие особенности. Русские крестьяне из клироса делали крылос (от слова "крыло"), Хамильтона превращали в Хомутова, то есть оперировали и существительными, а "народная этимология" детей почти всегда обнаруживает в названии предметов глагол.
      Но, конечно, и детям порою случается выдвигать в названии предмета не глагол, а имя существительное или - очень редко - прилагательное.
      Мне сообщают о пятилетнем Гаврюше, который ботанику называл цветаника (его отец был директором ботанического сада), а ватрушку - творушка (от слова "творог"); и я знаю Мусю, которая называла нафталин муфталином, так как была уверена, что нафталин существует специально для маминой муфты.
      Впрочем, таких словообразований не много. Большинство детских слов, входящих в область "народной этимологии", связано с глагольными формами.
      Так велико у детей тяготение к глаголу, что им буквально не хватает глаголов, существующих во "взрослом" языке. Приходится создавать свои собственные.
      Нет, кажется, такого существительного, которое ребенок не превратил бы в глагол:
      - Часы часикают.
      - Вся елка обсвечкана! Вся елка обсвечкана!
      Брат трехлетней Нины играет на балалайке. Нина страдальчески морщится:
      - Не балалай, пожалуйста!
      Ребенок создает такие глаголы десятками - гораздо чаще, чем мы.
      Прищемив себе руку дверью, ребенок кричит:
      - Ай, я задверил руку!
      И пусть родителей коробит это смелое производство глагола, ребенок считает его совершенно нормальным.
      - Отскорлупай мне яйцо.
      - Замолоточь этот гвоздик.
      - Бумага откнопкалась.
      - Я защёкала свою карамельку!
      - Ого-го, как ладошкаются!
      - Ой, меня крапива накрапивила!
      - Я намакаронился.
      - Я уже начаёпился.
      И даже:
      - Мы почайпили кофе.
      Иногда оглаголивается даже наречие.
      - Расширокайтесь!.. Расширокайтесь! - кричала своим гостям четырехлетняя девочка, требуя, чтобы они расступились.
      В глагол превращается даже слово "еще":
      - Покачайте меня на качелях, только я не сойду, а буду все ещёкать и ещёкать*.
      ______________
      * Кстати отмечу, что слово "ещёкать" по своей структуре вполне соответствует "взрослому" глаголу "бисировать", произведенному от латинского "бис" (bis).
      Глаголом может стать даже междометие алло:
      - Папа алёкает по телефону.
      Сережа прижался к маме, она обняла его.
      - Весь обмамился! - хвалится он.
      Это приводит к экономии речи. Вместо того чтобы отмахиваться от назойливых мух, Аркашка предпочитает отмухиваться:
      - Я сижу и отмухиваюсь. Сижу и отмухиваюсь.
      Нет таких слов, которые ребенок не превратил бы в глаголы:
      - Идем покойночиться с папой и мамой.
      Даже муфта приобретает у него глагольную форму:
      - Ой, мама, зачем ты меня так замуфтала?
      Словом, на каждом шагу обнаруживается, что наших глаголов детям недостаточно. Им требуется больше, чем мы можем им дать, хотя дать мы можем вообще немало, так как наш язык чрезвычайно богат глаголами, произведенными от имен существительных. От слова цыган русские люди произвели глагол выцыганить, от слова Кузьма - подкузьмить, от слова Егор - объегорить, от слова черт - чертыхаться, осточертеть. И вот еще подобные глаголы, происшедшие от имен существительных:
      остолбенеть - от слова столб,
      обезьянничать - от слова обезьяна,
      разбойничать - от слова разбойник,
      приземляться - от слова земля,
      прилуняться - от слова луна.
      И от имен прилагательных:
      богатеть - от слова богатый,
      хорошеть - от слова хороший.
      И от междометий:
      хихикать, кукарекать, мяукать*.
      ______________
      * Ср. В.В.Виноградов, Русский язык (глава "Система глагольного словообразования"), М.-Л. 1947, стр. 433-437.
      Так что ребенок и здесь поступает в полном соответствии с исконными нормами родного языка. Самые смелые и причудливые из новообразований ребенка и в данном случае не выходят за рамки общенациональных языковых традиций.
      Замечательно, что детские глаголы типа отскорлупать, намакарониться создаются по такой же схеме, по какой наши великие писатели, художники слова, пытались в свое время создать новые формы глаголов.
      Державин сочинил глагол ручьиться (от слова "ручей"), Жуковский обезмышить, Кольцов - пилатить, Гоголь - обыностраниться, омноголюдеть, оравнодушеть, Гончаров - байронствовать, Щедрин - душедрянствовать, умонелепствовать.
      Порою такие неологизмы создавались для выражения иронии, когда автор и сам сознавал всю нарочитую несуразность сочиненного слова.
      Таково, например, двустишие, которое приписывалось Пушкину:
      Я влюблен, я очарован,
      Словом, я огончарован.
      Таковы почти все новые глаголы, которые вводил в свою речь Достоевский: афонить (от названия горы Афон), фонзонить (от фамилии Фонзон), апельсинничать, лимонничать, амбициозничать, белоручничать, подробничать и проч. Все - за исключением двух: джентльменничать и стушеваться.
      Только эти два и удержались у нас в языке. Большинство же промелькнуло и забылось, как, например, герценовский глагол магдалиниться.
      - Магдалинится молодой человек.
      (От имени кающейся грешницы Магдалины.)
      Таковы же у Чехова: тараканить, этикетничать, пересобачиться, каверзить, окошкодохлиться, размокропогодиться.
      В "Воспоминаниях" Кони:
      "Он выпивши был - у нас престольный праздник, ну он и напрестолился".
      Чуя эти языковые законы, четырехлетний лингвист говорит:
      - Наседка оцыплятилась!
      Все это слова-экспромты, слова-однодневки, которые и не притязали на то, чтобы внедриться в язык, войти в общий речевой обиход, сделаться универсально пригодными. Созданные для данного случая, они чаще всего культивировались в домашних разговорах, в частных письмах, в шуточных стихах и умирали тотчас же после своего появления на свет.
      Бывали такие периоды в истории языка, когда этот процесс образования глаголов (главным образом от имен существительных) как будто затихал на много лет, но потом внезапно становился необычайно активным и приобретал очень широкий размах. Так случилось, например, в тот период, когда творил Маяковский, щедро вводивший в свою поэзию такие слова, как обезночить, миллионить, вихрить, нудить, июлить, мандалинить, выфрантить, выгрустить...
      Конечно, это не было личным его произволом: такие литературные новшества были отражением того, что совершалось в быту, потому что в ту эпоху и разговорная речь изобиловала такими словами:
      - Ах, как я закастрюлилась!
      - Он подфамилил бумагу...
      - Как вам не стыдно мешочничать!
      - Закомиссарился молодой человек!
      Недаром незадолго до этого Хлебников оперировал такими словами, как чингисханить, моцартить, а Игорь Северянин вводил в свои стихотворения такие глаголы, произведенные от имен существительных, как осупружиться, окалошить, опроборить, офрачиться, онездешниться, наструниться и проч., и проч., и проч.
      В смокингах, в шик опроборенные,
      великосветские олухи
      В княжьей гостиной наструнились,
      лица свои оглупив.
      Читатели охотно принимали тогда подобные словесные новшества, ибо новшества эти были в духе эпохи: в бытовой, разговорной речи происходил тогда тот же процесс усиленного оглаголивания имен существительных. Тогда же создалась такая песня:
      Чай пила,
      Баранки ела,
      Самоварничала.
      Потом (приблизительно к середине 30-х годов) этот процесс заглох, хотя и теперь мой знакомый слышал в поезде своими ушами:
      - Проводница пылесосничает.
      В речи ребенка такой периодизации нет. Каждое новое поколение детей всегда создает снова и снова великое множество подобных глаголов, не замечая своего языкового новаторства. Активность оглаголивания имен существительных снижается у них лишь по мере того, как они выходят из дошкольного возраста. Как близко примыкают создаваемые ими глагольные формы к тем формам, которые созданы и создаются народом, видно, например, из слова раскулачить. Впервые я услыхал это слово полвека назад - даже раньше. Гай, внучонок И.Е.Репина, крепко сжал свой кулачишко и сказал:
      - Ну-ка, раскулачь мои пальцы!
      В те времена такого слова еще не существовало в народе, так как раскулачивание (в нынешнем значении этого термина) еще не стало историческим фактом. Для того чтобы ребенок мог заранее - так сказать, наперед - сконструировать то самое слово, которое лет двадцать спустя было создано народными массами, нужно, чтобы он в совершенстве владел теми же приемами построения слов, которые выработал в течение тысячелетий народ.
      V. ЗАВОЕВАНИЕ ГРАММАТИКИ
      ЗА-ВЫ-НА-РАС-ОБ
      - Смотри, как налужил дождь!
      - Ой, какой пузырь я выпузырила!
      - Дай мне распакетить пакеты.
      - На тебе кочергу, покочергай.
      - Собака пасть разинула, а потом зазинула.
      - Ах, как обснегилась улица!
      - Видишь, как я хорошо приудобился.
      - Погоди, я еще не отсонилась.
      - Мама сердится, но быстро удобряется.
      - Весь мост залошадило.
      - На что это ты так углазилась?
      В этих глаголах меня особенно восхищают приставки, виртуозно придающие каждому слову именно тот оттенок экспрессии, какой придает им народ.
      Они показывают, как чудесно ощущает ребенок назначение этих маленьких за, вы, у, на, рас, об и т.д. Углазиться, выпузырить, распакетить, задверить, натабачить, приудобиться, обснегиться - здесь ребенок никогда не ошибется. Он уже в два с половиною года великолепно распоряжается всеми префиксами.
      Когда Юрику Б. не понравилось, что за ужином его мать посолила яйцо, он закричал:
      - Высоли обратно!
      А другой мальчишка, долго корпевший над каким-то бумажным изделием, вдруг проговорил, торжествуя:
      - Трудился, трудился, и вытрудил пароходик!
      Таких примеров можно привести очень много:
      - Никак не могу распонять, что нарисовано на этой картинке.
      - Я помнил, помнил, а потом отпомнил.
      - Мама, отпачкай мне руку!
      - Заразился, а потом отразился (выздоровел).
      - Папа, уже расгащивается! - крикнула отцу пятилетняя дочь, когда гости, пришедшие к матери, стали понемногу расходиться.
      Расгащивается! Одним этим смелым, внезапно сотворенным глаголом она обнаружила такое гениальное чутье языка, какому мог бы позавидовать и Гоголь.
      Все эти приставки придают русской речи столько богатейших оттенков. Чудесная ее выразительность в значительной мере зависит от них. Прикурить, закурить, выкурить, раскурить, накурить, обкурить, прокурить, перекур - в этом разнообразии приставок таится разнообразие смыслов.
      И разве не изумительно, что ребенок уже на третьем году своей жизни вполне овладевает всем этим обширным арсеналом приставок и великолепно угадывает значение каждой из них. Взрослый иностранец, хотя бы он изучал наш язык много лет, никогда не достигнет такой виртуозности в обращении с этими частицами слов, какую проявляет двухлетний ребенок, бессознательно воспринимающий от предков систему их языкового мышления.
      Эту виртуозность, как мы только что видели, обнаружила двухлетняя Джаночка, когда она сказала свою бессмертную фразу про куклу:
      - Вот притонула, а вот и вытонула!
      Ни в чем не сказывается с такой очевидностью лингвистическая чуткость и одаренность ребенка, как именно в том, что он так рано постигает все многообразные функции, выполняемые в родном языке каждой из этих мелких и незаметных частиц.
      Ребенок впервые очутился на даче. На соседних дачах и справа и слева лают весь вечер собаки. Он с удивлением спрашивает:
      - Что это там за перелай такой?
      Этот перелай (по аналогии со словами перекличка, переписка, перебранка, перепляс, перезвон) отлично изобразил то явление, которое подметил ребенок: прерывистость и "обоюдность" собачьего лая. Чтобы объяснить "перелай" иностранцу, пришлось бы прибегнуть к такой многословной описательной речи: лают две собаки (или больше) с двух противоположных сторон, причем не сразу, а попеременно - едва умолкает одна, тотчас же принимается лаять другая: перелай.
      Вот сколько понадобилось бы слов, чтобы выразить то, что ребенок высказал единственным словом с короткой приставкой.
      Сравни у Маяковского:
      Это, Кися, не "переписка"!
      Это только всего переПИСК*.
      ______________
      * "Литературное наследство", т. 65, М. 1958, стр. 129.
      ЛЬЗЯ И НЕЛЬЗЯ
      Любопытная особенность детских приставок: они никогда не срастаются с корнем. Ребенок отрывает их от корня и легче и чаще, чем взрослые. Он, например, говорит:
      - Я сперва боялся трамвая, а потом вык, вык и привык.
      Он не сомневается в том, что если есть "привык", то должно быть и "вык".
      То же и с частицами отрицания.
      Скажешь, например, малышу: "Ах, какой ты невежа!", а он: "Нет, папочка, я вежа, я вежа!" Или: "Ты такой неряха", а он: "Ладно, я буду ряха!"
      Бабушка Ани Кокуш сказала ей с горьким упреком:
      - Ты недотёпа.
      Аня со слезами:
      - Нет, дотёпа, дотёпа!
      И вот восклицание Мити Толстого перед клеткой зоосада:
      - Ай, какие обезьяны уклюжие!*
      ______________
      * Ср. у Полежаева: "И уклюжистые бары" (А.И.Полежаев, Стихотворения, М. 1933, стр. 323) и у Игоря Северянина: "Ты послушай меня, мой уклюжий..."
      У взрослых отрицание не чаще всего прирастает к корням. Я впервые подумал об этом, когда услышал такой разговор малышей:
      - Не плачь, он ударил нечаянно.
      - Нет, чаянно, чаянно, я знаю, что чаянно!
      Есть целая категория слов, не существующих во "взрослом" языке без отрицания. Таково, например, слово ожиданный. Без приросшего к нему отрицания оно в новейшей литературе уже не встречается. Стандартной формой стало: "неожиданный", но в прежнее время мы то и дело читали:
      "Ожиданное скоро сбылось..." (Щедрин).
      "Вместо ожиданной знакомой равнины..." (Тургенев).
      Некрасов в 1870 году ввел это слово в поэму "Дедушка":
      Вот наконец приезжает
      Долго ожиданный дед,
      но в первом же издании той книги, где была вторично напечатана эта поэма, счел необходимым изменить всю строку:
      Вот наконец приезжает
      Этот таинственный дед*.
      ______________
      * Н.А.Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. III, М. 1949, стр. 8 и 422.
      Дети не одобрили бы этой поправки. Ибо слово "ожиданный" живо для них и сейчас.
      Лет двадцать назад я подслушал такой диалог:
      - Отстань, я тебя ненавижу.
      - Я тебя тоже не очень навижу.
      И то же самое довелось мне услышать недавно:
      - Мама, я не могу навидеть пенки*.
      ______________
      * То же и в неизданном дневнике Ф.Вигдоровой: "Мама, ты нас ненавидишь, а мне надо, чтобы ты нас навидела". Там же есть слово "чаянно".
      Словом, дети и знать не желают этого нерасторжимого сращения приставки и корня; и попробуйте скажите трехлетнему Юре, что он говорит нелепости, он запальчиво ответит: "Нет, лепости!"
      Вообще всякое "не" обижает детей:
      - Ненаглядная ты моя!
      - Нет, наглядная!
      Я сказал на Кавказе двухлетнему загорелому малышу:
      - Ух, какой ты стал негритенок.
      - Нет, я гритенок, гритенок.
      Неустанно вникая в структуру всякого сложного слова, дети часто воскрешают в своих речах то далекое прошлое, когда еще не наблюдалось такого сращения служебных частиц и корней. От слова "лепости" так и пахнуло стариной, когда лепым называлось ладное, гармоничное, стройное.