Стихотворение написано под влиянием Пушкина: четыре строки по "Вурдалаку" и две - по "Шотландской песне" ("В чистом поле под ракитой богатырь лежит убитый")*. Если даже такой самобытный поэт, как Твардовский, начал в детстве с подражательных стихов, что же сказать о тех детях, стихотворство которых есть явление временное, всецело обусловленное определенным периодом их духовного роста? Все их "творчество" в этот период сводится чаще всего к перепевам. На конкурс, устроенный Центральным домом художественного воспитания детей (в Москве), школьник Исидор Амшей прислал, например, такие стихи, внушенные "Тремя пальмами" Лермонтова:
      ______________
      * Впрочем, возможно, что рифма "ракит" и "убит" была внушена Твардовскому фольклором.
      В песчаных степях кара-кумской земли
      Три гордых шофера машину вели.
      В печати не раз отмечалась эта склонность школьников ориентироваться в своем стихотворстве на знакомые литературные тексты. Педагог Пасхин приводит, например, такие стихи, заимствованные учениками у классиков:
      Еще в полях белеет снег
      И грач не прилетал.
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Весна! Как много в звуке этом...*
      ______________
      * А.Пасхин, Школьные поэты. Журнал "Искусство в школе", 1928, № 1, стр. 26. См. также "Учитель и школа", 1914, № 3, стр. 16-31.
      Детьми воспроизводятся не только чужие сюжеты, но и чужие ритмы. Так, Вера Н., начитавшись и наслушавшись Некрасова, начала писать свои стихи некрасовским щемящим анапестом:
      Не ходите гулять, мои детки,
      Не губите сердечко мое!
      Будьте добрыми, милые детки,
      Пожалейте сердечко мое!
      Перечитывая такие стихи, я еще нежнее вздыхал о моих любимых экикиках, которые рядом с этими виршами казались мне еще звонче и ярче.
      V. О СТИХОВОМ ВОСПИТАНИИ
      Но потом я понял, что был не прав, осуждая стихотворения старших детей. Как бы ни были плохи эти тусклые строки, оторванные от жеста и пения, они являют собой высшую стадию в развитии ребенка именно потому, что они оторваны от жеста и пения.
      До четырехлетнего возраста ребенок был и поэт, и певец, и плясун одновременно, а теперь стихотворство впервые становится для него самостоятельной деятельностью, отделенной от всякого другого искусства.
      Кончился период слияния поэзии с криками и топотом ног, началась эпоха дифференциации искусств, соответствующая более высокой культуре.
      До этой поры всякий стих, произносимый ребенком, был лишь одним из элементов игры, а теперь он - самоценное целое. Как же ему не спотыкаться на первых порах!
      Впрочем, он спотыкается далеко не всегда, потому что перерождение ритма не есть еще уничтожение ритма.
      Вчитайтесь, например, в такие строки четырехлетнего Адика Павлова:
      Мы пойдем в лес,
      Будем там собирать чернику, пьянику и грибы.
      Мы пойдем в сад,
      Будем рвать там вишни и цветы.
      Мы пойдем на волю,
      Будем гнать домой коров.
      Мы пойдем на речку,
      Будем купаться и сидеть на песке*.
      ______________
      * А.Д.Павлова, Дневник матери, М.-Л. 1924, стр. 102-105.
      Эти стихи еще не оторвались от песни, но плясовых элементов у них уже нет никаких. И тем не менее в них слышится отчетливый внутренний ритм: недаром они разделены на параллельные двустишия.
      "Правильными" же ритмами дети овладевают лишь на десятом году, а иные и позже. Вот какой сатирический (почти правильный) ямб сложила в старину девятилетняя школьница о своем ненавистном учителе:
      Сидит мучительный,
      Карандашом стучительный.
      А другая сочинила такую элегию:
      Экзамен,
      Как камень.
      На сердце упал
      И долго-предолго
      На месте лежал.
      И ждет моя Нина, когда все пройдет,
      Когда сдаст экзамен и камень спадет*.
      ______________
      * А.Крученых, Собственные рассказы, стихи и песни детей, М. 1923, стр. 10.
      Это очень четкий амфибрахий, выдержанный от первой строки до последней. Но, вообще говоря, организованная, вполне литературная форма появляется, как я заметил, лишь у детей двенадцати - тринадцати лет, и только тогда, но не раньше, можно с некоторой долей вероятия определить, у кого из них есть поэтический дар.
      Вот отрывок из поэмы одной - несомненно, талантливой двенадцатилетней писательницы, воспевающей электрификацию деревни:
      Повернула в хлеву выключатель,
      Расплескался по стенам свет,
      Удивленно коровы мычали,
      Покосись на лампочку ГЭТ.
      Стихи подражательные, но, если бы в школе, где училась девочка, нашелся педагог, понимающий дело, поэтесса, может быть, с большей легкостью выбилась бы на самостоятельный путь*.
      ______________
      * Впоследствии так и случилось. Ныне она известный советский поэт Ольга Берггольц.
      Конечно, никто не требует, чтобы педагоги делали учеников стихотворцами, но они обязаны научить их подлинному восприятию стиха, развить у них умение наслаждаться чужими стихами.
      Все это очень волнует меня, так как я принадлежу к числу тех чудаков, которые любят поэзию больше, чем всякое другое искусство, и знают на опыте несравненные радости, которые дает она тем, кто умеет наслаждаться ею.
      Я давно уже с грустью слежу, как иные педагоги убивают в ребенке естественное чувство стихотворного ритма, которое, как мы видели, присуще ему в раннем детстве.
      Многие даже не задумываются над тем, что если дети обучаются пению, слушанию музыки, ритмической гимнастике и проч., то тем более необходимо обучать их восприятию стихов, потому что детям, когда они станут постарше, предстоит принять огромное стиховое наследство от Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Фета, Тютчева, Блока, Маяковского, Байрона, Гёте, Гюго. Но что сделают с этим наследством наследники, если их заблаговременно не научат им пользоваться? Неужели никому из них не суждена величайшая радость: читать, например, "Медного всадника", восхищаясь каждым ритмическим ходом, каждой паузой, каждым пиррихием? Неужели это счастье, столь услаждавшее нас, будет уже для них недоступно? Вправе ли мы эгоистически пользоваться этим счастьем одни, ни с кем не разделяя его? Не обязаны ли мы передать его детям?
      Но что сделано педагогами нашими для стихового воспитания детей?
      Где бы я ни очутился, я, ни минуты не медля, прямо с парохода или с поезда бежал к детворе - в детский сад или в детский дом и всюду видел столько настоящей и нежной заботы о детях, что весело было глядеть.
      Но в этой бочке сладчайшего меда всегда была ложка дегтя. Покуда дети пели, плясали, играли, работали, я смотрел на них с великим удовольствием. Когда же они начинали читать мне стихи, которым их научили в школах или в детских домах, я нередко чувствовал себя истинным мучеником. Наряду с произведениями Твардовского, Маршака, Михалкова - штампованные фразы, сумбурная ритмика, грошовые рифмы. Я готов был плакать от досады. Я говорил, что, приучая ребят к такой мертвечине, мы калечим их художественный вкус, искажаем их литературное развитие, внушаем им неряшливое отношение к слову, что вся эта труха затрудняет несчастным ребятам доступ к подлинным произведениям поэзии, - но многим педагогам моя писательская боль была чужда, так как эти отличные люди (такие полезные в других отношениях) лишены были словесной культуры. У них не было никакого мерила для оценки произведений поэзии.
      Это глухонемые в опере. Они не могли бы отличить Баратынского от Надсона или, скажем, Плещеева. Для них звучали одинаковым звуком и ямбы Барбье, и анапесты Некрасова, и стукотня халтуривших писак. Почти в каждом детском доме, в каждой школе я видел даровитых ребят, из которых при других обстоятельствах могли бы выработаться неплохие писатели, но их дарования глохли в тех антилитературных условиях, в которых они находились. "Исправления", внесенные в их стихи педагогами, почти всегда ухудшали первоначальную версию.
      До чего нечувствительны многие взрослые к ритмике детских речей, свидетельствует, например, такая запись в одной педагогической книжке:
      "Вове Г. (2 года и 4 месяца) сестра-воспитательница говорит, вводя его в спальню:
      - Тихонько, Вова, не шуми, потому что Яша спит.
      - Патянюсся Яся пит! Патянюсся Яся пит! Патянюсся Яся пит! - повторяет Вова шепотом и, уже уложенный в кроватку, шепчет это до тех пор, пока не засыпает. В данном случае новым для него явилось слово "потому что", которое ему и нужно было заучить"*.
      ______________
      * Л.В.Полежаева, Детская речь и развитие ее, М. 1927, стр. 19.
      Факт любопытный, но объяснение факта неверное. Ребенок совсем не оттого повторял эти фразы, что ему хотелось зазубрить незнакомое слово. Он повторял их оттого, что в них был ритм, его излюбленный ритм - хорей. И автор должен был печатать их не прозой, а стихами:
      Патянюсся Яся пит!
      Патянюсся Яся пит!
      Патянюсся Яся пит!
      Я привожу этот случай, чтобы показать, как мало внимания уделяли еще так недавно даже наиболее квалифицированные из наших педагогов стиховым излияниям детей. Даже слыша своими ушами, как ребенок услаждает себя напевным повторением стихотворной строки, они не замечали стихов, а усматривали тут одну зубрежку.
      К счастью, такое пренебрежение к стихам мало-помалу отодвигается в прошлое. Усилиями передовых педагогов, их учеников и последователей стиховое воспитание начинает входить в систему педагогики детского сада. Любовно и вдумчиво составлена известная книга Академии педагогических наук "Художественное слово дошкольнику" ("Пособие для воспитателей детских садов", М. 1952).
      Редактор книги очень хорошо говорит в предисловии и о "музыкальном рисунке" стихов, и о "звуковом рисунке" поэтических образов, и о методике развития "чувства ритма" - хорошо, но как-то робко, вполголоса, ежеминутно подкрепляя свои мысли целым ворохом авторитетных, но совершенно излишних цитат из области физиологии и лингвистики, словно приобщение ребенка к поэзии нуждается в таких многочисленных идейных подпорках. Надеюсь, что в новом издании книги большинство таких подпорок уже не понадобится.
      В ближайшей связи с этим сборником находится вышедшая в Учпедгизе работа Р.И.Жуковской "Чтение книги в детском саду" (1955). Почти вся она посвящена восхвалению педагогической ценности стихов для детей. Очевидно, автор убедился на опыте, что наиболее питательная и здоровая духовная пища дошкольников - это именно стихи, а не проза. Основная идея книги определяется словами Белинского о влиянии стихов на детей - словами, которые автор цитирует на одной из первых страниц: "Пусть ухо их (то есть детей. - К.Ч.) приучается к гармонии русского слова, сердца преисполняются чувством изящного; пусть и поэзия действует на них, как и музыка - прямо через сердце..."*
      ______________
      * В.Г.Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, М. 1954, стр. 88.
      Я читал эту книжку и радовался. Давно ли всякие разговоры о стиховом воспитании казались большинству педагогов вредной и бессмысленной ересью и вот из их среды то и дело выдвигаются люди, которые осуществляют "вредную ересь" на практике.
      Но радость моя была неполна, потому что на самом-то деле стиховое воспитание подменяется здесь "воспитанием при помощи стихов", так что цитата из Белинского о "чувстве изящного", о "гармонии русского слова" оказывается сама по себе, а вся книга сама по себе. Стихи здесь рассматриваются почти исключительно с узкоутилитарных позиций - как служебный материал для дидактики. Все это - отрыжка недоброго прошлого. Но так как материал почти всегда высокого литературного качества, то дидактические задачи почти всегда осуществляются здесь в живом сочетании с эстетикой.
      Это тем более ценно, что существуют и посейчас методисты, которые, говоря о художественном воспитании детей, совершенно игнорируют поэзию. Таков, например, Н.И.Болдырев, автор актуальнейшей книги "Роль школы и семьи в воспитании детей". В этой книге скрупулезно учитывается воспитательное значение музыки, живописи, театра, кино, - но о стихах ни полслова.
      * * *
      В заключение я хотел бы сослаться на свой собственный педагогический опыт.
      Воспитывая своих детей, я пытался привить им с самого раннего возраста строгий и здоровый эстетический вкус, дабы раз навсегда забронировать их от всякой литературной пошлятины.
      Надежным материалом для достижения такой воспитательной цели послужил мне, конечно, фольклор - главным образом героический эпос. Я читал своим детям и их многочисленным сверстникам былины, "Одиссею", "Калевалу" и убедился на опыте, как нелепы и беспочвенны опасения взрослых, что дети не поймут этой поэзии.
      Нужно только исподволь приучить их к непривычному для них складу речи, и они будут готовы часами слушать эти гениальные поэмы, в которых так много очаровательной детскости. Самая лексика этих поэм, поначалу якобы чуждая детям, отпугивающая их своей архаичностью, будет в конце концов воспринята ими как близкая, живая, понятная, и они не только полюбят ее, но и введут в свой речевой обиход, что неминуемо должно повлиять на их общее языковое развитие.
      Особенно привлекательными для детей оказались былины о Добрыне, Ваське Буслаеве, Чуриле, Илье Муромце, Дюке, Алеше Поповиче. Сборники былин (Гильфердинга и Рыбникова) сделались любимейшими детскими книгами. Самое звучание этих поэм до того полюбилось ребятам, что даже во время игр их речь стала сбиваться на былинный размер. В их лексиконе появились такие слова, как "ярлыки скорописчаты", "калена стрела", "кинжалище булатное". Дело дошло до того, что мой маленький сын однажды назвал свою мать "матера вдова Амельфа Тимофеевна".
      Приобщая детей к нашему национальному эпосу, я тем самым пытался выполнить один из патриотических заветов Белинского. "Очень полезно, и даже необходимо, - писал великий критик, - знакомить детей с русскими народными песнями, читать им, с немногими пропусками, стихотворные сказки Кирши Данилова"*. (Так назывались в ту пору былины. - К.Ч.)
      ______________
      * В.Г.Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, М. 1954, стр. 88.
      Результаты такого раннего знакомства детей с богатырскими песнями не замедлили сказаться позднее на моем малолетнем сыне Борисе, о котором я сейчас говорил. К великому удивлению всех окружающих, он, едва научившись писать, сочинил целый цикл былин и тогда же своим неумелым, младенческим почерком записал их в тетрадку, хранящуюся у меня до сих пор.
      Привожу одну из них с буквальной точностью: здесь выправлена лишь орфография, а в тексте не изменено ни единого слова. Дата былины - 1919 год, когда кто-то сдуру рассказал при ребенке ходившие по городу слухи, будто на улицах орудуют ночные разбойники, которые прыгают выше домов при помощи особых пружин, прикрепленных у них к сапогам. Одеты они будто бы в саваны. Городская охрана (сокращенно "Горохр" - так называлась в ту пору милиция) ведет с ними упорную борьбу.
      Об этих "пружинках" и повествует в былине ее восьмилетний автор:
      БОЙ ПРУЖИНОК С ВАСЬКОЙ САПОЖНИКОВЫМ
      А не золото с золотом сливается,
      А не серебро с серебром стекается,
      А не две горы вместях да сокатаются,
      А со всех сторон пружинки собираются,
      Собираются на кладбище Смоленское.
      На Смоленское кладбище огромное.
      А и думают они думу великую,
      А великую думу не малую,
      Как побить охрану Петроградскую,
      А и всю милицию горохрскую,
      Чтобы больше их не преследовали,
      Не преследовали их, не закапывали,
      Не расстреливали их больше пулями.
      Крепкими пулями свинцовыми.
      А выходит покойник один в саване,
      А и в белом саване светящемся,
      Говорит покойник таковы слова:
      "Ах вы гой еси, пружинки вы все лютые,
      Вы все лютые пружинки богатые,
      Мы пойдемте-ка по улице похаживать,
      А и будем мы охрану Петроградскую,
      Петроградскую охрану поколачивать".
      Не успел пружинка слово вымолвить,
      Закричали все пружинки зычным голосом:
      "Мы пойдем-ка по улице похаживать,
      А и будем мы охрану Петроградскую,
      Петроградскую охрану поколачивать!"
      Побежали все пружинки по городу,
      По стольному по городу по Питеру,
      А и стали охрану Петроградскую,
      Петроградскую охрану поколачивать.
      Вдруг навстречу им да трамвай катит,
      А трамвай катит да с вагонетками.
      С вагонеток бежит добрый молодец,
      А по имени Васька Сапожников.
      Налетели на Ваську три покойника.
      Он первого покойника взял разорвал,
      Второго покойника взял растерзал,
      А третьего покойника взял за ноги,
      Стал по улице похаживать,
      Стал пружинок пружинкой поколачивать.
      А и бил он пружинок ровно три года,
      Ровно три года да три часа.
      Три часа да три минуточки.
      Намахались его плечи могучие,
      Разорвались его латы кольчужные,
      А не может он побить покойников.
      Наконец хотел Васька отъехати.
      Из небес же тут Ваське глас гласит:
      "Ах ты гой еси, Василий сын Сапожников.
      Отсель тебе не уехати.
      Ты сражался с пружинками ровно три года,
      Ровно три года да три часа,
      Три часа да три минуточки,
      Посражайся еще восемь лет".
      И послушался Василий, сын Сапожников.
      Стал сражаться снова с пружинками.
      А и день за день будто дождь дождит,
      А неделя за неделей как река бежит,
      А и год за годом как трава растет,
      А проходит ровно восемь лет,
      А побил он всех покойников,
      Всех покойников до единого.
      А тут покойникам славу поют,
      А и славу поют им век по веку.
      Сколько я ни вчитываюсь в эти стихи, я не вижу здесь ни единого отклонения от канонического стиля былин. Ясно, что юным поэтом вполне усвоены своеобразные формы этого трудного жанра - и ритмика, и синтаксис, и лексический строй - и что он свободно распоряжается ими. Когда он вырос, литература не стала его специальностью. Но привитая с детства любовь к бессмертной народной поэзии осталась в нем до конца его жизни и вооружила его раз навсегда верным и строгим вкусом, этой драгоценной - и такой редкой - способностью ориентироваться среди хаоса литературных явлений, отличая подлинное искусство от всяческой фальши.
      Приведу стихотворение двенадцатилетнего поэта Капралова, насыщенное мальчишеской неукротимой энергией:
      ПАРОВОЗ
      Паровоз, паровоз,
      Силы в тебе сколько!
      Ты везешь тыщи тонн,
      Как не лопнешь только.
      Ты идешь день и ночь,
      И идешь ты быстро.
      Нету друга у тебя
      Лучше машиниста.
      И в Москву ты прилетел,
      Обливаясь паром,
      С машинистом удалым,
      С черным кочегаром...
      и т.д.
      "Паровоз" напечатан в сборнике "Стихи детей", вышедшем под редакцией С.Я.Маршака в 1936 году.
      Если хотите, чтобы на вас так и хлынуло горячей волной давно забытое детское счастье, прочтите стихотворение "Мимоза" двенадцатилетней школьницы Лены Гулыги. Здесь очень четко срисован этот южный, весенний цветок "желтые шарики", "легкие перышки", - но подлинная лирическая тема стихотворения не мимоза, а бесконечно счастливое детское двенадцатилетнее сердце, до краев переполненное радостью жизни. Автор щедро раздает эту радость всем и каждому, кто в зимнюю стужу, на улицах обледенелого города среди вывесок, троллейбусов, автомобилей, витрин вдруг натыкается - как на нежданное чудо - на этот поэтический предвестник весны.
      Хотя все стихотворение насыщено юмором, в его подтексте с самого начала ощущается пафос, полно раскрывающийся в последних строках. Вообще конец "Мимозы" сильнее начала, но все ее части так органически слиты, в ней такая цельность и выдержанность, что охотно прощаешь и сбивчивую дикцию второго стиха ("дел своих, забот"), и чрезмерное скопление глагольных созвучий, которое могло бы оказаться губительным для большинства наших "взрослых" стихов. Все искупает прелестная свежесть непосредственного детского чувства.
      МИМОЗА
      На улицах московских торопится народ,
      Множество у каждого дел своих, забот,
      По улице иду я - витрины в огнях,
      Веточка мимозы у меня в руках.
      "Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!
      Видать, не побоялась мороза на дворе!"
      Еду я в троллейбусе,
      Еду я в метро...
      Люди удивляются,
      Люди расступаются,
      Люди улыбаются радостно, тепло:
      "Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе?!"
      "Повыше подымите - не смяли б у дверей!"
      "Да где ж это мимозу покупали вы?"
      Мартовская веточка на улицах Москвы...
      Легкие перышки колышет ветерок,
      Желтые шарики - пушистый огонек...
      Люди удивляются,
      Люди расступаются,
      Люди не толкаются,
      Люди улыбаются радостно, тепло.
      Где ветка появляется, становится тепло!
      "Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!"
      Веточка кивает бегущей детворе...
      "Погляди-ка, мама!
      Человек с цветами!"
      Человек с цветами...
      Я человек с цветами!
      Какое это звание - человек с цветами!
      Перышки зеленые колышет ветерок,
      Шарики-фонарики, ломкий стебелек...
      "Да откуда ж вы взяли?"
      "А понюхать нельзя ли?"
      "Если вы устали,
      Мы бы подержали!"
      Светлее, чем витрины, рекламы, фонари,
      Пушистый огонек мой,
      Гори, гори, гори!
      Я знаю прежние произведения Лены Гулыги - она сочиняет стихи чуть не с шестилетнего возраста, - и меня радует, что ее дарование с каждым годом становится прочнее и крепче.
      Надеюсь, моя похвала не вскружит ее молодой головы, так как она не должна забывать, что детская талантливость (в живописи, в поэзии, в музыке) очень часто иссякает с годами, и я знаю немало двенадцатилетних поэтов, которые через семь-восемь лет, утратив поэтический дар, становились отличными конструкторами, моряками, геологами. Как бы то ни было, ее "Мимоза" - большая удача. Недаром Лена уже несколько лет занимается в литературном кружке Московской детской библиотеки им. Ломоносова под руководством педагога-энтузиаста Владимира Глоцера.
      Вот стихи моей покойной дочери Муры Чуковской, написанные в крымской санатории (в Алупке), едва ей исполнилось десять лет. В этих стихах она описывает свой санаторий и вспоминает тот дом в Ленинграде, где она родилась. Любовь к поэзии была привита ей с детства: лет с семи она страстно любила читать и перечитывать "Кубок" и "Роланд-оруженосец" Жуковского, "Гайавату", былины, "Мороз Красный нос". В поэзии она черпала душевные силы во время своей тяжелой болезни.
      ВОСПОМИНАНИЕ
      Я лежу сейчас в палате
      Рядом с тумбой на кровати.
      Окна белые блестят,
      Кипарисы шелестят.
      Ряд кроватей длинный, длинный...
      Всюду пахнет медициной.
      Сестры в беленьких платках,
      Доктор седенький в очках.
      А за сотни верст отсюда
      Звон трамваев, крики люда,
      Дом высоконький стоит,
      Прямо в сад окном глядит.
      В этом доме я родилась,
      В нем играла и училась.
      Десять лет там прожила
      И счастливая была.
      МЫ ЛЕЖИМ
      Мы лежим, мы лежим на желтой площадке,
      Воробьи - чик-чирик! - скачут под кроватки.
      Много, много, хлеб клюют, пыжатся, дерутся,
      И из бочки воду пьют, пока не напьются.
      Кошка серая идет, подползает близка,
      Но проворные они, не поймает киска.
      ФЛАГ
      Гляжу я на флаг, прикрепленный на крыше,
      Он рвется, он вьется, он с ветром играет.
      Но чуть только ветер подует потише,
      Безжизненной тряпкой он с палки свисает.
      VI. ЭКИКИКИ И НЕ-ЭКИКИКИ
      Но вернемся к нашим экикикам. На предыдущих страницах мы видали:
      1. Что это экспромты, порожденные радостью.
      2. Что это не столько песни, сколько звонкие выкрики или, как я их называю, "кричалки".
      3. Что они не сочиняются, а, так сказать, вытанцовываются.
      4. Что их ритм - хорей.
      5. Что они кратки: не длиннее двустишия.
      6. Что они выкрикиваются по нескольку раз.
      7. Что они заразительны для других малышей.
      Но не нужно думать, будто стихи двухлетних - четырехлетних ребят всегда и непременно киники. Малышам доступны и другие стихотворные формы. Какие - об этом еще рано судить, так как детских стихов у нас собрано очень немного. Время обобщений и выводов еще не пришло, сперва необходимо собрать материал. В качестве такого материала я могу напечатать только десять пятнадцать стишков. Правильная их оценка будет возможна лишь после того, как мы соберем их тысяч пять или шесть да разобьем их на группы соответственно той обстановке, в которой они создавались.
      Вот баллада четырехлетнего Никиты Толстого:
      На крыше ворон: кар, кар, кар!
      Увидел в небе желтый шар
      С глазами, носом и со ртом
      И с очень круглым животом.
      Как и подобает всякой традиционной балладе, здесь есть и ворон, и ночь, и луна. Стих очень крепкий, то, что называется, кованый, ритм четкий, рифмы точные.
      Другая баллада того же поэта посвящена мореплаванию:
      Красивая лодка
      По морю плывет,
      По морю плывет.
      За лодкой селедка
      По морю плывет,
      По морю плывет.
      Достигнув пятилетнего возраста, Никита создал нечто вроде триолета:
      Бабушка спит,
      Она храпит.
      Из-под подушки вылезает кит
      И говорит:
      "Бабушка храпит,
      Она спит".
      Много у него также своеобразных зарисовок с натуры - тех моментальных стихотворных эскизов, которые некогда так удавались великому автору "Листьев травы":
      Катенька сидит на барабанчике,
      Сосет пальчики.
      Или:
      Взял Дмитрий Иваныч
      Подсвечник и свечку
      И смотрит внимательно на печку.
      Ритм уитменский, свободный, вполне соответствующий сюжету и стилю стихов. А младший брат Никиты, Митя Толстой, в три с половиною года сочинил такую песню о городе:
      Товарищи, что за крик?
      На нас едет грузовик.
      Товарищи, что за вой?
      На нас едет ломовой.
      Товарищи, что за пыль?
      На нас едет автомобиль.
      Уже по этим немногим стишкам можно видеть, какое разнообразие форм доступно малолетним поэтам. Конечно, Никита и Митя Толстые не могут служить нормативными образцами детей, так как они выросли в литературной среде: и отец и мать у них писатели (Л.Н.Толстой и Наталья Крандиевская). Но вот стихи Ирины Ивановой, трех с половиною лет, дочери заводского врача:
      1
      ГЛУПЫЙ КОТ
      Видит кот: лежит коробка,
      Он ее и проглотил.
      И за это в больницу покатил.
      2
      ВОЛК И КУРИЦА
      Идет волк по улице,
      Видит три курицы.
      Захотел он их съесть,
      Надо через забор перелезть.
      Разбежался волк: раз, два, три!
      Ну, курица! Смотри!
      3
      ОБЛАЧКО
      - Здравствуй, дружище!
      - Здравствуй, комарище!
      - Где ты был?
      - В лавочку ходил.
      - Что купил?
      - Облачко купил.
      - Где оно?
      - Съел давно.
      В большинстве всех этих детских стихов рифмованные строки стоят рядом. Иного чередования рифм дети-поэты не любят. Им доступны главным образом смежные рифмы. Детское ухо не способно так долго удерживать в памяти окончание предыдущей строки, как его удерживает ухо взрослых. Стихи Ирины Ивановой в этом отношении чрезвычайно типичны:
      Лиса дремала
      И скучала.
      Увидала воробья:
      Цап-царап! - и съела,
      Вот тебе и дело!
      Здесь указание для детских писателей, которые порою в своих стихах доходят до такого невнимания к детям, что щеголяют рифмами, отстоящими одна от другой на три или четыре строки.
      Например:
      Том столовою ложкою ест варенье,
      Ягоды прячет в карманы:
      - Ничего, что протекут!
      И конфеты, и каштаны,
      И любимое теткино печенье...*
      ______________
      * Надежда Павлович, Большевик Том, М. 1926.
      Здесь варенье так далеко от печенья, что созвучие перестает быть созвучием.
      Такого размежевания рифм нет ни в одном из народных стишков для детей, ни в пушкинских сказках, ни в ершовском "Коньке-горбунке", где рифмы всегда в самом близком соседстве - как бы специально для детского уха.
      Особую категорию стишков составляют те монологи, которые произносят одинокие дети, увлеченные какой-нибудь длинной игрой. Эти монологи длятся порой часа полтора и вмещают в себе до тысячи строк. Превосходный монолог своего пятилетнего сына записала у себя в дневнике Э.Станчинская. Мальчик был болен, полусидел в кровати и, самозабвенно играя в войну, сопровождал свои военные действия такими стихами:
      Быстро солдаты, быстро, быстро идут на войну.
      Быстро встречают красноармейцев,
      Быстро стреляют прямо в бок одному,
      Быстро летают пули.
      Встречаются быстро,
      Прямо идут,
      На войну прямо, раз-два, раз-два,
      Понимаете, раз скорее, раз скорее.
      Поперба-ба-ба...
      Остановись! Пришли! Войско так!
      На бок! Винтовку! Паф!
      Быстрое солнце скоро зашло,
      Красное солнце скоро зашло.
      Идут же темной ночью,
      Красноармейцы идут.
      Красная Армия уже близка.
      Красноармейцы идут да идут.
      Откуда-то пули быстро стреляют.
      Летят пули далеко, а им же не видно,
      Что-то на небе быстро летит,
      Огонь освещает,
      Летят аэропланы, и быстро красноармейцы пришли...*
      ______________
      * Э.И.Станчинская, Дневник матери. История развития современного ребенка от рождения до 7 лет, М. 1924, стр. 100. Превосходный образец той эгоцентрической речи детей, которую Пиаже называет "внутренней речью" по психологической функции и внешней по форме.
      Здесь так и чувствуешь пульсацию воинственной мальчишеской крови. Недаром слово "быстро" повторяется здесь одиннадцать раз. Даже солнце в этой пылкой игре пробегает по небу, как молния:
      Быстрое солнце скоро зашло.
      "Быстрое солнце" - неслыханный в поэзии эпитет.
      И какое множество глаголов! Что ни строка, то глагол: "идут", "встречают", "стреляют", "летают".