- Он встретился глазами с глазами Лен - и понял, о чем она думает. Она поняла его. Она была не согласна с ним, но согласна была скрыть это и промолчать. Во имя... во имя какого-то смутного чувства, мелькнувшего в ее взгляде. Оставался Ант. - Разумеется, - сказал Вик, - мы продумаем все, что необходимо сделать в случае победы. В случае поражения... - он гордо поднял голову, - поражения не будет, потому, что его просто не может быть! Пханы ответили ему своим боевым кличем. Лица старейшин разгладились, на них появилось одобрительное выражение. Только члены Совета хмурились. Но Вик уже принял решение и сделал все необходимое для того, чтобы то же самое решение приняли собравшиеся. Он завоевал на свою сторону большую часть старейшин и пханов. Что касается Совета... теперь уже большинство или меньшинство его сторонников в Совете не играет никакой роли. Вик перевел взгляд на Анта. - Время принимать решение, - сказал он. - Я понял, - кивнул Ант. Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Ант отвел глаза. Он уступил. - Не будем решать этот вопрос, как принято у фермеров, хозяев, или в Централи, - произнес Вик. - У нас слишком разные обычаи. Решим иначе. Пусть все, кто собрался сейчас тут, посовещаются, а потом скажут одно слово "Город!" - если они согласны принять участие в сражении. Если нет, пусть молча покинут Ферму. Ворон рывком поднялся на ноги, будто распрямившаяся пружина. Он вытянул перед собой руку с хищно растопыренными пальцами и выкрикнул: - Город! Старейшины тесно сдвинулись в круг, так, что видны были только их затылки с седыми космами волос, да согнутые спины. Потом неторопливо поднялся на ноги старейшина Владимир и сказал: - Город. Все взгляды устремились на Анта. Ответственному за Совет, ему предстояло произнести сейчас роковое слово. Или промолчать. Ант колебался, Вик ясно видел, что Ант колеблется. В Совете не было единодушия. Да и у самого Анта не было уверенности в необходимости жестокого решения... Мгновения стали тяжелыми, будто сгустки лигнина. Тяжелыми и вязкими. Вязкими и липкими. Еще мгновение... еще... - Город. Вик закрыл глаза. Он вновь видел горящие блоки и себя, идущего между ними. Город причинил всем им чересчур много зла. Настало время держать ответ за это зло. Что будет дальше? Пусть об этом думают Ант, Лен, Совет - кто угодно. Его задача - войти в Город. - Город, - сказал Вик. И все вокруг потонуло в радостных воплях пханов. - Ты дрожишь, - услышал Вик голос Лен. Она была рядом. Все кончилось, решение было принято. Вик почувствовал, что и в самом деле дрожит. - Погибнет множество людей, - сказала Лен. - Я поклялся, что войду в Город, произнося ее имя, - сказал Вик.
      11. ЛЮБИТЬ Весна, как обычно, пришла в Централь в середине второй луны. Зазеленели чахлые деревца и кусты вдоль Большого Сфальта, трава пробивалась отовсюду - сквозь трещины в бетоне, сквозь битый кирпич, сквозь ржавый, рассыпающийся в рыжую труху металл. Зеленый, свежий цвет травы - цвет жизни - был везде: на сочленениях трубопроводов, на крышах жилых блоков, на стенах заброшенных постов. Фермеры трудились на своих полях. Серых не было ни слуху, ни духу - Ворон, как и обещал, отвел племена на север. Теплицы дали первый урожай - голод теперь не грозил Централи, тем более, что через Ферму шел непрерывный обмен инструментами, оружием, пищей. Конвои, как таковые, потеряли всякий смысл. Любой фермер или обитатель Централи мог прийти на Ферму и получить то, что нужно. У Вика появилась масса свободного времени. Он был намерен атаковать Город осенью или в конце лета. Таково было общее решение, решение вполне разумное. Раньше собрать единое войско не представлялось возможным. Служба транспорта превратилась в фикцию. А обязанности Вика перед его родом обязанности охотника - не отнимали много времени. Весной фермерам было не до охоты. Вик занимался главным образом тем, что помогал управляться на полях с лошадьми. Здесь, на поле, он получил известие о том, что городской Конвой заявился за данью в поселки старейшины Владимира. - Хорошо, - только и сказал Вик. - Теперь они придут в конце лета. Придут В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ. Весенние заботы фермеров прервали полосу свадеб, но и без того связи фермерских родов с Централью пустили глубокие корни. Свадьба Веты и Святополка состоялась в назначенный срок - Вик присутствовал на ней только потому, что не мог отказаться от этого ни под каким предлогом. Глядя на Вету и Святополка, Вик невольно любовался ими. Они были прекрасной парой оба юные и красивые, в нарядных одеждах из щедро украшенного вышивкой полотна. Вик изо всех сил старался забыть о том, что прежде красота Веты не оставляла его безразличным. Ну, конечно же, между ними ничего не было и не могло быть... разве что девичья, почти что детская влюбленность Веты в него. Теперь, после того как Вик вынужден был убить Гея - отца Веты, этой влюбленности наверняка и следа нет. Вик улучил подходящий момент, подошел к Вете и сказал: - Ты должна знать... я не хотел этого. Вета промолчала. В ее взгляде не было ненависти. Но и прежняя детская открытость, обнаженность чувств исчезла. - Это произошло случайно, - продолжал Вик. - Мне жаль, что все так... все так нелепо складывается. - Мне тоже, - сказала Вета негромко. И это было все, что она сочла нужным сказать. Она направилась к мужу - и Вик проводил ее долгим прощальным взглядом. Он лишил эту девочку отца и нашел ей мужа - не желая при этом ни того, ни другого. Вик вновь остро ощутил подвластность своих поступков... кому? Великому Богу? Высокому Небу? Той неведомой реке, которая уносила его от привычных берегов и звалась Судьбою? Свадьба Веты и Святополка проходила в одном из поселков рода старейшины Владимира. Этот поселок располагался на заброшенных железных путях прошлых. Железные пути прошлых в Централи во многих местах были разобраны - в древесине шпал нуждалась служба зданий, а в металле рельсов кузнечные мастерские. Однако фермеры не испытывали нужды ни в том, ни в другом, поэтому они не трогали железные пути. Самые большие поселки подвергшиеся только что нашествию городского Конвоя - находились южнее. Этот небольшой поселок старейшина Владимир сделал местом свадьбы именно из-за его уединенного расположения. Поздно вечером, когда молодые уже удалились в дом Святополка, Вик вышел из хижины. Весенний воздух был теплым, в нем не ощущалось ни малейшего ветерка. Все застыло в полусне. Даже звуки продолжающейся свадьбы казались приглушенными. Вик направился к частоколу, вышел за ворота и оказался перед насыпью, по которой пролегли железные пути. Вик взобрался на насыпь. Под ногами у него оказались две металлические узкие полосы рельсов. Когда-то по ним пробегали фантастические машины прошлых. Одна из них, называющаяся тепловозом, сохранилась в Централи, сохранились и части других подобных машин. Вик глубоко вдохнул свежий лесной воздух. Железные пути. Почему его так манит любой путь, любая дорога - Большой Сфальт, фермерские тропы, летающие машины?.. Неужели только потому, что он отвечает за службу транспорта? Нет, конечно же дело не в этом... Послышались чьи-то шаги - кто-то грузно взбирался на насыпь за спиной Вика. Это оказался старейшина Владимир. - Почему ты ушел? - спросил он. - Железные пути, - ответил Вик вопросом на вопрос, - они ведь ведут в Город? - Да. Туда, на запад - в Город. - А на восток? Старейшина усмехнулся. - Неугомонный ты человек, скажу я тебе. Сотни и тысячи ходов - разве вы, не знающие того, что было до Исхода, можете представить себе такие расстояния? - Нет, - сказал Вик. - В этом все дело. Мы утратили то бескрайнее пространство, что принадлежало вам. Мы должны теперь вернуть его. - Вернуть? Как? - Не знаю. Мы должны захватить Город. Может быть, там мы найдем ответ... Старейшина только покачал головой. - Ничего из того, что было прежде, уже нет. Почему ты стремишься вернуть то, что ушло раз и навсегда? - Вернуть то, что ушло? - переспросил Вик. - Нет. Ты не понял меня, старейшина Владимир. Я просто тороплю то, что должно прийти. Некоторое время они молча стояли на убегающих вдаль железных путях, скупо освещенных лунным светом. Потом все так же молча вернулись в поселок, где продолжалось свадебное веселье. Наутро Вик, сопровождаемый старейшинами родов, чьи поселки находились на севере, отправился в неблизкий путь к озерам. Он возвращался домой. Незаметно для себя он привык называть свою хижину, где ждала Надежда, домом. Он все больше и больше отдалялся от Централи. Но он не забыл того, что оставил в Централи, он не забыл Лен. Встреча с Ветой всколыхнула старые чувства. Весенний воздух заставлял сердце колотиться чаще... а на душе лежал камень. Вик не понимал, что с ним происходит. Вернее, он все прекрасно понимал, но приказывал себе прикидываться непонимающим. Лен была потеряна для него - законы рода суровы, да и законы Централи тоже. Ему никогда не знать счастья... Раздираемый самыми противоречивыми и смутными чувствами, Вик вернулся в свою хижину. Надежда встретила его на пороге. Она привычно протянула руку, чтобы принять повод - лошади в поселках содержались в больших общих конюшнях, но уход за каждой из них обеспечивали владельцы. Вернее, жены владельцев. Вик любил сам ухаживать за лошадью, но законы рода и тут диктовали ему правила поведения. На этот раз Вик не отдал поводья жене. Он отстранил ее руку и, не глядя на Надежду, повел лошадь к конюшне. Там он почистил лошадь, подождал, пока она остынет, потом напоил и накормил ее. Ему не хотелось возвращаться в хижину. Он даже подумал о том, что можно заночевать здесь, в конюшнях, зарывшись в охапки сена и слушая сонное фырканье лошадей... Но что скажут про него на следующий день? Женщины разнесет новость по всему поселку. Худо придется и ему, и Надежде, и его роду... ах, как все перепуталось, как все плохо, как тяжело на душе! Ощущение боли было явственным, почти физическим. Вик глухо застонал, уткнувшись лицом в теплый, остро пахнущий потом бок лошади. Весна. Любовь. Для чего все это существует? Чтобы мучить его, дразнить, соблазнять? Вик почувствовал какую-то темную волну, захлестывающую его. Волну безрассудства и страсти. Он с трудом взял себя в руки. Он заставил себя направиться к хижине Небо почернело, но не только потому, что надвигалась ночь. Где-то вдалеке слышались глухие раскат грома. Шла гроза - первая гроза в этой весне. Воздух из теплого стал душным, слышались тревожные возгласы фермеров, загоняющих скот в стойла. Вик шел к своей хижине медленно, как во сне, словно тяжелый, плотный вечерний воздух тормозил его движения. Отблески далеких молний сверкали на горизонте. Гроза приближалась. В хижине было уютно - Надежда оказалась прекрасной хозяйкой. Вику буквально не на что было пожаловаться, и это еще больше раздражало его. Уж лучше бы жена оказалась несчастной неряхой и неумехой. Тогда он больше бы жалел ее, а значит и больше любил. Но она вовсе не выглядела несчастной. Тот момент близости, который возник между ними в свадебную ночь, ни разу не повторялся, хотя они довольно часто были близки как муж и жена. Как положено мужу и жене. Но тонкая незримая нить, протянувшаяся между ними в ту первую ночь, исчезла, не успев окрепнуть. Вик не мог заставить пробудиться к своей душе ни единого чувства по отношению к Надежде. Она была красивой и послушной женой. Красивой и послушной. И только. Надежда ждала его у стола с пищей. Молоко, хлеб, сыр, копченое мясо, то, что прежде они называли "порцией конвоя". Теперь это была ежедневная пища Вика, причем получал он ее более чем достаточно. И даже мед сегодня на столе... Фермерам не очень-то удавалось управляться с пчелами, мед и у них был редкостью. Вик любил мед - и он знал, что Надежда всегда пытается раздобыть это лакомство для него. Вик сел к столу. Надежда опустилась на лавку неподалеку, улыбаясь своей привычной улыбкой - смущенной и робкой. - Поешь тоже, - предложил Вик. Надежда помотала головой. - Не хочешь? Надежда кивнула. - Знаю ведь, что хочешь, - сказал Вик с досадой. У фермеров женщины обычно ели отдельно от мужчин, после них. Это не было законом, но Надежда привыкла делать именно так. Очень редко Вику удавалось уговорить ее разделить с ним пищу. На этот раз он не стал ее уговаривать, а принялся за еду. Он успел не на шутку проголодаться за время пути от южных поселков. Хижины фермеров редко имели застекленные окна - небольшие окошки просто закрывались в дождь или на зиму ставнями. Однако Вик привез из Централи небольшие куски стекла, поэтому видел сейчас все, что делается в поселке. Ветер гнал по улицам мусор и пыль, дыхание приближающейся грозы ощущалось все сильнее. - У нас дымоход закрыт? - спросил Вик жену. - Да. Небо сверкнуло зарницами, раздался мощный удар грома. Надежда осенила себя знаком Великого Бога - Вик знал, что у фермеров принято считать грозу его гневом. Вик даже и не пытался разубеждать жену на этот счет, понятие электричества было ей абсолютно неведомо. Он мрачно жевал хлеб, обмакивая его в миску с медом и запивая молоком. Надежда принялась расплетать косу на ночь. Она делала это неторопливо и как-то рассеянно, словно совершая некий обряд, совершать который было необходимо, даже не понимая его смысла. Вик бросил на жену один за другим несколько взглядов. Ему нравилось смотреть, как она расплетает косу. Ему нравился тот момент, когда освобожденные волосы падали на узкие плечи, покрытые белым полотном, струились вдоль спины, а дальше, словно повторяя гибкий каштановый водопад, под полотном обрисовывались стройные линии ног, завершающихся такими маленькими босыми ступнями... Вспышка! На мгновение ослепшему Вику почудилось, что молния сверкнула прямо у них в хижине. И тут же чудовищный удар грома потряс хижину. Будто само Небо обрушилось на них! Надежда, испуганно вскрикнув, метнулась к мужу, упав перед ним на колени и обхватив руками, словно прося защиты. Одной рукой она задела миску с остатками меда и опрокинула ее на Вика. Он почувствовал, как густой, липкий мед потек по его щеке, шее, груди. За окном родился неясный, вкрадчивый шелест. Он усиливался, надвигался, заполняя собою пространство. Первые капли дождя ударили в стекло. Вик увидел янтарные капли, падающие на прижатое к нему лицо Надежды. Он дотронулся до него пальцами, поднес их к губам. Мед. Он прикоснулся к лицу Надежды липким от меда ртом. Она еще крепче сжала его в испуганном объятии. Он увидел ее запрокинутое лицо с полуоткрытыми губами, которые блестели от меда. Больше Вик не был самим собой. Он был кем-то другим - кем-то или чем-то грубым, жадным, безжалостным. Он даже в страшном сне не мог представить себе ТАКОЕ. Такое страшное наслаждение... Казалось, это длится бесконечно. Вик потерял ощущение времени. Осталось только ощущение своего тела - и еще ее тела. Горячего, мягкого, покорного. Липкого от меда... Она стонала, она говорила что-то, но он ничего не слышал. Не хотел слышать. Потом пришел какой-то монотонный звук. Звук стучащего в окно ливня. Все кончилось. Фитиль в плошке светильника погас. Они лежали на волчьих шкурах брошенных на пол. В окно мерно барабанил дождь. И тут губы Надежды шевельнулись. - Бедный ты мой, - услышал Вик. Он не поверил своим ушам. Он взглянул в ее лицо... И прочел в ее взгляде жалость. ОНА ЖАЛЕЛА ЕГО! Она из простой женской жалости позволяла ему выдавать свою смутную жалость, жалкое подобие жалости за любовь! Ненависть - за любовь... - Нет, - прошептал Вик. - Нет! - Он казался себе жалким, лживым, омерзительно липким... Проклятье Небу! Одним рывком он поднялся на ноги, схватил что-то из одежды, напялил на себя и, не оглядываясь больше на распростертое на полу обнаженное тело, бросился вон из хижины. Ливень обрушился на него стеной - слепя, сбивая с ног. Теплый и чистый весенний ливень. Вик поднял лицо к ночному небу, задыхаясь от боли, гнева, от хлещущей в глаза, в нос, в уши воды. Вода, стекающая ко рту, была сладкой. Мед. От него не избавиться. Не избавиться от того, что назначено судьбой. Вик бросился к конюшням. Он пробивался сквозь ливень, словно сквозь влажные заросли немыслимых растений, выросших от земли до Неба. Ноги утопали в грязи, лицо омывали светлые струи дождя. А сердцу... сердцу было больно, как никогда! - Лен, - сказал Вик. И повторил, упрямо сжав зубы. - Лен! Он отодвинул разбухший от влаги деревянный засов на воротах конюшни. Пробрался к своей лошади, бешено мечущейся из стороны в сторону и тревожно фыркающей, как и все остальные. Кое-как оседлал ее трясущимися руками. Вывел из конюшни, вскочил в седло и галопом рванулся прочь из поселка, минуя ошеломленную стражу у ворот. Вик мчался в полутьме под постепенно стихающим, уходящим прочь ливнем. Он хорошо знал дорогу, по которой направлялся. Эта дорога вела в Централь К Лен. Сейчас все казалось Вику простым. Совсем простым. Он должен просто сказать Лен о своих чувствах. О своей любви, да, любви к ней. И все встанет на свои места. И завершится эта мука, которую немыслимо больше терпеть... Он не думал о том, что до Централи десятки ходов по ночной тропе, превращенной в жидкую грязь, опасные броды на вздувшихся после дождя реках, он вообще ни о чем не думал кроме того, что должен добраться до Лен. Лен!.. Лошадь споткнулась на всем скаку. Вик полетел куда-то вперед и вбок, почувствовал ошеломляющий удар о землю - и наступила тьма... ...Он почувствовал холод. Он лежал в огромной луже, вернее - в густом месиве грязи. Где-то неподалеку фыркала лошадь. Вик поднял голову. Лошадь переминалась с ноги на ногу в двух шагах от него, целая и невредимая. Вик с трудом поднялся на колени, потом на ноги. Похоже, он тоже был цел и невредим. Грязь смягчила удар. Вик растопырил перед глазами ставшие черно-серыми пальцы. Ему почудился сладкий аромат меда. С ног до головы в сладкой грязи... А если Лен... а если даже Лен, то что же - сладкая грязь, страшное наслаждение - и только? Если это - все?.. Нет, никогда! Не может этого быть! "ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВ С ЛЕН!" Чувствуя себя беспредельно опустошенным, Вик потянулся к поводьям лошади.
      12. ВЕРИТЬ Был полдень. Солнце стояло прямо над головой и пекло немилосердно. Но Вик не обращал на это ни малейшего внимания. Он был весь поглощен изучением открывшейся его взору картины. Многое, слишком многое зависело от того, что он сумеет разглядеть, а что нет. Впрочем, Вик сразу понял, что разглядит он немногое, а поймет - и того меньше. Жилые блоки - высокие, как в зоне эрапорта, еще более высокие, пониже, совсем низкие... Переплетение сфальтов между ними. Редкие пятна и полоски зелени. Огромная серая петля Реки на горизонте, которая огибала центр Города по плавной дуге. Антенна тело-видения. Вот и все. Впрочем... - Такое ощущение, что сфальты расположены в определенном порядке, - сказал Вик стоящему рядом с ним Сергипетроичу. - Они из единого центра расходятся к берегу Реки. - От вокзала, - поправил Вика Сергипетроич. - Он южнее нашей территории, совсем недалеко, - прошлый указал рукой на блестящее под солнцем переплетение железных путей. - Само здание вокзала разрушено, но ты должен понять, где оно находилось. - Вон там, где железные пути идут параллельно друг другу. Видишь? - Вижу. А сам центр Города? - Прежде он располагался вот там, - палец прошлого уткнулся куда-то за антенну тело-видения, где Вик разглядел еще одно похожее сооружение. Центр Города! Я уверен, что те, кто правит Городом сейчас, од сих пор там. - Почему ты так думаешь? Сергипетроич пожал плечами. - Центр есть центр... Там очень удобные жилые блоки, да и не только в удобствах дело. Помнишь, я рассказывал тебе об Исходе? Вик кивнул. - Так вот. В Городе издавна существовала боязнь окраин и недоверие к ним. Если там сохранилась хоть какая-то власть - будь уверен - искать ее надо в центре Города. - В тех блоках? - теперь уже палец Вика указал за антенну тело-видения. - Именно так. - На границе Города и Реки? Прошлый бросил взгляд на задумчивое лицо Вика, потом отвернулся. - Да. На границе Города и Реки. - Сохранились ли мосты, ведущие на другой берег Реки? - Ты же их видишь отсюда. - Ясно - только тот, что совсем рядом с Централью. Он разрушен. Но вон там, дальше... - Вик до боли в глазах напрягал зрение, но видел лишь серые нитки бетона на сером фоне Реки. - Там есть еще два моста... - Я знаю не больше, чем ты, - отозвался Сергипетроич. - А что говорят фермеры? - Важно не ЧТО они говорят, а КАК... Их едва-едва поймешь. Я понял пока только то, что на том берегу Реки тоже есть фермерские поселки. Но они так далеко, что это вполне может оказаться легендой. О мостах в черте Города фермерам ничего не известно. - Ничего не известно... - как эхо откликнулся прошлый. - Ты не одобряешь атаку Города, - не спросил, а утвердительно произнес Вик. - Нет, - возразил прошлый, - ты несправедлив ко мне. Я сделал все, что было моих силах. Рассказал тебе об Исходе. Выступил на Совете в твою поддержку. Поддержал тебя потом, на Большом Совете, где от моего слова многое зависело. Показал сейчас расположение Города. Теперь... - Теперь?.. - Теперь слово за тобой, Вик. Они стояли на крыше Станции - это была самая высокая точка Централи, если не считать, разумеется, дымовых труб. Но подняться на трубы было невозможно - вбитые в бетон скобы проржавели насквозь. Поэтому Вик и Сергипетроич ограничились осмотром Города с крыши Станции. Взгляд Вика покинул центр Города и переместился южнее. Река убегала на юг - и Город следовал за ней. - А там что? - спросил Вик. - Где? - На южных границах Города. - Окраины. Уже в дни Исхода контроль над ними был потерян. - Тут что-то не так, - возразил Вик. - Ведь воины Города удерживают всю эту территорию? Граница удерживается вначале вдоль Большого Сфальта, а потом вдоль канала, вдоль реки - вплоть до поселков старейшины Владимира. Вчера отряд моих "кровных братьев" рискнул переправиться через реку. Там сплошная стена заграждений, такая же, как и здесь, у Развилки. Они едва успели унести ноги. - Мне и самому это непонятно. Разве что... - Что? - быстро переспросил Вик. - Разве что Город до сих пор как-то использует эту территорию своих бывших окраин. Там могут быть огороды, промышленные блоки, склады... да мало ли что. - Разумно. Только вот что... прошлый... - голос Вика звучал настолько серьезно, что Сергипетроич тревожно уставился ему в лицо. - Ты говорил, что Город постигла социальная катастрофа. Так? - Так. Слово в слово. - Ну, и какой же сейчас в Городе закон? Какое у него социальное устройство? Сергипетроич медленно покачал головой. - Боюсь, что это мы узнаем только тогда, когда войдем в Город - если войдем в него, конечно... - А я боюсь, - резко сказал Вик, - что мы никогда не войдем в Город, если не узнаем его тайн. Слишком многих сюрпризов следует ожидать. Город слишком велик. Он может оказаться нам не по зубам, если только мы не придумаем, как половчее его разгрызть. - Язык серых, - пробормотал Сергипетроич. - Язык человека, который ведет тысячу людей на смерть. В том числе всех воинов Централи. Я должен знать о Городе как можно больше! - Вик говорил, не повышая голоса, но его взгляд неотрывно был устремлен на городские блоки. И голос его, казалось, звенел, как натянутая тетива самострела. В течение минувших дней второй и третьей лун Вик, словно одержимый, метался между Централью, поселками фермеров и лагерями серых. Он нигде не задерживался надолго. Он проверял оснащенность воинов оружием и степень их подготовки, он наскоро переговаривал со старейшинами, пханами и членами Совета (исключая Лен, встречи с которой избегал), он пытался хоть что-то новое узнать о Городе. Он ел на ходу, он спал в седле; едва появившись в своей хижине, - он уже вновь принимался собираться в дорогу. Огромное пространство - в сотни ходов - оказалось под контролем Вика. Но ему мало было этого пространства. Город! Ему нужна была информация о Городе. Вик не заметил, как весна сменилась летом, как лето пошло на убыль. Приближались дни, когда уже можно было ожидать появления Конвоя. Тишина по ночам казалась Вику оглушающей. Он ждал отдаленного рева моторов. Река-Судьба убыстряла свое течение с каждым днем. Не находя себе места ни в Централи, ни в поселке старейшины Василия, Вик предпринял единственно возможное: постоянно находиться в дороге. Он не чувствовал усталости, дорога врачевала его чувства, его душу. И ни на единый миг он не забывал о Городе. И Высокое Небо сжалилось над ним. В один из дней пятой луны пхан доставил в свой лагерь нового раба. Вик находился в этом лагере, поэтому новый раб привлек его внимание. Он был чудовищно оборван, истощен и грязен. Он не был похож ни на фермера, ни на обитателя Централи. - Откуда он? - мимоходом спросил Вик. И услышал ответ, заставивший насторожиться: - Бездомник... Вик несомненно уже слышал однажды это слово. Когда? Во время бегства из лагеря Главного Пхана. "Рабы не ходят поодиночке, поодиночке ходят только бездомники", - всплыл в памяти хриплый голос. Бездомники... Те, кого даже рабы серых презирают и ненавидят. - Откуда ты? - спросил Вик скорчившееся у костра существо. И прозвучал ответ, громом отдавшийся в его ушах, ответ, пробившийся из недр грязных волос и вонючего тряпья: - Город... - Они все из Города, бездомники, - прокомментировал этот ответ один из серых. - Бегут оттуда, а куда - и сами не знают. - Так у вас и другие такие есть? - Ну. Штук десять в разных племенах наберется, - серый говорил о бездомниках, как о неодушевленных предметах. - Рабы из них плохие. И подыхают быстро. - Вы расспрашивали их о Городе? - Пробовали. Никакого толку, а. Да ты посмотри на него - чего от него добьешься? - серый презрительно пихнул ногой существо, которое только плотнее сжалось в комок от этого удара. Вик задумчиво разглядывал бездомника. Чем же плохо ему и другим бездомникам было в Городе? Разве от сытой и спокойной жизни бегут, да еще рискуя попасть в лапы серым? Тут что-то не то. При помощи Ворона Вик разыскал всех бездомников, обращенных серыми в рабов, и одного за другим расспросил их. Они действительно были немногословны, но кое-что Вику удалось узнать. Люди, управляющие Городом, и не думали заботиться о всем его населении. Они заботились только о себе. Охрана границ была необходима не только для того, чтобы никто не проник внутрь Города, но и для того, чтобы никто не выбрался наружу. Большая часть населения вела нищенскую, полуголодную жизнь. Неплохо жилось только метам, да тем специалистам, без которых правители Города не могли обойтись. Остальные по сути дела были предоставлены сами себе. Правителей не интересовало, где они достанут пищу, одежду, топливо для того, чтобы обогреть зимой свои жилища. Лишь изредка правители снисходили до того, чтобы выделить горожанам какие-нибудь подачки. Конвои доставлял отобранную у фермеров пищу в специальный район, расположенный, как и предвидел Сергипетроич, в центре Города. Этот район, где жили правители, охраняли особо. Он был как бы небольшим Городом внутри Города. Простые горожане туда не допускались. Остальная территория была разделена на три зоны. Одна называлась "общей", и жилось в ней чуть лучше, чем в двух других. Две другие, расположенные южнее центра Города зоны, представляли собой мир, где царил один закон: каждый за себя. Мосты через Реку сохранились, они выходили в первую из зон, поэтому ее обитатели добывали пищу и дрова на другом берегу Реки. Но мало было добыть пищу: нужно было еще и сохранить ее, сберечь от завистливых глаз остальных. Не выдерживая, многие обитатели этих южных зон пробирались через укрепления метов и бежали на территорию серых или на земли, расположенные за Рекой, - там тоже были укрепления, но не столь плотные, как у Большого Сфальта. Не доверяя друг другу, бездомники держались поодиночке, но главным местом, где они обитали, были покинутые городские блоки за Большим Сфальтом. Теперь Вику стало ясно, кем был по-звериному зарычавший на него человек, человек, которого он видел, когда вел конвой прошлым летом. Вика неприятно поразило все услышанное. Привыкший жить по законам Централи, по законам Рода, которые, хотя и отличались друг от друга, все-таки неизменно предполагали ответственность старших за судьбы тех, кто им подчинялся, Вик не сразу постиг простую и жестокую логику городских правителей. Они вели себя как пханы серых. Но если те открыто признавали, что не знают вообще никаких законов, Город узаконил рабство, грабеж и право кулака, право того, у кого оружие, у кого власть. Это была система - несправедливая и опасная. Система, которая вполне заслуживала того, чтобы быть уничтоженной. И Вик мог сделать это. На Совете Централи он рассказал обо всем услышанном от бездомников. Как он и ожидал, его слова вызвали взрыв возмущения. Подсознательное желание вернуться в Город соединилось с вполне осознанным желанием уничтожить власть городских правителей. Но экстренная информация Вика в этот день оказалась не единственной экстренной информацией. Когда Вик закончил свой рассказ, когда улеглись страсти по поводу услышанного, со своего места поднялся Лег. Он был бледен и казался взволнованным до глубины души. - Служба здоровья. Экстренная информация. Все притихли. От службы здоровья не приходилось ждать хороших вестей. Особенно в качестве экстренной информации. - Мы, совместно со службой детей... - Лег глянул на молчащую Лен, ...совместно со службой детей провели несколько этапов медицинского обследования. Опыты... И, кроме того, наблюдения над жизнью фермеров... Лег откашлялся. Дольше тянуть было невозможно. И он выпалил единым духом: - Действие препарата тормозило рождаемость! - И теперь, когда запасы препарата истощились... - медленно выговорил Ант. - ...Рождаемость в Централи резко возрастет. "Вот и все, - подумал Вик. Все одно к одному. Прежняя жизнь - такая прочная, надежная, хорошо организованная - в прошлом. В прошлом, как прошлые. Теперь мы просто вынуждены забыть о прежних границах, о прежнем укладе жизни. Теперь мы вынуждены атаковать Город. Нас очень скоро станет слишком много, чтобы Город это терпел. Или мы - или они"... Последнюю фразу Вик повторил вслух. Это не было случайностью. Он хотел, чтобы его услышали. - Или мы - или они. Сергипетроич кивнул. Кивнул и Ант, но в его взгляде был какой-то невысказанный вопрос, обращенный к Вику. После окончания Совета Ант подозвал к себе Вика и Слава. И сразу же задал тот вопрос, который Вик угадал в его глазах: - Мы - или они. Да, это так. Но кто сейчас сильнее? - О чем спрашивать меня? - с досадой отозвался Слав. -У меня всего-навсего сорок ходовиков. - А у тебя? - Ант обратился к Вику. - У меня сто "кровных братьев", - сказал Вик, чуть помедлив. - Около пяти сотен воинов серых. И не меньше тысячи воинов породнившихся с нами фермерских родов. А может, и больше. Кроме того, после рассказов бездомников, я надеюсь, что жители Города если и не помогут нам, то, во всяком случае, не будут мешать. Против нас одни только меты, разбросанные по огромной границе Города. - А моны? - Большая их часть сопровождает Конвой. Мы атакуем его и постараемся захватить боевые машины прошлых. Слав присвистнул. - Смело, ответственный!