Всё вокруг изменилось. Утром Алёшка вышел из дому и никак не мог понять, в чём дело. Так же, как и прежде, убегала вдаль осенняя тундра, покрытая ржавыми мхами. Так же, как и прежде, глухо шумело море. Так же, как и прежде, хмуро смотрелись в небо молчаливые озёра.
      Как будто ничего не изменилось. А всё-таки вокруг было необычно. Алёшка стал думать: в чём же дело? Но он так ничего и не понял. Он долго смотрел, как грустно ходит Пират по берегу. Обычно он с лаем гонялся за птицами, которых у моря всегда было очень много. И вот, когда Алёшка посмотрел на Пирата, то сообразил наконец, что изменилось вокруг. Он побежал к повару Степанычу, потом к дяде Мише, к папе. И всем кричал:
      — Птицы ночью улетели!
      Да, птицы снялись с насиженных мест и улетели в дальние страны, в тёплые края. И прибрежные скалы сразу стали скучными и серыми. Оттуда уже не раздавался хлопотливый птичий гомон. И тундра тоже опустела: стала молчаливой и унылой.
      Дядя Миша сказал:
      — Раз птицы улетели, значит, зима где-то рядом ходит. Готовит для нас морозы, вьюги да метели.
      Вечером пошёл снег. Он был густой, сильный и шёл не переставая целую ночь. Утром всё вокруг было белым-бело. Как будто тундра надела нарядное белое платье.

      На полярную станцию пришли Рольтык и Таю-Карка. Они долго сидели на корточках у стены и курили трубки. Наконец старый Таю сказал:
      — Прощаться мы пришли, однако. Снег лёг на землю — надо начинать дальнюю дорогу, гнать стада на юг.
      — Когда двинетесь? — спросил папа.
      — Завтра утром. Приходи провожать.
      — Придём! — сказал папа. — И Алёшка придёт.
      И на следующее утро папа, дядя Миша, Алёшка и Пират пошли к стаду.
      Пастухи уже отогнали оленей далеко от полярной станции. Они теперь паслись у невысоких сопок. Когда полярники пришли, пастухи складывали на нарты свои походные домики-яранги.
      В землю втыкают длинные палки и к ним привязывают сверху шкуры. Получается вроде палатки. В таком домике, конечно, тесно и темновато. Но зато он лёгкий, его не промочит дождь, и в нём всегда тепло. Даже зимой.
      Сейчас пастухи разбирали яранги. Они сняли шкуры, аккуратно свернули их и уложили на большие грузовые нарты. А чтобы не свалились, привязали ремнём. Когда нарты были нагружены, все присели на том месте, где недавно стояли яранги. Пастухи курили трубки и думали о трудной дороге. Все молчали. Наконец Таю-Карка сказал:
      — Ну, спасибо, однако. Лето мы хорошо жили вместе. Теперь пора в путь. Дорога дальняя, она ждать не станет. Пора.
      А Рольтык добавил:
      — На будущий год опять скажем друг другу: «Еттик! Еттик, друзья!»
      Пастухи первыми встали, сложили свои длинные арканы — чауты — и пошли к стаду. Они поймали ездовых оленей и запрягли их в нарты.
      Потом они стали собирать стадо, которое разбрелось по тундре. И наконец пришла минута расставания.
      Таю-Карка с каждым попрощался за руку. Последним он подошёл к Алёшке. Он погладил его по голове. Алёшка обнял старика за шею и поцеловал в коричневую от загара, морщинистую щёку. Таю-Карка тоже Алёшку поцеловал. Потом он вынул из кармана настоящий маленький охотничий нож с рукояткой из оленьего рога. Вот такой.
      Ножны были сделаны из нерпичьей шкуры и вышиты яркими нитками.
      — На память тебе дарю! — сказал Таю-Карка и привесил нож Алёшке на пояс. — Настоящим охотником будь: смелым, сильным и справедливым. Не забывай нас, не забывай тундру.
      Тут старый Таю ещё раз поцеловал Алёшку и как взрослому пожал ему руку. Потом он сел на нарту и поднял хорей.
      — Хош! Хош! Эххе-е-е-ей! — протяжно и звонко крикнул он.
      Голос его далеко-далеко разнёсся по тундре. Олени сразу быстро побежали, нарта понеслась вперёд. За ней пошло и всё стадо. Олени зафыркали, снег заскрипел у них под копытами. Позади ехал на другой нарте Рольтык и подгонял хореем отставших оленей. Стадо двинулось на юг.

      В стаде, которое вёл Таю-Карка, было много оленей. Так много, что, когда они шли, казалось, что двигается целый лес рогов.
      В путь тронулись сразу все олени. Но двое остались у подножия сопки. Это были (ты, конечно, догадался) Олешек и его подруга-важенка.
      Алёшка сразу сказал:
      — Пап, я пойду привяжу Олешека. А то как бы он не ушёл со стадом.
      Папа внимательно посмотрел на Алёшку:
      — Зачем его привязывать? Ты ведь его любишь, значит, хочешь, как ему лучше. Так пусть он сам и решает: оставаться ему с нами или идти со стадом.
      И они не стали Олешека привязывать. Только Алёшка сразу позвал его к себе. Олень прибежал и положил ему голову на плечо.
      Дядя Миша сказал тихим голосом:
      — Смотри ты — зверь, а ведь всё понимает. Это он с Алёшкой прощается. Даже смотреть как-то неловко…
      Папа промолчал. А у Алёшки стало почему-то очень грустно на сердце и защипало в носу. Он обнял Олешека за шею и стал говорить ему сквозь слёзы ласковые слова. И олень долго стоял неподвижно, будто слушал.
      Но потом Олешек начал нервничать. Он всё время беспокойно переступал с ноги на ногу и прядал ушами, прислушиваясь к шуму уходящего стада.
      Наконец важенка тревожно захоркала. Олешек поднял голову и стал смотреть сначала на неё, а потом вслед уходящим оленям. Стадо уже поднималось на сопку.
      Забеспокоился и Пират. Он подошёл к Алёшке и Олешеку и лёг около них, стуча по снегу хвостом. Глаза у него были тревожные.
      Важенка снова захоркала и медленно пошла за стадом. Она часто оборачивалась к Олешеку. Будто звала его с собой.
      И Олешек вдруг побежал за ней, догнал и хотел, чтобы она повернула обратно. Но важенка не послушалась его и продолжала уходить. Тогда Олешек на миг остановился и вдруг легко и красиво помчался догонять уходящее стадо.
      Он бежал по своей родной тундре огромными сильными прыжками. И похоже было, что олень не бежит, а как будто летит над землёй.
      Олешек взбежал на вершину сопки и повернулся к людям и к полярной станции, где вырос и где всё было ему так хорошо знакомо.
      Солнце уже шло на закат. Оно было красное и тяжёлое. В прозрачном воздухе чётко вырисовывался гордый силуэт оленя. Он стоял совсем неподвижно, высоко подняв голову с ветвистыми могучими рогами.
      Олешек ещё немного постоял так. Потом он громко и призывно хоркнул, тряхнул рогами и помчался вслед за стадом. Через миг он перевалил вершину сопки и скрылся из глаз.
      Алёшка смотрел ему вслед, а Пират вдруг вскочил и бросился догонять Олешека.
      Когда всем стало ясно, что Олешек уже не вернётся, Алёшка не выдержал. Слёзы сами полились у него из глаз и повисли капельками на кончике курносого носа.
      — Я же говорил, что надо привязать! — плакал Алёшка.
      А папа сказал ему тогда:
      — Не плачь, сынок. Ты же мужчина. Конечно, трудно расставаться с друзьями. Но что ж поделаешь… Нам тоже скоро надо собираться в Москву. Всё равно мы не сможем взять Олешека с собой.
      Тут прибежал обратно Пират. Он очень устал и тяжело дышал, далеко высунув красный язык. Он сразу подошёл к Алёшке, лизнул его в нос и сел рядом. Как будто сказал:
      «Не печалься! Я-то ведь остался с тобой!»
      И тут все пошли домой, на полярную станцию.
      Так ушёл Олешек. Жизнь его с людьми закончилась. Началась новая жизнь — в стаде. Он, наверно, станет там вожаком, будет защищать оленей от волков, учить их, как переходить реки…
      Но это уже совсем другая история…

      И вот пришло время возвращаться на Большую землю. На полярную станцию должны были прибыть другие зимовщики.
      Все говорили: «Едем домой», а Алёшке было смешно. Он ведь родился в Арктике и в Москве никогда не был. Какой же это для него дом?
      Мама и папа укладывали вещи, и Алёшка тоже укладывался. Только он быстрее всех управился. Потому что у него меньше вещей было.
      А мама ещё раньше сказала, что Пирата они с собой не возьмут и чтобы Алёшка и папа на это не рассчитывали. Она сказала, что Пират, конечно, хорошая собака, но что он всё-таки диковат и в Москве всех перекусает.
      И когда Алёшка собрал свои вещи, он пошёл с Пиратом прощаться. Он принёс ему много хлеба и сахара и самые свои любимые игрушки хотел Пирату подарить.
      А Пират откуда-то узнал, что Алёшка, папа и мама уезжают. Он лежал около дома ужасно печальный и ничего есть не стал, что ему Алёшка принёс. Он только всё время лизал его и держал зубами, чтобы Алёшка не уходил. Тогда Алёшка подумал, что он Пирата, наверно, больше никогда не увидит. И ему тоже стало очень грустно. Он обнял Пирата за шею, уткнулся лицом в его густую шерсть и горько заплакал.
      В это время передали по радио, что сейчас прилетит самолёт, который всех повезёт в Москву. И полярники потащили свои вещи, а мама стала кричать, чтобы Алёшка шёл домой одеваться. Она его долго звала, а он всё не шёл и плакал.
      И мама тогда сказала:
      — Что же он не идёт? Вечно со своим Пиратом!
      Они с папой пошли за Алёшкой и увидели, что он плачет, а Пират скулит. Мама стала совсем тихая и сказала, что она не знает, кто Алёшке дороже — Пират или родители. А папа положил ему руку на плечо и сказал:
      — Будь мужчиной, сын!
      И тут он посмотрел на маму и стал ей что-то тихо говорить.
      А Алёшка в этот момент и сам не знал, кто ему дороже. Он всё держался за Пирата и плакал навзрыд. А Пират лизал Алёшку и скулил. Тоже, значит, плакал по-своему. Потом он на брюхе подполз и стал папе руку лизать. И маме тоже. Тогда мама отвернулась и сказала совсем тихо:
      — Ну, я не знаю… Смотрите сами…
      А папа тут обрадовался и закричал:
      — Всё в порядке! Берём Пирата в Москву!
 
      И все сразу стали весёлые. И мама тоже. А Пират сел, сделал уши торчком и всё смотрел то на Алёшку, то на папу с мамой. А потом стал прыгать и лаять.
      И тут прилетел самолёт. В него сначала вещи погрузили. А потом полярники по лесенке залезли в кабину. И Пират залез. И все вместе полетели в Москву.
      На этом и кончается история о том, как Алёшка жил на Севере.