Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Интимная жизнь моей тетушки

ModernLib.Net / Сентиментальный роман / Чик Мейвис / Интимная жизнь моей тетушки - Чтение (стр. 9)
Автор: Чик Мейвис
Жанр: Сентиментальный роман

 

 


      И вся твоя семья, белые представители среднего класса, буквально все внимательно следят за каждым своим словом, чтобы, упаси Бог, не сказать чего-то отдаленно расистского. Ты вспоминаешь разговор со своим любовником, когда он указал тебе на твой квазилиберализм. Ты очень стараешься, чтобы кто-нибудь из родственников Петры что-нибудь не ляпнул. Потому что они определенно расисты. Уильям, отец Петры, называет всех небелых исключительно цветными. Трапеза быстро превращается в дискуссионный клуб. Стоит родителям Петры или ее брату и его жене открыть рот, чтобы обратиться к студенту из Мадраса, ты или Френсис или вы оба немедленно встреваете в разговор. Идеально прожаренное мясо уже не доставляет им удовольствия, потому что на них набрасываются, даже если они хотят сказать самое невинное: «Передайте мне, пожалуйста, соль». В какой-то момент мать Петры встает, и ей тут же предлагают сесть и ты, и ее зять. Ей приходится объявить во всеуслышание, что она должна посетить туалет. Тебе остается только гадать, что думает студент из Мадраса о таких вот особенностях английского этикета. Френсис сверлит тебя взглядом.
      Уильяму удается произнести начало предложения:
      – Вы знаете, к две тысячи тридцатому году цветных будет больше, чем нас…
      При этих словах Френсис взглядом спрашивает тебя: «Ты сошла с ума?» И тут, когда ты ставишь на стол яблочный пирог, твоя младшая внучка спрашивает студента из Мадраса, почему у него кожа другого цвета. Сидящие за столом готовы провалиться сквозь землю. За исключением, естественно, студента из Мадраса. Ад на земле. Ты пьешь.
      Как и предсказывал твой муж, твои усилия выходят боком. Плюс похмелье.
      – Никогда больше так не делай, – сурово говорит твой муж. И тут же ругает себя за то, что позволил отругать тебя, лежащую. Он, правда, тоже не в очень хорошей форме. – Не понимаю, что на тебя нашло, – говорит он, а лицо его кривится, как от боли.
      Понедельник ты проводишь в постели. Своей постели. Потому что твой любовник отправился на собеседование: собрался-таки устроиться на работу. И вдруг осознаешь, какая же ты старая.
      О нет, совсем не старая. Во вторник ты очень громко включаешь диск Чарли Паркера и кружишься по гостиной. Так громко, что и Джесс может потанцевать, не выходя из дома.
      Среду ты проводишь с любовником.
      Со сверкающими глазами в четверг усаживаешь своего мужа на диван и делишься с ним своими планами украсить сад декоративными каменными горками. Каменными горками? С чего? Потому что вчера днем ты, лежа в кровати с любовником, смотрела телепередачу о садоводстве, и тебя покорили маленькие Альпы.
      В пятницу ты бегаешь по магазинам, хватая все подряд: щипцы для ресниц, эротическое нижнее белье, не просто нижнее белье, а именно эротическое, си-ди, в том числе «Величайшие хиты "Иглс"». Через полчаса, проведенных дома, ты уже знаешь все слова «Desperado» и даже можешь подпевать с правильными интонациями. Позже ты это демонстрируешь, в результате чего муж бежит от тебя в кабинет, хлопнув дверью.
      Ты выискиваешь, что пишут об аменорее на сайтах, посвященных женскому здоровью, и, как обычно, решаешь, что у тебя имеют место быть все причины, ее вызывающие: рак, беременность, климакс и так далее, отчего снова впадаешь в минорное настроение. Но ты держишься и никому ничего не говоришь. Это не так и трудно, потому что сказать, собственно, некому. Тебе приходит в голову забавная мысль: если ты родишь ребенка, у него будет племянница двумя годами старше. Ты ставишь видеокассету с фильмом «Короткая встреча» и плачешь в одиночестве.
      В субботу и воскресенье настроение у тебя заметно улучшается: у тебя схватывает живот, и ты молишься, чтобы эти схватки свидетельствовали о том, что ты не беременна. Здравый смысл говорит тебе, что это абсурд. Но тебе не до здравого смысла. Ничего не происходит. Схватки означают одно: все тело у тебя так напряжено, что мышцы начинают жаловаться.
      – Если вы думаете, что вам плохо, маленькие мерзавцы, – говоришь ты им, готовя воскресный ленч, – попробуйте побыть на моем месте.
      Френсис, неправильно истолковав очередной приступ плохого настроения и поглаживания нижней части живота, участливо спрашивает:
      – Опять месячные?
      – Нет, – отвечаешь ты, и тут из глаз льются слезы. У тебя подгорает подлива, что в кулинарии равносильно Армагеддону. Ты рыдаешь.
      – Успокойся, – говорит Френсис. – Что случилось?
      В этот момент ты и говоришь Френсису, что ты, возможно, беременна. Его реакция предсказуема. Он пугается. Потом на его лице читается недоумение. Это ловушка? Если он скажет: «О Боже, нет», впадать тебе в истерику? Если он скажет: «О Боже, да», впадать тебе в истерику? Ты оставляешь его в испуге. Но по крайней мере ты уже замела следы. И конечно же, хочешь, чтобы он об этом знал. Как вор, возвращающийся на место преступления, ты хочешь, чтобы он точно знал, где и когда ты заметала следы. Поэтому; чтобы расставить точки над i, ты говоришь как бы походя:
      – Наверное, это случилось в Бате.
      Он, конечно, неправильно тебя понимает, смеется, говорит, что ты всегда нравилась ему в ванне. Ты доходчиво объясняешь ему, что тебе не до смеха.
      Беременна, Френсис. Какая уж тут ванна.
      Ему удается сказать, что решать проблему надо лишь после ее возникновения. Он не убежден в правильности твоего диагноза. Ты тоже. Ох уж эти маленькие демоны.
      – Сходи к врачу, – мягко предлагает Френсис.
      – Только не смей говорить Тиму, – строго предупреждаешь его ты.
      Неудивительно, что Френсис, ища выход из этой дикой ситуации, вспоминает что-то такое, о чем ты говорила ему раньше, и приходит домой вечером следующего понедельника, чтобы объявить, что он снял коттедж в Дорсете на четыре недели. На весь июль. С тем, похоже, чтобы держать там свою обезумевшую жену. Он говорит, что сделал это, потому что ты в стародавние времена выразила такое желание, сказав: «О, как бы я хотела уехать отсюда и пожить подольше в сельской глубинке…» Разумеется, тогда речь шла о Бридлингтоне.
      Тебе в голову приходит мысль и о том, что он хочет увезти тебя как можно дальше от сада. Ты слишком долго говорила о каменных горках, не потому, что они тебе так дороги, но, всякий раз, заводя о них разговор, ты словно возвращаешься в постель к своему любовнику и, улыбаясь мужу в лицо, думаешь, что ему этого секрета никогда не узнать. Это жестоко, бесчестно, но ты ничего не можешь с собой поделать. Такое ощущение, что тебе хочется бродить в опасной зоне, на грани разоблачения. Френсис, мол, этого не узнает. На него идея каменных горок, этих маленьких Альп, о которых ты говоришь с такой любовью, просто навевает ужас. Пока твой сад – царство растительности и весь в цвету. Он так и спроектирован. Большая лужайка, тут и там разбросанные кусты, пруд, который Френсис и мальчики вырыли сами, им они очень гордятся, выложенный камнем внутренний дворик, где так приятно посидеть в хорошую погоду. Это сад для сидения. Не для работы. И уж конечно, не для каменных горок.
      Для меня, в моем маниакальном состоянии, идея Дорсета – чудо. Поначалу я надулась и пришла в ужас: меня выгоняют. Потом поняла, что в Дорсете я и Мэттью сможем проводить вместе всю неделю. Френсис приезжал бы только на уик-энды, но это можно перетерпеть. Пребывая со своим любовником с воскресного вечера до пятничного утра, остальное время я могла бы быть счастливой женой. Это было идеальное решение. Я бы успокоилась, расслабилась, пришла в себя. Это же здорово – весь июль пожить в Кейри-Хаус, в Вудлинче.
      Сие также означало, что я еще месяц смогу тянуть с ответом на большой вопрос. Мэттью, узнав про Дорсет, дал задний ход и молчаливо согласился, что любое решение о будущем откладывается до августа. Как же меня это обрадовало! Словно в этом году мне пообещали не одно Рождество, а десять тысяч сразу. Я думаю, Френсис поразился неистовству моей радости.
      – Если б я знал, как ты хочешь уехать из города, мы бы могли все устроить раньше, – с некоторым раздражением бросил он.
      – Я сама не знала. – И попыталась не выглядеть кошкой, которой удалось полакомиться сметаной. Но все мое тело мурлыкало. Тем вечером мы трахнулись, впервые после Бата, и я вела себя, как благодарная куртизанка, получившая в подарок если не «Кохинор», то чтото не менее ценное. Не думаю, что Френсис знал, в чем причина.
      – Осторожнее, а не то ты действительно забеременеешь, – удовлетворенно сказал он потом. И тут же поправился: – Даже если ты уже беременна, все равно надо быть осторожнее.
      Но я об этом думать не собиралась. На следующий месяц на горизонте не просматривалось ни единого облачка.
      Пришлось принять кое-какие меры предосторожности, когда он завел разговор о том, что Дорсет находится лишь в двух с половиной часах езды от Лондона. К счастью, я думала быстрее его. Уже успела созвониться с АА (чуть не ошиблась и не позвонила другим АА: «Анонимным алкоголикам», благо телефоны в справочнике стояли рядом) и узнала, дорога туда занимает почти три часа в силу большой плотности транспортного потока, а быстрее в Дорсет можно добраться только после полуночи. Так что я решительно отбросила идею Френсиса о том, что он сможет иной раз приезжать на неделе, резонно указав, что после трех часов за рулем он не сможет плодотворно работать. Когда он сказал, что сможет уезжать в понедельник утром, мне пришлось быстро шевелить мозгами. И я нашла, что ему на это ответить. Сказала, что, пожалуй, снова начну писать. На его лице отразилось удивление. Понятное дело. Я уже десять лет не заикалась о книге.
      – А что? – Я подпустила в голос агрессивности. – Что в этом плохого?
      – Ничего, – глубокомысленно ответил он. – Абсолютно ничего.
      – Я, возможно, вновь вернусь к Давине Бентам.
      – Почему нет? – Он добродушно пожал плечами.
      – Или начну новую книгу.
      – Это тоже вариант.
      – Поэтому, если ты будешь уезжать в понедельник, я не смогу сесть за книгу. Но если ты будешь уезжать в воскресенье попозже, в шесть или семь вечера, тогда…
      Он опять удивился. Идея позднего отъезда явно его не воодушевляла, но я жевала его мочку, как это легко быть маленькой шлюшкой, и он согласился со мной.
      – …я смогу встать пораньше и поработать все утро понедельника.
      Вновь он бросил на меня удивленный взгляд, и понятно почему: я не относилась к жаворонкам.
      – Мне потребуется много времени и энергии. Особенно если я начну новую книгу.
      – Хорошо, – подвел он черту. – В пятницу я буду стараться приехать пораньше, а в Лондон буду возвращаться в воскресенье. Ты довольна?
      – Спасибо тебе.
      – А о какой новой книге ты говоришь?
      – Об обнаженной натуре, – без запинки ответила я. – Да… думаю, стоит попробовать…
      Он кивнул и начал исследовать обнаженные части моего тела.
      – Обнаженная натура. – Его опять потянуло на сладенькое. – Действительно, очень интересная тема.
      Я могла думать лишь об одном: Мэттью останется со мной на всю неделю, больше не будет необходимости покидать его теплую постель, мчаться домой и лгать, лгать, лгать. Ложь – вот что ты не выносишь. Почему не выносишь, ты сказать не могла-, то ли по причине, что лгать плохо, то ли из-за боязни, что тебя выведут на чистую воду. И главное, ты боишься, что какая-то твоя часть, вроде той, что заводила разговоры о каменных горках, хочет, чтобы тебя вывели на чистую воду. В одном сомнений у меня не было. Я хотела, чтобы никто и ничто не испортил мне этот месяц, а потому, конечно же, надеялась, что Френсис не узнает правду. Вот и старалась вести себя с ним совсем как в недалеком прошлом, естественно. Чтобы в его отсутствие иметь возможность стать совсем другой.
      Своему любовнику ты объясняешь, что никаких проблем не предвидится.
      – Нам предстоит провести вместе многие недели, – говоришь ему ты. – Так что давай не будем портить их себе правдой… – И тебе едва удается не добавить: «Зачем зариться на луну, если у нас есть звезды…» – на случай, что он посчитает тебя достаточно старой, чтобы впервые услышать эти строки в кинотеатре, и решит, что ему, такому молодому, негоже куда-то с тобой ехать.
      Вот и начинаются тридцать самых странных дней в моей жизни. На целый месяц ты раздваиваешься, из одной женщины становишься двумя. А в конце задаешься вопросом, смогут ли они вновь слиться в одну, и тебе не будет нужды опасаться за свое психическое здоровье.

Глава 10
ЖЕНЩИНА В ВАННЕ

      Словно наступило Рождество, потому что в ночь перед отъездом от волнения я не смогла уснуть. Френсис лучился радостью: наконец-то он сделал что-то правильно. Почему мы не сгораем со стыда, когда творим такое? Почему?
      Мы уехали в пятницу днем, и никогда раньше я не чувствовала себя такой счастливой. Мне оставалось лишь продержаться пятничный вечер, субботу и воскресенье, до компромиссных восьми вечера, после чего на пять дней моя жизнь принадлежала бы только мне. С такой благостной перспективой я могла позволить себе быть доброй.
      Пока мы ехали, я пела. Френсис улыбался. И тут во мне вновь заговорил демон…
      – Френсис, – мурлыкала я, – как здорово ты все придумал. Ты действительно лучший из мужей. – Я наблюдала, как его лицо расплывалось в довольной улыбке, и не испытывала ни малейших угрызений совести. Я действительно благодарила мужа за то, что ему достало ума арендовать коттедж, в котором я собиралась устроить любовное гнездышко и наслаждаться сексом со своим любовником. И благодарила от чистого сердца. Я ждала. Земля не разверзлась, из нее не вырвались языки красного пламени, чтобы поглотить меня. Вместо этого солнышко заливало ярким светом зеленые холмы, а вдали я уже видела поблескивающее море. «Вот так заканчивается семейная жизнь, – думала я, – не скандалом, а мурлыканьем».
      Запад Дорсета мы знали достаточно хорошо, потому что Вирджиния и Брюс после свадьбы поселились на окраине Дорчестера. В настоящей Англии Харди. Френсис и я бывали у них довольно часто. Сначала чтобы насладиться красотой природы, потом чтобы вырваться из Лондона и побыть с людьми, которые могли помочь с детьми. Вот тут я вынуждена отдать должное сестре: если тебе нужна помощь, она с радостью ее предложит. Когда я родила Джеймса, потом Джона, когда случился выкидыш, она становилась настоящей сестрой. И наши отношения ничем не напоминали мое детство, когда она стремилась при любой возможности дать мне пинка. Только когда я выкарабкивалась из пропасти, она становилась прежней Вирджинией. А вот если бултыхалась на дне, всегда протягивала руку помощи. Поэтому, когда у меня все было хорошо, я обращалась к Кэрол. Она держала на руках моих растущих сыновей, кормила их, и при этом ей удавалось говорить со мной об искусстве и смешить меня рассказами р парижских любовниках и ночных полетах в Нью-Йорк.
      Позже, когда Вирджиния и Брюс перебрались в Кингстон (или Суррей, как настаивала Вирджиния), а наши мальчики подросли, мы продолжали приезжать в Дорсет на уик-энды, останавливаясь в Бридпорте или Эйпе. Эти уик-энды служили достаточной компенсацией за все поездки, в которые я никогда не ездила, и на пляже я вместе с детьми часами возилась в песке. Сама становилась ребенком, потому что в моем детстве не было ни счастливой семьи, ни берега моря. Пока дети были маленькими, за границу меня и не тянуло: аэропорты, полеты, багаж – сплошной стресс, а слишком яркое солнце могло сжечь нежную кожу мальчиков. Поэтому мы проводили отпуска в Англии и больше всего любили Дорсет.
      В те дни мы даже мечтали о том, чтобы когда-нибудь купить один из сложенных из песчаника, окруженных розами коттеджей, который станет нашим прибежищем на выходные. А пока мы отправлялись в так называемые круговые прогулки, с маленькими детьми в другие и не пойдешь, и я всегда испытывала огромное облегчение, когда, отшагав три мили, за поворотом видела наш старый «сааб». Сейчас кажется невероятным, что такие вот пустяки приносили радость… Теперь-то мне довелось испытать куда более острые ощущения, в сравнении с которыми блекло все остальное.
      Я сказала Вирджинии, когда она позвонила, что мы с Френсисом сняли коттедж за городом, но не стала уточнять ни где, ни на какое время. Вирджиния, конечно, начала вынюхивать, что да как. С тем чтобы напроситься в гости. Но я, конечно, пресекла эти поползновения.
      – Френсис очень устает, – сказала я ей. – Много работы. Ему необходим полноценный отдых. В конце концов, он уже не мальчик… все-таки пятьдесят восемь…
      Поскольку Вирджинии уже исполнилось пятьдесят шесть и при нормальных отношениях моим словам недоставало тактичности, то, учитывая наши, я явно нарывалась на скандал.
      Голос Вирджинии прибавил целую октаву.
      – Мы не становимся дряхлыми стариками только потому, что нам переваливает за пятьдесят пять, знаешь ли. Когда дело касается чувств других людей, у меня складывается впечатление, Дилли, что ты витаешь в облаках, далеко оторвавшись от земли, и…
      Френсис, который как раз вошел в комнату и которому я только что шепнула, прикрыв микрофон, что говорю с сестрой (о чем он и так догадался, видя, как вибрирует трубка от разрывающих ее децибелов), рассмеялся, когда я, прервав долгое молчание, вдруг сказала:
      – Ладно, Вирджиния. Пока… – и положила трубку на рычаг. – Пусть позлится, – фыркнула я. – Иначе от нее не отвертишься, она обязательно приедет на несколько дней и испортит идиллию.
      Глаза Френсиса засияли счастьем, и тут до меня дошло: он же считает себя действующим лицом упомянутой идиллии.
      Вудлинч – идеальное место для летнего коттеджа. С одной стороны, до Бридпорта можно дойти пешком, с другой – ты уже не в городе, а в сельской местности. И теперь, когда мы ехали по знакомой петляющей дороге, думала ли я о своих детях, которые ездили вместе с нами посмотреть на хряка-чемпиона фермера Хоупа? Вспоминала, как жена фермера Хоупа угощала нас медом с собственной пасеки, как дочь фермера Хоупа, чуть старше Джона, строила ему глазки и всюду ходила за ним? Вспоминала, как мы собирали чернику, терн, как поднимались на холм и иногда завтракали на покатой вершине? Нет. Я думала лишь о сладострастии, которому буду предаваться в этом райском уголке. О том, какая прекрасная здесь природа и что она будет еще прекраснее оттого, чтобы мы будем любоваться ею вдвоем. А все семейные дела, все воспоминания прошлого уже ровным счетом ничего не значили.
      Радость читалась на лице Френсиса, когда он остановил автомобиль около Кейри-Хаус.
      – Улыбка не сходит с твоего лица, как только мы миновали Дорчестер. Я надеюсь, дом тебе понравится.
      Иначе, естественно, и быть не могло. Я взбежала по ступеням на второй этаж. Увидела большую спальню и широкую, старую, из сосны, кровать. Собственно, ничего больше я не видела, потому что ничего другого мне и не требовалось. Я уселась на кровать, пару раз подпрыгнула. Френсис, поднявшись с чемоданами, сказал, что я слишком уж нетерпеливая и не могу дождаться, пока мы хотя бы выпьем по чашке чая.
      – Ты как Мария, – он рассмеялся, – вернувшаяся в Англию с Биллом Оранским. Вся страна и английский трон так ее возбудили, что она только и делала, что ходила из комнаты в комнату и прыгала на кроватях дворца… – Он поставил чемоданы на пол и направился ко мне.
      – Чай, – остановила его я. – Пока я распакую вещи.
      Я осталась наверху раскладывать вещи по шкафам и комодам, пытаясь успокоиться, тогда как Френсис, тоже возбудившись, ходил по комнатам, открывал окна и звал меня, чтобы показать то, что ему особенно нравилось. Сад с западной стороны дома, яблони, качели на двоих с навесом, прелесть да и только. В гостиной камин и французские окна, выходящие в выложенный кирпичом внутренний дворик. Фантастика. Старая, добротная, со вкусом подобранная мебель. Великолепно. Мне-то было в высшей степени наплевать. Но вот большая ванная и ванна, достаточно просторная – я допустила ошибку, скрав об этом мужу, – для двоих, радовала. Он же так похотливо посмотрел на меня, что я бросилась вниз за еще одной чашкой чая. Неудивительно, что англичане так любят чай: с его помощью можно найти выход из многих ситуаций.
      Мы согласились в том, что лучше дома просто не найти. Мы обнялись. Мы выпили чай, стоя бок о бок у двери во внутренний дворик, бедром к бедру, являя идеальный союз. Но, когда он спросил, не хочу ли я принять с ним ванну, я пролепетала что-то вроде: «Что? Прямо сейчас?» Вместо ванны мы пошли на прогулку, наблюдали, как солнце скрывается за горизонтом. А вернувшись домой, я достала из шкафа скраббл.
      Если у Френсиса и были другие планы, он не подал виду, играл хорошо, так что мы отлично провели вечер. Мне пришла в голову мысль, что со временем мы с ним даже можем стать хорошими друзьями… Наверное, это самое жестокое, что можно сказать мужчине, с которым ты столько лет делила постель: «Я больше не хочу заниматься с тобой сексом, дорогой, но в бридже мы с тобой – потрясающая пара…» Моя сестра, должно быть, говорила правду: в отношении чувств других людей я давно уже оторвалась от реальности.
      Когда пришло время ложиться в постель, я гениальным образом заснула, пока Френсис принимал душ. Я не обещала Мэттью, потому что не могла, что не буду заниматься сексом с мужем, но старалась приложить все силы, чтобы этого избежать. А задача эта не из легких, как бы комики ни прохаживались насчет женщин и их головных болей. Как женщинам удавалось многие месяцы избегать супружеских обязанностей, я просто представить себе не могу. Я чуть ли не вывернулась наизнанку, чтобы не уступить мужу в последние полмесяца, и прекрасно понимала: здесь мне от этого никуда не деться. Хотелось лишь оттянуть неизбежное. И я надеялась, что, приложив определенные усилия, смогу уклониться от, секса с Френсисом в первый уик-энд…
      На следующее утро, в субботу, нас разбудил телефонный звонок Джулии. Она что-то намудрила с охранной сигнализацией и не могла ее отключить. Пока Френсис объяснял ей, что нужно сделать, я встала, оделась, сварила кофе и подогрела круассаны. Если он и чувствовал разочарование, то не сказал мне ни слова. В воздухе лишь повисло легкое напряжение, настолько легкое, что не заметить его не составило труда. Мы еще в пятницу решили, что утро посвятим прогулке по рынку Бридпорта. А это занятие можно было растянуть на достаточно продолжительное время. Как только мы вышли из дома, я предложила пойти на ленч в таверну «Бык». Так что при удаче после возвращения домой Френсис мог улечься спать.
      Рынок действительно занял немало времени. Мы поздоровались со старым фермером Хоупом и его женой, которые узнали нас, а потом с дочерью Хоупа и ее мужем. Дочь уже выросла и, чувствовалось, отдавала должное бекону. Все-таки жили они на ферме, где когда-то вырастили хряка-чемпиона.
      – Ах, – вздохнули мы на пару, попрощавшись с дочерью, – как же летит время.
      Я купила Френсису старую кожаную коробочку, чтобы он мог хранить в ней запонки, потому что из двух букв, выдавленных на крышке, одна была «Ф». Вторая тоже была «Ф», а не «X», но я сказала, что это не важно. Подумав при этом: «Ничто не важно. Абсолютно ничто не важно!»
      Он хотел купить мне маленький викторианский флакон для духов, но я внезапно рассердилась и заявила, что никакой мусор мне в доме не нужен. Мужчина за прилавком удивленно вскинул брови, и мы прошли мимо. Раздражение не имело к флакону, очень даже симпатичному, никакого отношения. Просто мне отчаянно хотелось купить что-нибудь Мэттью, а мой муж неотступно следовал за мной, словно тюремщик, зорко следя за каждым шагом и движением. В конце концов, я увидела две подставки для яиц, сделанные в форме курочки и петушка, и купила их. Во-первых, смешные, во-вторых, говорили за то, что яйца за завтраком из них должна есть пара.
      – Ты и я, – смеясь, сказал Френсис.
      Я едва не вырвала их у него из рук.
      – Я их понесу, – сказала я.
      Он как-то странно посмотрел на меня.
      – Лучше купим яйца. – И направился к соответствующей палатке.
      – Я уже купила, – солгала я.
      На ленч мы зашли в таверну «Бык», и я настояла, чтобы Френсис выпил лишнюю пинту пива. Когда вернулись в Кейри-Хаус, я первым делом спрятала подставки для яиц, поскольку мне очень хотелось, чтобы первыми опробовали их Мэттью и я. «Господи, – вдруг подумала я, запихивая подставки в ящик с моим нижним бельем, – а если меня переедет автобус, и мои наследники найдут этих фарфоровых курочку и петушка среди моих трусиков?» Но думать об этом не хотелось. Тем более что голову занимали совсем другие мысли.
      Во второй половине дня я лежала на диване, читала книжку. За распахнутыми французскими дверями, растянувшись на подстилке, брошенной на траву, крепко спал Френсис: сказалась лишняя пинта пива. Я читала старый детектив Агаты Кристи, который нашла на полке: ничего более сложного мой мозг просто бы не осилил. Даже до Мэттью я никогда не могла догадаться, кто есть кто. Впервые прочитала многие ее детективы в четырнадцать лет, потом частенько перечитывала, всякий раз словно впервые. И после третьего прочтения не могла запомнить ни сюжет, ни злодеев. И меня это полностью устраивало. Потому что я получала наслаждение от неторопливого, где-то даже сонного повествования, герои которого были совсем не теми людьми, какими казались на первых страницах. Умненькая старушка Агата. Перенесла демонов, живущих в нас, на страницы дешевой книжки, и всем стало хорошо. За чтением время летело быстро, и я могла ни о чем не думать…
      И я действительно с головой ушла в книгу и не заметила, что Френсис уже проснулся и какое-то время стоит в дверях, наблюдая за мной. Вот теперь выхода у меня точно не было. День выдался жаркий. Так что разделась я практически догола. Мне вспомнились шутливые слова Мэттью: «Тебе бы лучше носить скафандр…» Теперь я пожалела, что его на мне нет. Продолжала читать, делая вид, что не замечаю Френсиса, а потом он позвал меня.
      – О, привет. – Я вскинула голову. Но разговоры его более его не устраивали. Это я поняла со всей очевидностью. И развернула Мэттью лицом к стене. «Он – твой муж, он – твой муж, он – твой муж», – напоминала я себе, когда Френсис подошел, опустился на колени и задрал халатик. А потом, очень осторожно, очень медленно, очень нежно, раздвинул мои ноги и зарылся между ними лицом.
      И что мне оставалось делать? С криком убежать?
      Потом, в ванне, я мылила ему спину и думала о том, что в этом раздвоении нет ничего страшного. По крайней мере, я могу с ним справиться. Я же знала, что Мэттью не ворвется в ванную, переодетый крестьянином и с мешком кукурузных початков. В подробности я его посвящать не собиралась. В общем, мне удавалось изображать всем довольную жену, пока Френсис восторгался размерами ванны. Однако я не могла не задаться вопросом: а как вышло, что моя спокойная и размеренная семейная жизнь вдруг превратилась в сюжет французского любовного романа?
      – Давно у нас не получалось так хорошо. – Он протянул руку назад, чтобы погладить мое бедро. – Думаю, я просто помолодел. – Он рассмеялся, довольный собой. Затем осторожно добавил: – И ты не похожа… на беременную.
      – Угу, – пробурчала я, продолжая мылить ему спину.
      – Знаешь, – продолжил он, – я думаю, ты была права. Насчет того, чтобы уехать на какое-то время от всех и от всего. Возможно, мне это нужно не меньше, чем тебе. Нам обоим это нужно. Теперь я только рад, что ты проявила твердость и не разрешила приглашать сюда Джона, Петру и девочек. – Он откинулся назад, привалился спиной к моим коленям, удовлетворенный, расслабленный. – Думаю, мы имеем право провести какое-то время вдвоем.
      Меня радовало, что хром на кранах потускнел и он не мог видеть выражения моего лица.
      В воскресное утро я всеми силами старалась не выказывать нетерпения. Заполни время, заполни время… Вот я и предложила пойти перед ленчем в местный паб. «Уэттон-Армс» располагался неподалеку от того места, где проживал хряк-чемпион, только теперь его свинарник снесли, чтобы построить новенький дом. Возможно, для дочери фермера Хоупа. На этот раз я не могла напоить Френсиса пивом, иначе у него появился бы веский довод остаться до утра, поэтому мы выпили только по пинте и двинулись в обратный путь. Я чуть не сходила с ума от нетерпения, но мне удавалось делать вид, словно времени у меня выше крыши.
      – Это рай, – удовлетворенно вздохнул Френсис.
      – Да, – согласилась я, а когда мы проходили мимо его автомобиля, убедилась, что все колеса должным образом накачаны.
      Поели мы в Кейри-Хаус, а когда помыли посуду, убрались и собрали вещи Френсиса, мне едва удалось избежать еще одного совместного купания в ванне – первое запало в душу Френсиса. Как-то незаметно подошло время отъезда. И я знала; что мой любовник уже в дороге, мчится ко мне. Двум автомобилям предстояло встретиться и разминуться в какой-то точке между Вудлинчем и Лондоном. Во всяком случае, я надеялась, что они разминутся. От перспективы увидеть газетные заголовки: «ЖЕНА ТЕРЯЕТ В АВТОАВАРИИ МУЖА И ЛЮБОВНИКА» – ноги становились ватными. И стали совсем ватными, когда. Френсис, спустившись вниз с чемоданом в четверть восьмого, вдруг заявил:
      – Знаешь, а ведь мне нет никакой необходимости уезжать до понедельника. Если я выеду рано утром…
      Я обмерла. Теперь я не только видела, как грызут пальцы, я почувствовала, каково это, когда внутренности превращаются в воду, Да, дорогие мои, они превратились.
      А потом я с облегчением выдохнула:
      – Ты не можешь. Завтра утром ты должен отвезти Джулию на станцию.
      Он вновь взялся за чемодан.
      – Черт…
      – И потом ты можешь застрять в пробке…
      – Нет, если я уеду в пять…
      – …или проколоть колесо…
      – Почему бы не поговорить о светлой стороне переноса отъезда на понедельник, а?
      – Мне просто будет не по себе, если ты будешь куда-то спешить… – Теперь уже нетерпение рвалось наружу. Все мои мысли занимал только Мэттью. Меня уже била дрожь от предвкушения встречи с ним. Неужели Френсис не чувствовал идущие от меня флюиды? Должно быть, нет. Потому что улыбнулся своей горячо любимой жене.
      – Ты, пожалуй, права.
      Продвинулся к автомобилю еще на пару шагов. Иди, иди, иди… И тут он снова поставил чемодан. На этот раз обнял меня, чтобы, как я надеялась, быстренько поцеловать на прощание.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18