Ему нравилась элегантность, и их квартира над магазином становилась все краше. Плита у нее стояла самая современная, они купили новый столовый гарнитур и большие ковры (у Нелли, до того как в дом очередной раз пришли судебные приставы). Элайзе хотелось показывать людям, как высоко она поднялась в этом мире. Пока Нелл грудью кормила дочь в их теплой, чистенькой кухне, Элайза проводила пальцем по кремовой панели холодильника и рассказывала, какие температурные режимы обеспечивает ее новая плита. Но в ее жизни все равно оставалась зияющая пустота.
– Ты можешь ее взять, – шутливо, но в то же время всерьез сказала Нелл. – На днях Вирджиния понесла ее на помойку. Потому что нам, мол, она не нужна. Ее слова. Дети все замечают. Мама далее не хочет брать ее на руки. Говорит, что рождение Дилис не принесло ничего, кроме хлопот. – И игриво добавила: – Что скажешь?
Но Элайза мечтала о другом. Родить собственного ребенка.
А потом, на «Фестивале Британии»,
куда она пошла с Корой и взяла девочек Нелл, Элайза вновь встретила Томми Уилкинса с его усталой, безвкусно одетой женой и тремя сыновьями. Выглядел он, как подумала Элайза, тем же веселым парнем, что и прежде. И, стоя в очереди за чаем, они обо всем договорились. Когда Артур уезжал на скаутские мероприятия, Томми приходил к ней или они встречались где-то еще. Когда же Артур уехал в лагерь скаутов, Томми стал приходить каждый вечер. Миссис Уилкинс в половине девятого укладывала спать своих сыновей и сама падала в кровать как Подкошенная. А вот Элайза и Томми наверстывали упущенное. И Элайза, уже чувствовавшая себя никому не нужной старухой, вновь расцвела. Томми, лежа рядом с ней, пробегая руками и глазами по ее телу, говорил, что с детьми все было бы гораздо хуже, что дети для женщины – беда.
Настроение Артура улучшалось в унисон с настроением жены. Если она была счастлива, значит, и он мог ни на что не жаловаться. И тут случилось немыслимое. Словно в пику свекрови Элайза забеременела. Пропустила «шоу», но не придала этому никакого значения, однако несколько дней спустя, когда Томми остался на ночь и начал тискать и покусывать ее соски, от боли она буквально выпрыгнула из кровати. Томми посмотрел на нее и все понял.
– Ты, моя старенькая уточка, залетела. – Она уставилась на него. Он поднял руку и очень нежно сжал сосок. Элайза подалась назад. – Мне следовало об этом знать, – вздохнул он.
Элайза и обрадовалась, и испугалась. Всем своим существом она хотела ребенка. Томми предложил аборт. Его жена уже делала один, так что он знал, к кому обращаться и сколько это стоит. Но Элайза и слышать об этом не желала. Она хотела родить ребенка и твердо знала, что родит. Но Томми ничего не мог ей предложить. Он продавал лишь тот уголь, который сам же и развозил на своем грузовике, и его прибыль составляла двадцать пять фунтов в неделю. Элайза же привыкла к жизни в достатке. Хорошая одежда, хорошая мебель… достойное положение в обществе. Уйдя от Артура, она стала бы бедной. И могла остаться матерью незаконнорожденного ребенка, если бы Томми не удалось получить развод. Но обо всем этом не хотелось думать, потому что речь шла о ее ребенке. И она хотела, чтобы у него было все самое лучшее. Элайза обратила внимание, что даже у девочек Нелл, когда они оставались у нее в последний раз, одежда и нижнее белье качеством отличались от того, что вешают на пугало. Так что от Артура она уйти никак не могла. Но загвоздка состояла в том, что Артур никоим образом не мог быть отцом.
И внезапно она действительно испугалась. Артура отличали высокие моральные принципы, в их районе он был человеком известным. Он мог развестись с ней, выбросить ее на улицу, и пойти ей было бы некуда. Она теребила пальцами нижнее белье, складывая его, прошлась рукой по пианино в гостиной над магазином, посмотрев в зеркало, отметила, что прическа у нее, как у модной кинозвезды. И главное, и соседи, и коллеги по профессии относились к ней с уважением. Она не могла да и не хотела всего этого лишиться.
– Томми, я на тебя не сержусь, – сказала она.
– Ребенок мой, не так ли?
– Нет! – отрезала Элайза. – Ребенок мой.
Она вновь во всем призналась Нелл. Впавшей в депрессию Нелл, которая зарабатывала кусок хлеба на фабрике. От ее красоты не осталось и следа, голос погрубел, Гордона отстранили от работы, компетентные органы вели расследование на предмет растраты, миссис Смарт занимала в доме две лучшие комнаты, всем своим видом выражала недовольство и на уик-энды уезжала к другим детям, добившимся куда большего, запирая двери в свои комнаты.
– Ты только представь себе! – возмущалась Нелл. – Запирать двери в моем доме и платить мне за жилье только десять фунтов в неделю. И она не пускает туда маленькую. Только Джинни. Ведет себя так, будто эти комнаты – Букингемский дворец.
Так что для своих откровений Элайза выбрала удачный момент.
– Продолжай в том же духе, – поддержала ее Нелл. – Сделай все так, как ты хочешь, и получи то, что хочешь.
– Но Артур поймет, что это не его ребенок. Он же близко ко мне не подходит.
– Заставь его.
– Я пыталась.
– Тогда напои.
– Но ты всегда говоришь, что Гордон отключается, когда напьется.
– Давай не будем упоминать моего мужа-двоеженца, – предложила Нелл.
– О, Нелли, мне так жаль.
– Нечего тут жалеть. Это означает, что я быстро получу развод. Ха! В любом случае его скоро посадят. Туда ему и дорога.
– Ты собираешься сказать детям?
– Господи, да нет же. Но я думаю, Джинни уже что-то поняла. Она очень сообразительная. И иной раз он приходит домой и кричит черт знает что. – Она вздохнула. – Но скоро ноги его здесь не будет.
Нелл пробежалась пальцами по седеющим волосам, и Элайза увидела на предплечье черные синяки. Содрогнулась. По крайней мере, Артур не поднимал на нее руку.
– В общем, до того как спиртное погубило его, пара стаканчиков только возбуждали. Но не переборщи, а не то он и впрямь отключится. – Она невесело улыбнулась. – От веселого выпивохи до злобного драчуна один очень маленький шаг.
– Это, конечно, вариант, – согласилась Элайза, – да только Артур не пьет. Лишь изредка позволяет себе пиво. Ничего крепкого. Хочет быть в форме.
Нелл рассмеялась.
– В форме для чего?
Элайза сомкнула губы.
– Ну и не важно… ты всегда можешь дать оранжад с этим русским напитком.
– Каким русским напитком?
– С водкой, естественно. Вкус от нее не меняется. Какой у тебя срок?
– Без недели два месяца.
– Тогда тебе лучше поспешить. Сделай это на Рождество, когда мама будет у вас. Он не сможет с криком выскочить из кровати, зная, что она спит в соседней комнате. И ты всегда сможешь сказать, что ребенок родился недоношенным. Как Дилли.
– Бедная маленькая Дилли, – вздохнула Элайза.
– Лучше б она вообще не рождалась, – сухо бросила Нелл.
Элайза решила, что более всего для реализации ее планов подойдет День подарков.
Когда муж расслабится и не будет ожидать подвоха. В тот день она превзошла себя, и даже свекровь только хвалила ее, обойдясь без колкостей. Артур чуть приобнял ее за плечи, когда они сели на диван, чтобы сфотографироваться, и она окончательно поняла, что лучшего случая не представится. Вечером Дня подарков, когда все устали, а миссис Смарт сказала, что идет спать, в девять вечера Элайза налила себе и Артуру, они вдвоем сидели перед камином, по рюмочке имбирного пунша. Она знала, что имбирь усиливает действие алкоголя. Так и вышло. Оба пребывали в превосходном настроении, потом отправились наверх, разделись, в кровати она принялась его щекотать, предупреждая, чтобы он не смеялся, дабы не разбудить мать. Они возились под одеялом, как дети, но Элайза следила за тем, чтобы почаще, но как бы невзначай, прикасаться к интересующему ее органу. Ее усилия не пропали даром. Как только орган принял рабочее положение, она направила его в себя, а поскольку теперь знала, что нужно делать, за продолжением дело не стало.
Лишь мгновение она смотрела в открытые, до предела изумленные глаза Артура, а потом он закрыл их, застонал, и по его телу пробежала дрожь. Но Элайза своего добилась, а перед тем как Артур заснул, прошептала ему на ухо, что все было прекрасно… просто прекрасно… Утром Артур ушел, а когда вернулся, повел себя так, будто между ними ничего не было. Элайза не возражала. А вскоре результат той ночи дал себя знать.
– Это же надо, – только и сказала миссис Смарт. – Все-таки она на это пошла.
Они поставили на стол бутылку портвейна, и миссис Смарт, нарушив свое же правило, попросила налить ей стаканчик. Даже Артура убедили выпить, хотя он и сказал сидящим за столом членам семьи, что крепкое не пьет.
– А ты попробуй, Артур. – Элайза сияла. – Я думаю, мужчинам крепкое только на пользу.
Нелл, которая в те дни смеялась редко, нырнула под стол, чтобы достать упавшую салфетку, и долго оттуда не вылезала. А когда вылезла, подмигнула Элайзе и улыбнулась.
– Ну до чего здорово. – Она подняла стакан. – Еще за одного нашего ребенка.
Артур прямо-таки сиял.
– Это будет мальчик, – безапелляционно заявил он. Должно быть, уже видел, как его сын играет в футбол и ходит в скаутские походы.
– Будем надеяться, первый из многих, – добавила миссис Смарт.
Элайза предпочла промолчать.
В начале августа родилась девочка, и никто не озаботился тем, чтобы сравнить даты, особенно Артур, который окончательно и бесповоротно влюбился в малютку, едва взяв ее на руки. На сморщенном, простеньком личике под пушком светлых волос нос даже тогда казался большим. Светлые волосы достались девочке от матери, а лицом, как Элайза прошептала Нелл, она была вся в отца. Но вот миссис Смарт так не думала.
– Вылитый Артур, – сказала она на крещении. – А в следующий раз будет мальчик. Я уверена, что он очень хочет наследника.
И пристально посмотрела на Элайзу.
Элайза обворожительно улыбнулась.
Она спасла свою честь.
«Чего не видит глаз, – думала она, – над тем не плачет сердце». К тому же теперь она многое понимала и могла сообразить, о чем говорили журналы и фотографии, найденные ею в тайниках мужа.
Томми умер в 1976 году от цирроза печени. Смарты навестили его в больнице короля Альфреда по предложению Элайзы, и выглядел он ужасно. Когда они выходили из больницы, Элайза взяла мужа под руку и подумала, что респектабельная женщина ее возраста может забыть о грехах молодости. Тем более что жизнь у нее удалась. Выросла дочь, которую Артур обожал. Она еще крепче прижалась к руке мужа. В добротном твидовом пальто, начищенных кожаных туфлях он был Смартом не только по фамилии, но и по натуре. И в отличие от Томми капли в рот не брал. Так что жили они душа в душу.
А им навстречу поднималась Майра Уилкинс с двумя сыновьями. «Хорошо, что нет Элисон», – подумала Элайза. Ухе очень разительным было ее сходство со сводными братьями. Майра все еще жила в муниципальном доме. По телу Элайзы пробежала дрожь: ее могла ждать та же участь. Они остановились, чтобы перекинуться парой слов. Женщины утешали друг друга, мужчины молчали. Томми, сказала Майра, мог уйти в любую минуту. Врачи ничем не могли ему помочь. Поэтому она взяла с собой бутылку виски, о чем он ее попросил, и опасалась, что будет, если ее найдут врачи… Элайза заверила ее, что никакого вреда от этой бутылки не будет. Почему он не может выпить, если ему хочется? Наоборот, пусть в последний раз получит удовольствие.
– Да уж, никакого вреда виски ему уже не причинит. – Майра всхлипнула.
Когда Томми умер, Элайза, более не работавшая в магазине, специально пришла туда и изготовила прекрасный траурный венок. Решила, что это самое малое, что она могла сделать для Томми. Артур удивился такой расточительности, но Элайза сказала ему, что наверняка замерзла бы после войны, если бы не уголь Томми.
Со смертью моей матери Нелл умер и секрет сексуальной жизни Элайзы. До дня моего приезда в Личфилд, где я нашла ее и попросила солгать ради меня. Если утверждение о том, что старики плохо помнят вчерашний день и отлично – свою молодость, требует доказательств, то моя тетя Элайза их представила. Очевидно, она давно мечтала поделиться с кем-нибудь историей своей жизни.
– Мне сразу стало легче. – Она положила руки на колени, посмотрела мне в глаза. – Солгать для тебя, дорогая? Нет ничего проще.
И я рассказала ей, что сделала и чего хочу от нее. Она слушала внимательно, практически не прерывала меня, лишь кивала и соглашалась.
– Да, да, – подвела она итог. – Ты, безусловно, дочь Нелли. Семья есть семья. Нам всем необходима семья. А как насчет твоей сестры?
– Невозможно.
– Да, конечно… она тоже много чего повидала.
– Я об этом ничего не знаю.
– Вот и хорошо.
– Она все равно не будет об этом говорить.
– Когда становишься старше, ты говоришь обо всем. Посмотри на меня. – Она улыбнулась. – До чего приятно сбросить груз с души. Ты никому не расскажешь обо мне. А я никому не расскажу о тебе… – Она поднялась. – Хотя я думаю, что ты – дура.
Она проводила меня до двери, близоруко моргая в ярком вечернем свете, положила руку мне на плечо.
– Двадцать пять фунтов в неделю. Я просто не смогла бы на них прожить.
– Не смогли бы, если б не любили его без памяти.
– Любовь? – Она сжала мое плечо. – Любовь? Ты знаешь, где закончила свои дни Майра Уилкинс?
Я покачала головой.
– В грязном старом доме в Льюисхэме. Один раз я съездила к ней. «Вытащи меня отсюда», – попросила она. Конечно же, я не могла. Разве дети не навещают тебя? «Нет, – ответила она. – Один сын в Австралии, второй спился, третий неизвестно где…» Больше я ее никогда не видела. Как видишь, я права. В конце концов ты понимаешь важность семьи.
Она потеребила пальцами мой пиджак, потом провела по нему ладонью. На мгновение вновь стала знакомой мне высокомерной тетей Элайзой.
– Хорошее качество. Кто мог ожидать, что такая замухрышка, как ты, поднимется так высоко?
Я поцеловала ее и пошла к автомобилю.
– Только не подумай, что я сожалею о содеянном, – крикнула она, помахав мне рукой. – Я все сделала правильно. – Она приложила палец к губам. – И никому ни слова. – Повернулась и ушла.
Глава 15
НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ТАНЦЕВ
Когда я закончила рассказ, Мэттью застыл на подушке, положив руки под голову. Я лежала на боку, свернувшись калачиком, прижимаясь к нему. Мне вдруг показалось, что огромная, холодная тень прошла надо мной.
– Вы, женщины, удивительные. Чего вы только не вытворяете со своим телом, так оно еще и управляет вашим сознанием. Мужчина никогда бы не смог додуматься до такого изощренного плана. – Он рассмеялся. – Слава Богу, у меня никогда не было детей. Это же лучше любой пьесы.
– Такова реальность. Шокирующая, конечно, но куда деваться. В шкафах многие семьи, должно быть, хранят и не такие скелеты.
Я не добавила, что внесла свою лепту в бесконечную череду семейных предательств и обманов. Депрессивная, знаете ли, мысль. Я также еще не до конца переварила историю отца и матери, свою и сестры. Словно раньше жила с карандашным наброском, а тут нашла законченное полотно, написанное маслом. И убрала его подальше, чтобы позже повнимательнее приглядеться к нему. Когда рядом был Мэттью, ни для чего другого ни времени, ни места не оставалось.
– Прагматики, вот кто вы. – В голосе Мэттью слышалось восхищение. – Реалисты.
– Полагаю, так оно и есть.
Закончив рассказ, она так и сказала, скорее себе, чем мне: «А что делать, просто приходится идти на такое. И потом разве я смогла бы жить на двадцать пять фунтов в неделю?» Вот такая история.
– Бедняга, – прервал затянувшуюся паузу Мэттью.
– Кто? Моя тетя?
– Нет, твой дядя. – Мэттью сел. – Ты только представь себе, быть геем и не иметь возможности сказать об этом.
На мгновение я остолбенела. Я-то видела только ее страдания, но ведь он тоже страдал, пусть и по-другому.
– Не следовало ему жениться, раз он знал…
– А знал ли он? Я встречал шестнадцати– и семнадцатилетних парней, которые понятия не имели, что с ними не так… а ведь нынче не сороковые и не пятидесятые годы.
– Но он же знал, что возбуждаться, глядя на фотографии голых мальчиков, в обществе считается недостойным.
– Возможно, он думал, что женитьба излечит его. Эта фантазия существует и ныне. И потом, в конце концов, все остались довольны. Женщины – отличные манипуляторы.
Я возмутилась:
– Напрасно ты так.
– В смысле?
– Называешь нас манипуляторами.
– Но ведь это не ругательство. Умеете вы всех расставить по местам. Что в этом плохого? А я вот не уверен, что хочу и дальше иметь с тобой дело… учитывая, что кровь твоей тетушки течет в твоих жилах…
– О, она же не родная моя тетушка, а жена дяди. – Я попыталась обратить все в шутку. Я прошла сквозь зеркало в жизнь другого человека, жизнь, которая со стороны представлялась скучной и правильной, а на поверку оказалась совсем другой. Как и моя, когда-то действительно скучная и правильная.
– Пойдем-ка поужинаем, – предложил он.
«И кто из нас прагматик?» – подумала я.
Пока Мэттью принимал душ, я позвонила Френсису. И один звук его голоса сразу меня успокоил. Я словно обрела точку опоры.
– Как дела? – спросил он.
– Все отлично. Она согласилась приехать.
– Я с нетерпением жду встречи с ней. У тебя усталый голос.
– День выдался долгим. Он решила открыться мне и проговорила не один час. Это изматывает.
– Скелеты в шкафу?
Я подумала, что с годами интуиция становится острее.
– Много скелетов.
– Они есть у всех.
Эти слова заставили мое сердце ускорить бег.
– И у нас? – наконец спросила я.
Френсис рассмеялся.
– Я покажу тебе мои, если ты мне – свои.
– Только будь осторожен, – рассмеялась я.
Но я-то знала, что у него никаких скелетов нет. По крайней мере, вроде тех, которые сегодня показали мне. И он думал, что их нет и у меня. Говорил так, потому что абсолютно мне доверял. Опять накатило чувство вины. Но при этом я и ощутила, насколько мы с мужем близки. Внезапно мне захотелось поговорить.
– Тогда слушай. – Я рассмеялась. И рассказала ему то, что могла. О моем дяде, возможно, гее, о том, как ей пришлось выкручиваться из этой ситуации. Подробности, правда, опустила. Есть одна особенность у мужей, работающих криминальными адвокатами. Они видели и слышали практически все. Если бы я сказала Френсису, что тете Лайзе нравилось откусывать головы хорькам, он, возможно, изобразил бы некоторое удивление, но не изумился бы точно.
– Вы, женщины, такие прагматики, – прокомментировал он мой рассказ. – А романтики – это мы, бедные мужчины.
– Именно это… – Я чуть не произнесла фразу до конца.
– Именно что? – переспросил Френсис.
Мне действительно хотелось назвать Френсису имя Мэттью. Действительно хотелось произнести: «Именно это только что сказал Мэттью», – потому что удивительные параллели между ними двумя заглушали чувство вины.
Душ выключили, спустили воду в унитазе. Я вновь зевнула.
– Моя тетя. Именно это она и сказала. – По большому счету я не грешила против истины.
– Мне вот что интересно: почему она рассказала тебе все это только теперь? – спросил он. – Ведь в недалеком прошлом вы достаточно часто общались.
– Возможно, на нее подействовала смерть Коры. – Как я могла забыть наши тесные отношения! – А потом она же гордится мной. Сидящий в ней сноб говорит, что я – глазурь семейного торта. Вышла замуж за преуспевающего адвоката.
– И это правда.
Дверь ванной открылась.
В комнату вошел Мэттью, обнаженный, мокрый.
– Поговорим завтра. – И я положила трубку. Чувство вины исчезло, кровь запульсировала в известном месте, а все остальное значения не имело.
Утром, когда мы собирали вещи, Мэттью похвалил меня, сказав, что я сделала очень умный ход, убедив тетушку подтвердить мою легенду. Я уже начала раздуваться от гордости, когда уловила в его словах легкую нотку упрека. А он продолжил:
– Но после похорон, когда мы уедем, тебе придется принять решение. Не насчет если, а насчет когда. Мы просто тратим драгоценное время. Я по горло сыт всеми этими увертками.
– Я тоже от них не в восторге.
– Не в восторге? – резко спросил он.
– Именно так.
На его лице читалось: «Как же здорово ты научилась дурить мне голову!» – но услышала я от него другое:
– Тогда не надо этого затягивать. Почему ты затягиваешь?
Его слова напомнили мне золотые дни девушек и мужчин, когда Ивлин Хоум вела колонку в журнале «Вумен».
Какой простой была тогда мораль. «Он давит на тебя или сказал: "Если ты меня любишь, сделай это…"». Совет Ивлин – расстанься с этим мужчиной. Развернись на каблучках и уйди. Потому что если бы он тебя любил, то уважал бы. И спокойно бы подождал, что сначала ты выйдешь за него замуж, а уж потом сделаешь это. А теперь Мэттью переворачивал мир с ног на голову. Традиционную женскую роль узурпировал постмодернистский мужчина. Он говорил: «Если ты любишь меня, ты должна перестать тайно прелюбодействовать со мной и легализовать наши отношения». Куда подеялись мужчины, которые хотели попользоваться тобой за спиной мужа, довольные тем, что наставляют ему рога? Попала в объятия человека, который хотел, чтобы все делалось открыто, тогда как мне требовался всего лишь архитипичный мужчина. Неудивительно, что я пребывала в некотором замешательстве. В конце концов мы договорились, что я сосредоточусь на похоронах, тогда как он займется подготовкой к путешествию. Такое разделение труда представлялось мне Справедливым. И меня возбуждала перспектива неизвестности. Френсис любил обложиться путеводителями, буклетами, справочниками и рассуждать о том, что нам подойдет, а что нет, так что всякий раз мы знали, куда едем и что нас там ждет. Раньше мне это нравилось. Теперь, слушая, как Мэттью рассказывает о его способе путешествовать, я видела, что мой давно уже устарел. Мне не терпелось сесть в самолет и умчаться в неопределенность.
Я посмотрела на Мэттью. Как уверенно он улыбнулся в ответ. Улыбкой человека, который готов лицом к лицу встретиться с любой проблемой. Никакой хитрости. Только честность и открытость. Где-то это даже раздражало.
– Не мог бы ты побольше напоминать Томми Уилкинса? – спросила я.
Он меня не понял. Его глаза изумленно раскрылись.
– Ты хочешь ребенка?
Я покачала головой, укол вины пронзил меня насквозь, когда я подумала о моих сыновьях, внучках, их жизни.
– Индия? – спросил он.
Я кивнула. Он был моим счастьем, я – его. И пути назад не было. Я понимала, что должна сказать Френсису. Если я не могла просто так уехать в Личфилд на одну ночь, конечно же, я бы не смогла улететь в Индию. И я знала, что больше всего на свете хочу улететь туда с Мэттью. А потому Френсис должен все узнать. Но не теперь. С похоронами и приездом на них тети я в полной мере уподобилась моему другу-страусу, аккуратненько зарыла голову в песок оттягивания этого тяжелого разговора.
Глава 16
ЭЛИСОН В СТРАНЕ ЧУДЕС
Когда я встретила тетю Лайзу на станции, она сказала, что прикинется выживающей из ума старушкой, если с Френсисом возникнут трудности. А потом спросила, будет ли на похоронах хоть один одинокий мужчина.
– Подходящий одинокий мужчина, – добавила она. – Достойный.
Я ответила, что скорее нет, чем да.
– Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы хоть на кого-то положить глаз.
«Шустрая у нас семейка, – подумала я. – Восемьдесят пять лет, и все туда же». Впрочем, какая-то моя часть с сожалением вспоминала те времена, когда я не испытывала подобных желаний. Но как давно это было. А теперь я на несколько дней лишилась возможности сгонять в Паддингтон и уже жалела об этом.
Я защелкнула ее ремень безопасности и тронула автомобиль с места. Она все время оглядывалась, едва мы влились в транспортный поток.
– Провезти тебя через центр? – спросила я.
– Да, пожалуйста, – без малейшего колебания ответила она. – Отвези меня на Парк-лейн. Нравится мне эта улица. – Она откинулась на спинку сиденья. – Отличный у тебя автомобиль. Дорогой.
Какое-то время мы ехали под ее возгласы и по поводу градостроительных перемен, и по поводу сохранившихся зданий.
– О, вот здесь был паб, а тут магазин готового платья, куда мы с твоей матерью иногда заходили. Теперь тут электротовары. О, твоя мать. Ей бы побольше благоразумия.
В Дорчестере я предложила зайти на ленч в ресторан.
– Я приводила сюда маму на ее шестидесятилетие, – сказала я. – Ей понравилось.
Моя тетя изогнула бровь и поджала губы.
– Лучше поедем домой.
И я подумала, что это, наверное, мудрое решение.
Первые минуты встречи прошли очень нервно. Френсис принял ее так, будто сделана она из краун-дерби,
спасибо моим уверениям в том, что она тихая, застенчивая, скромная и страсть как боится мужчин. А тетя Элайза не выказала ни застенчивости, ни пугливости. Сунула Френсису трость для ходьбы и первой вошла в дом, предварительно бросив на моего мужа оценивающий взгляд. И когда он оглянулся, чтобы посмотреть на меня, на его лице читалось изумление. А потом, усугубляя ситуацию, она высказалась по поводу стоимости нашего дома и количества дорогих вещей в нем.
– О, когда подумаешь, из какой семьи вышла Дилли…
Френсис одарил меня еще одним взглядом.
– Твоя мать никогда не заказывала подогнанный в размер ковер, дорогая. А что же касается люстры, теперь ты не экономишь на электричестве, не так ли?
– Нет, – сухо ответила я.
Френсис мне улыбнулся. А потом, как белый рыцарь, каким он, в сущности, и был, пришел мне на помощь. Иронии в его словах она не заметила.
– Она обходится мне в кругленькую сумму, Элайза.
Тетушка понимающе кивнула.
– Те, у кого ничего не было, всегда переплачивают.
Она медленно ходила по комнатам, восхищаясь всем.
Остановилась у зеркала, привезенного из Венеции. Провела пальцами по золоченой раме.
– Как ты можешь даже подумать о том, чтобы оставить все это, дорогая? – спросила она, обернувшись и посмотрев на меня поверх плеча.
Френсис, ничего не понимая, вновь поймал мой взгляд. Я лишь пожала плечами и закатила глаза. Могла бы знаком показать ему: «Она немного не в себе», но тетушка смотрела в зеркало и, возможно, увидела бы меня.
Я решила, что необходимо чем-то ее занимать, чтобы Френсис в своей невинности не смог загнать ее в какую-нибудь западню. Понимала, какой это риск – полагаться на полоумную старушку, и уже представляла себе, как она, наклонившись к Френсису, доверительно рассказывает ему, что до Личфилда в последний раз видела меня в школьной форме… В результате чего у него, конечно же, возникнут вопросы, а чем я, собственно, занималась, когда навещала престарелых тетушек. Или он мог предложить ей «Белую даму» со словами: «Я знаю, Что вы любите этот коктейль», и услышать в ответ, чтоспиртного она на дух не переносит и лишь изредка позволяет себе глоток хереса.
Вот я и решила, что отвезти ее в магазин здоровой пищи – неплохая идея. Мы представили ей Джона, а Петра прямо-таки просияла, когда старушка остановилась в дверях, опершись на свою тросточку, раз-другой принюхалась, а потом изрекла:
– Ах… пахнет, как в магазинах продуктов высшего Качества.
На чай мы поехали к ним в дом, и приготовленный Петрой пирог получил самую высокую оценку.
– Качество… – На лице тетушки читалось блаженство. – Качество.
Она доставила огромное удовольствие моим внучкам, показав, как сделать тиару из нескольких роз, листьев и кусочков проволоки. Они были в экстазе. А я валилась с ног от усталости. Скорее нервной, чем физической.
Френсис постоянно находился рядом и в любой момент мог докопаться до правды. В конце концов, это была его работа. От ее: «Что ж, дорогой, если она не хочет тебя, она всегда может передать тебя мне…» – глаза Френсиса вспыхнули любопытством, а я подскочила и метнулась, уж не помню зачем, на другой конец комнаты. Так поступали отцы моих школьных подружек, когда что-то сексуальное вдруг прорывалось на экран телевизора.
Он же пристально смотрел на меня.
– Ты в порядке?
Ох, эта озабоченность и любовь в его взгляде. Как же мне хотелось от этого избавиться.
Телефон стал нашей линией жизни. Мэттью это решительно не нравилось. Я не удивлялась. Всегда полезно встать на место другого человека, прежде чем критиковать. На его месте я была бы вне себя. Понятное дело, что говорил он сквозь зубы.
– Мы любим друг друга, – в несчетный раз доносилось до меня из телефонной трубки, – так почему мы не вместе? На следующей неделе я еду на свадьбу. Ты поехать не можешь. Такая жизнь очень уж одинокая.
– Это самый последний раз, – обещала я ему. Мое сердце дрогнуло от страха. На свадьбах собиралось много народу. Люди обычно много пили и флиртовали. А Мэттью поедет один, мучаясь от одиночества… Помимо этого, я даже поражалась тому, как же мне его недоставало. Я просто не могла без него жить. – Как только это закончится, – добавила я. – Даю слово.
– Это хорошо, – его голос переполняла уверенность, – потому что жизнь нужна для того, чтобы жить. В нашем случае – жить вдвоем.
Я стояла в саду, сжимая в руке телефон, когда из дома вышел Френсис. Он сказал, что выгляжу я так будто только что увидела призрака.
Две подруги тети Коры из Норфолка, обе восьмидесяти с небольшим лет, настояли на том, чтобы отдать покойной последний долг. Френсис и я принимали их у себя вечером перед похоронами. Две лишние старушки не прибавили мне хлопот, их и так хватало, зато гарантировали, что разговор не затронет опасных тем Мне оставалось лишь задаваться вопросом, смогу ли я через тридцать лет говорить так много и так быстро. Само собой, разговор вертелся вокруг смерти. Они были в составе той группы, что отправилась на морскую прогулку: Кора просто привалилась к борту и умерла. Несмотря на траур, в женщинах чувствовалось раздражение. Одна из них, Сюзанна, сказала, что все хотели бы так уйти. Словно намекала, что Кора воспользовалась последним шансом, а их ждала долгая, мучительная смерть. «– Как же это здорово, самой грести в восемьдесят с небольшим лет, – отметила я.
