— Не повредить — это уж извините, — нахмурилась Тайанне. — Отдай мой посох, лоботряс, чего вцепился? И встать нет бы помочь девушке! Нет, генерал, я как врежу — тут уж ничего ценного не останется. Врезать, кстати, сегодня уже больше не смогу. Может, завтра, если как следует отдохну… или с посоха попытаться? Но это уж совсем чревато. А кроме того, чтобы устроить такой бабах, мне надо внутрь попасть и нарисовать там кое-что… А гномы — это не бароны непонятливые, они на такое рисование смотреть втихомолку не будут, принимая за украшение жилища настенной живописью.

Поднялась с помощью Хастреда на ноги, отряхнулась от налипшего мусора, кокетливо оправила замызганный воротничок рубахи и отобрала сумку с посохом.

— У барона там были сундуки со всякой утварью, — сообщила она поколебавшись, косясь на генерала с опаской. — Он с собой привез много всякого барахла. В том числе и этого вашего доспешного хлама. Не особо уверена, что оно все не сплавится в комки железа, но если кто-то горит желанием попробовать, то это вам туда, — указала на буйствующее пламя. — Я свое дело сделала.

— Думаю, что обойдемся, — обнародовал общее мнение Хастред. — Давайте пойдем уже отсюда, пока рожи пузырями не пошли?

— Можно на орке яичницу поджарить, — предложил неунывающий генерал. — Завтрак, как говаривала бывало моя маменька — важнейшая еда за сутки. Особенно если помимо оного завтрака шанс пожрать обыкновенно не представляется.

— Ты как знаешь, а мне рожа дороже, — Тайанне прихватила книжника под руку. — Пошли, пускай они тут сами кулинарят. Тем более, можно предположить, что гномы заинтересуются заревом. Вот уж не хотелось бы оказаться под носом исследователей, учитывая, что силы на сегодня у меня кончились.

Жар спадал медленно, неохотно, столб пламени обрастал поверху облаками пепла и плевался снопами яростных искр, но расползаться по лесу не собирался. Генерал на него в последний раз посмотрел из-под ладони с откровенным уважением, припомнил как в свое время познавал чудесную боевую эффективность катапульт, пуляющих зажигательными снарядами. Ему-то, в ту пору зеленому новобранцу, верхом огневой техники казались стрелы с горящей паклей вокруг наконечника! Чудесная же машина из брусьев и перевитых жгутов-канатов поначалу казалась излишним изощрением ума больных на всю голову дварфов, вовсе ненужным и даже оскорбительным честному воину. И только когда катапульты доказали свою смертоносную эффективность, разнося на великом расстоянии осадные башни-турусы и превращая их в гигантские факелы, гоблин счел возможным примириться с торжеством науки над даже самыми завидными бицепсами. Неужели на старости лет и магию придется признать грозной боевой силой? А потом еще и чай питьем, рыбу колбасой, эльфу гоблинкой (хе!), а гномов приличным обществом. Куда катится мир!…

Кижинга уже утопал следом за удаляющейся парочкой, а Зембус, прежде чем удалиться, не поленился дернуть генерала за рукав разогревшейся кольчуги.

— Пошли, генерал. Если ты вдруг туда бросишься, я ж тебя не удержу!

— Зачем брошусь? — не понял генерал.

— Ну, за твоими начальственными мыслями разве угонишься? Только что вещал что-то о печеных яйцах.

Панк всхрапнул возмущенно, обтер с лица обильный пот, размазав при этом гарь и сажу. Его зеленоватая физиономия в таком оформлении в темноте выделялась только блестящими белками глаз — даже при гоблинском темновидении не различишь других черт. Кольчуга его, унаследованная от иномирового гзурского богатыря, и так изготовлена была из темно-серого металла, так что менее острый взгляд не различил бы в мрачной глыбе признаки живого, да еще такого экспрессивного создания.

— Ну и наглый же вы у меня народ! Сдать, что ли, вас гному в услужение, в довесок к его собственным воинствам? Сам изойдет на это самое, безо всякого бития! Хорошо, что я ко всему привычный, не то бы начал огорчаться и даже расстраиваться.

И потрюхал за скрывающейся во тьме спиной Кижинги. Друид напоследок окинул сквозящим болью взором деревья с обуглившейся корой, поникшие от нестерпимого жара веточки на тех, что оказались ближе к пламени и сейчас, подсвеченные багровым заревом, смотрелись особо зловеще, негодующе скрипнул зубами и тоже начал потихоньку отступать, правда, не поворачиваясь к пожару спиной. Со всех сторон шумел напряженный внезапной болью Лес. Хорошо быть бесчувственным генералом! Тут представления не имеешь, откуда прилетит незваный подарок, если Лес сочтет тебя виновным в этой боли… Страшновато это! Словно находиться в пасти исполинского чудовища, которому достаточно вяло шевельнуть языком, чтобы зашвырнуть тебя в свою бездонную глотку, или перемолоть тебя на зубах в кашицу, или одним плевком отправить в такую даль, из которой выбираться будешь еще и не с такими приключениями, как из гнолльей деревни. Потому-то Круг Друидов во все времена предписывал в высшей степени деликатное отношение к природным явлениям. Не из-за какого-то там гуманизма — какой гуманизм у гоблинов! А потому, что друиды, даже если и не понимали всего величия обломившегося им под заселение Злого Леса, то по крайней мере его чуяли, как всякий добрый кулак, способный надраить физиономию. Не больно-то потом его подачками попользуешься!

Но Лес не покушался ни на спутников огнеопасной эльфы, ни на нее саму, хотя и шумел потревожено. То ли никак не связал суетящуюся мелочь с опасным проявлением, то ли со свойственным исполинам тугодумием еще не успел осознать происходящее и найти в своих недрах виновного. Впрочем, куда ему спешить? Эльфы бессмертны, вот явится та же Тайанне лет через тысячу во главе очередной волны своих собратьев по гоблинские души, тут-то Злой Лес и оправдает свое прозвание. А эльфу скрутит склероз, и будет она исступленно молотить кулачками по земле, не в силах понять, почему вокруг нее творятся необъяснимые безобразия с участием внезапно озлобившихся елок.

Жизнь — штука сложная.

И еще больше ее осложнило появление вражеской кавалерии.

Без прокладывающего курс друида ручкающийся с эльфой Хастред вполне закономерно сбился с пути и вместо того, чтобы вернуться на безопасное место лежбища, выбрел ни много ни мало к Южному тракту. Как раз к тому моменту, как с него свернули и принялись неспешно углубляться в лес конные каратели. И поскольку на Тайанне медленно накатывала беспробудная усталость от чудовищного расхода сил, а книжник по своей загадочной природе развесил уши и распустил нюни, встреча с храпящим вороным чудовищем оказалась для обоих полной неожиданностью. Как, впрочем, и для наездника, который куда больше был озабочен защитой глаз от колючих ветвей, нежели слежением за тем, что происходит прямо по курсу.

Лошадь испуганно взвизгнула. Тайанне так же испуганно матюгнулась, враз распустив в вермишель всю интимность момента. Хастред встрепенулся, обнаружив перед собой конскую морду, перевитую ремнями сбруи, отцепился от эльфийки и сделал то, что обычно первым приходит гоблину в голову при виде изрядной морды: сплеча влепил в нее кулак. Да не абы как влепил, а хватил со знанием дела, слепленным из тщательного изучения анатомии, годов упорной тренировки по кабакам и дорогам и завидного мордобойного генотипа. Несчастное животное взвыло и осело на круп, пустив из носа горячие кровавые струйки. Воин свалился через заднюю луку, треснулся головой о толстый корень и мучительно застонал, не в силах стоически воспринять такие разительные перемены в мире.

— Во ты гад! — ахнула эльфийка благоговейно. — Лошадь-то за что? Тоже в генералы метишь?

— В паладины, — буркнул Хастред обескуражено, потрясая отшибленной о прочный конский череп рукой.

— Неее… Тогда бы ты ее не рукой…

Каратель с трудом уселся, ухватился рукой за голову в шлеме-саладе. Меч его, длинный седельный бранк, как висел на седле, так на нем и остался. Вряд ли бедолага вообще успел понять, что же именно произошло с ним самим и его лошадью.

— Эй, приятель, ты не из людей барона Талмона? — окликнул его Хастред, посчитавши, что честность — лучшее оружие.

— Нет, — прогудел воин, прижимая шлем покрепче. — Я… из сотни капитана Ульпитрия, Второй полк карателей Ордена Гул…

Хастред немедленно шагнул к нему и с маху пнул сапогом в открытое лицо. Железная шапка улетела далеко в темноту, а воина подбросило и перекатило через голову, уложив ничком. Так он и остался лежать, распластавшись по земле как расплющенная лягушка, а перепуганная лошадь поднялась на ноги, грузно взбрыкнув крупом, и с тоскливым ржанием припустилась через лес.

— Если все еще в паладины метишь, то опять не угадал, — машинально объявила эльфа. Ответить ей гоблин не успел — из темноты выдвинулись еще две верховых фигуры, одна из них отклоняла ветки острием меча, а вторая светила перед собой факелом. В его бледном (после эльфиного-то пожарища) свете в сторонке угадывался и третий всадник. Вот не было печали! — только и успел подумать Хастред, ухватывая эльфийку за ворот камзола и следом за собой утаскивая за ближайшее толстое дерево.

— Сама могу! — обиженно вспискнула Тайанне, которой такое обращение ничуть не польстило. — Грррубиян!

— Заткнись! — простонал книжник, извернулся и неуклюже выволок из-за спины топор черного рыцаря — слишком тяжелый, чтобы быть привычным. В руках он, однако, лежал как влитой, придавая уверенности, и, перехватив его наотлет, Хастред слегка перевел дух. Может, еще пронесет?…

— Сам заткнись! Не груби даме, скотина!

В отдалении появился Кижинга, обвел взглядом живописный пейзаж с вырубленным подчиненным Ульпитрия и понятливо привалился спиной к соседней сосне. А кони топали уже широким фронтом, насколько позволял определить слух — углубляясь в лес со стороны тракта в сторону пожарища.

— Едут свой телепорт проверять, — шепотом сообщил Хастред эльфийке.

— Хорошо бы с разбегу въехали, чтоб уже не выбрались, — отозвалась та. — На второе такое кострище меня не хватит.

— Эге, да это лошадь Альпида! — раздалось рядом. — Лови ее! Что с ней? Мечется как чумная! А сам он где?

— Сейчас им лошадь нас выдаст, — сердито зашипела эльфийка в ухо книжнику. — Надо было ей тоже ногой наварить! А то морда в кровь, сразу ясно, что с гоблином задралась!

— Если бы задралась, то как раз и наварил бы, — вполне резонно возразил Хастред.

— Да вон же он! Что с ним?!

— Прикройте меня!

Глухо стукнули о землю сапоги спешившегося, мягкие шаги зашаркали по траве. Из отдаления донесся противный скрежет взводимой арбалетной тетивы. У Хастреда от него заныли зубы, а Тайанне проскрипела что-то вроде «вечно все приходится делать самой» и принялась разминать пальцы.

— Живой, — донеслось из-за ствола, отделяющего парочку от распростертого на земле Альпида. — Но от рожи одно месиво!

— А я говорил ему так не лететь!

— Эй, погодите, да обо что он так мог?

— А хоть бы вон о тот сук.

— Нет, погодите, я голоса слышал!

— Да ты их и так все время слышишь!…

— Да и как без голосов, когда с маху о такую ветвищу? Я б тоже голос подал, уши бы увяли по всему лесу.

— Эй, лошадь его сюда давайте! — призвал подошедший. — И слезьте кто-нибудь, надо его в седло взвалить. Не то капитан нам всем надает таких премий, что лучше бы здесь о деревья самим переколотиться. Ничего не вызнали, а уже проблемы!

Эльфийка пихнула Хастреда локтем в бок и указала сперва на топор, после за дерево. Гоблин негодующе замотал головой. В отличие от этого магорожденного чуда природы, он-то себе прекрасно представлял, что делает пущенный с небольшого расстояния арбалетный болт и вовсе не собирался объяснять это дуре-бабе на примере своего драгоценного здоровья. Авось пронесет, заберут своего неуклюжего Альпида и убудут восвояси, а там, покуда он очнется и вся братия вернется, они уже и ноги сделать успеют. Если вообще очнется, ибо гоблинский пинок есть действо, брутальность коего вошла в поговорку. Тайанне раскрыла было рот для суровой отповеди, но книжник не чинясь сунул ей под нос здоровенный кулак. Определенно, стезя профессора каллиграфии приближалась семимильными шагами! Радости от предвкушения стычки не было ни на грош. Правда, будь этих ульпитриевых орлов чуть поменьше, пожалуй, и ситуация бы выглядела более радужно. Так что это не трусость, а самое настоящее здравомыслие!

Застучали по земле копыта, зашуршали седла, с которых сползали седоки, звякнули латы собираемого с земли Альпида… а потом Хастред обнаружил, что из-за их дерева шагом выдвинулась еще одна лошадина, на которой восседает еще один Альпид с факелом в руке, и свет этого самого факела вполне закономерно выхватил из темноты самого Хастреда.

— Привет, — обреченно вздохнул книжник и, упреждая метнувшуюся к мечу руку воина, с обеих лапищ взметнул свой тяжеленный топор. Широкое полулунное лезвие взрезало воздух, пройдя впритирку над конскими ушами, и мощно врубилось в грудную пластину панциря карателя. Железо разошлось под остро заточенной режущей кромкой, как мягкая кожа, силой удара воина сшибло с седла, за счет своей тяжести он сам снялся с лезвия, освободив топор, и Хастред безо всякого энтузиазма вывернулся из-за дерева: преимущество внезапности надо использовать до конца. Успел краем глаза заметить, как из-за своей сосны выпорхнул орк и тоже бросился прямо на всадников. Бежал он диковинно, часто-часто перебирая ногами, сильно наклонившись вперед бронированным своим корпусом и вольно откинув понизу руку с опущенным мечом, едва не вспарывая острием дерн.

Всадников в линии перед ним оказалось с десяток, самые дальние еще не разглядели, что происходит, но те, что поближе, уже схватились за оружие. Растерянности ни в едином глазу: не держал сотник Ульпитрий долбодятлов вроде городской стражи, приучал сначала рубить, потом уже разбираться. Тем более когда такое ощетиненное бросается, а свои же товарищи начинают с седел рухаться самым беспардонным образом. Надо заметить, что все обстояло бы куда печальнее, если бы каратели не разделились на две группы, одна из которых углубилась в лес и повстречалась в нем с описываемыми проблемами, а вторая отправилась дальше по тракту с тем, чтобы прибыть в ставку союзного барона Булверта классическим путем — по наскоро проложенной тропе, не рискуя переломать конские ноги в чащобе.

А прямо перед Хастредом оказалась группка из трех пеших воинов и одного конного, который держал под уздцы все еще пошатывающуюся альпидову лошадь с мордой, разбитой столь основательно, что у книжника на душе потеплело. Не прошли даром долгие набивания кулаков о толстенные бревна! Трое пеших как раз подняли бесчувственное тело, и гоблин метнулся к ним, дабы вынести без особых помех. Эти трое тоже оказались не лыком шиты и слитным движением швырнули беднягу Альпида в приближающуюся неприятность. Снаряд им попался не самый удобный, можно даже сказать весьма неуклюжий и с парой десятков фунтов лишнего веса; но чтобы увернуться, Хастреду пришлось бы свернуть с кратчайшего пути к противникам. Гоблины же в разбеге, равно как пресловутые лоси в период гона, на тонкие маневры отродясь не разменивались: книжник принял тело грудь в грудь на лету, за счет собственной нешуточной массы не опрокинувшись, и исступленным толчком вернул его обратно. Одного из троих непатриотичный Альпид застиг врасплох за вытаскиванием меча и свалил с ног, придавив сверху. Кроме того, его измордованный конь, завидев давешнего обидчика, взвился на дыбы и с перепуганным ржанием метнулся прочь; а учитывая, что тот, кто его держал, опрометчиво намотал его поводья на руку — трусливая животина прихватила с собой и его, сдернув с седла. Остались двое… не говоря уже про тех конных, что оказались чуть поодаль — и вовсе не так далеко, как хотелось бы. Но и двоих вышло вполне достаточно. Один принял на себя удар Хастредова топора, ловко пустив его вскользь по щиту. Случись на месте гоблина заурядный хуманс, топор бы вчистую соскользнул с подставленной выпуклой пластины; однако гоблинская силища сыграла свою роль — топор самым краешком лезвия глубоко врубился в щит, раскроил дерево и заставил лопнуть ременную петлю, которой щит крепился на локте воина. Каратель изумленно крякнул и выпустил щит, позволив ему вольно улететь в темноту. В то же время второй воин приступил к деятельности предосудительной: подступил к гоблину с фланга и, взмахнув длинным мечом, рубанул его в бок. Закрученный собственным взмахом Хастред никак не успевал отреагировать, и пожалуй тут бы в отряде генерала начались потери, если бы не появившаяся следом за Хастредом Тайанне. Словно заразившись всеобщей импульсивностью и нежеланием думать, эльфийка сотворила самое очевидное, что пришло в голову. Самым разумным самое очевидное не оказалось, а оказалось оно огненным шаром, который мелькнул в эльфиных пальцах крупной искрой, стремительно пронесся мимо книжника и вспух пышным багровым разрывом между двумя карателями. Их разбросало в стороны как невесомых кукол, язык магического пламени облизнул и Хастреда, заставив его громко охнуть и глянуть на авторшу сего выступления бешеными глазами.

— Зато живой! — независимо оправдалась эльфийка, уворачиваясь от падающего воина с наполовину обугленным лицом. Второй, лишенный щита стараниями Хастреда, попал под ту же раздачу ничуть не хуже, разрывом его швырнуло между деревьями, он долго еще катился кувырком, испуская во все стороны струи дыма и паленый смрад. Опалило и оглушенного Альпида, и того, который из-под него только что вывернулся; книжник, выправившись после своего героического замаха, проявил задатки истинно воинского нюха — определил этого последнего как наиболее опасного и как следует хватил его в лоб тяжелой пятой оскепища.

Не терял времени и Кижинга, набежавший на пару тронувших коней карателей. Уж он-то, воин от роду, накрепко знал, как взять хоть пешего, хоть конного, хоть зеленого новичка, хоть матерого ветерана! Чуть свернул, оказавшись по левую руку крайнего, а второго отделив его корпусом. Каратель машинально прикрылся щитом, хорошо прикрылся, умело, напрочь заслонив и бок и бедро, не обойти без хитрого финта, но орк финтить не стал — пронесся мимо, походя расчертив ногу противника на уровне колена. Воин охнул, рука сама повела щит вниз, перекосив фигуру и открыв ее выше плеча. Кижинга, к тому времени миновавший седока, выбросился сильным прыжком прямо вверх, закрутился подобно смерчу и очертил клинком размашистую дугу. Лезвие катаны прошло над опущенным наплечником, рассекло толстый кожаный ворот доспеха и срезало голову карателя, как столовый нож в руках умелой хозяйки отсекает головку от пучка зеленого лука. Приземляясь, орк еще отмахнулся мечом от выпущенного из отдаления болта, а затем на него надвинулся конный воин, выехавший из-за обезглавленного, меч в его руках опасно блестел сведенным в иглу острием. Даже на лошадь этого нового противника был наспех наброшен стеганый доспех, да и сам воин закован был в знатные латы, а движение, коим он выбросил меч в голову паладину, выдало воина не то что опытного, но пожалуй что из разряда тех, каких никак не ожидаешь повстречать в захолустье. Уважили, однако! — удивился Кижинга, не без труда выкручиваясь из-под выпада. Каратель уверенно вернул руку, не дав увесистому мечу провалить себя и вывести из равновесия, и мог бы вовсе остаться безнаказанным, если бы орк в финале разворота не дотянулся до его торса выброшенной пяткой. Ногу для этого пришлось вымахнуть выше головы, да и каблук против панциря никогда не был хорошим оружием, однако заставил хуманса покачнуться в седле, потеряв ногой стремя, и паладин в хищном броске вслед успел кольнуть его мечом промеж раздвинувшихся пластин доспеха. Не самый опасный удар, не почувствовал даже, проколол ли клинок поддоспешник, но воин живо развернул коня, сам повернулся лицом и прикрылся щитом, переходя к тщательной, без сучка и задоринки, обороне. Это новичкам до слез важно лично нанести победный удар, а ветераны быстро отвыкают подставлять собственную шею ради этой сомнительной чести. Потому и возвращаются из вылазок раз за разом, а молодых и горячих привозят остывшими грудами железа и мяса. А их, молодых, хоть и умелых с мечами и копьями, хватает рядом, и хоть сразу понятно, что противник не по их зубам, уже острым, но еще молочным — вперед пойдут они, и утвердят свою славу злых и умелых бойцов, а кто-то так и останется на поляне навечно…

Прервало философствования ветерана вылетевшее из чащи друидическое колотило. Его увесистая боевая часть угодила точно по затылку карателя, смяла яйцевидный бургиньот в некое подобие походного выпукло-вогнутого котелка и вышибла сознание бедняги вместе с тугими кровавыми струями из горла и носа. Следом за своим оружием появился и сам Зембус. Вынырнув из, казалось бы, насквозь просматриваемого куста, он шмыгнул наперерез воинам, надвигающимся на Кижингу. В темноте глаза друида полыхнули вдруг зловещей желтизной, выставленные пустые руки диковинно скрючились, словно прорастая когтями, и даже грубые черты физиономии потекли, вытягиваясь в длинное хищное рыло. Лошади взвыли в ужасе. Хоть хозяева и муштровали их нещадно, но посреди ночного леса оживший кошмар надежно взял верх над незначительной болью от удил и шпор. Ближайшие две лошади поднялись на дыбы, вышибив из седел своих седоков; те, что были подальше и не столкнулись с чудищем нос к носу, повели себя существенно деликатнее — просто пустились наутек.

И нарвались на чудище почище.

Тот, что волей судеб оказался во главе отступающего отряда, попросту звякнул латами и развалился пополам. Казалось, сама тьма отрастила длинный выступ, перерубивший бедолагу на уровне пояса. Следующий воин успел заметить еще и пару продернутых кровавыми прожилками глаз, распахнувшихся посреди ночной темени, а также расслышать характерный крякающий звук, с которым черный клинок был направлен по его душу. Меч генерала Панка, обросший немалым количеством легенд, развалил его бок вместе с кольчугой. Впридачу, уже проносясь мимо, генерал из чисто хулиганских побуждений грянулся с маху плечом в лошадиный бок, отшвырнув животину в сторону, и приступился к следующему карателю. Тот ухитрился разглядеть очертания гоблинской фигуры, а может, просто предугадал ее движения и закрылся длинным каплевидным щитом — не придерешься, ладно защита поставлена! А вот с фантазией слабовато… Генерал ухнул, изменил движение клинка, выписал им сложный переводной вензель и с одного маху снес голову лошади. Труп несчастной животины рухнул на колени, всадника неудержимо мотнуло через обрубок шеи, а генерал, не останавливая своего победного шествия, сделал еще пару шагов в прежнем направлении и рубанул еще одного вояку. На сей раз клинок столкнулся-таки со щитом, рассек его оковку, развалил гнутые доски и на излете зацепил кончиком бедро воина. Торжествующий рев зародился где-то на задворках мощных генеральских легких, разодрал в клочья замершую в испуге ночь и раздольной волной излился в нее, перепугав до судорог многострадальных лошадей, самих карателей, привыкших иметь дело с воинами пусть умелыми, но не такими же бесноватыми, и даже Хастреда, который хоть и понимал, с кем связался, но от природы был интеллигентом-перестраховщиком и на общем гоблинском фоне прямо-таки непротивленцем.

И уж подавно всех, включая Зембуса, эльфийку и даже отчасти самого генерала, напугал ответный рык, раздавшийся в лесу не сказать что очень близко… но, надобно заметить, такие звуки никогда не звучат слишком далеко. Напротив, всякий раз кажется, что куда органичнее они звучали бы там, откуда не достигли бы вашего слуха. Даже Кижинга, которому по роду деятельности всякие формы страха были заказаны, и тот нервно передернул плечами. Тут своего-то свирепого не знаешь куда деть, чтобы и под ногами не путался и не отходил слишком далеко, а то влипнет еще в такое, откуда всей бригадой не вытащишь! Видимо, все беды от смирения. Сносишь безропотно этого — боги второго добавят. Хорошо еще, если этот второй ревун на вражьей стороне, тогда они с генералом друг друга перебьют без лишних осложнений. А если вдруг потенциально союзный?

На какой-то момент среди деревьев возникла сумятица, вылившаяся в итоге в крупную потасовку. Каратели поспрыгивали с предательских четвероногих и проворно сбились в круг, ощетиненный клинками на все стороны. Хастред, тихонько поскуливая по поводу опаленной физиономии, от участия в бою отвертелся и даже заготовил убедительную отмазку: он-де счел должным пересчитать потери. Эльфийка тоже не возжелала ратоборствовать, тем более что последнюю на сегодня силу угробила на то, чтобы обжечь морально нестойкого гоблина. Зато с энтузиазмом подошел к делу генерал. Смекнув, что в темноте хумансы его практически не видят, он не отказал себе в удовольствии описать вокруг карателей полукруг почета, заодно выйдя на общую с собратьями сторону.

— Итить твою, — вырвалось у него непроизвольно при виде полуобернувшегося Зембуса. — Ты, эт самое, себя нормально чувствуешь?

Друид издал измененным горлом вялое курлыкание, передернул обвисшими плечами. Сам он решился на такую трансформу исключительно из желания проверить, не отказал ли ему лес в исконно друидских умениях. Лес, как оказалось, не отказал, зато теперь предстояло усиленно концентрироваться, чтобы не поддаться незатейливым волчьим мечтам закусить свежей конинкой и удрать в глубокую чащу доживать свой век под корягой.

— Выглядишь неважно, — поддержал Кижинга, оказавшийся от него по другую сторону. — Сколько раз говорить — не жри всякую гадость, что на деревьях растет.

Возмущенный таким отзывом о дарах леса Зембус встряхнулся, в несколько секунд втянув и когти, и ощетиненную морду (хотя не сказать, чтобы стал от этого симпатичнее) и с некоторым облегчением перевел дух. В последний раз, обернувшись волком, дабы погонять по лесу раздухарившегося барона, вернуться в нормальную форму без посторонней помощи так и не сумел. Хорошо, что набрел на выступление вождя местных борцов за справедливость перед крестьянами; в вызванном алкогольном отравлением запале тот светоч свободы взялся призывать освободиться от рабских привычек, для начала под тихий ропот публики покидал в болото отобранные у какого-то проезжего купца товары, а потом взялся сливать из бочонка прямо на землю брагу. Сей поступок так глубоко тронул сумеречную друидическую душу, что на месте распластавшегося в кустах волчары мигом разогнулся рассвирепевший сын Лего, подхватил ближайший дрын и припустился объяснять вождю народов всю ущербность его позиции. Кстати, так и не добрался, ибо крестьяне были ближе и отнеслись примерно с таким же пониманием. Вождя его помятые подручные долго еще вытаскивали из той самой трясины.

Так же и сейчас — слетела волчья личина, унося с собой богатейший мир запахов и тонко ощущаемую голыми пятками дрожь земли. Явились из ниоткуда расхристанные бахилы, неуклюжая железка на поясе, которая, однако, сама собой органично выпрыгнула рукоятью в ладонь, и знакомое кипение рвущейся наружу магии где-то за кадыком. И как раз вовремя: по обе стороны мерным шагом двинулись на карателей генерал и паладин, и пришлось наддать, чтобы не поломать строй. Не удержался, на ходу мазнул свободной ладонью перед лицом, пробурчал несколько давно знакомых слов, и кожу защипало, словно стягивая засохшей мыльной коркой, а на деле — преображая в подобие древесной коры. Хоть какое-то подобие защиты, а то эти красавцы, что по бокам, в доспехи упакованы по самое не пугайся, понятно на кого первым делом обратят внимание атакуемые.

Тлеющие от эльфиного файрболла трава и листья если не озарили наступающую троицу, то по крайней мере подсветили силуэты, и каратели развернулись навстречу. Надо отдать должное — никто не побежал, только один свернул за спины товарищей, где лихорадочно принялся вращать арбалетный взводной ворот. Остальные, а набралось их с полдюжины, рассыпались так, чтобы не мешать друг другу, в центре оставив крупного малого в доспехе с шипами, вооруженного двумя булавами. Не такими, какие уважал Вово: бесхитростный груз на рукояти, а хитрыми, ощетиненными заточенными ребрами из увесистых оголовков, такие в рыцарском сообществе почитаются оружием неправедным, сродни хитрому кривому кинжалу или разбойному кистеню. Воин сделал пару мелких шажков назад, не из боязни — попросту вытягивая на себя неосторожного противника, дабы подставить его боками под мечи соседей, и завращал обеими булавами с такой скоростью, что в глазах у противников зарябило, а сами они приостановили наступление..

— Устанет скоро, — предположил Кижинга цинично. — Дубинки и улетят. Хрена так долго помашешь.

— Они на руки петельками надеты, — возразил генерал со знанием дела. — Чтоб не улетали. Хумансы горазды на придумки! Слышь, шаман, этот твой. Прямо на тебя смотрит.

— Ты тоже на меня смотришь, — уличил Зембус. — Я чего — рыжий? Ила какого иного нежного окрасу? Он совсем не в моем вкусе.

Один из карателей как раз обогнул за деревьями наступающих и выбросился сбоку на Кижингу. Орк качнулся в сторону, отвел кончиком лезвия его меч, влился навстречу и двинул локтем под наносник шлема. Хастред, усевшийся в отдалении спиной к дереву с видом на ситуацию, болезненно ойкнул. Теперь до него дошло, на кой паладин таскает неподъемные стальные болванки! Самого как-то хватили по морде латной перчаткой, и то Чумп потом две недели нос вправлял (хотя, возможно, ему просто нравилось измываться над приятелем). А тут хорошо поставленный удар навьюченными на локоть и еще оформленными в удобную для удара ребристую форму двумя фунтами чистой стали… Добавки не потребуется! Однако по широте души орк добавил — поймал падающего воина, зажал его голову под мышкой и резко крутнулся на месте, сламывая позвонки.

— Вот это свой малый, — одобрил генерал. — Ну-ка я тоже…

Шагнул в сторону, с кряком рубанул по тоненькому деревцу рядом, после чего припал к нему плечом, навалился всей массой и обрушил стволик в сторону от себя. На одного из воинов дерево обрушилось массой шелестящих веток, не задавило, да и тонковато было, чтобы зашибить здоровенного мужичину, но отпрянуть заставило, к тому же порхнули в сторону шелеста еще двое ближайших, свирепо обрушили клинки, так что только хруст веток пошел.

— Ну ладно, уболтали, — уныло признал друид. — Смотрите и учитесь.

Меч он небрежно воткнул в дерн под ногами, вскинул руки и энергично выбросил их в сторону размахивающего булавами карателя.

Лес вокруг немедленно наполнился сухим скрежещущим потрескиванием. Пробуждаясь от ночной спячки, зашевелились сотни и сотни мельчайших лесных обитателей. Насекомые сплошными волнами выбрасывались из своих убежищ в расщелинах коры, гнездах, под опавшими листьями и верхним слоем земли, в траве, в кустарнике, в корнях… Воля леса неумолимо гнала их на убийственный зов того недоразумения, которое почему-то называется другом природы, а на деле регулярно творит безобразия почище любого врага. Таковы правила игры!