Кажется, больше всех этому известию радовались мы с Тенгизом. Все никак не верилось, что наша мечта сбывается. Мне все казалось, что нас не возьмут по возрасту или еще по какой причине.
      Комсомольскую путевку надо было получать в Центральном Комитете комсомола. Мы с Тенгизом пришли туда часа за два до начала работы. И получили путевки первыми. А еще через три дня, 5 сентября 1943 года, на перроне вокзала состоялись проводы. Выстроился наш комсомольский отряд. С речью обратился представитель Центрального Комитета комсомола Грузии товарищ Лели. Закончил он свое выступление такими словами:
      - Дорогие товарищи! Скоро вам придется поехать на фронт, лицом к лицу встретиться с фашистами. Держите высоко честь тбилисских комсомольцев!
      Нас пришли провожать наши одноклассники. Была среди них и Нина Мукерия.
      Перрон качнулся, поплыл, замахали в прощальном привете наши друзья. А у меня перед глазами осталась Нина, ее глаза, полные слез. Я видел ее в последний раз. Разошлись по своим купе товарищи. А я все стоял у окна.
      С Ниной мы познакомились в первом классе, когда нас, малышей, мамы привели во вторую железнодорожную школу. Пожилая учительница с добрым лицом рассаживала всех по партам. Моей соседкой оказалась Нина. Сперва я был недоволен. Меня больше бы устроил сосед мальчик. Но скоро мое мнение изменилось. Нина была человеком добрым, а потом, когда мы стали постарше, у нас оказались общие интересы. Оба стали заниматься в драматическом и литературном кружках.
      В восьмом классе, если я не видел Нину несколько дней, я чувствовал себя очень скверно. И если бы не война, ни за что бы не уехал из Тбилиси.
      Поти встретил нас дождем. Наш отряд, сорок тбилисских комсомольцев, в сопровождении морского командира пешком направился в экипаж Черноморского флота. Здесь уже были комсомольцы из Москвы, Ленинграда, Горького, Калинина, Казани, Челябинска. Мы быстро подружились. В новой морской форме долго не узнавали друг друга. Тельняшка, признак морского братства, покорила нас всех, но еще больше мы гордились бескозырками, на лентах которых золотом горело "Черноморский флот".
      Медицинскую комиссию прошли быстро, а вот распределение по морским школам заставило немало поволноваться. В приемной, длинной большой комнате, стояло более десятка столов. За каждым столом сидел представитель школы, а рядом его секретарь, обычно кто-то из старшин.
      На всех столах стояли номера, и только на последнем номера не было. За ним находился председатель приемной комиссии - генерал-майор береговой службы. К нему по очереди подходили комсомольцы-новобранцы. Подошли и мы с Тенгизом. Генерал внимательно просмотрел мои документы и поставил номер - 6. Это значило, что мне надо идти к 6-му столику. Направился куда следовало и узнал, что буду учиться в объединенной школе младших командиров Черноморского флота. Надеялся, что сюда же направят и Тенгиза, но генерал распорядился иначе. На его документах он вывел цифру 8. Так мой друг попал в школу зенитной артиллерии.
      Это нас очень огорчило, и мы расстроенные вышли в коридор. В дверях у приемной стояла секретарь, красивая молодая женщина в морской форме. Она внимательно выслушала нас и велела подождать. Когда прием и распределение добровольцев закончились, генерал вышел к нам.
      - Товарищ генерал, - обратился я, - мы с Тенгизом тбилисские комсомольцы, девять лет учились вместе в одном классе, добровольно пришли служить. Просим вас не разлучать нас и направить в одну школу.
      Генерал с улыбкой выслушал нас и развел руками:
      - Чудаки вы, право. Закончите разные школы и попадете на один корабль. Вот и будете снова вместе.
      На военной службе со старшими не спорят. Пришлось нам с Тенгизом расстаться. Он с другими зенитчиками выехал в Кобулети, а нас повезли в Батуми.
      Опять лил дождь. И хотя нас с Тенгизом разлучили, настроение не портилось. Впереди была флотская служба. И когда поезд подошел к станции, мы с радостью высыпали на перрон. Нас уже ждали три грузовые машины.
      Я раньше бывал в Батуми. Поэтому с интересом посматривал, куда мы поедем. Двинулись к предместью Барцаны по дороге, усаженной пальмами, потом дорога, петляя, пошла в гору. У подножия виднелись чайные плантации, их сменили кусты лимонов, апельсинов, мандаринов. Мои новые товарищи были северянами. Они с восхищением смотрели, как красива субтропическая природа Грузии.
      Остановились на вершине у двухэтажного дома. Нас вышли встречать командование и преподаватели школы. Позднее узнали, что когда-то здесь была чайная фабрика. В двух ее двухэтажных домах разместилась школа. Первый этаж занимали классы, а на втором этаже были два больших кубрика.
      Рядом со входом в столовую висел стенд с портретами прославленных героев-черноморцев. Много было среди них интересных людей, но мне особенно запомнился Ной Петрович Адамия. Он учился в Тбилиси в 33-й средней школе, недалеко от нашего дома. В районе Дидубе все хорошо знали его. Это был спортсмен, подающий большие надежды. Когда началась война, он стал известным снайпером. На его боевом счету было около 200 уничтоженных гитлеровцев. Адамия погиб в последние дни обороны Севастополя.
      Из нашего корпуса хорошо было видно море. Стоило с горы пройти вниз начинался берег. Всех нас такое соседство очень обрадовало. Занятия начались сразу же. Вначале проходили курс молодого краснофлотца. Преподавали заслуженные командиры. Особенным авторитетом в школе пользовался Батя, как за глаза у нас все называли начальника школы полковника Ивана Федоровича Касилова. Это был высокий, плотный, немногословный человек, начавший свою матросскую службу еще во время первой мировой войны. Потом он участвовал в боях с белыми на суше. После гражданской войны поступил в военно-морское училище и успешно закончил его. Командовал батареей береговой обороны, во время обороны Севастополя был уже комендантом сектора. В мае 1942 года во время налета вражеской авиации наш Батя был тяжело ранен в голову. Он лечился в Тбилиси, а после госпиталя его назначили начальником военно-морской школы в Батуми.
      Полковник подобрал для школы достойные кадры. Заместителем Касилова был капитан Червенчук. Под Севастополем осколок вражеского снаряда оторвал ему кисть руки. Имели фронтовой опыт и другие командиры и преподаватели.
      Всем моим товарищам было по семнадцать лет, и только я один был шестнадцатилетним. Но ни в физическом развитии, ни в учебе не отставал от них. Сказывался опыт военной подготовки в Тбилиси. В нашей школе младших командиров учились 150 курсантов, разделенных на две батареи. Наш класс был очень дружным. Особенно быстро я подружился с Владимиром Малым - комсомольцем из Севастополя. Мы сидели с ним за одной партой, в кубрике наши койки стояли рядом. Это был настоящий севастопольский парень - смелый, веселый, трудолюбивый. Он много рассказывал о своем родном городе. И мы оба очень хотели участвовать в освобождении Севастополя.
      Вскоре меня выбрали комсоргом батареи. В средней школе я уже имел некоторый опыт комсомольской работы. По заданию комиссара Червенчука несколько раз выступал в школах Батуми, рассказывая школьникам о войне и о подвигах героев-черноморцев. Как комсорг я поддерживал тесную связь с комсомольской организацией Батумского мореходного училища и часто бывал там.
      Прошел месяц. Курс молодого краснофлотца был пройден. Мы приняли присягу и стали еще серьезней относиться к военной службе.
      Однажды подошла моя очередь заступать в ночной дозор. Достался мне участок территории нашей школы в самой отдаленной ее части, близ моря. С винтовкой в руках обходил я его. Было темно, дул холодный, порывистый ветер, непрерывно шел дождь.
      Морская шинель вскоре намокла, давила плечи. Я шел по узкой тропинке вдоль густой посадки высоких кустов. Поворачивался на каждый слабый шорох, но пока все было спокойно.
      Неспроста была у меня эта осторожность. Три дня назад на территории нашей школы произошло нападение на часового. Случилось это так. У ворот военной школы часовым стоял ночью семнадцатилетний курсант Сорокин, тихий, не очень расторопный парень. В ту ночь начальник строевой части вместе со старшиной решили проверить бдительность часового. Пользуясь темнотой, капитан Хихленко и старшина 1-й статьи Савенко незаметно приблизились к воротам и спрятались за кустами.
      Когда Сорокин повернулся к ним спиной, Савенко ловко накрыл курсанта толстым одеялом, а рослый капитан Хихленко считал, что ему по служебному положению необходимо проверять бдительность курсантов. Вот он и доказал, что молодежь несет караульную службу недостаточно хорошо. Другие находили подобную проверку крайней мерой. На следующий день наши ребята горячо заспорили об этом. Ко мне обратился Андрей Андреев:
      - А ты, комсорг, что скажешь?
      - Я уважаю капитана Хихленко, но мне кажется, что в этом случае он поступил неправильно. Кроме того, ему просто повезло.
      - Как это - "повезло"?
      - Если б в ту ночь у ворот стоял другой курсант, более расторопный, он мог бы заколоть штыком капитана.
      Вскоре стало известно, что большинство преподавателей не одобрили "метод воспитания" капитана Хихленко, а наш Батя - полковник Касилов, когда узнал об этом, даже рассердился.
      В тот же день он собрал всех командиров школы. Многоопытный Иван Федорович сказал:
      - Наши курсанты всего два месяца несут военную службу. Их надо постепенно закаливать морально и физически. Сразу подвергать таким испытаниям нельзя.
      Это событие было свежо у всех в памяти, поэтому и я был начеку. Маршрут мой проходил вдоль аллеи к площадке, на которой стоял большой дальномер. Дождь лил сильно. Ветер налетал порывами. Под ногами сплошная лужа. Шел прямо по воде, стараясь только поменьше шуметь. Подошел к лестничной площадке, ведущей к дальномеру. Предусмотрительно оглянулся. Убедившись, что все в порядке, поднялся наверх. Площадка была ровная, засыпанная битым кирпичом. Посредине ее стоял морской дальномер, покрытый широким брезентовым чехлом.
      На возвышенности ветер дул сильнее. Он то стихал, то усиливался. Внизу глухо шумело море.
      Я пошел вдоль дальномера. И вдруг неожиданно почувствовал тяжелый удар в спину. На ногах устоял, а вот бескозырка упала на землю. "Нападение", мелькнула мысль. Я резко повернулся, выбросил винтовку штыком вперед.
      - Стой! Руки вверх!
      Но рядом со мною никого не было. Глаза, привыкшие к ночной темноте, видели довольно хорошо. Внимательно осмотрел площадку, но ничего подозрительного не заметил. Что такое?
      В это время снова налетел ветер. Брезентовый чехол, опускавшийся до самой земли, внезапно приподнялся и своим краем больно хлестнул меня по лицу. Сразу стало весело, хотя затрещина получилась увесистой. Было радостно, что действовал я как и положено часовому.
      Учеба у нас была очень интенсивной, поэтому увольнений в город не было. Мы усиленно изучали корабельную технику, много времени в нашей программе отводилось боевым учениями в поле и в море. Из дома часто приходили письма. Вот только отвечать на них оставалось мало времени.
      Из преподавателей школы мне особенно запомнился командир нашей батареи старший лейтенант Николай Андреевич Голотенко. Он умел как-то особенно доходчиво объяснить даже самые трудные вопросы. Это был глубоко образованный человек. До войны он закончил в Ленинграде Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского. Служил на корабле Черноморского флота, с началом войны ушел в морскую пехоту, участвовал в обороне Севастополя и Новороссийска. После ранения стал преподавателем.
      Мы часто по душам разговаривали с Голотенко. Он охотно рассказывал о своем родном городе Первомайске, о Ленинграде, где учился в училище, о героической обороне Одессы и Севастополя.
      Именно наш командир батареи помог мне детально изучить рулевое и сигнальное дело, что очень пригодилось в дальнейшем.
      23 февраля, как раз в День Красной Армии, день выдался чудесный. Светило солнце, радовало глаз голубое небо. Стоял легкий мороз, было сухо.
      После завтрака я и Володя Малый пришли в класс. Скоро к нам присоединились и другие товарищи из нашей шестой смены. У всех было праздничное, приподнятое настроение. Ждали свежую корреспонденцию. Почтальоном у нас была восемнадцатилетняя комсомолка краснофлотец Оля Пекуш, очень скромная симпатичная девушка с приятным лицом. Приход Оленьки всегда радовал нас, курсантов. Вот и сейчас мы с надеждой поглядывали на дверь. Мы дружно поздравили девушку с праздником. Она вытащила толстую пачку писем. Каждый брал весточку, отходил в сторону и тут же вскрывал. Я терпеливо ждал своей очереди. Наконец Оля посмотрела в мою сторону и лукаво улыбнулась: я сразу понял, что есть письмо от Нины. Так и есть. А на конверте жирная надпись: "Осторожно фото". Нет, сегодня действительно праздник!
      Снимок был сделан недавно. Я застыл от счастья. Оля попросила фото.
      - Очень красивая девушка.
      Подошли товарищи, стали рассматривать фотографию. Простодушный Андрей Андреев сказал:
      - Алеша, твоя школьная подруга - настоящая красавица. Но раз ты идешь на войну, она тебя не дождется.
      - Не знаю, может быть. Зато я буду ее помнить всегда.
      Мы вышли во двор. Украшенная алыми полотнищами и яркими транспарантами, наша школа выглядела празднично. К первому корпусу подходили преподаватели. Они были в парадной форме, с орденами и медалями. Мы, комсомольцы, с восхищением смотрели на героев. Каждый из нас мечтал о подвиге во имя Родины.
      В день этого популярного праздника наше командование решило организовать для курсантов спортивные состязания.
      Начали в одиннадцать утра. Первыми вышли на старт ребята первой смены. Дистанция бега - 800 метров. Все мы были в морской форме, без шинелей. 400 метров шел подъем в гору. Там стояли наши контролеры, от них надо было бежать обратно по тому же пути к финишу.
      Наконец подошла очередь и нашей шестой смены. За красным столом, покрытым бархатной скатертью, сидело все начальство школы - полковник Касилов, комиссар капитан Червенчук, капитан Хихленко, старшие лейтенанты Власов и Голотенко. Николай Андреевич одобряюще смотрел на нас. Видно было, он желал успеха именно нашей смене. Судья соревнований старшина 1-й статьи Михальченко держал в руке секундомер. В правой поднятой руке у него был красный флажок. Наши взоры прикованы к этому флажку. Судья резким движением опустил флажок. Мы рванулись вперед. Старт взяли резво. Небольшой подъем у ворот школы преодолели быстро. Велико было желание занять первое место. Но я хорошо понимал, что впереди еще длинная дистанция кросса. В таком темпе долго не выдержишь. И действительно, группа лидеров стала быстро сдавать. Я обошел товарищей. Но чем дальше, тем дорога становилась круче. Мелькали кавказские сосны. Метров через двести увидел первого контролера. Он флажком указал мне направление. Новый контролер стоял у поворота. Он заулыбался мне, помахал флажком, приветствуя первого из смены. Вторую половину пути предстояло бежать под гору. Можно было бы и приналечь, но я старался экономно расходовать силы. До финиша всего 150 метров. И тут впереди меня из кустов неожиданно выскочил курсант Леонид Николаев. Я и мои товарищи бежали потные. А этот даже не запыхался. Но побежал он не в гору, а назад, к финишу. Вот это номер! Я попытался нагнать его, да разве такого догонишь?
      Леонид пришел к финишу первым. Я ничего не сказал о его проделке. Но ребят не заставишь смолчать. Да и контролеры не видели на горе нашего Леонида. Пришлось ему в школе на авралах работать за двоих, чтобы загладить свой проступок.
      Наступил май 1944 года. Все чаще по радио на всю страну звучали победные салюты. Но мы теперь твердо знали: войны хватит и на нашу долю, скоро придет и наша очередь идти на фронт. Курсанты с большим усердием готовились к экзаменам. Перед ними командование решило проверить наши боевые навыки в учениях на суше. Первая батарея стала "синими", а наша батарея - "красными". Стояла отличная погода. "Красные" заняли оборону в поле, быстро вырыли окопы. Зарядили винтовки холостыми патронами, приготовили к бою гранаты. Мы были готовы отразить нападение противника. Рядом со мною окопался Владимир Малый. Вскоре подошел и наш командир батареи. Он приказал мне произвести разведку обороны противника.
      Я выбрался из окопа, взял в правую руку винтовку и по-пластунски пополз вперед. Высокая трава хорошо укрывала от посторонних глаз. Вскоре стали слышны голоса "синих". Близ их окопов я свернул к лесу. Теперь в тени деревьев можно было осмотреться. Отсюда позиции противника хорошо просматривались. Я заметил, как "синие" разделились. Оставив небольшую часть батареи, они основными силами направились к лесу. Разгадать их план не составляло большого труда. Конечно, большими силами они решили зайти к нам в тыл и оттуда нанести удар. Я быстро вернулся и доложил нашему командиру результаты разведки. Голотенко принял решение: треть людей оставил в окопах, а две трети вывел в лес, где они замаскировались, поджидая "синих".
      Противник прошел недалеко от нас. Он не предполагал ловушки. Когда, выйдя из леса, он устремился на наши окопы, наша батарея с тыла внезапно атаковала "синих".
      Полковник Касилов и капитан Хихленко наблюдали за учебным боем. Они присудили победу нашей батарее.
      Потом начальник школы вызвал меня к себе. Я вытянулся перед Батей, не зная, зачем вызвали.
      - Курсант Чхеидзе, объявляю вам благодарность за находчивость в разведке!
      Это было так неожиданно, что, кажется, я забыл ответить как положено. Полковник понял мое состояние и добавил:
      - Помните, на фронте будет значительно трудней. Но из вас может выйти хороший разведчик.
      На всю жизнь запомнилась мне эта первая в моей службе благодарность. Наш Батя как в воду смотрел. На фронте я действительно стал разведчиком.
      Тогда, кажется, впервые я понял, как много в боевой обстановке зависит от разведки, как важны для успеха боя точные данные о противнике, и именно тогда я решил стать разведчиком. Правда, наш учебный бой "красных" и "синих" был детской игрой по сравнению с настоящей войной. Но я очень благодарен тому бою, подсказавшему, где мое место на фронте.
      Наступило время распределения по базам Черноморского флота. А наши войска тем временем уже вступили на территорию Румынии, началось освобождение Крыма. Симферополь, Феодосия, Ялта и наконец Севастополь были освобождены нашими наступающими войсками. (Так и не осуществилось наше желание с Владимиром Малым участвовать в освобождении города русской славы, но мы не очень грустили об этом.)
      1 июня после завтрака я прошел к морскому обрыву. Море было спокойно. Вот-вот должна была решиться моя судьба. В каком приморском городе буду служить?
      С кем из товарищей попаду вместе? Возможно, оставят здесь, в Батуми. Ведь здесь базируется много черноморских кораблей. Жаль, что я поздно родился. Видимо, уже не придется самому участвовать в Великой Отечественной войне. Черное море почти все свободно.
      - Алексей, где ты? - раздался голос Владимира Малого.
      Я откликнулся.
      - Нашел время морем любоваться. Там у кабинета Бати вывесили списки распределения.
      - И куда же нас с тобой направили?
      - Не знаю. Я как увидел, сразу за тобой побежал.
      Мы рванули во второй корпус. Там уже толпились наши ребята. Они с волнением просматривали длинный список. Протолкались поближе. С волнением я начал читать: "Направить в Батуми...", "Направить в Поти...", "Направить в Сухуми..." Моей фамилии нигде не было. Пробежал большой лист глазами. Ага, есть и другие города: Сочи, Новороссийск, Анапа. Однако и здесь моей фамилии не оказалось. Решил, что направили в Крым. Стал читать дальше: Феодосия, Керчь, Евпатория, Севастополь. Но и здесь себя не нашел.
      Может быть, от волнения просто не заметил в списках? Однако в самом конце стояло: "Направить в Дунайскую флотилию..." Вот там вместе с двумя товарищами стояла и моя фамилия.
      Я не выдержал и закричал:
      - Ура! Да здравствует Дунайская флотилия!
      Мой друг Владимир Малый попал в Керчь. Приходилось опять расставаться с другом. Но мы договорились не терять связи.
      На следующий день все были на вокзале. Светило солнце. На перроне стояла группа преподавателей. Наш Батя пришел в парадном мундире при всех боевых орденах и медалях.
      Вагоны дернулись. Мы все приникли к открытым окнам. Полковник Касилов поднял руку и коротко сказал:
      - Желаю счастья, сынки!
      "Прощай, милый Батуми", - подумалось мне. Я, конечно, не знал, что попаду сюда только через четверть века, попаду искалеченным, вернусь с фронта, чтобы рассказывать молодым о героях войны.
      Глава II.
      Боевое крещение
      О замечательном южном городе Одессе нам часто рассказывал командир нашей батареи Николай Андреевич Голотенко. В октябре 1941 года с ротой морских пехотинцев он, израненный, одним из последних покидал город. Но говорил он не только о мужестве черноморцев, защищавших важнейший порт, об отваге советских партизан, ушедших для борьбы с гитлеровцами в катакомбы, немалое место в его рассказах уделялось историческим памятникам города. А такие названия, как Аркадия, Дерибасовская, Воронцовский маяк, Кагарлык, Сухой лиман, звучали для нас как манящая музыка. Наверное, каждый хотел бы участвовать в освобождении этого города, побывать в знаменитом оперном театре (Голотенко утверждал, что Одессу часто называли "Парижем в миниатюре", а оперный театр по своей красоте уступал лишь двум театрам в Европе - Парижскому и Миланскому), спуститься в порт по известной нам по картине "Броненосец "Потемкин" лестнице, постоять у памятника Ришелье.
      Но утром 10 апреля 1944 года, когда мы еще постигали азы морских наук, наши наступающие войска штурмом освободили Одессу. По радио передавали приказ Верховного главнокомандующего. Вечером гремел праздничный салют, кричали "ура!", а командир батареи ходил именинником.
      Прошло еще три месяца. И вот вместе с группой выпускников нашей школы я приехал в Одессу. Бросился в глаза взорванный вокзал. Груды щебня подступали к железнодорожным путям. Летние деревья стояли в зелени листвы, но и она не могла прикрыть обгоревших зданий. На улицах еще не были засыпаны воронки. В уцелевших домах вместо стекол стояла фанера. Все напоминало о недавних боях.
      Это был еще не фронт, но подступы к нему.
      Трамваи в городе ходили редко. По Одессе нас вел Голотенко. Три года назад он оставил город. И вот теперь он снова идет по улицам освобожденного города. Идет и на ходу рассказывает нам о горячих днях обороны. А мы задаем ему все новые и новые вопросы.
      Шли долго. Наконец добрались до тихого дачного местечка, где располагался экипаж. Оно называлось Одиннадцатой станцией. Все мы с грустью расстались с нашим воспитателем Голотенко. С ним были связаны воспоминания о школе младших командиров в Батуми.
      На следующий день группу матросов, в которую попал и я, повели на экскурсию по городу. С моря дул легкий ветер. В этом районе Одессы много фруктовых садов. Мне вспомнился родной Тбилиси, район Дидубе. Наш экскурсовод, коренной одессит, человек веселый и общительный, рассказывал нам о городе, провел к оперному театру, который фашисты перед отступлением пытались взорвать. Но наши партизаны помешали этому варварскому акту.
      Вернулись в экипаж к вечеру усталые, но с богатыми впечатлениями. Мы многое увидели и узнали об Одессе и ее защитниках.
      Через три дня я получил назначение на корабль. У причала в Одессе нашел минометный катер No 21, где мне предстояло служить рулевым. Командовал катером лейтенант Евгений Чесноков. Это был спокойный и внимательный человек, который тепло принял меня, расспрашивал о доме, об учебе в батумской школе. В заключение нашей беседы командир сказал:
      - Спортсмен и отличник в учебе должен и в бою показать себя образцово.
      С хорошим настроением я вышел из каюты командира. По трапу поднялся на палубу. Здесь расположилась вся команда. Матросы курили, слушали веселые байки, смеялись. Команда катера состояла из десяти человек, им было от девятнадцати до двадцати двух Это были комсомольцы, уже успевшие просолиться в морской воде и понюхать пороху в боях.
      Меня тут же познакомили с нашим небольшим кораблем. Наш минометный катер был деревянным, на носу его стоял гвардейский миномет - "катюша".
      В ту ночь я долго ворочался на койке. Первые впечатления от города, новый корабль, новые товарищи - все было ново и мешало заснуть. Подружился я с ребятами быстро. От них узнал, что командует нашей флотилией контр-адмирал Сергей Георгиевич Горшков, человек волевой и решительный, отличившийся во многих боевых делах. Под стать ему и начальник штаба флотилии капитан 1-го ранга Аркадий Владимирович Свердлов. Оба они пользовались большим авторитетом у моряков.
      С нетерпением я ждал выхода в море. Хотелось посмотреть, на что способен наш минометный катер в бою. Обстановка под Одессой в то время была напряженной. Фронт находился недалеко от города. Иногда над нами пролетали вражеские самолеты. В море было выставлено много мин. Недавно на них подорвались два наших катера. Бригада траления днем и ночью очищала море.
      Помню, я испытал особое волнение, когда впервые стал за штурвал катера. Сразу же бросилось в глаза, что море под Одессой не такое глубокое, как у побережья Кавказа.
      Наш минометный катер вместе с другими кораблями Дунайской флотилии выходил выполнять боевые задачи. Чаще всего мы приближались ночью к вражескому берегу у Днестровского лимана и вели огонь по береговым укреплениям врага. Мне тогда очень пригодилась хорошая теоретическая подготовка, полученная в школе младших командиров.
      Запомнился мне и первый бой с фашистскими самолетами. Нас прикрыли истребители, вызванные нашим командиром.
      Мне нравилась служба на корабле и ночные набеги, обстрел вражеского берега. Но все чаще приходила мысль попроситься в морскую пехоту. А еще лучше - в разведку.
      У нас на катере о флагманских разведчиках, как с уважением называли разведчиков из разведотряда штаба флотилии, которыми командовал Борода старший лейтенант Виктор Калганов, ходили целые легенды. Попасть к ним я и мечтал. Долго я не решался попросить об этом командира, а потом все-таки подал рапорт. Мотивировал тем, что спортсмен, знаю приемы самбо, хорошо стреляю и могу водить мотоцикл, знаю немецкий.
      26 июля меня вызвал к себе командир нашего катера лейтенант Евгений Чесноков. В его руках был вскрытый пакет. Я так и решил: ответ на мой рапорт. Сердце учащенно забилось. Неужели разрешили?
      Чесноков спокойно сказал:
      - Алексей, командование удовлетворило твою просьбу. Тебя переводят в 369-й Краснознаменный отдельный Керченский батальон морской пехоты. Будешь разведчиком.
      Конечно, разведчик батальона - это не флагманский разведчик. И все-таки я был очень обрадован.
      Чесноков протянул мне толстый водолазный свитер.
      - А это подарок от меня и от всей нашей команды. Носи его и помни, что ты с гвардейского катера.
      В тот же день я прибыл на Шестнадцатую станцию, где располагался 369-й батальон морской пехоты. Сформированный в тяжелые дни лета 1942 года из моряков Каспийской военной флотилии, батальон этот участвовал в освобождении городов Тамани и Крыма. Особенно он отличился в Керченско-Эльтингенской десантной операции, за что получил почетное наименование Керченского. Меня направили в разведку батальона. Морские пехотинцы в это время готовились к наступательным боям.
      Здесь я и познакомился, а вскоре и подружился с двумя разведчиками старшим матросом Виталием Запсельским и старшиной 2-й статьи Иваном Бойчаком.
      Девятнадцатилетний комсомолец Виталий Запсель-ский был родом из Ворошиловграда. Осенью 1941 года он добровольно ушел на фронт, участвовал в героической обороне Севастополя, а потом Новороссийска. Высаживался в десантах на Азовском и Черном морях. Был ранен. Он мечтал быть журналистом и после каждого боя по горячим следам писал статьи и отправлял их в газету "Красный черноморец" или в другие газеты. Матросы и офицеры с удовольствием читали фронтовые очерки и заметки нашего корреспондента.
      Если Виталий был горячим и общительным, то Ваня Бойчак, который был на три года старше Виталия, казался сдержанным, несколько даже хмурым. Он родился и вырос на Украине и любил говорить, что Николай Островский его земляк. Иван повоевал больше, чем Виталий, больше успел всего повидать и, наверное, поэтому был серьезней.
      В разведке батальона служила восемнадцатилетняя комсомолка из Ленинграда Катя Михайлова. Она успела закончить курсы медицинских сестер в школе и сов-сом девочкой ушла воевать с гитлеровцами. Была ранена, попала в Каспийскую флотилию, добровольно пошла в батальон морской пехоты.
      В нашем батальоне все офицеры имели немалый боевой опыт. Но особенно мне запомнился командир пулеметной роты лейтенант Павел Кирсанов. Ему шел двадцать третий год. В бою он всех заражал храбростью, а на отдыхе - весельем. Я внимательно присматривался к бойцам и командирам батальона. Свои наблюдения на грузинском языке записывал в тетрадь. Одновременно в альбоме под рубрикой "В бою и на отдыхе" делал зарисовки.
      Вечерами наши разведчики устраивались на отдых прямо на траве. Я играл на гитаре, а мои товарищи пели морские песни. Часто мы мечтали о будущей жизни. Каждый рассказывал, какую мирную профессию он выберет. Виталий Запсельский, Ваня Бойчак и я решили стать журналистами. Мы хотели вместе написать книгу о Великой Отечественной войне, рассказать, как геройски дрались с врагом моряки Азовской и Дунайской флотилий.
      А еще мы вслух читали письма. Во время войны немало писем от незнакомых людей приходило фронтовикам. И они очень радовали бойцов. Трогательные весточки о мирной жизни присылала нам в бригаду из города Ейска Нина Даниленко. Она писала о студенческой жизни, о своих подругах, о себе. В каждое письмо она вкладывала какое-нибудь стихотворение. Мы с большим интересом слушали ее письма и присланные стихи.
      Из Одессы часто приезжали делегации. Привозили подарки, рассказывали о жизни в тылу, устраивали концерты самодеятельности. Каждый такой приезд для моряков был настоящим праздником, а однажды во время такой встречи нам, трем разведчикам, подарили ножи. Этот нож прошел со мной от Одессы до Вены, а сейчас он находится в числе экспонатов музея Краснознаменного Черноморского флота.