— Да. Где он?

— Если вы хотите знать, малютка, то я ему двинул разок. Ну и он того, скис. В данный момент снаружи стоит американский полицейский автобус, а ваш Энрико сидит внутри с парой симпатичных стальных браслетов. Кто-то пришел к заключению, что так будет спокойнее. Может, этот кто-то был как раз я сам?

— Вот как? — Она смотрит на меня немигающими глазами, а я слежу за ее пальцами: они дрожат. Зрачки у нее превратились в крошечные точечки. Я делаю вывод, что эта крошка в свое свободное время чуточку злоупотребляет наркотиками. Что ж, это может помочь…

— В чем они могут обвинить Энрико? — Она явно взволнована. — Он ничего не сделал плохого!

— Разве? Тогда разрешите мне рассказать вам небольшую историю, крошка. Я упомянул вам вчера вечером, что хороший парень из Федерального бюро по имени Риббэн был убит в клубе «Леон». Его стукнули по шее мешком с песком. О'кей. За пару дней до этого он купил оригинальный набор из авторучки и карандаша. В Париже был всего лишь один такой комплект. Вот карандаш этого набора. Я нашел его в кармане вашего дружка вчера вечером. О'кей. Этого одного вполне достаточно.

— Что вы имеете в виду, почему вполне достаточно?

— Послушайте, малютка, не пытаетесь ли вы меня заверить, будто это не он прикончил Риббэна?

— Пропади все пропадом. С этим заведением вечно не оберешься неприятностей. Девушка даже не может спокойно работать без того, чтобы что-нибудь не стряслось.

— Послушайте, можно я выпью? — явно меняет тон Марта.

Я ей отвечаю тем же:

— Выпей хоть ведро, если это тебе поможет, но одну вещь заруби себе на носу. Выслушай меня хорошенько, Марта. — Я придвигаю стул поближе и начинаю говорить с ней спокойным, сочувственным тоном: — Если ты будешь отмалчиваться, ты угодишь в арестантский автобус. А как только американская полиция заполучит тебя в свои лапы, могу поспорить на что угодно, тебе не отвертеться от риббэновского дела. Конечно, ты начнешь утверждать, что тебе ничего не известно, но ведь ты приятельница этого латиноса. А на основании всего того, что мне говорили о тебе, это вообще может быть твоя работа! И как это я раньше не сообразил? Ведь твой друг скорей бы пустил в ход нож или пистолет. А тут даже маленькая девчонка без всякого усилия могла бы пришибить Риббэна мешком с песком, когда он наклонился над столом, чтобы написать письмо. Он ведь доверял дамочкам и спокойно повернулся спиной. Послушай, это не ты ли ухлопала Риббэна?

Марта сидит бледная как смерть. Она с трудом выдавливает из себя:

— Уверяю вас, что ничего подобного я не делала. Я там и близко не была.

— Но ты знаешь, что твой дружок был там?

— Да, был. Что еще вы хотите знать?

— Послушай, милая, ты не слишком словоохотлива. Расскажи-ка мне все как было. Я хочу знать, что произошло с тобой и твоим дружком с того момента, когда вы приехали в Париж. Кстати, сколько времени вы здесь находитесь?

— Не очень долго, недели две или три.

— А как вы сюда попали?

Она на минуту задумывается, потом отвечает:

— Есть один парень, Варлей. Я его не знаю. С ним знаком мой друг Энрико. Вот он и устроил.

— Да-а, очень интересно. А коли так, за что этот Энрико решил пришибить Риббэна?

— Думаю, Риббэн что-то пронюхал про Варлея, напал на след, только не скажу какой… Варлей собирался смыться отсюда и сумел бы. У него все было подготовлено.

— И куда он собирался драпануть? Тебе это известно?

— Знаю, что он раздобыл себе место в транспортном самолете на Европу.

— Ага. Ладно, вернемся к Риббэну. Почему Энрико должен был встретиться с ним?

— Этого хотел Варлей. Варлей хотел призвать Риббэна к порядку, потому что тот слишком много знал.

— Знаешь, Марта, мне кажется, ты вроде бы не врешь. История подходящая. О'кей. Ты как будто здесь ни при чем, а?

— А как же? Вот, ей-Богу, никогда ничего не имела общего с этими штучками. Правда, я знала про них, но что я могла поделать?

— Ты знаешь, что будет твоему Энрико?

— Да-а, догадываюсь.

— И тебе это не важно? Она качает головой:

— Ни капельки.

— Ладно, когда твое следующее выступление? — Меньше чем через двадцать минут.

— Хорошо. Оставайся здесь и минут пятнадцать не высовывайся из комнаты. Ясно? Я хочу, чтобы полицейская машина ушла до того, как они увидят тебя. Иначе вдруг им придет в голову прихватить и тебя. Мне это ни к чему, потому что я хочу еще потолковать с тобой. Но, если ты будешь сидеть здесь и помалкивать, может, все и обойдется.

Марта согласна.

— Большое вам спасибо, — говорит она, — я все сделаю, как вы говорите.

Я вышел и прикрыл за собой дверь. Снаружи в коридоре ни души. Отпираю ключом дверь кладовки и осторожно вхожу внутрь.

Энрико лежит в той же позе, как я его оставил. В углу навалено несколько театральных корзин. Снимаю с них веревки и спеленываю его так, что он не то чтобы пошевелиться, дышать может с трудом. Потом затыкаю ему рот его собственным шелковым носовым платком и перетаскиваю в самый дальний угол. Закрываю дверь и ухожу.

По моим расчетам, должно пройти некоторое время, прежде чем они найдут этого парня. Я проникаю через запасной выход в зал для танцев, снова сажусь за свой столик и наливаю себе виски.

Оркестр играет мелодичный вальс. После пары рюмок у меня появляется блаженное поэтическое настроение. Может быть, виной тому была музыка, а может быть, и моя темпераментная натура. Я думаю о том, что, если бы мне не приходилось всю жизнь возиться с таким дерьмом, как этот Энрико, и поднимать такой шум, что чертям становится тошно, в разных там притончиках, я бы с удовольствием сидел при лунном свете с какой-нибудь пташкой и вел поэтические разговоры, от которых ей хотелось бы петь и смеяться. Ведь я такой!

Потом я отправляюсь искать свою маленькую приятельницу Марту Фрислер. Как я понимаю, эта крошка — величайшая брехунья в мире. Все, что она мне говорила, за исключением, возможно, одной-двух вещей, гроша ломаного не стоит. Но поскольку она думает, что ее приятеля Энрико зацапали и посадили в каталажку, она готова на все что угодно, лишь бы спасти собственную шкуру. И, возможно, она права.

Может, ей будет легче, если Энрико уйдет у нее с дороги. Может, она этого как раз и добивается. Может, она тянет резину, рассказывая про Варлея.

Марта говорит, что это Энрико пришил Риббэна, потому что я подсказал ей эту идею. "Она понимает, что у меня имеется подкрепляющее мое предположение доказательство: я забрал карандашик, который Риббэн купил в наборе с авторучкой. Она полагает, что ни у кого не возникнет сомнений, что это Энрико забрал карандаш у Риббэна, после того как огрел его по шее мешком с песком. Вот она и стала показывать в жилу.

Во всяком случае, думает Марта, никто не поверит Энрико на слово. Она уверена, что если подыграет мне и подтвердит все, что буду утверждать я, то я тогда прощу ей те два выстрела, которые она сделала по мне в отеле «Сен Денис».

Все это доказывает, ребята, что тот самый Конфуций на сто процентов прав, когда говорит, что женщина-врунья подобна рому без запаха или сухому мартини безо льда. Она все время пытается припомнить, что наговорила вам прошлый раз, и все больше и больше запутывается сама. Но, с другой стороны, учит Конфуций, если дамочке нечего лгать, то она не интересна, как кусок холодной телятины, и скучна, как проповедь викария. Но красивая и страстная женщина должна иметь воображение и рассказывать о себе такие вещи, чтобы по сравнению с нею Казанова казался скромным мальчиком из воскресной школы. И, добавляет Конфуций, вы можете цитировать меня, где угодно и сколько угодно, не выплачивая ни копейки за авторское право.

Была половина первого, когда я поднялся из-за стола, прошел спокойно через занавес главного входа по коридору и распахнул большую дверь в конце его. За нею находилась сцена.

Этот кабак — один из тех, про который читаешь и сам тому не веришь. Он заставляет задуматься, у кого мозги набекрень: у тебя или у других парней? Игорный зал очень большой, почти как танцевальный. Все стены увешаны каким-то оружием и доспехами, почему-то пахнет духами. По стенам стоят какие-то диванчики, козетки, пуфики и черт знает какие еще вещи, а посредине четыре больших стола: рулетка и для игры в карты. В одном углу парнишка, такой хорошенький, что его можно принять за переодетую в штаны девчонку, организовал игру в кости. В другом углу пятеро заняты покером. Некоторые из игроков похожи на картинки из модного журнала, другие же как будто только что взяты на поруки после десяти лет тюремного заключения.

На некоторых мужчинах костюмчики, а на женщинах платья, которые явно влетели им в кругленькую сумму. Кругом болтаются крошки, у которых найдешь все, чем славится Франция, начиная от стройных ножек и кончая денежным фраером. Другие с мрачным видом бродят вокруг и зорко следят, как бы не упустить кавалера. Мне думается, что если этим красоткам удается запустить свои коготки в какого-нибудь растяпу, то они отпустят его только после того, как он растрясет на них все свои монеты.

Все это свидетельствует о том, ребята, что, что бы ни творилось в нашем мире войны, эпидемии, наводнения, все это не имеет значения. Всегда найдутся парни, которые будут играть в азартные игры, и дамочки, которые будут стоять кругом и смотреть, не выпадет ли счастливый выигрыш, который так или иначе попадет в их сумочку.

Я начал искать Джуанеллу, так как решил, что нужно поскорее покончить с делами, иначе какой-нибудь любопытный может заглянуть в кладовую и найти там моего латиноса. А если бы это случилось и Марта обнаружила, что я ее надул с его арестом, мне пришлось бы туго.

Я начал ходить вокруг столов, наблюдая за игрой. Тут, как я говорил, собрались самые разные люди, но большинство из них прекрасно одеты и вроде бы в деньгах не нуждались. Ставки были очень высокими. Пройдя в другую комнату, я обнаружил Джуанеллу. И скажу я вам, там было на что посмотреть!

На ней было шелковое платье цвета морской волны, узенькое, по фигуре с большим декольте и золотыми испанскими эполетами на плечах. Над одним коленом юбка подобрана, обнажая стройную ножку в нарядном золотистом чулке. Черные лаковые туфельки на высоченных каблуках с золотыми пряжками дополняли туалет. Говорю вам, Джуанелла выглядела как картинка.

Интересно, черт возьми, узнать, что же она тут делает. Джуанелла — любопытная штучка. У нее и наружность, дай Бог всякой. И голова на плечах, и все остальное на месте, но она из тех дамочек, которые вечно чего-то ждут. А когда находят, то им уже это не нужно, то подавай им нечто новое. Эти мысли наводят меня на размышления о Ларви. Я понимаю, что, поскольку в настоящий момент он надежно и крепко упрятан за решетку, ей больше всего хочется его оттуда вызволить. А когда она поможет ему оттуда выбраться, он потеряет для нее всякий интерес, и она ничего не будет иметь против того, чтобы его водворили туда снова. Тогда начнется все с самого начала. Сказка про белого бычка. Одним словом, эта крошка была точно такой, как и все мы грешные: вечно стремимся к чему-то, не зная зачем.

Джуанелла стоит и щебечет с каким-то толстым лысым дядей. Я прислоняюсь к стене и наблюдаю за ней. Через несколько минут толстяк уходит. Джуанелла поворачивается и видит меня. Ее губы вздрагивают в улыбке. Она идет ко мне с таким видом, как будто я ее давнишний приятель, только что вернувшийся с войны.

— Лемми, рада тебя видеть, — говорит она. — И что ты тут делаешь?

— Тише, милочка! Меня зовут мистером Хиксом. Я американский стальной магнат, приехавший по делам в Париж.

— Вот это да! Мне думается, что никому нет никакого дела до того, что ты тут делаешь. Почему ты не пришел ко мне поболтать и немного выпить?

— Мне нравится твоя идея, Джуанелла. Куда мы пойдем?

— Идем со мной, — приглашает она.

Она берет меня под руку и ведет через какие-то бархатные портьеры в другой конец зала. Мы двигаемся по какому-то длинному коридору, минуем дверь, которую она за собой прикрывает, потом включает свет.

Это небольшая уютная гостиная. Хорошая мебель, а посредине стола бутылка с виски и сифон с содовой.

— Садись, Лемми, — приглашает она. — Давай выпьем.

— Послушай, Джуанелла, скажи-ка мне, что ты делаешь в этом заведении? — спрашиваю я.

— Ну, нужно же как-то жить. Я получила здесь работу. Я — хозяйка этого дома.

— Что это значит? Ты что, распоряжаешься, когда нужно выбросить вон парней, если они продулись до последнего пенни и хотят учинить скандал?

Джуанелла улыбается.

— Что-то в этом роде.

Она наливает спиртного, добавляет содовой, перемешивает и протягивает мне. Потом устраивает то же самое и для себя, поднимает стакан.

— Ну, за тебя, Лемми.

— За тебя, Джуанелла, — отвечаю я. — На тебя приятно смотреть. Я не видел ничего подобного с тех пор, как работал в цирке. С каждой минутой ты все молодеешь.

— Может, оно и так, — вздыхает она, — но у меня на душе кошки скребут.

У нее на глазах появляется какое-то непонятное выражение. Мне кажется, что она вот-вот расплачется.

— Послушай, Джуанелла, ведь ты — такой лакомый кусочек. Парни небось так и вьются вокруг тебя. Я имею в виду парней с деньгами. Но вроде бы ты прилипла к одному-единственному парню, и это — Ларви Т. Риллуотер, твой муженек. Верно?

Садясь в кресло рядом со мной, она укладывает локти на стол и сама наклоняется вперед. От нее пахнет замечательными духами, и у меня начинается кружиться голова.

— Ты милый негодник, — воркует она. — К чему притворяться? Как будто ты не знаешь?

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я и вынимаю портсигар. Угостив ее папироской, закуриваю сам и даю ей прикурить.

Джуанелла выпускает струйку дыма.

— Припомни, пожалуйста, несколько лет назад я рассказывала тебе кое-что. Когда ты еще работал в Гавре над какой-то газовой формулой. Ну, тогда я тебе еще помогла, не правда ли?

— Д-да, ну и что?

— Ты помнишь, что я тебе тогда говорила? — спрашивает она. — Поскольку ты не хотел ответить на мои чувства, что ж, сказала я тебе, стану домашней хозяйкой и буду лакомиться домашним печеньем, и это остается в силе и поныне.

— Что ты имеешь в виду?

— Бывают однолюбы, а у меня сердце принадлежит двоим. Я вышла замуж за Ларви, моего несчастного мужа, который сейчас угодил за решетку всерьез и надолго. Может быть, если бы парень, по которому я схожу с ума, обратил на меня внимание, я бы позабыла и своего Ларви.

— И кто этот парень?

— Ты великолепно знаешь, этот парень — ты сам. И вся соль в том, что она произносит это с таким видом, будто и действительно так думает.

Я вам уже говорил, что она — очень разумная малютка, эта Джуанелла. Может быть, на этот раз она не врала, потому что все то, что она вспомнила сейчас, было истинной правдой.

— Ладно, — соглашаюсь я, — ты любишь двоих и один из этих людей я. Так что я буду с этого иметь?

— А что ты хочешь иметь? Ведь ты не можешь у меня попросить того, что я не сумею тебе дать? А, Лемми?

— Ты в этом уверена?

Она наклоняется вперед. Я вижу, как у нее вздымается грудь. Она хватает меня за руку своими длинными белыми пальцами, украшенными сверкающими под лучами лампы драгоценными камнями.

— Ладно, — ворчу я. — Если это все так, то налей мне еще виски.

Она пожимает плечами, бросая на меня такой взгляд, будто готова вцепиться мне в глотку, потом все же перемешивает питье.

— Послушай, милочка, — говорю я, — давай все выясним до конца. Может быть, ты сумеешь мне помочь. Несмотря на все странные обстоятельства, мне не хочется верить, что ты могла бы мне навредить.

— Конечно, нет, Лемми.

— О'кей, Когда я вчера встретился с тобой, я ведь рассказал тебе, что со мной случилось. Может быть, я был ослом, и мне не следовало перед тобой распускать нюни.

— Почему же нет? Ты мне сказал, что здорово влип из-за какой-то дряни, которой натрепал лишнего. Так ведь?

— Ну-у, не совсем. Прежде всего разреши задать тебе один небольшой вопрос. Ты мне сказала, что живешь в отеле «Сен Денис». О'кей. Я пошел туда. Консьерж назвал мне твой помер. Я поднялся туда, но тебя там не было. Вместо тебя нахожу Марту Фрислер и какого-то латиноса. С ними я попал в хороший переплет. Короче говоря, этот латинос пустил в ход свою артиллерию, и они пытались испортить мне вывеску. Для чего все это было сделано?

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Послушай, Лемми, ты хочешь меня купить?

— Я вовсе тебя не покупаю, Джуанелла. Я говорю тебе чистейшую правду.

— Нет, ты просто рехнулся, Лемми. Где этот отель «Сен Денис»?

— А ты не знаешь? Трактиришка возле бульвара Сен Мишель.

Она принимается хохотать:

— Да ты совсем безголовый. Я тебе говорила вовсе не про этот отель. Моя гостиница находится на полпути отсюда. Как ты мог подумать, что я могу остановиться в какой-то дыре около бульвара Сен Мишель?

Сначала я промолчал, потом заметил:

— Жизнь, конечно, — презабавная штука. Но в этом распроклятом деле столько случайных совпадений, что я даже не знаю, что и думать.

— Например, какие совпадения?

Она снова наклоняется ко мне, и меня опять обдает волна духов.

— Почему ты не хочешь мне рассказать, что тебя терзает, Лемми? Почему не разрешаешь помочь тебе? Я готова сделать все для тебя.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Попробую. На меня вроде бы наплели, будто я распустил язык перед этой дамочкой, Марселиной дю Кло. Вчера вечером кто-то увез ее из каталажки по подложному пропуску и, заманив к реке, пристукнул, чтобы она не могла дать показаний. Но это уже не играло роли, потому что она успела рассказать все, что нашла нужным, работнику ФБР, парню по имени Джордж Риббэн. И этот Риббэн доложил начальству о том, что ему заявила дю Кло. Понятно?

— Да, понимаю. — Она слушает внимательно, и я вижу, что она здорово заинтересовалась.

— О'кей, — продолжаю я. — После того как мы расстались с тобой, я пошел повидаться с Риббэном. Я хотел сначала поговорить с ним, а потом уже идти к генералу. Когда я пришел в гостиницу, где он остановился, я нашел его на ступеньках лестницы. Он был мертв,

— Что ты говоришь, Лемми? М-да, неприятная история. Значит, прикокнули и дю Кло, и Риббэна? А ты остался на бобах?

— Не говори, Джуанелла. И еще как! Меня подозревают в том, что я был слишком откровенен с этой дамочкой, а все свидетели оказались убиты. — Я ей подмигиваю. — Если бы у меня не было кое-какого алиби, могли бы предположить, что это я их всех пристукнул.

— Ой! Это уж слишком!

— Может быть. Но у меня во рту остается отвратительный привкус. Но, слушай дальше, это еще не все,

— Я слушаю. Давай дальше.

— Я решил прийти потолковать с тобой. Иду в тот отель, где, как я считал, остановилась ты, и нахожу там Марту Фрислер и ее дружка. Возможно, это всего лишь одно совпадение, но она работает тоже тут — в стриптизе. И еще одно совпадение: ее приятель тоже работает в здешнем баре. Во всяком случае, он так мне сказал.

Она смотрит на меня каким-то отстраненным взглядом.

— Да, это все выглядит странно, не правда ли, Лемми? Даже чертовски странно!

— Ты тоже находишь это странным? — спрашиваю я. — Послушай, будут еще и другие совпадения. Когда я нашел труп Риббэна на ступеньках лестницы, у него в руках была зажата авторучка. Даже крышка с нее не была сдвинута, как будто он только что вынул ее из кармана, чтобы написать письмо. Но он не успел даже приготовить ручку, как его прихлопнули. Эта авторучка была из набора, куда входил еще и карандаш. Такие наборы продаются в Париже на черном рынке. Я установил, что этот набор Риббэн купил всего несколько дней тому назад.

— Да? Ну и что?

— Ничего особенного. Только я вынул этот карандаш из кармана латиноса после того, как он начал стрелять в меня в отеле «Сен Денис». Это совпадение или нет?

— Значит, ты предполагаешь, что этот латинос, его зовут Энрико, работает в здешнем баре, и ты считаешь, это он убил Риббэна?

— Нет, моя радость, считаю, что кто-то очень хочет, чтобы я так думал.

— Послушай, Лемми, все это очень интересно. Расскажи-ка мне еще что-нибудь.

— О'кей. Я пришел сегодня сюда, так как мне сказали, что ты работаешь здесь. Я видел девицу Фрислер в стриптизе в танцевальном зале. Я пошел в ее гримерную и нашел там Энрико. Мне пришлось надавать ему, связать и запереть в кладовке. Ясно?

— Ясно. Ты, как всегда, был на высоте. Может быть, в один прекрасный день ты сделаешь то же самое и со мной.

— Кто знает? — соглашаюсь я.

— Может быть, мне это и понравилось бы, Лемми. — Она бросает на меня теплый взгляд.

— О'кей. Потом я возвращаюсь в гримерную и жду там Марту. Когда она приходит, она спрашивает меня, куда девался Энрико. Я ей рассказываю, что приехал сюда на машине военной полиции и арестовал Энрико за убийство Риббэна.

— Эй, эй, — говорит Джуанелла, становясь весьма серьезной. — Это мне совсем не нравится.

— Почему же, мое сокровище? Она пожимает плечами.

— Если кто-нибудь войдет в эту кладовую и найдет там Энрико, начнется невероятный скандал. Энрико — весьма неприятный тип. Он иногда бывает настоящим бандитом, если его кто-то выведет из себя.

— Может быть, но чем сильнее они будут неистовствовать, тем сильнее обожгутся. Если этой птичке Энрико будет охота показать мне свой норов, он может не покупать входной билет. Я впущу его бесплатно, а потом, когда как следует отделаю, выброшу вон.

Она кладет свою руку поверх моей.

— Ты такой же, как и всегда… Задиристый как петух и милый… как… как стакан крепкого вина. Я готова за тебя умереть, Лемми.

Она глубоко вздыхает, и я слышу… как поскрипывают бретельки ее бюстгальтера.

— О'кей, — говорит она. — Значит, ты дождался Марты и объяснил ей, что Энрико увезли в полицейской машине. Ну и как это ей понравилось?

— Она сказала, что он сам во всем виноват. Он это сделал по приказу одного парня по имени Варлей. Тот и привез эту парочку сюда, а сам вроде бы смылся в Англию. Похоже, что эта малютка пытается свалить все на этого Энрико.

Я делаю затяжку и внимательно смотрю на Джуанеллу.

— Послушай, моя дорогая, ты ничего не знаешь про этого парня Варлея?

— Откуда мне знать? Кто такой, черт бы его побрал, этот Варлей? Мне и без него хватает всяких забот. Никогда о нем не слыхала и не хочу слышать.

— О'кей, — говорю я, — значит, ты не знаешь, кто такой Варлей, и тебе кажется яснее ясного, Риббэна прикончил этот Энрико?

Она разводит руками.

— Но почему ты в этом сомневаешься, раз у него был этот карандаш?

— Послушай, ласточка, пошевели мозгами. Энрико — не простачок. Давай на минуту вообразим, что он отправил на тот свет Риббэна. О'кей? Он поднимается в комнату Риббэна, а тот пишет письмо или собирается писать. Вот он достает из кармана авторучку и начинает отвинчивать колпачок. Но тут Энрико бьет его по шее.

— Ну, и что же тут особенного?

— После этого Энрико не поленился залезть к нему в карман за автоматическим карандашом, а ручку взять не соизволил. Разве в этом есть смысл?

— Нет, это бессмысленно.

— О'кей. Ну, а если это бессмысленно, то тогда в чем же смысл?

Она на секунду задумывается, потом пожимает плечами.

— Трудно сказать. Ты же знаешь, я никогда не отличалась особым умом.

— Послушай, моя красавица. У этого парня, Энрико, голова работает, да? Он не растяпа. Он ведь знает, что к чему, не так ли?

— Конечно. Энрико палец в рот не клади. Дураком его никак не назовешь.

— А коли так, то можно быть вполне уверенным, что Энрико никогда бы не стал брать у убитого им человека какой-то дурацкий карандаш. До тебя дошло?

— Да, Лемми, дошло.

Она сидит, положив локти на стол, уткнувшись в них подбородком, губы у нее полураскрыты. Она так хороша, что вот взял бы ее и съел. Видно, что она раздумывает над моими словами. Ей и в голову не приходило, что я покупаю ее по дешевке. То, что я ей говорю, — чушь. Может быть, вы в этом скоро убедитесь.

— Значит, — продолжаю я, — мы договорились, что, если бы Энрико убил Риббэна, он не стал бы брать у него карандаш и оставлять ручку. Верно? Будь он болваном, тогда бы он забрал и то, и другое. Но так как он не дурачок, то он не тронул бы ничего. Вообще не дотронулся бы ни до одной риббэновской вещи. Ты понимаешь? Это наводит тебя на мысль?

— На какую мысль?

— Поработай своей хорошенькой головкой. Неужели ты не видишь, что Энрико не убивал Риббэна? Это сделал кто-то другой. Послушай, когда я нашел Риббэна, у него в руке была авторучка. Колпачок не был снят. Понятно? Болван, убивший его, об этом не знал. Он был уверен, что кто-нибудь непременно увидит эту ручку. Тогда что же он делает? Он берет карандаш и отдает его Энрико, потому что знал, что Энрико — один из тех пустоголовых парней, которые падки на яркие безделушки, и что ему такой карандаш придется по душе. Убийца знает и еще кое-что. Он знает, что на черном рынке имелся всего один подобный комплект и что какой-нибудь умный парень вроде меня без труда узнает, откуда он взялся.

— Мне все ясно, Лемми. Теперь тебе нужно только узнать, кто же тот парень, который дал ему этот карандаш.

Я приканчиваю свой стакан, протягиваю к ней, и она наполняет его еще.

— Думаю, что знаю, кто дал ему этот карандаш, — говорю я.

У нее глаза лезут на лоб.

— Что ты говоришь? Кто же это?

— Если я не ошибаюсь, то тот самый Варлей. Понимаешь, когда я сказал Марте в ее гримерной, что Риббэна прикончил Энрико, она сразу же согласилась с этим. Слишком быстро, понимаешь? И поспешила добавить, что Варлей удрал несколько дней назад. Как она думает, в Англию. Поняла?

— Иными словами, она старалась обеспечить алиби для Варлея и свалить вину на Энрико?

— Правильно. Похоже, что этот Варлей — лицо влиятельное. У него, видимо, есть солидные друзья. Он определенно заставил малютку Марту работать на него.

— Да, похоже на то. Но, послушай, зачем было Вар-лею убивать Риббэна? Ты мне можешь на это ответить?

— Можно придумать полдюжины причин, Джуанелла. Давай пораскинем мозгами. Варлей заставил Марту и Энрико работать на себя. Он знал также, что Риббэну удалось расколоть Марселину дю Кло, которая была у него в подручных. Мне говорили, что Варлей ей не слишком доверял. Он вбил себе в голову, что она празднует труса и может проговориться. Понятно?

Я отпиваю виски, а сам наблюдаю за Джуанеллой краешком глаза. Замечаю, что у нее начинают слегка дрожать пальцы.

— О'кей. Риббэн встречается с дю Кло, и та с ним разоткровенничалась, потому что он ее напугал до полусмерти. Объяснил, что ее расстреляют или вздернут за шпионаж. Что же она делает? Пытается выставить себя в выгодном свете. Сначала, возможно, она рассказывает Риббэну кое-что о Варлее, а потом катит целую бочку на меня. Тем самым она как бы связывает Риббэну и всем остальным руки. Ясно тебе?

— Ясно.

— Ладно, я рассуждаю логично, правда? Каким-то образом Варлей узнает о ее разговоре с Риббэном и сожалеет, что в свое время не утопил эту дамочку. Но теперь уже поздно. Так что ему необходимо как можно скорее отделаться от Риббэна и от дю Кло. Но он считает, что она опаснее, потому что может окончательно расколоться. В Париже у него есть приятели. Он раздобывает поддельный пропуск в полицию и увозит дю Кло из тюрьмы, и где-то возле реки на улице Захари приканчивает ее. Потом является в гостиницу Риббэна и расправляется с ним. Он полагает, что теперь может наплевать на весь мир. Говоря между нами, я считаю, что так оно и было. Он очень ловко сыграл свою роль, а меня выставил черт знает в каком свете. Теперь ты все знаешь.

— Да, положение — хуже не бывает. Это… — Она смотрит куда-то поверх меня, и ее глаза широко раскрываются.

Я вскакиваю со стула и поворачиваюсь к двери. На пороге стоят двое парней. У них отнюдь не дружелюбный вид. У одного из них коротенький автомат в правой руке, который направлен прямо мне в живот.

Я вижу, что, куда бы я ни повернулся, практически всюду автомат меня достигает.

— Послушайте, что это значит? — спрашиваю я. Один из парней отвечает на французском с нескрываемым сарказмом:

— А вы не догадываетесь, месье? Мы нашли в кладовке несчастного Энрико, и он нам порассказал много интересного про вас.

Он подмигивает. Этот парень вроде очень доволен собой.

— Похоже, что Энрико вас не больно жалует. Второй цедит сквозь зубы:

— Вот как оно бывает, любезный.

Я смотрю на Джуанеллу. У нее перепуганное лицо, но она поднимается с места и пытается вмешаться:

— Послушайте, ребята, вы что-то перепутали. Это мистер Хикс, американский бизнесмен. Он пришел сюда поиграть.

Один из них отвечает:

— Все понятно. Он — мистер Хикс, а я — испанский король. Прошли бы вы вместе с нами, мистер Кошен. Нам надо с вами потолковать.

— Что тут происходит? — возмущаюсь я. — Вам, ребята, не поздоровится, если вы начнете мудрить со мной, федеральным агентом.

Француз с оружием снова подмигивает.

— Месье, вы, видимо, не знаете, что Париж находится на своеобразном положении. Полиция здесь еще не слишком опытна. Ежедневно пропадают люди, а куда — неизвестно. Вы будете просто один из их числа.

— Если так, значит, так, — отвечаю я, а сам тем временем думаю, как бы мне словчиться в такой сложной обстановке.

Джуанелла поворачивается ко мне и широко улыбается.

— Что бы ни случилось, Лемми, помни: я всегда с тобой.

— Да, мое сердечко! Надеюсь, что это принесет мне какую-нибудь пользу.

— Ну, человек умирает только раз, и, если такое с тобой произойдет, я буду помнить о тебе. Эти ребята наверняка не будут против подождать минутку.

Она протягивает мне свой стакан, который наполняет до края.

— Ну, — говорю я ей, — большое спасибо.

На какую-то секунду у меня мелькает в голове, не выплеснуть ли виски в физиономии молодчиков, но какой мне от этого будет прок? Одному плесну, а второй же не станет спокойно дожидаться своей очереди? Он все время держит руку в кармане. Наверняка у него там тоже пушка. И я могу, таким образом, только форсировать события.