Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лемми Кошен - Она это может

ModernLib.Net / Детективы / Чейни Питер / Она это может - Чтение (Весь текст)
Автор: Чейни Питер
Жанр: Детективы
Серия: Лемми Кошен

 

 


Питер Чейни

Она это может

Глава I

ДА ЕЩЕ КАК!

Жизнь может быть чертовски удивительна! Да еще как! Она может быть настолько прекрасной, что каждый раз, когда случается что-нибудь приятное, ты даже не веришь в это. Некоторые парни такое именуют цинизмом, другие типы называют сладкими грезами. Вроде как бы парень вообразил себя этаким Санта-Клаусом, которому все по плечу.

Что касается меня, то у меня настолько подавленное состояние, что я перерезал бы себе глотку, если бы у меня не было других забот, кроме этой самой глотки. И причина беспокойства, которое охватило сейчас, в марте 1945 года, всю эту часть Парижа, может быть обозначена одним словом: дамочки! Будь я Аладдином и натирай изо всех сил волшебную лампу, думаю, джинн не сумел бы предоставить мне именно то, что я хочу, если бы я предварительно не снабдил его соответствующими талонами.

Так что теперь вам понятно.

Парень, назвавший эту аллею «Розовой», обладал чувством юмора, потому что, хотите верьте, хотите нет, вонь стоит здесь невероятная. Похоже, окружающие жители выбрасывают на улицу все, что не желают держать в своих жилищах. А может, все дело в том, что еще не так давно в Париже находились немцы. Затрудняюсь сказать.

У меня маленько кружится голова, потому что парень, сказавший мне, что Дюбонэ пополам с хлебной водкой здорово пьется, оказался не трепачом. Да, голова явно трещит. К тому же я немного того, неравнодушен к той крошке, с которой мы вместе обедали. Пожалуй, мне стоит называть ее «фаустпатрон», ведь она обрушилась на мою голову чертовски неожиданно.

Кругом тьма, хоть глаз выколи, но в конце улицы я могу различить полоску света, пробивающегося из окна на втором этаже. Пожалуй, это тот самый дом. Форс говорил мне, что, когда здесь хозяйничали боши из гестапо, он тут встречался с парнями из английской разведки. Так что эта забегаловка имеет особую атмосферу, если вам ясно, что я имею в виду.

А если не ясно, то это уже не мои заботы.

Когда я добрался до этой развалины, я заметил цепочку от звонка, свисавшую сбоку у двери. Я дернул за нее и ждал ответа, загнав папиросу в угол рта и раздумывая о той дамочке, с которой обедал. Может быть, я уже говорил вам, ребята, что причина всех неприятностей в жизни на три четверти — бабенки, а остальная четверть — из-за денег. Но на них наплевать. Все, что не связано с женщинами, можно не принимать близко к сердцу. Это всерьез никого не трогает.

Проходит минуты две, и дверь отворяется. В проходе горит тусклый свет, а на пороге стоит и таращит на меня глаза высокий худой загорелый парень. У него довольно смешная морда и симпатичные серые глаза. Мне этот парень нравится.

— Вы Лемми Кошен? — спрашивает он.

— Да-а, так говорила моя мать.

— А я Джимми Клив, частный детектив из Нью-Йорка. Может быть, вам обо мне говорили?

— Да-а, я слышал про вас. Как дела, Джимми?

— Ничего себе. После немецкой оккупации жизнь в Париже, на мой взгляд, немного вялая. Не знаю, дело ли в спиртном или в девочках. Поскольку я не особенно охоч до красоток, видимо, расслабляет выпивка. Входите же.

Вхожу в прихожую. Передо мной спиралью поднимается лестница, справа дверь ведет в боковую комнату. Все в этой квартире предельно пыльное, если не считать медной ручки на внутренней двери. Я иду по лестнице за Кливом. На полпути он бросает через плечо:

— Здесь ваш приятель. Он с нетерпением дожидается встречи с вами.

— Да? Кто такой?

— Паренек по имени Домби. Как я понял, он раньше с вами работал.

— Да, он мне нравится. Симпатичный парень. Только слишком много говорит. Ну и на дамочек все время косится. Но, в общем, он симпатяга. А тут нечем перекусить?

Открывая дверь на верхушке лестницы, Клив произносит:

— Найдется. Кстати, Домби прихватил с собой бутылку.

Мы входим.

Комната выглядит неплохо. Пара кресел, низенькая кровать на колесиках, которую на день принято задвигать, в конце комнаты стоит нечто, отдаленно напоминающее бар. На нем — бутылка, вроде бы виски, на ярлыке которой написано: «Настоящий коньяк», но мне она кажется чуточку подозрительной. Рядом — несколько стаканов и графин с водой.

— Привет, Домби! Как дела? Мы не виделись целых два года. Ты еще помнишь наше лондонское дельце?

— Помню, помню, такой-разэтакий. Ты тогда переманил у меня хорошенькую девчонку. Разве такое забудешь?

— Послушай, я никогда ни у кого не уводил девчонок. Она отказалась от тебя по собственному желанию, уверяю тебя. Но я понимаю, что тебе это пришлось не по вкусу.

— Вот еще, стал бы я переживать из-за бабенки. Самое трудное — это от них вовремя отвязаться. Ну а что касается меня, то во мне что-то есть. Парижские девочки вроде бы сразу поняли это. Во всяком случае, у меня сложилось такое мнение.

— Это в тебе что-то есть? Послушай-ка, Джимми, ты слышишь этого типа? Этого невозможного воображалу? В нем что-то есть? В нем, видите ли, есть очарование!

— Особенно сейчас, когда его щеку раздуло от флюса, — фыркнул Джимми.

— Ладно, ладно, ребята. О'кей. Я вижу, вы просто завидуете мне, — петушился Домби. — Я знаю, Джимми приглянулась моя девочка, и вы ждете ее прихода. Но она без ума от меня. Совсем ошалела. Она даже считает меня хорошим парнем.

— Ну, предполагается, она должна быть совсем потрясающей.

— Конечно, так оно и есть, — соглашается Домби. — Эта крошка просто умница. У нее есть шестое чувство.

— Вы только послушайте его! — говорю я. — У нее шестое чувство только потому, что нет пяти других, раз она прилипла к тебе.

— Постойте, вы, петухи, — охлаждает нас Клив, — мы же сюда собрались по делу.

— Да? Что за дело?

Вообще-то я догадывался, какого рода дело могло привести Клива, хорошего частного детектива и красивого малого, в Париж. Похоже, что кто-то нарушил закон.

Домби встряхнул бутылку и, выбив пробку, пододвинул ее ко мне вместе со стаканом. Я выпил.

— Послушай, Лемми, — приступил к делу Домби, — про тебя все говорят, что ты умеешь держать нос по ветру. Но сейчас вроде бы ты оказался в немилости у начальства.

— Да ну? Не собираешься ли ты лишить меня спокойного сна? Что такого я натворил?

— Мне думается, снова вся проблема в бабенках. Последнее дело, которым ты занимался, там была какая-то закавыка. Кто-то донес боссу, что ты увлекся слегка одной жгучей особой, вроде бы ее зовут Марселиной, той самой, которую они раскололи. Вот ему и пришло в голову, что ты слегка распустил язык: кое-что наболтал лишнего.

— Уж не знаю, кто занимался доносами, но это законченный брехун. Я умею обхаживать красоток, и не распуская языка.

— Ясно. Надеюсь, ты сумеешь его в этом убедить. Понимаешь, он вбил себе в голову, что кто-то слишком много откровенничает, и он убежден, что это ты.

— Подумайте только! — Я налил себе еще виски.

— Особенно не переживайте, Лемми, — вмешался Клив. — Послушайте, от девчонок вечные неприятности, верно? Но меня-то вытащили сюда из Нью-Йорка только потому, что шефу показалось, что я должен кое-что знать. Вот он и отозвал меня из агентства и прямиком направил сюда. Задал мне кучу вопросов, так что мне пришлось выложить все, что я знал.

— Все это прекрасно, — проворчал я, — но хотелось бы мне знать, какой подлец наплел ему, будто я распускаю язык с девчонками?

Домби пожал плечами, и на минуту в комнате воцарилось общее молчание.

— Это как раз то, о чем я могу вам рассказать. Это она, та самая крошка Марселина, наболтала ему.

Я молчу, но у меня такое ощущение, будто меня по физиономии лягнул мул. Потом выдавливаю из себя:

— Неужели так оно и было?

— Да, Лемми. Я ничего не выдумал. Но это не играет особой роли; когда они начали допрашивать ее, то понимали, что она может сказать все что угодно, лишь бы облегчить свою собственную участь. Мне думается, у этой Марселины богатое воображение, но теперь главное — заставить шефа убедиться в этом. Еще один момент. Вы припоминаете того парня, который вместе с вами работал по этому делу?

— Вы имеете в виду Риббэна — из Федерального бюро, он из Коннектикута? Хороший парень, и ему все известно.

— Я тоже так думаю, — кивает головой Клив, — и я решил, что вы захотите с ним повидаться до встречи с шефом. Для порядка, что ли.

— Мне кажется, что это очень благородно с вашей стороны, Джимми. Когда я должен отправиться к шефу?

— Вроде бы сегодня, — вставил Домби, — часов в 10 вечера. Он так раскипятился по этому поводу еще и потому, что тут есть и другие закавыки. Понимаешь, Лемми, уж слишком все много болтают. Секретные данные известны повсюду: в Париже, Лондоне и так далее, будь все неладно. Уверяют, что все знали, где и когда будут сброшены британские парашютисты.

— Может быть, шеф думает, что и это я разболтал?

— Ерунда, — фыркнул Домби. — Это с твоим-то послужным списком! Не переживай, Лемми. Думаю, он всего лишь считает, что ты чуточку излишне откровенничаешь с дамочками. А почему бы и нет? Если ты находишь, что они преданы тебе телом и душой? Откуда ты должен был знать, что эта Марселина работает и на других?

— Я тут ни при чем. Я никогда не говорю о служебных делах со своими любовницами.

— Хотел бы и я сказать то же самое про себя, — вздохнул Домби. — Конечно, ни о чем серьезном я с ними не беседую, но все же когда-нибудь это, похоже, доставит мне массу неприятностей.

Я еще раз отхлебнул из бутылки и сказал Кливу:

— О'кей, значит, в 10 я буду у босса. Но, пожалуй, и правда стоит сначала переговорить с этим Риббэном. Вы сказали, что вы о чем-то договорились с ним?

— Да, — ответил Клив. — Он бывает здесь в одной забегаловке, что-то вроде бара возле Плас Пигаль, его держит Леон. Он сказал мне, что будет там сегодня около 9 часов. Сейчас без четверти. Думаю, что еще есть время заскочить туда и узнать, что он скажет, прежде чем ехать к старику.

— О'кей, я пошел. Ладно, потом увидимся.

— Надеюсь, что скоро, Лемми, — пожелал Домби.

— Увидимся сегодня же вечером, — добавил Клив. — Мне кажется, старик нам собирается преподнести какой-то сюрприз.

Спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу Роз. Быстро шагая по направлению к Плас Пигаль, я подумал со злостью: «Какого черта!»

Я решил немного прогуляться. А почему бы и нет? Я вовсе не спешу увидеться с этим Риббэном, а еще меньше горю желанием предстать перед очами своего начальства. Представляю, насколько интересной может быть наша встреча, так что заранее всего и не предугадаешь. Чем дольше я проболтаюсь на улице, тем позже наступит для меня срок неприятных разговоров. Во всяком случае, этот Риббэн может и подождать моего прихода!

Я медленно шагал, внимательно рассматривая парижские улицы, сравнивая их с Парижем 1926-го и 1939 годов. Оба раза я приезжал тогда расследовать кое-какие дела здесь, и тогда все шло превосходно. Возможно, в 1939 году мне город нравился больше.

Из головы у меня не выходила эта крошка Марселина. Умная девчонка, ничего не скажешь! Маленькое хитрое создание, которое умеет с нежной улыбкой подмешивать яд. Я бы отдал двухмесячную зарплату, чтобы узнать, что эта лиса наговорила на меня шефу и сколько в этом было правды. Возможно, я и на самом деле о чем-то с ней болтал, хотя мне следовало помалкивать в тряпочку. Интереснее другое: мне не хотелось ломать себе голову в данный момент над тем, было ли действительно важным то, о чем я с ней говорил.

Нет, сэр, сейчас я не буду рассуждать на эту тему…

Вы должны понимать, что в армейской разведке в Париже работают не ангелы. Уж поверьте мне. В доброе старое время, когда я был в числе первых среди ребят из ФБР в Нью-Йорке и ждал повышения, дела шли отменно. Может быть, я сам не понимал, как здорово мне жилось. Теперь же, когда небольшая горсточка нас, несчастных, работает здесь при армейской разведке и Секретной службе, все носятся с занятым видом, секретничают и говорят шепотом с таким видом, как будто от них зависит благополучие всего мира.

Но все же мне хотелось разузнать, что же натрепала про меня эта малютка Марселина…

Моя старушка мать, которая великолепно разбиралась в дамочках, может быть, поэтому говаривала когда-то, что человек, который вечно возится с представительницами слабого пола, не должен даже приближаться к нашей службе. Ну, возможно, она была права, а может быть, и нет, но сейчас я явно сидел на мели. Невольно начинаешь думать, не переоценил ли ты свои силы с этой вот Марселиной. Похоже, что девчонка была сообразительней, чем я себе представлял!

В дальнем конце улицы, по которой я проходил, виднелся свет. Я двинулся туда. Это была забегаловка под названием «Уилкиз», одно из многих злачных местечек. Бар, несколько бабенок, бутылки, расставленные по всему помещению. Спиртное чертовски дорого, так что завсегдатаю приходится выкладывать чуть ли не по 4 миллиона франков, чтобы хоть немного быть навеселе. А коли пьешь какую-то дешевую дрянь, то перед тем, как опустишь стакан на стол, ты даже замираешь и пытаешься сообразить, не огрел ли тебя кто-нибудь по башке или не обрушил ли Гитлер на твою голову один из своих фаустпатронов.

Я нагнулся над стойкой и знаками показал Уилки, что я хочу бренди из соответствующей бутылки. Выпив пару рюмок, я огляделся. Мистер Лемюэль X. Кошен, специальный агент ФБР, прикомандированный сейчас к Генеральному штабу разведки при Секретной службе армии Соединенных Штатов в Париже, к вашим услугам, и, если можно будет кое-что выведать у вас, сидя за столиком, уставленным батареей бутылок, он с удовольствием станет вашим собеседником.

Но в тот же самый миг по моей нервной системе был нанесен сильный удар: на противоположном конце стойки сидела, казалось, сошедшая только что с модной картинки моя старая приятельница Джуанелла Риллуотер. Сейчас она замужем за одним парнем, Ларви Риллуотером, которого считают чуть ли не величайшим взломщиком сейфов в Соединенных Штатах и которого вечно преследуют все полицейские Америки, причем они понапрасну тратят время, так как в этом отношении с мистером Риллуотером никто не может тягаться, его не возьмешь голыми руками.

Говорю вам, ребята, в данный момент вид этой крошки заставил мое сердце учащенно забиться по двум причинам: во-первых, из-за ее внешности, ну а о второй причине я вам расскажу через пару минут.

Она лакомый кусочек, эта Джуанелла. В ней всего в меру, все такое кругленькое и мягкое, никаких излишеств, но и сухой ее не назовешь. У нее зеленые глаза, рыжие волосы темного оттенка и такая прическа, что невольно начинаешь думать, будто ее создал самый лучший в мире парикмахер. Про ее фигуру можно сказать со всеми основаниями, что она гибкая и тонкая. Лучшего слова не подберешь. И в ней хоть отбавляй того, что знатные дамы ценят дороже жемчугов и платины, — я имею в виду очарование. Когда наши писаки изобрели термин «сексапильность», мне думается, они имели в виду Джуанеллу. Господь Бог наделил ее этим самым качеством вдвойне.

Она была одета в ярко-зеленый бархатный джемпер, пышную крепдешиновую блузку цвета чайной розы и юбочку, которые просто были созданы для нее. Нарядная шляпка, сделанная на заказ, была кокетливо надвинута на лоб, а ножки обуты в бронзового цвета туфельки на высоченных каблуках. Ручаюсь, что она с одного взгляда могла убить наповал любое существо в штанах. Любой пошел бы следом за ней как покорная овечка, куда бы она его ни повела. Готов заложить последнюю рубашку. Только ей не всякий пришелся бы по вкусу.

Вторая причина, почему меня несколько заинтриговало присутствие Джуанеллы в Париже, заключалась в том, что Джимми Клив, тот самый частный детектив, с которым я недавно разговаривал, наложил лапу на Ларви Риллуотера из-за дельца с банковским сейфом в Иллинойсе, которое было возбуждено против него за 18 месяцев до войны.

И в тот момент я сообразил, в чем заключается причина беспокойства маленького сыночка миссис Кошен, именуемого Лемми.

Поймите, ребята, что я один из тех поэтически настроенных парней, которые всегда ищут прекрасное. Уж у меня такая натура. Может быть, вы слышали, бродяги, про такого мудреца Конфуция, замечательного малого, у которого наготове умные советы на все случаи жизни, поскольку он не просидел всю свою жизнь на печи, а знал, почем фунт лиха. Так вот, он подытожил всю человеческую мудрость в одной простой фразе: «Женская красота подобна аллигатору, притаившемуся в кустах». Как раз в этот момент, когда венец творения воображает, что ему предстоит совершить великие дела, стоит какой-нибудь смазливой бабенке поласковей на него взглянуть, и все его благие помыслы полетели к дьяволу: через пару часов он плетется домой в предвкушении здоровенной головомойки от его дражайшей половины. И у него, ребята, коленки дрожат от страха. «Лучше, — продолжает тот же самый Конфуций, — лучше разозлить спящего тарантула, чем сделать ложный ход в присутствии какой-нибудь соблазнительной блондинки, которая получила медаль за образцовое поведение от Генриха VIII за то, что знала все правильные ответы, и которая сумела представить бесспорное доказательство своего добродетельного поведения, хотя монарх собственной персоной заставал ее в буфетной наедине с графом Джестером не менее четырех раз. Монарх все же был вынужден сменить гнев на милость в самый последний момент, когда палач уже точил топор».

Я не напрасно подумал о предостережениях мудреца Конфуция, ребята, потому что всем и каждому ясно, что в тот момент для меня самым неподходящим делом было завести шуры-муры еще с какой-нибудь куколкой. Но жизнь полна неожиданностей. Тебе не хочется упустить то, чего у тебя никогда не было… черт побери, очень не хочется.

Понимаете, девчонки, на которых можно положиться, никогда не бывают красивыми. Это, может, и хорошо для парня, который ищет надежности. Но с надежной девчонкой, как правило, скучно и пресно. У них бывают губы, которые писатели именуют сочными, потому что джентльменские чувства не позволяют им прямо написать, что они похожи на акулью пасть. Надежная девчонка для тебя не опасна, это верно, с ней ты можешь быть вполне спокоен, но зато у нее коленки, напоминающие печные трубы, и такая фигура, что тебе охота пуститься в бегство или же самому взять кусок картона и клей и смастерить для нее фальшивый бюст. Надежная девчонка великолепно справляется на самой ответственной работе, она будет занимать свой пост до тех пор, пока ее зубы не пожелтеют от старости. Надежная девчонка воображает себя привлекательной, но ей настолько не хватает серого вещества, что она считает себя неотразимой.

Таковы все они, эти надежные девицы.

Потому что, если женщина красива, ей приходится развивать в себе лошадиное чутье, хотя бы ради самозащиты. Все время парни охотятся за такой дамочкой, пытаясь использовать ее в своих интересах. Кроме того, ей приходится культивировать в себе находчивость, чтобы уметь в нужный момент ответить интересному парню, где расположена, скажем, ближайшая трамвайная остановка.

Я припоминаю одну красотку из Ошкоша, где на всех женщин приятно смотреть, а мужчины держатся в строгих рамках. Она была такой красулей, что на нее было даже больно смотреть. Ну и потом голова у нее тоже была не мякиной набита, хорошо варила. Вот идет она однажды по главной улице, а навстречу ей один из тех образцовых парней, про которых мы читаем в книжках. «Эсмеральда, — говорит он ей, — мне не нравится образ жизни, который вы ведете. Все мужчины в этом паршивом городишке от вас без ума. Вчера ночью я думал про вас и молился за ваше спасение».

На что она ему отвечает с достоинством, опустив, как полагается, глаза:

— Зачем же это было делать, дружище? Чего ради начинать за меня молиться, когда в телефонной книжке имеется мой номер. Почему вы мне не позвонили?

После чего этот праведник заказал себе четыре двойных порции водки. Завербовался в морскую пехоту, и, когда его видели в последний раз, он надраивал тесаком японского пулеметчика.

Если вам не ясна мораль рассказанного мною происшествия, тогда, по моему мнению, вам необходимо обратиться к какому-нибудь знахарю.

Однако все это немного отвлекло нас в сторону. Возвращаясь же к Джуанелле, мне необходимо упомянуть, что в настоящее время ее вышеназванный муженек Ларви надежно заперт в федеральной тюрьме в Соединенных Штатах, и, по всей вероятности, Джуанелла решила, что ей следует ковать железо, пока горячо, с помощью только ей одной известных средств и приемов. Вот она и примчалась в Париж посмотреть, не найдется ли для нее здесь чего-нибудь путного.

Мне думается, что сейчас я могу на минуту перестать рассуждать об этой крошке и отправиться узнать, что мне сможет сказать Риббэн. Но я тут же отогнал такое дикое решение, подошел к Джуанелле, встал сзади нее и сказал:

— Ну и ну, провалиться мне на этом месте, если это не украшение рода человеческого, та самая очаровательная Джуанелла. И как тут у нас дела, девочка?

Она быстро поворачивается на высоком табурете, как будто ее ужалила оса, и смотрит на меня своими зелеными глазами. Потом она краснеет, бледнеет, даже синеет и бормочет:

— Чтобы мне не было ни дна, ни покрышки, если это не единственный парень, которого я всегда хотела заполучить! Лемми, ты ли это?

Она сидит и улыбается мне, потом делает очаровательную гримаску своими губами, на которые невозможно смотреть спокойно, и показывает свои белые зубки.

— Лемми, — продолжает она, — пусть меня засахарят, заморозят и продадут для украшения свадебного торта, если я не счастлива с тобой увидеться. Ты радость моих очей, я тебя дьявольски люблю.

Я ей подмигиваю. Потому что такие словечки обычно в ходу у Джуанеллы. Она их говорит всем и каждому. Верно, когда-то она по мне немного сохла, так что в ее словах, может быть, и была частица правды.

Я ей говорю:

— Это замечательно, я ни разу не испытывал такого удовольствия после того, как мною однажды в цирке выстрелили из пушки. Давай поговорим, мое сокровище. Расскажи мне, чем ты занимаешься в этом городе радости и горя, разодетая, как кинозвезда, и прекрасная, как миллион долларов? И как поживает твой супруг, если он все еще твой супруг, Ларви?

Она бросает на меня очень долгий и понимающий взгляд и говорит нечто вроде того:

— Все тот же прежний мистер Кошен, э? Если бы ты мне так не нравился, я бы обозвала тебя мерзавцем, потому что ты великолепно знаешь, что мой супруг, как ты его назвал, а иначе Ларви — эксперт по взлому сейфов, «медвежатник» высшего класса, в настоящее время постоянно находится дома для тех, кто удосужится навестить его в одной из камер Алькатраса. И что ты думаешь насчет того, чтобы угостить меня, мистер Кошен? Или я могу тебя называть просто Лемми?

Мне пришлось снова обратиться к Уилки, и после недолгих переговоров мы получили пару коктейлей, которые и перетащили на столик в углу, потом уселись друг против друга, внимательно глядя один на другого.

Я улыбался ей, потому что для меня это было равнозначно тому, как два бойца легчайшего веса наносят друг другу первые нащупывающие удары.

Она отхлебнула из бокала и провела розовым язычком по губам.

— Потрясающе вкусно. Но ты ведь всегда покупал самые лучшие напитки, не правда ли, Лемми? Ты ведь знаешь толк, верно? Вся беда в том, что ты так и не додумался на мне остановить свой выбор, а?

— Пустяки, Джуанелла, «пока живу, надеюсь», так сказал какой-то римский мудрец. Может быть, когда ты станешь дамой с серебряными волосами и лицом, изборожденным морщинами, как побережье Южной Атлантики, то я приду к тебе, возьму за руку и открою секреты всей своей жизни.

— Да? Иди к дьяволу. Если только дело дойдет до того, о чем ты рассказываешь, я собственноручно подложу под себя пороху и взлечу на небо. Нет, я не собираюсь жить старухой. Благодарю вас, лучше отцвести и погибнуть, пока в тебе еще что-то есть.

Я достал пару сигарет для себя и для нее.

— Знаешь, Джуанелла, — начал я. — Я тут болтаюсь, и дела у меня здесь идут не так уж хорошо, как некоторые воображают. Про нас, парней из военной разведки, болтают черт знает что. Работать по этой части — совсем нелегкое дело. Ну и, кроме того, я тут допустил одну промашку, позволил обвести себя вокруг пальца, как самый паршивый простак!

Она поднимает ресницы.

— Не говори, Лемми! Только не ты. Кто угодно, но не ты. Не собираешься же ты меня уверять, будто мистер Лемюэль X. Кошен, гордость ФБР, безупречный работник, на этот раз забыл о необходимой осторожности и потерял какой-то документ или допустил иную ошибку. Нет, нет, я этому не поверю.

— Хотел бы я, чтобы ты оказалась права, Джуанелла, но от правды никуда не денешься. Я свалял дурака. Я был на работе и немного пораспустил язык перед одной дамочкой. Я не рассказывал ей ничего важного, но все же достаточно, чтобы она, пораскинув умом, кое о чем догадалась. И вот теперь они собираются меня проутюжить за мою болтливость, хотя я и не особенно виноват.

— Это плохо, Лемми.

Она смотрит на меня, и в ее глазах что-то похожее на слезы.

— Уж если существует на свете парень, у которого в полном смысле чистенькие руки и ясная голова, то это ты, Лемми. Но уж не хотел ли бы ты, чтобы я вонзила коготки в эту самую дамочку? Пожалуй, я сумею кое-что предпринять в этом отношении. А что они собираются сделать с тобой, Лемми? Я пожал плечами.

— Я не особенно переживаю, Джуанелла. Какой от этого прок? Все равно от меня ничего не зависит. Но ты-то чего расстраиваешься? Что ты здесь делаешь? Как ты устроилась? Или кто это устроил? В наши дни чертовски трудно вырваться из США и получить разрешение на въезд в Париж. Особенно для дамы, мужа которой сцапали за ворот. Как все получилось?

Она посмотрела на кончик своей сигареты.

— Ладно, я расскажу тебе, Лемми. Может быть, ты знаешь имя того парня, который застукал Ларви? Его зовут Клив, Джимми Клив. Частный детектив, который работал в Иллинойском отделении полиции. Его как бы им одолжили на время войны. Ну, так вот, Клив наложил на Ларви руку, но сделал это по-честному.

— Он такой, — вмешался я. — Парень что надо. Я его знаю.

Но я ей не стал говорить, что сейчас Клив в Париже, потому что дамочкам лучше не рассказывать слишком много.

— О'кей, — продолжает она. — Когда они упекли Ларви, я просто растерялась. Понимаешь, я всегда его любила, хотя не сходила по нему с ума, как по некоторым. — Тут она бросает на меня один из своих обжигающих взглядов. — Одним словом, мне было жалко Ларви. Я его оплакивала и совсем опустила руки, но потом все же сообразила, что слезами горю не поможешь. Пора приниматься за дело и постараться выудить себе карася пожирнее. Вот тогда я разыскала того самого Клива, и он мне сказал, что, коли я хочу работать в одном из отделений по доставке товаров, или как это называется? Министерство поставок? Так вот, он устроит меня, несмотря на то что моя репутация не совсем безупречна.

Она вздохнула.

— Нужда заставила меня ухватиться хоть за такую возможность. Так что я взяла себя в руки, а тут случилась еще одна история. Старая мисс Фейл, тетка Ларви из Сараготи, та самая, которая все старалась наставить его на путь истинный и советовала ему подыскать себе какое-нибудь приличное занятие, вроде того, чтобы служить экспедитором в какой-нибудь дутой компании, так вот, она умерла и оставила мне несколько тысчонок. Не слишком много, но достаточно, чтобы девчонка могла сделать себе завивку и справить пару приличных платьев. Потому что, дорогой, встречают-то по одежке, это всем известно. Так вот я и приехала сюда и даже ухитрилась встретиться с тобой.

Я смотрю на свои часы. Половина десятого. Думаю, все же мне нужно попытаться отыскать Риббэна и выведать у него все, что он знает.

— Послушай, Джуанелла, мне надо идти. Но мне бы хотелось с тобой как-нибудь еще увидеться. Может быть, договоримся вместе пообедать?

— Конечно, Лемми. Лучшего и не придумать. Я живу в отеле «Святой Денис». Вот тебе мой номер телефона. Звони мне в любое время; чем бы я ни была занята в этот вечер, я всех пошлю к черту ради тебя. Вот как я отношусь к тебе, мой милый!

— Ох, и умеешь ты крутить парням мозги, Джуанелла. Тебе бы выступать на сцене, но я тебе позвоню сразу же, как только улажу свои дела.

— О'кей, Лемми… и будь осторожен. Ты слишком хорош, чтобы попадать впросак. А я еще здесь немного поболтаюсь и, возможно, выпью еще коктейль.

Я распрощался с ней и ушел. На улице я подумал: тот парень, который заметил, что мир тесен, не нуждался в советах посторонних, у него котелок варил.

Я двигался по улице вверх, думая о том и о сем. Неожиданно стало холодно до того, что даже малыш в теплых рейтузах решил бы, что его посадили на айсберг. Или, возможно, мне это показалось. Я вбил в башку, что у меня впереди куча неприятностей.

Но стоило ли мне нервничать? Честно признаться, я столько пережил за эти годы всяких неприятностей, что одной больше или меньше — это не составляло большой разницы для старшего неженатого сына уважаемой миссис Кошен! Да, сэр… потому что чего только со мной не бывало, а когда обстановка становится излишне жарковатой, я всегда припоминаю одного французского парнишку, сказавшего, что большая часть вещей, которых он опасался, в итоге так и не произошла. Этот малый определенно понимал, почем фунт лиха.

Я вам, ребята, уже говорил про этого китайского парня — Конфуция. Конфуций — тот человек, к которому я обращаюсь во всех трудных случаях жизни, потому что он большую часть своего времени потратил на то, чтобы изрекать разные умные вещи. Например, он однажды сказал, что на свете существуют неприятности трех сортов: из-за женщин, денег и нездоровья. А тут он дал маху.

Потому что если у парня неприятности из-за девчонок, то две другие непременно приложатся. Я не встречал еще такого малого, который переживал бы из-за какой-нибудь девчонки и одновременно не считал бы последние деньги, а также не чувствовал бы себя полутрупом. Но вот четвертую неприятность Конфуций вообще упустил из виду. А таковая бывает, если у тебя нет первых трех. Пошевелите-ка мозгами. Если у парня нет девчонки, из-за которой стоит расстраиваться, если у него полны карманы денег, а тратить не на кого, и к тому же он здоров, как бык, а переживать нет причин, тогда этот парень — просто псих и недотепа, которому место в сумасшедшем доме. Чего ради, скажите мне, он коптит небо?

Через пятнадцать минут я добрался до клуба «Леон».

Он стоит в паршивом переулке, недалеко от Рю Клиши. В действительности это никакой не клуб. На первом этаже нечто вроде бистро с небольшой площадкой для танцев.

На возвышении по понедельникам, средам и субботам сидит пара ребят, именуемых русскими, и наяривает что-то на балалайках. В остальные дни они играют на цитрах, но особой разницы я не замечал: шум стоит одинаковый. Думаю, если бы этих парней услыхали из России, им бы не удалось обойтись без тумаков. Я наслушался музыки в разных местах, где только можно промочить горло и перемигнуться с девчонками, но такой мерзкой игры нигде не встречал. Как будто из тебя кишки вытягивают на барабан.

Если не считать этого, то «Леон» — одно из многих подобных злачных мест.

Я вхожу. После холодного вечернего воздуха внутри кажется жарко. От табачного дыма ничего не видно. Русские, как всегда, бренькают на своих балалайках. Тут и барышники, тут и спекулянты, и дамочки, обрабатывающие парней, и другие, боящиеся просчитаться. Со всех сторон доносится гул голосов.

Иду к стойке в конце зала. Позади стойки стоит сам Леон, облокотившись на нее локтями. В углу его рта торчит тоненькая испанская папироска.

— Ну как дела? — спрашиваю.

— Что все в порядке, этого я не скажу. — Он мне подмигивает. — Вы, наверное, подумали, что я сейчас скажу «все чертовски хорошо»?

— Может быть, вы и правы. С каждым всегда что-нибудь должно приключиться. Взять хотя бы этого выродка Гитлера. И ему тоже досталось на орехи. Послушайте, вы не видели здесь мистера Риббэна?

Он кивает головой, достает из-под стойки тряпки и начинает старательно вытирать поверхность, потом цедит сквозь зубы:

— У него комната на втором этаже. Сейчас он у себя. Пройдите через бар. Дверь в конце коридора и идите наверх.

Я говорю: «О'кей» — и прохожу через весь бар, минуя маленький танцевальный зал с противоположной стороны. В проходе темно, как раз посредине его какой-то вояка целует французскую девчонку с таким неистовством, как будто ему осталось жить последнюю ночь на этом свете. Я протискиваюсь мимо них, разыскиваю дверь в конце коридора и поднимаюсь по узкой лестнице. Мне кажется, что в ней миллион ступенек. По-видимому, Риббэну нравится спать поближе к звездам. А может быть, на него напало романтическое настроение, вроде того, что было у меня однажды, когда я прилип к одной юбчонке.

Потому что, ребята, по натуре своей я — человек поэтичный и нежный. Уж не помню, говорил ли я вам об этом. Большую часть жизни я провел, болтаясь по всему миру в поисках приключений, бывалых ребят и вообще экзотики. Но каждый раз, когда мне выпадала свободная минутка, я начинал думать самым возвышенным образом о красоте вообще. Ну и я из тех парней, которые уж коли примутся о чем-то думать, то тут же пытаются осуществить свои мысли на практике. А почему бы и нет? И как бы вы поступили на моем месте?

Только я понял, что такие поэтические мысли о паре женских коленок и всем остальном, дополняющем соответствующий комплект, приносили мне гораздо больше неприятностей, чем любой из проходимцев, за которыми я гонялся.

Может быть, из этого можно сделать правильный вывод. Если да, то пользуйтесь им, я парень не жадный.

Взбежав по двум маршам лестницы, я остановился на площадке, чтобы перевести дыхание. Последний пролет сужался и поворачивал влево. Деревянные и выщербленные ступеньки не были даже покрыты дорожкой. Мои шаги звучали необычно гулко. На лестнице было темно, как у негра в желудке, так что мне пришлось пробираться ощупью, держась за перила. На полпути я наткнулся на что-то мягкое. Я подумал, что кто-то обронил свой носовой платок.

Все же я добрался до самого верха, чиркнул зажигалкой и огляделся. Передо мной была дверь. Я ее распахнул и вошел в комнату. Вижу: спальня, пустая. На каминной полочке стоит свеча, я зажег ее. Меня удивило, чего ради Риббэн содержал такую дыру. Для свиданий, что ли?

Я огляделся. В одном углу — кровать, пара стульев, комод с зеркалом и письменный стол. На столе сверху — пачка почтовой бумаги и конверты. Одна промокашка сложена пополам и лежит поверх листка бумаги, как если бы кто-то собирался написать записку. Мне пришла в голову мысль, что не думал ли Риббэн заняться этим делом, но ему помешали, и он вышел из комнаты.

Я беру свечку и спускаюсь вниз. Вы припоминаете, я говорил, что на лестнице наступил на что-то мягкое, вроде носового платка. Ну так вот, я ошибся: это был рукав от пиджака Риббэна. Парень лежал головой вниз, прижатый к перилам. Я присмотрелся к нему. Никакой ошибки быть не могло: он был мертв, как египетская мумия в провинциальном музее. Тогда я ставлю свечу на ступеньки, а сам запускаю руку ему за пазуху. Он еще не успел остыть.

Вынимаю сигарету, поднимаю свечу и прикуриваю от нее. Стою, прислонившись к стене, и разглядываю мертвеца. Подношу к самой голове свечку и замечаю в правом ухе какую-то желтую жидкость.

Я стою над ним и думаю: «А ведь дело-то дрянь!»

Тут раздался телефонный звонок в комнате наверху, где я только что был, в комнате Риббэна.

Прыгаю через две ступеньки. Телефон стоит на маленьком столике в углу. Подбегаю, хватаю трубку и говорю: «Алло».

Какой-то тип отвечает:

— Это вы, Риббэн?

— Да, чем могу служить и кто вы такой?

— Говорит Джимми Клив. Кошен у вас? Если да, пусть подойдет к аппарату.

— Послушайте, Джимми, это Кошен.

— Да, вот как? Мне показалось, вы сказали, что это Риббэн?

— Я так и сказал, потому что хотел узнать, кто ему звонит. Рассчитывал что-нибудь выяснить. Тут дела пахнут керосином.

— Что вы имеете в виду? Я бы скорее сказал, что дело пахнет керосином у нас. Шеф рвет и мечет, потому что вы до сих пор так и не появились. Он приказал мне вас разыскать во что бы то ни стало. Уже одиннадцатый час. Что там с вами стряслось?

— Послушайте, передайте старику, что, кажется, произошло нечто серьезное, что может иметь важные последствия, ясно? Сами садитесь в «джип» и побыстрее приезжайте в клуб. Машину оставьте в конце улицы и топайте сюда пешком. Чтобы все было шито-крыто, понятно?

— О'кей, Лемми. Договорились. Сейчас я выезжаю.

— Огромное спасибо, Джимми.

Опускаю трубку на рычаг, беру свечу, спускаюсь по лестнице и снова принимаюсь рассматривать Риббэна. Он лежит, как и ранее я описывал, прижавшись к перилам головой по направлению к нижней площадке. Я опускаюсь на колени и присматриваюсь повнимательнее. Его левая рука подвернулась, но кончики пальцев высовываются наружу. Они сжимают какой-то предмет. Я вижу авторучку, с которой даже не снят колпачок.

Беру носовой платок и осторожно вытягиваю ручку из пальцев Риббэна. Это французское перо, которое можно достать на черном рынке. Потом ощупываю жилетный карман Риббэна и обнаруживаю в нем двухдюймовый карандаш. Опускаю этот огрызок назад и застегиваю ему среднюю пуговку. Потом сажусь на ступеньки и жду приезда Клива.

Таковы дела!

Закуриваю новую сигарету и думаю, что же такое тут произошло. Как мне кажется, в данном деле нет никакого смысла. Но такова жизнь. Если бы происходили только разумные вещи, жить было бы много проще, как заметила одна дамочка, когда ее дружок ушел к блондинке. Я перестал ломать себе голову без толку, решив отдохнуть.

Прошло десять минут и появился Клив. Он поднимается по лестнице, легко и бесшумно перепрыгивая через две ступеньки. Я наблюдаю за ним поверх перил, как ловко и красиво он проходит по освещенному нижнему маршу. Привлекательная личность! Мне нравятся его физиономия, его манера выражаться, да и многое другое. Может быть, он сможет разобраться, что здесь происходит.

Клив выходит из-за поворота лестницы и буквально замирает на месте, увидев меня на ступеньках со свечой в руке и Риббэна, с которого хоть картину пиши: ребенок, заснувший в лесу.

— Господи Иисусе! Что вам известно об этом? — воскликнул Клив.

— Ровнешенько ничего, Джимми. Я подумал, что вы меня просветите.

— Послушайте, Лемми! Что стряслось?

Он стоял, опершись одной рукой о стенку, и глазел на мертвого Риббэна.

— Вы знаете ровно столько же, сколько и я. Я пришел сюда минут пятнадцать назад, за пару минут до вашего звонка. Внизу видел Леона, тот мне сказал, что Риббэн наверху в своей комнате. Я поднимался в полной темноте и не заметил его на ступеньках. Даже наступил на его пиджак и прошел мимо. Решил, что кто-то что-то обронил. Вошел в его комнату и убедился, что она пуста. А тут вы позвонили.

— Скверная история. Мне она совсем не нравится. Вы осмотрели его комнату?

— Да. На столе лежат бумага, конверты, промокашки, как если бы он собирался написать письмо.

— Да. Он вечно писал письма кому-нибудь, этот Риббэн. Он был такой.

Клив посмотрел на верхнюю площадку и проговорил задумчиво:

— Понимаете, с этой лестницы ничего не стоило свалиться вниз… в такой темноте.

— Это ваша версия, да?

— А почему бы и нет? Послушайте, на столе были ручка и чернила или только одна бумага?

— Ни ручки, ни чернил. Просто бумага, ну и конверты еще.

— Вот-вот. Понял. Парень дожидался вас и сел писать письмецо или же сделать какие-то заметки, но неожиданно сообразил, что у него нет ни ручки, ни чернил. Ясно? Он бегом бежит с лестницы, чтобы попросить их у Леона. Но падает и ломает себе шею. Вот как оно было.

— Да? Нет, это не проходит, Джимми!

— Что вы хотите сказать?

— Взгляните на его правое ухо.

Я поднимаю свечу повыше. Он наклоняется и смотрит на Риббэна.

— Ну и что? — спрашивает он. — В ухе у него вроде какой-то желтый воск, да?

— Это не воск. Это доказывает, что у него сломано основание черепа. Он и не думал ломать себе шею. Кто-то ударил его сзади чем-то тяжелым, может, мешком с песком.

— Что? На ступеньках-то? Вы утверждаете, что его кто-то поджидал на лестнице, когда он проходил мимо? Но ведь это же бессмыслица, Лемми?

— Я тоже не усматриваю в этом никакого смысла. Только его никто не ждал на лестнице. Послушайте, Джимми, я представляю себе это таким образом. Риббэн сидел за столом, собираясь начать писать письма, но он не обратил внимания на то, что ему нечем писать. О'кей. Кто-то в темноте неслышно поднимается по лестнице. Дверь открыта, потому что Риббэн ждет меня. Тот, кто вошел, сильно ударяет его сзади по затылку. У него для этого была подходящая поза. Потом его стягивают вниз и пристраивают на ступеньках возле перил с тем, чтобы какой-нибудь парень, — тут я подмигиваю Джимми, — вроде вас, подумал, будто он свалился с лестницы и свернул себе шею.

— Ну, может быть, вы и правы. У вас закурить не найдется?

Я даю ему сигаретку. Он прикуривает ее, снова опирается о стенку и о чем-то крепко задумывается. Через несколько минут он спрашивает:

— Что скажете на это? Я рассуждаю так: ему надо было написать письмо, но у него не оказалось чернил. Тогда он поднялся и побежал вниз по лестнице попросить карандаш или что-то еще у Леона, поскользнулся, упал и сломал себе шею. Вот моя версия, и я намерен ее придерживаться! Что касается желтой жидкости и перелома основания черепа, о'кей, пусть будет так. Они не станут особенно переживать, если мы сейчас отправим его в мертвецкую и доложим начальству, как это все произошло. Все будет о'кей.

— Все будет в наилучшем виде, разумеется. Но зачем это нужно? Ведь кто-то прикончил Риббэна?

Джимми рассердился:

— Господи, Лемми, у вас совершенно не варит котелок. Послушайте, вам сегодня вечером приказано встретиться с шефом. Вы должны дать ему объяснение, как могло случиться, что вы распустили язык с красоткой Мерселиной. Он не в восторге от такого поведения.

— Это мне известно. Ну так что?

— А вот что: с кем разговаривала Марселина? Кто ее допрашивал, когда ее задержали? Кто сумел ее расколоть и выудить сведения о вас? Не Риббэн ли часом?

— Да, по всей вероятности, он.

— Ладно. Значит, Риббэн — тот малый, с которым она говорила. Он знает все, что вы ей наболтали. О'кей, далее, вы являетесь сюда повидаться с ним. Вы вдвоем должны сегодня вечером предстать перед шефом. Я звоню по телефону, хочу узнать, что случилось, почему вы до сих пор не явились. Вы здесь, а он убит. Согласитесь, для вас картина не из приятных. Не так ли?

— Хотите сказать, что это я пристукнул Риббэна, потому что он имел что-то против меня?

— Не исключено, что у шефа возникнет такая мысль. Может быть, найдется парочка людей, не особенно благожелательно относящихся к вам. Они могут ухватиться за подобную мысль. В конце концов если допустить, что вы действительно растрепали Марселине нечто важное, например, подсказали малютке, как спасти свою шкуру, а Риббэн взял ее в работу, и она ему все выложила, то для вас было бы не особенно приятно, если бы он раскрыл рот перед шефом.

— Правильно. Но вы забываете одну вещь. Марселина-то все еще у нас. Если предполагают, что я столько натрепал этой крошке, то, может быть, она расскажет вам об этом так же, как Риббэну. Не исключено, что, раз пустившись на откровения перед ним, она не станет особенно скрытничать и с другими. Так что поехали-ка к шефу, доложим ему об обстановке, а затем давайте-ка я потолкую с Марселиной и выясню, где правда, а где брехня. Мне не терпится потрясти эту крошку!

— Если бы вы, Лемми, могли поступить таким образом, было бы просто замечательно, но из этого ничего не выйдет.

— Почему?

— Потому что Марселины больше не существует. Вы ведь знаете, что ее поместили в местное 14-е отделение французской полицейской тюрьмы. О'кей. Примерно с час назад туда явился какой-то тип с поддельными документами от шефа и освободил ее. Дошло? Я сказал, что понимаю.

— О'кей. Ну а минут двадцать назад ее нашли в подъезде одного из домов на Рю Захари. Убита двумя выстрелами и подброшена туда. Дошло и это?

— Дошло, парень.

— А теперь вы поскачете к шефу и доложите ему, что кто-то ухлопал Риббэна. Может быть, он и промолчит, но непременно что-то заподозрит, верно? И для вас это будет выглядеть не слишком хорошо.

Я на минуту задумался, потом согласился, что Джимми совершенно прав. Показав пальцем на Риббэна, я сказал:

— Если его действительно порешили, то дела мистера Кошена действительно пахнут керосином.

Клив кивнул головой и ощупал Риббэна.

— Он умер совсем недавно. Тем хуже для вас. Да, ваши дела из рук вон плохи. Ведь ухлопать его можно было в две минуты…

Он улыбнулся мне.

— Риббэн помчался вниз одолжить ручку или чернила, растянулся на ступеньках и свернул себе шею. Ясно?

— Джимми, как я понимаю, вы настоящий друг. Возможно, когда-нибудь я тоже сумею вам отплатить добром за добро.

— Забудьте о таких пустяках. Мне про вас многое рассказали, я знаю ваши служебные заслуги. Уверен, вы никогда бы не сделали ничего подобного. Но всегда могут найтись субчики, которые с удовольствием пришьют вам подобную историю. Так что мы будем действовать согласно договоренности…

Я поднялся со ступенек:

— О'кей, пойду вызову санитарную машину.

— Вы можете позвонить снизу, а я тем временем из комнаты Риббэна поговорю с шефом. Объясню ему, что произошло и почему мы задерживаемся.

Он поднялся по лестнице. А я пошел к аппарату, раздумывая о том, что в словах Джимми, черт знает сколько правды. Для меня эта история может обернуться, ох, как плохо! Выходит, будто кто-то старается вырыть яму для мистера Лемюэля Кошена.

Честно признаться, уж если был парень, у которого на душе скребли кошки, то это был я.

Теперь вы понимаете?

Глава II

СТРИПТИЗ

Я и до этого не раз видел шефа в дурном настроении, но сейчас он был мрачнее тучи. Его кабинет был погружен в темноту. На письменном столе горела одна-единственная лампа под матовым абажуром.

Когда мы вошли, шеф просматривал какие-то бумаги, ну а мы с Джимми Кливом остановились, как пара нашкодивших мальчишек, посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу. Шеф даже не поднял головы. Он прекрасный человек, наш старик. У него круглая добродушная физиономия, седая грива волос. Несмотря на многочисленные складки под подбородком, чувствуется, что челюсть у него твердая и волевая. Крепкий орешек наш шеф. Свет лампы отражается на генеральских звездочках на его плечах. Мне кажется, нашего шефа забавляет мысль, что он военный генерал. В свое время он занимал крупный пост в Министерстве юстиции, но война заставляет людей заниматься Бог знает чем и напяливать самые неожиданные мундиры.

Наконец, он поднимает голову.

— Ну, добрый вечер. Рад видеть у себя.

— Добрый вечер, сэр, — отвечает Клив.

Я ничего не говорю. Мне кажется, будет лучше, если некоторое время я помолчу.

— Ну, Кошен, мне думается, — говорит генерал, — я знаю вас достаточно хорошо, чтобы не пускаться с вами сразу же в разговоры. И ваш послужной список мне известен, как вы работали все эти годы. Вас всегда считали одним из лучших агентов ФБР. Если бы кто-нибудь попытался уверить меня, что вы распустили слюнки в присутствии какой-то смазливой девчонки даже под воздействием большого количества спиртного и выболтали ей служебную тайну, я бы этому не поверил. Так?

Я молчу.

— Ладно, вы знаете, в чем дело. Что вы мне на это скажете?

— Послушайте, генерал, — отвечаю я, — какая разница, что я скажу? Мне известно, что сказали вам про меня.

— Да… пожалуй, вы правы.

Шеф выдвигает ящик стола, вынимает сигару и закуривает ее.

— Самое скверное то, что мы не можем проверить данное донесение. Вы ведь знаете суть дела?

— К сожалению, имею лишь поверхностное представление.

— Ладно, сейчас я обрисую вам основные факты, чтобы мы лучше понимали друг друга. Марселина дю Кло, французская подданная, и американец по имени Варлей, во всяком случае, он считался американцем, хотя в его паспорте были какие-то неполадки, занимались бизнесом в сфере дизайна в Нью-Йорке практически с начала войны. Они попали на заметку ФБР, так как их заподозрили в том, что под видом декоративной мастерской они занимаются шпионской деятельностью не то в пользу немцев, не то японцев, а может быть, и тех, и других. Двум агентам ФБР было поручено разобраться в этом деле. Один из них был Джордж Риббэн, второй — вы, Кошен. Вы оба получили соответствующие указания и действовали независимо друг от друга.

Следующий примечательный факт заключался в том, что дю Кло и Варлей каким-то непонятным способом, который до сих пор мы не сумели разгадать, получили разрешение и паспорта на выезд из Нью-Йорка в Париж. Ладно, мы против этого не возражали. Наоборот, мы рассчитывали, что с их помощью сумеем нащупать кое-что здесь. Они приехали сюда недели через три после того, как американские и английские войска вступили в Париж, а немцы отступили. Риббэн и вы, Кошен, естественно, прибыли следом за этой парочкой. Вам следовало познакомиться поближе с этой самой Марселиной дю Кло.

Генерал откидывается в кресле, затягивается и потихоньку выпускает струю дыма из уголка рта.

— В вашем досье сказано, что вы всегда отличались умением обращаться с женщинами. Итак, вы с ней познакомились, проводили с ней много времени. Однажды вечером вы с ней куда-то ездили. Похоже, при этом было много выпито. На следующий день вас нашли в невменяемом состоянии в каком-то притоне на Рю Клиши. Куда девалась эта дю Кло, никто не знал.

К этому времени врагу стала известна некоторая информация о передвижении войск. Здешняя разведка считает, что за эту утечку ответственны как раз дю Кло и Варлей. Мы до сих пор не знаем, куда скрылся он, а вот дю Кло Риббэн обнаружил и напугал до полусмерти. По всей вероятности, она считала, что ее расстреляют.

Не исключено, что Риббэн поддерживал ее в данном мнении. Он считал, что в этом случае она скорее заговорит. Ну… и она заговорила.

Дю Кло кое-что открыла ему, но самое важное сообщение заключалось в том, что вы, Кошен, болтали много и охотно. Например, вы выложили ей, в чем состоит ваше конкретное задание, а также просветили ее, чем вообще занимается наша Секретная служба в Париже, и, наконец, каковы методы ее работы. Риббэну это не понравилось. Не понравилось потому, что как хороший федеральный агент он не мог всего этого понять. Ну и я тоже.

Ладно, вам не надо ничего говорить. Я думаю, вы тут ни при чем. Если допустить, что вы действительно разоткровенничались перед этой женщиной в состоянии опьянения, вы все равно не можете знать, что вы ей выболтали. Если бы Риббэн был здесь и мог доложить, что ему удалось выведать у нее, тогда нам было бы легче ориентироваться. Но его нет. Возможно, в какой-то мере это вас устраивает. Мне сказали, что сегодня вечером он упал с лестницы и сломал себе шею. Это было для него несчастьем, а для вас, возможно, удачей…

— Может быть, это так, генерал, а может быть, и нет, — ответил я. — Что касается меня, то я хотел бы послушать, что сказал бы Джордж Риббэн. Мне очень любопытно было бы узнать, что, по его мнению, я мог наговорить этой даме.

— По всей вероятности, это так, — согласился шеф, — и мне тоже.

— В этой истории есть еще один щекотливый момент, генерал, — продолжаю я. — Понимаете, еще интереснее мне было бы поговорить с самой Марселиной, причем в вашем присутствии и так, чтобы никто не мог обвинить меня в нетрезвом состоянии. Я много бы отдал за то, чтобы эта проклятая красотка рассказала мне, о чем я ей мог наговорить, даже если бы и вправду я выпил много спиртного.

— Ну, этого вы не услышите. Вы это знаете. Шеф выпускает очередную струю дыма и говорит:

— Вот что я вам скажу. Я просмотрел ваш послужной список, Кошен. Он безупречный, на мой взгляд, и мне трудно поверить, чтобы оперативник вашего класса мог дать осечку с такой особой, как Марселина. Я придерживаюсь того мнения, что она наговорила' небылиц, просто сболтнула Риббэну первое, что пришло ей в голову, так как ей необходимо было что-то сказать: он ее слишком напугал. Если бы Риббэн был жив, он без труда бы все это подтвердил. Но он умер. Что ж, несчастные случаи происходят ежедневно. Клив сообщил мне по телефону подробности. Очевидно, Риббэн свалился с лестницы и сломал себе шею.

Генерал умолк. Наступило молчание. Потом он вынул из стола коробку с сигарами и угостил нас с Джимми.

— Возьмите по одной и послушайте меня внимательно.

Он пристально посмотрел на меня.

— Хочу вам сообщить, Кошен, я решил не отстранять вас от работы. Может быть, кое-кто и подумывал, что мы с вами расстанемся. Возможно, они даже рассчитывали, что я отошлю вас обратно в Штаты. Но я этого не сделаю. Я не вижу причины, почему агент с вашим опытом работы должен пострадать из-за голословных обвинений.

— Огромное вам спасибо, генерал, — отвечаю я. — Но я все же не испытываю смертельного чувства благодарности за то, что с меня сняли подозрение в том, чего я никогда не совершал.

Шеф меня понял.

— Забудем об этом инциденте. Перейдем теперь к деловой части совещания. Варлей скрылся. Мы предполагаем, что у него имеются связи. Возможно, он с дю Кло начал работать в Нью-Йорке и продолжал, когда они приехали в Париж. Возможно, он уже в Англии И там его схватить будет очень трудно. В Англии масса американских войск. Если у него там имеются друзья и если у него надежные документы, он сможет долгое время водить за нос и наших людей, и английские власти.

Он перевел взгляд на Клива.

— Вы знаете его?

Клив кивнул утвердительно.

— Что вы думаете о нем?

— Два года назад меня направили в распоряжение иллинойской полиции, я занимался, тогда расследованием одного дела, частного дела, которое было поручено моему агентству в Нью-Йорке. Варлей был замешан в этом деле. Полиция Иллинойса искала его. У нас имелось предписание о его задержании, и власти предполагали, что он скрывался в тех местах. Я знаю, как он выглядит, и, мне кажется, догадываюсь, чем он занимался. Варлей работал вместе с гитлеровскими молодчиками в США еще до того, как Америка объявила войну. Он завязал какие-то связи здесь, во Франции, и наверняка собирается тем же заняться в Англии. Шеф согласился.

— Пожалуй, вы правы. Дю Кло вам что-нибудь говорила о Варлее, Кошен?

— Очень многое, но по большей части это был чистый бред, хотя кое-где и проскальзывали разумные нотки. В тот вечер, когда мы встретились с Марселиной, я повел ее выпить и надеялся, что она что-нибудь выболтает мне. Но я ее насторожил. Понимаете, ее напугал вовсе не Риббэн, а я. Возможно, он пытался сделать это позднее, но начал-то я. Пожалуй, у нее зародилась мысль, что ее песенка спета, что она дала маху и что если наши ее не схватят, то уж немцы-то непременно. По неизвестной мне причине эта крошка думала, что она у них не на особенно хорошем счету. И она, и ее партнер Варлей. Понимаете, она не говорила ничего определенного, выражалась весьма туманно, но у меня сложилось такое впечатление. О'кей. Потом я специально начал ее кое в чем просвещать. Рассказал ей истории, случившиеся с некоторыми дамочками, которые неудачно занимались шпионской деятельностью. Вы меня понимаете, шеф?

— Да. Это совершенно ясно. Старый трюк.

— Ну, вроде бы это сработало. Она пожаловалась, что Варлей ей не особенно доверяет в последние пять месяцев. Что он ее всегда подсовывает под удар, сам ловко оставаясь в тени и в то же время держа ее в полном неведении относительно их деятельности. Варлей, человек опытный, понял, что она боится и не хочет рисковать. Он опасался, как бы она не раскололась. По ее мнению, именно поэтому он и привез ее в Париж.

Шеф кивнул головой.

— Понятно. Из ее слов вы не сделали вывода, каковы были связи Варлея?

Я с минуту помолчал, тщательно стряхивая пепел с сигары в пепельницу, внимательно посмотрел на генерала и произнес:

— Одну вещь она мне сообщила. У Варлея есть сестра. Мне показалось, эта дама живет в Англии. Со слов Марселины я понял, что внешне она — настоящая Венера Милосская, но настолько порочная, что по сравнению с нею сам сатана кажется президентом библейской корпорации. По всей видимости, эта особа недолюбливала Марселину.

Шеф задумался на продолжительное время, потом обратился к Кливу:

— А вы когда-нибудь слышали что-нибудь о его сестре?

— Нет, но, собственно говоря, это естественно. Меня семья Варлея не интересовала. Наша цель была поймать его самого, хотя мы ничего и не добились. Даже не представляем, куда он девался.

Новая пауза, потом шеф спросил:

— Описывать-то описывала, но как?

— Понимаете, генерал, когда одна дамочка говорит о другой, она в ней замечает все недостатки. Возможно, как предполагают, я тогда был сильно под мухой, но все же не настолько, чтобы не запомнить слов Марселины.

Прежде всего она мне сообщила, что сестра Варлея была брюнеткой с великолепной кожей и большими фиолетовыми глазами. Кроме этого, природа наградила ее всем: фигурой, вкусом, умением одеваться, знанием двух языков, а может, и более. Потрясающая дамочка, эта варлеевская сестрица, судя по описаниям.

— Но они весьма поверхностны, не правда ли? По-моему, каждая мало-мальски смазливая женщина попадает под эту характеристику. Во всяком случае, про себя она обычно так и думает… но вот о другой женщине вряд ли выразится в таких словах…

— Пожалуй, вот что важно, — вспомнил я, — у этой крошки есть одна особая примета. На левой руке у нее кривой мизинец. Дю Кло говорила, что у нее красивые руки с длинными ногтями, всегда наманикюренные и отполированные, поэтому этот кривой палец выглядит особенно уродливым. Люди буквально не могут отвести глаз от ее рук, когда с ней разговаривают. Понимаете, она сильно жестикулирует этой самой рукой, у нее вроде бы какой-то комплекс в отношении кривого мизинца. Понятно?

— Понятно, — отвечает он. — Нужно будет записать эти приметы.

Шеф берет листок бумаги, пишет на нем «словесный портрет», прочитывает вслух и спрашивает: — Так будет о'кей?

— Да, все правильно, — отвечаю я.

Он откладывает листок, засовывает в рот сигару.

— А теперь внимательно слушайте. Вы находите Варлея и устанавливаете за ним слежку. Если будет возможно, доставите его живым ко мне. Мне бы очень хотелось с ним потолковать. Он стреляный воробей, и задача эта не из простых. Клив знает его, а если Варлей встретится со своей сестрой, при условии, что она тоже в Англии, то подобную пару рано или поздно разыскать будет можно. Английские власти вам окажут всяческое содействие. Об этом я уже договорился. Прекрасно. Когда вы выезжаете?

— Когда вам будет угодно, — отвечаю я. — Но я бы хотел задержаться в Париже еще на пару деньков. Мне нужно уладить кое-какие дела.

— Хорошо. Выезжайте через сутки. Рано утром вас будет ждать специальный самолет.

Он посмотрел на меня, и взгляд его голубых глаз на этот раз был не таким тяжелым.

— Я бы хотел, чтобы вы с этим справились, Кошен.

— Вы хотите сказать, что для меня это явилось бы искуплением?

— На нас работает множество людей, замечательных людей из ФБР. И все они мечтают о повышении. Дело Марселины дю Кло поручено не вам одному. Так или иначе, сделайте все, что в ваших силах. Разыщите Варлея, узнайте, чем он занимается, доставьте его в Париж… — Тут он вроде даже подмигнул мне. — Мне бы хотелось взглянуть , на его прелестную сестрицу.

Он сильно затянулся и продолжал:

— Я предчувствую, что эта парочка заработает либо расстрел, либо камеру-одиночку в Алькатрасе минимум лет на двадцать.

Я поднялся со словами:

— До свидания, генерал.

— До свидания.

Клив тоже распрощался, и мы вместе выходим из кабинета. В коридоре Джимми лукаво посмотрел на меня и весело подмигнул.

— Ну, все о'кей, старина. Считай, что ты остался при деле, Кошен.

— Провалиться мне на этом месте, если я не останусь. То есть останусь, если мы разыщем Варлея… Если же нет, меня выставят из разведки, тут можно не сомневаться. Пошли выпьем по этому случаю.

Мы шагаем по улице. И молчим, потому что нам есть о чем подумать. Через некоторое время Джимми спрашивает:

— Что тебя терзает, Лемми? Не слишком ли ты близко принимаешь к сердцу эту историю? Не сложилось ли у тебя о ней предвзятое мнение?

— Предвзятое мнение? Как бы не так! Ведь совершенно ясно, что шеф думает, будто я что-то действительно выболтал этой дю Кло. Но они не могут ничего узнать и доказать: Марселина мертва, Риббэна тоже прикончили. Генерал уверен, дыма без огня не бывает. Вот поэтому-то он и приказал мне продолжать работать по этому делу. Рассчитывает, что если я на самом деле развязал язык перед малюткой, то рано или поздно себя выдам. А тогда он собственноручно разрежет меня на мелкие кусочки. Вот что я думаю…

Джимми отвечает не сразу:

— Какого черта! Разве только ты один должен переживать? Мы оба должны постараться, чтобы во что бы то ни стало схватить этого негодяя. Для тебя это явится реабилитацией, ну а мне всегда хотелось попасть на работу в ФБР. Может, после этого меня найдут достойным.

— О'кей. Разумные речи приятно слушать! Пошли, давай действительно выпьем за нашу удачу.

Между нами говоря, это была, по-моему, замечательная идея. Потому что, когда парень не в своей тарелке, он всегда готов совершить одно из трех: пойти и утопить свои переживания в рюмке доброго вина, помчаться к какой-нибудь девчонке и, положив ей голову на грудь, пожаловаться на свою горькую судьбу и получить взамен пленительное женское сочувствие. Наконец, отправиться домой и завалиться спать.

Поверьте мне, ребята, что третий вариант — самый правильный, потому что он безопасный. Я знавал парней, которые сломя голову бежали к какой-нибудь симпатичной дамочке и изливали перед ней все свои недоразумения, а примерно через неделю их ожидали гораздо более крупные неприятности.

После спанья чувствуешь себя еще более разбитым, чем до него, спиртное делает тебя еще более сонным, ну а от дамочек ты вообще теряешься. У тебя кружится голова, а это самое опасное.

Только вот мужчины — странный народ… Если бы парень оказался на необитаемом острове, имея все необходимое: бочонок рома, съестное и пару хороших книг, вы думаете, он бы чувствовал себя счастливым?

Держите карман шире… Могу поставить последний шиллинг против всех запасов чая в Китае, что еще до захода солнца этот балбес обшарит весь остров, прочешет все кусты, обшарит лес в поисках существа с округлыми формами в той или иной юбке.

Потому что уж так устроены все мужчины, с тех пор, когда змей в Саду Эдема едва не свалился с дерева, потешаясь над Адамом, который по тем временам был величайшим специалистом по части фруктов.

Было немногим позже двенадцати, когда я вышел от генерала. Ночь была сносной, разве что чуточку прохладной, но я против этого не возражал. Я думал о Риббэне и о том, что со стороны Джимми Клива было здорово вот так сочинить историю о падении Риббэна с лестницы, когда он якобы побежал за ручкой с чернилами. Сразу видно, какая у него сообразительная башка, ведь он смекнул про авторучку в тот самый момент, когда я сказал ему, что в комнате Риббэна на столе приготовлены бумага и конверты, как если бы тот собирался писать письма.

И Клив знал, что шеф не ухватится за сообщение об убийстве Риббэна, раз я находился поблизости. Это было бы уж слишком. Сперва обманом выкрадывают Марселину, затем убирают Риббэна. Клив сообразил, что подобная новость нужна шефу как петуху тросточка. Даже последний олух поймет — от того, что эти двое перешли в лучший мир, больше всех выигрывает любимый сыночек миссис Кошен. Я, если уж честно, и не особенно их оплакиваю. Клив поступил как настоящий друг, постаравшись выгородить меня из этой истории.

Мне думается, что Клив — толковый следователь, хотя он всего лишь частный детектив, прикомандированный на время войны к нашей службе. Было бы здорово, если бы у нас было побольше вот таких парней.

Затем мои мысли перебрасываются на Джуанеллу Риллуотер. Вроде бы, ребята, я вам уже говорил, что мир тесен. Но даже я не догадывался, что он тесен в такой степени и что я смогу встретиться здесь, в Париже, с этой милашкой. Лишнее доказательство того, что ни один парень не может предугадать, кого или что он увидит за углом…

Вот поэтому-то мудрец Конфуций, с которым я вас уже знакомил, однажды высказался таким образом: «Нежданная женщина подобна прекрасной розе за твоей изгородью. Она появляется неизвестно откуда и исчезает, поиграв тобою и выбросив тебя через некоторое время, как дохлую рыбу».

Теперь вы видите, ребята, что этот парень, Конфуций, был знатоком по части женской половины рода человеческого и мы можем положиться на его суждения. Я закурил папироску и двинулся к отелю «Сен Денис». Он расположен неподалеку от бульвара Сен Мишель и представляет из себя заурядное заведение, каких много. Во всяком случае, так мне казалось, а когда я подошел к нему, то и сам убедился, что так оно и было. Пара старых зданий с выходом на боковую улочку. Я позвонил в звонок, и через несколько минут работяга в темном переднике отворил дверь. Физиономия у него заросла двухнедельной щетиной. Он казался настоящим Мафусаилом, вылезшим на свет Божий после долголетнего пребывания в преисподней.

Я говорю ему: «Добрый вечер». Он же молчит, стоит и пялит на меня глаза. Похоже, он привык, чтобы его сначала обругали, и уж после этого он начинает что-то соображать.

— Послушай, — спрашиваю я, — тут живет одна леди по имени миссис Риллуотер. Она у себя?

Он этого не знает, но все же сообщает, что она занимает номер 23 на втором этаже.

Я благодарю его и поднимаюсь наверх. Дом провонял, а уж коли я говорю это, то запах действительно непереносимый. В нос мне ударяют всевозможные странные и непонятные ароматы… Ковры не трясли, видимо, множество недель, а у потолка такой вид, как будто он того и гляди обвалится вам на голову.

Подойдя к номеру 23 на втором этаже, я тихонько стучусь в дверь и жду ответа. Но ничего не происходит. Стучу сильнее, и снова безрезультатно. Тогда я нажимаю на ручку, растворяю дверь и вхожу. В комнате темно, но в противоположной стене имеется еще одна дверь, ведущая во внутренние помещения. Я вижу, что из-под двери пробивается полоса света. Тогда я отыскиваю выключатель и зажигаю свет. В этот момент раскрывается вторая дверь и из нее выходит дама.

Я не из тех парней, которых можно легко удивить. В свое время нагляделся на разные чудеса, но такого зрелища, как эта особа, я никогда не встречал. На ней были надеты турецкие шлепанцы без задников, широченные восточные шаровары, которые могли показаться непрозрачными разве что слепому, бюстгальтер, который вообще ничего не прикрывал, и масса звенящих браслетов.

Передо мной потрясающие ножки, каких я еще никогда не видывал, замечательная фигура, лицо с раскосыми глазами, которые как будто глядят на тебя со страниц географического учебника. В добавление к этому волосы у нее были окрашены в соломенно-желтый цвет, хотя краска уже начала слезать с корней. В довершение всего над пупком у нее была приколота серебряная картонная звезда.

— Ну и ну, — невольно вырвалось у меня. — Я вижу сейчас перед собой самое очаровательное маленькое создание из сказки «Индийская принцесса с пробковой ногой».

Она отвечает:

— Послушайте, молодой человек. Вы что воображаете, что вы из гестапо? Возможно, вам говорили, что эта часть Франции уже не находится под оккупацией и что никто больше не имеет права без приглашения врываться в частные дома.

— Не верьте такой ерунде, крошка, — советую я ей. — Что касается меня, то я ведь и есть из оккупационных войск. Но, может быть, вы согласитесь удовлетворить мое любопытство. Чего ради вы нацепили на себя все это барахло? Или же вы репетируете стриптиз?

Она опускает глаза на свои шаровары и произносит:

— А вдруг я думаю о старых временах?

— Даже если это так, моя козочка, — отвечаю я ей, — вам все равно нужно было бы надеть на себя хоть какое-нибудь исподнее, потому что моя старенькая мама, миссис Кошен, женщина умная и опытная, частенько говаривала, что женское белье подобно Рейну: оно практически является для женщины последней линией обороны. Ну а в таком виде, уверяю вас, у вас нет даже и одного шанса на спасение, коли кто-нибудь предпримет обходной маневр.

— Значит, вот вы какой шустрый, да? Может быть, вас удивит, если я скажу, что одно время я действительно выступала с номером стриптиза. «Стриппер» — так они называют эту должность. А теперь у меня тоже есть номер в программе варьете. Да еще какой! Гвоздь программы!

— Так уж и гвоздь? Ставлю 6 против 4, что, если кто-нибудь из здешних завсегдатаев заметит, что у вас косят глаза, он больше никогда не взглянет на вас.

— Наплевать на косоглазие, парень! Посетителям в голову не приходит смотреть мне в глаза. Но, может быть, вы мне скажете, чего вы тут ищете? Это не частные номера.

— Я ищу одну даму по имени Джуанелла Риллуотер. Это ее комната. Может быть, вы знаете, где она?

— Это не ее комната, и я не знаю, где она. Во всяком случае, я не имею никакого желания знакомиться с дамой по имени Риллуотер. Мне не нравится это имя.

Я стою и продолжаю рассматривать малютку. Ее вид будит во мне какие-то воспоминания. Вдруг до меня доходит.

— Ба-ба-ба… Жизнь иной раз преподносит самые неожиданные сюрпризы. Если вы не Марта Фрислер, которая выступает со стриптизом в бурлеске Мецлера в Чикаго, то я тогда Адольф Гитлер.

— Ты прав, парень, — говорит она. — Это я, и я пользовалась успехом. Припоминаю один вечер…

— Верю вам на слово, — перебиваю я ее не совсем вежливо. — Мне думается, что один вечер в этом бурлеске был точно таким же, как и второй. Итак, вы не знаете миссис Риллуотер?

— Нет. Я никогда о такой не слыхала. А теперь закругляйтесь и разрешите мне заняться репетицией.

— Послушайте, у меня есть еще парочка вопросов, которые я хотел бы разрешить до того, как я исчезну.

— А кто вы такой, чтобы задавать мне вопросы? — удивляется она.

— Меня зовут Кошен. Я из Федерального бюро, откомандированный сюда в армейскую разведку. А что вы тут делаете и каким образом сюда попали? — спрашиваю я и показываю ей свой значок. Она отворачивает обшлаг и смотрит на свои часики.

— Это долгая история, хотя и очень занятная. Может быть, вам будет интересно ее выслушать с самого начала?

— Почему бы и нет? Не откладывайте дела в дальний ящик. Валяйте.

— Ладно. Присаживайтесь, правды в ногах нет.

Жестом она приглашает меня сесть возле окна, подходит к буфету и наливает пару стаканов рома. Один протягивает мне. Я выпиваю. Хорошая штука.

— Ну, это дело тянется давно. Вот послушайте, как все началось.

Она смотрит куда-то поверх меня, и на ее лице вдруг появляется мимолетная гримаска. Я сижу спиной к двери. Повернувшись на стуле, я вижу, что в комнату входит какой-то парень: высоченный, худой детина с продолговатым лицом и хрящеватым носом.

Он одет в синий костюм и полосатую рубаху с белым галстуком. Чем-то напоминает кубинца, из тех, которых вам обычно показывают в дешевеньких театрах-варьете. Он улыбается, обнажая при этом ряд белоснежных зубов. В правой руке у него зажат автоматический пистолет, направленный мне в спину. Последнее мне совсем не нравится.

Я приканчиваю свой ром и опускаю стакан на стол. Парень возле двери смотрит на мою собеседницу и говорит с явным иностранным акцентом:

— Ну, што эта? Она отвечает:

— Это… это действительно кое-что. Это мистер Кошен. Он из отдела контрразведки. Только что показал мне свою бляху. Ищет даму по имени Риллуотер.

— Ага! — говорит парень и входит в комнату. — Знаете, мистер Кошен, мы не любим людей, которые суют нос не в свое дело. Особенно мы не перевариваем полицию, даже если она работает на паях с американской армией.

— Возможно, именно это заставляет вас не любить их еще сильнее, — соглашаюсь я. — Почему бы вам не убрать оружие? Вы так можете сильно навредить себе же.

Он подмигивает мне, и совсем недружелюбно. Я чувствую, что этот тип мне явно не нравится.

— Себе? — наигранно удивляется он. — Если такое и бывает, то очень редко. А вот другому я могу сделать вред.

Он расстегивает свободной рукой верхнюю пуговицу узкого жилета, потом запускает ее в карман брюк. Когда борт его пиджака отвернулся, я замечаю в верхнем кармане затейливый карандаш и тоненькую позолоченную цепочку. Мои глаза прикованы к этому карандашу. Парень подходит к буфету, подносит горлышко бутылки к губам и делает солидный глоток. Но его глаза неотрывно следят за мной, а пистолет по-прежнему нацелен прямо в меня.

Окончательно убеждаюсь, что я совершенно прав, не симпатизируя этому латиноамериканцу. Проклятый подонок! У него вид настоящего мошенника. Кроме того, я ни минуты не сомневаюсь, что он без раздумий нажмет на курок и тем самым снесет прочь большой кусок моей нижней части тела, что, как вы понимаете, вовсе не является заманчивой перспективой.

Я смотрю на пистолет и даже со своего места вижу, что предохранитель снят. Может быть, этот парень и правда задумал черное дело. Девица в театральных брюках прислонилась к гардеробу в другом конце комнаты и смотрит на него краешком глаза. Во всяком случае, мне так кажется, потому что у этой крошки такое косоглазие, что не можешь даже понять, куда она смотрит.

— Ты, должно быть, очень удачливый парень, — говорю я. — До сих пор тебе, видимо, всегда везло, но на этот раз ты можешь нажить себе кучу неприятностей, потому что для вашего брата противопоказано грозить таким парням, как я. Может быть, тебе известно, что у нас тут стоят войска?

— Да, — отвечает, — знаю, но, сеньор, иногда бывают и несчастные случаи.

— Можешь мне это не говорить! Уверен, что твой папаша так и подумал, когда услыхал о том, что твоя матушка должна произвести тебя на свет. Но, может быть, ты вообще родился, не как все люди? Или у тебя никогда не было отца? — Тут я ухмыляюсь. — Так вот в чем дело! Дитя любви, так это называется.

— Ах, какой ты умник! — цедит он сквозь зубы. — А если я сейчас вобью в твою паршивую глотку твои собственные зубы? Придется ли тебе это по вкусу?

— Ни капельки бы не понравилось, но вот куда бы тебя это завело? Послушай, ты мне нравишься, ты мне интересен.

Он снова подносит бутылку к губам, делая новый большой глоток.

— Ах так! — восклицает он. — Прекрасно. Вот и объясни, чем я тебя интересую.

— Все очень просто: мне понравился твой карандаш. Он мне не дает покоя. Когда я был мальчишкой, я всегда собирал всякие оригинальные карандаши. Признаюсь, от твоего карандаша я просто без ума.

С минуту он смотрит на меня с таким видом, будто считает меня слегка чокнутым. Девица по-прежнему стоит возле шкафа в свободной и непринужденной позе. Похоже, этот спектакль ей явно по нутру.

Запустив руку в карман, латинос вытаскивает карандаш и 'спрашивает:

— А что в нем особенного?

. Он рассматривает карандаш с большим любопытством.

— В нем нет ничего особенного, — говорю я, — если не считать того, что сегодня вечером я видел ручку из этого же набора. Такие карандаши всегда продают вместе с авторучками. Скажи-ка, у тебя есть авторучка? Я что-то ее не приметил. И это странно.

Он переглядывается с девчонкой и пожимает плечами.

— Нет, он и правда, по-моему, сошел с ума. Она спокойно замечает на это:

— Если он действительно сумасшедший, мы должны что-то делать с ним.

— Послушай, малютка, — говорю я, — в чем дело? Почему кто-то должен что-то предпринимать в отношении другого человека? Я пришел сюда нанести визит вежливости, а этот тип врывается к нам, размахивая своей артиллерией, как будто он собирается начать новую мировую войну. Почему вы не можете вести себя благопристойно и немножко остыть?

Латинос ворчит:

— Прекрасно, сеньор, я уже остыл. Теперь вы мне скажите, чего вы хотите?

— О'кей. Давайте поговорим начистоту, хорошо? Скажите, вам известно местечко под названием «Леон», да?

Он пожимает плечами.

— Возможно, да, а может быть, и нет. Но, — тут он припоминает, — да, — вроде бы он знает этот клуб.

— Не сомневаюсь, что вы его знаете, — подтверждаю я. — О'кей. Там был один парень по имени Риббэн. Американец. Из отряда контрразведки. Кто-то сегодня вечером ударил его по затылку в его собственной комнате на мансарде. В данный момент он уже успел остыть. Вы случайно ничего не знаете об этой истории?

Он снова пожимает плечами и строит рожу, которую без всякого преувеличения можно назвать дьявольской.

— Сеньор, мне кажется, вы немного свихнулись. Почему я должен что-то знать об этом деле?

— Мне было бы это весьма кстати. Если вы что-то знаете, то вам придется туго. Я имею все основания передать вас в руки американских властей, и там вам будет несладко.

— Не могу взять в толк, о чем вы болтаете. Я сегодня вечером даже близко не подходил к клубу «Леон».

— Это значит, что у вас имеется алиби, настоящее, железное алиби, причем такое, которое я, по всей вероятности, смог бы проверить, не выходя из этой комнаты.

— Мой дорогой сеньор, да я вижу, что вы из оптимистов. Я вовсе не уверен, что вам вообще удастся выйти из этой комнаты.

— Ничего, постараюсь не упустить такой возможности. Ладно. Допустим, у вас есть алиби. Интересно знать, какое?

Я вроде бы непроизвольно поднимаюсь с места, засовываю руки в карманы и начинаю шагать взад и вперед по комнате, а сам продолжаю:

— Может быть, ваше алиби будет выглядеть следующим образом: жила-была одна крошка по имени Марселина дю Кло. Ее посадили в камеру 14-го полицейского участка, чтобы она до тех пор, пока не пришлют кого-нибудь препроводить ее в штаб контрразведки, побыла там. В штабе ей хотели задать кое-какие вопросы. Понимаете, им было любопытно с ней познакомиться. Но в участок кто-то явился с фальшивым ордером и забрал ее. Дело рискованное, но оно выгорело. Полицию облапошили. После этого девчонку отвезли на Рю Захари и всадили в нее пару пуль. Ее нашли в темном подъезде. Не о таком ли алиби вы думали?

Он ничего не говорит. Молча смотрит на меня, потом переводит глаза на буфет. Я незаметно оглядываюсь на дамочку: она смотрит на меня и даже перестала косить глазами. Мне кажется, что она не на шутку перетрусила.

— Послушайте, может быть, все это блеф, — продолжаю я. — Я просто пытаюсь взять на испуг такую невинную парочку, как вы двое. Но суть того, что я хочу вам внушить…

Я вытаскиваю из кармана руку и тычу в его сторону указательным пальцем, как будто перехожу к чему-то очень важному. И тут же делаю отчаянный прыжок, выбросив вперед левую ногу, которой латинос получает королевский удар в живот.

Парню это определенно не нравится. Какую-то минуту он обалдело смотрит на меня, потом испускает дикий вопль, роняет пистолет на ковер и начинает громко стонать, раскачиваясь из стороны в сторону.

Я делаю шаг в сторону пистолета, но девица, как пантера, мелькнув своими прозрачными штанами, оказывается на месте раньше меня. Эта крошка пронеслась через всю комнату, как будто ее выстрелили из пушки, хватает пистолет и пытается отступить назад, разразившись бесчисленными проклятиями.

— Проклятый обманщик… ты за это получишь от меня всю обойму, мерзкий федеральный такой-то и такой-то! — Тут она действительно стреляет в меня, но, конечно, будучи такой возбужденной, да к тому же еще и косоглазой, промазывает.

Она вторично поднимает пистолет, подбегая слишком близко ко мне. Я слышу, как пуля свистит мимо моего уха и впивается в стенку за моей головой. Хватаю бутылку с ромом и, пока она собирается начать новую стрельбу, запускаю бутылкой в электрическую лампочку. 'В чем-чем, а в неумении попасть в цель меня никто не может обвинить. Лампочка разлетается вдребезги.

Теперь девица орет еще какие-то дополнительные оскорбления по моему адресу и о своих пожеланиях в отношении моей дальнейшей судьбы. Я соображаю, что в пистолете кончились патроны, или же она поджидает, когда я приближусь к ней и меня будет хорошо видно на фоне освещенной передней.

Тихонько подбираюсь к парню, который свалился на пол и буквально катается по ковру от боли. Выхватываю у него из кармана карандаш и на четвереньках добираюсь до двери, распахиваю ее и быстренько переваливаюсь за угол.

Я был прав: девица немедленно поднимает стрельбу, но пули летят уже слишком высоко. Возможно, это и было бы правильно, если бы я стоял в полный рост.

Бегу вдоль коридора и кубарем спускаюсь вниз по лестнице. В холле я вижу, что парень в грязном фартуке по-прежнему стоит, прислонившись к стене.

— Месье, надеюсь, что вы нашли миссис Риллуотер? — спросил он,

Я резко оборачиваюсь в дверях.

— Эй, ты, субчик, ты — враль и брехун. Ты мне совершенно не нравишься. Теперь я понимаю, что ты меня специально направил в другой номер. Женщину наверху должны называть «миссис Дитчуотер», что значит «сточная канава», и не иначе! В один прекрасный день я вернусь сюда и не оставлю здесь камня на камне.

После этого я с достоинством выхожу из парадной двери… Мне с детства не нравятся сцены с изобилием стрельбы. В свое время я на них насмотрелся более чем достаточно. Как правило, они не обходятся без крови.

Возвратившись к себе в отель, я снимаю пиджак и ботинки, отливаю на четыре пальца содержимое бутылки с ромом, ложусь в постель и принимаюсь спокойно обдумывать положение вещей. Меня всегда волнует то, что многое в жизни проносится мимо тебя настолько быстро, что не успеваешь даже как следует разглядеть, что это такое, и дать этому мысленную оценку. Может быть, это как раз и случилось в данном случае. Но все же я понимаю, что могу сложить два и два, не получив при этом 17. Вроде бы у меня появляются кое-какие идеи.

По-моему, интервью с генералом было в целом о'кей. Начинаю думать о Кливе. Одно бросается в глаза, как пирс в Коннектикуте, если смотреть со стороны моря, — этот малый намерен выжать все возможное из этого дела, а что до мистера Кошена, то ему, кажется, наплевать. Да и почему я должен о нем беспокоиться? Клив — всего лишь частный детектив и понимает, что если сумеет показать товар лицом в данной истории, то только здорово выиграет. Может быть, он так и думает. Не исключено, что он придумал байку о падении Риббэна как раз для того, чтобы я занялся черновой работой, а все лавры достались бы ему одному. От частного детектива можно ждать чего угодно.

Следующим номером в моем мысленном обзоре была Джуанелла Риллуотер. Я уже раньше говорил вам, ребята, мир тесен, но все равно мне кажется немного странным, что я именно сейчас встретился с ней в Париже. Еще более странным представляется то, что я попал во все эти передряги с красоткой в прозрачных штанах и ее латиноамериканским дружком из-за адреса, полученного от Джуанеллы. Интересно узнать, действительно ли живёт Джуанелла в этом чертовом отеле? Возможно, и нет. Просто она задумала перехитрить меня и назвала мне первый пришедший ей в голову отель. Либо это, либо у нее были совсем иные намерения.

Я протягиваю руку к телефону и набираю номер Домби. Через минуту слышу, как он говорит не слишком громко «алло». Еще до того как я сумел ему ответить, на другом конце провода раздается довольно пронзительный женский голос, который что-то трещит по-французски. Ясно, что этот канадец сейчас разыгрывает из себя Казанову перед какой-нибудь крошкой.

Я совершенно прав, потому что дамочка начинает причитать по-английски:

— Домби… ты мне больно сжал шею. Если ты попробуешь повторить то же самое, я тебя ударю утюгом… — После этого она уже по-французски объясняет парню, куда он должен катиться.

Я говорю в трубку:

— Алло, Домби. Это Лемми Кошен.

— Да? И тебе приспичило звонить в такое время, когда со мной такая симпатичная девчонка, которая от меня совершенно без ума?

— Можешь не болтать. Я слышу вашу беседу. И что ты находишь хорошего в этих кривляках француженках? Не тискай ее слишком сильно, они привыкли к более нежному обращению. Когда-нибудь один из их поклонников пырнет тебя ножом. И не от великой любви к тебе, а как раз наоборот.

— Да, ты — мудрое создание, — в тон отвечает он мне. — Чего ты от меня хочешь?

— Послушай, Домби, приезжай-ка поскорей ко мне. Мне нужно с тобой срочно поговорить.

— Ладно. Жизнь бывает чертовски нескладной. У меня никогда не хватает времени на удовольствия. Сейчас приеду.

Он вешает трубку. Я встаю с кровати, еще отпиваю рома и начинаю ходить по комнате взад и вперед. Меня все больше начинает интриговать эта история.

Через 20 минут появляется Домби. Он выставляет непочатую бутылку рома, и мы усаживаемся, преуютно выпивая по паре рюмок.

— Ну, парень, в чем же дело? — наконец спрашивает он.

Я ему рассказываю все. Прежде всего, ребята, я должен заметить, что в высшей степени уважаю Домби. Это не пустозвон, а, что называется, весьма содержательный малый. Внешне он всегда притворяется, будто его занимают одни девчонки, но в действительности у него светлая голова. И крепкий характер.

Этот парень начал войну в составе канадских командос, оттуда перешел в британскую разведку и теперь работает с нами как союзник. И надо сказать, наша работа с его появлением стала намного эффективней…

— Послушай, Домби, ты слышал про Риббэна?

— Слышал. Мне рассказывал Клив. Свалился с какой-то лестницы и сломал себе шею.

— Ничего он не ломал. Его пристукнули.

— Вот как? Как это случилось?

— Не знаю. Но вокруг этого дела творится что-то непонятное. Сегодня вечером кто-то предъявил пропуск в 14-е отделение парижской полиции с довольно искусно подделанной подписью генерала, и они заполучили малютку Марселину. Дальше следующий акт — ухлопали Риббэна. Ну?

— Немного странно, правда? Эти двое знают про тебя все. Марселина — это же та девочка, с которой, как предполагают, ты распустил язык, а Риббэн — тот самый работяга, которому она все выложила.

Он зевает.

— Но ведь ты же их прикончил, этих двоих, не так ли?

— Нет, конечно. Но мне это все кажется весьма странным. Понимаешь, складывается впечатление, что кто-то старается вырыть для меня солидную яму.

— Да, может быть, а может, и все это не так. Послушай, Лемми, все разговоры о том, будто ты разоткровенничался с Марселиной, наверняка враки!

Я кивнул головой.

— Я так и думал. Дело начал Риббэн. Это он отправился к шефу и доложил, будто Марселина призналась ему, что ты ей все выболтал… Риббэн ведь был твоим добрым приятелем, не так ли?

— Да.

— Тем более удивительно, что он сразу не пришел к тебе выяснить, как в действительности обстояли дела.

Я только пожимаю плечами:

— Пожалуй…

— Послушай. Есть только одна причина, по которой ему не хотелось этого делать. Неужели ты не можешь догадаться?

— Причина тут может быть только такая: видимо, то, что я выболтал Марселине, было настолько важным, что Риббэн, несмотря на привязанность ко мне, должен был прямиком доложить обо всем генералу. Посчитал это своим долгом.

— Я тоже так думаю, — согласился Домби. — Однако почему-то какой-то неизвестный парень не захотел, чтобы они заговорили, то есть чтобы никто не узнал об истории, рассказанной Марселиной Риббэну. Были предприняты соответствующие шаги. Сначала убрали Марселину, потом и Риббэна. Какие мы можем сделать отсюда выводы?

— Откуда мне знать! — Я еще хлебнул рома.

— Что же на самом деле случилось с Риббэном?

— Кто-то убил его, ударив мешком с песком. Домби был поражен.

— Новый метод, да? Интересно, ради чего это сделали и как все это произошло?

— Мне кажется, Риббэн сидел за столом и собирался написать письмо, понимаешь? На столе лежал лист бумаги, поперек его была приготовлена промокашка, как это обычно бывает, если человек намерен приняться за корреспонденцию. По всей вероятности, кто-то неслышно подкрался по лестнице и стукнул Риббэна в тот момент, когда он склонился над столом. Потом его стащили до половины лестницы и пристроили таким образом, чтобы сложилось впечатление, будто бы он упал со ступенек и сломал себе шею.

Домби кивает головой.

— Какие у тебя соображения?

— Не слишком много. Но за несколько часов до этого, вернее сказать, до того момента, как Риббэн отправился в лучший мир, произошло еще одно любопытное событие. Я случайно встретился с одной крошкой, которую я знал еще по Нью-Йорку. Лакомый кусочек, прямо скажу. Ее муженек получил срок, достаточно длинный и вполне заслуженный. Это некий Ларви Риллуотер, первоклассный медвежатник, специалист по несгораемым шкафам в Соединенных Штатах. Мы с ней выпили по коктейлю, и она сообщила мне адрес, где я могу ее отыскать. После того, как я ушел от генерала, я отправился туда. Это грязная маленькая гостиница, недалеко от бульвара Сен Мишель. Джуанеллы на месте не оказалось, но когда я поднялся по лестнице в ее номер, то обнаружил комедийный дуэт, разыгравший интересный спектакль: девица, репетирующая номер стриптиза, и молодчик кубинского или аргентинского происхождения, появившийся на сцене несколько позднее. Ему я не понравился, так как вздумал задавать вопросы. Точнее говоря, его неприязнь ко мне достигла таких размеров, что он вытащил пистолет и попытался меня пристрелить.

— Вот как? Это лишний раз доказывает, что в военное время можно всего ожидать.

Теперь уже Домби прикладывается к рому.

— Еще одна деталь. Когда я обнаружил Риббэна, у него в руке была зажата авторучка.

— Да? Но это не выглядит странным, не правда ли? Ведь он собирался писать письмо.

— Но с ручки не был снят даже колпачок, да и, кроме того, Риббэн никогда не пользовался авторучками. У него всегда был в кармане карандаш. Я проверил: в жилетном кармане действительно торчал огрызок. Причем хорошо заточенный.

— Так что?

— Авторучка была французского происхождения, совсем новая, одна из этих ярких игрушек, которые обычно продают на черном рынке в комплекте с карандашом. Возможно, это простое совпадение, но у малого, который сегодня занимался бестолковой стрельбой в отеле, был в кармане автоматический карандаш, который точно подходит к ручке Риббэна. Я, кстати, его у него забрал. Вот он.

Я протягиваю ему карандаш.

— Лемми, что у тебя на уме?

— А вот что: ты встаешь завтра пораньше утром и узнаешь, где был приобретен этот комплект — карандаш и ручка. Тебе это не доставит хлопот. Выясни, кто торгует подобными штучками. Если эти карандаши и ручки действительно составляют один комплект, тогда, возможно, мы можем кое за что зацепиться.

— О'кей, моим ногам всегда достается, не так ли?

Он прикуривает сигаретку, вторую бросает мне, потом говорит:

— Так как же выглядит все версия целиком, Лемми? Ты что-то от меня скрываешь. Возможно, я тебе помогу. У меня появилась одна мыслишка.

— Что за мыслишка?

— Этот кубинец или аргентинец купил комплект из карандаша с ручкой для себя. Это как раз такие вещи, которые привлекают подобных субъектов. Ладно. У него назначено свидание с Риббэном. Он приходит к нему. У него есть какие-то сведения, настолько ценные, что Риббэн хочет их записать, но не карандашом, как обычно, а ручкой. Только ручки у него нет. Тогда кубинец протягивает Риббэну свою ручку. Тот только начинает отвинчивать колпачок, как этот тип угощает его по загривку мешком с песком. Ну, как?

— Может быть, ты прав. Но мне не верится, чтобы кубинец оставил у него свою ручку. Нет, он бы непременно ее забрал.

— О'кей. Я ведь всего лишь занимаюсь гаданием.

— Ладно, Домби, возвращайся к своей капризной француженке, если она еще дожидается тебя, в чем я сильно сомневаюсь, а завтра займись этим карандашом и ручкой. Ты можешь сделать еще одно хорошее дело. Свяжись с ребятами из отдела и узнай, где в действительности живет миссис Джуанелла Риллуотер. Позвони мне по телефону. Я готов поспорить на большие деньги, что это вовсе не отель «Сен Денис».

— О'кей, может быть, я уже сейчас имею представление, где живет эта крошка, — говорит он.

— Значит, Домой, тебе известно, что она находится в Париже? Откуда?

— На этих днях у Клива был день рождения. У нас была вечеринка, после которой мы с ним разговорились. У него в отношении этой малютки имеются особые виды… Клив — башковитый парень. Бог его умом не обидел. Вот почему шеф послал за ним. Он нам как-то объяснял, почему сюда попала Джуанелла, но, думаю, это были враки.

— Наверняка! Но, может быть, ты сумеешь докопаться до истинной причины?

— Возможно… Думаю, малютка Джуанелла знает многое о Варлее, с которым работала Марселина дю Кло. Вроде бы, когда у них была декоративная мастерская в Нью-Йорке, он, Варлей, имел какие-то дела с Ларви Риллуотером. Частные доходы на стороне: кража облигаций, что-то в этом роде. Не исключено, что Варлей, парень не промах, вообще действовал через Риллуотера. А то, что награбил Риллуотер, могло оказаться гораздо более ценным и важным, чем он представлял себе. Кто знает, может быть, это были вовсе и не облигации?

— Уяснил, — говорю я. — Ты считаешь, что Варлей использовал Риллуотера для кражи документов и всего того, что ему было необходимо для дела? А Риллуотер не знал, чем занимается?

— Это мое личное мнение, — уточняет Домби. — Суди сам. Риллуотер отдыхает себе в Алькатраце. Клив привозит в Париж Джуанеллу, чтобы она работала вместе с ним. Она знает привычки Варлея. Если она натолкнется на Варлея, тот непременно захочет с ней встретиться, не так ли? Он знает, что ее муж сидит за решеткой, и уверен, что Джуанелла не может быть лучше того, какой ее создал всемогущий Бог. Поэтому Варлей не заподозрит ничего другого, особенно потому, что Ларви Риллуотер погорел из-за него.

— До меня дошло, — повторяю я. — Ты, конечно, совершенно прав в отношении Клива. У парня определенно есть голова на плечах.

— Он знает, что делает. Насколько я понимаю, Клив приехал сюда не в куклы играть. Он постарается схватить Варлея, после чего ему одному достанутся все сливки. Ну, а ты сможешь заработать пинок под зад.

— Все идет к тому, — вздыхаю я. — Но моя старушка матушка считала, что я из тех парней, которые умеют за себя постоять.

Домби согласно кивнул.

— Как только мне удастся что-нибудь разузнать в отношении авторучки, я тебе сразу же позвоню. И к 10 часам, как я надеюсь, у меня будет адрес твоей миссис Риллуотер. Пока, Лемми.

На дорогу он выпивает последнюю рюмку и уходит. Симпатичный парень, этот Домби.

Глава III

ДЖУАНЕЛЛА

Просыпаюсь в 9 часов. Погода стоит замечательная, вся комната залита солнцем. Люблю солнце. Я уже раньше говорил, что у меня душа поэта. Я всегда и во всем ищу красоту. Наверное, поэтому у меня всегда на прицеле какая-нибудь крошка. Вы спросите, почему? Соображайте сами. Если парень любит солнечный свет и сияние луны, весеннюю листву и пение птичек, и глупцу должно быть ясно, что этому парню должны нравиться дамочки с пышными формами, красивыми глазами, круглыми коленками и всем остальным под стать этому.

Я соскакиваю с кровати и начинаю шагать по комнате, раздумывая о том о сем. Главным образом о Джуанелле Риллуотер, потому что, как вы понимаете, я из тех парней, которые не особенно верят в случайные совпадения. Такое происходит довольно редко, да и то большей частью тогда, когда вы этого не ждете.

Бывают, конечно, разные совпадения, если вы меня понимаете. Но мне думается, после минутного размышления вы, ребята, согласитесь, что появление Джуанеллы никак не отнесешь к такого рода случайностям. Нет, сэр… встречу с этой малюткой скорее можно сравнить с аварией на море, когда все спасательные шлюпки находятся в ремонте и неоткуда ждать помощи.

Через некоторое время я звоню вниз и прошу принести мне кофе. Усаживаюсь на край кровати и выпиваю его.

Я настолько погружен в раздумье, что телефонный звонок дребезжит несколько минут, прежде чем я соображаю, что мне звонят. Это Домби.

— Алло, дружище. Послушай, я из-за тебя все свои ноги истоптал. Кручусь спозаранку. Начал с авторучки. Это было совсем не сложно, потому что в данный момент в Париже не так-то просто купить эту штуку. Таких ручек было продано около шести дюжин: в коробочке комплект ручки и карандаша. Тот, что оказался у твоего приятеля, был продан одним спекулянтом по имени Поль. Наборов одного цвета было всего 4 штуки. Ты можешь найти этого Поля Лефевра около 12 часов в любой день в баре «Гранд-отеля» на Монмартре. Понятно?

— Понятно. Умница! Продолжай дальше.

— Второй вопрос — миссис Риллуотер. Она прелесть, не правда ли? Дамочка — что надо. Я хочу кое-что рассказать тебе. Я подслушал кое-какие разговоры об этой красотке. Она выглядит просто шикарно, а когда я так говорю, то я имею в виду, что она действительно настоящая красавица. Почему ты меня с ней не познакомил раньше. Может быть, мне удалось бы у нее кое-что разузнать. — Вот как!

Я смеюсь, и смех мой, видимо, звучит цинично.

— Я тебя с ней обязательно познакомлю, но все, что ты у нее сможешь выведать, будет касаться только вас двоих. И это будет для тебя, как ушат холодной воды. Будь благоразумен, Домби. Все же где она?

— Я не знаю, где она, но здесь недалеко есть небольшая гостиница. Рядом с ней стоит огромный домина, когда-то он принадлежал одной графине. Он называется «Вилла цветов».

— Да? Ну и что из этого?

— Ну, это игорный дом. По вечерам парни стройными рядами направляются к этой самой цветочной вилле и спускают там свои последние гроши. Иной раз, конечно, кое-кто и выигрывает. Крупная игра идет там каждую ночь. Как я понял, в полночь ты всегда можешь найти там свою Джуанеллу.

— Подумать только… Послушай, что же там творится? Что, она там подвизается в качестве «зазывалы»? Я имею в виду для своей игры, конечно.

— Не спрашивай меня о том, чего я не знаю, Лемми. Она там бывает каждую ночь с двенадцати до двух. При полном параде. Пудра и все такое прочее. Мне сказали, что она великолепно одевается. Туалеты — шик, она тут очень популярна.

— Что значит популярна?

— Я думаю, что идея тебе ясна. За ней многие ухаживают.

— Ты имеешь в виду что-нибудь определенное, Домби?

— Вроде бы нет. По моим сведениям, она все еще крепко привязана к своему мужу, Ларви Риллуотеру, который сейчас сидит в Алькатраце.

— Да, мне так тоже показалось.

— Ладно. Ты удовлетворен? И что прикажешь мне делать дальше?

— Я и сам не знаю.

— Ты что-то вбил себе в голову, но не хочешь поделиться со мной своими соображениями, — после непродолжительного молчания говорит Домби. — В чем все-таки дело?

— Ничего подобного, — возражаю я. — Не старайся меня убедить, будто я принадлежу к породе скрытных людей. Меня неоднократно упрекали, что второго такого болтуна во всем ФБР не сыскать. Я разговорчив со шпионами, как, например, с Марселиной. Я — да я готов болтать с кем угодно… Чего ради мне скрытничать перед тобой?

— Не знаю. Только мне кажется, что ты, толстокожий чурбан, не понимаешь, кто твои настоящие друзья.

Я не нахожу, что возразить.

— Ладно, Домби, мы еще увидимся.

— С чего ты взял?

— Я не собираюсь спрашивать у тебя, я так считаю. До тебя дошло?

— Может, и дошло, — смеется он, — значит, увидимся.

Он вешает трубку.

Я закуриваю и начинаю кружить по спальне, все еще в пижаме. На душе у меня повеселело. Может быть, вы, ребята, воображаете, что я неравнодушен к Джуанелле? Может быть, вы и правы. В этой дамочке что-то есть.

Не только шарм, но и мозги тоже. А сыночек миссис Кошен всегда был ценителем умных людей.

Открываю дверь, выхожу на площадку и кричу вниз, чтобы принесли еще кофе. Когда его приносят, я выпиваю одним залпом всю чашку и принимаюсь составлять план действий. Посоветовавшись с самим собой, решаю, что звонить Джимми Кливу нет смысла. Мне хочется провести эту операцию на свой страх и риск самому, то есть точно так же, как рассчитывает это проделать Джимми.

Мне кажется, что в Джимми я полностью разобрался.

Мелкий клерк в частном сыскном агентстве в Нью-Йорке. Ну, что это за работа — вы прекрасно представляете. Ходить — висеть на хвосте, как говорится, — за какими-нибудь парнями, разбираться в случаях шантажа, приглядывать за богатыми шалопаями, влипшими в историю с предприимчивыми дамочками… Противная, утомительная, дешевая работа, которую только и поручать-то частным детективам.

Но вот случайно Клив встречается с Варлеем. Это сразу придает ему цену, так как ФБР разыскивает, Варлея. Этот малый запачкал руки в каких-то шпионских махинациях. Его проверили и установили, что он связан с гитлеровской шайкой — «Гитлер Бундом», немецкой организацией, действовавшей в Америке еще задолго до войны. Им захотелось узнать побольше про Варлея, а Джимму Кливу было кое-что известно. Поэтому он стал ценным человеком для нашего начальства. Его откомандировали в иллинойскую полицию. Он начал предлагать там разные идеи, и я его ни капельки не осуждаю за это.

Потому что он — человек с головой и ему хочется попасть в ФБР, а это — простейший способ добиться цели.

О'кей. Этот Варлей и Марселина дю Кло впадают в панику. Она срывается с места и удирает из Нью-Йорка. Приезжает в Париж, и тут происходит эта история со мной. Марселина уверяет, что я ей кое-что выболтал, и генералу это не по вкусу. Может быть, они вызвали Джимми сразу, а может, и позднее. Не знаю. Не исключено, что ему поручен негласный надзор за мной. Мне думается, что подобная работа не впервые поручается постороннему. Но он все время работает на себя, пытаясь стать незаменимым. Эта черта, мне в нем не нравится. Я считаю, что в данном случае я как раз на месте.

Поэтому я не намерен докладывать ему все, что мне известно.

Принимаю душ и переодеваюсь в темно-серый костюм, к которому очень подходят белая рубашка и серый галстук. Мне хочется выглядеть как один из тех американских бизнесменов, которых тут очень много и которые стремятся начать какое-нибудь дело, как только закончится война. Поэтому они — бегают и суетятся больше, чем требовалось бы. После этого я делаю один небольшой глоток из бутылки с ромом, надеваю шляпу, чуточку сдвинув ее на глаза, закуриваю сигарету и направляюсь к шефу.

Я вхожу в контору и заявляю сидящей там душечке, что мне нужно видеть генерала. Секретарша идет к нему доложить и через минуту возвращается, чтобы спросить, хочу ли я видеть его наедине и важное ли у меня дело, потому что генерал сейчас очень занят. Я отвечаю, что мне нужно не более двух минут. Тогда она разрешает мне пройти.

Шеф сидит за столом с сигарой в зубах. Он поднимает на меня глаза.

— Ну, Кошен? У вас появились кое-какие идеи в отношении данного дела? Может быть, вы хотите поговорить?

На углу стола сидит парень, лейтенант из разведки, у него несколько смущенный вид. По всей вероятности, он слышал обо мне, например, что я конченый человек, который шляется по бабам и выдает им государственные секреты.

— Послушайте, генерал, — говорю я. — Я уже сыт по горло разговорами: вы думаете, будто я могу посидеть, подумать и вспомнить о чем-то, что я сделал некоторое время тому назад, а потом мучиться желанием поделиться своим открытием. Я ничего никогда никому не рассказывал, и ничего иного вы от меня не услышите.

Шеф пожимает плечами, затягивается с задумчивым видом, потом начинает медленно стряхивать пепел в пепельницу, не сводя глаз с кончика сигары.

— Лично я считаю вас человеком разумным, — произносит от наконец. — И если у вас есть подходящая версия, то отстаивайте ее. Ладно, чем могу служить?

— Сущий пустяк. Есть один ресторанчик, в который мне бы хотелось попасть. Им пользуются спекулянты с черного рынка. Сценарий таков: я — американский бизнесмен, приехавший в Париж с какими-то государственными контрактами. От вас нужны бумаги, подтверждающие это. Ну и рекомендацию, что ли, чтобы проникнуть в этот ресторан.

— Что вы задумали?

— Ничего особенного.

Генерал внимательно посмотрел на меня.

— Хорошо. Вы знаете, что делаете. О'кей. Через час я пришлю вам необходимые бумаги. Вы будете одним из солидных бизнесменов, приехавших сюда из Соединенных Штатов со сталелитейными контрактами.

— Огромное спасибо. Все будет о'кей. Мы еще увидимся с вами, генерал.

— Надеюсь, — кивает он.

Когда я оборачиваюсь на пороге, то вижу, что генерал и лейтенант из разведки недоуменно переглядываются. Возможно, они думают, что я собираюсь выкинуть какой-нибудь неожиданный номер. На лице шефа странное выражение. Спускаясь с лестницы, я размышляю: неужели в самом деле они воображают, будто я работаю на шайку Гитлера?

Снаружи сияет солнце, улицы выглядят праздничными. Это — один из тех дней, когда все мужчины кажутся храбрецами, а женщины… впрочем, вы знаете, чем кажется женщина в хорошую погоду.

По дороге захожу в маленький бар и покупаю газированный вермут, не потому, что мне нравится этот дурацкий напиток, а потому, что я чувствую себя таким молодцом, если вам ясно, что я имею в виду. Потом я оглядываюсь, ищу такси и внезапно вспоминаю, что в Париже сейчас таковых не имеется. С таким же успехом можешь пытаться скорее поймать бабочку, чем раздобыть машину.

Я отправляюсь пешком к моему бару. Это — одно из известных вам мест. Внутри полно сомнительных девиц, жуликов и вызывающего вида типов, которые пытаются забыться в пьяном угаре и тем самым отбросить все, что им пришлось пережить за последние несколько лет. 'Хватало там и всякого прочего сброда, который непременно встречается в подобного рода притонах.

Подхожу к стойке. Хозяин бара Фритц тут как тут.

— Доброе утро, чем могу служить? Я заказываю виски.

— Не делайте глупостей! — восклицает он.

— Этот парень прекрасно говорит по-английски. Я кладу на стойку тысячефранковый билет.

— Это другое дело, — сразу смягчается Фритц и наливает мне двойную порцию вполне приличного виски, если судить по этикетке. В действительности эта бурда напоминает смесь бензина с той дрянью, которую заливают в радиатор.

— Послушайте, Фритц, вы знакомы с парнем по имени Лефевр, Поль Лефевр?

— Да, это известный тип, богач.

— Он здесь?

Фритц смотрит в угол зала. За дальним столиком сидит невысокий толстый человек с лысым черепом и маленькими черными усиками. Его физиономия напоминает мне свиной окорок. И глазки у него тоже свинячьи, они все время беспокойно бегают по сторонам. Одним словом, прямо скажем, не красавец.

Я забираю свою отраву, подхожу к нему и придвигаю стул.

— Доброе утро, приятель.

— Доброе утро, месье. Чем могу быть полезен?

Он спрашивает это деланно бодрым тоном. Думаю, этот Лефевр — один из тех субчиков, которые знают наперед все ответы.

Я достаю свое удостоверение агента ФБР, карточку французской полиции и кладу их на стол перед ним.

— Взгляните вот на это. Не пробуйте водить меня за нос, иначе я немедленно вас заберу. Мне все про вас известно.

Вид у него делается неважным.

— Что именно вам известно?

— Это не имеет значения. В данный момент я прошу вас всего лишь ответить на пару моих вопросов. Тогда все будет о'кей. Ну, а уж коли вы не ответите, то мне придется говорить с вами иначе.

Он пускается в подробные объяснения, что он — верный и искренний друг американского народа, что его самое сокровенное желание — умереть за Францию; одним словом, несет вздор, обычный для таких типов.

Я терпеливо слушаю. Даю ему выговориться. Когда он умолкает, я достаю из кармана авторучку, взятую мною у Риббэна.

— Вам знакома эта вещь?

— Да, конечно. Послушайте, месье… Я купил несколько комплектов таких ручек и карандашей. По четыре комплекта каждого цвета, а такого цвета у меня был всего лишь один комплект.

— Вы не припоминаете, кому вы его продали?

— Отлично помню. Разве это забудешь! Дня 3 или 4 тому назад я встретил одного американского джентльмена. Подумал еще, что он из вашей службы. Но не знаю. Он пришел, чтобы специально повидаться со мной, и был в весьма хорошем настроении. Не знаю, как бы это выразиться?

— Вы хотите сказать, что этот человек был «под мухой»?

— Да, пожалуй. Он только что покинул какое-то веселое общество, а вечером ему надо было побывать еще на одной вечеринке, день чьего-то рождения. Он полчаса хвастал, как замечательно жить на земле, и все такое. Ну и купил у меня набор этих ручек. Конечно, мне не особенно хотелось продавать их ему. Вы сами понимаете, в наши дни за такие штуки в Париже можно взять хорошие деньги.

— Можете этого мне не рассказывать, знаю! Так сколько же вы взяли с него?

Он пожимает плечами.

— Я отдал ему эту вещь за гроши. И только потому, что он — один из освободителей нашей страны. Я запросил с него всего лишь 2400 франков. Больше я не стал брать с него, потому что знаю, чем он занимается здесь.

— Замечательно. Кто же он такой и чем занимается?

— Месье, — говорит Фритц, — он у вас на службе. Его зовут Риббэн, Джордж Риббэн.

— Огромное спасибо, Лефер. Это все, что я хотел знать.

Значит, этот набор купил Риббэн. Я выпиваю виски, прощаюсь с Лефером и прошу его держать язык за зубами. Объясняю ему популярным языком, что его ждет, если он посмеет ослушаться. Потом возвращаюсь к стойке и заказываю себе стакан вина.

У меня появилась идея, а когда такое случается, я всегда чувствую себя счастливым. Итак, солнце светит, и я радуюсь жизни.

Теперь вы в курсе всех моих дел. Я добрался до игорного дома где-то около 11 часов. Ночь была темная и ветреная, и я не сразу нашел этот притон. Внешне это самый обычный аристократический особняк прошлого века. Здание стоит в глубине тенистого сада, обнесенного чугунной оградой с затейливой решеткой и массивными воротами. Заведение на меня производит унылое впечатление. Как мне кажется, расставь в саду несколько могильных камней, и вот тебе настоящее кладбище, разве что почище.

Я распахиваю ворота, прикрываю их за собой и иду к входу по длинной извилистой аллее. Перед домом разбит цветник. Сбоку стоит несколько машин, но я на них не обращаю внимания, потому что если отправляешься в игорный дом, то обычно оставляешь машину где-то на расстоянии. Парадный подъезд выглядит шикарно. Поднимаюсь наверх и неистово дергаю за ручку звонка.

Сам зажигаю сигарету и принимаюсь ждать. Большая дверь открывается передо мной не сразу. В полуосвещенном холле по стенам висят рыцарские доспехи и потемневшие от времени мечи. Мне приходит в голову, что таких странных игорных домов мне еще не встречалось. Да и пахнет здесь не так, как положено: затхлостью, пылью, стариной…

Открывший мне двери человек стоит на пороге и внимательно рассматривает меня. Это седовласый тип в полосатом жилете и коротком фартуке, обычный наряд старомодных французских слуг, которые в данный момент не на дежурстве. Глаза у него выцвели от времени, голос дребезжит, когда он спрашивает:

— Месье?

— Послушайте. Я мистер Сэйрус Дж. Хикс, я приехал в Париж по делам. Мне рекомендовал посетить вас мистер Поль Ларош. Вы знаете такого? У меня есть визитная карточка, которую он дал мне. Может быть, вы хотите на нее взглянуть?

Служитель помедлил с ответом:

— Я не особенно уверен в отношении имени, месье, но я хотел бы посмотреть на эту карточку.

Я показываю ему карточку, присланную мне генералом. Это обыкновенная визитка какого-то Поля Лароша, на обратной стороне которой что-то нацарапано.

Старик бросает один только взгляд на эту карточку и говорит еще любезнее:

— Прекрасно, месье, пожалуйста, вот сюда.

Мы пересекаем холл и идем по безумно длинному полутемному коридору. Мне он показался самое меньшее в милю длиной. Пол устлан толстым ковром, так что наших шагов совершенно не слышно. Я оглядываюсь и думаю, что молодчик, организовавший в этом месте игорный дом, не лыком шит, потому что любой человек, впервые попавший сюда, будет уверен, что дом вообще необитаем.

А мы все идем. Неожиданно до меня откуда-то доносится музыка, очень приятная музыка, тихая и мелодичная. Тут, наконец, мы добираемся до конца коридора. Старик подходит к двери и, отступив в сторону, приглашает войти.

И я попадаю в новый холл, очень большой и ярко освещенный. Посредине его стоит какой-то тип в черной одежде. Внешне походит на метрдотеля. Он подходит ко Мне с таким же вежливым: «Месье?»

Я повторяю ему все то же самое, что только что доложил старику.

Он тоже осмотрел карточку, после чего обратился ко мне:

— Отлично, месье. Вы предпочитаете сразу вступить в игру или сначала хотите перекусить? А может быть, вы пожелаете посмотреть небольшое представление?

— Я пришел сюда ради игры, — отвечаю я, — но пока я немного утомлен. Пожалуй, надо чего-нибудь выпить и посмотреть концерт.

Тут я запускаю руку в карман и вытаскиваю бумажник.

— Может быть, нужно внести какой-нибудь аванс? Он машет руками, улыбаясь мне.

— Нет, что вы, месье. Мы берем только 10 процентов при игре, никаких дополнительных плат не взимается. Благодарю вас.

Я отвечаю весьма учтивым поклоном. Он мне указывает на широкую лестницу в дальнем левом конце комнаты. Я двинулся в ту сторону. Ступеньки ведут меня к еще одному коридору. Там был весьма удобный гардероб, где я снял шляпу и пальто. Пройдя через две вращающиеся двери, я вошел в зал.

Ну… Передо мной была знакомая картина ночного клуба, которую можно увидеть, где угодно: на Бермудах, в Париже, Нью-Йорке, Мадриде, в любом месте. Как всегда, небольшая площадка для танцев перед эстрадой, закрытой плотным занавесом. Слева от эстрады — возвышение для оркестра. На нем человек двадцать парней в шикарных черных брюках и рубашках с пышными жабо, обычный аргентинский сброд. Играют они прекрасно. Мне нравится их музыка. Но вид у них настоящих бандитов, а их-то я навидался достаточно за свою жизнь! Вокруг площадки для танцев плотно расставлены столики с золочеными стульями. Сервировка отличная, красивое цветное стекло, букеты. Мне всегда говорили, что во Франции не хватает обслуживающего персонала, но здесь его хоть отбавляй. За столиками кое-где сидят люди, их немного, причем в основном женщины. Там и здесь стреляют в воздух пробки от шампанского, да и спиртное, видно, льется рекой.

Смотрю на часы. Без семи двенадцать. Я подхожу к столику в самом углу у стены. Это моя давно укоренившаяся привычка. Вскоре ко мне подходит официантка. Вид у нее усталый. Она спрашивает, что я хочу. Для начала я прошу принести виски. Она уходит и через пару минут возвращается с бутылкой, льдом и сифоном. Официантка сама наливает мне спиртное, и это тебе не та бурда, которой меня поили в последнее время. Я прошу не уносить водку.

Она отвечает «разумеется» и уходит. Я кричу ей вдогонку:

— Послушайте, когда же начнется концерт?

— С минуты на минуту, месье. Обычно в двенадцать.

Я откидываюсь на стуле, закуриваю папиросу и неторопливо потягиваю свое виски. Чувствую, что все может оказаться гораздо хуже, чем я предполагал. Но вот сейчас мне не на что ворчать и сетовать…

Я не свожу глаз с главного входа. Входят еще какие-то посетители. Все они, как французы, так и иностранцы, великолепно одеты, многие явились с интересными женщинами. Это могут быть кто угодно: аргентинцы, испанцы, итальянцы… Но на всех элегантная одежда, на женщинах — роскошные драгоценности. На одной красотке надето такое бриллиантовое ожерелье, что подаривший его человек должен зашибать хорошие деньги!

Оркестр умолкает на пару минут, потом начинает играть что-то бравурное, и занавес поднимается. Полдюжины девушек, одетых в красивые, но весьма скромные платья, сначала пропели какую-то песенку, а потом принялись танцевать. Меня это несколько поразило, потому что такие номера здесь обычно исполняют в чем мать родила. Но через минуту до меня доходит: неожиданно гаснут огни, остается освещенным одно лишь место в конце сцены, девушки встают по трое с каждой стороны, а из-за кулис появляется моя маленькая приятельница Марта Фрислер!

Я глубоко вздыхаю, приканчиваю первый бокал виски и наливаю второй на четыре пальца. Мне думается, дела идут отменно хорошо.

Марта выглядит великолепно. На ней надет длинный синий бархатный туалет, который почти волочится по полу. Двигается она грациозно, а при таком освещении ее косоглазие совершенно незаметно. И теперь я понимаю, что, когда она мне заявила, будто посетители не смотрят на ее лицо, она была права. Прежде всего она снимает платье. Под ним у нее имеется второе, совершенно нормальное. Она принимается распевать какую-то идиотскую песенку на французском языке и одновременно раздеваться, соблюдая все каноны стриптиза. Она этим занимается много лет, еще начиная с Нью-Йорка, где я и видел ее.

Приканчиваю виски и поднимаюсь. Свет все еще выключен, да и на меня никто не обращает внимания. Мне достаточно освещения, исходящего от лампы, чтобы благополучно обойти все столики и приблизиться к сцене с правой стороны, в противоположном углу от оркестра. Там небольшая дверца. Я ее приоткрываю и проскальзываю внутрь.

Мои догадки подтверждаются. Я оказываюсь в узком зигзагообразном проходе, который огибает сцену, а по другую сторону от нее расположены гримерные. В них никого нет, но огонь горит. Первая из них — большая комната, в которой повсюду валяются какие-то тряпки. Я соображаю, что это — помещение для хористок. Следующая мне напоминает кладовую, но на третьей мне повезло. Это маленькая комнатка. Она хорошо обставлена и освещена. Посреди стоит гримировальный столик с большим зеркалом, со всех сторон окруженным лампочками. На распялке висит пара прозрачных шаровар, в которых я видел Марту в гостинице.

Но это еще не все. В углу сидит с довольно несчастным видом знакомый латинос. На нем по-прежнему красуется белый галстук. Одна рука у него покоится на животе, как будто он все еще его беспокоит. Когда парень замечает меня, его смуглая физиономия бледнеет. Он поднимается. Я быстро подбегаю к нему, толкаю с силой и усаживаю обратно на стул и говорю:

— Послушай, приятель, я немного от тебя устал. Ты ведь не станешь вытаскивать пистолет и поднимать стрельбу, не так ли? Мне это совершенно не нравится.

Предупреждаю, сегодня у меня вовсе не такой благодушный настрой, как это было в прошлый раз.

Он долго молча смотрит на меня. У него узкие глаза, чем-то напоминающие змеиные. Наконец, он шипит приглушенным голосом:

— Черт побери, чего вы тут делаете, сеньор? Вам не кажется, что вы рискуете?

— Послушай, красавчик, не тревожься за меня. Тебя другое должно волновать гораздо больше. Ответь-ка мне на пару вопросов. Зачем ты приехал в Париж? Где и каким образом встретился с этой девчонкой Фрислер и что у вас общего? Мне кажется, ты говорил мне, что здесь работаешь. Это так?

— А почему нет? Послушайте, меня мутит. Мутит, потому что вы ударили меня в живот. Иначе я бы работал в баре.

— Да? Придумай что-нибудь получше.

Я беру стул и ставлю его напротив латиноса.

— Послушай, парень, у меня есть кое-какие соображения в отношении тебя и Марты. Тебе следовало бы облегчить свою душу и рассказать мне все, как оно есть. Ты вчера пытался напустить туману, и я это воспринял как личное оскорбление, хотя понимаю, что тебе нужно было защищаться. Повторяю: самое для тебя правильное — не скрытничать.

— Пошел к дьяволу! — орет он и плюет мне прямо в глаза.

Снаружи до меня доносятся звуки музыки, явно подошедшей к финалу, вернее сказать, к кульминации. По прошлому опыту соображаю, что через минуту Марта останется нагишом, после чего начнет снова одеваться. Я поглядываю на ее приятеля. Он сидит и смотрит на меня вроде бы весьма злобно и решительно, но я подмечаю в этом взгляде некоторую растерянность, как будто бы он знает, что может произойти дальше.

Я поднимаюсь. Парень явно не намерен говорить со мной. Нет никакого сомнения, что он побаивается меня, но кого-то он боится гораздо больше.

— Ладно. Пусть будет так, — соглашаюсь я и беру его левой рукой за воротник, а правой наношу ему сильный удар в челюсть… Парень даже не успевает сообразить, что с ним произошло, и падает навзничь. Беру его под мышки и волоку в коридор, потом открываю ногой дверь в соседнюю кладовую, затаскиваю его внутрь и выхожу, заперев за собой дверь на ключ. После этого возвращаюсь в комнату Марты, ставлю на место стул перед туалетом, а сам занимаю кресло латиноса. Закуриваю.

Проходит несколько минут, и дверь распахивается. Входит Марта. Она стоит, прикрываясь веером, все остальные тряпки у нее перекинуты через руку.

— Ба-ба-ба, вы были совершенно правы, Марта, утверждая, что они не замечают вашего косоглазия. Но если вы хотите надеть на себя это платье, то не теряйте время. Ведь я уже раньше видел ваш стриптиз.

Я поднимаюсь и прикрываю за ней дверь.

— Не утруждайте своих ног, садитесь. Мне хочется с вами поболтать.

Она накидывает халат прямо на голое тело и шлепается на стул возле туалета. Физиономия у нее кислая, как у рассерженной кошки. Я ей явно не нравлюсь.

— Что это все значит? А где Энрико?

— Вы имеете в виду того парня в белом галстуке? Парня, который пытался пристукнуть меня вчера вечером? Того малого, что ждал вас в этой комнате?

— Да. Где он?

— Если вы хотите знать, малютка, то я ему двинул разок. Ну и он того, скис. В данный момент снаружи стоит американский полицейский автобус, а ваш Энрико сидит внутри с парой симпатичных стальных браслетов. Кто-то пришел к заключению, что так будет спокойнее. Может, этот кто-то был как раз я сам?

— Вот как? — Она смотрит на меня немигающими глазами, а я слежу за ее пальцами: они дрожат. Зрачки у нее превратились в крошечные точечки. Я делаю вывод, что эта крошка в свое свободное время чуточку злоупотребляет наркотиками. Что ж, это может помочь…

— В чем они могут обвинить Энрико? — Она явно взволнована. — Он ничего не сделал плохого!

— Разве? Тогда разрешите мне рассказать вам небольшую историю, крошка. Я упомянул вам вчера вечером, что хороший парень из Федерального бюро по имени Риббэн был убит в клубе «Леон». Его стукнули по шее мешком с песком. О'кей. За пару дней до этого он купил оригинальный набор из авторучки и карандаша. В Париже был всего лишь один такой комплект. Вот карандаш этого набора. Я нашел его в кармане вашего дружка вчера вечером. О'кей. Этого одного вполне достаточно.

— Что вы имеете в виду, почему вполне достаточно?

— Послушайте, малютка, не пытаетесь ли вы меня заверить, будто это не он прикончил Риббэна?

— Пропади все пропадом. С этим заведением вечно не оберешься неприятностей. Девушка даже не может спокойно работать без того, чтобы что-нибудь не стряслось.

— Послушайте, можно я выпью? — явно меняет тон Марта.

Я ей отвечаю тем же:

— Выпей хоть ведро, если это тебе поможет, но одну вещь заруби себе на носу. Выслушай меня хорошенько, Марта. — Я придвигаю стул поближе и начинаю говорить с ней спокойным, сочувственным тоном: — Если ты будешь отмалчиваться, ты угодишь в арестантский автобус. А как только американская полиция заполучит тебя в свои лапы, могу поспорить на что угодно, тебе не отвертеться от риббэновского дела. Конечно, ты начнешь утверждать, что тебе ничего не известно, но ведь ты приятельница этого латиноса. А на основании всего того, что мне говорили о тебе, это вообще может быть твоя работа! И как это я раньше не сообразил? Ведь твой друг скорей бы пустил в ход нож или пистолет. А тут даже маленькая девчонка без всякого усилия могла бы пришибить Риббэна мешком с песком, когда он наклонился над столом, чтобы написать письмо. Он ведь доверял дамочкам и спокойно повернулся спиной. Послушай, это не ты ли ухлопала Риббэна?

Марта сидит бледная как смерть. Она с трудом выдавливает из себя:

— Уверяю вас, что ничего подобного я не делала. Я там и близко не была.

— Но ты знаешь, что твой дружок был там?

— Да, был. Что еще вы хотите знать?

— Послушай, милая, ты не слишком словоохотлива. Расскажи-ка мне все как было. Я хочу знать, что произошло с тобой и твоим дружком с того момента, когда вы приехали в Париж. Кстати, сколько времени вы здесь находитесь?

— Не очень долго, недели две или три.

— А как вы сюда попали?

Она на минуту задумывается, потом отвечает:

— Есть один парень, Варлей. Я его не знаю. С ним знаком мой друг Энрико. Вот он и устроил.

— Да-а, очень интересно. А коли так, за что этот Энрико решил пришибить Риббэна?

— Думаю, Риббэн что-то пронюхал про Варлея, напал на след, только не скажу какой… Варлей собирался смыться отсюда и сумел бы. У него все было подготовлено.

— И куда он собирался драпануть? Тебе это известно?

— Знаю, что он раздобыл себе место в транспортном самолете на Европу.

— Ага. Ладно, вернемся к Риббэну. Почему Энрико должен был встретиться с ним?

— Этого хотел Варлей. Варлей хотел призвать Риббэна к порядку, потому что тот слишком много знал.

— Знаешь, Марта, мне кажется, ты вроде бы не врешь. История подходящая. О'кей. Ты как будто здесь ни при чем, а?

— А как же? Вот, ей-Богу, никогда ничего не имела общего с этими штучками. Правда, я знала про них, но что я могла поделать?

— Ты знаешь, что будет твоему Энрико?

— Да-а, догадываюсь.

— И тебе это не важно? Она качает головой:

— Ни капельки.

— Ладно, когда твое следующее выступление? — Меньше чем через двадцать минут.

— Хорошо. Оставайся здесь и минут пятнадцать не высовывайся из комнаты. Ясно? Я хочу, чтобы полицейская машина ушла до того, как они увидят тебя. Иначе вдруг им придет в голову прихватить и тебя. Мне это ни к чему, потому что я хочу еще потолковать с тобой. Но, если ты будешь сидеть здесь и помалкивать, может, все и обойдется.

Марта согласна.

— Большое вам спасибо, — говорит она, — я все сделаю, как вы говорите.

Я вышел и прикрыл за собой дверь. Снаружи в коридоре ни души. Отпираю ключом дверь кладовки и осторожно вхожу внутрь.

Энрико лежит в той же позе, как я его оставил. В углу навалено несколько театральных корзин. Снимаю с них веревки и спеленываю его так, что он не то чтобы пошевелиться, дышать может с трудом. Потом затыкаю ему рот его собственным шелковым носовым платком и перетаскиваю в самый дальний угол. Закрываю дверь и ухожу.

По моим расчетам, должно пройти некоторое время, прежде чем они найдут этого парня. Я проникаю через запасной выход в зал для танцев, снова сажусь за свой столик и наливаю себе виски.

Оркестр играет мелодичный вальс. После пары рюмок у меня появляется блаженное поэтическое настроение. Может быть, виной тому была музыка, а может быть, и моя темпераментная натура. Я думаю о том, что, если бы мне не приходилось всю жизнь возиться с таким дерьмом, как этот Энрико, и поднимать такой шум, что чертям становится тошно, в разных там притончиках, я бы с удовольствием сидел при лунном свете с какой-нибудь пташкой и вел поэтические разговоры, от которых ей хотелось бы петь и смеяться. Ведь я такой!

Потом я отправляюсь искать свою маленькую приятельницу Марту Фрислер. Как я понимаю, эта крошка — величайшая брехунья в мире. Все, что она мне говорила, за исключением, возможно, одной-двух вещей, гроша ломаного не стоит. Но поскольку она думает, что ее приятеля Энрико зацапали и посадили в каталажку, она готова на все что угодно, лишь бы спасти собственную шкуру. И, возможно, она права.

Может, ей будет легче, если Энрико уйдет у нее с дороги. Может, она этого как раз и добивается. Может, она тянет резину, рассказывая про Варлея.

Марта говорит, что это Энрико пришил Риббэна, потому что я подсказал ей эту идею. "Она понимает, что у меня имеется подкрепляющее мое предположение доказательство: я забрал карандашик, который Риббэн купил в наборе с авторучкой. Она полагает, что ни у кого не возникнет сомнений, что это Энрико забрал карандаш у Риббэна, после того как огрел его по шее мешком с песком. Вот она и стала показывать в жилу.

Во всяком случае, думает Марта, никто не поверит Энрико на слово. Она уверена, что если подыграет мне и подтвердит все, что буду утверждать я, то я тогда прощу ей те два выстрела, которые она сделала по мне в отеле «Сен Денис».

Все это доказывает, ребята, что тот самый Конфуций на сто процентов прав, когда говорит, что женщина-врунья подобна рому без запаха или сухому мартини безо льда. Она все время пытается припомнить, что наговорила вам прошлый раз, и все больше и больше запутывается сама. Но, с другой стороны, учит Конфуций, если дамочке нечего лгать, то она не интересна, как кусок холодной телятины, и скучна, как проповедь викария. Но красивая и страстная женщина должна иметь воображение и рассказывать о себе такие вещи, чтобы по сравнению с нею Казанова казался скромным мальчиком из воскресной школы. И, добавляет Конфуций, вы можете цитировать меня, где угодно и сколько угодно, не выплачивая ни копейки за авторское право.

Была половина первого, когда я поднялся из-за стола, прошел спокойно через занавес главного входа по коридору и распахнул большую дверь в конце его. За нею находилась сцена.

Этот кабак — один из тех, про который читаешь и сам тому не веришь. Он заставляет задуматься, у кого мозги набекрень: у тебя или у других парней? Игорный зал очень большой, почти как танцевальный. Все стены увешаны каким-то оружием и доспехами, почему-то пахнет духами. По стенам стоят какие-то диванчики, козетки, пуфики и черт знает какие еще вещи, а посредине четыре больших стола: рулетка и для игры в карты. В одном углу парнишка, такой хорошенький, что его можно принять за переодетую в штаны девчонку, организовал игру в кости. В другом углу пятеро заняты покером. Некоторые из игроков похожи на картинки из модного журнала, другие же как будто только что взяты на поруки после десяти лет тюремного заключения.

На некоторых мужчинах костюмчики, а на женщинах платья, которые явно влетели им в кругленькую сумму. Кругом болтаются крошки, у которых найдешь все, чем славится Франция, начиная от стройных ножек и кончая денежным фраером. Другие с мрачным видом бродят вокруг и зорко следят, как бы не упустить кавалера. Мне думается, что если этим красоткам удается запустить свои коготки в какого-нибудь растяпу, то они отпустят его только после того, как он растрясет на них все свои монеты.

Все это свидетельствует о том, ребята, что, что бы ни творилось в нашем мире войны, эпидемии, наводнения, все это не имеет значения. Всегда найдутся парни, которые будут играть в азартные игры, и дамочки, которые будут стоять кругом и смотреть, не выпадет ли счастливый выигрыш, который так или иначе попадет в их сумочку.

Я начал искать Джуанеллу, так как решил, что нужно поскорее покончить с делами, иначе какой-нибудь любопытный может заглянуть в кладовую и найти там моего латиноса. А если бы это случилось и Марта обнаружила, что я ее надул с его арестом, мне пришлось бы туго.

Я начал ходить вокруг столов, наблюдая за игрой. Тут, как я говорил, собрались самые разные люди, но большинство из них прекрасно одеты и вроде бы в деньгах не нуждались. Ставки были очень высокими. Пройдя в другую комнату, я обнаружил Джуанеллу. И скажу я вам, там было на что посмотреть!

На ней было шелковое платье цвета морской волны, узенькое, по фигуре с большим декольте и золотыми испанскими эполетами на плечах. Над одним коленом юбка подобрана, обнажая стройную ножку в нарядном золотистом чулке. Черные лаковые туфельки на высоченных каблуках с золотыми пряжками дополняли туалет. Говорю вам, Джуанелла выглядела как картинка.

Интересно, черт возьми, узнать, что же она тут делает. Джуанелла — любопытная штучка. У нее и наружность, дай Бог всякой. И голова на плечах, и все остальное на месте, но она из тех дамочек, которые вечно чего-то ждут. А когда находят, то им уже это не нужно, то подавай им нечто новое. Эти мысли наводят меня на размышления о Ларви. Я понимаю, что, поскольку в настоящий момент он надежно и крепко упрятан за решетку, ей больше всего хочется его оттуда вызволить. А когда она поможет ему оттуда выбраться, он потеряет для нее всякий интерес, и она ничего не будет иметь против того, чтобы его водворили туда снова. Тогда начнется все с самого начала. Сказка про белого бычка. Одним словом, эта крошка была точно такой, как и все мы грешные: вечно стремимся к чему-то, не зная зачем.

Джуанелла стоит и щебечет с каким-то толстым лысым дядей. Я прислоняюсь к стене и наблюдаю за ней. Через несколько минут толстяк уходит. Джуанелла поворачивается и видит меня. Ее губы вздрагивают в улыбке. Она идет ко мне с таким видом, как будто я ее давнишний приятель, только что вернувшийся с войны.

— Лемми, рада тебя видеть, — говорит она. — И что ты тут делаешь?

— Тише, милочка! Меня зовут мистером Хиксом. Я американский стальной магнат, приехавший по делам в Париж.

— Вот это да! Мне думается, что никому нет никакого дела до того, что ты тут делаешь. Почему ты не пришел ко мне поболтать и немного выпить?

— Мне нравится твоя идея, Джуанелла. Куда мы пойдем?

— Идем со мной, — приглашает она.

Она берет меня под руку и ведет через какие-то бархатные портьеры в другой конец зала. Мы двигаемся по какому-то длинному коридору, минуем дверь, которую она за собой прикрывает, потом включает свет.

Это небольшая уютная гостиная. Хорошая мебель, а посредине стола бутылка с виски и сифон с содовой.

— Садись, Лемми, — приглашает она. — Давай выпьем.

— Послушай, Джуанелла, скажи-ка мне, что ты делаешь в этом заведении? — спрашиваю я.

— Ну, нужно же как-то жить. Я получила здесь работу. Я — хозяйка этого дома.

— Что это значит? Ты что, распоряжаешься, когда нужно выбросить вон парней, если они продулись до последнего пенни и хотят учинить скандал?

Джуанелла улыбается.

— Что-то в этом роде.

Она наливает спиртного, добавляет содовой, перемешивает и протягивает мне. Потом устраивает то же самое и для себя, поднимает стакан.

— Ну, за тебя, Лемми.

— За тебя, Джуанелла, — отвечаю я. — На тебя приятно смотреть. Я не видел ничего подобного с тех пор, как работал в цирке. С каждой минутой ты все молодеешь.

— Может, оно и так, — вздыхает она, — но у меня на душе кошки скребут.

У нее на глазах появляется какое-то непонятное выражение. Мне кажется, что она вот-вот расплачется.

— Послушай, Джуанелла, ведь ты — такой лакомый кусочек. Парни небось так и вьются вокруг тебя. Я имею в виду парней с деньгами. Но вроде бы ты прилипла к одному-единственному парню, и это — Ларви Т. Риллуотер, твой муженек. Верно?

Садясь в кресло рядом со мной, она укладывает локти на стол и сама наклоняется вперед. От нее пахнет замечательными духами, и у меня начинается кружиться голова.

— Ты милый негодник, — воркует она. — К чему притворяться? Как будто ты не знаешь?

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я и вынимаю портсигар. Угостив ее папироской, закуриваю сам и даю ей прикурить.

Джуанелла выпускает струйку дыма.

— Припомни, пожалуйста, несколько лет назад я рассказывала тебе кое-что. Когда ты еще работал в Гавре над какой-то газовой формулой. Ну, тогда я тебе еще помогла, не правда ли?

— Д-да, ну и что?

— Ты помнишь, что я тебе тогда говорила? — спрашивает она. — Поскольку ты не хотел ответить на мои чувства, что ж, сказала я тебе, стану домашней хозяйкой и буду лакомиться домашним печеньем, и это остается в силе и поныне.

— Что ты имеешь в виду?

— Бывают однолюбы, а у меня сердце принадлежит двоим. Я вышла замуж за Ларви, моего несчастного мужа, который сейчас угодил за решетку всерьез и надолго. Может быть, если бы парень, по которому я схожу с ума, обратил на меня внимание, я бы позабыла и своего Ларви.

— И кто этот парень?

— Ты великолепно знаешь, этот парень — ты сам. И вся соль в том, что она произносит это с таким видом, будто и действительно так думает.

Я вам уже говорил, что она — очень разумная малютка, эта Джуанелла. Может быть, на этот раз она не врала, потому что все то, что она вспомнила сейчас, было истинной правдой.

— Ладно, — соглашаюсь я, — ты любишь двоих и один из этих людей я. Так что я буду с этого иметь?

— А что ты хочешь иметь? Ведь ты не можешь у меня попросить того, что я не сумею тебе дать? А, Лемми?

— Ты в этом уверена?

Она наклоняется вперед. Я вижу, как у нее вздымается грудь. Она хватает меня за руку своими длинными белыми пальцами, украшенными сверкающими под лучами лампы драгоценными камнями.

— Ладно, — ворчу я. — Если это все так, то налей мне еще виски.

Она пожимает плечами, бросая на меня такой взгляд, будто готова вцепиться мне в глотку, потом все же перемешивает питье.

— Послушай, милочка, — говорю я, — давай все выясним до конца. Может быть, ты сумеешь мне помочь. Несмотря на все странные обстоятельства, мне не хочется верить, что ты могла бы мне навредить.

— Конечно, нет, Лемми.

— О'кей, Когда я вчера встретился с тобой, я ведь рассказал тебе, что со мной случилось. Может быть, я был ослом, и мне не следовало перед тобой распускать нюни.

— Почему же нет? Ты мне сказал, что здорово влип из-за какой-то дряни, которой натрепал лишнего. Так ведь?

— Ну-у, не совсем. Прежде всего разреши задать тебе один небольшой вопрос. Ты мне сказала, что живешь в отеле «Сен Денис». О'кей. Я пошел туда. Консьерж назвал мне твой помер. Я поднялся туда, но тебя там не было. Вместо тебя нахожу Марту Фрислер и какого-то латиноса. С ними я попал в хороший переплет. Короче говоря, этот латинос пустил в ход свою артиллерию, и они пытались испортить мне вывеску. Для чего все это было сделано?

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Послушай, Лемми, ты хочешь меня купить?

— Я вовсе тебя не покупаю, Джуанелла. Я говорю тебе чистейшую правду.

— Нет, ты просто рехнулся, Лемми. Где этот отель «Сен Денис»?

— А ты не знаешь? Трактиришка возле бульвара Сен Мишель.

Она принимается хохотать:

— Да ты совсем безголовый. Я тебе говорила вовсе не про этот отель. Моя гостиница находится на полпути отсюда. Как ты мог подумать, что я могу остановиться в какой-то дыре около бульвара Сен Мишель?

Сначала я промолчал, потом заметил:

— Жизнь, конечно, — презабавная штука. Но в этом распроклятом деле столько случайных совпадений, что я даже не знаю, что и думать.

— Например, какие совпадения?

Она снова наклоняется ко мне, и меня опять обдает волна духов.

— Почему ты не хочешь мне рассказать, что тебя терзает, Лемми? Почему не разрешаешь помочь тебе? Я готова сделать все для тебя.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Попробую. На меня вроде бы наплели, будто я распустил язык перед этой дамочкой, Марселиной дю Кло. Вчера вечером кто-то увез ее из каталажки по подложному пропуску и, заманив к реке, пристукнул, чтобы она не могла дать показаний. Но это уже не играло роли, потому что она успела рассказать все, что нашла нужным, работнику ФБР, парню по имени Джордж Риббэн. И этот Риббэн доложил начальству о том, что ему заявила дю Кло. Понятно?

— Да, понимаю. — Она слушает внимательно, и я вижу, что она здорово заинтересовалась.

— О'кей, — продолжаю я. — После того как мы расстались с тобой, я пошел повидаться с Риббэном. Я хотел сначала поговорить с ним, а потом уже идти к генералу. Когда я пришел в гостиницу, где он остановился, я нашел его на ступеньках лестницы. Он был мертв,

— Что ты говоришь, Лемми? М-да, неприятная история. Значит, прикокнули и дю Кло, и Риббэна? А ты остался на бобах?

— Не говори, Джуанелла. И еще как! Меня подозревают в том, что я был слишком откровенен с этой дамочкой, а все свидетели оказались убиты. — Я ей подмигиваю. — Если бы у меня не было кое-какого алиби, могли бы предположить, что это я их всех пристукнул.

— Ой! Это уж слишком!

— Может быть. Но у меня во рту остается отвратительный привкус. Но, слушай дальше, это еще не все,

— Я слушаю. Давай дальше.

— Я решил прийти потолковать с тобой. Иду в тот отель, где, как я считал, остановилась ты, и нахожу там Марту Фрислер и ее дружка. Возможно, это всего лишь одно совпадение, но она работает тоже тут — в стриптизе. И еще одно совпадение: ее приятель тоже работает в здешнем баре. Во всяком случае, он так мне сказал.

Она смотрит на меня каким-то отстраненным взглядом.

— Да, это все выглядит странно, не правда ли, Лемми? Даже чертовски странно!

— Ты тоже находишь это странным? — спрашиваю я. — Послушай, будут еще и другие совпадения. Когда я нашел труп Риббэна на ступеньках лестницы, у него в руках была зажата авторучка. Даже крышка с нее не была сдвинута, как будто он только что вынул ее из кармана, чтобы написать письмо. Но он не успел даже приготовить ручку, как его прихлопнули. Эта авторучка была из набора, куда входил еще и карандаш. Такие наборы продаются в Париже на черном рынке. Я установил, что этот набор Риббэн купил всего несколько дней тому назад.

— Да? Ну и что?

— Ничего особенного. Только я вынул этот карандаш из кармана латиноса после того, как он начал стрелять в меня в отеле «Сен Денис». Это совпадение или нет?

— Значит, ты предполагаешь, что этот латинос, его зовут Энрико, работает в здешнем баре, и ты считаешь, это он убил Риббэна?

— Нет, моя радость, считаю, что кто-то очень хочет, чтобы я так думал.

— Послушай, Лемми, все это очень интересно. Расскажи-ка мне еще что-нибудь.

— О'кей. Я пришел сегодня сюда, так как мне сказали, что ты работаешь здесь. Я видел девицу Фрислер в стриптизе в танцевальном зале. Я пошел в ее гримерную и нашел там Энрико. Мне пришлось надавать ему, связать и запереть в кладовке. Ясно?

— Ясно. Ты, как всегда, был на высоте. Может быть, в один прекрасный день ты сделаешь то же самое и со мной.

— Кто знает? — соглашаюсь я.

— Может быть, мне это и понравилось бы, Лемми. — Она бросает на меня теплый взгляд.

— О'кей. Потом я возвращаюсь в гримерную и жду там Марту. Когда она приходит, она спрашивает меня, куда девался Энрико. Я ей рассказываю, что приехал сюда на машине военной полиции и арестовал Энрико за убийство Риббэна.

— Эй, эй, — говорит Джуанелла, становясь весьма серьезной. — Это мне совсем не нравится.

— Почему же, мое сокровище? Она пожимает плечами.

— Если кто-нибудь войдет в эту кладовую и найдет там Энрико, начнется невероятный скандал. Энрико — весьма неприятный тип. Он иногда бывает настоящим бандитом, если его кто-то выведет из себя.

— Может быть, но чем сильнее они будут неистовствовать, тем сильнее обожгутся. Если этой птичке Энрико будет охота показать мне свой норов, он может не покупать входной билет. Я впущу его бесплатно, а потом, когда как следует отделаю, выброшу вон.

Она кладет свою руку поверх моей.

— Ты такой же, как и всегда… Задиристый как петух и милый… как… как стакан крепкого вина. Я готова за тебя умереть, Лемми.

Она глубоко вздыхает, и я слышу… как поскрипывают бретельки ее бюстгальтера.

— О'кей, — говорит она. — Значит, ты дождался Марты и объяснил ей, что Энрико увезли в полицейской машине. Ну и как это ей понравилось?

— Она сказала, что он сам во всем виноват. Он это сделал по приказу одного парня по имени Варлей. Тот и привез эту парочку сюда, а сам вроде бы смылся в Англию. Похоже, что эта малютка пытается свалить все на этого Энрико.

Я делаю затяжку и внимательно смотрю на Джуанеллу.

— Послушай, моя дорогая, ты ничего не знаешь про этого парня Варлея?

— Откуда мне знать? Кто такой, черт бы его побрал, этот Варлей? Мне и без него хватает всяких забот. Никогда о нем не слыхала и не хочу слышать.

— О'кей, — говорю я, — значит, ты не знаешь, кто такой Варлей, и тебе кажется яснее ясного, Риббэна прикончил этот Энрико?

Она разводит руками.

— Но почему ты в этом сомневаешься, раз у него был этот карандаш?

— Послушай, ласточка, пошевели мозгами. Энрико — не простачок. Давай на минуту вообразим, что он отправил на тот свет Риббэна. О'кей? Он поднимается в комнату Риббэна, а тот пишет письмо или собирается писать. Вот он достает из кармана авторучку и начинает отвинчивать колпачок. Но тут Энрико бьет его по шее.

— Ну, и что же тут особенного?

— После этого Энрико не поленился залезть к нему в карман за автоматическим карандашом, а ручку взять не соизволил. Разве в этом есть смысл?

— Нет, это бессмысленно.

— О'кей. Ну, а если это бессмысленно, то тогда в чем же смысл?

Она на секунду задумывается, потом пожимает плечами.

— Трудно сказать. Ты же знаешь, я никогда не отличалась особым умом.

— Послушай, моя красавица. У этого парня, Энрико, голова работает, да? Он не растяпа. Он ведь знает, что к чему, не так ли?

— Конечно. Энрико палец в рот не клади. Дураком его никак не назовешь.

— А коли так, то можно быть вполне уверенным, что Энрико никогда бы не стал брать у убитого им человека какой-то дурацкий карандаш. До тебя дошло?

— Да, Лемми, дошло.

Она сидит, положив локти на стол, уткнувшись в них подбородком, губы у нее полураскрыты. Она так хороша, что вот взял бы ее и съел. Видно, что она раздумывает над моими словами. Ей и в голову не приходило, что я покупаю ее по дешевке. То, что я ей говорю, — чушь. Может быть, вы в этом скоро убедитесь.

— Значит, — продолжаю я, — мы договорились, что, если бы Энрико убил Риббэна, он не стал бы брать у него карандаш и оставлять ручку. Верно? Будь он болваном, тогда бы он забрал и то, и другое. Но так как он не дурачок, то он не тронул бы ничего. Вообще не дотронулся бы ни до одной риббэновской вещи. Ты понимаешь? Это наводит тебя на мысль?

— На какую мысль?

— Поработай своей хорошенькой головкой. Неужели ты не видишь, что Энрико не убивал Риббэна? Это сделал кто-то другой. Послушай, когда я нашел Риббэна, у него в руке была авторучка. Колпачок не был снят. Понятно? Болван, убивший его, об этом не знал. Он был уверен, что кто-нибудь непременно увидит эту ручку. Тогда что же он делает? Он берет карандаш и отдает его Энрико, потому что знал, что Энрико — один из тех пустоголовых парней, которые падки на яркие безделушки, и что ему такой карандаш придется по душе. Убийца знает и еще кое-что. Он знает, что на черном рынке имелся всего один подобный комплект и что какой-нибудь умный парень вроде меня без труда узнает, откуда он взялся.

— Мне все ясно, Лемми. Теперь тебе нужно только узнать, кто же тот парень, который дал ему этот карандаш.

Я приканчиваю свой стакан, протягиваю к ней, и она наполняет его еще.

— Думаю, что знаю, кто дал ему этот карандаш, — говорю я.

У нее глаза лезут на лоб.

— Что ты говоришь? Кто же это?

— Если я не ошибаюсь, то тот самый Варлей. Понимаешь, когда я сказал Марте в ее гримерной, что Риббэна прикончил Энрико, она сразу же согласилась с этим. Слишком быстро, понимаешь? И поспешила добавить, что Варлей удрал несколько дней назад. Как она думает, в Англию. Поняла?

— Иными словами, она старалась обеспечить алиби для Варлея и свалить вину на Энрико?

— Правильно. Похоже, что этот Варлей — лицо влиятельное. У него, видимо, есть солидные друзья. Он определенно заставил малютку Марту работать на него.

— Да, похоже на то. Но, послушай, зачем было Вар-лею убивать Риббэна? Ты мне можешь на это ответить?

— Можно придумать полдюжины причин, Джуанелла. Давай пораскинем мозгами. Варлей заставил Марту и Энрико работать на себя. Он знал также, что Риббэну удалось расколоть Марселину дю Кло, которая была у него в подручных. Мне говорили, что Варлей ей не слишком доверял. Он вбил себе в голову, что она празднует труса и может проговориться. Понятно?

Я отпиваю виски, а сам наблюдаю за Джуанеллой краешком глаза. Замечаю, что у нее начинают слегка дрожать пальцы.

— О'кей. Риббэн встречается с дю Кло, и та с ним разоткровенничалась, потому что он ее напугал до полусмерти. Объяснил, что ее расстреляют или вздернут за шпионаж. Что же она делает? Пытается выставить себя в выгодном свете. Сначала, возможно, она рассказывает Риббэну кое-что о Варлее, а потом катит целую бочку на меня. Тем самым она как бы связывает Риббэну и всем остальным руки. Ясно тебе?

— Ясно.

— Ладно, я рассуждаю логично, правда? Каким-то образом Варлей узнает о ее разговоре с Риббэном и сожалеет, что в свое время не утопил эту дамочку. Но теперь уже поздно. Так что ему необходимо как можно скорее отделаться от Риббэна и от дю Кло. Но он считает, что она опаснее, потому что может окончательно расколоться. В Париже у него есть приятели. Он раздобывает поддельный пропуск в полицию и увозит дю Кло из тюрьмы, и где-то возле реки на улице Захари приканчивает ее. Потом является в гостиницу Риббэна и расправляется с ним. Он полагает, что теперь может наплевать на весь мир. Говоря между нами, я считаю, что так оно и было. Он очень ловко сыграл свою роль, а меня выставил черт знает в каком свете. Теперь ты все знаешь.

— Да, положение — хуже не бывает. Это… — Она смотрит куда-то поверх меня, и ее глаза широко раскрываются.

Я вскакиваю со стула и поворачиваюсь к двери. На пороге стоят двое парней. У них отнюдь не дружелюбный вид. У одного из них коротенький автомат в правой руке, который направлен прямо мне в живот.

Я вижу, что, куда бы я ни повернулся, практически всюду автомат меня достигает.

— Послушайте, что это значит? — спрашиваю я. Один из парней отвечает на французском с нескрываемым сарказмом:

— А вы не догадываетесь, месье? Мы нашли в кладовке несчастного Энрико, и он нам порассказал много интересного про вас.

Он подмигивает. Этот парень вроде очень доволен собой.

— Похоже, что Энрико вас не больно жалует. Второй цедит сквозь зубы:

— Вот как оно бывает, любезный.

Я смотрю на Джуанеллу. У нее перепуганное лицо, но она поднимается с места и пытается вмешаться:

— Послушайте, ребята, вы что-то перепутали. Это мистер Хикс, американский бизнесмен. Он пришел сюда поиграть.

Один из них отвечает:

— Все понятно. Он — мистер Хикс, а я — испанский король. Прошли бы вы вместе с нами, мистер Кошен. Нам надо с вами потолковать.

— Что тут происходит? — возмущаюсь я. — Вам, ребята, не поздоровится, если вы начнете мудрить со мной, федеральным агентом.

Француз с оружием снова подмигивает.

— Месье, вы, видимо, не знаете, что Париж находится на своеобразном положении. Полиция здесь еще не слишком опытна. Ежедневно пропадают люди, а куда — неизвестно. Вы будете просто один из их числа.

— Если так, значит, так, — отвечаю я, а сам тем временем думаю, как бы мне словчиться в такой сложной обстановке.

Джуанелла поворачивается ко мне и широко улыбается.

— Что бы ни случилось, Лемми, помни: я всегда с тобой.

— Да, мое сердечко! Надеюсь, что это принесет мне какую-нибудь пользу.

— Ну, человек умирает только раз, и, если такое с тобой произойдет, я буду помнить о тебе. Эти ребята наверняка не будут против подождать минутку.

Она протягивает мне свой стакан, который наполняет до края.

— Ну, — говорю я ей, — большое спасибо.

На какую-то секунду у меня мелькает в голове, не выплеснуть ли виски в физиономии молодчиков, но какой мне от этого будет прок? Одному плесну, а второй же не станет спокойно дожидаться своей очереди? Он все время держит руку в кармане. Наверняка у него там тоже пушка. И я могу, таким образом, только форсировать события.

— О'кей, твое здоровье! — Я опрокидываю в рот стакан, потом ставлю его на угол стола и больше уже ничего не могу сделать. В следующее мгновение комната начинает вертеться у меня перед глазами. Стол почему-то подпрыгивает и больно ударяет меня по корпусу. Я сваливаюсь на пол безвольным мешком.

Когда я решаюсь снова возвратиться на землю, то чувствую себя отнюдь не превосходно. Я лежу, прислонившись к какой-то каменной стене, а вокруг тьма, хоть глаз выколи. Ничего не видно. Голова трещит, как будто меня кто-то огрел по макушке железным ломом, а во рту такой вкус, будто я нажевался навоза.

Я просто лежу и отдыхаю. Через некоторое время мне становится легче. Голова проясняется. Я начинаю соображать, что со мной произошло.

Принимаюсь думать о Джуанелле. Какую игру ведет эта малютка? Почему, как раз в тот момент, когда эти парни собирались мне показать, где раки зимуют, она налила мне голландского зелья и сбила меня с катушек! Я соображаю, что в виски было что-то подмешано. По-видимому, это был самый крепкий напиток, который я пробовал за свою жизнь. Возможно, я догадываюсь, почему она это сделала. Может быть, мне кое-что понятно. Может быть, она так дружественно настроена к этим молодчикам, что решила, если она выведет меня из строя, то эти красавчики с пушкой в руках не станут пускать в ход свою игрушку. Одним словом, она предпочла видеть меня целым и невредимым. Да, вот какова моя идея.

С другой стороны, интересно и другое. Как могло случиться, что Джуанелла так легко подбросила мне в виски какой-то наркотик? Но, возможно, она его держит всегда под рукой на тот случай, когда кто-то становится слишком настойчивым. Но одно я знаю наверняка. Кто-то зашел в кладовую и обнаружил там Энрико. Поэтому Марта уже знает, что я водил ее за нос. И что мои рассказы об аресте Энрико гроша медного не стоят. Ну, ладно!

Вы должны понимать, что в нашей работенке надо с чего-то начинать. Если будешь ходить вокруг да около и высматривать доказательства, никакого толку не будет. Самое полезное в таких случаях посеять неприязнь в рядах врагов, чтобы они начали злиться друг на друга.

Проделайте такое, и кто-нибудь непременно что-нибудь вам да расскажет!

Вот и я кое-что уже успел выяснить. Я точно знаю, что Марта Фрислер готова продать Энрико за понюшку табака. Разве не это она пыталась проделать несколько часов тому назад? По неизвестной мне причине я мысленно все время возвращаюсь к Джуанелле. Что она за человек?

В ней, несомненно, что-то есть, хотя я пока не совсем понял, что именно.

Лежу себе в темноте и снова вспоминаю моего приятеля Конфуция, у которого имелись поговорки на все случаи жизни.

— Остерегайся красотки с сочувствующей улыбкой, — учил Конфуций, — в один прекрасный день ты увидишь ее в темной аллее с гаечным ключом, готовой нанести тебе смертельный удар по черепушке, бойся ее, человече! Потому что дамочка без красоты, известная своим добрым характером, добродетелью, будет верна тебе, как желтый пес, потому что она не осмелится потерять тебя — единственного мужчину, которого ей удалось заарканить. Но блондиночки с гибкой, как у змеи, фигуркой, с капризным и вздорным характером, — такая же ненадежная вещь, как солнечный зайчик. Она запустит в тебя кочергой или даст отставку с такой же легкостью, как сделает себе маникюр.

Не теряй же поэтому головы, мой дорогой брат, и лучше начинай ухаживать за крокодилом или тигрицей с дурным характером, чем за дамочкой, у которой есть на что поглядеть и которая знает ответы на все вопросы. В противном случае кое-кто будет рыдать над твоим могильным камнем или же пособие по бракоразводному процессу будет настолько высоким, что тебе придется заложить последние штаны и не раз пожалеть, что ты родился на белый свет.

Отсюда вы видите, ребята, что этот парень Конфуций на самом деле знал что к чему.

Теперь я чувствую себя уже совсем не так, чтобы плохо. Я обнаруживаю, что меня не обыскали, потому что зажигалка все еще у меня в кармане. Я зажигаю ее и оглядываюсь вокруг. Это что-то вроде подвала или погреба. В конце помещения виднеется дверь, я поднимаюсь, иду к ней и дергаю за ручку. Дверь заперта и сделана из весьма солидных досок, но я замечаю, что высоко в стене, как раз в том месте, где я лежал, виднеется решетка. Через нее пробивается свет, но не больно-то яркий, поэтому я соображаю, что эта решетка закрывает отверстие или окошко в комнату первого этажа. Но мне от этого мало радости: окошко расположено высоко, решетка явно металлическая и наверняка заперта.

С одной стороны двери заметен выключатель. Я зажигаю свет, засовываю руки в карманы и принимаюсь расхаживать взад и вперед. Как мне кажется, пока мне не останется не чего иного, как терпеливо ожидать дальнейших событий.

Как раз посреди этих печальных размышлений до меня доносится тихое позвякивание. Я оборачиваюсь. Позади на каменном полу обнаруживаю ключ, к которому привязана не то бирка, не то какая-то записка. Ага, этот ключ попал сюда через решетку. Замечательно. Подбираю его. К нему и правда прилеплена картонка, на которой нацарапано:

«Разве ты не большой простофиля? Что бы с тобой было, если бы я не позаботилась о тебе? Если бы ты не проглотил добрую порцию моей смеси, эта пара волков растерзала бы тебя. Не забывай про это, хорошо? Может быть, когда-нибудь ты мне за это отплатишь добром. Порви эту записку. А то они и меня пришьют. Поскорей уходи отсюда, ладно?

Твоя Джуанелла».

Я стоял с ключом в руках и думал: «Ну и ну… А может быть, этот милый Конфуций не всегда бывал прав? Интересно знать!»

Я вытащил зажигалку и сжег бирку, потом вставил ключ в замок. Все в порядке. Дверь открылась без труда. Я выключил свет и выскочил наружу. По другую сторону двери оказался длинный коридор, выходящий неизвестно откуда. Я тихонько пробрался вдоль самой стены, поднялся по лестнице и очутился перед открытой дверью. Я оглянулся, это место находилось с задней стороны дома. Мои часы показывали 6 часов утра. Чистый воздух освежил меня. Я вздохнул полной грудью. Похоже, что мне надо будет всю жизнь молиться за здоровье Джуанеллы.

Пройдя по извилистой дорожке, я наткнулся на калитку. Она была не на запоре. Через пару минут я уже стоял на дороге. Подождал, не попадется ли попутная машина, но кругом не было видно ни единой души. Так что после минутного размышления я пришел к выводу, что моим ногам придется основательно поработать.

И зашагал к Парижу.

Глава IV

МЕЛОДИИ УИК-ЭНДА

Жизнь может быть чудесной. Говорю вам это, ребята, и вы мне можете поверить. Мне наплевать на все черные тучи, которые нависли в прошлом над безоблачным небом. Я верю в мудрость стариков, что худа без добра не бывает… Нет, сэр… Жизнь такова, какой вы ее сделаете сами, а коли вы не хотите ее сделать приятной, — дело ваше, каждый живет по своему разумению.

Я шагаю по Пиккадилли, и солнце у меня над головой сияет. У меня отличный вид, никто не скажет, что меня вытащили из пыльного шкафа. Я обряжен в новенький мундир капитана морской пехоты Соединенных Штатов. Фуражка сдвинута набок, а складки на брюках так отутюжены, что при желании можно побриться. Я чувствую себя интересным, основываясь на тех взглядах, которыми меня награждают некоторые малютки. Мои акции явно взлетели на сотню процентов, никак не меньше!

Потому что в Лондоне есть что-то такое, что заставляет тебя чувствовать человеком с большой буквы. Этот город явно насыщен особой атмосферой. Последний раз я был здесь в 1943 году, когда занимался делом Гайда Трэвиса и, хотя старый городок немного попортился благодаря стараниям Гитлера, все равно он остается прежним: разве что слишком много американских парней шатается по его улицам. Однако же, как однажды мне сказала одна пожилая дама, нельзя быть слишком придирчивым и требовательным.

Я заворачиваю под прямым углом в бар «Риволи», чтобы пропустить стаканчик, другой спиртного. И пока я разбираюсь со своим двойным шотландским виски, спокойно обдумываю положение дел. Потому что каким бы я ни был романтически настроенным малым, все же меня сильно волнуют Варлей и его сестра. Прямо скажем, здорово волнуют. Тот день, когда я сумею сцапать эту птичку так, как этого хотелось бы мне, будет для меня самым счастливым днем.

Приканчиваю виски и вытряхиваюсь на улицу. Там мне удается поймать такси, и я без промедлений отправляюсь в Скотланд-Ярд. Приехав туда, я представляюсь и говорю, что очень бы хотел побеседовать со старшим инспектором Херриком. Меня проводят к нему.

Он выглядит все так же. Сидит себе за огромным письменным столом, около окошка и что-то малюет на промокашке. Разве что поседел, да на лбу прибавилось пары две новых складок. Он, как всегда, курит обгорелую коротенькую затрапезную трубку, а его курево пахнет смесью шерсти из дорогого ковра.

Он соскакивает со стула и идет мне навстречу с протянутыми руками.

— Лемми, рад тебя видеть. Я все думал, куда ты запропастился. Бери-ка стул.

Я сажусь, и мы немножко вспоминаем наши прежние приключения. Потом он спрашивает:

— Ладно. Что теперь у тебя приключилось? Я ему подмигиваю и отвечаю:

— Можно подумать, что тебе ничего не известно, чертяка!

— Мне велено оказывать тебе всяческое содействие. Как я понял, ты и мистер Клив, в настоящее время приданный нашему отделу, ищете пехотного офицера Вар-лея и его сестру. Я уже видел Клива. По-видимому, ты с ним еще не связывался?

— Нет. В Париже я попал в переделку и опоздал на самолет. Джимми прибыл сюда один, а я вылетел следом. Думаю, что мы скоро встретимся. Он остановился в «Савое».

Я закурил папироску.

— Что бы ты мне мог сказать об этом Варлее? спросил я.

Он пожал плечами.

— Найти его — это все равно, что искать иголку в стоге сена. Так что, Лемми, тебе придется основательно поработать. Сюда нагнали черт знает сколько американских войск. Ежедневно несколько десятков этих молодчиков где-то болтаются без увольнительной и выбалтывают кому угодно и что угодно. Здесь американцы чувствуют себя как на отдыхе. За ними не уследишь.

— Мало утешительного, — говорю я. — Ты и Джимми Кливу так ответил?

Херрик принимается набивать трубку.

— Мне показалось, что он не сильно огорчился. Вроде бы он что-то задумал. Возможно, он догадывается, где следует искать Варлея. Так или иначе, но он настроен весьма оптимистически.

Я кивнул головой. Будьте уверены, у этого Клива, видимо, есть какая-то идейка в голове. Вот поэтому он и удрал первым на более раннем самолете. Да, этот малый готов нажать на все рычаги, не дожидаясь любимого сыночка миссис Кошен. Нет, сэр… Он действует на свой страх и риск… А почему бы, собственно говоря, и нет?

Я поднимаюсь.

— О'кей, Херрик. Я остановился в своей старой гостинице на Джермин-стрит. Там, где я жил в прошлый раз. У тебя есть номер моего телефона?

Он отвечает, что есть.

— Ну… если ты услышишь что-нибудь стоящее для меня, звони, — прошу я. — А коли я узнаю что-то полезное для тебя, сразу же позвоню сам.

Херрик дает мне большой зеленый запечатанный конверт, и мы пожимаем друг другу руки. Замечательный парень этот Херрик. Мне кажется, что мы с ним друг друга хорошо понимаем, как близнецы, даже еще, пожалуй, лучше.

Я пошел к Уайтхоллу. Я не совсем представлял, что же мне делать. Вы сами понимаете, что о деле Варлея я ровнехонько ничего не знал и дожидался, когда меня кто-нибудь наведет на след. Но я не волнуюсь. Мне думается, что Джимми Клив что-то припрятал про запас, но когда наступит время, я разнюхаю, что у него за козыри.

Я захожу в какой-то бар и выпиваю виски, закуриваю сигарету и начинаю размышлять о том, о сем. Жизнь, как я уже говорил, замечательная штука, но порой она бывает чертовски странной. Но я принимаю ее такой, какая она есть, потому что у меня философский ум и я не люблю суетиться без толку. Стоит мне только начать волноваться, как я вспоминаю своего старого приятеля Конфуция, который если бы только дожил до нашего времени, то стал бы наверняка редактором женского журнала. Потому что он был настоящим малым на все сто процентов и знал, как обращаться с дамочками. На дорогу я еще опрокинул стаканчик виски, вышел на улицу и отправился к отелю «Савой». Иду и думаю про Джимми Клива. Чего этот парень добивается, что он знает?

Тут до меня дошло: сегодня же первое апреля, возможно, этот день розыгрыша и шуток — «День дурака» — назвали в мою честь, так как вы наверняка думаете, что я малость того — придурковат. Возможно, вы правы. Но если парень знает, когда ему нужно выглядеть простачком, то дураком его уж никак не назовешь. До вас дошло?

Прихожу в «Савой» и справляюсь внизу, здесь ли мистер Клив. Клерк звонит по десятку телефонов, а потом отвечает, что мистер Клив изволил выйти, вернее уехать. Он предупредил, что вернется через два или три дня. Я благодарю клерка и иду восвояси.

Возвращаюсь к себе на Джермин-стрит, снимаю форму, принимаю душ и переодеваюсь в светло-серый костюм с иголочки. Светло-синяя рубашка, васильковый галстук. Смотрю на себя в зеркало и остаюсь доволен собой — красавчик, черт возьми.

После этого я вскрываю конверт, полученный от Херрика. Внутри британский полицейский пропуск, в котором сказано, что все полицейские силы страны должны оказывать мне всяческое содействие, две регистрационные карточки на разные имена, пара водительских прав, тоже на две фамилии, адрес гаража, возле Джермин-стрит, талоны на бензин и множество других полезных документов. На отдельном клочке было написано «желаю удачи, Лемми» и стояла подпись Херрика. По всему видно, что меня собирали в трудное путешествие, но только я не знал, куда именно.

Я принялся расхаживать взад и вперед по комнате, но это не навело меня на умные мысли, потому что, как вы понимаете, ребята, мне не за что было зацепиться. Тогда я подошел к буфету и налил себе немного спиртного, потому что это здорово прочищает мозги. Я как раз был занят этим делом, когда раздался телефонный звонок. Подхожу, снимаю трубку.

— Алло.

Звучит чей-то голос.

— Здорово, Лемми, как дела?

Я чуть не падаю с ног, потому что узнаю голос Домби.

— Послушай, что творится на свете? — спрашиваю его. — Какая-то непонятная возня? Ты говоришь из Парижа?

— Да нет, я совсем рядом.

— Понятно, значит, вот оно что. А в чем, собственно, дело?

— Послушай, в двадцати с небольшим милях от Лондона имеется местечко под названием Рейгейт. Если ты поедешь по дороге Рейгейт — Доркин, то доберешься до деревушки Брокхэм. Симпатичное старомодное местечко. Его любят туристы. Улавливаешь?

— Начинаю. Какие туристы?

— Это никого не касается. Как раз посреди деревни расположена лужайка. Ее называют Брокхэм-грин. За ней от главной магистрали тянется проселочная дорога. Если ты поедешь по ней, то попадешь к трактиру «Квадратная бутылка». Так вот, если у тебя сейчас нет срочных занятий, я бы посоветовал тебе поехать туда и там отдохнуть.

— Спасибо за дружеский совет. Послушай, что же все-таки происходит? Может быть, ты введешь меня в курс дела?

— Ладно, когда-нибудь, а пока мне некогда, да и народ ждет, я звоню из автомата. Увидимся, старина.

Он вешает трубку.

Возвращаюсь к буфету, доливаю виски и выпиваю до дна. Похоже, запахло жареным. Ведь я вам уже говорил, что Домби — парень не промах. Прежде всего меня интересует, что это за Брокхэм такой. Но кто я такой, чтобы задавать вопросы. Закуриваю сигарету, беру саквояж. Кладу в него пару рубашек, нарядную пижаму, еще какую-то мелочь и выхожу.

Где-то поблизости от Пиккадилли я плотно закусил, после чего двинулся к гаражу и взял свою машину. Я всегда за отдых на свежем воздухе.

5.30. Денек на славу. Сияет солнышко, дорога ровная, как стрела. Люблю английские дороги; где ни поворот, то новая неожиданность. Ямы да ухабы на каждом шагу. А эта — как в туристическом проспекте.

Отъезжаю от Рейгейта миль на семь, отыскиваю поворот с указанием на Брокхэм и еду по этой дороге. Вскоре попадаю на большую проселочную дорогу.

Примерно ярдах в 25 стоит забавная маленькая гостиница в окружении зеленых деревьев. Над входом красуется яркая надпись «Квадратная бутылка».

Вхожу в бар и заказываю себе виски с содовой. Внутри ни души. Только девчонка, стоящая за стойкой, — настоящая куколка. Я начинаю трепаться с этой красоткой. Уверяю ее, будто я американский бизнесмен. Приехал сюда по делам. Хочу присмотреть какой-нибудь заводишко после войны. Очень скоро она оттаивает и начинает посвящать меня в местные сплетни. Через некоторое время спрашиваю у нее, есть ли здесь постояльцы, а то меня уверяли, что лучшего места для туристов не сыщешь. Вот только добраться сюда трудно. «Здесь тихо, потому что нет бензоколонки, а до станции далеко», — говорит она. По ее словам, здесь в округе сейчас обитают один-два приезжих.

Я благодарю ее и говорю, что пошатаюсь вокруг и посмотрю, а потом сообщу ей, что я в конце концов надумал.

Приканчиваю свой стаканчик, выхожу наружу и шагаю по дороге. Справа от меня раскинулись поля, за ними видна площадка для игры в гольф. А по другую сторону — чудесный городок. Про себя думаю, что если у меня когда-нибудь будет своя птицеферма, то она обязательно будет в подобном местечке, где можно отдыхать в поэтическом одиночестве, вместо того чтобы гоняться по всему миру в поисках разных прохвостов. Как это было бы здорово! И вот иду я себе, погруженный в такие размышления, и вдруг слышу чей-то свист. И кого же я вижу? Самого Домби, чтоб мне не встать с этого места!

Он выглядит потрясающе. Клетчатый костюм, какая-то дурацкая кепочка, а через плечо — огромный мешок с клюшками для гольфа.

— Ну… ну… — недоумеваю я. — Что все это значит и что это за маскарад, Домби?

— Садись-ка, Лемми, отдохни малость. Нам надо поговорить.

Мы садимся, я протягиваю ему сигарету.

— Вот в чем дело. После того как ты ушел, шеф начал из-за чего-то сильно волноваться.

— Что ты говоришь? Значит, генерал встревожился? О чем? Может быть, он думает, что я буду опять болтать с какой-нибудь девчонкой? Не так ли?

— Я этого не думаю, — подмигивает мне Домби. — Знаешь, Лемми, мне почему-то кажется, что шеф что-то разнюхал про Клива.

— Ах, вот как? А что именно?

— Понимаешь, ему пришло в голову, что Клив преследует свои цели и что он знает немного больше о месте пребывания Варлея, чем говорит. Он обратил внимание на то, что Клив отчаянно рвался из Парижа и лез из кожи вон, чтобы оказаться здесь раньше тебя.

— Да-а, тут я согласен. Что еще?

— Ничего. Просто шеф не хочет, чтобы Клив обскакал тебя с этим заданием.

— Ага! Ты хочешь сказать, что он ждет от меня хорошей работы? Он хочет, чтобы Варлея сцапал я?

— Да, я думаю так, — кивает головой Домби. — Ты не забывай, что шеф тоже работал в Федеральном бюро. Он всегда ревниво относился к контрразведке. Он вне себя от всей той брехни, что наговорили ему про тебя. Ну, вот он и хочет, чтобы ты утер всем нос. А Клив уж слишком рвется действовать самостоятельно.

— Так, все ясно. Значит, сейчас он пытается уравнять мои шансы?

— Похоже так, — соглашается Домби. — Ладно, валяй дальше.

Домби затягивается, выпуская целую струю дыма, потом продолжает:

— Ну, так вот. Как только ты уехал, он связался с Лондоном и попросил, чтобы они тут приглядывали за Кливом, если он попробует дать тебе подножку.

— Наш генерал — голова, — говорю я. — Клив как раз это и сделал. Когда я сегодня утром заявился в «Савой», его там не было. Мне сказали, что он уехал на два-три дня.

— Правильно, он приехал сюда и остановился в Холмвуде. Это по другую сторону от Доркина.

— Все это прекрасно, но какого черта он сюда прискакал? Может быть, он что-нибудь знает?

Домби пожимает плечами.

— Зачем он мог явиться сюда? Есть только один ответ. По-моему, он считает, что Варлей обитает где-то в этих местах. Тут кругом полно канадцев. Если Варлей задумал играть под канадцев, лучшего места, куда можно заползти и спрятаться в случае необходимости, не найти. Его и за тысячу лет никто не отыщет.

— Может быть, ты знаешь адрес Клива?

— Знаю. Местечко называется коттедж «Торп». Не доезжая до Холмвуда, практически отсюда по прямой. Я закуриваю. — У тебя есть еще какие-нибудь инструкции?

— Нет, это все. После того как генерал отрядил кого-то опекать Клива, он быстренько направил меня сюда. От этого парня я и узнал адрес Клива. Мне сообщили, что ты приехал и остановился на Джермин-стрит, и я поспешил с тобой поскорее связаться. Ладно, куда же теперь мне податься?

Я немного подумал.

— Послушай, Домби, возвращайся-ка ты назад в город. Во-первых, неразумно нам обоим болтаться в этих местах. Нас кто-нибудь может узнать, ну, а поскольку нас двое, то такая возможность становится в два раза больше. Во-вторых, меня просто тошнит от твоего вида в этих идиотских штанах. Поезжай снова в Лондон. Я остановлюсь в гостинице «Квадратная бутылка». Вернувшись в город, позвони мне и сообщи номер телефона, по которому я сумею тебя разыскать. Договорились?

Он отвечает, что ему все ясно, потом добавляет с грустью, что всю жизнь только и делает, что подчиняется приказам, а это довольно печально.

— Почему же? — интересуюсь я.

— Эта малюточка в «Квадратной бутылке», ты не обратил внимание, какая прелесть! Она в меня уже успела здорово втрескаться, а теперь я должен уезжать. Вот всегда так: стоит мне начать с какой-нибудь крошкой крутить любовь, как надо бросать все!

— Ничего, будут и другие. Ты найдешь себе кого-нибудь получше в Лондоне, но только смотри, чтобы она не запустила в тебя всерьез коготки, как это проделала твоя французская красотка.

Домби бросает на меня довольно кислый взгляд и уныло повторяет:

— Тебе хорошо говорить, но вот, ей-Богу, стоит мне завести серьезный роман с порядочной девицей, как меня тут же отсылают прочь… Мне никогда не везло. Какого дьявола… я даже из-за этого расстраиваюсь.

— Это ты-то расстраиваешься? — смеюсь я. — Это же невозможно. А теперь-то чего тебе грустить?

— Послушай… вчера вечером я заметил одну прелестную крошку. Она шла по лужайке в Врокхэме и, скажу тебе, сама была, как спелая ягодка. Поверь мне, у этой девочки есть все, чем можно восхищаться. Наностоящая Клеопатра, и даже больше. Такой красули я до этого ни разу не встречал. И как ты думаешь, что делаю я?

— О'кей, выражаю тебе сочувствие, если тебе от этого станет легче. Так что же ты делаешь?

— Я бросаю на нее обжигающий взгляд. Хочешь верь, хочешь нет, но я вложил в него все свои чувства.

— И как она среагировала?

— Еще как! Она посмотрела на меня так, что я был готов тут же ринуться за нее в драку с любым прохвостом. Ты знаешь эти взгляды! А потом она повернулась ко мне спиной и вошла в один из коттеджей, заросших плющом, которые раскинулись возле самой лужайки. И в тот момент, когда она уже запирала калитку, она одарила меня еще раз взглядом. Говорю тебе, я сразу же приглянулся этой крошке. Если бы я дождался второй встречи, то дело было бы в шляпе. А вместо этого мне приходится теперь плестись в Лондон.

— Кто знает, может, я оказываю тебе тем самым огромную услугу и избавляю от какого-нибудь несчастья. Эта красотка, может, тебе совсем не подходит. А вдруг она г/била себе в голову невесть что о своей особе и будет тобой помыкать сколько захочет.

— Да, и это возможно. Но мне бы хотелось самому в этом убедиться. Послушай, Лемми, готов поклясться, положа руку на сердце, что это настоящий цветок. Лучшего слова мне не найти. Она убивает наповал!

Домби начал ворочать глазами, чтобы наглядно изобразить силу овладевшей им страсти, потом шумно вздохнул, как это делают киты, запасаясь воздухом перед погружением в воду.

— Послушай, Лемми, — продолжал он, — она брюнетка с большими глазами, цвета аметиста, от взгляда которых у тебя внутри все переворачивается. И у нее такая фигура, что у меня просто не хватает нужных слов. На ней надеты брюки для верховой езды, васильковая шелковая рубашка, а на ногах коричневые сапожки. Она так хороша, что ты готов ее целиком проглотить без соли и перца. В этой крошке все замечательно, если не считать поврежденного мизинца.

Что-то щелкнуло у меня в мозгу. Пару минут я молчу, потом спрашиваю как бы невзначай:

— А что у нее с мизинцем? Он пожимает плечами.

— Да ничего особенного, просто мизинец у нее на левой руке чуточку искривлен. Но мне это даже нравится.

В душе у меня потеплело. Похоже, что я что-то уже имею. Может быть, вы не забыли описание сестры Варлея, которое я доложил тогда генералу? Если помните, то тогда вам должно быть понятно, почему настроение у меня поднялось.

Домби говорит мне, что он хотел бы сегодня вечером еще поболтаться кругом и подождать, когда эта малютка выйдет погулять, а теперь вот ему приходится сматывать удочки и это никуда не годится.

— Еще как годится, Домби! — говорю я. — Ты поедешь в Лондон и позвонишь мне оттуда, как договорились. Не мешкай, отправляйся немедленно, и если я замечу девчонку, подходящую под твое описание, то я за ней присмотрю — для тебя, конечно.

— Черта с два для меня… Этого я больше всего и боюсь. Ладно. До скорой встречи.

Он берет свой мешок для гольфа и идет назад через поле, а я гляжу ему вслед, пока он не скрывается из виду.

Хороший парень, Домби. И он даже не догадывается, какую хорошую весть только что сообщил мне.

Я закуриваю новую сигарету, ложусь на траву и принимаюсь разглядывать небо. Мне кажется, что дело начинает сдвигаться с мертвой точки. Джимми Клив тоже где-то поблизости в Холмвуде, потому что он тоже что-то явно нащупал. Его в данный момент интересует только место пребывания Варлея. Домби, сам того не подозревая, приметил эту прелестницу в Брокхэме. Он даже не догадывается, кто она такая. Но гораздо важнее, знает ли Джимми Клив, что она здесь. Н-да, любопытно. Мне почему-то кажется, что нет. Если бы он знал, что кто-то, имеющий отношение к Варлею, находится в Брокхэме, вы могли бы спокойно прозакладывать свои последние ботинки и парадные брюки, что он не стал бы околачиваться в Северном Холмвуде, отстоящем отсюда за пять-шесть миль.

Я лежу и весело подмигиваю небу, настроение у меня — лучше не бывает. Мне нравится и то, что генерал повесил Домби на хвост к Джимми Кливу, потому что, как вы понимаете сами, генерал не простофиля.

Нет, сэр. Он с самого начала воспринял Джимми Клива скептически. Умненько, я бы сказал! Он сразу же сообразил, что Джимми постарается меня обскакать и использовать как ширму, а сам тем временем все обтяпает и преподнесет Варлея генералу на серебряном блюдечке. И тогда Кливу достались бы все лавры, а мне — лишь пинок под зад. Но сейчас вроде бы я уже пробил какую-то брешь. Похоже, я сумею обставить Джимми еще до того, как он поймет что к чему.

Джимми воображает, что знает, где можно застукать Варлея в Англии. Он получил от кого-то наводку. Но и у меня на этот счет имеются свои соображения. Подумайте сами. Джимми Клив привозит Джуанеллу Риллуотер в Париж после того, как он надежно упрятал за решетку ее дорогого Ларви. Зачем он это сделал? Потому что Варлей когда-то использовал Ларви как своего помощника. Поэтому Джимми уверен, что Джуанелла встречалась с Варлеем и знает его. Но не только это. Не исключено, она знает также, где тот скрывается в Англии, ведь и последнему болвану ясно, что такое местечко на случай «жаркой погоды» у него должно быть наготове. Ну, а Джуанелла должна знать его, хотя бы примерно, если не точно.

Вот вам и объяснение того, почему Джимми болтается в окрестностях Холмвуда, в то время как прелестная крошка с изогнутым мизинцем живет в Брокхэме. Отсюда вы сами, ребята, можете сделать вывод, что сынок миссис Кошен Лемми наконец-то чего-то добился.

Да еще как!

Где-то в Брокхэме били часы. Кругом такая тишина, что слышишь собственное дыхание. Я испытываю блаженнее чувство, потому что лежу в чистой постели лучшего номера гостиницы «Квадратная бутылка», и принимаюсь рассуждать о жизни вообще. Происходящее начинает у меня в голове приобретать определенные формулы. У меня появляется множество идей.

Я выпиваю глоток виски, сую голову под струю холодной воды, переодеваю другую рубашку и галстук — элегантную шелковую «бабочку», которую я купил у одного парня в Париже, и уж после этого выглядываю из окна.

Мой номер расположен на втором этаже в углу. Одно окно выходит на брокхэмекую лужайку, посреди которой находится колодец, откуда местные жители берут воду. Из второго окна видна грязная дорога, по обе стороны которой стоят два коттеджа в десяти ярдах друг от друга. Ближайший ко мне весь увит плющом, в саду масса жасмина и, хотя сейчас уже все отцвело, у него по-прежнему привлекательный вид.

Я хожу по номеру, курю сигарету и не спускаю глаз с обоих окон. Асам думаю о Домби. Чертовски смешно, что вот такой парень, как наш Домби, который ничего не знает, а просто выполняет то, что ему прикажут, попадает в самую точку. Когда-нибудь я расскажу этому бедолаге, насколько важным для меня было его сообщение, но сейчас меня больше волнует, как мне управиться одному со всем этим.

Выпиваю еще виски. Но тут мой взгляд обращается на окно, выходящее на дорогу. Я буквально прилипаю к стеклу носом. Дверь коттеджа с плющом открывается, и в садик выходит дамочка. Она неторопливо идет по извилистой тропинке к калитке и останавливается возле нее, как бы раздумывая, куда двинуться дальше. Затем она открывает ворота и направляется к «Квадратной бутылке».

Домби был прав, когда назвал эту дамочку настоящей красоткой. Он знал, о чем говорил. Она и правда была хороша, что называется экстра-класс. Она была воплощением мечтаний и молитв, ниспосланием Господа всем флотам Соединенного королевства. Все, чего не хватало этой крошке, можно было бы запихать в наперсток и спокойно выбросить прочь.

Я фактически видел всех представительниц рода человеческого, которые носят юбки, но даже я даю вам честное слово, ребята, что подобной красоты мне еще ни разу не приходилось встречать.

На ней было серое вязаное платье с синим воротничком и манжетами, на ногах шелковые чулки и модельные туфельки на высоких каблуках, на голове серая шляпа с синей лентой, кокетливо надвинутая на один глаз, из-под которой виднеются темные локоны. Да, друзья, это была картинка!

Она находилась от меня слишком далеко, чтобы я мог рассмотреть ее руки, но я был уверен, что левый мизинец у нее был искривлен.

Я делаю еще один глоток виски просто ради того, чтобы освободить посуду, затем спускаюсь по лестнице в коридор, где стоят огромные часы, а по стенам развешано множество старинного хлама, который давно бы следовало отправить на помойку. Подхожу к запасному выходу, ведущему на ту самую дорогу, отпираю дверь и встаю в картинной позе, опираясь на колонну, как будто бы любуюсь открывающимся передо мной видом. Вынимаю папироску из портсигара и закуриваю с безразличным видом, а сам уголком глаза слежу, как она подходит все ближе. Земное ли это создание, ребята! Поверьте, если бы у нее не было ничего другого, кроме этой легкой походки, и тогда уже она была бы опасна для мужчин. Так вот, братва, коли вы не видели такой красотки, то вы ничего и не смыслите в этих вещах!

К этому времени она уже была почти напротив меня, по другую сторону узкой тропинки. Она смотрит на меня безразличным взглядом, каким глядят на случайных прохожих на улице.

Я спокойно бросаю ей:

— Эй, сестренка.

Она останавливается и оглядывается через плечо. Потом говорит с мягким берлинским акцентом:

— Вы что-то сказали?

Я все еще стою, прислонившись к колонне, и отвечаю:

— Да-а, это я сказал «Эй, сестренка», и я не особенно ошибся, верно?

Она стоит неподвижно и смотрит на меня своими аметистовыми глазами. Теперь мне видна ее левая рука, ее мизинец действительно слегка искривлен. У меня сердце начинает колотиться быстрее.

— Собственно говоря, что вы имеете в виду? — удивляется она.

— А то, что вы ведь американка. Когда вы шли по дороге, я подумал, что вы моя соотечественница. Это верно?

Она слегка улыбается. Вроде бы я уже говорил вам, ребята, что у этой девчонки симпатичная мордашка, но когда она улыбается, она вся начинает светиться и показывает свои замечательные зубки.

— Вы очень любезны. Должна ли я понять это так, что вы тоже американец?

— Да, я из моряков, капитан Клоузен из 71-го батальона. Получил небольшой отпуск и решил немного развлечься, представить себе, что я снова штатский. Приехал вот сюда подышать деревенским воздухом.

— Ну и как вам это нравится? Я улыбаюсь во весь рот.

— Думаю, все будет о'кей. Может быть, мы с вами как-нибудь пойдем погулять?

При таких словах она чуточку вздергивает носик, но все же говорит:

— Возможно! Но почему вам это пришло в голову? Или вам нравится разгуливать со всеми женщинами, которых вы встречаете?

— Нет, — отвечаю я, — поверьте мне, леди, я весьма разборчивый парень. И предлагаю погулять лишь очень немногим дамам. Но черт возьми… С вами готов идти хоть на край света. При одном взгляде на вас я сразу молодею.

Она отвечает мне улыбкой. Против своей воли, думаю я, она действует именно так, как я ей подсказываю. Все время, пока мы разговариваем, я наблюдаю за ней и почти точно угадываю, о чем она думает.

— Знаете, очень смешно вспоминать такие банальные вещи, но мир действительно тесен, — говорю я. — Впрочем, вы, наверное, и сами это знаете.

Она спрашивает, как бы невзначай:

— Да? А почему?

— Я только что увидел вашу левую руку и вижу, что вы когда-то повредили себе мизинчик. По-моему, мы с вами где-то встречались.

Она на секунду задумывается, потом слегка поднимает брови, как будто чему-то удивляется. Делает пару шагов по дороге.

— Вам кажется, что мы уже встречались? Нет, вы ошибаетесь. Мне ваше лицо совершенно незнакомо.

Я пожимаю плечами.

— Людям, конечно, свойственно ошибаться, но у меня хорошая память. Да, как можно забыть вас?

— Очень даже просто, — говорит она с улыбкой, но я вижу, что она насторожилась. По всей вероятности, она не из тех, кого легко купить. Потом она спрашивает: — Так, где же, по-вашему мнению, мы встречались?

Я бросаю окурок на землю и придавливаю его ногой, вынимаю новую папироску из портсигара и закуриваю. Сильно затягиваюсь и выпускаю синюю струю в воздух

— Порядочное время тому назад, когда я приезжал в Штаты, я попал на одну вечеринку. У одного важного лица. Его зовут генерал Флэш. Вроде бы он работал в ФБР или что-то в этом роде. Сейчас он начальник контрразведки. Так вот, мне думается, что я вас там и видел.

Она ничего не отвечает, но при упоминании имени генерала Флэша ее лицо вдруг меняется.

— Мне кажется, вы ошибаетесь. Я не знакома с этим человеком. Ладно, я пошла, до свидания.

Она холодно кивает мне головой, поворачивается спиной и направляется к своему коттеджу. Я усмехаюсь:

— Пока, мисс Варлей. Мне думается, что мы с вами еще увидимся.

В 9 часов вечера уже темно. Возможно, мне повезло, что сегодня первое апреля и «День дурака», так что день с переводом часов на целый час стал длиннее. Но для моих планов я бы предпочел полную темноту. Я обедал и разговаривал с каким-то парнем, заглянувшим в бар. До чего же этот парень симпатичный. Потом подошли и другие. Они играли в шашки, пили пиво и, казалось, ничто на свете не могло нарушить их невозмутимого спокойствия. Впрочем, англичанина вообще не так-то просто вывести из равновесия.

Я вышел из гостиницы и пошел на задний двор, где оставил свою машину, сел в нее и выехал на магистраль Рейгейт — Доркин. Проехал мимо Доркина, миновал Бетчворд и тут увидел стрелку, указывающую на Южный Холмвуд. Через пару миль начинался Северный Холмвуд. Тут я заметил, что по обочине шагает какой-то малый, вроде бы фермер. Я притормозил и спросил у него, не знает ли он, где коттедж «Торп». Да, ответил он, знает. Это большой белый дом, стоящий вдали от дороги между Северным Холмвудом и следующим населенным пунктом Кейпелем. Он сказал, что я не ошибусь, потому что у этого дома красная крыша.

Я поблагодарил его и проехал по дороге еще пару миль. Потом остановил машину за зеленой изгородью, выключил мотор и пошел пешком по дороге. Было уже совсем темно, но все же иногда из-за туч проглядывала луна, так что очень скоро я различил белые стены коттеджа. Он стоял в глубине от дороги ярдов на пятьдесят — семьдесят. С трех сторон был окружен густым кустарником и деревьями. Я сошел с дороги и полем обошел вокруг участка, пробрался сквозь заросли, стараясь ступать бесшумно.

Непосредственно вокруг самого дома был виден небольшой палисадник с цветочными клумбами. Красивое местечко. Все ставни в доме были заперты, и единственным признаком жизни был легкий дымок, поднимавшийся над крышей. Я закурил сигарету, пряча огонек в ладони. Вдруг мне повезет и я что-нибудь увижу! Мне только и оставалось, что запастись терпением и ждать.

Мой приятель Конфуций в свое время очень хорошо выразился в отношении вот такого ожидания. «Человеку, наделенному терпением, доступны все вещи, все, о чем остальные забывают. Потому что парень, готовый болтаться кругом и сторожить, пока его приятель любезничает со своей красоткой, подобен рубленому шницелю, который остался от рождественского стола: больше он никому не нужен. Но в то же время этот самый парень избавляет себя от многих треволнений, оттого что в силу собственной инерции не заводит шуры-муры с разными крошками. Ну, а это, понятно, дает шансы прожить долго и спокойно».

Во всяком случае, ребята, отсюда каждому ясно, что терпение — это великая добродетель. Умейте ждать.

Я углубился в еще более возвышенные размышления о Конфуции, но тут послышался шум. Я выглянул из-за дерева. Задняя дверь коттеджа открылась, и кто-то вышел наружу. Я слышу, как по камням стучат женские каблучки, потом вижу, как отворяется калитка в белой изгороди палисадника. Тропинка ведет мимо тех деревьев, где я себе выбрал наблюдательный пункт. Я прикидываю, что незнакомка пройдет рядом со мной. Бросаю папироску и придавливаю ее ногой.

И тут я слышу, что дамочка напевает, она чему-то явно радуется. Я сразу же узнаю мотив. Это песенка, которая была очень популярна лет семь-вооемь тому назад, «Когда время проходит».

Я замираю. Мне в голову приходит одна дикая мысль, но я ее прогоняю прочь. Это было бы слишком великолепно. Ну что ж, чего только не случается на белом свете. Когда эта красотка поравнялась со мной, луна выскочила из-за тучки и я ясно разглядел, кого бы вы думали?

Я выхожу из-за дерева и говорю:

— Одну минуточку, малютка. Послушай, не собираешься ли ты заморозить своего старого приятеля Лемми? Ты не допустишь такой несправедливости, верно, Джуанелла?

Она круто поворачивается и смотрит на меня во все глаза.

— Господи Иисусе… ну, конечно, ты! — восклицает она.

Она стоит и смотрит на меня так, будто ее только что огрели обухом по голове. Мне показалось, что ей не особенно весело. Я ей подмигиваю.

— Конечно, дорогуша. Только вроде бы ты ошиблась песенкой, вместо «Когда время проходит» тебе надо было бы запеть «Только ты», — я подмигиваю ей еще раз. — Это Ларви должен петь про уходящее время. Только боюсь, что для него оно тянется слишком медленно.

Она опускает голову, и я вижу, что у нее на глаза наворачиваются слезы. Сейчас, когда она стоит в такой печальной позе, ее можно запросто проглотить без всякого сахара.

— Какой позор, что так поступили с Ларви. Настоящий позор.

— А почему, прелесть моя? Почему ты считаешь позором, что правосудие сцапало твоего Ларви и посадило за решетку? Надеюсь, ты не собираешься мне вкручивать в мозги старую сказочку о том, что его оклеветали. Понимаешь, если бы Ларви получил сполна все, что заслужил, его бы надо было упрятать в бутылку и бросить в океан на сотни лет. Но ему всегда чертовски везло.

— Может быть, это ему раньше везло, но теперь нет.

— Ладно, золотко. Все замечательно. И мы с тобой встретились под деревьями не для того, чтобы поговорить по душам о твоем Ларви. Или, может быть, моя красавица, тебе больше не о чем со мной разговаривать? Не в чем признаться?

Она, не говоря ни слова, стоит и смотрит себе на туфельки с таким печальным выражением глаз, что даже виски замерзло бы в бутылке при виде ее лица. Потом вдруг подходит ко мне, обвивает мою шею руками и начинает меня целовать так, как будто это ее последняя ночь на земле, а я тот самый парень, который обучал Казанову искусству побеждать любую самую капризную блондинку.

Я никак не реагирую на это. Просто принимаю то, что мне ниспослано небом. Но вот она уже начинает плакать и громко всхлипывать, как будто у нее разрывается сердце.

— Лемми, я влипла по самое горло. Я никогда за свою жизнь не попадала в такие переделки. А как мне выползти из этой трясины — ума не приложу. И этот бедняга Ларви. Боюсь, что ему придется сидеть в своем проклятом Алькатраце, пока он не сгинет, и никто пальцем не пошевелит, чтобы его оттуда вызволить. Они даже не разрешают мне с ним переписываться. У меня одна надежда на тебя, потому что у тебя доброе сердце и ты самый красивый малый, которого я когда-либо встречала. Так что из любви ко мне поимей совесть и помоги нам.

— О'кей. — Я снимаю ее руки с моей шеи и начинаю оттирать носовым платком помаду со своих губ. Она стоит так близко ко мне, что я просто задыхаюсь от ее духов. В душе я думаю, что Джуанелла — настоящая артистка высокого класса и что, если бы этот самый Конфуций встретился бы с ней, он бы придумал еще тысячу новых изречений об опасности, таящейся в таких красотках.

— О'кей, милочка, — повторяю я, — только должен тебе сказать, что, по-моему мнению, тут сейчас не место и не время для откровенных разговоров. Однако если ты ждешь от меня помощи в этом деле, то я не отказываюсь, но при одном условии, что ты расскажешь мне обо всем откровенно — с самого начала и до конца без всяких глупостей. Ну, а если ты попробуешь со мной опять выкидывать свои глупые шуточки, то я с тобой заговорю иначе. Так что тогда тебе месяца на три придется садиться на казенные харчи. И будь уверена, что твой Ларви заработает еще один срок после того, как отбудет этот. Ты знаешь, что я располагаю достаточными для этого материалами. Итак, мы договорились?

Она вытаскивает из сумочки маленький обшитый кружевами платочек и вытирает себе глаза. После этого я вижу, что дамочка-то и вправду плакала, поэтому есть уверенность, что теперь она одумается и скажет правду.

— Лемми… я не играю с тобой. И все расскажу, но это чертовски длинная история, и ты должен мне верить. Даже, если она будет звучать совершенно неправдоподобно. Чтобы ты ни подумал, ты должен мне верить.

— Не теряйся, крошка, — успокаиваю я ее. В конце концов почему не допустить, что после того, как я напугал хорошенько эту малютку, она не расскажет мне правду… причем если это ее тоже устраивает?

— Где ты живешь, Джуанелла? — спрашиваю я.

— В гостинице в Южном Холмвуде, там небольшой коттедж под названием «Мейлиф». Он у подножия холма возле церкви.

— О'кей. — Я смотрю на часы, сейчас около половины одиннадцатого. — Давай договоримся о встрече где-то около двенадцати часов. Приходи ко мне в «Квадратную бутылку» в Брокхэме. Я буду ждать тебя у боковой двери. Но ты должна будешь рассказать мне правду, а не очередные выдумки.

— Я приду, Лемми, и выложу перед тобой все, чего ты и сам не ожидаешь. Все расскажу и наплевать мне на то, что после этого случится.

— Вот это совсем другое дело, Джуанелла.

— И есть еще одно, что ты мог бы запомнить, мистер Кошен. Если бы не я, то ты к этому времени уже лежал в сырой земле. Те двое ребят в гостинице совсем уже собирались поупражняться на тебе в стрельбе из пистолетов. Только я вовремя успела подлить тебе свою смесь. Я объяснила им, что на десять часов ты вышел из строя, а поднимать пальбу в таком многолюдном месте было бы весьма некстати. Ты должен не забывать, что практически я спасла тебе жизнь.

— О'кей, в нужный момент я об этом припомню. Кто знает, а вдруг мне придется спасать и тебе жизнь? Так или иначе, но сегодня в двенадцать ты придешь ко мне и все выложишь без утайки.

Ее лицо меняется, она кривовато улыбается мне.

— Конечно, ходить в гости к такому парню, как ты, в такое время, прямо скажем, поздновато, но должна же девушка хоть когда-нибудь получить шанс?

Она поворачивается и уходит по тропинке через поле. Уже отойдя порядочно, она оборачивается, и я вижу, что она продолжает улыбаться мне.

— Пока, Лемми, — кричит она, — я приду вовремя, и ничто меня не остановит.

Она уходит, напевая на этот раз песенку «Только ты».

А интересно знать, как бы повел (себя Конфуций, повстречайся ему Джуанелла?

Закуриваю новую сигарету, прислоняюсь к дереву и начинаю думать о разных разностях, но главным образом о Джуанелле.

Возможно, ребята, ели вы сложите вместе два и два, то не старайтесь получить двенадцать. Вы тогда поймете, в каком направлении работала моя голова.

К тому времени, как я прикончил папироску, события у меня в полове, насколько это было возможно, рассортировались по полочкам. Я вышел из своего укрытия и пошел к коттеджу. Вхожу в палисадник и стучу в дверь. 'Жду, но никто не отвечает. Тогда стучу еще раз, потому что мне кажется, что внутри кто-то есть.

Я оказываюсь прав. Через пару минут дверь открывается. В прихожей горит свет, а на пороге стоит Джимми Клив.

— Ну, как дела, Джимми? — спрашиваю я. — Не знаю, ждал ли ты меня так скоро?

Он пожимает плечами.

— Ну, Лемми, вообще-то я не слишком удивлен. Ты не простачок, но я все же надеялся иметь несколько дней для разгона. Думал, сумею все закончить до того, как ты пронюхаешь, где я. Входи, у меня есть чего выпить.

Я вхожу, и он запирает дверь. Мы проходим в гостиную. Симпатичный и удобный, хотя немного старомодный коттеджик, и Джимми в нем совсем неплохо устроился. На столе две бутылки виски, сифон, бокалы, Джимми наливает себе и мне.

— Ну так что?

— Все в порядке, Джимми. Я очень рад тебя снова увидеть.

Я сажусь в глубокое кресло возле камина, он устраивается напротив.

— Послушай, Лемми, — говорит он, — ты не должен обижаться на меня. Ты же понимаешь, что к чему. Тебя все знают. Тебе и карты в руки. Ты ас в ФБР. А я кто такой? Обыкновенный частный детектив, пытающийся создать себе имя. Ты должен понять меня. Если бы я сумел самостоятельно схватить Варлея и представить его начальству, меня бы нашли пригодным для работы в ФБР. А мне этого чертовски хочется добиться. Война научила меня кое-чему, а мне было бы приятнее работать на дядю Сэма, чем на какого-нибудь частного хозяина.

— Послушай, Джимми, я вовсе на тебя не обижаюсь. Прежде всего потому, что у меня хорошая память, и я никогда не забуду, как ты меня предупредил в отношении Риббэна. Если бы не твое заступничество перед генералом, еще неизвестно, как бы эта история обернулась для меня. И вообще я мог бы тут сейчас и не быть.

— Пора давно забыть об этом!

— Ладно, забудем и перейдем к делу. Послушай, парень, нет ничего хорошего в том, что мы работаем в одиночку: нам нужно быть вместе. Давай-ка обменяемся информацией, кто чего разнюхал, и начнем. Что ты тут делаешь, Джимми? Может, ты на что-то напал?

— Напал, Лемми, старина. Еще до того, как я выехал по приказу генерала в Париж. Я предполагал, если у Варлея дела пойдут скверно, он скроется именно в этих краях.

Я киваю головой.

— Я нажал на кое-какие педали, подрядил пару дружков поработать вместе со мной. Один из них — лейтенант канадского пехотного полка, но раньше он работал на наши агентства. Хороший сыщик, молодой и достойный. И голова у него на плечах.

— Ага, так это он болтается здесь и смотрит, чтобы твой обед не простыл, хитрец? Я начинаю думать, что ты тоже парень не промах, Джимми?

Он пожимает плечами.

— Я использую все возможные методы. Разве меня можно за это осуждать? Так вот, этот парень, его зовут Сэмми Майнс, знает Варлея. Он давно с ним встречался, еще в то время, когда Майнс работал в нашем агентстве. Тебе Майнс понравится, я думаю.

Я кивнул головой.

— Мне сдается, что нам надо использовать всех.

— Еще один момент, — продолжал он, — у меня есть еще кое-какие соображения в отношении этого Варлея. Варлей жил здесь, в Англии, до того, как отправился в Нью-Йорк и открыл там свою мастерскую. У него в этих краях был собственный дом.

— Да? А где же этот дом? Клив улыбается.

— Вот этот самый. Оттого я тут сижу и дожидаюсь его.

— Ясно. Так что ты надеешься, зверь на ловца прибежит?

— Надеюсь. Вернее сказать, даже не надеюсь, а просто уверен в этом.

— Ну что ж, не без оснований. Тебе, Джимми, об этом деле известно гораздо больше, чем мне. Так что, как говорится, большому кораблю большое плавание.

— Может быть, мне и удастся схватить быка за рога, Лемми. Послушай, когда Варлей работал в Нью-Йорке, то стащил массу документов и правительственных бумаг. Понятно? И сделано все это было просто артистически. Варлей стибрил их не сам, а поручил это дело кому-то еще.

— Да? А кому, не знаешь?

— Парню по имени Ларви Риллуотер, первоклассному медвежатнику. Может быть, ты о нем слышал?

— Откуда мне о нем знать?

— Так или иначе, но Ларви попался. Его заперли в Алькатраце. Он в одиночке и, по всей вероятности, надолго останется там.

— Да? А в чем его обвиняют?

— Я точно не знаю, но его судили в Федеральном суде, что-то связанное с пособничеством шпионажу.

— Ясно. Валяй, парень, дальше.

— Ну, поехал я в Нью-Йорк. Был в отпуске после работы в иллинойской полиции. В это время меня как раз и затребовало Федеральное бюро. Они решили, что я сумею им помочь в этом деле. Они спрашивали меня, что мне известно о Варлее. Я ответил, что практически ничего, так как боялся, что, если мои прогнозы не оправдаются, они посчитают меня вралем.

— Ерунда, — говорю я ему, — никакой ты не трепач. Давай дальше.

— Ну, мне немного повезло. Однажды на Пятой авеню я наткнулся не на кого иного, как на Джуанеллу Риллуотер, жену Ларви. Ты знаешь, она с ума сходит по своему муженьку. Когда его упекли в тюрягу, она просто растерялась. Как судно без руля, как кошка без хвоста. Не знала куда податься.

— Разумеется.

— И тогда я решил. Понимаешь, Джуанелла знает Варлея. Она должна была его знать в то время, когда с ним работал Ларви. Она так и сказала. Это от нее я узнал, что Варлей жил здесь до приезда в Штаты. Она считает, что он вернется сюда снова, если ему станет слишком туго в Париже.

— Похоже, эта девчонка здорово тебе помогла, Джимми.

— Не говори. Возможно, она сумеет оказать мне еще кое-какие услуги в скором времени.

Я усмехаюсь про себя и замечаю как бы невзначай:

— Мне кажется, что с твоей стороны было очень умно захватить ее с собой в Англию.

Он раскрывает широко глаза.

— Ах, ты хитрый, черт! Значит, ты ее видел?

— Разумеется, видел. Сегодня днем она шла по улице в Южном Холвуде. Во всей Англии только у одной красотки Джуанеллы такая фигура! И лишь только еще у одной девочки может быть лучше!

— Что ты там бормочешь, Лемми?

— Послушай, парень, вот тут я могу с тобой померяться силами. Потому что мне тоже немного повезло.

— Да? А в чем именно?

Я вижу, что Джимми это здорово задело. Поэтому спрашиваю его, помнит ли он о моем разговоре с генералом насчет сестры Варлея.

— Конечно, и тебе про нее что-то было известно.

— Да, кое-что я про нее знал. А именно то, что узнал о ней от Марселины дю Кло. Но это не все. Мне кажется, ты прав, Варлей должен объявиться в этих краях. Я уверен, что ты абсолютно прав.

Он берет бутылку и наливает нам еще по бокальчику.

— Ты послушай, Лемми, я сам не свой. Что тут происходит?

— Ничего особенного, просто сегодня я видел сестру Варлея. И как это тебе нравится?

— Ой, Лемми! Значит, я был прав, и он обязательно появится здесь.

— Можешь не говорить. Вроде бы вся варлеевская династия собирается в этом симпатичном, спокойном провинциальном английском городишке.

— Ну, так что же мы будем делать?

— Сейчас скажу, Джимми. Первое, что мы не будем делать, — это стараться обскакать один другого. Давай-ка прекратим наше соревнование и выясним все до конца. Ты себе заработаешь авторитет в ФБР, ну и мне, возможно, удастся восстановить свою подмоченную репутацию. Кто знает, а вдруг они забудут про Марселину и те разговоры, которые, как они предполагают, я с ней вел.

— Не исключено, что нам с тобой придется вылезти из кожи вон, чтобы не осрамиться. Давай держать друг друга в курсе дел.

— Ты себе дожидайся, пока не появится мистер Варлей собственной персоной. Ты знаешь, как он выглядит, а я нет. Так что тебе тащить за этот конец веревки. Я остановился в «Квадратной бутылке» в Брокхэме. Поэтому поддерживай связь непосредственно со мной или через своего парня, как тебе будет удобней.

— О'кей, Лемми, — говорит он, — договорились. Я дожидаюсь Варлея, а как только он покажется, даю тебе знать об этом.

— Идет. А я займусь его сестрицей. Она живет недалеко от меня. Постараюсь прилепиться к этой крошке теснее, чем штукатурка к стене. Ну, потом мне думается, что Джуанелле пока лучше бы затаиться. Ей совсем не годится разгуливать в этих местах. Если Варлей на нее наткнется, то он сможет что-то заподозрить.

— О'кей, я прослежу за этим.

Я приканчиваю свое виски и поднимаюсь.

— Послушай, вот еще что. Нам с тобой лучше вместе не мозолить глаза. Давай-ка разыграем все спокойно и тихо. Если я что-нибудь выясню, то немедленно свяжусь с тобой. У тебя есть телефон?

— Да, — он называет номер.

— А вот номер «Квадратной бутылки». До тех пор, пока ничего существенного не произойдет, встречаться не стоит. В случае необходимости звони. Ну, пока, Джимми. Я удаляюсь.

— Пока, Лемми. Ты хороший парень. Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя хотел обскакать?

— Не морочь себе голову, Джимми. Со мной все в порядке. Еще один момент. Не мог бы ты подослать ко мне завтра этого Сэмми Майнса? Думаю, я смогу использовать этого парня. Вместе нам будет легче поднажать на сестрицу Варлея. Кто знает, не разговорится ли крошка?

— Отличная мысль. Пока она еще не виделась с Варлеем. Было бы просто непростительно, если бы она успела предупредить его, что мы околачиваемся в этих местах. Он тогда сплавит документы, которые ему раздобыл Ларви. Понимаешь, мы должны разыскать эти бумаги любой ценой.

— Я ничего не забываю, но это уже мой конец веревки, и я могу поспорить, что сестра Варлея пока ничего не заподозрила. Скажи, а твой Майнс с ней никогда не встречался?

Он качает головой.

— Не знаю. Варлей был скрытным малым. Он никогда не распространялся о своей семье. Из него даже по пьянке невозможно было что-нибудь вытянуть…

— Может быть, эта дама и не его сестра, — говорит он после минутного раздумья, — а какая-то другая крошка, которая действует c ним заодно? И играет под сестру, потому что так проще всего им встречаться? Варлей всегда был неравнодушен к блондинкам.

— Если так, то на этот раз он изменил своим привычкам. Она брюнетка и такая картинка скажу тебе, что глаз не оторвешь.

Я открываю дверь и задерживаюсь на пороге. Светит луна, у меня великолепное настроение, вроде бы кое-что начинает вырисовываться.

— Доброй ночи, Джимми, — говорю я ему на прощание. — Держи нос по ветру и подошли ко мне завтра днем этого парня Майнса. И не слишком-то много болтайся на людях. У меня предчувствие, что скоро наступит развязка.

— Ты босс, Лемми, — говорит Клив. — И не забывай, что отныне и потом я не собираюсь ни в чем мешать тебе.

Я говорю о'кей и ухожу. Потом иду к тому месту, где оставил машину, завожу мотор. Неторопливо еду по пустынной дороге к Южному Холмвуду.

Я счастлив, как птичка в мае, хотя на дворе всего апрель, даже первое апреля, если уж быть точным.

Глава V

ЕЩЕ КОЕ-ЧТО ПРО ДЖУАНЕЛЛУ

Наверное, вы знаете, ребята, что у англичан есть пословицы и поговорки на все случаи жизни. Каждый раз, когда какому-то парню не хватает слов, чтобы высказать то, в чем он не особенно разбирается, он преподносит подходящую пословицу. К тому времени, когда до тебя доходит, о чем это он толкует, а это вовсе не так просто понять, этот англичанин либо успевает смыться, либо придумывает что-нибудь еще.

Вот почему англичане — такой великий народ. Если им нежелательно во что-нибудь вникать, то они от этого искусно увиливают. Вроде Джеймса Второго, который, когда ему сказали, что его последняя приятельница развлекалась с лордом верховным адмиралом, ответил, что не находит в этом ничего предосудительного, и тут же отослал лорда адмирала открывать новые земли в твердой уверенности, что он достанется на обед каким-нибудь каннибалам.

А этот нахал поехал, открыл новые земли, возвратился целехонек и доложил своему монарху: «И как вам это нр]авится, ваше величество?» После чего Джеймс Второй почувствовал, что ему слегка наскучили волнистые контуры данной дамочки, и он трижды от всего сердца поздравил нашего героя, начал направо и налево раздавать Титулы и отметил победу, увеличив налог на пиво.

Теперь вам ясно, почему у англичан такая огромная империя? Вы понимаете, что даже королям в те далекие времена туго приходилось с их ветреными приятельницами, и вот отсюда и пошла пословица «Любовь правит миром».

На самом же деле нам только кажется, что она творит чудеса. Те же самые ощущения можно получить гораздо безопаснее и дешевле — выпил пару стаканов рома на пустой желудок, и ты на седьмом небе.

Все эти великолепные мысли пришли мне в голову потому, что время приближалось к полуночи, а я стоял возле боковой двери «Квадратной бутылки» и раздумывал, придет ли ко мне эта крошка и расскажет ли, наконец, всю правду, или же она снова попробует обвести меня вокруг пальца и улизнет, прежде чем я успею что-нибудь сообразить.

Ночь прекрасна. Светит луна, весь сад в таинственных тенях и серебристых бликах. У меня такое поэтическое настроение, что даже тошнит при мысли, что я встречал в разных концах света столько красоток, а вот такую, как сестрица Варлея, увидел впервые. Просто королева среди красавиц. Провалиться мне на этом месте, если я вру.

Тот парень, который назвал полночь колдовским часом, определенно разбирался в людских сердцах. Только я бы придумал другое название, потому что именно в это время на всем земном шаре молодые люди с замиранием в груди ждут своих подружек, которые им назначили свидание, а сами в последний момент пудрят носы и подкрашивают губы, как будто бы их без этого не узнают. Вот как раз для этого времени англичане придумали массу всяких поговорок, вроде «Рим не в один деньстроился» или «Кашу маслом не испортишь», так как надо чем-то утешаться влюбленным, которые стойко мерзнут под ночным небом, ожидая своих красоток! И парни считают эти изречения как нечто само собой разумеющееся, хотя в качестве аксиомы можно принимать всего только две вещи: пиво и идею о том, что все люди, не посещающие местный трактир, — верные кандидаты в сумасшедший дом.

Мои глаза устремлены на брокхэмский луг. Трава изумрудного цвета под лунным светом, а по дорожке, идущей посредине, приближается Джуанелла. Я внутренне усмехаюсь, потому что мне ее приятно видеть. Всякому ясно, что она приоделась, чтобы убить меня наповал: на ней зеленый костюм и шелковая кремовая блузка, а на плечи накинуто короткое меховое манто. Вокруг горла поблескивает бриллиантовое ожерелье.

Джуанелла останавливается в паре шагов от меня и бросает долгий обжигающий взгляд, потом улыбается печально: жалкая попытка казаться храброй, если вы меня понимаете. Я даже чихаю: так сильно она надушилась.

— Послушай, Джуанелла, где ты раздобыла такие духи? Могу поспорить, что не в магазине.

— Парижские духи, Лемми. Они называются «Дерзость». Они хороши, верно?

— Тебе лучше знать. Значит, ты пришла обо всем рассказать мне. Я не был уверен, хватит ли у тебя ума, или нет.

— Послушай, Лемми, я ничего не буду утаивать, ты уж мне поверь. У меня нет других шансов. Даже если я заманю тебя в постель, тебя все равно не провести.

— Не волнуйся, моя дорогая, о постели не может быть и речи. Мы с тобой пойдем в гостиную… Я ведь не нахал, тебе бы давно пора в этом разобраться.

Мы с ней поднимаемся в гостиную на втором этаже. Я придвигаю для нее большое кресло и наливаю ей виски с содовой. Она кладет сумочку на стол. Это большая сумка из крокодиловой кожи, зеленого цвета, в тон костюму.

— А теперь, детка, выкладывай.. и больше не финти.

— Я и пришла к тебе рассказать правду, как есть. Ты удивишься сам.

Она сидит с задумчивым видом.

— Меня ничто не удивит, Джуанелла. Возможно, мне известно гораздо больше, чем ты предполагаешь, а то, что я не знаю, об этом нетрудно догадаться. Хочешь, я заговорю первым и докажу тебе, что знаю все?

Она широко раскрывает глаза.

— Но это невозможно, Лемми.

— Ах, Джуанелла, я всегда хорошо умел разгадывать чужие тайны, а с тобой это и вовсе просто, потому что ты не умеешь как следует лгать. Твои выдумки такие прозрачные, что они сразу же видны насквозь.

— Например?

— Ну, вся та брехня, которую ты мне рассказывала в Париже при нашей первой встрече. Ты не забыла? Ты мне тогда говорила, что у тебя было отчаянное положение и что Джимми Клив пожалел тебя и нашел тебе работу в Париже. Помнишь?

— Да, помню.

— Но ты мне не сказала, что Джимми Клив сам был в то время в Париже, ведь ты об этом знала. Верно?

— Что ты имеешь в виду, Лемми? Почему я должна была об этом знать? — Я вижу, как она мучительно хочет оттянуть время, как лихорадочно взвешивает мои слова. Скорее всего она хочет еще что-то насочинять.

Я продолжаю:

— Послушай, ты же все время работала на Клива. Почему же ты не хочешь все выложить на чистоту, Джуанелла? Имей в виду, я не осуждаю ни тебя, ни его. У вас у обоих имеются свои основания, и даже довольно веские.

Она отпивает из своего бокала. Я тоже поднимаю свой, но продолжаю следить за ней.

— Послушай, как мне удалось догадаться, я знаю не хуже тебя, что Джимми спит и видит, чтобы попасть в ФБР. Раньше он работал простым детективом в каком-то затрапезном частном агентстве в Нью-Йорке. Его переводят на время в иллинойское полицейское управление потому, что объявлен розыск Варлея. Что же он предпринимает?

Она смотрит на меня несколько странно и повторяет:

— Что же он предпринимает?

— Он хватается за такую возможность. Ему хочется произвести впечатление на Федеральное бюро. Поэтому он заявляет, что будто знаком с Варлеем. Что ему про него все известно. Они попадаются на эту удочку, и он думает, что теперь его дело в шляпе.

— А почему бы и нет, Лемми? Чего же тут плохого?

— Послушай, крошка, ты-то должна знать, что Джимми Клив в жизни своей не видел Варлея. Вот почему он ухватился за тебя. Ну, так это правда или нет?

Она молча рассматривает кончики своих пальцев.

— Вот как обстоят дела, — продолжаю я. — Джимми Клив не знает Варлея, но он знает другое: что Ларви Риллуотера упрятали в тюрьму и за что. Дело в том, что Ларви помог Варлею похитить какие-то документы. Мне очень жаль Ларви, так как я уверен, что он не знал, какие это были документы. Скорее всего предполагал, что это были акции или какие-нибудь облигации. Простофиля и не догадывался, ' что бумаги касались государственной военной тайны. Но как я полагаю, Джимми Клив это прекрасно понимает и делает отсюда один вывод: поскольку Ларви знал Варлея, значит, и ты, Джуанелла, должна его знать. Верно?

Она кивает головой. Вид у нее совсем убитый.

— Лемми, ты и правда, как ясновидец.

— Ладно. Пошли дальше. Значит, Джимми заявляет федеральным властям, что Варлей уже смотался из Штатов и отправился в Париж. Клив быстренько организует поездку к генералу и берет тебя с собой. Он берет тебя потому, что тебе предстоит опознать Варлея, когда они с ними встретятся. Но есть еще один момент, какой ты прекрасно знаешь. Верно?

Она пожимает плечами.

— Похоже, что ты знаешь ответы на все вопросы,

Лемми.

— Ну вот как я это себе представляю. Мне думается, что Варлей как-то проговорился Ларви, что у него в этих краях есть укромное местечко на континенте на тот случай, если его дела пойдут действительно плохо. Поехали вы в Париж, но там Варлеем даже не пахнет. Клив сообщает, что Варлей снова успел отдать концы, что он уже в Англии. И тут ты пускаешь в ход свою козырную карту. Ты заключаешь сделку с Джимми. Верно?

Она отвечает все тем же неестественным чужим голосом:

— Правильно, Лемми, я заключаю с ним сделку. А что мне оставалось делать?

Я пожимаю плечами.

— Возможно, я на твоем месте поступил бы точно так же. Наверное, ты рассуждала таким образом: Ларви получил пятнадцать лет тюрьмы. Такой большой срок. Его обвинили в хищении федеральных документов, что считается тягчайшим преступлением в военное время. Но до этого у Ларви не было судимостей и ты великолепно понимала, если бы тебе удалось доказать, что Ларви украл бумаги, не представляя, что он ворует, и считая их обыкновенными облигациями или акциями, то срок ему немедленно сократили бы лет до двух, не более. А тут был один парень, который, как ты считала, мог тебе помочь в этом деле, — Джимми Клив. Сделка заключалась в том, что ты поможешь ему разыскать Варлея, за это Клив добьется пересмотра дела Ларви после того, как Варлей окажется за решеткой. Ну, так прав я или нет?

— Да, Лемми, ты просто изумителен. Ты прав на все сто процентов.

Она допивает свой бокал. Я снова наполняю и ее, и свой. Ставя бутылку на стол, я смахиваю ее сумочку на пол. Она при этом раскрывается, и содержимое вываливается наружу. Я наклоняюсь и первым делом поднимаю пистолет 38 калибра системы Кольт. В нем десять патронов.

— Ну и дела. Может быть, ты не знаешь, что английская полиция косо смотрит на людей, которые таскают с собой заряженные пистолеты, если у них нет на то специального разрешения.

— Я подумала, что оружие мне может пригодиться. Понимаешь, как-то боязно ходить одной, зная, что где-то поблизости болтается Варлей.

Я засовываю пистолет обратно в сумочку на прежнее место.

— Есть такая примета, — говорю я, — женщина, носящая при себе оружие, всегда первая получает пулю. Особенно если учесть, что с твоей внешностью и духами, которые ты употребляешь, тебе не нужно никакого оружия, детка. Брось на любого молодчика жаркий взгляд, и он станет перед тобой на колени.

Она чопорно поджимает губки.

— Все тот же прежний Лемми, да? Большой насмешник. Вот почему я отношусь к тебе, как сестра.

— Возможно. Но после последней нашей встречи я начал думать иначе.

— Не знаю, Лемми, но что остается делать несчастной девушке. Понимаешь, я так привязалась к Ларви, что просто не знаю, как мне ему помочь. Если только…

— Если что?

— Понимаешь, когда я далеко от Ларви, то схожу по нему с ума. А когда он рядом, я схожу с ума по тебе. Что же мне делать?

— Не знаю, но все же ты дурочка.

— Почему ты так говоришь? — спрашивает она, заинтересованно поглядывая на меня.

— Скажи, отчего ты не хочешь пошевелить мозгами. Джимми Клив из тех людей, которые только думают о себе и добиваются того, чего хотят. Он мечтает только о переводе в ФБР и, чтобы это осуществить, он объегорит и тебя, и меня. Объегорит кого угодно. Он уже пытался проделать это со мной, — говорю я с усмешкой. У нее глаза буквально лезут на лоб.

— Как, он пробовал мудрить и с тобой?

— Джимми совсем не дурак, поверь мне, — говорю я. — Когда ты поможешь ему опознать Варлея, он турнет тебя, как миленькую. Как могло прийти тебе в голову, что Джимми будет беспокоиться о Ларви после того, как добьется своего? Могу поспорить, что это не так.

— Ну, приходится рисковать. Он дал мне слово, что в тот день, когда будет задержан Варлей, он свяжется с федеральными властями и добьется пересмотра дела Ларви. Он считает, что сумеет сделать так, что приговор будет уменьшен до двух лет, максимум до трех.

— Не сомневаюсь, что он наверняка обещал тебе сделать так, что его, Ларви, еще до этого выпустят на поруки. Конечно, он может попробовать, но одно дело пробовать, а другое — исполнять. Вот если бы это говорил я…

Она вкрадчиво вздыхает.

— Да, Лемми, если бы это был ты…

— Тогда все было бы иначе, верно, мое сокровище? Я служу там много лет. Я агент с хорошей репутацией. Не сомневаюсь, что если бы я взялся вызволить Ларви, то я бы добился этого. И ты об этом знаешь.

Она, однако, с сомнением говорит:

— Да, Лемми, раньше ты бы мог это сделать, но теперь…

— А что теперь?

— В Париже поговаривают, что ты здорово дал маху.

Я закуриваю, раздумывая.

— Да я сам тебе говорил об этом. А может, ты слышала об этом откуда-то еще? Скажем, не рассказывал ли тебе об этом Джимми Клив?

— Вроде бы так, — отвечает она со вздохом. — Но все-таки что же мне делать? Джимми сказал, что ты вряд ли сумеешь чем-нибудь помочь Ларви. Он говорил мне, что у тебя и без него целая куча неприятностей. Что тебе надо вылезти вон из кожи, чтобы реабилитировать себя, но что генерал хотел бы дать тебе такую возможность.

— Джуанелла, не будь ребенком. Послушай, неужели ты до сих пор не разобралась в Кливе? Я же тебе сотню раз говорил, что он действует только в собственных интересах. Ему наплевать на все и на вся, пока он не добьется своего. Во всяком случае, так оно было до последнего времени.

— Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь было?

— Я прекрасно понимал, что Клив должен быть где-то поблизости, так что после твоего ухода нашел его и имел с ним разговор.

Вообще он неплохой парень. Он сказал, что большинство моих догадок — о'кей. Мы договорились, как действовать дальше. Мы с ним отныне работаем только вместе. Никто не будет стремиться обставить один другого, понятно?

— Понятно, что же я должна делать?

— Не волнуйся. Возможно, что, когда ты что-нибудь узнаешь новенького, ты мне расскажешь. Не могу же я обо всем догадываться сам. А вдруг ты, Джуанелла, узнаешь какие-нибудь мелочи, которые могли бы мне здорово помочь? Ну, что ты скажешь?

Наступила тишина. Мы оба молчим. Я вижу, что она сильно задумалась.

Потом она произносит:

— Мне думается, что ты обо всем догадался сам и все узнал, Лемми. Ты всегда был парнем с головой. Ты всегда успевал везде.

— Иногда, возможно, но не всегда. Скажи мне, Джуанелла, как выглядит этот Варлей? Ведь ты должна была его много раз видеть вместе с Ларви. Ты должна мне дать его подробное описание. Ну, крошка, выкладывай.

— Ну-у… — тянет она с неуверенным видом. — Он такой…

Но я ее перебиваю.

— Послушай, Джуанелла, все-таки никак не могу понять, неужели ты настоящая подколодная змея? Законченная предательница? Неужели ты считаешь меня таким болваном, что я могу попасться на твою удочку? Вот ты сейчас должна описать мне внешность Варлея. Так чего же ты медлишь?

— Я просто думала. Мне нужно собраться с мыслями…

— Малютка, ты просто законченная лгунья. Тебе нет никакой необходимости так долго раздумывать, у тебя, слава Богу, голова всегда работала хорошо. Откуда вдруг такая задумчивость? Я могу тебе точно ответить: ты ни разу в жизни не видела Варлея.

От неожиданности она откидывается в кресло и судорожно вздыхает.

— Ну, что на это скажешь, мое сокровище?

Она ничего не отвечает, сидит молча и водит пальчиком по стакану виски.

— Ты же непроходимая дурочка, Джуанелла. Прежде всего я достаточно хорошо знаю Ларви, чтобы поверить, что если у него и были какие-то тайные дела с Варлеем, которые могли хотя бы отдаленно грозить ему тюрьмой… то одному человеку он ни за что бы не сказал об этом. Это тебе, Джуанелла.

Она как-то вся сразу сникла. Было видно, что я угодил в самую точку.

— Ларви был очень сообразительным парнем, — продолжаю я, — ну а потом он был самым крупным специалистом по несгораемым шкафам во всех Соединенных Штатах. Это знают все. А вот то, что он был привязан к тебе, как черт, было не столь широко известно. И Ларви никогда бы не допустил, чтобы ты видела Варлея или хоть в какой-то мере была замешана в это дело. Да ты сама это прекрасно знаешь.

— Да, Лемми, ты прав.

— Итак, — продолжаю я, — ты, что называется, «купила» Джимми Клива. Он воображал, что перехитрил тебя, но вместо этого ты просто обвела его вокруг пальца. Ты заверила его, что сможешь опознать Варлея. Может быть, ты почему-то решила, что Варлей должен приехать сюда. Конечно, Ларви мог мимоходом упомянуть имя Варлея, когда говорил об Англии. Или ты нашла какой-то его адрес и увидела в этом возможность, договорившись с Джимми, добиться сокращения срока тюремного заключения Ларви. И Джимми Клив поверил тебе, бедняга!

Она разводит руками, вновь повторяя, а что ей остается делать?

Я отбрасываю прочь окурок.

— Я полагаю, ты поступила так, посчитав, что это наилучший для тебя выход.

Она пожимает плечами.

— Не знаю. Я решила, что, если Клив поймает Варлея или человека, которого он примет за Варлея, мне придется так или иначе признаться. Но к тому времени он успеет что-то предпринять в отношении Ларви. Понимаешь, я надеялась, что вопреки всем разумным соображениям я сыграю свою роль.

— Ладно. Может быть, нам удастся что-нибудь придумать. Клив найдет другие способы установить личность Варлея. Возможно, ты ему нужна для подкрепления свидетельства, потому что, понимаешь ли, Джимми Клив — малый не промах. Он мне нравится… Послушай, возвращайся-ка ты назад в свой коттедж «Мейлиф» и веди себя там спокойно. Если Джимми Клив попросит тебя что-нибудь сделать, води этого человека за нос, как можно дольше, а когда мы покончим с этим делом, я обещаю тебе помочь насчет Ларви. А вдруг и правда нам удастся сократить ему срок, кто знает?

— Лемми, ты всегда оставался замечательным парнем. Я всегда за тебя горой.

Она подбежала ко мне, обвила мне руками шею и начала целовать, как будто это был ее драгоценный муженек. Я начал чувствовать, что на таком близком расстоянии моя решимость быть скромным слабеет. И я усаживаю Джуанеллу обратно в кресло.

— Послушай, милочка, передохни немного. Ты слишком темпераментна… вот что я скажу. Пройдись не спеша обратно к себе в коттедж, выкури сигаретку и подумай над моими словами. А когда сделаешь надлежащие выводы, возвращайся сюда, но больше не крут».

— Все ясно, Лемми, только какие выводы я должна сделать?

— Скорее всего ты поймешь, — подмигиваю я ей, — что мистер Кошен вовсе не такой уж простачок, каким он кажется. Так или иначе, но теперь нам необходимо как следует подумать. А теперь заканчивай свое виски и сматывайся отсюда.

Она тяжело вздыхает, поднимается и говорит:

— Мне всегда непросто приходится. Вся беда в том, что я разрываюсь на части. Если бы я не была привязана к Ларви, все было бы нормально, но моя тяга к тебе сильно усложняет жизнь. Возможно, ты прав, что все дело в моем темпераменте. Ну что ж, я пошла, Лемми.

Она спускается с лестницы. Я провожаю ее и открываю боковую дверь. Она бросает «а меня печальный взгляд через плечо и прощается:

— Пока, Лемми!

Я смотрю, как она идет к Брокхэмской лужайке. Запах ее духов еще полностью не исчез.

Странное название духов — «Дерзость».

Вы меня понимаете?

Я стою на пороге и провожаю ее взглядом. Я ничего не могу сказать этой крошке. Возможно, Джуанелла Для вас, ребята, и не является загадкой и вам доводилось уже встречаться с подобными людьми. А если нет, то вы вряд ли поймете, что дамочки ее типа всегда вносят смуту в сердца мужчин. Да и у них самих постоянно бывают переживания из-за мужчин. Вам ясна моя мысль?

Мне кажется, ее слова о Ларви — святая истина. Только потому, что его упекли надежно за решетку в Алькатраце, сейчас он для Джуанеллы дороже всех на белом свете. Она решится на любое безумство, лишь бы вызволить его из этой беды. А когда ей это удастся, она даже не плюнет в его сторону. Вот какова она, эта красотка.

И ома в то же время весьма хитрая, увертливая и сообразительная. Некоторые люди живут так, что их правая рука не знает, что делает левая. Но эта малютка всегда упорно идет к своей цели. Ее единственная ошибка заключается в том, что иной раз она переоценивает свои силы и потому рискует идти на двойной обман, не считаясь с последствиями.

У нее хватило ума, например, рассказать мне некоторые вещи так, что все, сказанное ею, зазвучало правдоподобно. Я догадываюсь, что со мной она всегда прибегала к такому приему. Кое-что она мне выложила, но кое-что, как здесь говорят, припрятала на черный день, хотя чего ради думать о черном дне, который неизвестно когда наступит и наступит ли вообще когда-нибудь.

Кажется, ребята, я вам уже говорил, что эти дамочки очень привлекательны, сообразительны и догадливы. Припоминаю одну хорошенькую блондинку, с которой я повстречался в Саратоге. Эта малютка была воплощением мечты всякого парня. У лее было все, что человек, облаченный в брюки, ищет с детства. Она была настолько привлекательна, что, ей-Богу, из предосторожности надо было надевать очки, чтобы не натворить глупостей.

Так вот, однажды прихожу я к этой крошке. Она отворяет дверь и стоит на пороге, показывая мне свои жемчужные зубки. Обнимаю ее с такой силой, что, когда наши губы разъединились, раздался такой звук, как-будто лопнул дедовский кожаный диван.

Вдруг она отступает в сторону и заявляет мне:

— Одну минуточку, Лемми. Я вижу у тебя на пиджаке светлый короткий волос. Эта твоя леди носит короткую стрижку?

— Мое сердечко, — отвечаю я ей, — у меня нет никого, кроме тебя. Я бы ни за что не согласился поцеловать любую другую женщину на свете.

— Правда? Даже мою сестру, с которой мы близнецы и похожи как две капли воды?

— Ну уж, если она совершенно такая же, как ты сама, то по этой причине я бы еще мог поцеловать ее, если бы когда-нибудь с ней повстречался.

— Ага, так вот она-то и носит короткую стрижку, а ты сам только что признался, что если повстречаешься с ней, то обязательно станешь целоваться с ней. Это не честно. Ты мне изменяешь, Лемми!

После этого она хлопает меня по макушке щипцами для льда, которые держит в руках, готовя коктейль. А когда я прихожу в себя, она мочит мне голову ароматным уксусом и собственными слезами. Она просит прощение за свою невыдержанность и заверяет меня, что я могу теперь целовать ее сестру, сколько мне влезет.

Тогда я говорю ей, что не стоит так переживать, потому что я все-таки действительно встретил случайно ее сестру на улице.

Тут она снова хлопает меня по голове так, что мне пришлось наложить целых четыре шва. Отсюда вы можете, ребята, сделать вывод, что логика — это не характерная черта женщин и что каждый раз, когда вы собираетесь откровенничать с дамочками, смотрите, нет ли поблизости каких щипцов. Ну, а второй совет в отношении двойняшек, особенно если они хорошенькие, — держите язык за зубами, особенно если спросят, есть ли, на ваш взгляд, между ними какая-нибудь разница.

Пока я размышлял, Джуанелла скрылась за поворотом дороги. Прислонившись к дверному косяку, я гляжу на луну и думаю о всяких поэтических вещах. Но больше всего меня интересует, каков будет следующий ход в этой игре.

Насколько можно судить, я не могу сделать никаких опрометчивых шагов. Сейчас очередь Джимми Клива, и свой ход должен сделать он. Он постарается доложить о местонахождении Варлея. Сообщив о своей удаче штабу, он, может, соблаговолит известить и меня.

Я собирался подняться к себе по лестнице, когда внизу раздался пронзительный телефонный звонок. Я хватаю трубку.

Незнакомый голос спрашивает, попал ли он в «Квадратную бутылку». А после того, как я заверяю в этом, мне заявляют, что хотят поговорить с остановившимся здесь американским джентльменом.

— Да? Я как раз и есть тот американский джентльмен. Чем могу быть полезен?

После небольшой паузы меня спрашивают:

— Скажите, вас зовут мистер Кошен? — И когда я отвечаю утвердительно, то слышу: — Послушайте, вы меня не знаете, но, наверное, вам обо мне говорили. Меня зовут Сэмми Майнс. Я работаю в одном агентстве с Джимми Кливом. Может, он вам 'рассказывал обо мне? Ну, так вот, я здесь тоже кое-что делаю для него и ФБР. Вы знаете, по какому делу. Я здесь нахожусь уже более трех месяцев.

— Вот как? Все это очень интересно. Ну так что?

— Я считаю, — говорит Майнс, — что нам с вами нужно бы немного поговорить вдвоем в спокойной и тихой обстановке и без посторонних свидетелей.

— Что-то я не больно хорошо вас понимаю. Почему без свидетелей?

— Если вы хотите знать, , то я имел в виду Клива. Может быть, вы не догадываетесь, но вас обманывают все время.

— Я это великолепно знаю. Значит, вы хотите со мной поговорить. Это — срочное дело?

— Я бы сказал весьма. Еще один момент. Было бы очень скверно, если бы нас увидели вместе, но хочу с вами обязательно повидаться, и как можно быстрее.

— О'кей. Где вы находитесь?

— Сейчас в Леатерхеде, но у меня есть машина, так что я могу подъехать практически в любое время.

— О'кей, Сэмми, я скажу, что вам делать. Поезжайте в город на Джермин-стрит, дом 177а. Мои комнаты на втором этаже. Попросите ночного консьержа впустить вас в мою квартиру и там найдете что выпить. Я подъеду туда примерно через час.

— О'кей, мистер Кошен. До скорой встречи. Я сразу же выезжаю.

Осторожно вешаю на место трубку и замираю на миг, проверяя, не потревожил ли кого-нибудь из обитателей гостиницы телефонный звонок. Но вокруг царит полнейшая тишина.

Стоя в темноте и куря сигарету, я размышляю, что это мне даст. Интересно, о чем хочет поговорить со мной этот парень. Возможно, я частично догадываюсь. Речь, видимо, пойдет о Джимми Кливе. Так как он задумал захватить себе все лавры, обойдя меня, то не захотел ли он проделать то же самое и в отношении Майнса? Ну, а тому это пришлось явно не по вкусу, и вот он задумал свой контрмарш. Теперь вы видите, ребята, что в моем деле полезно не быть слишком эгоистичным.

Я поднимаюсь наверх, выпиваю немного виски, наполняю портсигар и беру свою шляпу. Потом спускаюсь вниз, осторожно прикрываю за собой дверь гостиницы и иду к сараю, где стоит моя машина. У меня предчувствие, что что-то должно произойти.

Может быть, этот парень Майнс расскажет что-то толковое.

Я завожу машину и, объехав вокруг лужайки, выбираюсь на главное шоссе. Это была замечательная ночь. Я ехал и раздумывал о той птицеводческой ферме, которую мне бы хотелось завести в будущем.

Дорога была ровной и гладкой, на полпути ее раскинулся каменный мост через узенькую речку. Я снизил скорость, переезжая через мост, и как раз в этот момент, когда я перебирался на ту сторону, что-то с громким стуком ударилось о никелированную окантовку ветрового стекла. Удар был так силен, что я услышал только грохот и свист. Потом что-то упало к моим ногам.

Я остановился у обочины и при помощи зажигалки осмотрел машину. Мои предположения оправдались. Под Аогами у меня валялась пуля, вроде бы выпущенная из револьвера 38 калибра.

Мне невольно вспомнился кольт, лежавший в сумочке Джуанеллы.

Я выбежал из машины и, прячась в тени деревьев, прокрался вдоль зеленой изгороди. Кругом ни души. Меня эта история несколько вывела из себя, потому что я не из тех парней, которым нравится, когда в них стреляют. Понимаете, это как-то не соответствует моим желаниям.

Через некоторое время я возвращаюсь к машине, сажусь за руль и еду дальше. Интересно, думаю я, кто же это стрелял? Допустим, что крошка Джуанелла набила мне голову всякой белибердой. Все рассказанное ею было вымыслом чистой воды, и вот теперь она перепугалась, что я пойду и устрою ей веселую жизнь.

Что ж, может, ей показалось, что будет проще убрать меня вообще. И если это была Джуанелла, то, значит, она болталась за гущей этих деревьев. Ей пришлось идти пешком, потому что у Джуанеллы, насколько я знаю, нет машины. И тут мне в голову приходит блестящая мысль. Я нажимаю на акселератор, пока стрелка не останавливается на 100 км, и, минуя Доркин, сворачиваю на боковую дорогу. Вот и Южный Холмвуд. Подъехав к церкви, начинаю разыскивать коттедж «Мейлиф».

Домиков сравнительно немного, и очень скоро я нахожу этот беленький коттедж. Он с левой стороны, на полпути к холму.

Отворяю калитку, прохожу по тропинке и стучу в дверь. Никакой реакции. Жду две-три минуты, потом обхожу кругом. Вот кухонное окно. Открываю его без всякого труда и влезаю внутрь. Закрыв за собой ставни, зажигаю зажигалку и разыскиваю выключатель. На одну минуту включаю свет.

Из кухни я попадаю в узенький коридор, из которого двери ведут направо и налево. Справа оказалось нечто вроде гостиной, а слева — спальня. Кроме того, в доме была еще ванная комната.

Вхожу в спальню, задергиваю занавеску и включаю свет. Это спальня Джуанеллы, можно не сомневаться.

Тут тот же запах ее духов под названием «Дерзость». Да, малютка подобрала себе духи по душе.

Вот уж кого воистину можно назвать дерзкой девчонкой.

Осматриваю спальню, выдвигаю ящики комода. Они забиты всякими трусиками, бюстгальтерами, комбинашками… Я всегда думал, что у Джуанеллы хорошее белье. Я все просматриваю, сам не зная, что я хочу найти. Но ничего такого, заслуживающего внимания, нет. Выключаю свет и перехожу в гостиную. В углу стоит маленький письменный стол.

Наверху пара счетов и чеков из местных магазинов. Я срываю верхний листок с пресс-папье. Она имеет обыкновение подсовывать записки как раз под пресс-папье, будто никому не может прийти в голову туда заглянуть.

Я оказался совершенно прав. Обнаруживаю листок бумаги. Это конец письма, написанного кем-то Джуанелле:

«И еще один момент: если Вы согласитесь сотрудничать со мной по известному Вам федеральному делу, то у Вас не будет никаких оснований для беспокойства.

Прошу Вас, поверьте мне.

Вы спрашивали, почему я так уверен, что сумею добиться для Ларви сокращения срока заключения. Что ж, Джуанелла, Вы имеете основание этим интересоваться, и я Вам отвечу. Когда Ларви похитил бумаги для Варлея, он даже не знал, что в них было. Варлей заверил его, что это обычные ценные бумаги, которые сам же Варлей положил в банк. Варлей объяснил, что они были поддельными и он опасался, что это будет раскрыто и его посадят в тюрьму. Поэтому Ларви считал, что вообще охотился за пустяком: пачкой поддельных акций. Ему и в голову не приходило, что это секретные военные документы.

Когда его схватили, он не выдал Варлея, поэтому обвинение против него оказалось весьма солидным. За шпионскую деятельность он получил пятнадцать лет тюрьмы.

Но я сумею доказать, что Ларви был просто введен в заблуждение. А так как до этого его ни разу не привлекали к уголовной ответственности, он отделается самое большее двумя годами.

Есть еще один момент. Когда мы схватим Варлея, я официально заявлю властям, что сумел сделать это только потому, что Вы мне оказали помощь. Вы — жена Ларви, не так ли, и они непременно учтут этот факт. А если после того, как им все станет известно, они не отпустят его на поруки, то считайте меня идиотом.

Поэтому поступайте так, как я говорю Вам: сидите себе тихо и не выдавайте себя. Когда потребуется опознать Варлея, я дам Вам об этом знать. Это все, чего я у Вас прошу.

С наилучшими пожеланиями, крошка.

Ваш Джимми Клив. P. S. Я свяжусь с Вами через один-два дня».

Я стою озадаченный посреди гостиной с этим листком в руках. Похоже, что я был прав. Джуанелла наговорила мне с три короба порядочной ерунды. Она охотно согласилась со мной, что не знает Варлея, что никогда его не видела. Но вот в письме черным по белому написано, что она знает его.

Клив утверждает, что она знает Варлея и в лицо и может опознать его. Это же невозможно сделать, если не видел человека.

Я подсовываю письмо обратно под пресс-папье, выключаю свет и вылезаю в окно. Возвращаюсь к машине, думаю о Джимми и Джуанелле.

Было почти без четверти два, когда я остановился перед своим домом на Джермин-стрит. Ночной портье предупреждает меня, что меня дожидается какой-то джентльмен.

Поднимаюсь к себе. В гостиной в большом кресле у камина сидит парень, курит папиросу и держит в руках стакан с виски.

— Доброе утро, — говорю я. — Рад с вами познакомиться, Сэмми.

Он поднимается с кресла.

— Я еще больше рад нашей встрече, мистер Кошен. Честно признаться я здорово беспокоился.

— Вот как? Садитесь, пожалуйста. Думаю, что у вас нет никаких оснований для беспокойства.

— Вы не знаете и половины дела, — говорит он, внимательно глядя на меня.

Я забрасываю шляпу на диван, иду к буфету и наливаю себе виски. Мне Майнс явно нравится. Он невысокий, но широкий в плечах. Худощавое насмешливое лицо. У него красивые глаза и каштановые волосы. Руки у него крупные, видимо, сильные. Возле глаз собрались веселые морщинки, а кончики губ чуточку подняты вверх, как будто он постоянно улыбается. Я думаю, что этого парня не так-то легко вывести из равновесия.

Я беру свой стакан и сажусь в кресло напротив Майнса.

— Знаете, Сэмми, — говорю я ему, — мне ни разу не приходилось заниматься таким странным делом. Большую часть времени я вынужден гоняться по замкнутому кругу. Я не люблю такого медленного развития событий. Никто ничего не делает, все только говорят, а истинное значение их слов от меня скрыто.

— Могу я себе еще налить? — спрашивает он.

— Конечно. Одна бутылка вон там на буфете, вторая внутри. Пейте, сколько угодно.

Налив себе еще виски, Майнс подходит к камину и останавливается возле него, глядя на меня сверху вниз.

— Мистер Кошен, — говорит он, — я много слышал о вас. Еще тогда, когда я был только начинающим детективом. Я считаю вас исключительным человеком.

Я ему подмигиваю добродушно.

— Это очень мило с вашей стороны, Сэмми. Возможно, вы считаете, что нынче я несколько поостыл?

— Послушайте, в такого рода делах самое важное — быть хорошим следователем. Но вы не всегда используете, на мой взгляд, благоприятные возможности. И даже больше. Весьма скверно, когда этих возможностей нет. Но когда еще приходится работать с парнями, которые вставляют тебе палки в колеса, тогда, будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего хорошего не добиться.

— Кого и что вы имеете в виду?

— Джимми Клива. Вы же и сами, наверное, догадывались?

— Не отрицаю. Кое-какие мыслишки на этот счет у меня имеются. Но почему бы вам не начать с самого начала. Садитесь. В ногах правды нет. Закуривайте и рассказывайте. Как я полагаю, вы пожелали встретиться со мной не для того, чтобы обсудить прогноз погоды?

Он смеется. При этом он демонстрирует свои очень красивые крупные зубы.

Я думаю, что это один из самых симпатичных парней, которых мне удавалось видеть.

— О'кей, нам надо потолковать о трех персонах. Один из них — Варлей, тот тип, которого вы хотите сцапать. Поверьте мне, это не человек, а мерзкий аферист. Второй — Джимми Клив, а третья — красотка по имени Джуанелла. Симпатичное трио!

— Похоже, что вам они не особенно нравятся.

— Совершенно верно. Но мое отношение к ним троим неодинаково, хотя они-то сами весьма доброжелательно настроены один к другому.

— Что вы говорите, Сэмми? Даже так?

— Так. Да, это так. Судите сами. Я работал с Джимми Кливом в одном агентстве, где совсем недавно получил работу. В агентстве я находился очень мало, зато Джимми Клив там был крупной фигурой. Но, как мне кажется, у этого парня есть один крупный недостаток.

— Какой же, Сэмми?

— Он сильно зазнается. Он ни с кем и ни с чем не считается. Если ему нужно добиться своей цели, то он сметет всех, кто стоит у него на пути.

— Даже мистера Лемми Кошена? Он рассмеялся.

— Точно. Ему наплевать на остальных, когда дело касается его личных интересов. Но мне немножечко повезло. Я получил временную работу — так, ерунда. Задание было настолько пустяковым, что они поручили его мне. Ну, и я с этим справился. Это было мое первое успешное дело. Я почувствовал себя королем, когда меня во всеуслышание похвалили. Но при этом случилось нечто такое, чего я в то время даже не понял.

— И что же это было?

— Варлей, — отвечает он, — из-за этого дела я столкнулся с Варлеем. Даже познакомился с ним. Само дело касалось мелкой кражи. Повторяю, оно не стоило выеденного яйца, но тип, совершивший кражу — речь шла о ювелирных украшениях, — был втянут в это дело человеком, которому очень хотелось убрать его с дороги. Потому он запасся уликами, достаточными для того, чтобы упрятать его за решетку. Этим человеком был Варлей. Мне думается, что то же самое было уготовано и сейчас. Мы встретились с Варлеем. Я снял с него показания, касавшиеся того парня, которым я занимался. Но одно мне пришлось сделать: Варлей остался в тени. Он проходил по этому делу только в качестве свидетеля. Но это не играло особой роли, потому что против него ни у кого не было никаких обвинительных материалов. Обычный свидетель. Ясно?

— Да, ясно.

— Вот почему я был так нужен Кливу. Вот почему он поспешил выписать меня сюда. Вот почему я болтаюсь здесь в этой канадской форме.

— Ага, значит, это вы знаете Варлея? Так?

— Совершенно верно, я знаю Варлея, а Клив нет. Он в жизни своей ни разу не видел Варлея. Встреть он его завтра на улице, он спокойно пройдет мимо него. А что вам про него известно?

Я молчу. Теперь я начинаю кое-что различать. Многое, что раньше казалось необъяснимым, становится на свои места. Вроде бы мне теперь понятно, зачем Кливу понадобилась и Джуанелла.

— Похоже, что Джимми Клив — весьма напористый парень, — говорю я.

— Но это еще не все, — продолжает Майнс. — Когда началась война, иллинойской полиции пришлось мобилизовать несколько проверенных детективов из частных агентств в Нью-Йорке. Работников не хватало, а дел было выше головы. Среди этих ребят был и Джимми Клив. Он был вне себя от радости. Считал, что для него настало время больших свершений. По его мнению, от иллинойской полиции всего один шаг до ФБР. Стоит только как следует постараться.

— Ну, Сэмми, в этом деле ничего нет плохого. И мне думается, что, если он и дальше будет действовать так, как сейчас, то он своего добьется!

— Возможно, — задумчиво говорит Сэмми. — Но лично мне кажется, что этот парень уж слишком умничает… Он является в иллийнойское управление и что-то там делает. Потом что-то подворачивается еще. ФБР выходит на Варлея, ну и тут сразу же вспоминают о Кливе. Варлей одно время собирал информацию для врага, сначала для японцев, потом работал на немцев. Он изобрел таким образом великолепный способ делать деньги. Поэтому он поспешил сколотить вокруг себя целую организацию, небольшую, но весьма эффективную.

Варлей — малый не промах. Мошенники, как крупные, так и мелкие, большей частью даже не догадывались, чем он занимается на самом деле. Улавливаете? Но он платил щедро, и они лезли из кожи вон, чтобы ему угодить.

— Предвосхищаю ваши следующие слова. По всей вероятности, в его организации работал и наш общий знакомый Ларви Т. Риллуотер.

Он кивает головой.

— Так оно и есть. Дальше. Из какого-то банка пропадают очень важные документы. Их должны были переслать в штаб из Вашингтона. Бумаги касались планов военных действий после вторжения союзников. Одним словом, правительственные тайны. Ну и Варлею очень хотелось их заполучить. Он этого добивается, и эти бумаги до сих пор у него. Вот почему они так упорно разыскивают этого Варлея.

— Понятно, Сэмми. И эти бумаги стащил Ларви?

— Ну, да. Варлей сказал ему, будто это поддельные акции, хранящиеся в большом запечатанном конверте. Будто он их заложил в банк и теперь опасается разоблачения. Подходит срок выплаты платежа, и мошенничество будет обнаружено. Варлей знал, для Ларви такое задание — раз плюнуть. Ларви на все соглашается, выламывает несгораемый шкаф, добывает конверт и отдает его Варлею. Он глупец и не подозревает, что его ловко обвели вокруг пальца. 'Знай он правду об этих документах, он бы их пальцем не тронул.

— Ясно! А после исчезновения бумаг поднялся невероятный шум. Вмешалась ФБР. Варлей должен был бросить им кого-то на растерзание, и Ларви поплатился за все. Но все же, откуда ФБР узнало о Ларви? Сэмми стряхнул пепел с папиросы.

— У меня есть одно предположение. Это произошло через анонимное письмо. Скорее всего его написал сам Варлей, который рассудил, что, как только власти схватят человека, укравшего документы, они успокоятся и прекратят дальнейшие поиски.

— Все это понятно, Сэмми, — говорю я. — Но почему Варлей был так уверен, что Ларви не продаст его, когда узнает правду про эти документы? Почему он этого не сделал? Объясните мне. Вы мне сами говорили, что он не притронулся бы к этим бумагам, если бы знал, что они из себя представляют.

Он кивает головой.

— Мне кажется, это можно объяснить. Тут снова на сцену выступает Джимми Клив.

Я иду к буфету, достаю бутылку и вновь наполняю наши бокалы.

— Сэмми, это очень интересная история. Она меня буквально заинтриговала. Валяйте дальше.

— Охотно. Джимми Клив как раз и занимался этим делом. Ему поручили его после того, как Ларви умолчал про Варлея по соображениям, о которых я вам сейчас скажу. Но вы же сами понимаете, что в ФБР сидят не олухи. Они проверили, с кем встречался Ларви перед этой пропажей, и напали на след Варлея. Конечно, никаких особых улик против него не было. Он мог быть одним из десяти подобных.

Но вообще-то фигура Варлея была наиболее подозрительной. Во-первых, о нем почти ничего не было известно и он немедленно исчезает. Ясно? ФБР некоторое вре мя находится в растерянности… Но тут на сцену выходит Джимми Клив и заявляет, что он сумеет его отыскать.

Я отпиваю немного виски.

— Да, мне ясно. Но только как он мог такое утверждать, когда он ни разу не видел этого Варлея?

— Это просто, — отвечает Сэмми. — Понимаете, когда объявление о розыске было разослано по всем полицейским участкам, Джимми припомнил его имя. Припомнил потому, что я ему говорил о Варлее в связи с разбором того моего первого самостоятельного дела, о котором я вам уже рассказывал. Так что же он делает? Он связывается с ФБР под тем предлогом, что лично знает Варлея. Потом несется в Нью-Йорк, отыскивает меня и обещает мне любые блага, если я соглашусь с ним работать. Вплоть до работы в ФБР. Одним словом, рассказывает мне сказки и я попадаюсь на этот крючок, потому что в то время я еще верил Джимми Кливу.

— Ясно, парень. И он все это наговорил и наобещал потому, что ты знал Варлея. То есть он предоставил тебе возможность таскать для него каштаны из огня.

— Совершенно верно. Клив говорил мне, что нужно только вести себя по-умному, помалкивать в тряпочку, собрать как можно больше сведений о Варлее и передать их ему, и о моей судьбе он позаботится. Ну, чтобы я только согласился. Я выяснил, что Варлей работает на созданной им фирме в Нью-Йорке вместе с некой Марселиной.

Фирма эта была просто для вывески. Потом я узнал, что у них все готово для переезда во Францию. Но это еще не все. Я выяснил также, что у Варлея долгое время был собственный коттедж около Северного Холмвуда, в Англии. Даже ребенку ясно, что это было его убежище на тот случай, если во Франции ему станет слишком жарко.

— Ну, и ты все это выложил Джимми?

— Да, и после того он предпринял все возможное, чтобы убрать меня с дороги. Уж не знаю, что он там наговорил, но только меня направили сюда в Англию. А сам он устроился так, чтобы вся слава досталась ему. Одним словом, он сделал из меня такого дурачка, что мне самому на себя смотреть противно!

— Обожди немного, Сэмми, — успокаиваю я его, — это дело еще не кончено. И пока еще Джимми Клив ничего плохого тебе не сделал. Теперь, когда мы с тобой поговорили, нам известно столько же, сколько и ему самому. Было бы смешно, если бы нам не удалось его обставить, как ты считаешь?

— Это было бы замечательно! Я бы не пожалел двухмесячной зарплаты, лишь бы утереть ему нос. В глубине души мне кажется, что я его не слишком уважаю. А все потому, что он обманывал нас при первой возможности.

— Ну, и это все? Ты облегчил себе душу?

— Нет, у меня еще есть две вещи, о которых вы должны услышать. Когда я был еще таким простаком, что тут же выкладывал ему все, что мне удавалось узнать, я ему посоветовал заняться Джуанеллой. Помните эту крошку? Она действительно привязана к своему муженьку.

Я сказал Джимми, что если он добьется для Джуанеллы свидания с Ларви в тюрьме и если она скажет ему, что видела Варлея, который просит его держать язык за зубами в отношении той роли, которую Варлей играл в данном деле, то ей удастся узнать, где находится Варлей и где спрятаны эти документы. Ну, когда документы будут найдены, Клив сможет взять Лаври на поруки. Ясно?

— Теперь все ясно. Конечно, Ларви ни за что не проговорится, знаешь, это была умная мысль.

— Очень даже умная, только я-то от этого ничего не выиграл. Вот что обидно!

— Значит, вот для чего он устроил поездку Джуанеллы во Францию и вот почему она здесь сейчас?

— Я вижу, что теперь и вы поняли, каковы его планы!

— Боюсь, что не совсем, Сэмми!

— Судите сами, мистер Кошен. Варлей с минуту на минуту должен появиться в этом коттедже. Но может быть, и не появится. Он прекрасно понимает, что как только он уедет из Парижа, его начнет искать вся Франция. Ну, а в наше время трудно приходится без надежных документов, продовольственной карточки и всего прочего. Вот почему ему нужно будет ехать в Северный Холмвуд, потому что здесь его знают, здесь он — уважаемый гражданин. Тут у него будут вое необходимые документы, не говоря уже о полной безопасности.

— Ну, это о'кей. А когда он сюда приедет, Сэмми, мы его и сцапаем?

— Вот этого-то я и боюсь.

— Какого черта ты так говоришь? Почему ты этого боишься, Сэмми?

— Знаете, что я думаю? Джимми Клива интересует только одно: завладеть этими документами. Как только ему это удастся, он покажет нам с вами кукиш. Поедет в штаб и расскажет, какой он великий детектив. Мы же с вами поймаем Варлея. Возможно, Джимми даст нам такую возможность, но кого будет интересовать этот Варлей, если у него не будет бумаг?

— Возможно, ты прав. Однако впредь мы будем действовать более осмотрительно. Возможно, даже сумеем опередить Клива.

— Да, — говорит Сэмми, — еще есть один момент, который мне совсем не нравится.

— Что именно?

— А вот что. Думаю, Джимми знал, что вам поручат это дело. Он мне рассказывал, что вас обвинили в будто бы излишней откровенности с этой дю Кло, которую впоследствии кто-то ухлопал в Париже. Как мне думается, его эти разговоры не слишком огорчили. Наоборот, его вполне устраивало, что вы попали как бы в немилость.

— Что это ты, парень, обращаешься ко мне на «вы»? — Я на минуту задумался. — Я учел этот момент. Послушай, ты не будешь ничего иметь против, чтобы подвести итоги. Итак, ты предполагаешь, что Джимми намерен здесь дождаться Варлея и вступить с ним в переговоры, не поставив нас в известность, и что он может помочь ему скрыться при условии, что тот отдаст ему документы. Ты об этом подумал?

— Именно об этом. И если так случится, то кто же станет героем? Джимми Клив, добывший правительственные документы. Ну, а то, что Варлей избежал правосудия, ему никто в вину ставить не будет. Победителей не судят. Зато мистер Кошен, репутация которого до этого уже была весьма подмочена, окажется в весьма глупом положении, если не сказать больше. Прав я или нет?

— Сэмми, похоже, что ты прав на все сто процентов. Похоже, что любимый сыночек миссис Кошен должен позаботиться о том, чем он займется в ближайшем будущем. Ну, а ты должен помочь мне, Сэмми!

— Можешь не сомневаться, охотно! — Он поднимается и говорит: — Мистер Кошен, я сделаю для вас все что угодно по двум причинам. Во-первых, вы мне нравитесь, а во-вторых, я ненавижу этого Клива. Так что ясно?

— Послушай, я расскажу тебе кое-что, о чем ты, как мне кажется, не знаешь, но что должен обязательно знать.

— Меня ничто не может удивить.

— Обожди минутку. Что ты мне скажешь, когда я расскажу тебе, что неподалеку от той гостиницы, где остановился я, живет сестра Варлея. Это в Брокхэме. Всего в пяти или шести милях от коттеджа Варлея?

У него даже брови поднялись от удивления.

— Что? Что это значит? Послушай, для меня это полная неожиданность. Я и понятия не имел, что у Варлея есть еще и сестра.

— Мне говорили, что есть. Мне ее описали еще в Нью-Йорке. Это лакомый курочек, так и хочется проглотить. У нее есть особая примета — на левой руке искривлен мизинец.

— Может быть, так оно и есть. Варлей — странный малый. У него всегда было много женщин. Возможно, она никакая ему и не сестра.

— Какая разница? Сестра ли, бабушка, это не имеет значения. Одно совершенно ясно, она не приехала бы сюда просто так, ради удовольствия. Скорее всего она тоже участвует в этой операции. Знаешь, у меня есть одна идея.

— Какая же?

— Не пойти ли нам повидаться с этой куколкой. Вот прямо сейчас. Снаружи у меня стоит машина. Может быть, нам удастся поднажать на нее и обставить мистера Джимми Клива.

Он поднимается со словами:

— Вот теперь я действительно с тобой, мистер Кошен, от начала и до конца.

— Едем.

Мы еще выпиваем на дорогу, спускаемся по лестнице и садимся в машину. Я завожу мотор. Ночь просто волшебная. Я начинаю напевать про себя. Я чувствую себя счастливым и даже более поэтически настроенным, чем обычно.

Глава VI

ОНА КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

Я выбрал окружную дорогу вокруг Леатерхеда. Еду и раздумываю о давно прошедших днях, когда я колесил по этим краям, гоняясь за Максом Шрибнером. Золотое было время! Скоро и на моей улице будет праздник. Теперь уже недолго ждать.

Сэмми сидит сзади и попыхивает сигаретой. Он отдыхает. Когда папиросы во рту нет, он мурлыкает веселый мотивчик. Мне понятно, что у него хорошее настроение. Он выложил мне все, что было у него на душе, и к тому же я прислушался к его словам.

По другую сторону Леатерхеда, где дорога огибает холм, я глушу мотор и останавливаю машину у обочины. Закуриваю, залезаю в ящик под сиденьем и достаю полбутылки виски. Отпиваю и передаю бутылку Сэмми.

Он говорит:

— Вижу, о чем ты думаешь, верно? Я киваю головой.

— Точно. Об этой дамочке Варлея. Знаешь, мне кое-что пришло в голову…

— Что именно?

— Послушай, Сэмми, ты мне еще в номере сказал одну вещь, которую я никак не могу выбросить из головы. Ты удивился, что у Варлея появилась сестрица. Допустим, что эта малютка в Брокхэме вовсе не его сестра. И вообще не родственница, а просто играет ее роль. Для чего бы это?

— Не представляю. А что ты предлагаешь?

— Допустим, эта дамочка в курсе данного дела, хотя бы частично. Во всяком случае, ей известно, что документы находятся у Варлея, а он рано или поздно заявится сюда. Возможно, они в сговоре. Заранее договорились, что она подъедет в Брокхэм к тому времени, когда он возвратится из Франции. Кто знает, не играет ли она при нем роль своего рода почтового ящика?

— Ну и что же это ему дает? Я пожимаю плечами.

— Очень даже многое. В этой стране прекрасно поставлено почтовое обслуживание. Возможно, Варлей — вовсе не такой простачок, как можно предположить. Зачем ему разгуливать по всему свету, держа в кармане те документы. Допустим, он переслал их ей на черный день, потому что, как ты сам понимаешь, это вовсе не так уж и плохо, если у него ничего не остается на руках.

Он задумывается на короткий миг, потом говорит:

— Возможно, ты и прав, мистер Кошен. Абсолютно прав. Варлей не новичок. Его пока еще ни разу не засекли, «о кто может поручиться, что этого не случится в ближайшем будущем. Мне говорили, что у него на все случаи жизни имеется запасной выход. Поэтому твое предположение вполне реально.

— Конечно. Ты же сам говоришь, что у него всегда имеются преданные ему женщины. А в смысле запасного выхода, так он на все сто процентов прав. Ему же должно быть понятно, что федеральные власти гораздо больше заинтересованы в этих документах, чем в нем самом. Конечно, в идеале было бы схватить и его, и украденные им материалы, но если уж придется выбирать…

— Уверен, что ты мыслишь в верном направлении. Наверняка дамочка Варлея играет с ним заодно. Что же нам тогда предпринять?

Я снова включаю мотор и трогаю с места. Затем задумчиво бросаю через плечо:

— А вдруг она будет настолько удивлена, что не сумеет, вернее, не сможет ничего придумать и выложит нам всю правду?

— Посмотрим.

Я нажимаю ногой на акселератор, и через пару минут мы сворачиваем на Доркин, выбираемся на дорогу и уже едем без остановок. Сэмми что-то напевает, а я дышу полной грудью и наслаждаюсь замечательной ночью.

Думаю о сестре Варлея. От этой кошечки зависит очень многое. Надеюсь, что она не принадлежит к этим слишком уж умным дамочкам. Неужели у нее не хватит ума повести себя так, как этого хотелось бы мне, «о с женщинами ни в чем не можешь быть слишком уверен.

— Послушай, Сэмми, нам надо попробовать пойти вот на какую хитрость… Допустим, что эта дамочка — вовсе никакая не родственница Варлея, а просто его приятельница, причем она его искренне любит. Тогда наше дело швах, верно? Нам придется отступить.

— Ты хочешь сказать, что она может сделать вид, что согласна на все наши предложения, а потом все возьмет и выложит Варлею?

— Совершенно верно.

— Понимаешь, все же стоит рискнуть, мне думается. Через несколько минут мы объезжаем брокхэмскую лужайку. Я очень тихо останавливаюсь за «Квадратной бутылкой», чтобы никого не разбудить.

— Послушай, Сэмми, — предлагаю я, — покури тут, а я сбегаю проверить, не произошло ли тут чего за мое отсутствие.

— О'кей, — соглашается он.

Через боковую дверь пробираюсь к себе и зажигаю свет. И сразу же вижу записку на столе. Она придавлена чернильницей, чтобы ее не унесло сквозняком. Узнаю почерк хозяина моей гостиницы.

«Дорогой капитан Клаузен. Сейчас половина третьего. Из Лондона Вам звонил джентльмен по имени Домби. Он сообщил, что номер его телефона 63261 и что он не хочет, чтобы его тревожили, так как, привожу его собственные слова: „он связан по рукам и ногам графиней, которая так в него влюблена, что каждый раз, когда он пытается уйти от нее, она закатывает ему обморок“.

Кроме того, он добавил, что его графиня исключительно аристократична и настолько перелестна, что по сравнению с нею Дездемона выглядела бы уборщицей, приходящей к Вам наводить порядок.

Ввиду таких обстоятельств он не хотел бы, чтобы его отсылали без крайней необходимости в другое место.

Я не совсем понял, что именно он имел в виду, но передаю Вам точное содержание нашей беседы.

Джон Шоу».

Прекрасно, значит, Домби дозвонился и, хотя ему пришлось при этом вытащить из постели хозяина, все же мне думается, что это не зря.

Я выбрасываю записку в корзину и бегом направляюсь к телефону. Набираю номер телефона Домби. Через несколько минут раздается его голос.

— Алло, соня! — кричу я. — Как поживаешь и как поживает твоя графиня?

— Не кричи так громко, ты, иерихонская труба! Я не хочу, чтобы она нас слышала.

— Ты хочешь меня убедить, что она еще не уснула от скуки?

— Послушай, Лемми, почему ты вечно суешь нос в мои сердечные дела? Есть ли у тебя совесть?

— Дорогой, у меня нет никакого желания вмешиваться в твои страстишки, но не смог бы ты покинуть свой будуар, где вы с ней устроились, и быстренько прилететь сюда?

— Я был уверен, что ты мне это предложишь. Стоит мне заинтересоваться кем-то по-настоящему, как ты изобретаешь для меня какое-нибудь паршивое дело. Ну, так что там у тебя стряслось?

— Понимаешь, у меня такое чувство, что с минуты на минуту что-то должно произойти. Приезжай быстрее. Жду тебя не позднее чем через сорок минут. Пусть твоя графиня немного отдохнет от твоих бурных ласк. Поручаю тебе участок между Южным и Северным Холмвудом. Одним словом, следи за коттеджем «Мейлиф» в Южном Холмвуде и за коттеджем «Торп» между Кейпелем и Северным Холмвудом, куда, как ожидает Джимми Клив, должен заявиться Варлей.

— Дьявол… что за задание! По-видимому, мне придется всю ночь бегать взад и вперед по этой дороге.

— Послушай, ты — большой осел! Между этими коттеджами практически нет зданий, дорога совершенно пустынная. От тебя лишь требуется, чтобы ты сел под деревом и изображал из себя сову.

— Ясно. А что мне делать потом?

— Болтайся в тех местах до тех пор, пока я не приеду за тобой. Ясно? Я вешаю трубку.

Сэмми сидит в машине и по-прежнему что-то мурлыкает.

— Все о'кей, — говорю я, — я позвонил в Лондон на случай, если нам в скором времени потребуется помощь. А теперь поехали к этой прелестнице. Впрочем, ехать не надо, мы пойдем пешком.

Он вылезает из машины, и мы обходим вокруг «Квадратной бутылки». Коттедж с увитой плющом входной дверью выглядит весьма привлекательно в лунном свете. Красная крыша и белые стены производят сказочное впечатление. Я с трудом изгоняю из головы эти поэтические мысли и заставляю себя сосредоточиться на деле.

Мы входим в калитку и стучим. Проходит некоторое время, прежде чем открывается маленькое окошечко, через которое высовывается головка дамочки Варлей. Я уже раньше говорил, что у нее очаровательная мордашка, черные волосы, перевязанные лентой, падают на ее плечи. Настоящая сказочная фея… Честное слово, друзья, это картинка!

— Доброе утро, мисс Варлей, — здороваюсь я. — Это мой друг, мистер Майнс. Мне бы хотелось с вами потолковать.

Она тяжело вздыхает и отвечает, причем я еще раз поражаюсь, какой у нее мягкий вирджинский акцент.

— Честное слово, капитан Клаузен, вы немыслимый человек. Прошлый раз, когда мы виделись с вами, вы изъявили намерение пойти со мной погулять. Теперь по соображениям, известным вам одному, вы приводите ко мне своего приятеля в такой ранний час, когда даже деревенские пастухи еще не просыпались. Неужели вы всерьез воображаете, что я могу впустить вас в дом? Конечно, нет!

— Очаровательная, у меня ничего подобного и в мыслях не было. Я был уверен, что вы обрадуетесь нашему приходу.

— Не разрешите ли вы узнать, откуда у вас такая уверенность?

— Послушайте, леди, не ответите ли вы мне еще на один вопрос?

— Какой?

— Я бы многое отдал за то, чтобы узнать ваше имя?

— Капитан Клаузен, — говорит она ледяным тоном, — это вам ничего не будет стоить. Меня зовут Лана, хотя я отказываюсь понимать, какое это имеет отношение к тому вопросу, который мы в данный момент Обсуждаем.

— Послушайте, Лана, ибо я теперь буду называть вас только этим прелестным именем. Разрешите вам сразу сказать, что я обожаю красивые имена, потому что если у девушки такое красивое имя, как у вас, то могу поспорить на любую сумму, что она к тому же и большая умница. Лично я убежден, что вы исключительно разумная крошка. А раз так, то могу вам откровенно признаться, что я никакой не капитан Клаузен, а специальный агент Лемюэль X. Кошен из Федерального бюро расследований, а это мой помощник мистер Сэмми Майнс. Поэтому вы, как сознательная американка, паспорт которой, я надеюсь, прописан в данной деревушке, все же обладаете достаточно здравым смыслом, чтобы открыть мам дверь.

— А что случится, если я этого не сделаю?

— Тогда я с великим сожалением вынужден буду взломать дверь, чего мне вовсе не хочется делать.

— Мне тоже. Хорошо, я открою вам дверь. Но я надеюсь, что вы сказали мне правду.

— Леди, вы меня просто удивляете.

Она открывает нам дверь через пару минут. Мы стоим и смотрим на нее, и я слышу, как Сэмми сзади вроде бы всхлипывает от восторга. Она зажигает в холле электричество. Говорю вам, ребята, эта крошка — ну настоящий шедевр из картинной галереи. На ней надет широкий красный шелковый халат и маленькие бархатные туфельки без задников. Она стоит и глядит на нас, холодная, как… как кусок льда. Она вопросительно разглядывает нас.

— Ну?

— Одну минуточку, пока я переведу дыхание, — отвечаю я. — Уже давно мне не доводилось видеть таких красавиц. Какая приятная встреча.

Она отступает в сторону. Мы проходим в холл. Он оказался больше, чем можно было предполагать. Коттедж снаружи производит обманчивое впечатление. И меблировка внутри была просто отличная.

Она говорит:

— Надеюсь, что и я буду рада нашей встрече. Но прежде всего мне бы хотелось взглянуть на ваши удостоверения или что-то в этом роде… мистер…

— Кошен, — подхватываю я.

Я вытаскиваю свое удостоверение и английский паспорт. Она смотрит на них, потом на меня. Наконец, она слегка улыбается нам.

— У меня такое впечатление, будто я про вас слышала раньше, мистер Кошен. Вроде бы вы — один из тех' знаменитых детективов, которые стали известны за последние десять лет в Америке. Ну, что ж, если вы хотите мне задать какие-нибудь дельные вопросы, то я на них обязана ответить.

Мы идем следом за ней в небольшую гостиную, расположенную с правой стороны дома. Девушка ведет себя так спокойно, что я начинаю даже чуточку теряться. Невольно возникает впечатление, что ее нисколько не удивил наш визит в половине четвертого утра. Она указывает нам на пару кресел в пестрых чехлах и ставит на стол коробку с сигаретами, сама берет одну из них. Я протягиваю ей зажигалку.

Потом она спрашивает:

— Ну, так в чем же дело? Только не говорите, что меня подозревают в убийстве. — Тут она слегка зевает. — Хотя это в известном смысле было бы интересно.

— Послушайте, леди, — начинаю я, — почему бы вам не дать отдых своим очаровательным ножкам и не присесть? Разрешите мне кое-что объяснить, потому что мне было бы крайне неприятно, если бы вы оказались замешанной в какой-нибудь некрасивой истории, а сейчас вы стоите буквально на самом пороге этого.

Она удивленно приподнимает брови и садится в кресло, стоящее против нас.

— Это очень интересно. Итак, вы считаете, что я очень скоро попаду в неприятную историю? Можно ли полюбопытствовать, в какую именно?

— Сейчас все объясню. Мы разыскиваем одного человека по имени Варлей. Вы помните, мисс Варлей, когда мы встретились с вами на дороге, я вам сказал, что, по-моему, где-то вас видел до этого. Встречал ли я вас или нет, но ваше описание у меня имеется. Мизинец на левой руке у вас чуточку искривлен, не так ли? Если вы сестра Варлея, значит, вы его родственница и вы знаете, о ком я говорю.

Она пожимает плечами.

— У меня в семье очень мало родственников-мужчин.

— • Меня интересует всего один, тот самый, который является владельцем коттеджа в Северном Холмвуде, называемого коттеджем «Тори». Этот человек сбежал в прошлом году из Нью-Йорка, попал во Францию и участвовал там в паре убийств. Потом он скрылся сюда с пачкой важных документов в кармане. Вот этот Варлей меня и интересует.

— Это просто невероятно! До чего же было бы интересно иметь такую романтическую фигуру в качестве родственника. Скажите мне, кого это он убил во Франции? Надеюсь, что этот человек заслуживал, чтобы его убили.

Эта дамочка явно начинает показывать свои коготки.

— Послушайте, я думаю, что у вас где-то поблизости имеется паспорт. Мне бы хотелось на него взглянуть. Во избежание каких-либо недоразумений.

Она поднимается.

— Конечно, паспорт у меня есть, и я с удовольствием покажу его вам.

Она подходит к письменному столу, стоящему в углу комнаты, достает из ящика паспорт и протягивает его мне. Все в порядке, и фотография ее, и прописка. Она действительно Лана Джеральдина Варлей, подданная США, приехала из Ричмонда, Вирджиния.

Я возвращаю ей паспорт.

— Вроде бы все о'кей.

— Прекрасно, теперь, когда вы установили мою личность, что вы хотите дальше?

Внешне эта крошка нисколько не взволнована. Я смотрю на Сэмми. У него на лице забавное выражение, Я говорю значительным тоном:

— Мы пришли, чтобы дать вам шанс. Считаю своим долгом напомнить вам, что играть в кошки-мышки с дядей Сэмом весьма опасно, а вы сейчас как раз этим, по-моему, и занимаетесь.

Она слегка вздыхает и отвечает:

— Мистер Кошен, хотите верьте, хотите нет, но вы сильно меня позабавили и заинтриговали. Честное слово, вы являетесь ко мне среди ночи, рассказываете какие-то истории и вроде бы даже удивляетесь, что я не понимаю, о чем вы толкуете.

— О'кей. Возможно, это и правда, что все произошло случайно. Только я лично не особенно верю в случайные совпадения. Весьма сомнительно, чтобы вы решились приехать в это захолустье просто так как раз в то время, когда с минуты на минуту ожидается приезд сюда того самого Варлея. Гораздо естественнее предположить, что

Варлей должен вам передать те самые документы, потому что ему на пятки наступает полиция. Глаза у нее раскрываются пошире.

— Допустим, что это так. Какую пользу извлеку из этого я и тот самый Варлей.

— Будьте же разумны, крошка. Вы великолепно понимаете, что мы заинтересованы найти и Варлея, и бумаги, но больше всего нас интересуют документы. Представим, что мы поймали Варлея без бумаг. А кто-то, вроде вас, припрятал их в неизвестном месте. Рано или поздно Варлей выходит из тюрьмы, и эти документы у него снова в руках.

— Так, — вздыхает она, — все ясно. А ведь это вовсе не глупая идея, верно?

— Особенно умной я бы ее не назвал, но она разумная, что ли. И, конечно, такой ловкий парень, как Варлей, обязательно предпринял бы что-нибудь в этом духе, если бы у него была сестра, кузина или просто приятельница, такая красивая и хитрая, как вы.

Она кусает губы.

— Знаете, мне и раньше говорили, что я миловидна, но от вас первого я слышу о своей хитрости. Вы, похоже, очень откровенный человек.

— Откровенный или нет, это никого не касается. Послушайте, малютка. Я не из тех парней, которые любят зря терять время, особенно в такой ранний час. Советую вам, подумайте как следует. Может быть, к завтрашнему утру вы что-нибудь и надумаете.

Она улыбается мне своей очаровательной улыбкой.

— Мне было приятно беседовать с вами, мистер Кошен. Конечно, утром разговаривать куда лучше, чем ночью. Думаю, что мы отыщем интересные темы для дальнейших бесед. Вы мне показались занимательным собеседником.

Она поднимается. Сэмми тоже.

— Мне очень жаль, что вам надо идти, — продолжала она. — Заходите как-нибудь попить чайку. Я буду рада.

Я искоса смотрю на Сэмми. Он почти ухмыляется.

— О'кей, мисс Варлей, — говорю я. — Что ж, вам виднее. Возможно, мы еще встретимся. Приношу извинения за то, что вытащили вас из постели.

— Пустяки, уверяю вас, я получила огромное удовольствие.

Мы выходим. Когда мы же стоим на тропинке, до нас доносится:

— До свидания, мистер Кошен. Мне было крайне приятно с вами познакомиться. — Дверь захлопывается.

Мы возвращаемся к машине. Сэмми вынимает из кармана пару сигарет и протягивает мне одну. Мы стоим, облокотившись на машину, и молчим. Наконец Сэмми говорит:

— Вроде бы дела дрянь, да? Я пожимаю плечами.

— А ты рассчитывал, что она сразу же так и расколется? Я уверен, что она и вчера не поверила, что я морской офицер, находящийся здесь на отдыхе. Она предчувствовала, что за Варлеем установлена слежка. Она не дура, так что рассчитывать на легкую победу не приходится.

— Понятно. Ты думаешь, что она выгадывает время?

— Возможно.

Мы молчим некоторое время, потом я говорю со вздохом:

— Знаешь, Сэмми, у меня такое ощущение, что этой кошечке не слишком понравилась моя физиономия.

— Моя тоже, — говорит Сэмми.

— Возможно, твоя ее больше устраивает. Как мне думается, эта дамочка уже не ляжет спать. Сейчас она наверняка спокойненько присядет в кресло с сигаретой и подумает. Либо она ровно ничего не знает об этом деле, что, на мой взгляд, было бы слишком большой случайностью, либо ей надо здорово все обдумать. Тебе ясно? Я сейчас пойду спать. Ну, а ты минут через пять-шесть обойди-ка ее коттедж с другой стороны, постучись поделикатнее и поговори с ней еще разок.

У него даже глаза на лоб вылезают от моих слов.

— Чего ради? Какого черта я сумею сделать?

— Послушай, попробуй рассказать ей правду. Что ты частный детектив, но что вынужден болтаться со мной, поскольку обязан это делать: как-никак война. Признайся, что ты не слишком ко мне привязан. Потом скажи ей то, о чем я умолчал: что если бы я был прав и Варлей передал или переслал бы ей документы, то тем самым она нарушила бы в глазах Федерального правительства законы военного времени и ей грозило бы длительное заключение в Алькатраце. Понятно?

— Понятно, — отвечает он. — Но я не чувствую особого энтузиазма.

— А потом объясни ей, что, если она согласится работать с тобою, все будет в порядке. Всегда можно будет сказать, что она спрятала эти документы, чтобы передать их властям.

Сэмми кивает головой.

— Когда ты вобьешь это ей в голову, сообщи ей, что за возврат документов власти обещают вознаграждение в размере ста тысяч долларов. И поинтересуйся, какая перспектива ее больше устраивает: первая или вторая.

— Ясно, мистер Кошен, идея совсем неплохая. Если эта красотка — приятельница Варлея, она здорово перетрусила. Если ей подсказать такой выход, да еще деньги, она ухватится за предложение руками и ногами. Ты не знаешь, каковы они, эти красотки. Они идут с парнями вроде Варлея до тех пор, пока атмосфера не становится чересчур накаленной. А потом, если есть возможность их продать, то они охотно идут на это.

— Вот на это я и рассчитываю.

— Ладно. Я попробую. Когда мы увидимся?

— Не волнуйся и не спеши. Позвони мне завтра утром. Мы договоримся о встрече. А теперь иди. Может быть, тебе удастся уговорить этот бутончик.

Я докуриваю папиросу и думаю, что машину не стоит заводить в сарай. Она мне может еще понадобиться сегодня. Потом я поднимаюсь в «Квадратную бутылку» и тихонько прохожу в свою комнату. Шляпа летит на диван, и сам я выпиваю с полстакана шотландской. Затем сажусь на диван и закрываю глаза.

Проходит с полчаса без всяких происшествий. Но я никогда не отличался нетерпением. Уверен, что в скором времени должны поступить известия от Домби.

И я не ошибаюсь, потому что в четверть пятого внизу раздается телефонный звонок. Я кубарем лечу с лестницы, пока телефон не переполошил весь дом. Это Домби, можете не сомневаться.

— Послушай, Лемми, — слышу его голос, — я не знаю, важно ли это для тебя, но примерно десять минут назад, когда я наблюдал за коттеджем «Торп», из него вышла какая-то дамочка. Она пошла по дороге к Южному Холмвуду. Она прошла почти рядом со мной, и угадай, кто это был?

— Не собираюсь ничего отгадывать. Кто же это был?

— Джуанелла. Тебе что-нибудь про нее известно? Я не знал, что делать. Продолжать ли наблюдение здесь или идти следом за ней. Я решил остаться на месте.

— Правильно сделал, Домби. Сейчас ты можешь найти себе какое-нибудь пристанище поблизости и поспать.

А завтра не спускай глаз с этого коттеджа. Увидимся завтра.

— О'кей, Лемми.

Я вешаю трубку. Чертовски интересная ночь. Конечно, спать мне здорово хочется, но ничего не попишешь. Выпиваю еще глоток виски, надеваю шляпу и снова иду к своей машине. Пятый час. Интересно, повезло ли Сэмми с этой крошкой Ланой.

Включаю мотор и еду к коттеджу «Мейлиф». Оставляю машину за деревьями, где ее не видно с дороги, и пешком иду к дому. Все погружено во тьму. Я трижды громко стучу в дверь и жду. Проходит несколько минут, потом голос Джуанеллы спрашивает:

— Кто здесь и что вам угодно?

— Это сыночек миссис Кошен, и я хочу поговорить с тобой, моя дорогая. Так что отворяй скорее двери.

Она возмущается;

— Послушай, какого черта? Или ты воображаешь, что это ночное справочное бюро?

Я колочу еще громче.

— Если бы его тут открыли, моя прелесть, то я бы смог получить ответы на все свои вопросы.

— Ты умный парень, — говорит она. — Умеешь найти выход в любом случае. Наверное, твоя мама была довольна папой, когда ты родился, если она, конечно, знала, кто твой папа

— Не свирепствуй, моя радость. И лучше не задевай мою старенькую маму. Я могу тебя заверить, что я родился в законном браке, и, если это тебя интересует, то сам видел брачное свидетельство.

— Да? А ты не ошибся?

— Ладно, красавица, хватит заговаривать мне зубы. Отворяй живее.

— Хорошо. Подожди хоть, пока я накину на себя халат.

Дверь отворяется, и я вижу, что Джуанелла не зря продержала меня на улице целых пять минут. Вид у нее сногсшибательный. На ней черный крепдешиновый пеньюар с золотой вышивкой. Волосы вроде бы небрежно распущены по плечам, но, несомненно, эта небрежность весьма искусно продумана. На ногах черные домашние туфли. Пеньюар расстегнут там, где мне видна весьма эффектная шелковая ночная сорочка абрикосового цвета.

— Джуанелла, — говорю я, — и днем ты настоящий персик, а ночью еще лучше.

— Правда? Ты, наверное, хочешь выпить?

— Не откажусь. — Ну, входи же.

Я затворяю за собой дверь, и мы входим в гостиную. Она приносит бутылку и наливает два бокала. Потом добавляет содовой и достает кусочки льда из холодильника.

— Ну, так что же ты еще надумал? Я усаживаюсь перед камином.

— Садись-ка, милая, нам предстоит серьезный разговор.

— Ничего, кроме серьезных разговоров, я так не смогла добиться от тебя. Было бы неплохо, если бы ты для разнообразия заговорил о чем-нибудь другом.

— Наш разговор будет достаточно интересным, не сомневайся. Скажи, часом, не ты стреляла в меня утром у брокхэмского моста вскоре после того, как мы расстались с тобой.

У нее глаза вылезают из орбит.

— Какого черта ты несешь чепуху? Чего ради мне было стрелять в тебя?

— Кто знает, может, у тебя и были основания. Даже несколько, но одно мне хорошо известно.

— Какое же, позволь узнать? — Глаза у нее становятся необычайно суровыми.

— Все тот же Ларви. Она отхлебывает виски.

— Прекрасно. Значит, я хотела ухлопать тебя из-за Ларви. Что-то я не вижу тут особого смысла.

— Вот как? А я вижу. Как ты знаешь, между тобой и моим напарником Джимми Кливом было заключено известное соглашение, и он обещал тебе даже добиться пересмотра дела Ларви и сократить ему срок до двух лет. Даже о взятии на поруки шел разговор. Не так ли?

— Я вижу, что ты все знаешь!

— А почему бы и нет? Я прочитал кусок его письма к тебе, которое ты затолкала под пресс-папье.

— Хоть стой, хоть падай! Ах, ты, хитрая макака! Значит, ты успел все перетрясти, пока меня не было дома?

— Разумеется, крошка. И теперь тебе остается только одно: пойти в спальню и как следует одеться.

— Какого черта ты задумал? Зачем это мне одеваться? Или я тебе не нравлюсь в таком виде? Так я могу вообще остаться в одной рубашке.

— Джуанелла, ты выглядишь, конечно, умопомрачительно, но, согласись, нельзя же ехать в Лондон в ночной рубашке? Так что иди переоденься, да поживей, старушка.

— Послушай, Лемми, я отсюда никуда не поеду!

— Поедешь, моя дорогая, поедешь, и не позднее, чем через десять минут. Одетая или нагишом, мне все равно.

Она поднимается со стула. Я вижу, что у нее глаза полны слез.

— Послушай, бесполезно начинать сцену со слезами. Я прекрасно понимаю, что тебя удерживает, Джуанелла, но у тебя нет причин для волнений. Ты вбила себе в голову, что, если я увезу тебя в город, тебе не удастся все разыграть так, как вы договорились с Джимми Кливом? Что если тебя не будет на месте, скажем, завтра, то Джимми Клив будет тобой недоволен, и в этом случае старине Ларви придется отсиживать за решеткой все пятнадцать лет? Из-за этого ты боишься уезжать? Так ведь?

— Это правда, Лемми, ты сам знаешь.

— У меня нет времени на пререкания. Теперь выслушай меня. Весь вопрос в том, кому ты больше веришь, мне или Джимми. Я тебе говорю одно: переодевайся, мы едем в Лондон. Сюда тебе завтра просто нельзя показываться. Если ты поступишь так, как я тебе говорю, то даю слово, а ты знаешь, я его никогда не нарушаю, что, как только закончу это дело, я вызволю твоего Ларви из беды. А коль скоро я говорю, что вызволю, значит, так и будет.

Ее глаза вспыхивают.

— Послушай, Лемми, честное слово?

Она в который уже раз набрасывается на меня, совершенно не учитывая, что я живой мужчина, и награждает меня таким поцелуем, что у меня темнеет в глазах. Когда она от меня отходит, мне кажется, что я насквозь пропитан ее парижской «Дерзостью».

— Через минуту я буду готова. Выпей еще, дорогой. Только не подавись!

Без четверти пять мы подъезжаем к моему жилищу. Я чертовски устал, да и у Джуанеллы такой вид, как будто она не прочь заснуть. Мы проходим в гостиную, и я устраиваю ее в одном из больших кресел. Наливаю виски и даю сигарету.

— Послушай, беби. Ложись отдохнуть, потому что у меня есть не больше пяти минут. Так что забирайся в мою кровать. Пижаму найдешь в комоде. Дверь в ванную рядом. Здесь ты полная хозяйка, но ради Ларви» прошу тебя, не высовывай свой нос за дверь. Усвоила?

— Да, Лемми. Ты же знаешь, что тебе я верю на двести процентов.

— Ну и прекрасно. Верь мне, потому что это правильно. А теперь скажи-ка мне кое-что. Понимаешь, я вбил себе в голову совершенно точно, что ты никогда не видела Варлея. Так вот, прав ли я? Только не финти.

— Это верно, Лемми. Ларви не позволял мне с ним встречаться. Он мне рассказывал про него, но не показывал.

— Хорошо. Положение складывается довольно любопытное. Джимми в жизни своей не видел Варлея, ты тоже, но вам нужно его опознать.

— Послушай, в чем дело? Откуда тебе известно, что Клив его тоже не видел?

— Это я знаю точно. Тот парень, который раньше работал на него, а теперь переметнулся ко мне, Сэмми Майнс выложил мне всю подноготную. Клин привез тебя сюда, чтобы ты могла легально установить его личность, когда он поймает Варлея. Замечательно. Ты же никогда не встречалась с Варлеем и все же была готова пойти на это. Я бы сказал, что это — довольно опрометчивое решение.

Она пожимает плечами.

— А что мне волноваться? От меня только и требовалось подтвердить, что это действительно Варлей. У меня не было другой возможности вызволить Ларви из тюрьмы.

— Дорогая моя! Ты ведь не знаешь даже половины этой истории. В один ближайший день я тебе раскрою глаза на происходящее. А теперь скажи-ка мне вот что. Когда Ларви рассказал тебе про Варлея, упоминал ли он о его родственниках: сестрах, кузинах, племянницах или подружках. — одним словом, о женщине, которая могла бы работать вместе с ним? Например, не вспоминается ли тебе имя Ланы Варлей?

— Как же, о ней он много рассказывал. Порядочная сволочь, вот что я тебе скажу. Но умница и красавица, если верить ему.

— Очень хорошо. А теперь отдыхай, мы скоро увидимся. Впрочем, одну минуточку.

Я иду в свою спальню и вытаскиваю большой чемодан, на дне которого лежит целая пачка фотографий и отчетов. Перебираю карточки. Скоро нахожу то, что мне нужно. Это снимок Ланы Варлей, прекрасной дамы с искривленным левым мизинцем, которая в данное время проживает в коттедже в Брокхэме. На другой стороне карточки надпись. Я перечитываю ее, потом еще раз гляжу на снимок.

Потом возвращаюсь к Джуанелле и протягиваю ей фотографию.

— Скажи, эта дама похожа на ту Лану Варлей, о которой тебе рассказывал Ларви?

Она отвечает, не колеблясь:

— Нет, потому что эта девушка — настоящий персик. А Ларви мне говорил, что Лана — интересная особа, но у нее не рот, а настоящая пасть. А у этой прелестный ротик, так что это разные красотки.

— Ты абсолютно права. Вот все, что мне хотелось узнать.

Она смотрит еще раз на фотографию.

— Гм… она симпатичная дамочка. Черт возьми, кто это такая, Лемми? Имеет ли она какое-нибудь отношение к данному делу или это еще одна из твоего гарема?

— Если тебя интересует, кто это, переверни карточку…

Она переворачивает и читает вслух:

— Аманда Карелли (Федеральное бюро расследований, дело № 6587 — 654). Отпечатки пальцев в картотеке. Брюнетка. Светлая кожа. Изображает из себя воспитанную девушку из хорошей южной семьи. Подозревается в участии в делах шайки. Наводчица в организации Лейлы Вензуры. Разыскивается за участие в ограблении банка.

— До меня дошло! — восклицает Джуанелла. — Это еще одна из подружек Варлея. У него их было много,

Я соглашаюсь с ней.

— Я тоже так думаю.

Я забираю у нее фотографию, кладу ее в конверт и прячу в нагрудный карман пиджака.

— Ну, Джуанелла, я поехал. Не забывай, что я тебе сказал. Если захочешь поесть, позвони вниз. Я предупрежу портье. Тут ты найдешь все, что тебе нужно. Даже кое-какие книги, если тебе придет фантазия заняться чтением.

— О'кей, Лемми. Не волнуйся. Как я понимаю, для меня самое правильное — подчиниться твоим указаниям.

— Вроде бы ты образумилась, милочка. Поверь, когда-нибудь ты меня будешь ой как благодарить.

— Сколько времени продлится мой домашний арест? Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Но не очень долго. Возможно, я приеду завтра. Но не позднее, чем послезавтра.

— Я не представляю себе, что должно произойти, но предчувствую, что предстоит что-то очень серьезное. Знаешь, ты ведь хитрец! И с головой! Вот увидишь, ты их всех побьешь! Мистер Кошен всегда выходит вперед.

Я отвечаю с видом скромника:

— Ну, я не хочу так далеко заходить, как ты, но последним я тоже не привык приходить к финишу… Ладно, до скорой встречи.

Я беру свою шляпу и исчезаю. Спускаюсь вниз, предупреждаю портье о Джуанелле, потом сажусь в машину и еду обратно к Брокхэму. Мне начинает казаться, что я провел всю свою жизнь на шоссе Лондон — Брокхэм. А ночь такая прекрасная, и настроение у меня такое, что, будь я по профессии поэтом, тут же бы принялся сочинять стихи.

Меня утешает только мысль о Конфуции, который вместо стихов оставил людям свои изречения.

Глава VII

КОРПОРАЦИЯ КОШЕН — КОНФУЦИЙ

Просыпаюсь в полдень. Солнце заливает мою комнату. Я лежу, раскинув руки, и думаю о Конфуции. Возможно, вы, ребята, помните, что этот парень говорил о тигре, ожидающем добычу. Он говорил, что залог успеха — в умении терпеливо ждать.

И я считаю, что ничего более умного придумать не могу. Пусть Конфуцию уже две тысячи лет, но он прекрасно понимал, что к чему.

Я поднимаюсь, принимаю ванну, завтракаю и выпиваю рому с четверть стакана. После этого начинаю тщательно одеваться, выбираю нарядную рубашку и галстук, потому что мне кажется, это будет для меня торжественный день. Смотрю в зеркало и думаю с огорчением, что, будь у меня получше нос, я был бы недурным парнем. Но тут внизу в холле раздается телефонный звонок. Спешу поскорее домчаться до аппарата, пока никто другой не взял трубку.

Как я и предполагал, это был Сэмми Майнс.

— Ну, мистер Кошен, как дела? — интересуется он.

— Вроде бы нормально, спасибо, Сэмми. А как у тебя? Как вы поладили с нашей подружкой?

— Мне кажется, все о'кей. Стоит ли говорить по телефону?

— Если ты в укромном месте, почему бы и нет? Откуда ты звонишь?

— С железнодорожной станции в Леатерхеде. У меня тут комната, но она без телефона. Но так тут вообще тихо.

— О'кей. Выкладывай. Что произошло?

— Ну, я отправился к малютке Лане и все ей выложил, как ты мне советовал. Подчеркнул, что не хотел при тебе раскрываться. Потому что ты слишком умничаешь и хочешь действовать только сам.

— Хорошо. Ну и как она реагировала?

— Довольно осторожно. Она заметила, что с моей стороны странно так относиться к своему начальству. Тогда я стал ее уверять, что, собственно говоря, я тебе не подчиняюсь, будучи частным детективом. Намекнул ей, что не слишком близко принимаю к сердцу интересы ФБР. Одним словом, разыграл все, как по нотам. Потом добавил, что, по моему мнению, она валяет дурака. У нее есть гораздо более умный способ сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

— Ну, а что она тебе ответила?

— Вот тут-то у нее проснулся интерес. Конечно, прежде всего заявила, что не знает, о чем идет речь, и попросила объяснений. Я ей говорю, что не меньше ее заинтересован в том, чтобы хорошенько заработать, а тут нам представляется такая возможность без особого труда получить кругленькую сумму. Причем все честь по чести, без всякого риска.

— Замечательно, Сэмми. Твои доводы мне кажутся превосходными.

— Благодарю. На этот раз мне вроде удалось схватить быка за рога. Она говорит, что деньги бы ей здорово пригодились, особенно если их можно заработать законным путем. И просит меня объясниться яснее. Ну, я так и сделал. Я ей говорю, что если она заберет у Вар-лея эти документы и скроет этот факт от ФБР, то она сразу же превратится в его соучастницу. И это в то время, когда за возвращение документов объявлена награда в сто тысяч долларов.

— Могу побиться об заклад, что все это ей очень понравилось.

— Несомненно. Я думаю, даже очень понравилось. Она сидела и не отрываясь смотрела на меня своими огромными глазищами. Я продолжаю говорить, что могу сделать ей дельное предложение, только пусть она сначала мне ответит, знает ли Варлей о ее приезде и собирается ли он так или иначе передать ей документы. Она смотрит на меня и улыбается, не произнося ни слова. Через некоторое время говорит, что хотела бы узнать подробнее, каким образом можно получить обещанное вознаграждение..

Ну, я объяснил ей. Говорю, что мы сможем разделить с ней эти деньги пополам, а передачу бумаг властям я беру на себя.

— Ну, и как это ей понравилось?

— Вообще-то она чуточку была разочарована. Я это сразу заметил. Она промолчала, а потом спросила, не хочу ли я выпить. Она обещала мне все как следует обдумать. Возможно, в скором времени мы с ней снова встретимся.

— Замечательно. Я думаю, дело в шляпе. Если бы ей твое предложение не понравилось, то она бы прямо тебе об этом и заявила.

— Что же дальше делать?

— Тебе — ничего. Отправляйся отдыхать в свою гостиницу и дожидайся моего прихода. После этого ты можешь отправляться к мисс Варлей, чтобы довести дело до конца.

— Очень хорошо! Ну, а у тебя есть новости?

— Уйма. Я разузнал нечто такое, что твоя крошка сразу же пойдет на все твои условия. До скорой встречи.

Я вешаю трубку, выхожу во двор и завожу машину. Тут мне в голову приходит хорошая мысль. Я бегом возвращаюсь в комнату и открываю чемодан. Внутри у меня спрятан запасной пистолет. Прекрасный пистолет. Ставлю его на предохранитель и опускаю в карман. Возвращаюсь к машине и еду в Леатерхед.

Когда я приезжаю, Сэмми сидит в комнате отеля. На столе у него сифон с содовой водой, два стакана и фляжка виски. Он тут же наливает себе и мне.

— Послушай, парень, — говорю я. — Я очень устал и больше всего на свете хочу спать, поэтому постараюсь быть кратким. Посмотри-ка вот на это.

Я протягиваю ему фотографию Ланы Варлей.

— Как, узнаешь?

— Конечно, это же крошка Лана Варлей.

— Она такая же Лана, как я турецкий султан. Не поленись, прочти надпись на обороте. Эта крошка не что иное, как знаменитая Аманда Карелли, дамочка с полицейским послужным списком, таким же длинным, как твои руки. Пошевели мозгами. Из записи ясно, что малютка принимала участие в налете на банк.

— Вот как?

— Так вот, у меня возникло серьезное подозрение, что операция в этом банке прошла не без помощи Ларви. А наша прелестная Аманда Карелли, она же Лана Варлей, всячески ему содействовала. Теперь ты понимаешь?

— Черт возьми, понимаю. Ты думаешь, что, когда Ларви схватили, он успел растолковать этой самой девице Варлей, в чем была суть дела. Он мог ей намекнуть, что было бы неплохо отправиться к Варлею и пошантажировать его в отношении документов.

— Ты попал в самую точку. Именно об этом я и подумал. Давай исходить из этого. Отправляйся-ка в Брокхэм и повидайся еще раз с нашей красоткой. Покажи ей фотографию, про подпись тоже не забудь, а потом скажи, что она вольна поступать, как ей угодно. Она может вступить с тобой в партнерство и передать тебе те бумаги, если ей удастся их раздобыть, и получить за них приличное вознаграждение. Ну, а если она предпочитает тюремный срок, то ты тоже не отказывайся посодействовать, чтобы она схлопотала его. Намекни, что меня как раз больше устраивает второй вариант.

— О'кей, Лемми. Мне по нраву твое задание. И вот что еще: раз эта девица собирается прижать Варлея в отношении похищенных документов, значит, можно не сомневаться, что она знает, когда он должен приехать.

— Слушай, Сэмми, твои родители выбрали тебе неверное имя. Тебя следовало бы назвать Шерлоком… А у тебя есть пистолет?

— Нет. У меня был пистолет, но я одолжил его Джимми Кливу. Мне казалось, что оружие не понадобится. Этот малый Варлей — довольно неприятный и опасный тип.

— Ну вот, сам себе свинью подложил… Ну, да ладно. Я все же думаю, что тебе надо раздобыть пистолет.

Я достаю из кармана свой маузер и протягиваю ему. — У тебя десять патронов, пистолет на предохранителе. Кто знает, а вдруг без стрельбы дело не обойдется?

— Большое спасибо, Лемми. — Он кладет пистолет в карман.

В тот момент я еще не знал, что буду чертовски рад, что снабдил его этим маузером.

— Ну, Сэмми, действуй!

Он допивает свой стакан, хватает шляпу, награждает меня веселой улыбкой.

— Признаться, работать с тобой — настоящее удовольствие! Думаю, что мы чего-нибудь да добьемся!

— Готов биться об заклад, что добьемся. Послушай, Сэмми, когда ты увидешь эту крошку, она непременно согласится сотрудничать с тобой, потому что у нее не будет другого выхода. После того, как ты закончишь свои переговоры, возвращайся в «Квадратную бутылку», гостиницу, в которой я живу, и дождись меня. Только держись осторожно, не мозоль без нужды глаза.

— Понятно. Пока.

Он уходит, а я возвращаюсь к себе. В половине третьего у меня в холле раздается опять звонок. На этот раз это Джимми Клив. У него необыкновенно возбужденный голос.

— Послушай, Лемми, грандиозная новость: сегодня вечером здесь появится Варлей.

— Да? Замечательно! Я так и думал, что он должен объявиться в ближайшее время.

— Он сейчас в Лондоне. У меня там есть парень, который получил указание проследить за ним. Мне почему-то думается, что сюда наш долгожданный Варлей прибудет под вечер.

— Что ты предлагаешь предпринять, Джимми?

— Я не сомневаюсь, что он отправится в свой коттедж «Торп». Я буду находиться поблизости. Как только он появится, я предупрежу тебя по телефону. Тогда ты сразу же приедешь. Пока ты будешь добираться, я зайду к нему и побеседую с ним.

— Хорошо, Джимми, все будет в ажуре. Полагаю, что когда он поймет, что игра проиграна, настроение у него будет не из блестящих. Так что ты особенно не зарывайся там.

— Я думаю, Варлей великолепно знает, что я не из ФБР. Возможно, он решит, что со мной можно будет пойти на сделку. Мы успеем арестовать его, когда нам будет удобно. Самое важное сейчас — раздобыть документы. Возможно, стоит пообещать ему облегчить его участь, если он их добровольно отдаст мне?

— Действуй, как знаешь. Джимми. Как только он объявится, ты звонишь мне по телефону. Что ж, если он попытается договориться с тобой, не отказывайся. Я буду поблизости. Жду твоего звонка. Желаю удачи, парень!

Я вешаю трубку. И дураку ясно, что этот молодчик продолжает действовать на свой страх и риск и по-прежнему пытается опередить меня. Что ж, время покажет!

В три часа приезжает Сэмми. Бар внизу совершенно пуст, и мы идем туда и изрядно подкрепляемся. У Сэмми возбужденный вид.

— Послушай, мистер Кошен, ты — башковитый парень. Ты был совершенно прав в отношении этой малютки. Она полностью капитулировала.

— Что же произошло?

— Я поехал к ней и без обиняков все выложил, как мы договорились. Показал ей фотографию, попросил прочесть ее досье и сказал, что ты посылаешь ей привет. Ну и все остальное.

— И как ей все это понравилось? Он смеется.

— Не могу сказать, чтобы очень понравилось. Но что ей оставалось делать? Смешно, но, как только она увидела фотографию и надпись, ее поведение сразу же изменилось. Даже южноамериканский акцент исчез, и она заговорила на чистейшем бруклинском диалекте. Она действительно Аманда Карелли. Я поинтересовался, откуда ей известно, что документы находятся у Варлея, и о том, когда он приедет в Англию. Тут твоя догадка тоже оказалась правильной. Оказывается, эти сведения она получила через приятеля Ларви. Ей сказали, что у Варлея здесь есть убежище. В Англии живет один тип, с которым Варлей давно работает. Он, несомненно, обратится к нему в тяжелую минуту. Вот этот-то парень, которому позарез нужны деньги, пообещал предупредить Аманду, если сюда заявится Варлей. Он ждет его со дня на день.

— Ловко сработано, Сэмми. Значит, полная договоренность? Ты не прогадаешь, Сэмми, уверяю тебя.

— Огромное спасибо, Лемми. Мне все это весьма по душе. Ну, а что теперь делать дальше?

— Возвращайся-ка назад в свой отель. Мне недавно звонил Клив и сказал, что Варлея ожидают сегодня вечером. Клив обещал мне позвонить, как только наш дружок приедет. Но сначала он намерен попробовать самолично раздобыть эти документы. Сэмми хохочет.

— Нужно не иметь головы, чтобы вообразить, будто Варлей явится сюда, имея при себе бумаги.

— Не говори! Ставлю на тебя. До скорой встречи. Он исчезает.

Меня вполне удовлетворяет тот оборот, который приобрели события. Мне думается, я действую в полном соответствии с советами моего приятеля Конфуция. У нас с ним получается неплохое партнерство.

Темнеет, дует мягкий ветерок. Вечер потрясающий, но мне кажется, что весь воздух наэлектризован, как это бывает перед грозой. Но дело на этот раз не в грозе. Просто назревают крупные события. Да и к тому же у меня чешется левая ладонь, а это всегда что-то означает, пусть даже пока только то, что мне пора принять ванну.

Весь вечер я ожидал телефонного звонка, но когда он, наконец, раздался, я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Кубарем скатился с лестницы и схватил трубку.

Говорил Джимми. Он был так возбужден, что я с трудом узнал его голос:

— Послушай, Лемми, он здесь. Варлей только что проехал по Доркинскому шоссе на своей машине. Подрулил к коттеджу, но оставил машину в таком месте, что ее не видно с дороги. По всей вероятности, он собирается сегодня же возвратиться назад в Лондон. Этот парень не любит шуток, ты ведь знаешь.

— Не волнуйся, Джимми, ты с ним справишься. А я подъеду минут через двадцать.

Вешаю трубку. Задумываюсь на секунду, ехать ли незамедлительно или дождаться звонка Домби. Впрочем, Домби позвонил почти сразу же после Клива.

— Алло, Лемми. Не мог позвонить раньше, потому что аппарат занял какой-то парень. Я не хотел, чтобы он меня заметил, и потому спрятался поблизости.

— Молодец. Это мне звонил Клив. Что нового?

— Кто-то только что промчался мимо меня на машине. С того места, где я находился за деревьями на вершине холма, я разглядел, что машина подрулила к коттеджу «Торп». Какие выводы?

— Никуда не уходи. Стой за своим деревом. Сейчас я за тобой подъеду.

— Жду.

Бегу к себе, заряжаю пистолет, кладу его в нагрудный карман, потом спускаюсь к машине и вывожу ее на дорогу. Вечерняя прохлада освежает лицо. Я чуточку успокаиваюсь.

Объезжая Доркин, чтобы не снижать скорости, я приближаюсь к Южному Холмвуду с противоположной стороны. Поднимаюсь на холм. Останавливаюсь и ищу Домби. Вот и он: стоит в тени высоких деревьев, прислонившись к какой-то ограде. Приближаюсь к нему и слышу, что он громко разговаривает. На минуту пугаюсь, что несчастный Домби свихнулся. Но я тут же понимаю свою ошибку. За забором стоит какая-то красотка, перед которой Домби заливается соловьем, что он практически участвовал во всех сражениях и что одним из первых ворвался в Дьепп.

Женский голос благоговейно спрашивает:

— У вас наверняка масса медалей?

Не знаю, сколько бы медалей и орденов присвоил себе Домби, но в этот момент я хлопаю его по плечу.

— Послушай, я только что приехал из Букингэмского дворца сообщить, что король специально для тебя учредил новый орден, который ты сможешь прибавить к своей коллекции.

По другую сторону забора раздается визг, светлая юбка исчезает в темноте.

— Хоть плачь, хоть смейся. Стоит мне начать производить впечатление на какую-нибудь крошку, как ты тут как тут!

— Послушай, Дон Жуан, сейчас не время производить впечатление на пустоголовых девчонок. Убежден, что в скором времени нам предстоят драматические события.

— Какие, например?

— Ты, наверное, не знаешь, что наконец-то сюда прибыл наш приятель Варлей? Это ведь он промчался мимо тебя на машине.

— Вот здорово. Значит, жди потехи. А что произошло?

— Мне позвонил Клив и предупредил об этом. Он отправился в коттедж. Надеется, что сумеет уговорить Вар-лея добровольно вернуть ему эти документы. Но я сомневаюсь, чтобы это ему удалось. Пошли, пора и нам вмешаться.

Мы садимся в машину. Подъехав к коттеджу, я ставлю машину вплотную возле забора и выключаю огни.

Мы идем по лужайке к парадной двери коттеджа. Я толкаю ее, она не заперта. Входим. В гостиной горит свет, и, когда мы с Домби переступаем через порог, откуда-то из заднего помещения появляется Клив. У него в руке армейский пистолет 45-го калибра. Лицо у него напряженное.

— Как там наш приятель? Не пробовал ли он выкинуть какую-нибудь штучку?

— Да, Лемми. Скверное дело, мне пришлось его ухлопать.

— Как же это так?

— Сразу же после нашего телефонного звонка я пошел сюда. Через парадный вход, разумеется. По всей вероятности, он возился во дворе с машиной. Не успел я сказать ему: «Добрый вечер, мистер Варлей, я хотел бы с вами поговорить», — как он тут же схватился за пистолет и выстрелил в меня. Потом он стремительно повернулся и пустился наутек. Я задержался на минуту, потому что не знал, не притаился ли он за дверью. Но когда я услыхал звук заводимого мотора, мне уже раздумывать было некогда. Я выскочил на крыльцо, прицелился и угодил ему в голову. Зрелище не из приятных.

— Что же, такое случается. Выпей-ка лучше, парень. Я пойду взгляну на него. Когда вернусь, тоже с удовольствием пропущу стаканчик. Домби, побудь здесь.

— О'кей, — говорит Домби, и они вместе с Кливом проходят в общую комнату.

Я выхожу через черный ход во двор. Возле самых ворот стоит большая черная машина. Дверца водителя открыта, и, навалившись грудью на баранку, поник человек.

Клив был прав, сказав, что зрелище не из приятных. Этого малого застрелили явно с близкого расстояния. Клив угодил ему в затылок, так что ни от лица, ни от головы ничего вообще практически не осталось.

Я чиркнул зажигалкой и заглянул в машину. Под рукой мертвеца валяется пистолет-автомат. Одежда на парне дорогая. Я осторожно отодвигаю полу пиджака и вижу, что в боковом кармане торчит карандаш. Я его вытаскиваю и, захлопнув дверцу машины, возвращаюсь в дом.

Клив и Домби сидят в гостиной. На столе виски и стаканы. Я тут же наливаю себе с полстакана.

— Дело — дрянь. Варлея мы поймали, но документов при нем не было, — говорит Клив.

Я отпиваю виски, потом протягиваю руку к пистолету Клива, лежащему на столе, и бросаю его Домби.

— Присмотри за этой игрушкой, друг. — Потом обращаюсь к Кливу: — Послушай, а что тебя заставляет думать, что это Варлей?

У него от удивления глаза лезут на лоб.

— Какие, к черту, могут быть сомнения? Конечно же, это Варлей.

— Откуда тебе знать? Ты же никогда его не видел. Он оторопело смотрит на меня, лицо у него бледнеет и напрыгается. Он цедит сквозь зубы:

— Ну, что же, это мы можем легко доказать. Я-то лично убежден, что это — Варлей, но поблизости есть одна особа, которая может все это подтвердить. Ты ее знаешь.

— Ты имеешь в виду Джуанеллу?

— Совершенно верно, ее.

— Джимми, ты просто бессовестный враль. Джуанелла тоже ни разу в жизни не видела Варлея, как и ты сам. И именно по этой причине ты привез ее сюда, надеясь, что она поможет тебе опознать его.

Он вскакивает с места и возбужденно орет:

— Послушай…

— Заткнись и сиди смирно, — приказываю я. — Дай-ка мне кое-что сказать тебе, парень. Я с самого начала раскусил тебя. Неужели ты воображаешь, что у нас в ФБР сборище лопухов, которых могут надуть парни вроде тебя? Вся беда в том, что ты слишком умничаешь и заимел привычку безнаказанно убивать людей.

— Кошен, ты, должно быть, сошел с ума! Какого дьявола я должен кого-то убивать? Я действительно пристрелил этого парня, но в целях самозащиты. И этот парень — точно Варлей.

— Вот оно что? — Тут я вынимаю карандаш из кармана и кладу его на стол. — Ты видел это когда-нибудь раньше?

Клив напряженно смотрит на вещицу.

— Какого черта, о чем ты? Почему я должен был видеть этот карандаш раньше?

— Сейчас объясню. Этот карандаш является частью набора, и его подарил тебе Джордж Риббэн в Париже в день рождения. Возможно, ты попробуешь отпереться? Но я знаю, что это так. Он купил его на черном рынке. Оттуда отправился к тебе на празднование твоего дня рождения и подарил весь набор лично тебе. Когда ты убил Риббэна, я сообразил, что у него был с тобой короткий разговор, а потом ты его начал душить.

Возможно, он понял твои намерения и ухватился за тебя. При этом выхватил из твоего кармана авторучку. Вот почему у нее не был даже отвинчен колпачок. Когда ты вытащил его на лестницу и оставил на ступеньках, где я должен был его обнаружить, ты заметил ручку в его руке, но не стал ее забирать. Ведь никто не видел, что это он подарил ее тебе. У тебя возникла блестящая идея. Ты отдал карандаш Энрико, тому парню, который работал с этой девицей из стриптиза, Мартой Фрислер. Ты знал, что я встречусь с ним. А тебе это стало известно от Джуанеллы, с которой я повстречался в тот самый вечер, когда она назвала мне неверный адрес.

Ты знал, что я пойду туда. Знал, что я встречу Энрико, а Энрико — как раз такой парень, который обожает броские вещи. Что он непременно сунет этот злосчастный карандаш к себе в карман и я увижу его и непременно подумаю, что это он убил Риббэна. Неплохо придумано, ничего не скажешь!

— Ты несешь ерунду! — выдавил из себя Клив охрипшим голосом. Я видел, как у него дрожали руки. Глаза поочередно переходили с меня на Домби. — Ты мелешь чепуху.

— Это вовсе не ерунда, приятель. И зачем становиться в такую позу, когда ты прекрасно понимаешь, что тебе грозит электрический стул. Уж если дело дошло до этого, то всегда разумнее чистосердечно признаться.

— Чего ради ты это все затеял? Ты сошел с ума! — кричал Клив.

— Ты меня спрашиваешь, чего ради я все это затеял? Так вот послушай. Когда ты узнал, что ФБР разыскивает Варлея, то постарался предложить свои услуги, не так ли. Ты им сказал, что знаешь Варлея. Ну, как мне теперь кажется, это было единственной правдивой вещью, которую ты им сказал. Ты действительно с самого начала работал вместе с Варлеем. Вот почему ты решил, что сумеешь обезвредить меня.

— Ага, значит, я еще и это сделал, — говорит он с кривой усмешкой.

— А разве нет? Я могу сказать, зачем тебе понадобилось это. Варлей уже уехал в Англию. Марселина, которая обычно работала вместе с ним, находилась в Париже. Она была предельно напугана. Риббэн должен был на нее нажать еще сильнее и окончательно запугать. И она заговорила.

А что она рассказала Риббэну, тебе это прекрасно известно. Она сказала, что Варлей уже уехал в Англию. Но она страшно боится, так как подозревает, что ты работал вместе с Варлеем. Так что тебе пришлось немедленно принимать самые энергичные меры. Тебе необходимо было отделаться от этих людей. От Марселины и Риббэна. Причем их надо было убрать до того, как кто-нибудь из них успел бы заговорить.

Тем временем тебе удалось очернить меня в глазах генерала. Ты заявил ему, будто бы Марселина сообщила Риббэну, что я перед ней разоткровенничался. Вроде бы так заявил Риббэн. И даже написал рапорт, который ты передал генералу. Ну, а что ты делаешь затем? Припоминаешь ночь, когда мы вдвоем совещались с шефом? Так вот ты сам и был тем самым человеком с поддельным пропуском, который увез дю Кло из отделения полиции в Париже. Тебе это ровно ничего не стоило. Ты ее перевез через мост и там ухлопал. За меня ты не волновался, зная, что у меня на хвосте сидела Джуанелла. Она, разумеется, даже не догадалась, чего ради ты попросил ее чуточку занять меня. Когда я зашел в бар «Уилки» по пути к Риббэну, она проскользнула туда сразу же следом за мной и демонстративно уселась возле стойки. Она знала, что я ее замечу, знала, что непременно подойду и заговорю.

— Вот как? И все это она делала ради меня? Чего бы это?

— Не прикидывайся, она сама мне объяснила причину. Ты обещал ей сократить срок тюремного заключения Ларви, не так ли? И даже взять его на поруки, если она исполнит то, что ей было сказано. Про Джуанеллу я могу сказать одно: она на многое пойдет ради своего мужа. Но она никогда не согласилась бы стать пособницей убийцы. Бедная гусыня даже не знала, что происходит на самом деле.

Она считала тебя непогрешимым. Ты внушил ей ту же самую историю, которую рассказывал всем, что больше всего на свете ты стремишься отыскать Варлея, что тебе хочется устроиться в ФБР и быть там шишкой, а для этого тебе надо обскакать меня.

Домби зевает и говорит:

— Знаешь, Лемми, а мне этот парень очень не симпатичен. И еще одно: я недавно размышлял о том, что это происходит с тобой. Но теперь я вижу, что ты остался, Лемми Кошен, как всегда, на голову выше остальных, так оно и есть. Ты обработал это дело в наилучшем виде. — Спасибо, Домби, — говорю я, — я тронут.

— Теперь мне ясно, — продолжает он. — Кто-то убит. Джуанелла должна опознать в убитом Варлея. А тем временем настоящий Варлей спокойно сматывается со всеми документами. Думаю, что его здесь и близко не было и он сидит себе где-нибудь в Лондоне.

— Возможно, — говорю я.

Домби нащупывает свободной рукой сигарету и закуривает ее. Потом спрашивает:

— Послушай, а кого же он тогда ухлопал?

— Это элементарно, — отвечаю я, — убитый в машине — тот самый несчастный Энрико, которому мистер Клив в свое время так ловко всучил уличающий автоматический карандаш. Эта парочка простофиль, Энрико и Марта Фрислер, тоже верой и правдой служила нашему Джимми. Но он не из приятных хозяев. Когда у него дела идут плохо, он спокойно отправит к праотцам любого, да еще под чужим именем. Он стрелял и в меня возле Брокхэмского моста.

Я поворачиваюсь к Кливу.

— Ну, Джимми, что ты на это скажешь?

— Я ничего не буду говорить. Я требую адвоката. Домби хохочет, как настоящий жеребец.

— Парень, какой уж тебе адвокат, пора о духовнике подумать.

— Домби, — говорю я, — отведи этого человека в машину. Сам садись с заряженным пистолетом сзади, и пусть он ведет машину к полицейскому участку. Там ты его сдашь. Можешь сказать дежурному, что ему позвонит старший инспектор ФБР Херрик. Пусть не огорчается. Этот тип у них не задержится. А чтобы там не было никаких недоразумений, покажи ему вот это. — Я передаю Домби британский паспорт, которым меня снабдил Херрик.

Домби встает. Служебный пистолет он ни на секунду не выпускает из правой руки. Он задумчиво говорит:

— А я еще удивился, чего ради ему вздумалось стрелять из этой пушки? Просто он хотел разнести этому парню череп, чтобы никто его не узнал.

— Правильно, Шерлок! Ну, до скорой встречи!

— Одну минуточку, Лемми. Когда я свезу этого парня в полицию, что мне делать?

Я не могу сдержать улыбку.

— Ах ты, Дон Жуан! Я же помню ту безутешную графиню, которая проливает по тебе слезы в Лондоне. Я же прервал тебя посреди любовной сцены.

— О, я помню это, она была от меня без ума. Сказала, что я новый Казанова, только во мне больше обаяния и страсти.

— Чтоб мне провалиться на этом месте! Если ты Казанова, то я по меньшей мере Гарун эль Рашид… Ну, как бы там ни было, как только ты сдашь этого человека полиции, можешь отправляться к своей графине. Возможно, ей захочется прослушать до конца ту историю, которая у тебя отработана специально для постели.

— Валяй, валяй смейся над моими любовными похождениями. Вся беда в том, что ты совершенно лишен деликатности. Но что ты будешь делать без меня?

— Иногда мне точно известно, что я бы хотел сделать с тобой! До свидания, Казанова.

Я выхожу из коттеджа на дорогу и звоню в отель в Леатерхеде и спрашиваю мистера Майнса. Через пару минут он подходит к аппарату.

— Ну, мистер Кошен, как дела?

— Трудно сказать. Понимаешь, Клив убил какого-то человека, и теперь меня волнует только одно, как бы заполучить бумаги.

— Да? И что ты собираешься делать? Мне почему-то кажется, что наша приятельница Лана Варлей, она же Аманда Карелли, уже получила эти документы. Ей либо передали их, либо переслали.

— Ты можешь раздобыть машину?

— Почему же нет? Возьму напрокат.

— Прекрасно. Бери и сразу же приезжай в «Квадратную бутылку». Не мешкай.

— О'кей. Я уже бегу. До скорой встречи.

Я вешаю трубку и возвращаюсь к тому месту, где стоит моя машина. Завожу мотор и выезжаю в Брокхэм.

Дела в общем-то не блестящие, но ведь они могли быть и в сто раз хуже. И кто я такой, чтобы жить и жаловаться?

Вышла луна. Ночь сказочная, и меня вновь охватывает поэтическое настроение. Я снова начинаю думать о своей птицеводческой ферме, которую непременно заведу, как только перестану гоняться за преступниками.

Я стою у косяка боковой двери «Квадратной бутылки».

До меня доносится шум мотора, и через минуту Сэмми вылезает из машины. Он платит за проезд и подходит ко мне.

— Ну, мистер Кошен, вроде бы лед тронулся. Что творится на белом свете?

— Многое. Пошли ко мне. У меня есть выпивка и какие-то сандвичи.

— Это меня устраивает. Я чертовски проголодался. Но что там у Клива?

Мы входим в комнату и садимся за стол. Все приготовлено, и я наливаю виски, пододвигаю к нему блюдо с бутербродами и говорю:

— Сиди и слушай, потому что это очень занятная история. Может быть, тебя удивит, что Клив оказался жуликом и обманщиком?

— Что? Обманщиком? Что за черт?

— Спокойнее, Сэмми. Этот парень принял меня за простачка и тебя тоже. Но у него ничего не получилось. С тобой другое дело, потому, что ты, естественно, доверял ему. Ведь вы работали с ним, ну и потом он рассказывал тебе всякие истории о себе.

Подумай сам, — продолжаю я, — парень запанибрата с иллинойской полицией, куда его направили по специальной просьбе. Он знал Варлея. Знал его прекрасно. По-видимому, он впервые встретился с ним еще до того, как Америка вступила в войну, и он очень хорошо был знаком с характером деятельности Варлея. Тебе ясно?

— Да… может быть… Но…

— Но ничего. Так оно и было. И я убежден, что, когда Варлей задумал похитить эти бумаги, Клив тоже был в курсе его планов. Теперь ты должен понять, что эти двое все продумали до мелочей. Сначала Варлей обводит вокруг пальца Ларви, наговорив ему с три короба насчет фальшивых акций, которые надо во что бы то ни стало изъять из банка. Ларви крадет их. Как только бумаги исчезают, Федеральное бюро поднимается на ноги. Ларви застукали. Скорее всего потому, что Варлей, работая вместе с Кливом, послал в ФБР анонимное письмо и заложил Ларви.

Итак, Ларви угодил в тюрьму. ФБР занято поисками Варлея, который, как они предполагали, является организатором этого хищения. Ну, и когда сеть сжимается, на сцену выступает Клив с заявлением, что он знает Варлея и поможет его отыскать.

После того как его официально подключили к данной операции, он разыскивает Джуанеллу и соответствующим образом обрабатывает ее. Через нее он затыкает рот Ларви, который, зная Варлея, помимо всего прочего, теперь боится и за нее.

— Да, это возможно. Этот Клив был умный негодяй.

— Вот именно, был, потому что ему больше не придется умничать.

— Продолжай, Кошен, чертовски интересная история.

— Еще бы! Клив намекает Варлею, что ему лучше сматываться из Штатов. Возможно, он даже помогает ему в этом деле. Варлей вместе со своей подружкой Марселиной перебирается во Францию. Понятно, Варлей забирает с собой и похищенные документы. Возможно, в Париже их встретили и помогли им устроиться Энрико и Марта, которые тоже работали на Клива. Этих он отправил туда заранее.

Клив затем сам едет в Париж, но уже по делу Варлея. Умный ход, ничего не скажешь, потому что таким образом он в курсе всех дел. Но все же он знал, что параллельно с ним ФБР поручило Риббэну и мне тоже вести это расследование. Ну, а мы, естественно, из тех парней, которые не привыкли трепаться о своих заданиях.

— Да, — говорит Сэмми, — вот тут-то этот малый и дал маху. Он этого не знал.

— Знал ли он или нет, не имеет большого значения. Важнее другое. Марселина перетрусила. Она заявляет Риббэну, что боится Варлея и Клива. Естественно, Риббэн принимается за Клива. Он покупает набор из ручки и карандаша и отправляется к нему на день рождения. Не забывай, что у Риббэна не было возможности поговорить со мной.

Ну, а потом Клив рассказывает генералу, крупному начальнику в разведке, будто я выдал государственные тайны и прочую чертовщину. Он пытался навлечь на меня подозрения и сам тем временем расправился с Марселиной и Риббэном. Ну, а третье убийство было совершено сегодня. Он убил какого-то парня, и мы не можем сказать точно, кто это был, потому что выстрел был произведен из крупнокалиберного пистолета в упор. Но Клив уверяет, что это Варлей.

Сэмми скребет затылок.

— Да? А почему?

— Послушай, почему именно Клив выбрал сегодняшнюю ночь, чтобы ухлопать этого парня, кто бы он там ни был? Потому что ему надо было открыть зеленую улицу для Варлея. Ведь документы-то все еще находятся у него! Иными словами, если нашей Лане Варлей, или Аманде Карелли, удалось их так или иначе захватить, то это могло произойти только сегодня — или никогда! Здесь Варлея уже не будет!

Сэмми задыхается от волнения.

— Черт возьми, мистер Кошен. Может, она уже сидит на этих бумагах?

— Мы об этом скоро узнаем. Пожалуй, стоит сходить в соседний коттедж с зеленым плющом и потолковать с очаровательной Амандой. Кто знает, не захочется ли ей организовать сегодня вечером дружескую вечеринку?

Сэмми наливает себе виски и задумчиво говорит:

— Надо отдать должное Кливу. Он с самого начала безукоризненно играл свою роль. Облапошил всех без исключения, а меня больше, чем всех остальных. Башковитый был парень!

— Ну, особой пользы он из этого не извлек. Понимаешь, люди всегда спотыкаются на малом. Вот так и он. Послал тебя ко мне, потому что хотел избавиться от ненужного свидетеля, а мы тут вдвоем потолковали о нем, и вот что выяснилось.

— Да… возможно… Но мы все еще не нашли документы.

— У меня предчувствие, что мы их обязательно найдем. Вернее сказать, я надеюсь. Давай-ка выпьем по последней на дорожку, а потом пойдем и нанесем визит нашей приятельнице. Надо поторопиться к малютке. Ночь-то темная.

Глава VIII

ТЕПЕРЬ ВАМ ВСЕ ЯСНО!

Мы идем к коттеджу, и Сэмми говорит:

— Знаешь, я всем этим здорово взволнован. Мне просто не терпится узнать, раздобыла ли она эти документы, или нет. А тебя это вроде бы вовсе и не трогает.

— Ошибаешься, — отвечаю я. — Меня это интересует не меньше, чем тебя, парень. Но я нахожусь уже в том возрасте, когда меня ничто не волнует, кроме девочек и красот природы. А все остальное не в счет.

Уже первый час ночи. Коттедж купается в лунном свете. Я подхожу к двери и довольно сильно стучу.

Дверь отворяется на этот раз без всяких проволочек, и наша красоточка стоит на пороге, разглядывая нас своими лучезарными глазами. У нее сногсшибательный взгляд. На ней надето вишневое платье и в тон ему туфельки, но взгляд ее холоден. Невольно кажется, что даже масло не растает у нее во рту, настолько она холодна.

— Привет, красавица, — говорю я. — Сегодня такая замечательная ночь, что мистер Майнс и я решили, что нам необходимо вас навестить. Как вам это нравится?

Я замечаю, как лукаво поблескивают у нее глаза, когда она отступает в сторону, давая нам пройти.

— Очень даже нравится, мистер Кошен. Я уже начинаю привыкать к довольно необычным часам ваших визитов. У вас имеется что-то сказать мне?

Мы проходим в гостиную. Она ставит на стол бутылку виски и сифон с содовой. Тут же появляются сигареты. Мы все чинно усаживаемся, не сводя глаз друг с друга.

Она начинает вкрадчивым голосом:

— Вы знаете, это мне напоминает спиритический сеанс. Все сидят и ждут, когда заговорит кто-то другой.

Я вижу веселые искорки в ее глазах и думаю, что эта Лана, или Аманда, или как ее там, — настоящий лакомый кусочек. Поверьте мне, в этих делах я знаю толк.

— О'кей, — говорю я. — Что ж, я могу начать первым. Прежде всего мне кажется, вы должны узнать, что, когда на днях Сэмми возвратился к вам с разными разговорами, идея целиком принадлежала мне одному. И это я раскопал вашу фотографию в полицейском досье, Аманда, и послал Сэмми к вам с этим досье, что-бы между нами не было никаких неясностей. Понятно?

— Да, понятно, — отвечает она. — Впрочем, и без ваших слов я чувствовала, что вы тут играете главную скрипку…

Она хмурится, но это ее не портит. Какое бы выражение ни принимало ее лицо, оно оставалось прекрасным.

— Мне кажется, пришло время, когда нам пора поговорить откровенно, Аманда или Лана. Сегодня ночью произошло столько событий, что дальше оттягивать невозможно.

— Могу ли я поинтересоваться, что именно произошло? — спрашивает она безразличным тоном.

— Сегодня мы застукали тут одного парня по имени Джимми Клив, который все время сотрудничал с вашим приятелем Варлеем, но притворялся, будто бы работает на нас. Этот самый Клив сегодня застрелил также одного парня. Он пытался меня убедить, будто бы это был сам Варлей. Может быть, вы знаете, зачем он это сделал?

— Скажите сами, мистер Кошен. Это все захватывающе интересно!

— Клив хотел, чтобы я поверил, будто застреленный им парень — это Варлей, чтобы тот мог свободно делать, что захочет. Теперь, как мне кажется, вам все известно, и вы наверняка понимаете, что интересует меня. Все дело в том, получили ли вы бумаги? Вручили ли вам их лично или их переслали? И не пытайтесь выкинуть какую-нибудь глупость, потому что, если вы мне попробуете сказать, что их у вас нет, я упеку вас в тюрьму, лет на сто, не меньше.

— Послушайте, мистер Кошен, — отвечает она. — Ваш друг и помощник мистер Майнс говорил мне, что за документы объявлено вознаграждение в сто тысяч долларов. Я сказала ему, что, если он берется вручить эти бумаги федеральной полиции и уладить все дела, тогда я согласна разделить эту сумму с ним. То есть я получаю свои пятьдесят тысяч и мне не задают никаких вопросов… А теперь, мистер Кошен, мне было бы интересно знать ваше мнение.

Она стоит по другую сторону стола, спокойная и улыбающаяся.

— Отвечаю на вопрос, который особенно интригует вас, мистер Кошен: я получила документы.

Я даже вскакиваю.

— Молодец, девочка! Примите мои поздравления! Поворачиваюсь к Сэмми. Он сидит со стаканом в руке и улыбается от ухо да уха.

— Послушайте, — обращаюсь я к девушке, — мне думается, что пришла пора познакомиться нам всем по-настоящему. Мисс Флэш, разрешите представить вам мистера Варлея, человека, которого мы искали все это время, глупого простофилю, который собственноручно вручил вам эти бумаги.

Она не произносит ни одного слова, а Сэмми Майнс опускает стакан на стол и смотрит на меня глазами удава. Потом злобно шипит:

— Ты, ублюдок, значит, ты знал, кто я такой, сукин ты сын!

— Да, приятель. А за кого ты меня принимаешь? Или ты считаешь, что у меня на плечах голова сыра? Или что вместо мозгов у меня мякина? Кто же, по-твоему, работает в федеральной разведке? Я давно тебя раскусил, голубчик. Но мне нужно было раздобыть документы, и я решил, что это самый простой способ.

Я ему подмигнул.

— Вы, умники, заставляете меня смеяться. Только потому, что я раздобыл фотографию мисс Флэш и понаписал на обратной стороне, черт знает, какую ерунду про Аманду Карелли и ее художества, ты попался на удочку. Ты рассудил, что, коль скоро это Аманда Карелли, а я такой лопух, что соглашусь выделить тебе пятьдесят тысяч, причем без всяких забот и тревог, никому и в голову не придет, что ты и есть тот Варлей, причина всех этих недоразумений.

Я закуриваю сигаретку.

— Ты настолько непроходимо глуп, что даже не догадывался, что происходит, — добавляю я с чувством.

Он смотрит на девушку и говорит:

— Значит, вы мисс Флэш? Иначе говоря, дочь генерала Флэша?

— Правильно, — отвечаю я. — Дочь генерала Флэша и умница к тому же. Когда у нас с Кливом было совещание с генералом Флэшем, у меня возникла идея. Я начал толковать о сестрице Варлея. Генерал сразу же сообразил, что я что-то задумал, и попросил дать ее описание. Я описал ему его собственную дочь, упомянул и о ее искривленном пальчике. Он и это сразу понял. Уловил, что я хочу, чтобы она сыграла роль сестры Варлея. Ни он, ни она не знали причины, но она-то теперь уже знает, а он тоже узнает в самое ближайшее время. Эти Флэши умом не обижены, будьте спокойны!

Варлей цедит сквозь зубы:

— Так, значит, они умом не обижены? Что ж, надеюсь, у них достаточно мозгов вот и для этого!

Он вскакивает с места, в его руке блестит пистолет. Я слышу, как девушка тихонько вскрикивает.

— Это вам, мисс Флэш, а это тебе, Иуда!

Я прыгаю между ним и девушкой, когда он нажимает на курок. Вспышка меня чуть не ослепила. Тут я его здорово двигаю локтем под челюсть. Он мешком сваливается на пол, пистолет отскакивает в сторону.

Я поднимаю оружие, а потом запихиваю Варлея на прежнее место. Он смиренно сидит, как овечка.

— Вы не ранены? — спрашивает мисс Флэш с тревогой. — Мне показалось, что он в вас попал. Все в порядке?

— Все это пустяки, — говорю я и протягиваю к ней руку. — Скажите, вас зовут Лаладж Флэш? А я действительно Лемми Кошен. Я счастлив, что мы встретились с вами, и огромное спасибо за то, что вы проделали. Вы были восхитительны. Не представляю, что бы я делал без вас?

Она качает головой.

— Я ровным счетом ничего не сделала. Только старалась точно выполнять ваши указания. Документы наверху, это подлинники. Я сверила их по коду, которым меня снабдил отец. Понимаете, когда я поехала сюда, он дал мне памятку и сказал, что вам всегда в конечном итоге удается достичь цели, поэтому мне следует просто слушаться вас. Ну, я это и делала.

Я понимающе улыбнулся.

— А больше он вам ничего не говорил?

Она тоже улыбается в ответ и бросает мимолетный взгляд на письменный стол, на котором лежит какое-то письмо.

— По правде сказать, писал. Но мне что-то не хочется вам об этом рассказывать. Вам, как мне думается, будет гораздо полезнее что-нибудь выпить.

Она наливает мне полный стакан.

— Послушайте, леди, — говорю я. — Я собираюсь отвезти этого паршивца в доркинскую полицию. Клива мы уже туда отправили, так что больше причин для беспокойства у нас нет. После этого я вернусь сюда и, может быть, мы все-таки совершим ту небольшую прогулку, в которой вы мне один раз отказали? Вот тогда обо всем и поговорим.

— С удовольствием, мистер Кошен. Ночь потрясающая, и мне не терпится вам задать тысячу вопросов.

— О'кей. До скорого свидания.

Я беру Варлея под мышку, он уже начал слегка ворочать головой, взваливаю его себе на плечи и волоку к машине на задний двор «Квадратной бутылки». Воздух его освежает, и он, видимо, начинает приходить в себя. Я сваливаю его на пассажирское место и отпускаю еще один удар в челюсть, чтобы он вел себя по дороге смирно и тихо. А потом я гоню в Доркин.

Мне кажется, что этот день оказался удачным. Было уже очень поздно, когда я возвратился к коттеджу. Мне пришлось черт знает сколько времени разговаривать по телефону из участка с Херриком в Лондоне, чтобы он позаботился об этих негодяях, а также сообщил генералу в Париж, что все о'кей.

Когда я подошел к коттеджу, входная дверь была открыта. Я вошел, но в гостиной никого. Я остановился у подножия лестницы и тихонько позвал:

— Эй, Лаладж? Она отозвалась:

— Сейчас спущусь. Виски и сигареты на столе. И кто вам сказал, что меня можно называть Лаладж?

Я ничего не отвечаю, иду к столу и наливаю себе виски. Потом мои глаза невольно сами собой обращаются к письму генерала.

Все ж интересно, что он там написал? Я без колебаний беру в руки листок.

«…во всем слушайся мистера Кошена. Он — наш самый лучший работник, чертовски умен и ни перед чем не останавливается. Он найдет эти документы, если это вообще в человеческих возможностях. Но сама будь начеку: Кошен — великий сердцеед, а ты — привлекательная девушка и как раз в его вкусе. Помни об этом, Лаладж, он хитер… И всегда добивается того, чего хочет…»

Я слышу, как она спускается по лестнице.

Да, она восхитительное зрелище для мужского глаза. На ней легкое платье, глаза у нее сияют, как звезды.

— Вы непревзойденная красавица! — не могу удержаться я. — Я не видел в своей жизни ничего равного вам. Или же мне называть вас официально, мисс Флэш?

Она смеется.

— Пойдемте гулять, мистер Кошен… Называйте меня, как хотите.

— О'кей. Мне нравится ваше имя, Лаладж.

Мы идем вдоль дороги в лугах, которые раскинулись между Брокхэмом и площадкой для гольфа. Вскоре мы подходим к небольшой лужайке, окруженной со всех сторон деревьями.

Она спрашивает:

— Отчего вы так притихли?

— Вы должны понять, леди, что по натуре я человек поэтичный и всегда мечтал быть как можно ближе ко всему прекрасному.

Она оглядывается кругом.

— Но сейчас вы близки к этой красоте. Все вокруг нас сказочно прекрасно.

Неожиданно я прислоняюсь к дереву, прижимаю руку к левому боку и вздыхаю.

— Ой, Боже, вы ранены! — пугается она. — Я знала, мне показалось, что пуля задела вас… Что же мне делать?

— Просто подойдите поближе и положите свою руку мне на плечо. Возможно, так я сумею добраться назад до коттеджа.

— Да, да, конечно. Обопритесь на меня, не стесняйтесь.

Она обнимает меня за плечо, и я чувствую запах ее духов и вижу блеск в ее глазах.

— Ну, чего же вы от меня хотите?

Я ее прижимаю к себе и целую. И уж если я целую, то тогда я целую, я… я… целовал дамочек во всех концах земного шара, но говорю вам, что такого ощущения, как при поцелуе с этой малюткой Лаладж, я еще никогда не испытывал!

Она выскакивает из моих объятий и гневно говорит:

— Значит, вы солгали. Вы вовсе не ранены. Не кажется ли вам, что это не честно с вашей стороны?

— Слушайте, крошка, если я солгал, говоря, что вы ранили меня в сердце, то пусть мне больше никогда не видать ваше прелестное личико… А потом, неужели вы могли подумать, что я такой лопух, что позволю Варлею спокойно разгуливать с заряженным пистолетом? Я сам дал ему его!

— Сами дали?

— Конечно, — подтверждаю я. — И он был заряжен холостыми патронами. Я знал, что этот глупец не заподозрит подвоха.

Она слегка улыбается.

— Вы умница, Лемми Кошен. Вы знаете ответы на все вопросы.

Я принимаю опечаленный вид.

— Нет, я предельно несчастен, и вот почему: вы правы, сказав, что я обманом вырвал у вас поцелуй. И он не в счет. Я допустил огромную ошибку, потому что вечно спешу. Теперь уж это не повторится.

Она смотрит на меня и спрашивает:

— Что именно вы имеете в виду?

— Понимаете, вместо того чтобы затевать всю эту комедию с моим ранением и обманом добиваться от вас поцелуя, мне бы следовало честно сказать… Лаладж, я потерял из-за вас голову… Вас природа наделила всем. Вы красивы, грациозны, умны и находчивы. Мне нравится, как вы ходите и как вы говорите. Мне все в вас нравится. Так что во имя любви позвольте мне вас поцеловать. И, возможно, тогда бы вы могли и согласиться. Но теперь я все испортил сам своими собственными руками.

Она долго смотрит на меня и потом спрашивает удивительно вкрадчиво:

— А откуда вы все это взяли, мистер Кошен?

Я ничего не отвечаю. Просто любуюсь ею при лунном свете. И, поверьте мне, ребята, если бы старина Конфуций присутствовал при нашем свидании, с ним бы от ревности случился сердечный приступ. Уж поверьте мне.

Она прижимается ко мне и говорит:

— Ничего ты не испортил, Лемми…

— Послушай, Лаладж, когда ты кого-нибудь целуешь, запомни, что ты даруешь этому человеку весь мир…

Дарит ли эта девчонка целый мир? Говорю вам, она это может!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12