Остров на карте не обозначен

Несколько минут Костя простоял неподвижно, затаив дыхание, напряженно прислушиваясь. Ни звука, как в могиле. Стараясь ступать неслышно, он подошел к стене вплотную, приложил ухо к холодному бетону. Та же мертвая тишина. Попробовал постучать. Звук был еле слышный, поверхностный, — видимо, стена была толстая, — и он не вызвал никакого отклика…

Беспокойно озираясь, Костя повернул обратно к гроту, постепенно ускоряя шаги. «Кто мог построить в подземелье такую стену? Фашисты?… Зачем?… Какие секреты таятся по ту сторону этой стены?… Надо разведать, что делается на острове! Надо найти ход к этому тайнику! Ты должен сделать это, Константин!»

Последние несколько метров, навстречу свету, Костя чуть ли ни бежал. Очутившись снова в гроте, он несколько минут облегченно дышал, отдыхая от пережитого напряжения… Но что же делать дальше? Заглянуть еще и в эту дыру?

Костя подошел к низкому ходу в боковую стену и нагнулся, чтобы заглянуть в него. Но что такое?… Почему здесь потянуло свежим воздухом? Костя присел на корточки и в глубине хода увидел белое пятно света, падавшего сверху… Низко пригнувшись, он прошел туда и неожиданно очутился в наполненной светом, присыпанной снежком узкой траншее. Вверху были видны ее неровные края, а в просвете между ними, в вышине, — серые бегущие тучи… Костя осмотрелся… Так это же та самая расщелина, которую он заметил, выглядывая из грота! Выбраться отсюда уже не составило трудности… И вскоре Костя был в своем ущелье…

В пещеру он вошел осторожно, с пистолетом в руке. Но там все было так, как он оставил. На ящиках лежали одежда, автомат, сумка Василия Ивановича, фляга с водой.

День подошел к концу — беспокойный, трудный день. Костя переоделся, поел сухарей и принялся разбирать завезенное имущество. В сумке Василия Ивановича он, к удивлению, нашел пистолет. «Вот если бы я знал раньше… Хотя лучше, что не нашел тогда…» Морской бинокль очень обрадовал: «Для разведки будет очень кстати…»

Теперь Костя имел автомат, два пистолета с запасными обоймами, бинокль и эсэсовскую форму. «Для партизанских действий — неплохо!…» Костя занялся разбором других грузов. Первый же ящик, который он открыл, разыскивая консервы, вызвал у Кости невольный стон горечи: сверху в ящике лежал ракетный пистолет и три больших коробки с ракетами. «Оо-о-о, если бы я знал тогда, где они!… Я был бы теперь среди своих, родных, советских людей, а не в стане врагов, которые уже дважды пытались меня убить! Но, коли ты уже среди них, надо бороться, Константин!…»

Глава пятая

В БОРЬБУ ВСТУПАЮТ НОВЫЕ СИЛЫ

1

В этот вечер «славянский» сектор лагеря напоминал потревоженный улей. Команду с «Невы» Смуров и Шерстнев распределили равномерно по всем баракам. И беседами о последних новостях с Большой земли были охвачены все заключенные. Вопросам не было конца. До глубокой ночи слышались в бараках приглушенные волнующие разговоры.

А в кладовке восьмого барака в этот вечер заседал подпольный комитет «славян». Обсуждались три тщательно подготовленных сообщения: о возможности пополнить запасы оружия, об организации боевых групп и об оперативном плане восстания.

В заседании комитета принимал участие и представитель «западного» сектора — Вальтер. Под этим конспиративным именем (его настоящую фамилию знал только Смуров) в «славянский» сектор нелегально проникал немецкий коммунист, возглавлявший подпольный комитет «западников». По-русски он говорил свободно, почти без акцента. Для взаимопомощи и координации действий обоих комитетов Вальтер бывал на заседаниях «славян», а Смуров (под именем «Михаил») — на заседаниях «западников».

Вальтер прошел суровую школу подпольной работы в Германии и стал опытным подпольщиком. И здесь, на острове, он сумел наладить глубоко законспирированные связи с немцами-антифашистами, работавшими в арсенале, в госпитале, среди охранников и даже в канцелярии самого штандартенфюрера.

Благодаря этим связям он неоднократно помогал Смурову, который, со своей стороны, увлекал Вальтера революционным порывом к действию, неукротимой энергией и волей к борьбе.

Наибольшее количество вопросов вызвало сообщение Смурова и Вальтера о возможности вывезти со строительным мусором партию оружия из арсенала, во время предстоящего там переоборудования и ремонта.

Отвечал Вальтер.

— Точно ли, что будет машина-фургон? — спросил Медведев.

— Да. Машина уже выделена.

— А если шофер и охранник будут другие?

— Тот, кто выделяет этих людей, проверенный антифашист и согласен нам помочь. Грузчиков возьмут из славян, и надо, чтобы они были физически сильными. Это обязывает уже вас.

— Мы обеспечим погрузку. Грузчиками будут надежные товарищи, — сказал Смуров.

— Надо учесть, что риск провала большой. Тогда и наших и ваших людей будут жестоко пытать и казнят. Подбирать на эту операцию надо людей бесстрашных.

— С нашей стороны будут именно такие.

— На сколько дней выделяется туда машина? — спросил Митрофанов.

— На два, три… В эти дни и надо все успеть.

— Не изменят ли эсэсовцы порядок проверки машин при вывозе строительного мусора?

— Надеемся, что останется прошлогодний порядок. Используем его слабые стороны.

— Надо воспользоваться тем, что у гестаповцев сейчас нет даже и мысли о возможности побега с острова, — сказал Смуров. — Это очень важное обстоятельство.

Когда заседание комитета пришло к концу и все начали вставать, Смуров предупредил:

— Погодите, что-то важное хочет сообщить нам товарищ Вальтер.

Сообщение Вальтера было коротким:

— Поступившая к вам сегодня новая группа пленных — команда с торпедированного судна «Нева» — неблагополучна. В ней есть опасный провокатор. Это первый помощник капитана, Борщенко. Он власовец. Вместе с известным вам Шакуном в сорок первом году, в Киеве, расстреливал советских людей. Был старшим в зондеркоманде. Все это выяснилось сегодня на допросе у Хенке. Сейчас Борщенко задержан в гестапо для инструктирования. Он скоро явится. Возможно, даже сегодня. Предупредите об этом капитана Шерстнева.

После информации Вальтера установилось тягостное молчание.

— На точность этих сведений можно положиться, товарищ Вальтер? — спросил озабоченный Смуров.

— То, что произошло на допросе, не подлежит сомнению. Сообщение абсолютно надежного товарища.

— Какая неприятность Шерстневу, — с огорчением сказал Смуров. — Как будем решать, друзья?

— Что же здесь раздумывать! — сказал Медведев. — Решение может быть только одно: немедленно, как только явится, уничтожить изменника!

— Учтите: он очень сильный и опасный негодяй, — добавил Вальтер. — У него, вероятно, есть оружие. Будьте осторожны и не делайте шума…

— Сведем его в большую пещеру и там — киркой по черепу! — предложил Митрофанов.

— Кто возьмется за это дело? — спросил Смуров.

— Я и Медведев! — предложил Митрофанов. — Вдвоем справимся.

— И я с вами, — сказал Глебов.

— Хорошо, — согласился Смуров. — Вы трое задержитесь здесь на случай, если предатель явится. Обстоятельно допросим его. Выведем на чистую воду. И тогда уже придется вам выполнить акт возмездия за измену Родине… Как, товарищи, согласны с таким порядком?

Все подняли руки.

— Все… Теперь я провожу вас, товарищ Вальтер.

Смуров и Вальтер вышли из кладовой первыми. Из темноты к ним шагнул человек.

— Это вы, товарищ Смуров?… Посты можно снимать?

— Да, снимайте. Пусть люди отдыхают. Уже поздно. Но вы сами еще останьтесь.

Смуров и Вальтер быстро спустились со ступенек и скрылись за углом, в черном узком пространстве между стеной барака и скалой…

Над скалами неслись бесконечные тучи. Колючий ветер врывался в ущелье, с шорохом пробегал по крышам бараков…

Со сторожевой вышки вспыхнул луч прожектора и зигзагами пробежал между лагерных строений. Ни единого движения, ни одной тени не метнулось под лучом. Притаившиеся бараки представлялись безжизненными. Казалось, измученные узники погружены в тяжелый сон…»

Но лагерь и ночью, как всегда, жил своей второй, напряженной, скрытой жизнью…

В темноте по узкому проходу Смуров и Вальтер прошли до места, где барак вплотную примыкал к скале. Здесь Смуров наклонился и первым полез в низкую расщелину. За ним последовал и Вальтер. Согнувшись, они несколько минут осторожно продвигались в темноте, на ощупь. Потом Смуров зажег электрический фонарь, и, следя за знаками у частых поворотов, они проникли в небольшую подземную пещеру, откуда разветвлялось несколько ходов.

Смуров остановился.

— Каждый раз, когда вы приходите к нам, Вальтер, я беспокоюсь. Заблудиться в этом огромном лабиринте — это наверняка погибнуть.

— Не беспокойтесь, Михаил. Я осторожен и строго руководствуюсь вашими указателями.

Они двинулись дальше, тщательно следя за знаками, переходя из одной пещеры в другую, сворачивая то вправо, то влево. В просторной пещере, со множеством ходов в разные стороны, они задержались и присели на ящики, уложенные у стены.

Вальтер вытер вспотевший лоб.

— Много вы накопили тут этого вещества? — спросил он, кивнув на ящики.

— Порядочно… Но не окажутся ли пустыми наши опасные труды? Состоится ли когда-нибудь наша операция? И есть ли что-нибудь новое в этом нашем деле?

— Новое есть… Гестаповцы выявили у нас специалиста по карстовым образованиям, норвежца.

— А он согласится работать?

— Прежде чем его увезли гестаповцы, мы успели дать ему директиву: от работы не отказываться. Но подготовить и провести операцию в гроте ему одному слишком трудно. В подземном управлении работают только стопроцентные эсэсовцы, и нам среди них сообщников не найти.

— Установить связь с нашим Андриевским так и не удается?

— Пока нет. Он в каземате. Там у нас своих людей нет. А переводчиком в сношениях с Андриевским гестаповцы не пользуются: он сам хорошо владеет немецким языком.

— Как жаль! Вместе с вашим норвежцем они, быть может, и смогли бы обеспечить это дело.

— Еще одна неудача, Михаил. Ваша последняя просьба не выполнена. Рихтер погиб.

— Когда и как?

— Вчера. Сорвалась вагонетка и сбила с ног. Встать сам не смог. Пока подоспели товарищи, эсэсовец пристрелил.

— Потеря Рихтера — большая потеря! — с горечью сказал Смуров и задумался.

— Просьбу вашу выполнит другой товарищ, — добавил Вальтер и встал. — Дальше меня провожать не надо. Здесь я уже хорошо все освоил.

Они условились о следующем свидании, попрощались и разошлись навстречу новому дню и новым опасностям…

2

Пока Смуров провожал Вальтера, к восьмому бараку подошел Борщенко. Он только что долго и обстоятельно разговаривал с Шерстневым и теперь разыскивал Смурова.

Оставшийся на посту Данилов провел его в кладовую, где все еще сидели три члена комитета.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Борщенко.

— Здорово, если не шутишь, — отозвался Глебов. Остальные промолчали.

Пораженный таким приемом, Борщенко спросил:

— Кто из вас Смуров?

— А зачем он тебе? — грубо спросил Глебов.

— Он мне нужен по очень важному и срочному делу.

— А кто ты?

— Я — Борщенко. Эта фамилия вам ничего не говорит.

— Почему не говорит? Она нам знакома! — продолжал грубо Глебов. — Ты первый помощник капитана Шерстнева!

— Бывший помощник. Теперь такой же, как и вы, узник…

— Такой ли?

— Подожди, Глебов! — оборвал Митрофанов и обратился к Борщенко: — Если вам нужен Смуров, то он сейчас в пещере…

— Он мне нужен по важному и срочному делу! — повторил Борщенко. — Проводите меня к нему!

— Мы вас проводим, — сказал Митрофанов. — Втроем вас проводим. Глебов! Возьми фонарь! И дай мне кирку…

— Большое спасибо! — обрадовался Борщенко.

— Пошли…

Все четверо вышли в темноту ночи и осторожно направились к скале, где была большая пещера… Впереди шел Глебов, позади — Митрофанов и Медведев.

В руках у Митрофанова была острая и тяжелая кирка…

В это самое время у входа в седьмой барак столкнулись Смуров и торопившийся к нему обеспокоенный Шерстнев.

— Товарищ Смуров, вы?

— Василий Иванович? Очень кстати! Заходите. Вы мне нужны…

Смуров провел Шерстнева мимо Данилова, который все еще был на посту, и открыл дверь в кладовку.

— Проходите сюда, Василий Иванович… Осторожнее… Сейчас будет свет. — Он зажег коптилку и подал ее Шерстневу. — Подержите, пожалуйста.

— А где Борщенко? — спросил Шерстнев. — Вы его не видели?

Смуров переставил бочку в угол, и в кладовке сразу стало свободнее.

— Садитесь, Василий Иванович… А насчет Борщенко я должен вас огорчить…

— Что с ним? — Коптилка в руке Шерстнева задрожала. Смуров взял ее и поставил на бочку.

— Видите, Василий Иванович, в чем дело… Борщенко провокатор… И он будет уничтожен!…

— Вы с ума сошли! — резко сказал Шерстнев. — Кто посмел сочинить такую мерзость?! Если имеется в виду история, когда его на допросе приняли за власовца, то именно по этому поводу он и торопился к вам. У него важные новости!…

Смуров был поражен.

— А вы его хорошо знаете? — спросил он.

— Мне ли его не знать, когда это мой приемный сын. Он вырос в моей семье, никогда не разлучался со мной, никогда в Киеве не был и с первых дней войны — он мой помощник. Где он сейчас?! Он должен быть у вас?!

Выслушав Шерстнева, Смуров вдруг стремительно бросился к двери.

— Подождите здесь! — крикнул он на ходу.

Из темноты выступил Данилов.

— Что-нибудь нужно, товарищ Смуров?

— Да. Где товарищи, которые здесь оставались? И не приходил ли сюда кто-либо из незнакомых?

— Зашел кто-то из новых. Высокий. И они с ним куда-то ушли…

— Оставайтесь здесь! — приказал Смуров и исчез в темноте.

Вскоре он вернулся к бараку в сопровождении Митрофанова, Глебова, Медведева и Борщенко.

— Товарищ Данилов, — тихо позвал он.

— Я здесь.

— Срочно снова попросите ко мне Анисимова, Виндушку и Будревича…

— Хорошо. Понятно.

Все вошли в кладовую.

— Садитесь, — пригласил Смуров.

— Андрей! — бросился к Борщенко Шерстнев. — Я уже начал за тебя волноваться…

— И не напрасно, Василий Иванович. Вот видите! — Борщенко поставил в угол кирку, которую держал в руках. — Если бы я случайно не оглянулся, то уже лежал бы с проломленной головой. А если бы не появился при этом товарищ Смуров, вот этой троице пришлось бы, вероятно, попасть в лазарет!

Митрофанов, Медведев и Глебов сидели опустив головы.

— Это, товарищ Смуров, похоже на самосуд! — строго сказал Шерстнев. — Стало быть, если бы я не поторопился к вам, был бы убит честный коммунист руками таких же коммунистов. Разве можно в подобных случаях действовать без допроса обвиняемого, без тщательной проверки фактов? А в данном случае — без разговора со мной?

— Товарищ Смуров, виноваты мы трое! — заговорил Митрофанов. — Информация казалась авторитетной и точной. Нам захотелось избавить вас от ведения допроса и прочего… И мы нарушили ваше указание… Понимаем теперь, что наша вина большая…

Смуров слушал молча, сурово нахмурившись. Шерстнев возмущенно повернулся к Митрофанову, но вмешался Борщенко:

— Отложите, товарищи, этот разговор. У меня есть более важное дело…

В кладовую вошли вызванные члены комитета. Смуров снова переставил бочку из угла на середину.

— Занимайте, товарищи, места. И знакомьтесь: Василия Ивановича Шерстнева вы уже знаете, а это — его первый помощник и приемный сын, член партии товарищ Борщенко… — Вновь пришедшие с недоумением переглянулись. Смуров продолжал: — Допущена ошибка — и товарищ Борщенко был на волосок от гибели…

— Что прошло, то прошло, — холодно сказал Борщенко. — Сейчас важнее поговорить о другом… Шакун знает о подготовке восстания, о комитете и о том, что его возглавляет Смуров.

Слова Борщенко произвели впечатление взрыва. Все застыли, пораженные известием…

— Расскажите подробнее, — попросил Смуров.

Борщенко рассказал историю своего «перевоплощения» во власовца и подробно передал разговор с Шакуном…

Установилось тягостное молчание.

— Что будем делать? — спросил Смуров. — Вопрос серьезный…

— Шакуна надо было уничтожить уже давно! — сказал Медведев. — А теперь придется сделать это с опозданием…

— Нельзя откладывать больше! — добавил Анисимов.

— По этому предложению вряд ли будут возражения? — Смуров посмотрел на Шерстнева.

— А я как раз и возражаю, — отозвался Шерстнев. Все повернулись к нему, недоумевая. Он объяснил: — Раздавить такую гадину, как Шакун — изменника Родины и палача советских людей — святое дело. Но в данном случае это преждевременно. Мы обязаны узнать, как полно осведомлен он о наших делах, что и когда гестаповцы собираются предпринять против нас и кто предатель. Это нам надо знать! Это слишком важно. От этого будут зависеть наши действия. Как же не воспользоваться такой возможностью? Мы были бы идиотами и простофилями…

— О какой возможности вы говорите? — спросил Митрофанов.

— Неужели непонятно? Эта возможность — Андрей Васильевич Борщенко!

Борщенко запротестовал:

— Нет, Василий Иванович, эта роль не для меня.

— Но ты же выдержал ее там, в гестапо…

— Это случайно. Шакун создал ее для меня. Он и поддерживал ее все время.

— Надо использовать этого негодяя и дальше. Выудить из него все, что он знает…

— Что мог, я сделал. На большее меня не хватит… Сегодня меня чуть не убили здесь свои же товарищи. А если я надену форму охранника, все будут считать меня предателем… Что может быть ужаснее этого!… Нет! Я готов в любую минуту отдать жизнь за общее дело, но сделать это открыто и честно.

— Мне понятны ваши чувства, Борщенко, — мягко сказал Смуров. — Но в наших условиях открыто и честно мы можем только умирать. А подготовить победу и уничтожить это дьявольское логово можно в единственном случае — действуя скрытно, дезориентируя, обманывая врага.

— Но я не смогу долго выдержать роль предателя, товарищ Смуров…

— Ну а как же вы мыслите отказаться от нее после того, как уже приняли ее на себя?

— Получу оружие. Уничтожу здешнего главаря эсэсовцев и тех его приближенных, которые окажутся рядом. В этом и будет моя помощь товарищам в их борьбе.

— Вы ошибаетесь, Борщенко, — холодно сказал Смуров. — Это не приблизит свободу. Наоборот, так вы нам только повредите.

Борщенко, пораженный словами Смурова, повернулся к Шерстневу.

— Ты просто очень взбудоражен, Андрей, — строго сказал Шерстнев. — На такую крайность можно идти только в случае провала. Но до этого ты должен держаться роли нашего контрразведчика до конца. Обязан делать это во имя жизни товарищей, как бы ни было трудно… И я верю в тебя, Андрей, с такою же силой, как и люблю тебя… Как отец…

Борщенко медленно встал.

— Я согласен, товарищи. Слушаю вас.

Посыпались советы и предложения…

Когда обо всем договорились, Смуров сказал:

— Есть вам еще одно важное поручение, Борщенко. Надо добиться разговора с помощником лагерфюрера по строительству — майором Клюгхейтером. Он, возможно, поможет нам. Говорите с ним от имени комитета.

— Разговаривать о помощи со здешним начальством? — медленно спросил Борщенко. — Да вы что, товарищи, сошли с ума?

— Здесь, как и везде, немцы разные, — спокойно сказал Смуров. — С этим немцем можно разговаривать.

— Но этот немец — помощник главного палача на острове! — еще больше возмутился Борщенко. — Я отказываюсь!

— Андрей! — укоризненно остановил его Шерстнев. — Комитет лучше знает, с кем можно и с кем нельзя разговаривать.

Борщенко замолчал и угрюмо выслушал указания комитета относительно разговора с Клюгхейтером.

— Но это еще не все, Борщенко! — предупредил Смуров. — Есть еще одно очень трудное дело… Нам во что бы то ни стало нужно установить связь с томящимся в гестапо инженером Андриевским. Это почти невозможно. Но вдруг вам удастся…

— И что тогда?

В кладовую тихо вошел Данилов и что-то прошептал Смурову. Тот нахмурился и озабоченно встал.

— На этом сегодня кончим. Об Андриевском — потом. А вас, Василий Иванович, все же необходимо спрятать. И сейчас как раз есть подходящая возможность. К сожалению, она связана с горечью для нас… — Смуров помолчал и, обращаясь ко всем, тихо сказал: — Товарищи, члена нашего комитета Василия Иннокентьевича Тамарина спасти не удалось… Только что умер… Почтим его память минутой молчания.

Все встали.

Тягостное молчание прервал Смуров:

— Василий Иванович, Борщенко и Медведев пойдут со мной. Остальные расходитесь.

3

Этим же вечером в комендатуру гестапо явился шарфюрер Рауб. Хенке все еще не вернулся от Рейнера, и в его кабинете дежурил унтерштурмфюрер Штурц. Рауб, отрапортовав положенное по уставу, неуверенно перешел к вопросу, который и привел его сюда:

— Не все благополучно с личным составом моей команды, господин унтерштурмфюрер…

Штурц насторожился:

— В чем дело? Докладывай. И — короче.

— Охранник Граббе исчез…

— Как это исчез? Здесь исчезнуть нельзя, уехать некуда.

— Вы знаете, что он закалялся и ежедневно после смены делал моцион — гулял…

— Ну и что же дальше?

— Ушел на прогулку и не вернулся.

— Проголодается — вернется.

— Но он ушел еще перед обедом, господин унтерштурмфюрер. Сейчас уже вечер, а его нет и нет.

— Может быть, во время прогулки его пристукнул кто-либо из заключенных? Он их довольно часто расстреливал…

— Нет. Он всегда уходил перед обедом и никогда не опаздывал к столу. В то же предобеденное время ушел он и сегодня. Все заключенные в этот час были на работе или в лагере.

— Не упал ли он со скалы?

— Он, господин унтерштурмфюрер, никогда не лазал на скалы, и по пути у него нигде скал не было.

— Но, может быть, он забрался в какую-то пещеру и там заснул?

— Помилуйте, господин унтерштурмфюрер! В такой холод — и спать в пещере?! В казарме тепло и есть койка. Зачем же ему спать в пещере?… Нет.

— Так что же ты предполагаешь, черт возьми?! — рассердился Штурц.

— Я ничего не предполагаю, господин унтерштурмфюрер. Предполагать не в моей компетенции. Я только докладываю и исполняю ваши указания.

Штурц чуть смягчился:

— Возьми несколько человек с фонарями и внимательно осмотри весь путь, по которому шел Граббе. И через два часа доложи мне!

— Слушаюсь, господин унтерштурмфюрер!

Ровно через два часа Рауб доложил Штурцу о безрезультатности поисков Граббе и в заключение осмелился высказать свое предположение:

— Он, господин унтерштурмфюрер, в хорошую погоду иногда доходил до фиорда. Может быть, заглянул со скалы в воду и свалился туда? Плавать он не умел…

Штурц, мрачно выслушав шарфюрера, приказал:

— Чтобы больше таких моционов в команде не было! И обходись пока без пополнения: лишних людей у нас сейчас нет…

4

На следующее утро в лагерной шрайбштубе (канцелярии) «славянского сектора» по нагрудным номерам умерших и убитых за истекшие сутки были извлечены их личные карточки. Начальник канцелярии перечеркнул эти карточки красным карандашом, пометил крупной буквой «V» и расписался, а писарь поставил их в другой ящик.

Никто в канцелярии не придал никакого значения такому обыденному факту. Однако эта история в то же утро имела продолжение в другой части острова — в кабинете самого штандартенфюрера Реттгера…

В это утро Реттгер сидел за столом и внимательно слушал доклад оберштурмфюрера Хенке. После попойки, закончившейся крупной ссорой с командиром подлодки Рейнером, у гестаповца все еще шумело в голове. Но, докладывая, он, как всегда, был чисто выбрит и подтянут. Правда, трижды он запнулся — забыл кличку нового агента-власовца, и трижды бросал на него строгие взгляды Реттгер.

Дослушав доклад до конца, штандартенфюрер приказал:

— Обоих русских — капитана и ученого — немедленно доставить ко мне!

— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!

Хенке четко повернулся и вышел. Тут же, из канцелярии штандартенфюрера, он позвонил в гестапо помощнику Штурцу:

— Русских — капитана и ученого — немедленно к господину штандартенфюреру!… Что, что?! Только ученый?… А капитан?… Как отправили, он же был в карцере?! Я сам приказал?… В вашем присутствии?… — Хенке был ошеломлен: «Это все из-за проклятого Рейнера!» — Тогда давайте быстрее ученого! А за капитаном пошлите в лагерь. Срочно, на машине!… Надеть на него наручники!… Да, да, я буду ждать!…

Спустя несколько минут по этому же телефону позвонил Штурц и пригласил для разговора Хенке. Выслушав Штурца, Хенке побледнел.

— Плохо дело, Штурц! Но что будет, то будет! Ожидаю ученого. Давай быстрее!… Уже выехал? Хорошо… Что еще такое? Исчез охранник Граббе?… Ну его к черту, это потом! Сейчас не до него…

В кабинете Реттгера Хенке дрожащим голосом доложил:

— Господин штандартенфюрер! Одного русского — капитана — в мое отсутствие отправили в славянский сектор…

— Это еще что за новые порядки?! — рассердился Реттгер. — Вы же знаете, что таких пленных надо предварительно показывать мне! Немедленно доставить его из лагеря сюда!

— Это уже невозможно, господин штандартенфюрер!

— Как невозможно? В чем дело?

— Сразу по прибытии в лагерь капитану стало плохо, и его отправили в ревир. Там он ночью и умер. Старик был слаб и не выдержал.

Реттгер в бешенстве вскочил с места.

— Это же коммунист! Его надо было вздернуть на виселице!

— Он беспартийный, господин штандартенфюрер! Был капитаном еще при царе.

— Ну, значит, он беспартийный большевик. Так числятся в России такие люди, раз он капитан… Ну, черт с ним!… А где ученый?! Он жив, надеюсь?! Он мне важнее! И если что случилось с ним…

— Ученый уже доставлен, господин штандартенфюрер!

— Давай его сюда! И чтобы такого самоуправства больше не было, черт вас дери! Сейчас же представьте мне рапорт о случившемся!… Подите вон!

Хенке выскочил из кабинета бледный, перепуганный.

5

Обстановка в кабинете главного управителя острова, штандартенфюрера Реттгера, была суровой. Несколько простых стульев и два деревянных кресла у широкого письменного стола — вот и все. Единственным предметом роскоши, резко бросавшимся в глаза, был чернильный прибор Реттгера. Но было ясно, что стоял он на столе не для практических надобностей и не как украшение, а как символ.

В центре большой малахитовой доски, обрамленной по краям невысоким золотым парапетом, между хрустальных чернильниц в золотой оправе и с золотыми крышками возвышался на черном коне тяжелый рыцарь в золотых доспехах и с золотым оружием. Забрало его можно было открывать и закрывать, а на щите и на плаще рыцаря чернел крест тевтонского ордена. Множество разнокалиберных карандашей и ручек лежало по сторонам от чернильниц, на лесенках из перекрещивающегося золотого рыцарского оружия.

Сейчас штандартенфюрер Реттгер, еще не остывший от гнева, невнимательно слушал окончательно протрезвевшего оберштурмфюрера Хенке. Ничего путного о Рынине Хенке сказать не смог. Не дослушав до конца, Реттгер взялся за телефон.

— Инженер Штейн? Да, это я. Вам знакомо имя советского ученого Рынина?… Так… Даже встречались с ним на международных конференциях?… Так… Дальше… Очень крупный специалист? Консультант по подземным сооружениям?… Так-так-так!… Дальше… Ну, ну!… Очень интересно!… И труды его читали?… А он вас не знает?… Жаль… Все?… Благодарю!…

Реттгер бросил трубку на рычаг и повернулся к Хенке.

— Рынин — это важный трофей. Прошу относиться к нему вежливо. Не трогать. Введите его ко мне!

— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!

Хенке четко повернулся и направился к двери, но Реттгер остановил его:

— Еще одно! Напишите мне рапорт об этом нашем агенте, бывшем на советском судне.

— Слушаюсь.

Через несколько минут конвойные ввели Рынина в кабинет Реттгера.

— Выйдите отсюда! — приказал Реттгер конвоирам. — А вы, доктор Рынин, проходите ближе и садитесь.

Рынин молча прошел к столу и сел в кресло. Кисти рук, с которых только что были сняты тесные наручники, ныли, и он стал растирать их, стараясь разогнать уже образовавшиеся отеки.

Реттгер несколько минут разглядывал Рынина, затем спросил:

— Как попали вы на судно? Куда вы направлялись?

— Это что — вопрос или допрос?

— И то и другое, доктор. Вы наш пленник.

— Я не военный.

— Это ничего не значит. Вам положено отвечать…

— У меня нет привычки, полковник, рассказывать посторонним о своих личных переездах.

— А вы, оказывается, разбираетесь в воинских знаках различия?

— Это не сложно освоить в военное время. И даже неизбежно, хотя бы и не было к тому желания.

— А все же — куда вы направлялись? — вернулся Реттгер к интересовавшему его вопросу.

— Повторяю: отвечать не хочу. Это мое личное дело.

Реттгер нахмурился.

— А вы, доктор, оказывается, строитель? Консультант по подземным сооружениям? Может быть, с этим и была связана ваша поездка?

Рынин промолчал. Подумал, откуда этот гестаповец так быстро мог узнать то, о чем на судне знали только Шерстнев и Борщенко? Странно. Очень странно…

— Что же вы молчите, доктор Рынин?

— Вопрос о моей специальности имеет значение только для меня и моей гражданской деятельности на родине.

— Не совсем так. Этот вопрос может иметь для нас большое значение и здесь, на далеком острове…

— Каким образом, полковник?

— Вы могли бы здесь приложить свои знания и хорошо на этом заработать.

— Я не продаюсь, полковник. Учтите это сразу.

— Я уточняю, доктор, — сухо продолжал Реттгер. — Не стану скрывать от вас — в этом нет надобности — здесь на острове мы проводим подземное строительство. Вы могли бы заработать.