Обратимся к послужному списку комдива П.П. Ткалуна. Из него видно, что вся его предыдущая деятельность (трудовая, командная и партийно-политическая) как нельзя лучше способствовала формированию качеств, необходимых для исполнения обязанностей главного стража высшего руководства партии и государства. Единственное, что его всегда смущало при заполнении различных партийных и служебных анкет – это то, что родился он в семье жандарма. Правда, жандарма железнодорожного, к тому же умершего, когда сыну едва исполнилось десять лет.

Окончив 2 хклассное железнодорожное училище на станции Ромодан, что недалеко от Полтавы, Петр Ткалун поступил в Сорочинскую учительскую семинарию. После нее он около года работает народным учителем. Вскоре его призывают в царскую армию и, как имеющего законченное среднее образование, направляют на учебу в Виленское военное училище. Ускоренный выпуск (учились всего полгода) состоялся в декабре 1916 года. Далее прапорщик Ткалун служит на офицерских должностях: командиром взвода 202-го пехотного запасного (г. Кострома) и 287-го армейского полка Юго-Западного фронта, где он избирается председателем солдатского комитета. Октябрьскую революцию встретил в Москве, где его вскоре назначили комендантом бывших дворянских учреждений и заместителем комиссара по ликвидации этих учреждений.

Служба в Красной Армии:

Август 1918 г. – январь 1919 г. – заместитель военкома и военком управления военных сообщений (ВОСО) Южного фронта.

Январь – апрель 1919 г. – военком управления ВОСО и заместитель начальника политуправления Украинского фронта.

Апрель – август 1919 г. – член РВС 1 й Украинской советской армии Украинского фронта.

Август 1919 г. – март 1920 г. – военком 44 й стрелковой дивизии, командир 2 й бригады 58 й стрелковой дивизии.

Март – май 1920 г. – председатель военно-политической комиссии 12 й армии, военком 2 й галицийской бригады, в плену у галичан и поляков.

Май – сентябрь 1920 г. – военком 25 й Чапаевской стрелковой дивизии.

Сентябрь 1920 г. – январь 1921 г. – военком штаба, член РВС 12 й армии.

Январь – июнь 1921 г. – военком штаба, заместитель начальника политуправления Киевского военного округа.

Июнь – декабрь 1921 г. – начальник и военком Киевской школы червонных старшин.

Декабрь 1921 г. – сентябрь 1924 г. – начальник и военком Харьковской школы червонных старшин.

Сентябрь 1924 г. – декабрь 1926 г. – начальник и военком Объединенной школы красных коммунаров.

Декабрь 1926 г. – ноябрь 1929 г. – комендант г. Москва.

Ноябрь 1929 г. – октябрь 1930 г. – председатель орудийно-арсенального треста ВСНХ.

Октябрь 1930 г. – апрель 1935 г. – комендант г. Москва.

Апрель 1935. г. – сентябрь 1937 г. – комендант Московского Кремля^[264].

Арестовали Ткалуна 8 января 1938 года. После процесса Тухачевского (от члена Специального Судебного Присутствия командарма 1-го ранга И.П. Белова Ткалун знал о содержании показаний, прозвучавших там) прошло почти шесть месяцев и за это страшное время, ежедневно теряя боевых друзей и старых сослуживцев, Петр Пахомович не раз имел возможность поразмышлять о многом. В том числе и о собственной участи, о линии своего поведения в случае ареста и предъявления политических обвинений. Так это было или нет, но остается фактом – на другой день после ареста из-под его пера выходит содержательный документ, сильно смахивающий на обвинительное заключение, написанное в стиле сотрудников ГУГБ.

«Народному Комиссару Внутренних Дел

Генеральному Комиссару Государственной Безопасности

Н.И. Ежову

Арестованного П.П. Ткалуна

Заявление

Приступая к изложению своего участия в антисоветском военном заговоре, я хочу сказать Вам, что ничего от следствия не буду утаивать и искренне раскаиваюсь в своих тягчайших преступлениях перед Советской властью и перед Родиной.

В антисоветский военный заговор меня завербовал Якир в 1933 году во время моего нахождения вместе с ним на курорте в Кисловодске.

В Москве после этого я был связан по заговору с Гамарником, от которого я и получал все установки.

К Гамарнику я явился по указанию Якира. Гамарником на меня возложена была, как он выразился тогда, особо ответственная задача по участию в подготовке совершения переворота в Москве, поскольку я в то время был комендантом города Москвы.

За время моего участия в заговоре Гамарник назвал мне, как заговорщиков, следующих лиц: Осепяна, Булина, Векличева, Тухачевского, Халепского, Эйдемана, Корка, Петерсона, Фельдмана Б.М., Урицкого, Неронова, Левичева, Седякина, Уборевича. Алксниса, Хрипина, Орлова В.М., Авиновицкого, Ефимова Н.А., Смолина И.И., Германовича и других руководящих заговорщиков как центрального аппарата, так и округов.

Гамарник, мне казалось, полностью информировал меня о наиболее ответственных заговорщиках, потому что он мне неоднократно говорил, что я, как комендант города, на случай переворота или других важных событий должен знать основных участников заговора.

Гамарник, информируя меня о существе заговора, назвал мне некоторых лиц – участников право-троцкистского блока: Бухарина, Ягоду, Енукидзе, Уханова, Сулимова, Бубнова, Акулова, Пятакова, Лифшица и других.

В связи с моим назначением Комендантом Кремля Гамарник сказал мне, что моя роль в заговоре еще больше усиливается и мне лично от имени антисоветского центра поручается задача ареста членов Политбюро, ЦК ВКП(б), когда об этом получу сигнал от него или Ягоды.

Гамарник сказал мне. что о моей роли в заговоре знает Ягода и Фельдман Б.М., причем в экстренных случаях во время отсутствия Гамарника я могу обращаться к Фельдману.

Во время моей работы в Кремле Ягода неоднократно давал мне указания о моем сближении по работе с Паукером и Гулько, причем последнего он хотел одно время назначить ко мне заместителем. Эти указания Ягоды я понимал как директиву сближения с заговорщиками – чекистами Паукером и Гулько.

Рассказывая Гамарнику об этой директиве Ягоды, он мне подтвердил, что Паукер имеет от Ягоды такую же задачу по Кремлю, как и я.

Заканчивая настоящее свое заявление, я хочу сейчас же довести до Вашего сведения об известных мне заговорщиках, находящихся на свободе. Гамарник называл мне, как заговорщиков, К.А. Мерецкова, Симонова (Адм.-мобилизац. Управление – АМУ РККА), Великанова – командующего Забайкальского военного округа. Со слов Фельдмана мне известно об участии в заговоре его заместителя Хорошилова И.Я.

Сигнализирую Вам в отношении заместителя Коменданта. Кремля Кондратьева, что Ягода и особенно Буланов неоднократно давали мне чувствовать об их близости к нему. Хотя Ягода и Буланов прямо не говорили мне, что Кондратьев заговорщик, но у меня осталось твердое убеждение, что это именно так.

П. Ткалун

9 января 1938 г.»^[265]

Действительно, это очень интересный документ, открывающий первую страницу «романа», написанного комдивом П.П. Ткалуном в «творческом содружестве» с комиссаром госбезопасности Н.Г. Николаевым-Журид и его помощником майором З.М. Ушаковым. Последний, как известно, успешно «ломал» таких крупных военачальников, как М.Н. Тухачевский, В.М. Орлов, Н.Д. Каширин, И.Э. Якир, Р.П. Эйдеман. Это первое такого рода со стороны Ткалуна заявление заставляет задуматься – а какими мотивами, собственно говоря, руководствовался при этом вчерашний комендант Московского Кремля? И что здесь написано под диктовку следователя, а что он добавил непосредственно от себя? И хотя тут многое ясно с первого взгляда, но вместе с тем возникает и масса всяких вопросов.

Первый из них – написал ли Ткалун данное заявление после побоев или же, взвесив все известные ему «за» и «против» и поверив посулам высокого чекистского начальства, решил не подвергать себя истязаниям, давая согласие подписывать все, что потребует от него следователь? Второе – почему в качестве заговорщиков им названы именно указанные лица, а не другие? Каков был при этом критерий отбора со стороны руководства Особого отдела ГУГБ и самого арестованного? Третье – зачем понадобилось ему (или им?) в качестве куратора заговора в Кремле выводить второстепенное лицо – Бориса Фельдмана, начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА, к тому же уже полгода как расстрелянного в подвале Лубянки? Четвертое – сообщаемые Ткалуном фамилии якобы известных ему заговорщиков, находящихся на свободе, выглядят, по крайней мере, бессистемным набором людей, слабо связанных с его предыдущей работой на посту коменданта Кремля. И, наконец, пятое – зачем он «топит» своего заместителя комбрига С.И. Кондратьева? Только ли из-за личной неприязни между ними или же с целью дополнительного штриха в цепи обвинений Генриха Ягоды, выводимого на открытый процесс вместе с Н.И. Бухариным и А.И. Рыковым?

Попытаемся ответить на некоторые из них, базируясь на документах архивно-следственного дела № 967528 (Р-23564). На первый вопрос с достаточной уверенностью можно утверждать, что побоев, по крайней мере сильных, Петру Пахомовичу в начале следствия удалось избежать. Нам неизвестно, какими силами это было сделано, но напрашивается один вывод – только добровольным признанием своего участия в военном заговоре и обещанием назвать известных ему других заговорщиков. Подтверждением такого вывода является то, что ни в одном протоколе допроса или заявлении в различные инстанции Ткалун, в отличие от других арестованных военачальников, ни разу не упоминает о фактах его избиения следователями НКВД.

Относительно второго вопроса – почему в качестве заговорщиков он называет Осепяна, Булина и других? И здесь ответ достаточно прост – эти люди уже находились в тюрьме по обвинению в причастности к военному заговору и Ткалун, пользуясь служебной информацией и просто личным знакомством с руководством ГУГБ, имел о том достоверные сведения. К тому же об аресте и суде над Тухачевским, Фельдманом, Эйдеманом, Якиром сообщали все центральные газеты и Ткалуну можно смело было зачислять этих людей в заговорщики. Что же касается других названных им лиц, то ни один из них не находился на свободе к моменту ареста Ткалуна. Пик репрессий среди них пришелся на июль и ноябрь 1937 года. Все они в момент ареста работали в Москве, за исключением Векличева (Ростов-на-Дону). Германовича (Ленинград) и Петерсона (Киев).

Читая строки заявления Ткалуна на имя наркома Ежова, испытываешь двоякое чувство. С одной стороны – ему делает честь то, что он, согласившись давать признательные показания, делает это за счет тех лиц, которым такие признания уже никак не могли повредить или повлиять на их дальнейшую судьбу (Тухачевский со товарищи) или же мало что добавляли к уже имеющимся в их делах материалам (все остальные, Ткалуном названные). С другой стороны не покидает чувство досады и недоумения – с упомянутым выше К.А. Мерецковым служебные пути Ткалуна уже несколько лет не пересекались. Если до 1935 года, в бытность комендантом Москвы, он еще каким-то образом контактировал с начальником штаба столичного округа Мерецковым, то после отъезда последнего на равнозначную должность в Белорусский округ и ОКДВА, а затем советником начальника Генштаба в Испанию, подобные встречи и разговоры представляются весьма проблематичными.

Безусловно, Гамарник Ткалуну никогда ни этих, ни каких-либо других фамилий в качестве участников военного заговора не называл. И называть не мог по причине отсутствия у него каких-либо данных на сей счет. А появились они из-под пера Петра Пахомовича скорее всего по подсказке или даже по настоянию следователя Ушакова. Видимо, руководству Особого отдела ГУГБ очень хотелось подобраться к заместителю начальника Генштаба РККА комкору К.А. Мерецкову, чтобы показать свои «титанические усилия» по вскрытию очередной партии заговорщиков в высшем эшелоне наркомата обороны, на сей раз из заместительского звена. Потому-то, видимо, и попадает в этот список заместитель начальника Административно-Мобилизационного Управления (АМУ) дивизионный комиссар М.Е. Симонов и заместитель начальника Управления по командному составу РККА комдив И.Я. Хорошилов. А вот как там оказался командарм 2-го ранга М.Д. Великанов, один из немногих старых командующих войсками округов, остававшихся пока на свободе, остается только гадать. Хотя, впрочем, и здесь требуется поправка – к моменту написания Ткалуном данного заявления Великанов уже полмесяца как находился в тюрьме, чего отстраненный от дел бывший комендант Кремля, разумеется, мог и не знать. В чем уверенно можно не сомневаться, так это в том, что названные выше фамилии придуманы не самим Ткалуном, а подсказаны, вернее навязаны, ему следователем.

Относительно С.И. Кондратьева: несмотря на определенную натянутость во взаимоотношениях между комендантом Кремля и его заместителем (все-таки они, как ни крути, представляли интересы двух разных ведомств), Петр Пахомович дойти до того, чтобы, желая досадить Кондратьеву, зачислить его в заговорщики по собственной инициативе тоже не мог. Остается предположить – Николаев и Ушаков в обязательном порядке потребовали от него назвать в числе заговорщиков и сотрудников комендатуры Кремля, желательно чином покрупнее. Что и было выполнено. Несомненным остается и тот факт, что первоначальный текст заявления Ткалуна подвергался значительной правке со стороны Ушакова и Николаева.

Заявлением от 9 января 1938 года было положено начало многодневной тюремной эпопее Ткалуна по сочинению его «романа». Во втором томе архивно-следственного дела № 967528 сохранились многостраничные собственноручные показания Петра Пахомовича, помеченные разными днями января, февраля, апреля и мая 1938 года. Например, записи от 10, 13 и 20 января. Зачастую написанные карандашом с обеих сторон каждого листа бумаги, они имеют различного рода исправления и дополнения, сделанные на полях рукой Ткалуна. Все без исключения показания представляют собой ответы на вопросы, предварительно поставленные (вероятно в письменном виде) следователем. Нередко последующие показания объединяли несколько предыдущих, конкретизируя их в отдельных деталях. Затем уже, исходя из содержания показаний, рождались протоколы допросов.

При допросах Ткалуна следователей Особого отдела. ГУГБ интересовал широкий круг вопросов. В этом, например, можно убедиться, прочитав его собственноручные показания, написанные в течение пяти суток (20–24 февраля) и вобравшие в себя материал ряда предыдущих (от 10, 13 и 20 января 1938 года), а также составленный на основе этих показаний так называемый протокол допроса от 20 февраля. Чтобы еще раз подчеркнуть трудности в работе следователей, день и ночь бьющихся над добыванием «достоверных» данных о заговоре в Красной Армии, в первых строках нескольких протоколов допроса непременно фиксируется якобы имевшая место борьба по слому сопротивления арестованного. Так и в случае с Ткалуном – один из первых протоколов его допроса открывается вопросом следователя, содержащим констатацию факта будто бы полной капитуляции подследственного: «После долгого и упорного запирательства на следствии, под давлением неопровержимых фактов, уличающих Вас как шпиона и заговорщика, Вы, заклятый враг народа, наконец признали предъявленные Вам обвинения…»^[266]

Итак, ко второй половине февраля 1938 года главный страж кремлевских кабинетов комдив Ткалун превратился в матерого шпиона и опытного заговорщика, а значит в заклятого врага трудового народа. И всю эту чушь он якобы безоговорочно признал. Если же это так, тогда оставалось самое малое – всего лишь надлежащее оформление материалов дела и передача его в Военную коллегию. Протокол допроса от 20 февраля вроде бы полностью подтверждает такое предположение – там имеются подробные признания в шпионаже в пользу Польши, показания об участии в украинской националистической организации и о подготовке военного переворота. Всего этого следователю Зиновию Ушакову было вполне достаточно, чтобы считать свой долг исполненным до конца. Однако его все же что-то смущало в деле Ткалуна. Он, видимо, сильно опасался, что оно развалится при мало-мальски серьезной проверке. Этим, по всей видимости, следует объяснить вынесение им постановления от 8 марта 1938 года, в котором, в частности, говорится:

«Показаниями ряда участников антисоветского военного заговора и личным признанием Ткалуна последний изобличен как активный участник этого заговора. Но ввиду того, что полностью еще не вскрыта вся антисоветская деятельность Ткалуна и требуются дальнейшие следственные действия…»^[267] Здесь же Ушаков возбуждает ходатайство о продлении следствия по делу и содержания под стражей арестованного сроком на два месяца. Шеф 5-го отдела ГУГБ Николаев-Журид поддерживает просьбу своего помощника.

Стандартная фраза о том, что «…полностью еще не вскрыта вся антисоветская деятельность (называется фамилия арестованного)» фигурирует во всех постановлениях о продлении сроков следствия и содержания под стражей. И совершенно неважно при этом – сознался подследственный или нет, – все равно формальная сторона в НКВД соблюдается неукоснительно и подобных постановлений можно приводить десятками.

В протоколе допроса от 20 февраля можно найти и некое обоснование «долгого и упорного сопротивления» со стороны бывшего коменданта Москвы и Кремля:

«Вопрос: Почему Вы так нагло и упорно запирались на следствии?

Ответ: Я не хотел сознаться в своих преступлениях потому, что был как-то уверен, что мои сообщники (Любченко, Гамарник, Якир, Дубовой, Савицкий, Капуловский, Фельдман и др.) не выдали меня следствию, ибо одни из них расстреляны (Якир, Фельдман), другие покончили жизнь самоубийством (Любченко, Гамарник), а третьи были очень давно арестованы.

Поскольку вслед за ними меня не арестовали, я полагал, что они меня сохранили и в распоряжении следствия никаких материалов против меня нет.

Особенно упорно я не хотел сознаться в своем участии в украинской военно-фашистской организации…»^[268]

Анализ содержания первых протоколов допроса и собственноручных признательных показаний Ткалуна свидетельствует о том, что к главному вопросу – о подготовке террористических акций на территории Кремля – следствие подступило сразу. Хотя в протоколах от февраля и марта сначала подробно говорится об участии Ткалуна в националистической организации (украинской) и только потом – о планах переворота в Кремле. Однако чем меньше остается времени до завершения следствия, тем больше этот вопрос выходит в стержневые. Так, уже в апреле все допросы и собственноручные показания Петра Пахомовича посвящены только ему.

Ткалун еще гулял на свободе, а на него в ГУГБ уже готовилось досье. Одним из первых на Петра Пахомовича, как на активного участника подготовки военного переворота в Кремле, показал бывший нарком финансов СССР Г.Ф. Гринько, в прошлом входивший в состав руководящего ядра украинской партии боротьбистов. На допросе 22 октября 1937 года он показал: «… Мне известно от Гамарника и Бубнова, что военные заговорщики подготовляли ввод вооруженного отряда в Кремль для ареста руководителей партии, причем с их же слов знаю, что шла успешная работа по вербовке для этого дела Ткалуна»^[269].

Заговор в Кремле… Сколько уже опубликовано книг и статей на эту заманчивую тему и сколько еще будет написано, в чем можно не сомневаться, ибо читательский интерес к ней не убывает, а скорее наоборот. При этом усиленно эксплуатируется тезис о наличии заговора (и не единственного) против Сталина в 30 е годы. Как особенность отметим, что наибольшую активность здесь проявляют некоторые бывшие сотрудники органов государственной безопасности. Так, не единожды в центральных газетах, а также в ряде изданных под собственным именем брошюр растиражирована версия бывшего сотрудника личной охраны Сталина Алексея Рыбина «Был ли заговор против Сталина»^[270]. Там отставной майор НКВД-МГБ-КГБ настойчиво утверждает о действительном существовании такого заговора в середине 30 х годов. В качестве главных организаторов заговора, по Рыбину, выступали наркомвнудел СССР Генрих Ягода со своим ближайшим помощником Аграновым.

В проблемах кремлевских заговоров Рыбин прослыл таким знатоком, что на него ссылается даже такое высокое должностное лицо, как министр юстиции Российской Федерации В. Ковалев. В своей книге «Два сталинских наркома» он несколько раз цитирует фрагменты из воспоминаний ветерана НКВД. Например, о некоторых деталях подготовки заговора силами курсантов школы НКВД, которые стали известны Рыбину со слов бывшего питомца этой школы И. Орловского: «В начале 1936 года Ягода, Соринсон (так у Рыбина именуется Яков Агранов, заместитель Ягоды. – Н.Ч.), Паукер, Волович сформировали из курсантов школы ОГПУ особую роту боевиков… Ежедневно были занятия по самбо, ближнему штыковому бою, преодолению трудных препятствий. Нас хорошо обмундировали и вооружили… После этого Ягода, Соринсон, Паукер, Волович и другие устроили смотр нашей боевой готовности во дворе здания НКВД. Они нашли, что мы те самые парни, которые готовы на любой разбой ради замыслов верхушки НКВД. Позднее мы узнали, что нам предстояло при содействии коменданта Кремля комиссара Ткалуна войти в Кремль и арестовать Сталина. Но заговор был раскрыт. Нас быстро расформировали по разным воинским частям».

О последующих за этим событиях сообщает уже сам Рыбин: «Далее все аресты участников заговора проходили на моих глазах. Были арестованы Ягода, Соринсон, Паукер, Волович, Гулько, Даген (правильно – Дагин. – Н. Ч.) Курский и Ткалун застрелились…»^[271]

Зададимся вопросом – из каких источников почерпнул упомянутые сведения А. Рыбин. Можно не сомневаться, что в закрытых архивах ему работать не довелось, да и нет там подобранных сведений (специальной или какой-то иной папки) на затронутую тему. Сам он, не будучи следователем по особо важным делам, а выполняя всего лишь функции рядового охранника, расследованием подобных дел не занимался, а посему не мог знать каких-либо подробностей заговора (действительного или мнимого). Значит, все рассказы Рыбина базируются на зыбкой почве устного творчества сотрудников НКВД-МГБ и других не внушающих доверия источниках. Вполне объяснимо, что сотрудники охраны членов правительства знали, кто является комендантом Кремля. Поэтому Алексей Рыбин, тогда молодой работник НКВД, крепко запомнил его фамилию – память у него была отменной и все, что касалось охраны руководства ВКП(б) и лично Сталина, намертво оседало в его голове.

В своих рассказах охранник Рыбин почему-то именует коменданта Кремля П.П. Ткалуна комиссаром. И непонятно при этом – то ли он хочет показать его принадлежность к органам госбезопасности (а это не так, ибо он с 1918 года находился в кадрах РККА и имел воинское звание «комдив»), то ли относит Ткалуна к политическому составу, что также является неправомерным. Вторая неточность заключается в том, что Ткалун не застрелился, боясь разоблачения, как утверждает Рыбин, а был расстрелян по приговору Военной коллегии спустя полгода после ареста. Видимо, Рыбин слышал «звон» (о самоубийстве Рогова, преемнике Ткалуна в должности коменданта Московского Кремля), но не знает, откуда он, и относит, все это к Петру Пахомовичу. И подобной путаницы в «трудах» отставного майора набирается немало.

Вызвавшие значительный интерес читателей уже самой постановкой вопроса, приведенные Рыбиным данные при более внимательном их изучении предстают в виде надерганных из различных источников сведений, нередко противоречащих одно другому. И основаны они, как правило, на слухах и легендах, ходивших в народе после судебных процессов второй половины 30 х годов.

Итак, ударной группой заговора 1937 года, по утверждению А. Рыбина, должна была выступить рота боевиков, сформированная из курсантов школы ОГПУ. Этому подразделению предстояло при активном содействии коменданта Кремля П.П. Ткалуна войти внутрь Кремля и арестовать Сталина и других членов Политбюро ЦК ВКП(б).

Так картина выглядит по версии А. Рыбина. Обратившись к материалам следственного дела Ткалуна, видим, что личной фантазии майора НКВД далеко не угнаться за коллективными усилиями его коллег из Особого отдела ГУГБ, хотя в отдельных деталях они и совпадают. Вложив в уста Ткалуна свой собственный сценарий, особисты достаточно подробно расписали все акты спектакля под названием «Переворот в Кремле», определив и его главных исполнителей. Уже из содержания заявления Ткалуна на имя Ежова от 9 января видно, что его с самого первого дня пребывания в тюрьме стали готовить к роли заговорщика, которому поручалась организация ареста членов Политбюро. Эту задачу ему якобы поставил лично Гамарник в апреле 1935 года, буквально на другой день после его назначения комендантом Кремля.

А еще раньше, когда Ткалун исполнял должность военного коменданта Москвы, его задачи по перевороту были несколько иными. В протоколе допроса от 20 февраля 1938 года они сформулированы следующим образом:

«Вопрос: Говорите точнее, какие это особо важные предательские задания давал Вам Гамарник?

Ответ: Как основную задачу Гамарник поставил передо мною – обеспечить совместное с названными им начальниками центральных управлений наркомата обороны совершение государственного переворота в Кремле.

Вопрос: Изложите план подготовлявшегося переворота.

Ответ: Общий план переворота мне неизвестен, так как Гамарник говорил со мной только о той части, которая будет касаться меня.

По этому плану я должен был во время переворота:

1) закрыть все входы в Москву и выходы из нее;

2) обеспечить захват наиболее важных объектов Москвы, кроме Кремля. Выполнение этой задачи в основном лежало на соответствующих командирах гарнизона (по плану Корка), которые должны были контактировать свои действия со мной;

3) наметить мероприятия по ослаблению охраны военных складов и других военных объектов на случай, если возникнет необходимость совершения диверсионных актов. Таким путем предполагалось создать панику в городе.

В плане переворота Гамарник особенно большое значение придавал Управлению коменданта города Москвы, как связанному с воинскими частями гарнизона. Он настоятельно требовал от меня, чтобы я сделал начсостав Управления своим, однако, не вербуя его в заговор…»^[272]

В конце следствия от Ткалуна требовали уже только расширенных показаний о террористической группе в комендатуре Кремля, ее составе и планах работы по ликвидации руководства партии и государства. Не удовлетворившись материалами допросов, его заставили написать на эту тему подробные собственноручные показания. И Петр Пахомович в течение двух суток (13–14 апреля) мучительно выдумывает различные детали деятельности заговорщической организации в Кремле, которую он якобы возглавлял:

«В Кремле мною создана была заговорщическая группа, в состав коей входили:

1. Брюханов П.Н. – комендант здания Рабоче-Крестьянского правительства;

2. Таболин Н.Н. – начальник части боевой подготовки Управления коменданта Кремля;

3. Кушлис – комендант здания Управления коменданта Кремля;

4. Колмаков – начальник финансового отдела УКМК;

5. Ганжерли – дежурный помощник коменданта Кремля;

6. Хурцев – дежурный помощник коменданта Кремля;

7. Дергачев – начальник полковой школы Кремля;

8. Янсон – комендант Мавзолея и заведующий Особым кино;

9. Цвирко – комендант Большого Кремлевского Дворца.

Кроме того, как я уже показал, заговорщиком являлся и мой заместитель С.И. Кондратьев, присланный в Кремль на эту должность в 1936 году Ягодой Г.Г.»^[273]

Ткалун показал, что из состава названной группы «заговорщиков» им до сего момента был назван только один Таболин, остальных же он скрывал, ограничившись на предыдущих допросах ссылкой на то, что этих людей он подготовил к вербовке как антисоветски настроенных. А еще он скрыл означенных командиров потому, что «…когда я был арестован, то эти люди-заговорщики были вне подозрений и могли бы под руководством С.И. Кондратьева продолжать и после моего ареста заговорщическую террористическую работу в Кремле, т.е. совершить теракт над Сталиным…»^[274]

Послужные списки кремлевских заговорщиков, перечисленных Ткалуном, не очень сильно отличаются друг от друга. Названный первым Павел Николаевич Брюханов, 1894 года рождения, в РККА состоял с 1918 года. В Управление коменданта Московского Кремля прибыл в мае 1935 года (практически одновременно с Ткалуном) из комендатуры Московского гарнизона. В марте 1938 года был отстранен от должности и уволен в запас. Арест его последовал спустя семь месяцев – в октябре 1938 года. На первых допросах (17 и 21 октября) он категорически отвергал все предъявленные ему обвинения, заявляя, что с Ткалуном у него были только служебные отношения и ничего более. Затем, не выдержав серии избиений, Брюханов показал о вербовке его Ткалуном в 1936 году в антисоветский заговор, о подготовке террористического акта в отношении Сталина. Показал он также и о том, что по совету Ткалуна женился на Александре Виноградовой – сотруднице Особого сектора ЦК ВКП(б), возглавляемого А.Н. Поскребышевым, личным секретарем И.В. Сталина. При рассмотрении дела в суде Брюханов заявил о применении к нему на предварительном следствии мер физического воздействия. Например, когда он сделал попытку отказаться от своих ложных показаний, следователь В.М. Казакевич стал сильно избивать его.