1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

Несколько месяцев Сергей Прокофьевич находился в распоряжении Управления кадров ВВС Красной Армии. В феврале 1943 года, после его настойчивых просьб о направлении в действующую армию, Денисов назначается командиром 283 й истребительной авиационной дивизии, входившей в состав 16 й воздушной армии. Этой дивизией он командует ровно год. На первых порах Денисов старательно исполнял свои обязанности, организуя работу полков, внедряя новые тактические приемы воздушного боя. Под его руководством части дивизии в сражении под Орлом и Курском произвели 1400 боевых вылетов, провели 67 воздушных боев, сбив при этом 73 самолета противника, потеряв своих только 16 (соотношение 4: 1).

За высокую боевую выучку и достигнутые боевые результаты один из полков дивизии получил звание гвардейского, а второй был награжден орденом Красного Знамени. Командарм генерал-лейтенант авиации О.И. Руденко, отмечая в боевой характеристике на Денисова все сказанное выше и констатируя его соответствие занимаемой должности, вместе с тем не скрыл и имеющихся недостатков, повторяющихся из года в год: чрезмерного увлечения спиртными налитками и отсутствие желания осваивать современные истребители.

Многие считают, что правду в стране стали говорить, да и то не в полной мере, только после XX съезда Коммунистической партии. Тем более писать ее в официальных документах: характеристиках, аттестациях и т.п. Такое мнение бытует, но оно является не совсем верным, слишком упрощенным и одномерным. А ведь реальная жизнь гораздо богаче всяких штампов. И богаче она прежде всего своими оттенками, полутонами, чередованием, а то и переплетением черного и белого. Известно, что даже сыну Иосифа Сталина – полковнику, а затем и генералу Василию Сталину некоторые из его начальников имели мужество в аттестациях и боевых характеристиках указывать на наличие крупных недостатков.

Денисов, не по своей воле, а по прихоти вождей вознесенный высоко, имел, как и любой другой военачальник, свои плюсы и минусы. В его личном деле находится много различных характеристик и аттестаций, причем некоторые из них весьма необъективны. Сразу бросается в глаза, что составлены они на потребу дня, ибо в них четко просматривается заданность, заказной характер. Большинство таких документов относится к периоду, когда Денисов был в фаворе у сильных мира сего – Сталина, Ворошилова и других руководителей. Вместе с тем в деле имеются и вполне объективные, правдивые аттестации, относящиеся к периоду, когда лимит доверия к нему иссяк, а его обещания и устранить имеющиеся недостатки не подкреплялись практическими делами.

Один из таких документов, в аккумулированном виде подводящий итоги служебной и боевой деятельности С.П. Денисова в годы войны, исполнен в конце апреля 1945 года. Читая его, еще раз невольно обращаешься к судьбе симоновского Козырева и его головокружительной карьере. На наш взгляд, данная аттестация, написанная начальником Управления формирования и военной подготовки ВВС Красной Армии генерал-майором авиации Волковым, является наиболее объективной из всех имеющихся в личном деле С.П. Денисова. Заметим только, что в данном управлении он работал с февраля 1944 года, занимая должность старшего помощника начальника 4-го отдела по тактической подготовке, что для генерал-лейтенанта и дважды Героя, вчерашнего начальника училища и командира дивизии, являлось значительным понижением. Однако все это стало закономерным следствием неизжитого пристрастия его к спиртному, за что от партийной комиссии 16 й воздушной армии он в 1943 году получил строгий выговор.

Приведем (с незначительными купюрами) сей интересный документ, дающий ответы на многие вопросы, возникающие при ознакомлении с судьбой одного из первых дважды Героев Советского Союза.

...

«Генерал-лейтенант авиации Денисов за время службы в ВВС Красной Армии работал, совершенствовался и рос как офицер с 1931 г. по 1938 г., когда он был курсантом летной школы, младшим и старшим летчиком, командиром звена и командиром эскадрильи. В тот период времени он работал хорошо и правдиво получал положительные аттестации и характеристики.

Прибытие Денисова из Испании было увенчано дачей ему непосильного по его подготовке и развитию большого военного звания и должностного поста.

При отсутствии у Денисова достаточной силы воли и слабохарактерности, столь большое возвышение вскружило ему голову, он начал пьянствовать, несерьезно относиться к своим служебным обязанностям и личному усовершенствованию.

Необъективные аттестации и характеристики… позволили Денисову не работая получать повышения в должностях и звании. Это еще больше мутило голову Денисова и он, будучи на больших должностях, продолжал не лично работать и руководить, а «влиять» на нее большими своими званиями и созданным для него авторитетом. Вследствие этого тов. Денисов, не совершенствуясь лично, оказался с развитием и фактическим опытом командира эскадрильи в столь большом звании.

Генерал-лейтенант Денисов за бездеятельность и неспособность работать неоднократно снимался с занимаемых должностей, но каждый раз после этого Денисов обещал не пить и что он оправдает доверие. Учитывая это тов. Денисову верили и снова давали ему ту или иную работу. Но проходило немного времени, как… Денисов снова повторял пьянки и не брался за работу и за учебу.

Генерал-лейтенант Денисов в Управлении формирования и боевой подготовки работал мало и без желания, самостоятельно разрабатывать документы не умеет и желания учиться этому делу не проявил. Периодически и в среднем раз в месяц запивал на срок от 3 до 5 дней.

Работой в Управлении тяготится. Считает себя обязанным (видимо, это следует понимать как обделенным, обойденным вниманием. – Н.Ч.). Авторитетом среди офицеров Управления не пользуется. В партийной жизни пассивен. Партсобрания старается не посещать.

Вывод: 1. На работе в Управлении формирования и боевой подготовки оставлять нецелесообразно.

2. Еще раз и последний сделать попытку назначить в строй с предварительным вызовом на Военный Совет»^[246].

Вышестоящий авиационный начальник, не имея возражений против содержания этой аттестации, добавил от себя: «С выводом согласен. Тов. Денисов почти потерял волю над собой. Работать не хочет (в Управлении), не умеет думать, невидимому и не хочет думать и учиться…»^[247]

Надо отдать должное наблюдательности и проницательности Константина Симонова, его исключительной способности из частных случаев делать широкие обобщения. Заболевший «испанской» темой еще до Великой Отечественной войны, он лично знал многих «испанцев» и неоднократно слушал их рассказы о далекой и жаркой стране. Будучи военным корреспондентом на Халхин-Голе, Симонов имел возможность видеть их в боевой работе. Видимо, поэтому страницы его книг, посвященные «испанцам» и их делам, до сего времени читаются с неослабевающим вниманием.

Интерес Симонова к «испанской» теме объясняется еще и некоторыми его личными обстоятельствами. Дело в том, что накануне войны и в первые ее годы писательские и артистические круги столицы в своих кулуарах оживленно обсуждали перипетии любовных отношений между двумя восходящими «звездами» – поэтом и журналистом Симоновым и молодой, но уже знаменитой артистки театра и кино Валентиной Серовой. Это ей Симонов посвятил многие свои фронтовые стихи, в том числе и широко известное стихотворение «Жди меня».

Валентина Серова являлась вдовой разбившегося в 1939 году начальника Главной летной инспекции ВВС РККА комбрига А.К. Серова, который также, как и С.П. Денисов, очень быстро выдвинулся после возвращения из Испании. На должность главного инспектора ВВС он был назначен в июле 1938 года. До поездки в Испанию он служил командиром звена в отдельном истребительном авиаотряде НИИ ВВС Красной Армии. Уехав туда старшим лейтенантом, Серов после возвращения получает звание полковника, а еще через несколько месяцев – комбрига. Разбился Герой Советского Союза А.К. Серов (это звание он получил еще будучи в Испании) одновременно с другим Героем – майором Полиной Осипенко. Их и похоронили рядом в кремлевской стене.

То была мгновенная смерть, смерть в полете. А вот Сергей Прокофьевич Денисов умирал (как морально, так и физически) мучительно долго, причем моральная смерть наступила гораздо ранее физической. Блестяще начавшаяся его карьера по названным выше причинам так и не смогла наладиться должным образом. В нелюбимом им Управлении формирования Денисов находился до конца 1946 года, когда хорошо знавший его по предыдущей службе Главком ВВС маршал авиации К.А. Вершинин сделал еще одну попытку возвратить бывшего аса к активной работе в войсках. По его указанию на Денисова подготовили все необходимые документы для утверждения в ЦК ВКП(б) на должность командира 16 й гвардейской истребительной авиадивизии.

Однако назначение не состоялось. Видимо, это не позволили сделать сильно подмоченная репутация Денисова, а также его расстроенное здоровье. К тому же было достаточно и других претендентов на чисто генеральскую должность из числа более молодых и честолюбивых летчиков с блестящими аттестациями. Вместо дивизии Денисов попадает на авиационное отделение Академии Генерального штаба, где проучился всего лишь полгода. В ноябре 1947 года он в возрасте 38 лет по болезни увольняется в запас. Так нескладно закончилась летная жизнь еще одного «испанца», выдвиженца 1937–1938 годов, покореженная жарким пламенем предвоенных лет. Как знать – ведь могла по-иному сложиться судьба этого в общем-то незаурядного человека и летчика, не окажись она причастной к событиям 1937 года – года излома советского общества сталинского типа.

Закончим тему о выдвиженцах 1937–1938 годов примерами из числа политработников – второй по величине (после командиров) категории командно-начальствующего состава РККА. Мы уже упоминали о непроизвольной реакции Ворошилова на совещании высшего политсостава (см. воспоминания А.А. Лобачева). И это удивлялся человек, который по долгу службы подписывал приказы о новых назначениях высшего эшелона армии и флота, кто лучше других должен был знать положение дел с кадрами в подчиненном ему ведомстве.

И в то же время было бы удивительно, если бы нарком не поразился. Еще бы – вчерашние помполиты полков становятся военкомами корпусов. К примеру, батальонный комиссар А.Я. Фоминых идет с полка на 6 й кавалерийский корпус в июне 1938 года. А через четыре месяца он уже бригадный комиссар и член Военного совета Приволжского военного округа. Подобное произошло и с батальонным комиссаром И.З. Сусайковым – он летом 1938 года назначается членом Военного совета Орловского военного округа с одновременным присвоением звания «бригадный комиссар».

Батальонный комиссар (по современным понятиям – майор) А.С. Николаев после непродолжительного исполнения обязанностей начальника политотдела Академии Генерального штаба в июле 1938 года возглавил политическое управление 1 й Отдельной Краснознаменной армии, а спустя четыре месяца стал членом Военного совета крупнейшего в РККА Киевского военного округа, получив при этом соответственно воинское звание «дивизионный комиссар».

Если помполит полка становился военкомом корпуса,.то вполне закономерно. что его командир мог претендовать на такой же уровень, то есть на корпус. И поднимались на него, причем в достаточном количестве. Так комбриг М.Т. Попов во второй половине 1937 года имел следующий послужной список: до середины июня – командир 31-го стрелкового полка, в конце сентября – командир 20-го стрелкового корпуса. Между этими двумя назначениями было еще трехмесячное командование 11 й стрелковой дивизией. Даже абсолютно несведущему в военном деле человеку становится понятно, что за три месяца новый командир дивизии в лучшем случае сможет только ознакомиться (более или менее детально) с подчиненными ему частями. А если учитывать несколько суток на прием должности, а затем на ее передачу, а также многочасовые сидения на различных совещаниях, собраниях, съездах и конференциях, то «учиться военному делу настоящим образом» было просто некогда такому командиру дивизии…

Назовем еще несколько выдвиженцев. Комбриг И.В. Простяков до середины июня 1937 года командовал 15 м стрелковым полком, затем полгода 43 й стрелковой дивизией, а с декабря 1937 года он – командир 9-го стрелкового корпуса. Не менее блестящую карьеру сделал и полковник В.3. Романовский, за десять месяцев (июнь 1937 – апрель 1938 г.) превратившись из командира 214-го стрелкового полка в заместителя командующего войсками ОКДВА – одного из крупных объединений Красной Армии.

Особо следует отметить, что все вышеперечисленные выдвиженцы от репрессий не пострадали, за исключением К.М. Гусева, И.И. Проскурова, Д.Г. Павлова, П.В. Рычагова и Я.В. Смушкевича, арестованных незадолго до начала и в первые месяцы войны с Германией. Все остальные продолжали службу в РККА на различных должностях. Об эффективности командования некоторыми из них мы смогли убедиться на примере С.П. Денисова. Вместе с тем было бы несправедливо обвинять всех выдвиженцев в неграмотном руководстве войсками. Мы уже отмечали успешное командование рядом армий генералом И.Т. Шлеминым. Такую же высокую оценку заслужили и другие командармы: генерал-полковники П.И. Батов, И.В. Болдин, М.И. Казаков, В.З. Романовский. Умело руководил штабами фронтов генерал-полковник М.В. Захаров, а генерал армии А.И. Антонов на завершающем периоде войны возглавлял Генеральный штаб Красной Армии.

Однако их становление как полководцев было бы гораздо более эффективным, если бы в 1937–1938 годах не нарушился нормальный процесс командирской учебы и планомерной кадровой подвижки, о чем достаточно подробно поведано выше.

Легенды и быль

Всесокрушающий каток репрессий неумолимо подминал под себя все новые и новые порции командно-начальствующего состава Красной Армии. В печати об этом, естественно, ничего не сообщалось, если не считать тщательно отредактированных материалов открытых судебных процессов, да кратких отдельных заметок в разделе хроники под заголовком «В Прокуратуре СССР». Постепенно исчезали люди, известные всей стране, герои гражданской войны, а также отличившиеся в боях на КВДД, Хасане и Халхин-Голе. Не составляли исключения и герои-интернационалисты, побывавшие, начиная с 1936 года, в сражениях за Пиренеями – в республиканской Испании.

«Народ и армия – едины!» Этот лозунг-призыв не высосан из пальца, как это пытались представить некоторые средства массовой информации, разворачивая в конце 80 х и начале 90 х годов широкую антиармейскую кампанию, весьма уродливую по форме и злобную по содержанию. Что бы там ни говорили, но как в 30 е годы, так и в другие десятилетия жизни СССР армия являлась родным детищем советского народа. Народ действительно любил свою армию, он искренне гордился ее успехами в механизации и моторизации войск, в обучении и воспитании личного состава. Хотя, надо признать, определенная лакировка в освещении дел в Красной Армии советской печатью действительно имела место, но не секрет и то, что западные военные специалисты, отнюдь не пылавшие любовью к СССР и его Вооруженным Силам, тем не менее вынуждены, часто сквозь зубы, признавать наличие высокой боевой выучки родов войск РККА, крепкое морально-политическое единство ее личного состава.

Советский народ в самом деле любил свою армию! И это не удивительно, ибо в ее рядах проходили службу, учебу его родные сыны, молодежь – опора и надежда страны, тот человеческий материал, моральный и физический потенциал которого во много раз повышался за период своего пребывания в рядах РККА.

В поле особого внимания были люди, награжденные немногочисленными тогда орденами СССР, в первую очередь командиры и политработники, удостоенные ордена Красного Знамени. Среди них были такие, кто имел по два, три и даже четыре знака этого первого для Советской России ордена.

Представляют несомненный интерес наблюдения и размышления одного из типичных представителей советской интеллигенции двадцатых-тридцатых годов. «…Для моего поколения (я, конечно, говорю о том слое, представителем которого я был) такими живыми «богами» были… те, кто именовались героями гражданской войны. Удивительно, что, несмотря на наш искренний демократизм, мы никогда не подозревали в героизме рядовых, участников гражданской войны. Нет, в героях у нас ходили только военачальники! Конечно, наше восхищение вызывал любой человек, у которого на гимнастерке, френче, толстовке, пиджаке был приколот орден Красного Знамени – очень редкая тогда награда. Но, вспоминая сейчас прошлое, я отчетливо понимаю, что в разряд героев у нас входили люди только от комбрига и выше. (То есть военные, на петлицах которых, имелись знаки различия в виде разного количества ромбов. Комбриг носил на своих петлицах по одному ромбу. – Н.Ч.) Признание нами их божественной сущности было искренним…»^[248]

О героях гражданской войны слагали песни, снимали фильмы, писали книги. Стоит только вспомнить такие произведения, как «Чапаев» Дмитрия Фурманова, «Железный поток» Александра Серафимовича, «Конармия» Исаака Бабеля, «Марш Буденного» Дмитрия Покрасса…

Но «…почему они дали себя убить, не делая никакой попытки сопротивляться, просто сбежать, элементарно спасти свою жизнь? Неужели они не понимали, что их ждет? Конечно, известно, что существует обессиливающая атмосфера массового террора… Из всех легендарных героев, которых арестовывали молодчики, всегда имевшие дело с безоружными, охваченными отчаянием людьми, только у Гая взбрыкнул его армянский темперамент. Когда его, арестованного, везли в обычном поезде, он малость придушил одного конвойного и выпрыгнул из поезда. Конечно, его нашли со сломанной ногой и после быстрых традиционных процедур застрелили. Но все же – он погиб не как овца, а как солдат»^[249].

Спрашивается, а почему тогда не взбрыкивал этот самый неповторимый южный темперамент у других армян: армейского комиссара 2-го ранга Г.А. Осепяна, комкоров Г.Д. Хаханьяна, Г.К. Восканова, комдива А.Т. Атояна и других? Возможно, что времена настали другие: Гай был арестован в 1935 году, а тогда порядки в НКВД были намного проще, нежели два-три года спустя.

Действительно, почему же они не сопротивлялись? Почему так покорно шли в клетку на заклание, уже имея достаточно полную картину судьбы их сослуживцев и предшественников по должности, арестованных органами НКВД несколько ранее? Неужели так и не находилось в среде военачальников лиц, способных к сопротивлению злу, к активному отстаиванию своей правоты и свободы? Конечно же, были такие люди и бреди высшего комначсостава. Были!.. И приведенный выше пример с поведением Гая Гая (Г.Д. Бжишкянца) лишний раз подтверждает этот примечательный факт. Хотя, надо отметить, что многие сведения о подобных случаях шли не из официальных источников и служебных инстанций, а из сферы народных легенд и лагерных баек. Так, например, среди новичков московских тюрем широкое хождение получил рассказ их старожилов о мужественном поступке комдива Николая Ракитина, бывшего инспектора (начальника) физподготовки и спорта РККА, а до этого – командира 5-го мехкорпуса, который, не стерпев оскорблений со стороны следователя, так долбанул его не то пепельницей, не то кулаком, что представителю «лучшего в мире» правосудия пришлось в срочном порядке обращаться к врачебной помощи.

Из лагеря в лагерь, от этапа к этапу передавали, как эстафету, рассказы о мужестве непокоренных, не сломленных следователями особых отделов арестованных военачальников Красной Армии, готовых лучше принять смерть, нежели оклеветать себя и своих товарищей. В изложении бывшего зека Н.И. Тохнира легенда о комкоре Е.И. Ковтюхе звучит следующим образом: «…Еще Ковтюх был, которого Серафимович в «Железном потоке» как Кожуха описал. Мне показали его на пересылке под Владивостоком. Он лежал, отказывался есть, ни с кем не разговаривал, гордый такой, видно, перестал хотеть жить…»^[250]

Что касается чувства гордости и собственного достоинства, то тут, пожалуй, Тохнир прав: Ковтюху в этом не было равных в РККА, таких качеств ему не приходилось занимать. А еще сильной воли, способной противостоять мощи репрессивного аппарата НКВД. Епифан Ковтюх – один из немногих военачальников, которые, пройдя все круги ада допросов в Лефортовской тюрьме, так и не признали своей вины. Из комкоров в это число, помимо Ковтюха, входили еще Г.Д. Базилевич – секретарь комитета обороны при СНК СССР и И.И. Смолин – начальник Военно-инженерной академии имени В.В. Куйбышева.

Почти год ломали Ковтюха такие матерые специалисты пыточных дел, как Н.Г. Николаев, М.С. Ямницкий, В.М. Казакевич, но все их усилия были тщетны: «царицы доказательств» – написанного собственной рукой признания вины так и не появилось. Видимо, именно такая стойкость и мужество и породили в народной молве легенду, о которой выше шла речь. В одном только бывший узник ГУЛАГа Тохнир ошибается – не мог Ковтюх быть на пересылке под Владивостоком. Чтобы такое случилось, надо было иметь от Военной коллегии или Особого совещания конкретный лагерный срок. Однако подобного снисхождения строптивому комкору высший орган советского военного правосудия, то есть Военная коллегия, дать не мог и он 29 июля 1938 года получил высшую меру наказания – расстрел. А посему абсолютно исключено его пребывание на берегу Тихого океана под Владивостоком. В частности, Ковтюха приговорили к смерти в один день с командармами И.П. Беловым, П.Е. Дыбенко, М.К. Левандовским, И.А. Халепским, А.И. Седякиным, комкорами М.Д. Великановым, И.К. Грязновым, С.Е. Грибовым, В.К. Лавровым, И.Ф. Ткачевым, В.В. Хрипиным. Для команды Ульриха это было очередное «списочное» дело, участь обвиняемых была решена заранее Сталиным и его окружением.

О том, что пришлось испытать Епифану Иовичу Ковтюху в ходе следствия, свидетельствуют бывший оперуполномоченный Особого отдела НКВД СССР Степанцев и начальник санитарной части Лефортовской тюрьмы А.А. Розенблюк. А допросов было много… О фальсификации материалов по делу Ковтюха говорит хотя бы такой факт: на допросы в Лефортовской тюрьме он следователями вызывался 69 раз, между тем как протоколов допросов в деле имеется только четыре.

Из заявления полковника запаса Степанцева, направленного в июле 1956 года в Главную военную прокуратуру:

«…Особенно потрясающе на меня подействовал следующий случай. Однажды, проходя по коридору Лефортовской тюрьмы, я около одной двери услышал страшный крик, там кого-то избивали. Когда я у дежурного поинтересовался, кто это, то под большим секретом мне сказали, что это допрашивают комкора Ковтюха. Я стал маячить по коридору и через некоторое время увидел, как из кабинета вывели всего избитого героя гражданской войны Ковтюха.

Видя его могучую и мужественную фигуру, зная его по документам истории гражданской войны и роману «Железный поток», я никак не мог допустить, чтобы он, Ковтюх, мог встать на путь измены своему народу, своей Родине…»^[251]

В архивах бывшего КГБ СССР сохранилось письмо Е.И. Ковтюха, написанное им в Лефортовской тюрьме на имя Председателя ВЦИК М.И. Калинина. Оно лишний раз свидетельствует о том, что и могучий организм комкора имел свой запас прочности.

...

«…Обращаюсь к Вам как член ВЦИК и прошу на Президиуме разобрать мое катастрофическое, угрожающее моей жизни положение. Я – Ковтюх Е.И. – рабочий, коммунист с 1918 года (восемнадцатого), член ВВДК, член Военного совета, 20 й год добровольно служу в Красной Армии, комкор, награжден тремя орденами Красного Знамени, не судился, взысканий нет. Вот скоро 2 месяца я с больным сердцем, желудком и крайне психически расстроен, нахожусь в одиночке Лефортовской тюрьмы. За что погибаю и зачем такая жестокая расправа со мной – не знаю. Мне предъявили несколько необоснованных обвинений, фактов не сообщили, потому что их нет и не может быть. Я перед советской властью честно заявляю, что никогда не был и не буду преступником… Видимо враги на меня наклеветали, им выгодно клеветать на меня, чтобы загубить жизнь нужного человека для Красной Армии… Мои боевые дела, как я дрался за советскую власть, Вам хорошо известны, о них знает весь народ нашей социалистической Родины. Я командарм того славного похода, который правдиво описал в своем «Железном потоке» А. Серафимович. Я тот Кожух, который с 60 ю тысячной массой бойцов, беженцев, их жен и детей, полураздетыми, полуголодными, недостаточно вооруженными совершили пятисотверстный поход, перевалив через Кавказский хребет и вывел эту армию из вражеского окружения… Я хорошо представляй будущую войну Красной Армии с мировым фашизмом… К этой войне я серьезно готовился. Я имею боевой опыт двух войн, большой опыт боевой подготовки мирного времени, имею военно-научные и исторические труды… Поэтому прошу не верить клевете врагов на меня и не губить мою честную, до конца преданную компартии и советской власти жизнь. Повторяю моя жизнь нужна для Красной Армии, для защиты нашего социалистического отечества от мирового фашизма. Мое здоровье, находясь в одиночке, о каждым часом ухудшается, болит сердце и желудок. Прошу принять соответствующее решение и освободить меня от незаслуженного тюремного заключения. Прошу передать мой искренний привет т.т. (товарищам. – Н.Ч.) Сталину, Ворошилову… Я со слезами заканчиваю и надеюсь, что Вы спасете мою жизнь.

Член ВЦИК Ковтюх Е.И.

Прошу прислать бумаги»^[252].

Вот такое письмо, оно же и жалоба, оно же и заявление. В нем Ковтюх не проставил дату, но исходя из того, что в Лефортовскую тюрьму его поместили 16 августа 1937 года, можно уверенно датировать его октябрем-ноябрем того же года. Многое испытал Епифан Ковтюх в этой зловеще знаменитой тюрьме – и «удар зубодробительный», и «удар скуловорот», однако так и не признал себя виновным ни на предварительном следствии, ни тем более на судебном заседании Военной коллегии. Так и ушел он, один из немногих советских военачальников высшего звена, из жизни непокоренным, с гордо поднятой головой.

Не мог народ мириться и с тем, что боевые командиры безропотно давали себя арестовывать, обыскивать, этапировать, оскорблять… В массовом сознании это было просто немыслимое преступление, кощунство, ибо герои народа несомненно обязаны яростно сопротивляться своему аресту, притом обязательно с оружием в руках. Видимо, именно на такой почве рождались легенды о мужестве и отваге героев гражданской войны в борьбе с опричниками Ежова-Берия.

Подтверждением тому служит легенда, получившая хождение в бараках Устьвымлага. Там один зек рассказывал, как при нем арестовывали комкора И.С. Кутякова, который в 1937 году, по словам рассказчика, командовал Приволжским военным округом (неточно – он был заместителем командующего этим округом. – Н.Ч.), а рассказчик в то время работал военным комендантом на маленькой станции. В изложении зека события развивались следующим образом. Получив телеграмму о том, что с таким-то поездом едет в Москву командующий округом, комендант посмотрел расписание и увидел, что поезд приходит в час ночи и стоит три минуты. Но мало ли что! Вдруг командующий посмотрит в окно, выйдет на платформу?.. Старый служака вздохнул и решил остаться на ночь в своей конторке, окна которой выходили на перрон.

В поздний ночной час подошел поезд, комендант с удовольствием удостоверился, что в последнем вагоне – полубронированном вагоне командующего – темно, все спят и можно спокойно возвращаться. И в это время увидел, как к вагону подошла группа людей и сцепщик стал отцеплять последний вагон.

– Что, командующий здесь остается? – оторопело спросил комендант, подойдя к этим людям.

– А ну, пошел ты отсюда туда и туда, – вразумительно ответили ему.

И комендант сразу же понял, что происходит, ибо это было лето 37-го года и первичные основы грамотности уже спускались ниже наркомов, членов ЦК, командармов и комкоров. Военный комендант убежал в свою пристанционную комнатушку и стал из окна смотреть на дальнейшее.

Вагон отцепили, поезд тихонько свистнул и ушел. Группа людей, обвитых портупеями, обвешанных кобурами, поднялась по вагонной лесенке и начала стучаться. В вагоне зажегся свет, дверь открылась и они зашли. Через некоторое время из вагона раздались общеупотребляемые крики гнева и возмущения, затем дверь открылась и ночные гости стали один за другим выпадать из вагона, подгоняемые пинками босой ноги. После того как мордой о перрон шлепнулся последний энкавэдэшник, в освещенном проеме показался командующий округом в подштанниках, с шашкой в руке. Потом дверь вагона захлопнулась…

«Проводившие операцию» отряхнулись и побежали на вокзал. Освещенный вагон стоял на главном пути, загораживая движение. Через какое-то время маневровый паровозик стал подходить к вагону, явно для того, чтобы увести его на дальние пристанционные пути. Но не успел он приблизиться к преступному вагону, как по нему раздалась пулеметная очередь. Вагон командующего был изготовлен для поездок на фронт, он был полубронирован, его площадки были полностью бронированы и имели пулеметы с боевым запасом… Не удалась попытка приблизиться к отстреливающемуся вагону и с другой стороны. Уже шел второй час неудачной «операции», движение по важной железнодорожной магистрали было приостановлено.

Комендант увидел новую попытку. Теперь к вагону шел только один человек. На нем отсутствовали кобура и ремни, в поднятой руке он нес белый платок – не было сомнений, что это парламентер. В вагон он был пущен. Через десять минут он вышел из вагона и почти бегом пошел к своим товарищам, ожидавшим его у входа в вокзал. Дальше случилось нечто совершенно неожиданное для военного коменданта: «они» все бросились в его контору.

– Давай, иди к командующему!

– Да я, да разве он меня…

– Давай, тебе говорят! Он тебя требует. Иди как положено!

Спорить не приходилось. Оцепеневший от страха комендант поправил гимнастерку и фуражку, принял уставно-молодцеватый вид и направился к вагону. Дверь в нем открылась, и он увидел Кутякова. Уже одетого, с прицепленной шашкой, с маузером в руке.