1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

Тогда же, в 1935 году, в представлении высшего партийного и военного руководства страны командующие некоторых округов оказались вроде бы людьми второго сорта. Это относилось в первую очередь к И.И. Гарькавому (УрВО), Я.П. Гайлиту (СибВО), М.Д. Великанову (САВО), И.К. Грязнову (ЗабВО), которые получили звание «комкор» – три ромба на петлицах. Между тем заслуг у них было нисколько не меньше, чем у других командующих, получивших более высокие воинские звания. Все они имели по несколько орденов Красного Знамени РСФСР и союзных республик, в годы Гражданской войны не хуже других командовали дивизиями. Их боевые и партийные биографии во многом были схожи с теми, кто стал командармом 2-го ранга. В том числе и по продолжительности пребывания в должности командующего. Добавим, что Харьковский, Уральский и Забайкальский округа были сформированы в середине 1935 года: первые два – за счет разукрупнения соответственно Украинского и Приволжского округов, а Забайкальский – путем реорганизации Забайкальской группы войск ОКДВА. А посему Иван Дубовой, Илья Гарькавый и Иван Грязнов в роли командующих находились всего несколько месяцев, что, однако, не помешало Дубовому стать командармом 2-го ранга, а остальным – только комкорами. Все это не могло не вызвать у последних чувства обиды и несправедливости, ущемления своих прав и предвзятого отношения к себе со стороны руководства наркомата обороны и лично Ворошилова.

Совершенно иная картина наблюдается в отношении заместителей командующих войсками округов: все они оказались в равном положении, получив свои три ромба. И это независимо от разряда округа: что в ОКДВА (М.В. Сангурский), где командующим был маршал; что в упомянутом выше САВО (О.И. Городовиков). Исключение составил лишь заместитель из ЗабВО Яков Львович Давыдовский, которому оставили от его прежних четырех ромбов только два («комдив»). Почему это произошло, в силу каких обстоятельств и причин, сейчас трудно выяснить. Некоторые же детали подобных вещей изложил в разговоре с И.В. Дубинским летом 1936 года комкор С.А. Туровский – заместитель командующего Харьковским военным округом. Приведем часть этого диалога, где Туровский делится своими мыслями:

«…Удивляетесь – три ромба вместо четырех? После девальвации я получил прочное звание комкора… Я что? Потерял ромб, а иным вместо четырех ромбов дали три шпалы – полковника. Ворошилов говорит: «Чересчур много у нас развелось генералов». Вот и режут. Обиженные сунулись к наркому, а он им: «Вы знаете, какой чин Бека? Чин полковника. А он премьер-министр Польши! Так что не жалуйтесь…»^[574]

Следует обратить внимание на такое обстоятельство – согласно Положению о командовании военного округа у командующего было два заместителя: один по общим вопросам, а другой по политической части. Роль последнего возлагалась на начальника политуправления округа. Кроме этого, в двух округах – Киевском и Белорусском, наиболее насыщенных кавалерийскими частями – имелась и специальная должность заместителя по кавалерии. Такой пост соответственно занимали в 1935 году боевые соратники Ворошилова и Буденного – С.К. Тимошенко (КВО) и И.Р. Апанасенко (БВО). Вполне естественно, что оба они стали «комкорами».

Выше была упомянута должность заместителя командующего по политической части, он же начальник политуправления округа. Картина с присвоением воинских званий этой служебной категории выглядит следующим образом. Армейскими комиссарами 2-го ранга стали Г.И. Векличев (МВО), П.А. Смирнов (ЛВО), А.С. Булин (БВО), М.П. Амелин (КВО), С.Н. Кожевников (ХВО), А.И. Мезис (ПРиВО), Л.Н. Аронштам (ОКДВА). Всего же это звание получили 14 человек. Семь названных выше работали в военных округах, еще двое (А.С. Гришин и Г.И. Гугин) – на флотах, а остальные пять распределились так: два начальника академии – Военно-политической имени Н.Г. Толмачева (Б.М. Иппо) и Военно-хозяйственной (А.Л. Шифрес), а также заместитель начальника Политуправления РККА Г.А. Осепян, ответственный редактор газеты «Красная Звезда» М.М. Ланда и начальник Управления военно-учебных заведений РККА И.Е. Славин.

Казалось бы, должность начальника политуправления позволяла получить звание «армейский комиссар 2-го ранга» их руководителям во всех округах. Однако не тут-то было: если командующему «положили» на петлицы только три ромба, то тогда заместителю по политической части никак не полагалось иметь больше. Так оказалась обиженной еще одна довольно значительная по численности и своему влиянию группа военнослужащих.

Вероятно, Ворошилов и члены Высшей аттестационной комиссии при этом рассуждали так: «Если командующий получил «комкора», то и начальнику политуправления хватит «корпусного комиссара». Но такое утверждение подходило для САВО, ЗабВО, СибВО, но никак не соответствовало соотношению «командующий – начальник политуправления» в ЗакВО и СКВО, где первые лица имели звание «командарм 2-го ранга». Здесь, видимо, одним из доводов к тому, чтобы Г.Г. Ястребов (САВО), В.Н. Шестаков (ЗабВО), А.П. Прокофьев (СибВО), А.П. Ярцев (ЗакВО) и И.Г. Неронов (СКВО) получили «корпусного комиссара» было и то, что все они совсем недолго исполняли данную должность. На остальных округах сидели «зубры», возглавлявшие подобные политорганы по десять и более лет (А.С. Булин, С.Н. Кожевников, П.А. Смирнов). А вот в УрВО случился прецедент – начальнику его политуправления Г.А. Зиновьеву «пожаловали» только дивизионного комиссара. А посему напрашивается вывод, что командование УрВО не в почете было у наркома.

В нашей стране, да и вне ее, широко известно имя Я.К. Берзина – легендарного руководителя советской военной разведки в 20 е и 30 e годы. О нем написано немало произведений художественного и документального жанра. Наиболее правдивыми из них являются книги супругов Колесниковых и Овидия Горчакова. Из содержания этих книг усматривается, что в деятельности Берзина, как руководителя военной разведки, был перерыв, связанный с работой в должности главного военного советника при правительстве Испанской Республики в 1936–1937 годах. Но мало кто знает, что в Испанию он уезжал из Хабаровска, где с 1935 года исполнял обязанности заместителя В.К. Блюхера по политической части. Но мы уже упоминали Л.Н. Аронштама – начальника политуправления ОКДВА, он же заместитель командующего по политической части. Получается парадокс, не наблюдаемый ни в одном округе – два человека на одной и той же должности, или, что будет точнее – два заместителя по политической части. Такого еще не бывало в РККА! Но ведь и ОКДВА в Красной Армии была одна. Поэтому, видимо, Блюхер и получил на армии, т.е. на округе маршала, хотя в том же Киевском или Белорусском военном округах войск было не меньше, если не больше.

Даже если внимательно вчитываться в текст специального приказа НКО по поводу освобождения Я.К. Берзина от должности начальника Разведуправления РККА, то из него все равно не усматривается, что Яна Карловича снимают с должности, а между ним и руководством наркомата (Ворошиловым и Егоровым – начальником Генерального штаба) существуют какие-то серьезные трения и разногласия. Но то была ссылка! Почетная, но ссылка. И это понимали многие сотрудники центрального аппарата Наркомата обороны, понимал, конечно, и сам Берзин.

Поначалу один из лучших людей Красной Армии (так Берзин был назван в означенном приказе) поступил в распоряжение наркома. Пребывание в таком качестве затянулось у него почти на полгода. И только в конце сентября 1935 года появился приказ о назначении его на Дальний Восток: «Состоящий в распоряжении НКО СССР Берзин П.И. назначается 2 м заместителем по политической части командующего войсками ОКДВА (для руководства работой разведки)». Но почему инициалы «П.И.», а не Ян Карлович, как в предыдущем приказе? Опять очередная загадка, которых вокруг имени Берзина набирается немало.

Назначением вторым заместителем по политической части (первым являлся Л.Н. Аронштам), пусть даже к маршалу Блюхеру в ОКДВА, Ян Карлович, без всякого сомнения, чувствовал себя ущемленным, а его специальные (профессиональные) знания и навыки разведчика оставались в значительной мере невостребованными. К тому же при присвоении званий ему дали только корпусного комиссара – ведь он всего лишь второй заместитель!.. Когда же появилась возможность поработать за рубежом, Берзин сразу попросился туда. В конце 1936 года эта просьба была удовлетворена и он стал первым Главным военным советником в Испании, разумеется, республиканской.

Если уж до конца рассматривать ключевые фигуры окружного аппарата, то необходимо выделить должность начальника штаба. В те годы, о которых ведется повествование, данный пост и лица, его замещавшие, явным образом недооценивались и принижались. Это, в частности, наглядно видно из анализа присвоения персональных воинских званий в 1935 году, когда эта категория комначсостава оказалась наиболее обделенной. Если все заместители командующих, как мы показали, стали «комкорами», то из начальников штабов никто не удостоился такого высокого звания, за исключением Н.В. Лисовского, который по возрасту и сроку пребывания в должности являлся старейшиной. Так вот только Лисовский – начштаба Приволжского военного округа – был удостоен звания «комкор», все же остальные – лишь «комдива» (Б.И. Бобров – БВО, П.И. Вакулич – СКВО, Г.С. Замилацкий – САВО, И.З. Зиновьев – СибВО, Д.А. Кучинский – КВО, К.А. Мерецков – ОКДВА, Я.Г. Рубинов – ЗабВО, С.М. Савицкий – ЗакВО, В.Д. Соколовский – УрВО, В.А. Степанов – МВО, П.Л. Соколов-Соколовский – ХВО, А.В. Федотов – ЛВО). Совершенно очевидно, что обиженных и недовольных среди данной категории оказалось предостаточно.

Большой разброс по шкале воинских званий получился среди начальников военных академий – здесь также ярко заметны пристрастия наркома. Если исключить из этого списка элитные вузы: Военную академию имени М.В. Фрунзе, начальник которой А.И. Корк был утвержден командармом 2-го ранга, и Военно-политическую академию имени Н.Г. Толмачева, работавшую под эгидой ЦК ВКП(б) – ее начальник Б.М. Иппо стал армейским комиссаром 2-го ранга, то некоторые руководители вузов оказались на положении пасынков, получив ровно половину того, что имели первые. Так, одним росчерком пера Ворошилова стали «комдивами» начальник Военной академии связи В.Е. Гарф, Артиллерийской – Д.Д. Тризна, «дивинженером» – начальник Электротехнической академии К.Е. Полищук, «дивврачом» – начальник Военно-медицинской академии А.Г. Кочарианц. Было и несколько «комкоров» – начальник Военно-инженерной академии И.И. Смолин, Военно-транспортной – С.А. Пугачев, Военной академии механизации и моторизации – М.Я. Германович, Военно-воздушной – А.И. Тодорский. Видимо, здесь было учтено то, что до академии все они занимали крупные должности в войсках: Смолин командовал Кавказской Краснознаменной армией, Пугачев – Туркестанским фронтом, а Тодорский и Германович работали заместителями командующих военных округов. Каждый из названных лиц, несомненно, рассчитывал получить более высокое признание своих заслуг перед Советской властью, нежели как их оценил «железный» нарком и первый маршал страны.

Коснемся еще одной, весьма своеобразной категории комначсостава РККА – военных атташе при полномочных представительствах СССР в других странах. Самым высшим для них оказалось звание «комкор», которое получили только два человека – В.К. Путна в Англии и Э.Д. Лепин – в Китае. Остальные же, в зависимости от прежних и настоящих заслуг, а также от степени близости и известности наркому, варьировались в диапазоне от «комдива» до «полковника». В число последних попали военные атташе в Болгарии, Иране, Афганистане, Латвии, Эстонии, Чехословакии, Финляндии. Характерно, что их «шеф» – начальник сектора военных и военно-морских атташе наркомата обороны А.А. Ланговой тоже ходил в полковниках, что лишний раз подчеркивает гораздо большую значимость и вес данного воинского звания в те годы, нежели в настоящее время.

Высшим тактическим соединением в РККА являлся корпус. Возьмем стрелковые корпуса. Всего их в 1935 году, с учетом Особого Колхозного, было двадцать. Однако только немногие из их командиров получили наивысшее для этой категории командного состава звание «комкор». К таким избранным прежде всего следует отнести тех лиц, которые до назначения на корпус занимали крупные должности в центральном аппарате и были хорошо известны Ворошилову. (Дело в том, что присвоение званий от «комкора» и ниже являлось прерогативой наркома обороны): Г.И. Кулика, возглавлявшего Артиллерийское управление в конце 20 х – начале 30 х годов; М.В. Калмыкова – соответственно Командное управление; С.Е. Грибова – бывшего заместителя начальника Командного управления и др. Таковых из 20 человек набралось всего лишь шесть (30%). Все другие командиры стрелковых корпусов получили по два ромба «комдива».

Если брать в процентном соотношении, то подобная картина наблюдается в механизированных и кавалерийских корпусах. Так, из четырех командиров мехкорпусов Ворошилов «комкора» дал только одному Касьяну Чайковскому (11 й мехкорпус ЗабВО), остальные же три (М.М. Бакши, А.Н. Борисенко, Н.В. Ракитин) стали «комдивами». Несмотря на всю любовь к кавалерии, Климент Ефремович, тем не менее, не поспешил обласкивать своим вниманием командиров ее корпусов. «Комкором» стал только старый рубака Николай Криворучко, бессменно руководивший 2 м кавалерийским корпусом с 1925 года, приняв его сразу же после трагической гибели Григория Котовского. Четырем другим корпусным командирам пришлось довольствоваться лишь двумя ромбами на петлицах. Так что обиженных на Ворошилова среди командиров корпусов было предостаточно. А если добавить сюда и командиров авиационных корпусов (а их в конце 1935 года насчитывалось пять и все они относились к типу тяжелобомбардировочных) – никто из них «комкором» не стал.

В корпусном звене в число обделенных попали и начальники штабов. Менее половины из них получили «комбрига», остальные стали полковниками, хотя ранее, до присвоения воинских званий, значительная их часть имела более высокие служебные категории. То есть носили по одному («к-10») или даже два («к-11») ромба. Теперь же на петлицы легли по три «шпалы». И совсем считанные единицы попали в высший комначсостав из числа начальников штабов дивизий. За 1935–1936 гг. из этой категории «комбрига» получили только три человека: И.Г. Бебоис (1 я Туркестанская горнострелковая дивизия), В.В. Корчиц (19 я стрелковая дивизия), В.В. Косякин (27 я стрелковая дивизия).

И в это же самое время «комбригами» становятся несколько командиров полков. В данном случае трудно проследить логику в поступках Ворошилова. Дело в том, что это высокое звание получили совсем не командиры прославленных полков, не герои Гражданской войны, широко известные в стране и армии, а лица, можно сказать, второго эшелона, не проявившие сколь-нибудь себя в военной науке и практике. К тому же и руководили они не полками, а всего лишь запасными и территориальными (М.С. Ткачев, И.Ф. Николаев, П.Л. Рудчук). Как же тут не быть обиде – многие начальники военных училищ, командиры артиллерийских, авиационных и механизированных бригад застряли на несколько лет в полковниках, в то время как к высшему комначсоставу причислялись лица, не имевшие, мягко говоря, к тому достаточных оснований.

Итак, основная масса командиров корпусов стала «комдивами», а дивизий – «комбригами». В первое время такое положение, когда командира корпуса называли комдивом, а командира дивизии – комбригом, вносило сильную путаницу и сумятицу, вызывало порой недоумение и даже иронические замечания. Однако вскоре все стабилизировалось, вошло в привычную колею, ибо люди постепенно привыкли и к новым званиям, и к знакам различия.

В наркомате обороны предполагали, что какой-то процент обиженных будет – как в центральном аппарате, так и в войсках. На деле их оказалось во много раз больше, чем «планировали» нарком Ворошилов и Фельдман, начальник Управления по командному и начальствующему составу РККА. И прежде всего в среде высшего комначсостава: в их числе оказались упомянутые выше командующие войсками округов (САВО, ЗабВО, УрВО, СибВО). То есть им пришлось снять с петлиц своих форменных кителей и гимнастерок по одному ромбу, что было для них, безусловно, психологически неприятным событием. К тому же их заместители получили точно такое же звание «комкор», что нарушало важнейший кадровый принцип – «категория заместителя – на ступень ниже».

Уже отмечалось, что такие военачальники, как И.Э. Якир, И.П. Уборевич, И.П. Белов, получившие «командарма 1-го ранга», были удивлены и обескуражены, узнав о присвоении маршальского звания командующему ОКДВА В.К. Блюхеру. Все они с одинаковым успехом могли рассчитывать на это высокое воинское звание. А почему бы и нет! Округа у них перворазрядные, а у Белова к тому же и столичный. Войск у них (корпусов, дивизий и бригад) было не меньше, чем у Блюхера, а в Киевском и Белорусском – даже больше. Добавим и тот факт, что Блюхер до назначения в ОКДВА работал заместителем у Якира. Притом Якир, единственный среди командующих округами, являлся членом ЦК ВКП(б) и у него, как ни у кого другого, были все основания претендовать на маршальскую звезду. Правда, звездочку он получил, но то был всего лишь дополнительный знак на петлицы к его прежним четырем ромбам.

Не в пример Блюхеру, обласканному Сталиным, незаслуженно обойденной вниманием посчитала себя часть политсостава ОКДВА. Как явствует из донесения дивизионного комиссара И.Д. Вайнероса, бывшего заместителя начальника политуправления ОКДВА, политработники этой армии в 1935 году были весьма обеспокоены тем, что на всю Особую Краснознаменную не дали ни одного корпусного комиссара, кроме Я.К. Берзина.

Обделенным оказался и профессорско-преподавательский состав военных академий. А ведь среди него находилось много лиц, имевших в прошлом большие заслуги перед страной и занимавших крупные должности в Красной Армии – от командующих армиями и фронтами до Главкома Вооруженными Силами Республики. Немало там было преподавателей, возглавлявших в свое время штабы фронтов, округов, армий. Основная масса таких лиц сосредоточилась на кафедрах Военной академии имени М.В. Фрунзе. Самое большое, что им дали – это звание «комдив». Его получили немногие – Н.Г. Семенов, В.С, Лазаревич, Е.Н. Сергеев – в прошлом командармы, начальник штаба ряда фронтов Н.Н. Шварц и еще несколько человек. Исключение было сделано только для бывшего Главкома профессора И.И. Вацетиса – он остался при своих четырех ромбах. Подавляющее же число преподавателей стало комбригами и полковниками, что, естественно, вызвало поток мотивированных жалоб и критики в адрес руководства Наркомата обороны и лично наркома.

Если исходить из географии военных округов, то по сравнению с восточными к западным округам Ворошилов при раздаче воинских званий оказался более благосклонен – то ли по причине важности данных стратегических направлений, то ли из-за личных симпатий к их кадрам, но факт остается фактом: они как в количественном, так и в процентном отношении значительно выиграли. Что же касается аппарата НКО и Генерального штаба, то тут тоже не обошлось без обид: только начальники некоторых управлений, как мы уже показали, получили командарма 2-го ранга, все остальные стали комкорами и даже комдивами. В Генеральном штабе у маршала Егорова не оказалось ни одного заместителя в звании командарма 1-го или 2-го ранга. В частности, очень рассчитывал получить «командарма 2-го ранга» С.П. Урицкий – начальник Разведуправления РККА, однако и он стал только комкором.

Возвращаясь к вопросу об авторитете Ворошилова в Красной Армии и отношении к нему Сталина, следует отметить, что эти отношения в разные годы были различными – от дружески-приятельских в 20 е и первой половине 30 х годов до холодно-безразличных и даже неприязненных в последующие годы. В рассматриваемый нами период (1937–1938 гг.) отношение Сталина к Ворошилову (и соответственно к кадрам РККА) стало меняться в худшую сторону. Откровенно говоря, Сталин никогда не считал Ворошилова выдающимся полководцем и военачальником, хотя и не мешал официальной пропаганде вовсю превозносить заслуги и доблести «первого маршала».

Кукушка хвалит петуха… Ворошилов не оставался в долгу, приложив много усилий для возвеличивания заслуг Сталина перед партией и государством. Крупным вкладом в такое восхваление явилась его статья «Сталин и Красная Армия», приуроченная к 50 летнему юбилею Генсека (21 декабря 1929 года) и опубликованная в «Правде». Основная цель этой слащаво-хвалебной статьи – восполнить «имеющийся пробел» в исследовании военной деятельности Сталина, как «одного из самых выдающихся организаторов побед Гражданской войны». В статье Ворошилов на полном серьезе утверждал, что все основные победы, одержанные в Гражданской войне (под Царицыном, Пермью, над Деникиным, Юденичем, Врангелем и другими) были достигнуты благодаря исключительным организаторским способностям Сталина.

Характерен сам по себе и такой факт. Сталин, ознакомившись в рукописи со статьей, сделал некоторые замечания. Например, первоначально там было написано, что у Сталина ошибок было меньше, чем у других. Это положение насторожило вождя и он, по свидетельству Р.П. Хмельницкого, зачеркнув ее красным карандашом, сделал следующую пометку: «Клим! Ошибок не было, надо выбросить этот абзац…» И расписался тем же толстым красным карандашом…^[575]

В массовом сознании сформировался устойчивый образ монолитного Политбюро ЦК ВКП(б). Этому в значительной мере способствовала печать, в огромном количестве тиражируя фотоснимки президиумов различных съездов, конференций (партийных, комсомольских, профсоюзных, женских, стахановских и т.п.), на которых всегда рядом, плечом к плечу, сидели Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Орджоникидзе и другие члены Политбюро. Наибольший же интерес к себе при этом привлекали Сталин и Ворошилов: первый как Генсек, первое лицо в партии и стране, а второй выгодно выделялся своей формой одежды, будучи единственным военным среди членов Политбюро в предвоенные годы.

Однако на деле все обстояло далеко не так. Снова обратимся к воспоминаниям адмирала Кузнецова. «К этому времени (предвоенному. – H.Ч.) относится и другой факт, заставивший меня серьезно задуматься о роли Ворошилова в верхах. До тех пор я просто представлял, как и все мы, небольшие командиры, что Сталин и Ворошилов – это дружно и согласованно работающие люди и то, что делается в Вооруженных Силах, делается, безусловно, с ведома и после совета с Ворошиловым…

…Я старался разобраться, что к чему. Со временем убедился, что Сталин не только не считался с Ворошиловым, но и держал его в страхе, и последний, видимо, побаивался за свою судьбу. «Вас подводили ваши помощники, вроде Гамарника», – сказал ему как-то при мне Сталин. И сказано это было таким тоном, что, дескать, он, Ворошилов, тоже несет ответственность.

В небольшом влиянии Ворошилова на дела уже в тот период я убедился потом окончательно. Как-то в 1940 году, докладывая флотские вопросы, я сослался на его мнение, думая, что это мне поможет. Тогда Сталин встал и сердито одернул меня: «Что понимает Ворошилов в делах флота? Он понимает только, как корабли идут полным ходом и песок летит из-под винтов»^[576].

Все это, видимо, в значительной степени повлияло и на решение о создании Наркомата Военно-морского Флота. Раз у Сталина сложилось такое мнение о Ворошилове, он уже не мог оставить за ним руководство морскими делами, когда в стране приступили к строительству морского и океанского флота. По свидетельству адмирала Н.Г. Кузнецова, Ворошилов остался недоволен таким решением и не единожды высказывал это свое недовольство флотским руководителям.

Масштабы репрессий против кадров Красной Армии в 1937–1938 годах напугали даже его, члена Политбюро. Обеспокоенный проблемами личного благополучия, Ворошилов все более сдавал свои позиции и терял свое лицо в армии. Кузнецов утверждает, что в эти годы большие армейские вопросы Ворошилов уже не решал, и они исходили непосредственно от Сталина, а более мелкие решал Генеральный штаб во главе с чрезвычайно осторожным Б.М. Шапошниковым. «…Все знали, что если вопрос попал к Ворошилову, то быть ему долгие недели в процессе подготовки… Это был уже не оперативный и решительный работник, а вредный для дела старый авторитет…»

В середине 30 х годов Ворошилов становится фактически бледной тенью Сталина, безропотным исполнителем его воли, планов и самодурства. Бесхребетность этого прежде храброго человека, не получавшего упреков в отношении личного мужества, во второй половине тридцатых голов неприятно поражает. Дело доходило до того, что на заседаниях Политбюро, при решении какой-либо проблемы путем опроса, Ворошилов по-лакейски подобострастно повторяет слово в слово резолюции, исполненные рукой Сталина. Так было,например, на пленуме ЦК ВКП(б), обсуждавшем поведение Н.И. Бухарина и А.И. Рыкова. С ними обоими у Ворошилова до этого многие годы сохранялись неплохие отноошения, а с Бухариным – даже дружеские. Впрочем, как и у Сталина с Бухариным.

Так было и в отношении группы Тухачевского в июне 1937 года, когда обвиняемым накануне суда разрешили обратиться с заявлениями к Сталину и Ежову. При этом следователи настойчиво внушали им, что покаяние и полное признание ими своей вины помогут сохранить жизнь. Поступившие заявления направили членам Политбюро и каждый из них выразил свое отношение к участи того или иного арестованного военачальника – оно оказалось полностью негативным. Так, Сталин на заявлении Якира написал: «Подлец и проститутка». Ворошилов верноподданнически соглашается с этим мерзким определением в адрес одного из опытнейших и авторитетных командующих войсками округов, его ближайшего подчиненного: «Совершенно точное определение». Такую же пометку сделал и Молотов. Лазарь Каганович, жестоко разгромивший кадры Наркомата путей сообщения, пошел еще дальше, написав на бумаге Якира: «Мерзавцу, сволочи и б… одна кара – смертная казнь»^[577].

Одновременно с реабилитацией членов группы Тухачевского шла проверка обоснованности обвинений в адрес другого заместителя Ворошилова – Яна Борисовича Гамарника. В известном приказе НКО № 96 от 12 июня 1937 года его имя упоминается в уничижительном плане в одном ряду с Тухачевским, Якиром и Уборевичем, он представлен там как мерзкий предатель и лакей империализма, память о котором навеки должна быть проклята. Одним словом, в судьбе Гамарника Ворошилов сыграл неблаговидную роль. Когда-то неплохие (в конце 20 х и начале 30 х годов) их отношения к 1937 году вконец испортились. Правда, широкому кругу командиров РККА об этом не было известно, однако люди, близкие к окружению Ворошилова, знали, что Гамарник во многих вопросах солидарен с Тухачевским, Якиром, Уборевичем – основными критиками наркома по проблемам военной доктрины, обучения войск, технического перевооружения вооруженных сил.

После ареста Леплевского, Ушакова, Николаева, Агаса, Фриновского, Радзивиловского, Ежова и других лиц, принимавших активное участие в расследовании дела «о военном заговоре», было установлено, что показания о причастности к нему Гамарника получены незаконными методами. И все это для того, чтобы придать самоубийству начальника Политуправления РККА другую причину, чем это было в действительности.

Главная военная прокуратура изложила все эти мотивы Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко, а тот, в свою очередь, направил 22 июля 1955 года записку в ЦК КПСС. В конце записки содержался следующий вывод: «При таком положении сомнительные показания Тухачевского, Якира и Уборевича, при отсутствии других объективных доказательств, не могут быть положены в основу обвинения Гамарника Я.Б. в измене Родине, и это обвинение с Гамарника Я.Б. должно быть снято»^[578].

Президиум ЦК КПСС решил согласиться с предложением Генпрокурора. Генерал юстиции Б.А. Викторов передает содержание своего разговора с Руденко: «Когда Роман Андреевич сообщил нам об этом решении, мы спросили его: «А как реагировал на ваше предложение член Президиума ЦК К.Е. Ворошилов?»

– Как? Да никак. Куда денешься. Со скрипом, но проголосовал «за»^[579].

После смерти Сталина Ворошилов начинает понимать, что наступила новая эпоха и что необходимо и думать, и поступать по-новому. Однако у него это не всегда и во всем получалось. Особое неприятие у Ворошилова, в то время Председателя Президиума Верховного Совета СССР, вызвало решение Н.С. Хрущева выступить на ХХ съезде партии с докладом о разоблачении культа личности Сталина. О своей готовности выступить с этим докладом Хрущев сообщил членам Президиума ЦК КПСС, в том числе и Ворошилову, во время одного из перерывов между заседаниями съезда. Высшие партийные сановники не поддержали нового Генсека. Ворошилов отреагировал особенно нервно: «Разве возможно все это рассказать съезду? Как это отразится на авторитете нашей партии, нашей страны? Этого же в секрете не удержишь. Что же мы скажем о нашей личной роли?.. Нас притянут к ответственности»^[580].

Но Хрущев все-таки выступил со своим докладом. Дальнейшее свое развитие тема сталинских репрессий получила и на XXII съезде КПСС, где ему крепко досталось от делегатов, обвинивших маршала в пособничестве творимому произволу. Пришло время и ему каяться – известно заявление Ворошилова, в котором говорится, что он «полностью согласен с проведенной партией большой работой по восстановлению ленинских норм партийной жизни и устранению нарушений революционной законности периода культа личности» и глубоко сожалеет о том, что в той обстановке сам допустил ряд ошибок.

С 1953 по 1960 год Ворошилов находился в должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Мы точно не знаем, мучила его совесть или нет, появлялись ли перед его глазами «кровавые мальчики» – лица своих подчиненных, арест которых он с легкостью необыкновенной санкционировал десятками и сотнями. Но точно известно другое – не одобряя в целом курс на разоблачение культа личности, он в 1955–1956 гг. поддержал просьбы о реабилитации тех командиров, кого знал много лет по службе в Красной Армии. Правда, личные, т.е. письменные отзывы он не любил давать, их крайне мало, буквально считанные единицы. Больше известны резолюции Ворошилова на письмах и жалобах на его имя, как формального главы государства – их в определенной степени моно посчитать за отзывы. В своих резолюциях он писал следующее: «Знал, как преданного командира», «Сомневался, что может вредить», «Был отличным политработником» и тому подобное.