Ракеты и люди (№4) - Ракеты и люди. Лунная гонка

Мы договорились, что с нашей стороны будем вчетвером: Мишин, Феоктистов, Черток и Керимов. На этой встрече высказались Герой Советского Союза полковник Георгий Береговой и подполковник Владимир Шаталов.

Это были уже совсем не те молодые лейтенанты, которыми комплектовали первый отряд космонавтов. Береговой воевал с 1942 года летчиком на знаменитых штурмовиках Ил-2. Он решил полететь в космос, имея большой опыт летчика-испытателя ГКНИИ ВВС. Ему было уже 47 лет, и стремился он в космос не ради славы. Шаталову был сорок один год. Он уже пять лет в отряде космонавтов ждал очереди. Окончив еще в 1956 году Военно-воздушную академию, он много летал на различных самолетах. Со времен Королева мы привыкли к тому, что космонавты к техническому руководству внешне относились с подчеркнутым почтением. Шаталов, высказывавшийся первым, такого почтения не проявил. Он говорил, что им, будущим космонавтам, совершенно неясны планы не только далекого, но и ближайшего будущего. Их держат в неведении, что думают главные конструкторы и их ближайшие сотрудники. Надо не за неделю, а за год или еще раньше определять, кто на каком корабле полетит, и смелее привлекать их — опытных летчиков не только к подготовке полета на уже готовом корабле, но и к самой разработке корабля, как это делается в авиации.

Резкие высказывания Шаталова понравились мне своей необычностью по сравнению с речами послушных ребят гагаринского набора. Говорил он горячо и не постеснялся наступить нам на больную мозоль, упомянув об успехах американцев и возможностях, которые предоставлены астронавтам в США для тренировок на специальных стендах-тренажерах.

Береговой выступал менее темпераментно, чем Шаталов. Он высказал мысль, из которой следовало, что техническое руководство, Госкомиссия и другие руководители проявляют излишнюю осторожность. Надо раньше начинать запуски кораблей с человеком на борту, а не растягивать на годы беспилотные пуски. Тогда быстрее будут создаваться космические корабли.

Гибель Комарова, по его мнению, это не катастрофа. В авиации в течение года бывает не менее десятка, а то и двух десятков катастроф при испытаниях новых самолетов. И ничего страшного в этом нет. Все закономерно. В авиации это называется «летное происшествие с тяжелыми последствиями».

Вечером 20 апреля мы провели торжественное заключительное заседание оперативно-технического руководства. Агаджанов демонстративно поднимал для доклада каждого из руководителей испытаний систем, а специально подготовившийся к этому торжеству Володя Суворов, уставив наш зал жаркими осветителями, снимал в этом первом ЦУПе первый секретный фильм об автоматической стыковке. Еще когда Суворов был жив, я спросил его, есть ли надежда отыскать эту кинопленку. Он обещал, но сделать этого не успел. Я без него так и не выбрал времени для поисков.

21 апреля Госкомиссия и командование в/ч 32103 всех участников премировали экскурсией в Севастополь. Отправляясь в город-герой, все принарядились. Я привинтил к лацкану пиджака звезду Героя Социалистического Труда.

Мишин пожаловался, что хочет, но не может поехать с нами. Ему предстоял перелет обратно на полигон для участия в очередном пуске 7К-Л1 в облет Луны.

Мы объехали и обошли все места, само название которых приводит каждого, изучавшего историю этого истинно русского города-героя, к преклонению перед памятью тех, кто лежит в этой земле и на дне морском. Перед въездом в город на Сапун-горе было много экскурсантов. Ко мне подошел немолодой моряк в бушлате, увешанном орденами и медалями. Он был явно «на взводе», на ногах стоял крепко, но новому человеку должен был что-то высказать.

Уважительно показав на мою золотую звезду, спросил:

— За что, браток?

Вместо обычного в таких случаях уклончивого ответа я достал и протянул ему книжку-удостоверение. Он вслух прочел:

«За выдающиеся заслуги в создании образцов ракетной техники и обеспечение успешного полета советского человека в космическое пространство Президиум Верховного Совета СССР Указом от 17 июня 1961 г. присвоил ВАМ звание Героя Социалистического Труда.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. Брежнев. 

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе.

Кремль, 19 июня 1961 года».

— Вот с кем довелось встретиться, — сказал моряк, с особым почтением закрыв книжку и возвращая ее мне. — Вот ты за Гагарина, значит, получил, а теперь аппараты летают, стыкуются и садятся без людей — это почему?

Нарушая формальные предписания режима, я сказал, что здесь, в Крыму, из Евпатории, мы управляем этими полетами. Космические корабли проходят испытания, и скоро снова полетят люди.

— Не зря други мои, значит, эту землю кровью своей пропитали. Вы вон что тут вытворяете. Должен я вам сказать, когда уходили, а потом штурмовали мы эту гору, один час того кромешного ада стоит многих суток там, в вашем космосе. Сколько тут героев полегло ради славы нашей русской. Прости, если что не так сказал. Будь здоров.

Я протянул руку, непроизвольно прижал его к себе. Он не очень твердо поспешил искать товарищей.

Вернулись в Евпаторию поздно вечером, а ночью, это уже было 23 апреля, собрались в ожидании пуска Л1.

Репортаж шел к нам из челомеевского бункера. Старт прошел в 2.01 с секундами. Отделение корабля от ракеты-носителя должно было пройти на 589-й секунде полета. Но до этого носитель не дотянул. Ну как же нам не везло с лунными программами! На 260-й секунде выключились двигатели второй ступени и снова отлично сработала САС. Корабль был спасен. Я его видел несколько дней спустя в 439-м цехе в отличном состоянии. Он приземлился в 520 километрах от старта. Три аварии носителя УР-500К доказали высокую надежность разработанной нами системы аварийного спасения и приземления корабля Л1. Чем больше мы убеждались в надежности САС, тем меньше становилась надежда на облет Луны советским человеком до американцев. Первомайским подарком пока была только стыковка «Космосов-212 и — 213». Почему их нельзя было хотя бы ради праздника назвать «Союзами», толком никто не понимал. Это была уже перестраховка не в секретности, а в политике.

Самолет, который должен был перевезти основную массу людей из Крыма в Москву, задержался в Тюратаме. На нем рассчитывали в Евпаторию прилететь Мишин и Тюлин. После ночной аварии УР-500К авиационное расписание поломалось. Я полетел в Москву с Леоновым на Ту-124. Это был новенький самолет ВВС, приспособленный для штурманского обучения космонавтов. Еще не выветрился приятный заводской запах.

Весь полет до посадки на Чкаловском аэродроме прошел в спорах о роли человека в управлении космическими кораблями. Космонавты видели во мне одного из главных идеологов чисто автоматического управления и, пользуясь примерами двух последних «Космосов», доказывали, что надежнее и полнее был бы эксперимент, если бы было в каждом полете хотя бы по одному человеку.

Мне не оставалось ничего для оправдания, кроме ссылки на трагедию Комарова. Кто бы ни был на его месте, открыть солнечную батарею и вытащить парашют из контейнера он бы не смог. Мы допустили ошибку, приняв решение о полете человека раньше, чем отработали надежность всех систем нового корабля. Последние два «Космоса» подтвердили, что за небольшими исключениями все отработано и можно принимать решение о возобновлении пилотируемых полетов.

На следующий день всех нас, вернувшихся из Крыма, товарищи по работе встречали как героев. Еще бы — второе автоматическое сближение и автоматическая стыковка были безусловной победой «управленцев». Американцы пока этого не умеют. Мы снова «впереди планеты всей».

Глава 9

«РАЗБЕРИТЕСЬ И ДОЛОЖИТЕ МЕРОПРИЯТИЯ»

21 декабря 1968 года, суббота, хорошая погода, но праздничного настроения не было. В НИИ-88 мы любовались на большом экране стартом «Сатурна-5» с «Аполлоном-8». Качество изображения, учитывая сложную схему ретрансляции, было вполне приличным.

Старт даже на телевизионном экране возбуждал чувства восхищения. При разделении первой и второй ступеней все окутывается выплесками дыма и пламени. Создается впечатление, что произошел взрыв, — но через секунды яркий чистый факел устремляется дальше. Все виденное мы сопоставляли со своими стартами и не могли не думать о предстоящем в феврале старте первой Н1 №3Л.

22-го, в воскресенье, пошел на лыжах по периметру Ботанического сада. Снега было мало, местами лыжи терлись о землю. Обычного удовольствия от лыжной нагрузки я не испытывал.

На лыжах мне удавалось убежать от любых тяжелых размышлений и посмотреть на себя как бы со стороны. На этот раз не получалось. В сознании непрерывно всплывали мысли то о Шаталове и Елисееве — им в январе лететь, стыковаться и переходить из корабля в корабль, — то о предстоящей тяжелой Госкомиссии по Н1 — это на полигоне, потом надо будет лететь в Евпаторию. На полигоне и в Евпатории будет встреча с Бабакиным — предстоит запуск двух «Венер». 20 января — снова пуск Л1… Как это все пройдет? Но больше всего не давали покоя мысли о февральском пуске Н1.

В понедельник 23 декабря «дядя Митя» вызвал к себе руководство «желтого дома» — так мы между собой называли Устинова и здание МОМа на Миусской площади. По дошедшим до нас к вечеру отголоскам разговор сводился к стандартным вопросам-указаниям: «Чем мы ответим американцам? Разберитесь и доложите мероприятия. Основная задача — как сократить сроки. Мы должны доложить предложения Политбюро».

Приехавший к нам после накачки в ЦК Виктор Литвинов рассказывал:

— Дмитрий Федорович сетовал, что американцы позаимствовали у нас основной метод работы — плановое руководство и сетевые графики. Они обошли нас в управлении и методах планирования. Они заранее объявляют график подготовки пуска и строго его придерживаются. У них на деле реализован принцип демократического централизма — свободное обсуждение, а потом строжайшая дисциплина при выполнении.

Мы, по словам Устинова, распустились. Вернулись к временам феодализма. Каждое министерство — это свое феодальное княжество. Главные конструкторы вместо дружной работы занимают агрессивную позицию в отношениях друг с другом, даже перестают слушать своих министров. Американцы сконцентрировали огромные силы. На лунную программу работает не то 500 000, не то 1 500 000 человек, 20 000 фирм. И все это организует, всем управляет НАСА — государственная организация. Мы зазнались, укорял Устинов, пора трезво оценить обстановку.

Мишин в понедельник сказался больным, и на работе его не было. Министр дал указание Литвинову потребовать от Охапкина — первого заместителя главного конструктора — предложения для ближайшей встречи у Смирнова на ВПК или в ЦК у Устинова.

Охапкин собрал меня, Бушуева, Крюкова для совета: «Что будем делать?» Я вспомнил Салтыкова-Щедрина, который еще в прошлом веке писал, что «всякая администрация действует через посредство мероприятий». Надо сочинить энное количество необходимых и полезных дел и предложить их министру. Половину он вычеркнет, потому что на все не хватит ни денег, ни власти, но по другой половине какие-либо действия предпримет, будет хотя бы моральная поддержка.

Я предложил:

— Давайте посоветуемся с Пилюгиным. Он сейчас в политической обстановке ориентируется лучше нас, встречается чуть ли не через день с Келдышем, часто с Янгелем, заместитель главкома ракетных войск у него по часу чай пьет, Устинов на него делает ставку для создания систем управления ракетами Надирадзе.

Предложение было принято как «первое мероприятие». Литвинов возмутился:

— Что же вы со мной делаете? Мне приказано вечером доложить министру ваши мероприятия, а вы на экскурсию к Пилюгину собрались.

— Виктор Яковлевич, — успокаивал Охапкин, — мы едем не на экскурсию, а для серьезной проработки, это во-первых, а во-вторых, через день-другой на работу выйдет Василий Павлович, все равно без него мы мероприятия министру не дадим.

Литвинов махнул рукой и ушел на производство. На заводе ему дышалось легче.

Охапкин по «кремлевке» позвонил Пилюгину и договорился, что мы приедем 25-го после обеда.

— К Пилюгину надо ехать не с пустыми руками, а с предложениями — «рыбой», чтобы разговор был более конкретным. Я буду предлагать переход к двухпусковому варианту, — сказал я, решив воспользоваться хорошей компанией для такого разговора.

— Но это, значит, отсрочка экспедиции на четыре-пять лет, — возразил Бушуев.

— А мы и так отстаем по крайней мере на три-четыре года. Выходить в лучшем случае через три года с вариантом, который явно хуже теперешнего «Аполлона», — кому это нужно?

Вернувшись к себе, я собрал «малый совет» своих заместителей и начальников отделов, которые во многом определяли и сроки, и весовые сводки. Они не всегда выполняли указания начальства, но всегда имели в запасе собственные мнения. Собрались Раушенбах, Калашников, Карпов, Юрасов, Краюшкин, Вильницкий, Кузьмин, Чижиков, Зверев, Пенек, Бабков.

Компания, внутри которой часто возникали противоречия и горячие споры, на этот раз очень заинтересованно и дружно меня поддержала. Только Раушенбах усомнился и сказал:

— Через Мишина это не пройдет.

Юрасов возразил:

— Василия Павловича я уговорю.

Предметом горячего обсуждения была двухпусковая схема, которую я рисовал на доске по записной книжке — чтобы не связываться с секретным блокнотом. Она нравится мне и сегодня. Если бы человечество располагало ракетами-носителями Н1, то такая схема вполне пригодна для долговременной экспедиции на Луну даже в начале XXI века. Излагаю коротко предложение в том виде, как оно сохранилось в моей запиской книжке.

«Сатурн-5» выводит на орбиту ИСЗ 135 тонн, из них к Луне летят 45 тонн, в которых, если округлить, 30 тонн основного блока (по-нашему, ЛОК) и 15 тонн — лунный модуль. По дороге американцы делают перестройку — основной блок разворачивается и пристыковывается к лунному модулю. Это у них первая стыковка. Вторую они делают после взлета с Луны. Итак, у американцев две стыковки. Когда доведем Н1, мы в лучшем случае вместо 45 тонн к Луне сможем послать всего 30 тонн. Однако при двухпусковой схеме это будет уже 60 тонн! Вместо перестройки со стыковкой по дороге к Луне мы сделаем стыковку пилотируемого ЛОКа с беспилотным ЛК на орбите у Луны. Обязательно создадим стыковочный агрегат с внутренним переходом — никакого перелезания через открытый космос быть не должно. В новый ЛК переходят три космонавта. Один остается в ЛОКе. А всего надо отправить не менее четырех-пяти космонавтов. Это будет звучать!

Вторая стыковка, так же как и в американской, и в нашей теперешней схеме, — при возвращении с Луны.

Каждый квант надо проектировать так, чтобы при повышении энергетики носителя была возможность расширения задач. Системы управления и навигации должны быть полностью задублированы ручными операциями. За ближайшие два года обязательно добиться создания надежной вычислительной машины для ЛОКа и для ЛК.

Оба корабля будем проектировать заново. Более просторными, с надежным резервированием систем. Пребывание кораблей на орбите у Луны и на ее поверхности в сумме должно быть не менее 30 суток. Только так, не догоняя американцев, а заведомо идя на обгон, мы получим технический и политический выигрыш.

Ценность лунной экспедиции можно существенно повысить, если до пилотируемых полетов сделать предварительный пуск с автоматической посадкой на Луну, чтобы отправить туда часть полезного груза и тем самым разгрузить последующие пилотируемые корабли.

Таким образом получится трехпусковая схема. Первый пуск будет беспилотным, транспортным, а далее — двухпусковая пилотируемая экспедиция. При этом в ней пилотируемый только один пуск носителя с новым ЛОКом. На нем летят все четыре или пять космонавтов. Они стыкуются на орбите у Луны с предварительно доставленным туда беспилотным пуском лунным кораблем.

Первым беспилотным пуском на поверхность Луны можно предварительно забросить электростанцию мощностью три-пять киловатт, радиостанцию с остронаправленной антенной для телевизионных передач, запасы кислорода, воды и пищи на месяц-другой. Этим же рейсом можно доставить луноход. Такому автоматическому ЛК не нужна взлетная ступень, поэтому масса доставляемого груза будет очень большой. Посадка корабля с космонавтами должна быть точной, чтобы пилотируемый ЛК прилунился рядом с этим первым автоматическим.

Для ускорения проектирования надо выделить модули постоянные, не меняющиеся от пуска к пуску, и переменные, зависимые от конкретных задач. Постоянные модули должны выполнять все функции: ориентацию, навигацию, стыковку на орбитах, возвращение к Земле, спуск и посадку. Эти функции должны быть отработаны «до звона» в автоматическом и ручном режимах и в режиме управления с Земли. В ЛОКе и ЛК надо создать максимально комфортные условия для экипажа, учитывая время пребывания на орбите и поверхности Луны.

Это были первые самые общие принципы предлагаемой новой лунной программы.

Сразу начались обсуждения этого предложения, детализация, которая уже созрела и волновала своими проблемами.

Самое трудное, на что надо решиться, — прекратить модификации и разработки новых орбитальных кораблей, прекратить работы по совершенствованию Л1, прекратить работы над уже морально устаревшими ЛОКом и ЛК и совершить действительно перспективный скачок. Пилюгина надо уговорить облагородить систему управления ракетой-носителем. Ускорить создание системы с БЦВМ, чтобы иметь гибкие траектории. Это даст нам дополнительные три-пять тонн полезного груза, повысит надежность ракеты-носителя и особенно блоков «Г» и «Д».

Среди моих товарищей еще совсем сырое предложение нашло такую горячую поддержку, что я пытался дать «задний ход».

— Давайте не шуметь раньше времени. С Мишиным эти предложения не обсуждались. Если пойдут разговоры о новом варианте, мы рискуем сорвать текущую работу.

Больше других горячились Юрасов и Башкин.

— Мы в настоящем тупике по весам. Пытаемся втирать очки экспертной комиссии в надежде, что со временем все образуется. При посадке на Луну надо дать возможность космонавту хоть на минуту зависнуть, осмотреться и маневрировать для выбора места, чтобы не свалиться в какой-нибудь кратер. Для этого надо иметь топливо, а для него нет ни объема, ни веса. То же со второй стыковкой, если первая будет неудачной. Никаких запасов!

Все дружно поддержали идею, но тут же высказали опасения, что «наверху» это не пройдет.

25-го мы встретились у Пилюгина. Разговор получился долгий и сумбурный. Мы начали в три часа дня, а уехали после девяти вечера, выпив несчетное количество чашек чая. В разговоре на вечную тему «что предлагать» участвовали из пилюгинцев Финогеев и Хитрик. Больше он никого из своих не пригласил. Мои революционные предложения о двухпусковой схеме были с интересом и явным сочувствием восприняты Финогеевым и Хитриком, но у Пилюгина никакого восторга не вызвали.

— В теперешней обстановке с такими предложениями мог бы себе позволить выступать только Сергей. Да и то, если бы у власти был Никита. А сегодня к кому обращаться? Глушко заявляет, что двигатели Кузнецова «гнилые» и на них Н1 делать бесполезно. А ты предлагаешь вместо одной ракеты на «гнилых» двигателях пускать три.

Челомей будет против. Вы ведь ему ничего не оставили, даже Л1 предлагаете закрыть. Янгеля тоже ничем не соблазните. Все хотите делать сами. Они открыто заявляют, что Мишин с такой работой не справится. Гречко вообще категорически против. Он и сейчас считает, что вообще зря связались с Луной, и возмущается, что за счет бюджета Министерства обороны оплачиваются расходы на морские телеметрические корабли, крымские пункты, вся подготовка на Байконуре и тренировка всех космонавтов. Гречко полагает, что это политика Устинова, и прямо на Совете Обороны он якобы говорил, что за космос должна платить Академия наук и заинтересованные министерства. Ему, Гречко, Луна не нужна.

Вы учтите, Никита только грозился, что будет делать ракеты, как сосиски, деньги на космос будто бы не жалел. Но деньги на Н1 по-крупному начали давать только в конце 1964 года. А до этого и Никита колебался: надо — не надо? Вот мы года на три от американцев и отстали, теперь надо догонять и по ракетам в шахтах, и по подводным лодкам, и по числу космонавтов, а тут вы еще объявите, что ошиблись и для Луны надо все делать по-другому, давайте нам новые деньги.

Все, кого Никита зажимал: моряки, «судаки», авиация, — теперь спешат восстановить то, что при нем было порушено, а это деньги немалые. И до сих пор, если по-честному считать, у американцев ядерных головок на межконтинентальных ракетах и подводных лодках втрое больше нашего. Вот где надо догонять и перегонять. Только тут Устинов с Гречко согласен. Но, опять же, чьи это будут ракеты, Янгеля или Челомея? Дядя Митя всех обхитрил, вытаскивает Надирадзе, и я ему в этом помогаю. Интересная система получается. Сергей за твердотопливные поздно взялся, и Василий был против, а то бы вы сейчас не Луной занимались, а работали все на Гречко.

У меня на днях здесь сидел Толубко. Он говорил, что генералы возмущаются. Афанасьев ныне хозяин всех ракетных производств, а его отвлекают на лунные проблемы. Пускай Келдыш этим занимается.

Все, что Борис тут напредлагал, мог принять только Сергей. Он бы обратил в свою веру Келдыша, они бы вдвоем пошли к Брежневу. Если Брежнева бы «раскачали», он бы вынес обсуждение на Совет Обороны или сразу на Политбюро. Проблемы ведь не столько технические, сколько политические. Надо кому-то набраться храбрости и сказать, что мы не спешим на Луну, но зато осядем там лет через пять по-солидному. Ну, а кто такой смелый? Нет таких.

Сейчас нет к кому и некому обращаться с такими предложениями. Косыгина, который хорошее дело предлагал по управлению промышленностью, и то поддержали на словах, а потом дальше таксомоторных парков не пустили.

Давайте доводить Н1 как задумали. Сейчас самое главное, чтобы первая ракета-носитель полетела. Я свою систему доведу пока без вычислительной машины. А про кузнецовские двигатели Келдышу наговорили столько, что он уже мне на президиуме академии жаловался. Не знает, как быть.

Все это было говорено с перерывами и отвлечениями.

Пилюгин был творческой личностью, увлекающейся в каждый данный период какой-либо одной идеей. Своими проблемами по Н1 — Л3 мы отвлекали его от внутренней потребности размышлять и советоваться по вопросам, весьма далеким от лунной экспедиции. Сейчас он был увлечен работой над системой управления мобильным ракетным комплексом «Темп», главным конструктором которого был Александр Надирадзе. Молчать об этом своем увлечении Пилюгин просто не мог. Наши советы ему не требовались, мы были нужны ему как слушатели, которые способны оценить трудности задачи. Он был очень взыскательным по отношению к себе и своим специалистам, когда дело касалось философии творческого процесса.

— Челомей с Янгелем спорят, чья ракета лучше. А мы с Надирадзе делаем не ракету, а новую систему оружия. Это, между прочим, Сергей начал понимать, когда первым предложил РТ-2. Были и раньше предложения по мобильным ракетам и у вас, и у Янгеля, но с Надирадзе работать интересно, потому что у него комплексный подход, которого многим нашим военным не хватает. Мы ему сейчас очень помогаем, хотя в своем министерстве мне прямо намекают, что если бы не Устинов, мне бы запретили работать на чужое ведомство.

Дмитрий Федорович, по-моему, лучше военных сейчас разобрался, насколько хороши мобильные комплексы. Это ведь куда дешевле, чем под каждую ракету сооружать шахту, которую все равно рано или поздно разведают со спутника. За подводными лодками и то теперь все время следит другая подводная лодка. А наши сухопутные, если их хорошо замаскировать, никакая разведка не обнаружит.

Тогдашние увлечения Пилюгина оказались не эпизодом, а работой для коллектива НИИАПа на десятки лет. Московский институт теплотехники, который возглавлял до конца своей жизни Александр Надирадзе, создал боевые мобильные ракетные комплексы «Темп», «Темп-2С», «Пионер», «Курьер» и, наконец, «Тополь» и «Тополь-M», который должен в XXI веке стать основой отечественных стратегических ядерных сил.

— У нас положено, чтобы министрами обороны были боевые маршалы. А по-моему, если поставить на эту должность Устинова, было бы куда больше толку, — сказал Пилюгин.

Его слова оказались пророческими. В 1976 году Устинов был назначен министром обороны СССР. Пилюгин тогда сказал то, о чем многие из нас думали:

— Назначение правильное. Только надо было это сделать лет на десять раньше.

Став членом Политбюро и министром обороны, Устинов в те годы фактически мог стать вторым человеком в руководстве государством. Соединение в одном лице знаний и опыта руководства промышленностью и власти над вооруженными силами великой державы при том авторитете, которым Устинов пользовался в научно-технической сфере, могло бы оказать влияние на историю страны, если бы он активно прожил еще лет пять. Устинов всего на два года пережил Пилюгина. И тот, и другой последний год жизни тяжело болели.

Здесь уместно рассказать об имевшемся в те годы распределении работ по ракетному вооружению между министерствами.

Оперативно-тактические ракеты малой дальности для сухопутных войск создавались в системе Министерства оборонной промышленности. Основным разработчикам этих ракет был Московский институт теплотехники, а главным конструктором — Александр Надирадзе. Заказчиком этих ракет был Главком сухопутными войсками.

Ракеты, снабженные ядерными боеголовками, средней и межконтинентальной дальности, а также баллистические ракеты для подводных лодок создавались в системе Министерства общего машиностроения. Соответственно заказчиками этих ракет, именовавшихся стратегическими, были Главком Ракетными войсками стратегического назначения и Главком Военно-Морским Флотом.

Ракеты для систем ПВО, ПРО и для вооружения самолетов разрабатывались в Министерстве авиационной промышленности, и соответственно заказчиками были Главкомы ПВО и ВВС. В каждом из министерств была своя внутренняя кооперация по разработке систем наведения и управления ракетами.

Системы управления для оперативно-тактических ракет Надирадзе разрабатывались также организациями МОПа. Всем работы хватало. Однако в середине шестидесятых годов при очень активной поддержке Устинова Надирадзе вышел за ведомственные рамки и начал разработку ракетных комплексов средней, а затем и межконтинентальной дальности. Это уже была зона, отведенная МОМу и РВСН, а не МОПу и сухопутным войскам. При этом выяснилось, что в системе МОПа нет организации, способной создавать системы управления подобными комплексами. Необходимым было использование опыта и мощности главной управленческой организации МОМа — пилюгинского НИИАПа. Устинов обеспечил именно это оптимальное решение.

Таким образом была нарушена монополия МОМа на создание стратегических ракетных систем средней и межконтинентальной дальности. Оказалось, что головная организация МОМа по системам управления — НИИАП вместе с другими приборными заводами МОМа обязаны работать для МОПа — головного министерства по ракетным комплексам Надирадзе. И это при том, что у Пилюгина «выше головы» заказов для своих главных — Мишина, Янгеля и Челомея. Но это еще не все. Пилюгину никто не «выкручивал руки». Он сам добровольно согласился работать на другое министерство, не испросив одобрения своего министра.

Вот какие события были причиной недовольства МОМа поведением Пилюгина.

К Пилюгину мы приехали на служебной машине Охапкина. Рассчитывая на длинный разговор, договорились машину с водителем пропустить на территорию в теплый гараж. После восьми вечера Охапкин вспомнил и забеспокоился:

— Мы тут десятый стакан чая с сухариками пьем, а там у нас голодный водитель!

Пилюгин сам позвонил в гараж. Его успокоили:

— Машина из Подлипок в тепле. Водителя чаем напоили. Пилюгин был очень доволен, что без его вмешательства было оказано такое гостеприимство.

Возвращаясь к теме нашего сбора, Пилюгин сказал, что на Келдыша нам особо рассчитывать тоже не следует. У него по горло забот в академии. Теперь еще обострились отношения с Сусловым и всем аппаратом ЦК КПСС из-за Сахарова. Нашлись такие ретивые, что требовали от Келдыша принять на президиуме решение об исключении Сахарова из академии. Он доказывал, что это грубое нарушение устава. Пока вроде бы отбился.

Мы продолжали спорить друг с другом, обсуждая программы Челомея и Янгеля в большей мере, чем свои проблемы, ради которых приехали. Финогеев и Хитрик были во многом информированы лучше нас. Когда речь зашла о схеме посадки на Луну, Хитрик перечислил столько еще нерешенных проблем только по управлению лунным кораблем, что Бушуев, который на все это должен находить «веса» из резерва, откровенно сказал:

— У меня ничего не осталось. Решайте свои проблемы за счет своих систем. Мне послезавтра докладывать на ВПК о причинах аварийной посадки 7К-Л1 № 12-»Зонда-6».

Пилюгин не упустил случая подколоть:

— Наконец-то все системы по Л1 в полете вокруг Луны сработали без замечаний, а вы у самой Земли умудрились отстрелить парашют и разбили СА. А ведь были разговоры, что запустим вот-вот на Л1 человека!

Действительно, происшествие было до крайности досадное. Запуск корабля 7К-Л1 №12 был осуществлен 10 ноября 1968 года. Корабль выполнил облет Луны. Успешно было произведено черно-белое и цветное фотографирование поверхности с расстоянии 8000 и 2600 километров. Самым главным событием оказалось возвращение на Землю. Впервые за всю историю запусков 7К-Л1 был осуществлен управляемый спуск на территорию СССР при возвращении от Луны со второй космической скоростью. Спускаемый аппарат упал всего в 16 километрах от стартовой позиции, с которой он ушел к Луне.

Для многострадальной системы управления облетом Луны кораблями Л1 это было большим и долгожданным успехом. Но у самой земли опять случился досадный ляп. Стренги наполненного парашюта были отстреляны на высоте 5300 метров. К счастью, при ударе о землю 10 килограммов тротила системы АПО не взорвались. Бушуев вылетал на место падения для руководства работами по «разминированию» спускаемого аппарата и извлечению уцелевшей фотопленки.

— Константин Давыдович, нам хоть скажи, почему после такого хорошего полета спускаемый аппарат разбили? — настаивал Пилюгин.