Операция «ОСТ»

Мне все чаще приходилось выслушивать претензии сверху — теперь уже от генерала Кузнецова, уполномоченного ГАУ, о том, что его офицеры не получают материала и удовлетворительной технической информации от немцев.

Один из посетивших Бляйхероде офицеров высокого артиллерийского чина прямо мне сказал: «Такое впечатление, что русские авиационные специалисты уже изучили эту технику лучше здешних немцев. А минометчики и артиллеристы не получают материалов для изучения».

Да я и сам понимал, что у нас работают «не совсем те немцы». Надо поднимать вторую волну, добывать настоящих специалистов.

Институт теперь уже стал хорошо организованным предприятием и было не стыдно приглашать на хорошую и интересную работу. Нами были предприняты усилия по двум направлениям.

Первое Пилюгин взял на себя — через управление СВА Тюрингии, а там уже было много хороших администраторов, организовать приглашение к нам на работу ученых и высококвалифицированных инженеров определенных специальностей. При этом вовсе не требовать прежней прямой причастности к ракетным делам. Это направление кадровой деятельности быстро привело к появлению крупных специалистов, хотя и не работавших ранее в Пенемюнде.

Так появился доктор Курт Магнус — первоклассный теоретик и инженер в области гироскопии и теоретической механики. Он быстро разобрался в технике гироплатформы, которую мы ему предъявили, и заявил, что все гироскопические проблемы берет на себя.

Он же вызвал к нам, представил и уговорил остаться в Бляйхероде своего друга по Геттингенскому университету доктора Хоха — теоретика и блестящего экспериментатора по автоматическому управлению. После недолгих колебаний мы поручили Хоху общую теорию стабилизации и лабораторию «мишгерета» — усилителя-преобразователя — прибора, стоящего на пути от командных гироскопов к рулевым машинам.

На дороге из Бляйхероде в Веймар. Н.А. Пилюгин (справа)

Эта пара, Магнус и Хох, впоследствии оказали нам большую помощь. К сожалению, доктор Хох погиб в Москве в 1950 году от гнойного аппендицита. Доктор Магнус стал известным ученым-гироскопистом, труды которого переведены на многие языки, а основополагающая монография до сих пор является первоклассным пособием для всех, кто изучает гироскопическую технику.

В октябре заполучили доктора Блазига — бывшего сотрудника фирмы «Аскания», который обивал пороги отделений этой фирмы в разных зонах, пока не «припарковался» к нам. Ему поручили руководство лабораторией рулевых машин.

Баллистические расчеты, связанные с управлением полета ракет, поручили профессору Вольфу, который был главным баллистиком фирмы «Крупп».

Но были нужны и настоящие пенемюндовские ракетчики. Вот для этого я и учредил «секретное» второе направление, которое поручил вести Василию Харчеву. Он должен был создать агентуру, а если надо, то и лично проникнуть в американскую зону с целью перехвата специалистов, пока их еще не отправили в США.

Этому направлению, по предложению Харчева, мы присвоили условное название «операция „Ост“„(«Восток“).

Семену Чижикову были даны указания снабжать Харчева «под отчет» для операции «Ост» коньяком, сливочным маслом и различными деликатесами. С начальником штаба дивизии договорились, что по заявкам Харчева для него будет в нужных местах открываться и закрываться граница между нашей и американской зонами. Пилюгин предпринял специальную экспедицию, не помню уж в какой город, откуда привез много десятков наручных часов, которые должны были служить сувенирами и предметом «подкупа» американских пограничников. Сам Василий Харчев почти не спал, изучая немецкий и английский языки.

Неожиданно нашу операцию «Ост» форсировали сами американцы.

Рано утром меня разбудил телефонный звонок от коменданта города. Он сообщил, что его патруль задержал два «джипа» с американцами, которые неизвестно как ворвались в город и пытались похитить немецких женщин. Те подняли такой крик, что приехал наш патруль, и вот задержанные американцы скандалят в комендатуре. Они объясняют, что эти женщины — жены немецких специалистов, которые должны быть отправлены в Америку.

Я попросил коменданта угостить американцев чаем и папиросами «Казбек» и обещал вскоре приехать.

Разбудил Чижикова, Харчева, велел искать коньяк, хорошую закуску и срочно накрывать стол. Когда я появился в комендатуре, там стоял страшный шум. Четыре американских офицера, крича наперебой, общались с комендантом через двух переводчиков: немец переводил с английского на немецкий, а русский лейтенант с немецкого на русский и обратно.

Я, прежде всего, попросил успокоиться американских друзей и отдохнуть от утомительной работы за столом на вилле Франка, куда я приглашаю их как советский представитель по немецким ракетным специалистам. Последовало «о'кей», и кортеж отправился к нашей вилле.

Чижиков и Харчев не подвели. Когда американцы глянули на стол, их глаза заблестели, все четверо молодых янки расплылись в улыбках и последовали одобрительные восклицания.

После многочисленных тостов американцы серьезно захмелели. Усиленно хлопая друг друга по плечам, мы объяснялись в дружбе и выяснили, что в сентябре-октябре все немецкие специалисты, которых американцы называли преступниками, должны быть отправлены из Витценхаузена через Францию в США. Но у некоторых жены или любовницы остались в советской зоне, в частности в Бляйхероде. Немцы категорически отказываются без них ехать. От имени командования американцы просят, чтобы советская сторона помогла и отдала им этих женщин.

В конце концов мы договорились. Американский представитель должен представить коменданту города бумагу с указанием, каких женщин он желает перевезти из Бляйхероде и окрестностей и к каким именно немецким специалистам. Мы дадим разрешение, но при условии, что каждая из женщин, а тем более если она с детьми, в присутствии нашего офицера добровольно согласится уехать.

Тут же сочинили протокол на русском и английском языках и подписали. В какой мере тексты были идентичны, теперь сказать трудно.

Старший лейтенант Василий Харчев был предоставлен американскому майору для участия в операции. Операция по отправке пяти жен и трех детей прошла после этого мирно, без криков. Харчев объяснил переволновавшимся женщинам, что они не только вольны поступать так, как хотят, но, если им в американской зоне не понравится, советское командование готово хлопотать, чтобы их вернули в Бляйхероде. Что было делать этим женщинам? Ведь здесь они были не коренными жителями, а эвакуированными из Пенемюнде. Их квартирные хозяева будут рады, если они уедут, потому что поселить русских офицеров гораздо выгоднее.

Харчев сразу обзавелся друзьями среди американских офицеров, охраняющих немцев в пограничном Ворбисе и Витценхаузене, знакомыми женщинами, судьбой которых был вправе интересоваться.

Уже через неделю мы получили через новую «женскую» агентуру донесение, что с нами хочет встретиться жена немецкого специалиста фрау Греттруп.

Встреча состоялась вблизи самой границы. Ирмгардт Греттруп — высокая блондинка в спортивно-дорожном светлом костюме — явилась с сыном лет восьми. «На случай неприятностей я объясню, что гуляли и заблудились».

Сразу дала понять, что вопрос решает не муж, а она. Она якобы ненавидела фашизм. Даже подвергалась арестам. Гельмут тоже. Но они хотят знать, что русские им обещают.

Гельмут Греттруп, по ее словам, был заместителем фон Брауна по радиоуправлению ракетами и вообще электрическим системам. Он готов перейти к нам при условии полной свободы. Я сказал, что мне надо получить согласие генерала из Берлина и только после этого мы дадим ответ. Но мы бы предварительно хотели встретиться с господином Греттрупом. Фрау сказала, что надо торопиться, через неделю или две их могут уже отправить в США.

Через три дня, конечно без согласия Берлина, мы осуществили переброску всей семьи: папы, мамы и двух детей Греттрупов.

Греттрупов поселили на отдельной вилле, положили очень высокий по сравнению с другими немцами оклад и продуктовый паек. Но поставили условие: для спокойствия и участия в творческой работе по восстановлению истории ракетной техники у них на вилле будет жить наш специалист полковник Кутейников, хорошо знающий немецкий язык. Основное взаимодействие с советским руководством должно идти через него.

Первый состав и немецкий директорат института не обрадовался такому мероприятию.

Греттруп был явно лучше других информирован о всех делах Пенемюнде, был близок к фон Брауну и очень скептически отозвался о немецком контингенте нашего института «Рабе», кроме Магнуса и Хоха. Остальных он просто не знал. Чтобы не разжигать страсти, мы договорились, что при институте создаем специальное «Бюро Греттруп». Его первая задача — составление подробного отчета о разработках ракеты А-4 и других, которые велись в Пенемюнде.

Забегая вперед, скажу, что в Греттрупе мы не ошиблись. Правда, осмелевшая вскоре фрау Греттруп оказалась не такой уж скромной, как представилась на первой встрече. Вскоре она обзавелась двумя коровами «для детей и улучшения питания русского руководства института». Она умудрилась добывать наряды на сверхдефицитные продукты, которые Семен Чижиков, скрепя сердце, должен был оплачивать и доставлять. Но в шоковое состояние нас привело неожиданное сообщение полковника Кутейникова.

При вилле, в которую мы поселили Греттрупов, было здание — что-то вроде конюшни. Фрау не терпелось его использовать по назначению. И вот однажды ночью там появились две вполне приличные лошади. Полковник Кутейников, человек уже в летах, оглядываясь по сторонам, сообщил, что фрау желает совершать верховые прогулки, но не с мужем, а только в сопровождении советских офицеров. Иначе ведь могут задержать на ближайшем КПП.

Полковник Рязанский, услышав об этом, позлословил: «Вот у полковника Кутейникова мать балерина, отец танцор, он наверняка усидит в седле, пусть первый и начинает».

Я тоже не утерпел: «А что скажет ваша жена, если получит фото и письмо о том, как приятно ее муженек проводит время в верховых прогулках с немецкой амазонкой?»

Кутейников всю войну работал на заводах радиопромышленности в качестве военного приемщика. Был он неплохим радиоинженером и дослужился до полковника инженерно-технической службы. И не по своей воле оказался прикрепленным к семейству Греттрупов. Он не на шутку обиделся: «Моя жена еле выжила в блокадном

Ленинграде. Сейчас тяжело больна, а я должен заботиться о немецких кобылах. Да идите все к черту!»

Не выдержал и Харчев: «Моя сестра кончает МГУ. Ходит в университет в мужских ботинках, продает последнее платье, чтобы выкупить продукты для больной матери, а молодая жена Тамара должна бросить учебу в театральной школе, ибо нет возможности существовать без моей помощи. А мы тут верховыми лошадьми обзаводимся».

Поручили Чижикову разработать операцию обмена лошадей на служебные автомобили для института. Но один из автомобилей на правах служебного фрау Груттруп все же закрепила за собой. Она носилась по окрестностям сама за рулем: в одном месте закупает для нас тонну яблок, в другом по ее команде режут и продают свинью, в третьем сдают нам в аренду «представительскую» спортивную автомашину, из четвертого по ее распоряжению в офицерскую столовую доставляют молоко повышенной жирности. Она врывалась в нашу офицерскую столовую, проверяла еду и требовала, чтобы мы немедленно уволили проворовавшихся кухарок. Несмотря на протесты мужа и Кутейникова, выгоняла и заменяла стенографисток — машинисток. Впрочем, при всем при том воспитывала детей, изучала русский язык, на мотоцикле приезжала на виллу Франка, чтобы играть на рояле Листа, Бетховена и Чайковского.

Но не только удачи были в истории операции «Ост». Сразу после операции по переходу через границу Греттрупа Харчев заявил, что теперь пора перевести через границу самого Вернера фон Брауна. Раньше чем дать добро, мы обсудили допустимость такой попытки с Пилюгиным, Воскресенским и местной военной разведкой.

Штатная разведка сразу отмежевалась, опасаясь межсоюзнического скандала. Они объяснили, что если операция получит огласку, то у военной администрации «головы полетят». «Поэтому можете действовать на свой страх и риск. Погоны у вас все равно незаконные. Если их снимут, вы ничего не теряете».

Решили рискнуть. На операцию, как всегда, отправили Харчева. Доехав рано утром до пограничного шлагбаума, Харчев поприветствовал американцев и заявил, что ему надо проехать в Витценхаузен для встречи с американскими офицерами, которые были у нас в гостях. Заодно пошел обмен ручными часами, и он расстался с единственной на весь наш гарнизон бутылкой настоящей московской водки.

Тронутые столь щедрыми подарками, американцы пригласили его в свой «джип» и взялись сами доставить его в город. Это был первый прокол в разработанной операции. Но делать нечего. Харчева повезли, но не к знакомым, а в американскую комендатуру города.

Дежурный офицер доложил и получил указание препроводить русского старшего лейтенанта в личные покои коменданта.

Далее шел рассказ Харчева, который мы просили его много раз повторить, особенно вечером после ужина, рассчитывая на новые волнующие подробности.

«Вводят меня в большую спальню. На широченной кровати, вот как здесь, на вилле Франка, на втором этаже, лежит сам комендант, на второй половине красавица баба, а между ними немецкая овчарка. Видно, они завтракали — на столике бутылки и всякая всячина. Он откидывает перину, сгоняет собаку и предлагает мне забраться в постель: „Для русского офицера, соседа по границе, мне ничего не жаль!“«

Тут обычно следовали вопросы: «А красавица одеяло тоже откинула?» Харчев, краснея от возмущения, путался и сбивался. Но твердо стоял на том, что приглашение он не принял, а на ломаном английском утверждал, что у него деловое поручение.

В конце концов комендант, накинув халат, вышел с ним в соседний со спальней кабинет. Здесь они долго пили виски или что-то еще, а Харчев доказывал, что нам с американцами надо поделить немецких специалистов, ибо это военные трофеи. Комендант объяснял, что ими ведает и их охраняет специальная миссия. Харчев пытался заговорить и о фон Брауне. Комендант якобы сказал, что это самый главный военный преступник и его очень сильно охраняют. Затем Харчева усадили в тот же «джип» и с ветерком довезли до шлагбаума, где он пересел в свою машину и через час докладывал нам об этом приключении.

Когда мы отпустили его отдохнуть и протрезвиться, Пилюгин с укоризной мне сказал: «Это твой воспитанник. А что бы нам всем было, если бы он не выдержал искушения? Комендант или кто там еще сфотографировали бы его в постели, а потом подарили фотографии кому следует!»

Несколько месяцев спустя, когда в нашей компании уже работал Королев, он сильно хохотал над этой историей. Но в отличие от Пилюгина сказал: «Ну и дурак был Харчев, что не принял предложение американца».

Что касается фон Брауна, то Королев был доволен тем, что операция не удалась. Он и не скрывал этого. Посмотрев на условия, в которых жил и работал у нас Груттруп, он мог себе представить, что бы творилось, если бы еще появился и самый главный немецкий ракетчик. Это явно противоречило замыслам, которые он обдумывал здесь, меняя планы, выстраданные в последние годы на Колыме и в казанской шарашке.

Греттруп, услышав каким-то образом о нашей попытке связаться с фон Брауном, развеселился. Он высказался в том духе, что ни при каких условиях о добровольном переходе его к нам не может быть и речи. Фон Браун, конечно, очень хороший инженер, талантливый конструктор и организатор с идеями. Но он все-таки барон, член национал-социалистической партии и даже штурмбаннфюрер. Он вместе с опекавшим его доктором Дорнбергером несколько раз встречался с Гитлером, получал награды. За его работой следили руководители рейха Геббельс и Кальтенбрунер.

Действительно, в молодости Вернер фон Браун мечтал о космических путешествиях под влиянием трудов Германа Оберта, но жизнь заставила его направить свой талант на чисто военные цели.

Мы просили Греттрупа, чтобы он рассказал нам поподробнее о начале карьеры фон Брауна. Он согласился, но очень неохотно. Кончилось тем, что его фрау пригласила избранный «узкий круг» на кофе со сбитыми сливками и обещала, что Гельмут немного расскажет о самом начале работ.

Теперь этот рассказ уже не обладает новизной благодаря многочисленным публикациям американских, немецких и советских исследователей и даже телевизионным фильмам. Поэтому я не стану загромождать свои воспоминания еще одной версией биографии фон Брауна.

Греттруп считал очень хорошей чертой фон Брауна его стремление привлечь к работе наиболее талантливых людей. При этом он не считался с возрастом и не боялся конкуренции. Дорнбергер и высшее военное руководство сухопутных сил, которые финансировали строительство Пенемюнде, очень ценили фон Брауна, доверяли ему. Он не боялся интриг против себя и уверенно работал как технический руководитель Пенемюнде. Дорнбергер, ставший в Пенемюнде генералом, всегда прикрывал фон Брауна. Это была сильная пара.

Несмотря на различные тонкости в политических взглядах, основной руководящий состав работал достаточно дружно и очень самоотверженно. Все понимали, что высказывать сокровенные мысли слишком опасно. Всякие разговоры о возможности использования ракет для космических путешествий были тоже опасны, потому что гестапо имело везде уши. Такие разговоры рассматривались бы как саботаж — отвлечение сил от важнейшего задания фюрера.

Во время беседы зашла речь о подневольном труде на «Миттельверке», о зверствах, там чинимых. «Какое отношение было у вас к технологии производства ракет с помощью людей, обреченных на смерть?» — Тут сразу вмешалась фрау Греттруп.

Нет, они с Гельмутом совершенно не представляли себе всех ужасов, которые здесь творились. И большинство специалистов тоже.

Но фон Браун и производственный персонал Пенемюнде бывали не раз в Нордхаузене и, конечно, все видели. Это еще один довод против контакта с русскими. Ведь большинство заключенных лагеря Дора были пленные Красной Армии. Фон Браун спешил с эвакуацией Пенемюнде и как-то высказался, что надо спешить. «Ракетами обстреливали Англию, но мстить будут русские». Он боялся.

Греттруп однажды пострадал из-за неосторожных разговоров за ужином и был арестован. Но хлопоты фон Брауна и Дорнбергера его выручили.

Отчет, написанный Греттрупом к середине 1946 года, представлял собой наиболее полное и объективное изложение истории Пенемюнде и технических проблем, которые решались в процессе разработки первых баллистических ракет дальнего действия.

Чрезвычайное происшествие

Спустя месяц после начала деятельности «Рабе» стала сказываться слабость организационно-финансового руководства немецкой части института.

Директор Розенплентер был очень энергичным инженером, но плохо разбирался в проблемах снабжения и, по-видимому, не пользовался авторитетом среди старых дельцов и коммерсантов, которые начали налаживать активные деловые связи. Его заместитель по общим вопросам все внимание уделял проблемам вытягивания пайков для организации питания немцев и улучшения их быта. Поэтому я был очень обрадован, когда по рекомендации СВА из Веймара к нам прибыл господин Шмидт, бывший одним из руководителей службы снабжения и кооперации Пенемюнде. Уже далеко не молодой, полный, одетый «с иголочки» он одним своим внешним видом, открытым лицом и приятной улыбкой должен бы внушать уважение к представляемому им учреждению.

Мы назначили его на должность коммерческого директора, подчинив ему все службы транспорта, снабжения, оборудования зданий и то, что позднее называли «соцбытом».

Он энергично взялся за дело, и его компетентность не замедлила сказаться на укомплектовании лабораторий первоклассной измерительной техникой, отличными стандартными стендами. Появился широкий набор источников электропитания, а на завод в Кляйнбодунген и в мастерские института начали прибывать новые высококлассные металлообрабатывающие станки.

Обычно очень вежливый и почтительный, Шмидт однажды в середине рабочего дня, было это в начале сентября, буквально ворвался на виллу Франка, где после возвращения из Леестена отдыхал Исаев.

Он обрушил на Исаева много упреков по поводу трудностей, которые возникают из-за не всегда корректного поведения солдат размещенной в городе артиллерийской бригады. Шмидт просил Исаева договориться с командованием об упрощении процедуры оформления пропусков, допуска немецких специалистов к особо охраняемым объектам и введении свободного режима въезда немецкого автотранспорта в Бляйхероде. Все эти заботы, пререкания с командованием дивизии и комендатурой Исаеву сильно наскучили. Обычно этими делами занимался я вместе с Пилюгиным. Его полковничьи погоны помогали решать многие спорные вопросы в нашу пользу.

Я и Пилюгин на три дня отлучились в Дрезден для размещения заказов на гироскопические приборы. Когда вернулись, то застали Исаева в мрачном настроении. Он курил пачку за пачкой «Беломор» и в конце концов заявил, что здесь ему больше делать нечего. В Леестене обойдутся без него, он уезжает в Москву, о чем уже договорился с Берлином.

Расставание с Исаевым мы вскоре отметили надлежащим образом, 10 сентября он выехал в Берлин и оттуда вскоре улетел в Москву.

Здесь уместно напомнить, что Исаев вместе с Арвидом Палло, группу которого мы еще 15 июля отправили из Нордхаузена в Леестен, успешно организовали огневые испытания двигателей. Советские двигателисты — инженеры и механики — освоили тамошнюю технику настолько, что могли даже без помощи немцев, кстати не отобранных американцами, проводить огневые испытания на разных режимах.

Я успел побывать в Леестене в августе и впервые любовался потрясающим зрелищем — открытым факелом двигателя 25-тонной тяги.

Наш шеф по линии ГАУ генерал Кузнецов, который формально считал себя отвечающим не только за институт «Рабе», но и за Леестен, ни разу там еще не был.

Кузнецов требовал, чтобы я и директор Розенплентер сопровождали его в поездке в Леестен. Я несколько раз под разными предлогами откладывал.

В конце сентября к нам в гости приехал Александр Березняк. Он успел ознакомиться со всеми немецкими авиационными фирмами советской зоны. Голова была полна идей, и Березняк спешил встретиться в Бляйхероде с Исаевым. Но Исаев уже был в Москве. Тогда Березняк уговорил меня ехать с ним в Леестен. А тут еще настоятельные требования генерала. И мы решили совместить путешествие.

В воскресенье 30 сентября мы выехали из Нордхаузена на двух машинах.

Первой шла машина генерала Кузнецова. Это был «опель-капитан». За рулем водитель-солдат. Рядом, чтобы указывать дорогу, Кузнецов посадил Розенплентера. Сам сел сзади и потребовал пересадить в его машину нашу переводчицу, чтобы он мог разговаривать с Розенплентером. Ляле пришлось подчиниться генералу.