Ракеты и люди (№1) - Ракеты и люди

Калашников руководил разработкой, производством и испытаниями рулевых машин. Этой тематике, несмотря на отклонения в различные другие области, Калашников оставался верен до конца жизни. Фалунин в 1951 году уехал на завод № 586 в Днепропетровск. Там он впоследствии успешно возглавил украинское рулевое направление, чем немало раздражал своего бывшего шефа Калашникова, который считал, что только Черток и он, Калашников, должны определять техническую политику в разработке идей и принципов рулевых машин для ракет всех типов.

Вскоре к нам перешел из ОКБ зенитных ракет талантливый конструктор Лев Вильницкий. Он оказался действительно незаурядным и, что особо высоко ценится, нестандартно мыслящим конструктором сложных конструкций и механизмов. Его авторитет среди конструкторов и производственников был непререкаемым. Вильницкий не единожды выручал меня и Калашникова из, казалось бы, безнадежных конструкторских провалов по надежности, характеристикам механизмов и срокам изготовления.

Впоследствии именно ему была поручена разработка сложнейших электромеханических агрегатов для стыковки космических аппаратов.

Обладая конструкторско-технологическим талантом, как «даром Божьим», Вильницкий не смирился с отказом своего тазобедренного сустава после тяжелой болезни. Вместе с хирургами он разработал искусственный сустав-механизм. Он уговорил медиков на операцию замены природного сустава, и это вернуло ему способность ходьбы не на костылях, а только с палкой. В течение многих лет совместной работы Калашников и Вильницкий составляли дуэт, который не только руководил разработкой рулевых машин и механизмов, но и создал направление, ставшее ведущим в нашей отрасли.

Постановление о принятии на вооружение ракеты Р-1 после долгих споров и дискуссий в верхах все же вышло в ноябре 1950 года. Для серийного производства ракет Министерству вооружения был передан вновь выстроенный автотракторный завод в Днепропетровске. Заводу был присвоен номер 586, и он стал еще одним «почтовым ящиком». Из НИИ-88 в Днепропетровск на добровольных началах была переведена большая группа специалистов во главе с заместителем Королева Василием Будником.

Директором нового завода Устинов назначил Леонида Смирнова. Становлению этого крупного завода уделялось исключительное внимание.

Мне не единожды приходилось выезжать в Днепропетровск для участия в организации производства рулевых машин и комплексных испытаний ракет. Особенно критическими для завода были 1951— 1952 годы. Более двух месяцев я вместе с Калашниковым, Иосифьяном и директором московского завода «Машиноаппарат» Оболенским провели на этом заводе, участвуя в организации крупносерийного производства рулевых машин. Почти все это время Устинов, несмотря на свои министерские обязанности, частично подменяя директора и главного инженера, работал на заводе. Пользуясь своей властью в промышленности и контактом с местным партийным руководством, он укомплектовал завод сильным кадровым составом.

Уже в 1953 году серийное производство ракет вместо автомобилей было хорошо налажено. Впрочем, параллельно было организовано и производство тракторов, которые завод стал выпускать даже на экспорт. Впоследствии все забыли о номере завода и он стал известен миру как «Южный машиностроительный завод».

Первая баллистическая ракета была принята на вооружение Советской Армии вместе с комплектом наземного оборудования спустя почти пять лет после организации института «Нордхаузен». Мы все отлично сознавали, что случись в ближайшие годы война, эта принятая на вооружение ракета не испугает ни сильного, ни слабого противника. Тем более блоку НАТО она была совершенно не опасна. Стратегическое значение ракеты Р-1 было не в ее фронтовых боевых качествах.

Она послужила хорошим учебным материалом для многих конструкторских, научных и испытательных центров, организации ракетного производства, объединения разбросанных по разным ведомствам специалистов военных и гражданских и в конечном итоге для создания в стране основы могучей ракетной инфраструктуры.

Принятие на вооружение ракеты Р-1 было проведено с оговорками. Чтобы убедиться в устранении всех выявленных недостатков, предусматривалось провести испытания третьей и четвертой серий. Испытания третьей серии прошли в январе 1951 года. В частности, ракеты проверялись при окружающей температуре до минус 26°С. Испытания четвертой серии, названные проверочными, ибо они подтверждали технологию серийного производства днепропетровского завода, также прошли без существенных замечаний. Все 100% ракет двух серий достигли цели и попали в прямоугольник 16x8 км. Наибольшие отклонения при чисто автономной системе управления не превосходили 5,5 км.

Несмотря на внешнее благополучие и благопристойные формулировки в отчетах по испытаниям, одному из замечаний не было придано должного внимания. Речь идет о разрушении ракет на нисходящей части траектории при входе в плотные слои атмосферы. Эти явления были одним из основных недостатков еще ракет А-4.

В процессе всех испытаний удалось понять и устранить причины надземных взрывов и на ракетах Р-1, снаряженных головными частями с ВВ. Конечно, не каждая снаряженная ВВ ракета взрывалась, но одна-две из десяти — обязательно.

Несмотря на большое число экспериментов и организацию специальных измерений в районе падения, разгадать истинную причину надземных взрывов долго не удавалось.

Только в 1954 году, когда мы уже работали над ракетой с ядерной головной частью, удалось окончательно и однозначно разгадать тайну преждевременных взрывов ракет Р-1. И честь разгадки принадлежит не конструкторам, а военным инженерам — заместителю начальника ГЦП А.А. Васильеву и руководителю полигонной службы измерений А.Л. Родину. Причиной траекторных взрывов все-таки оказался нагрев тротилового заряда. Его интенсивное испарение повышало давление в герметичном отсеке головной части, что приводило к разрыву металла корпуса. Возникающие при этом динамические нагрузки приводили к срабатыванию инерционного взрывателя и уже закономерному взрыву всего заряда. Если начинать отсчет от немцев, которым так и не удалось понять истинную причину надземных взрывов, то оказывается, что на разгадку этой тайны ушло почти 10 лет!

Итого от начала разработки до получения относительно надежной (по сравнению с другими видами вооружений) ракетной системы прошло 16 лет! Из этих 16 лет семь затратила Германия, два года можно считать совместной «русско-немецкой» деятельностью и семь лет в чистом виде наши. В этом отношении ракета Р-1 со всем комплектом наземного оборудования установила рекорд по длительности общего цикла создания.

Рекордным до настоящего времени, по-видимому, является и общее число пусков ракет, произведенных только для отработки и проверки (при этом боевые немецкие пуски не будем считать, хотя они уже давали информацию, крайне полезную для разработчиков). Общее число пусков А-4 и Р-1 на нашей территории для отработки превышает 200.

Историческое значение ракет А-4 и Р-1 нельзя преуменьшать. Это был первый прорыв в совершенно новую область техники.

В создании больших комплексированных технических систем, интегрирующих многие научные дисциплины и самые разнообразные технологии, ни у немцев, ни у нас не было ни практического опыта, ни теории. И в Германии, и в Советском Союзе со стороны аппарата и высшего тоталитарного руководства государства для этой работы были созданы условия максимального благоприятствования. Более того, и в гитлеровской Германии, а потом и в Советском Союзе от всех участников работы требовалось максимальное сокращение цикла создания. И тем не менее — 16 лет!

Все последующие разработки гораздо более сложных и совершенных систем ракетного вооружения не превышали 6-8 лет.

Не грозные повеления руководителей государств, а опыт и знания ученых, инженеров, всех участников разработки больших систем определяют цикл их создания. Те, кто отвечает за безопасность государства, должны заботиться не только о материальном обеспечении соответствующих опытно-конструкторских работ. Они обязаны следить за тем, чтобы созданием новых больших систем занимались яркие, сильные, преданные идее лидеры и верящие в них коллективы.

НИИ— 885, НИИ-88, ОКБ-1 и другие

Головной институт по системам управления баллистических ракет дальнего действия и зенитных управляемых ракет — НИИ-885 — создавался по тому же постановлению, что и НИИ-88.

Из Германии НИИ-885 получил свою порцию немецких специалистов, которые были отделены от наших, подлипкинских, сразу же по приезде в Союз. Их поселили в Монино, освободив для этого здание санатория. Возить немцев в Москву на Авиамоторную улицу было далеко и нерентабельно. Поэтому они работали в Монино, а специалисты из НИИ-885 с удовольствием ездили к ним в санаторий.

Коллективы НИИ-88 и НИИ-885 были самым тесным образом связаны друг с другом по проектной и повседневной текущей работе.

Рязанский и Пилюгин почти каждую неделю бывали в Подлипках, участвуя в заседаниях НТС или совещаниях Совета главных конструкторов. Мы с ними советовались не только по техническим, но и по организационным, в том числе и кадровым проблемам.

С позиции сегодняшних дней и просто исходя их здравого смысла кажется непонятным, почему при таком тесном контакте между творческими коллективами НИИ-88 и НИИ-885 подведомственные этим институтам филиалы с немецкими специалистами были полностью изолированы друг от друга.

Тогда это объясняли «высшими государственными интересами по безусловному сохранению государственных тайн», якобы таковы были требования органов безопасности.

Точно так же была изолирована от нашего немецкого филиала на Городомле группа немецких специалистов, работавшая в ОКБ-456 у Глушко, и совсем даже нам неизвестная немецкая группа в электромеханической промышленности.

В такой организации нельзя обвинять только органы безопасности. Если бы главные конструкторы и три-четыре министра потребовали для пользы дела всех немцев объединить, такое предложение, безусловно, правительством было бы принято.

Но ни нашим главным, ни стоящим над ними министрам ничто человеческое не было чуждо. Слишком сильный немецкий коллектив мог уже составить серьезную конкуренцию нашим собственным разработкам. Прежде всего такой коллектив следовало обеспечить экспериментальной и производственной базой. А за чей счет? Конечно же, за счет Королева, Рязанского, Пилюгина и Глушко, у которых и так производственные возможности были ограничены.

Однажды я имел неосторожность в беседе с Рязанским и Пилюгиным высказать идею объединения. При этом предложил всех немцев — специалистов по управлению передать из нашего филиала в Городомле в НИИ-885, с тем чтобы они разработали систему управления для ракеты, которую проектировал Греттруп.

Оба накинулись на меня и потребовали, чтобы я не смел с подобной идеей выступать ни у себя, ни тем более в министерстве. Если друзья, а они в действительности были мне друзьями, так отнеслись к этой идее, то естественно, что я больше на эту тему нигде не высказывался.

Я почти каждую неделю посещал НИИ-885. Надо было согласовывать схемы, следить за подготовкой приборов для ракет и отводить душу от текучки — в общении с Рязанским, Пилюгиным, Богуславским. Горячие споры разгорались у нас вокруг комбинированной системы управления.

Уже в те первые годы я был сторонником чисто автономной инерциальной системы управления БРДД-баллистических ракет дальнего действия.

Споры на эту тему я заводил, предварительно изучив у Виктора Кузнецова перспективы повышения точности гироскопических командных приборов. Рязанский доказывал нереальность моих предложений. Пилюгин старался не вступать в спор. Внутренне он был со мной согласен. При очередной встрече один на один сказал: «Ты больше Михаила не заводи. Пока еще рано, и не надо его обижать. И Сергея не настраивай против радиоуправления. Время еще не пришло».

В то же время Пилюгин очень ревниво относился к моим идеям и работам по астронавигации. Это было явным вторжением в его перспективу. Кузнецов в отличие от Пилюгина очень интересовался этой работой и обещал при необходимости любую помощь своего производства.

К концу 1948 года НИИ-885 уже сформировал свою структуру и на бывшем заводе полевых телефонных аппаратов действовали лаборатории и цеха по разработке и изготовлению бортовой и наземной аппаратуры для ракет.

Рязанский, Пилюгин и Богуславский составили альянс вместе с другими специалистами, «однополчанами» по институту «Рабе». Им пришлось выдержать много сражений с чиновниками министерства, отстаивая свою концепцию структуры и расстановки руководящих кадров.

С самого начала произошло разделение на два направления, аналогично НИИ-88: БРДД и ЗУРы.

Рязанский оставил за собой пост главного конструктора по управлению БРДД. Но одновременно он был первым заместителем директора и главным инженером, поэтому нес ответственность и за тематику зенитных ракет.

Исключительно ЗУРами на правах главного конструктора системы управления занимался Говядинов, который так же, как у нас в НИИ-88 Синельщиков, считал, что эта тематика зажимается. Сходные конфликты по этой теме были в обоих институтах.

НИИ— 885 был подчинен непосредственно заместителю министра промышленности средств связи Сергею Владимирскому. И он, и Ветошкин всячески поддерживали в своих министерствах политику на вытеснение проблемы зенитных ракет в Министерство авиационной промышленности. В конечном итоге это произошло, и НИИ-885, так же как и НИИ-88, прекратил собственные разработки в области зенитных ракет. Вся эта тематика перешла в КБ-1 в ТГУ -третье главное управление.

Это, безусловно, обрадовало Пилюгина, потому что высвободились производственные мощности для его тематики, кроме того, к нему перешли талантливые специалисты. В их числе был и Михаил Хитрик, впоследствии ставший заместителем Пилюгина, одним из ведущих ученых нашей страны по системам управления ракетами.

В НИИ-885 работы по БРДД с самого начала разделились на три направления: автономные системы управления, радиосистемы управления, радиотелеметрические системы.

В начале 1947 года Пилюгина назначили заместителем Рязанского и начальником отдела автономных систем. К середине 1948 года его отдел по численности перевалил за полтысячи и был преобразован в комплекс из специализированных лабораторий и отделов.

Первым заместителем Пилюгина стал Георгий Глазков, которого мы привыкли видеть в институте «Рабе» неотрывно изучающим идеологию и топологию общих электрических схем. В Германии мы его считали главным советским специалистом, который постиг все тонкости релейной автоматики комплексной схемы «земля-борт» ракеты А-4.

Комплексной лабораторией руководил Абрам Гинзбург, прошедший вместе с Глазковым через институт «Рабе». Он обладал уникальной «схемной памятью» и даром быстрого реагирования на непредвиденное поведение сложных релейных схем.

Когда надо было вызвать или найти Гинзбурга, Пилюгин вспоминал исторический «банкобус» осени 1947 года, в котором мы заседали у огневого стенда в Капустином Яре, и повторял слова генерала Серова: «Покажите мне этого Гинзбурга». Гинзбург действительно отличился на поприще комплексных разработок и в 1952 году был назначен главным конструктором харьковского завода «Коммунар».

Завод «Коммунар» вел свою родословную от трудовой коммуны беспризорных детей, которую организовал знаменитый педагог Макаренко. На этом заводе было освоено производство фотоаппаратов ФЭД — копии немецкой «Лейки», а также электрических дрелей. Все это крайне нужное и полезное производство предстояло закрыть или потеснить, чтобы начать делать аппаратуру для ракет Р-1, впоследствии и для многих других.

«Коммунар» стал серийной базой для большинства разработок Пилюгина. Но для Харькова это было только началом приобщения к ракетной технике. Правительству Украины, на территории которой уже шло серийное производство ракет Р-1, в перспективе планировалось производство Р-2, и тогда очень хотелось иметь «все свое». Москва поощряла такую инициативу. Вскоре в Харькове образовался очень мощный куст ОКБ и заводов ракетного приборостроения. Главный конструктор Гинзбург стал уважаемой фигурой в городе и министерстве. Но первые огневые испытания он не забыл.

Много лет спустя мы встретились с ним в Кисловодске у входа в санаторий «Красные камни». Я прицелился фотоаппаратом, чтобы снять Гинзбурга на фоне санатория, и пошутил, что теперь у меня будет возможность всем знакомым показывать «этого Гинзбурга». Тут он признался, что до сих пор ощущает неприятный холодок у спины, когда вспоминает голос Серова: «Покажите мне этого Гинзбурга».

Еще один специалист, прошедший в Бляйхероде через институт «Рабе», — Макушечев — был назначен руководителем лаборатории НИИ-885 по стыковке с гироприборами и рулевыми машинами. Это была лаборатория инспекции внешних связей — наблюдения за тем, что делают Кузнецов и Черток, чтобы они не проявляли вредной для НИИ-885 «самодеятельности».

По автономным системам сразу установился тоталитарный режим пилюгинского единовластия. Такое единовластие Пилюгина нравилось не всем его сотрудникам. Нашлись строптивые, которые по различным техническим проблемам имели свои, отличные от главного конструктора соображения. Одним из таких непослушных оказался Николай Семихатов, руководивший лабораторией автомата стабилизации и отвечавший за разработку всех типов усилителей-преобразователей. Разногласия Пилюгина с Семихатовым по техническим вопросам сказались на их личных отношениях.

Пилюгин без сожаления согласился на уход Семихатова во вновь создаваемую фирму по разработке систем управления морскими ракетами. Оказавшись руководителем новой самостоятельной организации, Семихатов проявил незаурядные организаторские способности. В короткий срок в Свердловске под его руководством был создан приборостроительный институт с приданным ему опытным заводом. Уральские предприятия стали основной базой создания ракет для подводных лодок. Николай Семихатов на этом поприще получил все мыслимые правительственные награды и прошел все ступени ученых степеней и званий вплоть до действительного члена Российской Академии наук.

Сложнее оказалось с радиосистемами. Воспроизведение системы боковой радиокоррекции типа немецкой «Виктории» Рязанский поручил новому для нас человеку — Борисенко. Это с самого начала послужило причиной раздора между двумя руководителями радиоразработок в НИИ-885 — Борисенко и Богуславским.

Богуславский начал разрабатывать совершенную по тем временам радиотелеметрическую систему вместо очень малоинформативной немецкой «Мессины» и ее отечественной модификации — «Бразилионита». Система «Дон» получила широкую популярность после полигонных испытаний Р-1 в 1949 году.

Она прочно обосновалась на всех последующих ракетах вплоть до первой межконтинентальной, когда ее заменила значительно более информативная система «Трал» разработки ОКБ МЭИ.

Радиотехническое направление в НИИ-885 было существенно усилено после перевода туда Коноплева из НИИ-20. В период 1948-1949 годов он выступал в роли главного конструктора системы управления

ракеты Р-3. Однако его появление в НИИ-885 сильно осложнило взаимоотношения между руководителями.

На юбилейном торжестве, посвященном пятнадцатилетию ОКБ-1. Справа налево: С.И. Ветошкин, Н.А. Пилюгин, В.М. Рябиков

Коноплев считал себя вполне компетентным по всем проблемам ракетной радиотехники и не терпел руководящих указаний со стороны Рязанского. Вскоре он подчинил себе все радиотехнические работы в институте. Обострение обстановки было одной из причин, по которой Рязанский принял предложение Устинова и Руднева и занял вакантную должность главного инженера НИИ-88.

Часто сменяемым директорам НИИ-885 приходилось много времени тратить на разрешение конфликтов между стремящимся к радиофикации управления Коноплевым и фактическим хозяином системы Пилюгиным. В жаркие споры по этим проблемам обычно втягивали меня, а затем и Королева. Королев симпатизировал всем конфликтующим сторонам. Все они были первоклассные, яркие и преданные своему делу специалисты. Но разные позиции по перспективам развития систем управления приводили к осложнению личных отношений. Никого из них нельзя было обвинить в непорядочности.

Королев, не желая осложнять личные отношения с Рязанским, Пилюгиным, Коноплевым и Богуславским, в случае, если было необходимо решить технический вопрос не в пользу кого-либо из них, прибегал к очень мудрой тактике. Поручал ввязываться в конфликт мне или кому-либо из своих заместителей, заранее обдумав и подготовив предложения по решению проблемы.

Если конфликт с нашим участием не мог быть разрешен, мы все вместе обращались к Королеву с жалобами друг на друга.

Он брал на себя роль арбитра. При этом, к вящему удовольствию смежников, обрушивался на своих, которые якобы необъективно ему доложили или не разобрались. Обычно все кончалось выпуском решений, которые всех примиряли, а Королев, хитро улыбаясь, с явным удовольствием их подписывал.

Один из подобных конфликтов случился по поводу рулевых машин для Р-2.

Первые же летные испытания ракет Р-2Э, на которых мы отрабатывали принципы Р-2 в 1949 году, показали динамическую неустойчивость автомата стабилизации. На ракетах в качестве эксперимента впервые установили вместо классических гирогоризонта и гировертиканта гиростабилизированную платформу разработки Кузнецова и Цециора.

Платформа очень напоминала ту, которую нам демонстрировал Кузнецов в Берлине на заводе «Крайзельгерет». Цециор заверил, что его разработка лучше. Он изучал все немецкие достижения, нашел там слабые места и многое переработал. Это была не копия, а действительно своя оригинальная разработка. Установка этой платформы в герметизированный приборный отсек Р-2 принесла много хлопот конструкторам. Мы шли на риск, ибо приборный отсек Р-2 в отличие от компоновки Р-1 находился в непосредственной близости от двигателя — источника вибраций и мощных акустических воздействий, передаваемых по конструкции.

Первая же ракета Р-2 с платформой потерпела аварию. По толкованию причин мы разошлись. Сам Цециор объяснил это вибронеустойчивостью платформы. Возникли явления резонанса элементов платформы с колебаниями ее основания при вибрациях, вызванных двигателем. Двигатель был существенно форсирован по сравнению с РД-100 ракеты P-1, поэтому и интенсивность вибраций увеличивалась.

Несмотря на самокритику Цециора, Пилюгин считал, что виноваты рулевые машины. Линейный участок их характеристики, по его мнению, был слишком мал для законов управления, заложенных в автомат стабилизации, разработанный НИИ-885. Я стоял на том, что никакая линейность нам не поможет, пока он, Пилюгин, будет насыщать помехами команды, управляющие рулевыми машинами.

Вибрации приводят к таким высокочастотным колебаниям датчиков на гироплатформе, что возникают помехи, забивающие полезный сигнал, и весь автомат оказывается нелинейной системой.

Кроме того, я упрекал Пилюгина в том, что он в усилителе-преобразователе заменил лампы на магнитные усилители, не разобравшись до конца с переходными процессами, возникающими в электрических цепях, содержащих обмотки с железными сердечниками. Я утверждал, что отказ от ламп — это прогрессивное мероприятие, но магнитные усилители могут внести нелинейность гораздо более сильную, чем рулевые машины.

Спор был очень горячим. При подготовке очередного пуска Р-2 мы с Пилюгиным прямо на стартовой площадке по этому поводу так громко дискуссировали, что начальник стартовой команды вынужден был заявить: «За нарушение общественного порядка и применение нелитературных выражений в период предстартовых испытаний прошу отойти подальше от ракеты».

Пилюгин нашел Королева и попросил его помощи. Дело в том, что он уже до спора со мной объяснил Королеву свою версию. Королев не дал ему согласия на разработку новых более мощных рулевых машин, а посоветовал договориться со мной.

Теперь был тот случай, когда конфликт надо было разрешать ему. Я объяснил, что новые рулевые машины разрабатываются нами пока только впрок, но, для нашего производства их серийное изготовление будет непростой задачей. Требуются несколько месяцев — сроки летных испытаний Р-2 будут сорваны.

В те годы еще не было электронных машин, позволяющих провести эксперимент в лабораторных условиях. Первая моделирующая установка — «банмоделъ» доктора Хоха — так и не была доведена до серийного производства. Пилюгин только начал у себя в НИИ-885 разрабатывать собственные электронные моделирующие системы.

Королев должен был своей интуицией и волей компенсировать несовершенство техники исследований. Он принял решение, которое спустя много лет служило нам образцом для выхода из, казалось бы, безвыходных ситуаций: «Никто не вправе при имеющейся у нас информации однозначно и достоверно утверждать, что именно является причиной динамической неустойчивости. Поэтому принимаем решение: привлечь к ответственности всех подозреваемых».

Тут же на стартовой площадке Королев объявил: «Борис, ты будешь с нашим заводом делать новые рулевые машины, характеристики которых согласуешь с Николаем. Ты, Николай, покажешь нам характеристики своего усилителя-преобразователя на магнитных усилителях и, если они хуже лампового, то не обижайся, а переделывай. Что касается гироплатформы, как ни прискорбно, но я договорился с Кузнецовым о возврате к вертиканту и горизонту. Видно, до платформы мы еще не доросли. А чтобы вам всем не было обидно, я решил заменить дюралевый хвост на стальной. Это, по мнению наших прочнистов, уменьшит интенсивность вибраций в приборном отсеке».

Принятые решения привели к тому, что летные испытания первой серии ракет Р-2 были разбиты на два этапа и проводились с октября 1950 по июль 1951 года.

В 1952 году у Пилюгина появились первые электронные моделирующие установки, существенно облегчающие принятие решений «в условиях неопределенности».

Большую роль имело и появление талантливой, увлеченной новыми проблемами молодежи. В этот период в НИИ-885 поступила группа инженеров, окончивших МАИ. В их числе были Георгий Присс, Нина Жернова, Мария Хазан. Присс вскоре стал ведущим специалистом и руководителем разработки комплексных схем электроавтоматики всех систем управления, которыми занимался Пилюгин. У Жерновой было редкое сочетание женского обаяния с интуитивным пониманием динамических процессов автомата стабилизации. Она блестяще владела техникой исследования с помощью ещё несовершенных электронных моделей и обладала способностью прогнозировать поведение системы управления в различных условиях.

Мне неоднократно приходилось участвовать в разборе различных аварийных ситуаций, где Жерновой поручался анализ поведения автомата стабилизации. Она давала объективные заключения, которые не всегда совпадали со взглядами Пилюгина, а иногда и ведомственными соображениями всей фирмы. Жернова просила в таких случаях время на повторные исследования и моделирование.

После многочисленных сеансов имитации полета на стенде, в состав которого входила электронная моделирующая установка, реальные рулевые машины и усилитель-преобразователь, Жернова и Хазан раскладывали на длинных столах еще мокрые осциллограммы, доказывающие их правоту.

С приходом в пилюгинский коллектив Хитрика в его ведение были переданы все исследования по динамике управления движением. Он мог соединять глубокие теоретические исследования с практическими рекомендациями по разрабатываемой аппаратуре. Хитрик установил тесный контакт со специалистами-динамиками Королева.

Когда я формально перешел из НИИ-88 в ОКБ-1, там уже работала группа Георгия Ветрова, которой было поручено исследование проблем устойчивости. Эти исследования должны были проводиться комплексно в самом тесном контакте с разработчиками системы управления. Головной создатель управляемой ракеты не вправе ультимативно диктовать свои требования разработчику системы управления. Успеха можно добиться только при условии, что ракету проектируют как единую сложную систему. Проблемы самой конструкции, двигательной установки, аппаратуры управления, динамики полета должны прорабатываться в самом тесном взаимодействии специалистов всех организаций, отвечающих за эту работу.

Реальное обеспечение такого метода деятельности является одной из главнейших заслуг Совета главных конструкторов. Королев умышленно шел на подавление любых проявлений зазнайства своих сотрудников, считавших себя «головными», и этим располагал к себе специалистов смежных организации.

Не сразу установилось при решении проблем динамики управления такое постоянное рабочее взаимодействие. Хорошо сознавая необходимость системного подхода, Королев знакомился и стремился к прямым контактам с ведущими специалистами других организаций и прежде всего с динамиками НИИ-885.

Вопросы баллистики, аэродинамики, нагрузок на конструкцию, устойчивости, управляемости, точности, массовые характеристики входили в непосредственную компетенцию Главного конструктора. Все исходные данные по этим проблемам необходимы были и главному конструктору системы управления. Поэтому Пилюгин и его люди являлись не потребителями, а активными творческими участниками в разработке этих проблем.

На этапе разработки широко применялись комплексные стенды, имитирующие процессы подготовки, пуска и работы всего сложного комплекса аппаратуры управления в полете. Под такие стендовые установки создавались комплексные лаборатории. Начальник комплексной лаборатории обязан был представлять технику работы всей системы, знать особенности самой ракеты, работать в тесном контакте со специалистами своего института и еще теснее с головным КБ, его идеологами и испытателями. Начальником такой комплексной лаборатории в НИИ-885 по ракетам Р-2, Р-5 и Р-5М был Присс.

Начальником лаборатории по ракетам Р-11, Р-11М и морской модификации Р-11ФМ Пилюгин назначил молодого талантливого и очень энергичного инженера Владилена Финогеева. В пору увлечения Королева вооружением подводных лодок ракетами Финогеев пользовался его особым расположением. Вскоре Финогеев стал заместителем Пилюгина. Он был удостоен Ленинской премии, а в 1961 году ему присвоили звание Героя Социалистического Труда при общем большом награждении за пуск Гагарина.

Но яркая фигура Финогеева чем-то раздражала Пилюгина. Я, давно и хорошо зная Николая Алексеевича, с огорчением замечал, что с годами он начал проявлять ревность по отношению к своим заместителям, пользовавшимся большим авторитетом за стенами его института.