-- Да не будешь ты торговать, ты будешь ему носить бульон.
      -- Вряд ли. Он, наверное, умрет.
      -- Ничего с ним не будет. Как ты могла пойти к нему? Ты забыла, что он нас бросил?
      -- Насколько я помню, это ты его выгнала!
      -- Да, выгнала! -- гордо подтвердила мать. -- Он стал спать с собственной секретаршей. Какая пошлость!
      -- Мать, а ты никогда не задумывалась, почему мужчина уходит от одной женщины к другой?
      У меня была фора: Милехин от меня не уходил, я сама подала на развод.
      -- И почему же? -- спросила мать.
      -- Потому что он из двух зануд выбирает меньшую. Я пошла спать. Мне завтра рано вставать.
      По тишине на кухне я поняла, что мать плачет. Можно было обойтись и без последней плюхи. Но надоело.
      Утром я выехала с теми, кто рабочий день начинает с восьми утра, чтобы попасть в палату отца хотя бы за час до прихода врачей. К тому же я подготовилась: у матери сохранился зеленый халат операционной сестры и такие же брюки. Вчера я заметила, что в институте больше зеленых, чем белых халатов.
      Я переоделась и оставила свои вещи под лестницей, надеясь, что вряд ли кто сюда заглянет, пока я буду в палате у отца.
      Конечно, мой операционный наряд был мешковат, но никто не обращал на меня внимания. Я зашла в палату отца и увидела Настю и очень высокого молодого мужчину, оба были в белых халатах.
      Отец и Настя переглянулись. Отец попытался улыбнуться, но у него не очень получилось. Подклеенный угол рта мешал. Судя по наклейкам, его лицо было зашито еще в пяти местах.
      -- Спасибо, что приехала. Настя мне рассказала. У тебя сейчас каникулы?
      -- Да.
      -- Ты не хотела бы поработать? Ты, кажется, на прошлых каникулах работала?
      -- Да. Я уже договорилась и на этот раз.
      -- У меня к тебе есть другое предложение.
      Высокий мужчина сделал плавное движение рукой сверху вниз, почти дирижерский жест.
      -- Это Малый Иван, -- представила его Настя.
      Я протянула ему руку и встала. Мужчина оказался очень высоким. Я могла пройти у него подмышкой.
      -- Не очень уж и малый, -- сказала я.
      -- Он тоже Иван Кириллович, поэтому, чтобы не путать, твой отец проходит как Большой Иван, а он -- как Малый.
      -- Ребята, -- прервал ее отец, -- времени мало, перейдем к делу. Вер, мне нужна твоя помощь.
      -- Я готова помогать.
      -- Дай слово, что выполнишь мою просьбу! -- потребовал отец.
      -- Даю. Честное пионерское не подходит по возрасту, слово коммуниста тоже -- в рядах не состояла. Честной учительское подойдет?
      -- Подойдет, -- ответил отец. -- Некоторое время я не смогу бывать в компании. Не исключено, что мне придется выехать за границу.
      -- Сейчас решается вопрос, оперироваться ему здесь или в Швейцарии, -- уточнила Настя.
      -- Мне некого оставить вместо себя. Полины нет. Ты -единственная и самая моя близкая родственница.
      -- Я не родственница, я дочь, -- поправила я его.
      -- Тем более. Пока меня не будет, ты поработаешь в компании.
      -- В качестве кого?
      -- Как кого? -- не понял отец. -- Президента компании. Я ведь президент, а не хер собачий.
      -- Как скажешь..
      Отец замолчал. Молчали и Настя, и Малый Иван.
      -- А вы говорили: не согласится, не согласится! Вы не знаете нас, Бурцевых! -- отец закрыл глаза.
      У него, наверное, появились какие-то мозговые отклонения. И Малый Иван, и Настя соглашаются с ним, потому что он травмирован, его не надо раздражать, его надо успокаивать.
      В палату вошла медсестра.
      -- Вы кто? -- спросила она.
      -- Мы -- консилиум, -- ответила Настя. -- Я -- профессор Петрова.
      -- Ты такая же профессор, как я -- английская королева.
      Медсестра и Настя были примерно одного возраста.
      -- Уходите, -- продолжала медсестра. -- Заведующая отделением начинает обход. А ты, если их еще раз проведешь, получишь по полной, -- обратилась ко мне медсестра.
      -- Все, уходим, -- тут же согласилась я.
      -- Мне надо еще пятнадцать минут, -- сказал отец.
      -- Нам надо больше, -- ответила медсестра.
      -- На профессора вы не потянули, -- сказала я Насте, когда мы вышли в коридор.
      -- А ты только на медсестру, -- ответила Настя. -- Пошли. Надо все обсудить.
      -- Где будем обсуждать? -- поинтересовался Малый Иван.
      -- В баре, за углом в переулке.
      -- Предложение принято.
      Мы зашли в уже знакомый бар, по-прежнему пустой. Бармен улыбнулся нам, как старым знакомым.
      -- Два джина с тоником, креветки, бутерброды с рыбкой, три виски в один стакан, -- заказывала Настя. Я, по видимому, не могла скрыть своего удивления, и она пояснила: -- Если Иван выпивает меньше ста пятидесяти, он засыпает.
      -- А мне еще сосиски, -- добавил Малый Иван, -- три, нет, лучше пять штук, с кетчупом.
      -- Продолжим, -- сказала Настя, когда бармен принес все заказанное. -- По твоему выражению лица я поняла, что ты подумала: отец заговаривается, так?
      -- Да, -- подтвердила я.
      -- Так он в полном и здравом уме. А теперь дай мне слово, что обо всем, что ты сейчас услышишь, ты нигде и никому не скажешь.
      -- Что-то я сегодня непрерывно даю честное слово, -- не удержалась я.
      -- Не ерничай, -- предупредила Настя. -- И слушай. Твой отец вел переговоры с одним из наших партнеров. Закончив, он вместе с Полиной сел в "Мерседес". Водителя он отпустил раньше. Отец ездит быстро, на скорости в 120 километров он почувствовал хлопок, и его занесло влево. Он выскочил на встречную полосу и врезался в мачту освещения. ГАИ определило, что у "Мерседеса" на ходу отвалилось колесо. У "Мерседеса" просто так колеса не отваливаются. Сейчас ФСБ разбирается. Этот хлопок мог быть небольшим радиоуправляемым взрывом. А может быть, в то время, пока отец вел переговоры и шофера не было, вывели из строя рулевое управление: Авария произошла через три минуты после его отъезда. Может быть, это было предупреждение, но, может быть, его просто хотели уничтожить.
      -- А кому это надо?
      -- Не знаем. У нас есть несколько конкурентов. Уже год, как из компании происходит утечка информации, о каждом нашем решении становится известно нашим конкурентам. Кто-то стучит, но кто -- наша служба безопасности определить не может. Они добились своего. И, хотя отец жив, он временно отходит от дел.
      -- А что, в компании нет ни одного человека, который смог бы заменить отца на время его болезни?
      -- Есть, но нет гарантии, что именно этот человек не работает против компании.
      -- Но все, наверное, не могут быть против?
      -- Но и не все могут руководить компанией...
      -- А я, значит, могу? Но я в этих тендерах, фрахтах -- ни уха, ни рыла. Я эти слова слышала с детства, но я их не понимаю.
      -- А тебе и понимать не надо. Компании нужна передышка, Пусть они успокоятся, потеряют бдительность, тебя им бояться нечего. Чего бояться учительницу? И они раскроются.
      -- Это, кажется, называется подсадной уткой?
      -- Да. Подсадная утка. Иван, объясни ей технологию, я уже не могу: мне надо выпить.
      -- Компания учреждена вашим отцом и еще двумя стариками. Все они учредители и акционеры. Сегодня утром он провел собрание акционеров.
      -- Как он мог провести собрание в палате?
      -- Как -- как? А вот так, -- вклинилась Настя. -- По телефону. Позвонил, сказал, что это собрание и что обязанности президента будет исполнять его дочь, Бурцева Вера Ивановна. Протокол собрания привезут завтра в компанию.
      -- А что, эти акционеры -- полные идиоты? Как они могли проголосовать за меня? -- спросила я совершенно искренне.
      -- А куда им было деваться? -- Настя ухмыльнулась. -Контрольный пакет акций у Большого Ивана. Даже если бы они проголосовали против, у отца ведь практически частная компания, он и без них мог назначить тебя исполняющей обязанности президента компании.
      -- Поняла. Вам нужен зиц-президент, а все будет решать заместитель отца.
      -- Значит, не поняла, -- ответила Настя. -- Решать будем мы трое.
      -- Учительница, секретарша, а вы, простите, кто? -спросила я у Малого Ивана.
      -- Аналитик.
      -- А что это такое?
      -- Анализ, прогноз...
      -- Понятно. Это как прогноз погоды: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Предположим, вы что-то понимаете...
      -- Мы понимаем все, -- вставила Настя.
      -- Но я не понимаю.
      -- Поймешь. Ничего сложного нет. Женщина с высшим, а к тому же математическим образованием, со здравым смыслом и некоторым жизненным опытом может руководить любой организацией. Ты же справляешься с классом, а в нем не меньше, наверное, тридцати человек?
      -- Да, до тридцати.
      -- В компании работают двадцать семь человек, есть еще филиал, но там решения не принимают.
      -- Я уже договорилась о работе на время каникул.
      -- Сколько ты будешь получать?
      Я сказала им, сколько могу заработать, завысив, конечно, сумму. Настя назвала, сколько я буду получать в компании. Я быстро подсчитала. Мой месячный оклад в компании равняется сумме всех моих окладов в школе за два года.
      Я еще не согласилась, но уже знала, что соглашусь. Даже месяц работы в компании решал все накопившиеся проблемы. И еще -- я каждый день буду видеть заместителя. Наверняка он женат. Но, как говорит моя подруга Римма, мужчина -- эстафетная палочка, которую женщины передают друг другу, не всегда добровольно, но это уже технология, а не принцип.
      -- Хорошо. Я согласна. Когда выходить на работу?
      -- Завтра, -- и Настя облегченно вздохнула.
      Утром я встала в семь часов. Приняла душ и открыла шкаф. Кофточек, юбок, платьев у меня накопилось достаточно, я не полнела и не худела уже давно. Но костюмов у меня было всего два. Один парадный, для заседаний педагогического совета и праздников, выпускных вечеров и поездок в руководящие органы. Темно-синий, строгий английский, из тонкой шерсти. И попроще -ярко-красный, шестьдесят процентов шерсти, сорок -- лавсана. Но он был несвежим, я его не успела сдать в химчистку.
      Я надела темно-синий костюм, синие лаковые лодочки, в черную лаковую сумочку положила зеркало, помаду и пудру, которыми практически не пользовалась, достала из шкатулки золотые материнские часы "Краб". Отец подарил их матери, когда я родилась. Мы договорились с Настей, что я приеду раньше, и он меня подробно проинструктирует.
      Я вышла из дома и, дойдя до остановки троллейбуса, поняла, что оделась не по сезону. Женщины шли в летних платьях, легких брюках и шортах.
      В троллейбусе было уже достаточно жарко. Я вывалилась из него распаленной, немного охладилась в метро, но, потом, проехав пять остановок в переполненном автобусе, вышла, чувствуя мокрую от пота кофту. Я достала зеркало, посмотрела на себя и поняла, что в таком виде появляться среди своих якобы подчиненных явно неразумно.
      Перед офисом компании был небольшой сквер. Я выбрала самую отдаленную скамейку, рядом с контейнерами для мусора, сняла пиджак и туфли, поставила ноги на холодный асфальт и надела темные очки.
      Подъехала черная "Волга". Из нее вышел высокий старик в пестрой рубахе навыпуск, мятых брюках и сандалиях на босу ногу. Если бы Настя не предупредила меня, я бы не узнала в нем Семена Петровича Воронца. Он, как и отец, руководил когда-то главком в министерстве.
      Входить в офис вместе с ним мне показалось легче, и я бросилась к нему.
      -- Семен Петрович, здравствуйте! Я Вера Ивановна Бурцева.
      -- Тоже мне -- Ивановна. Я тебя на горшок сажал. Сними очки, а то сразу кличку "Пиночет" пришпандорят. Пошли!
      Два молодых парня с дубинками у пояса и пистолетными кобурами, подчеркнуто щелкнули каблуками ботинок и приложили ладони к вискам.
      -- К босой голове руку не прикладывают, -- проворчал Воронец.
      -- А вы к кому? -- спросил меня один из охранников. Я для него только посетительница, потому что старше его на десять лет.
      -- Она со мною, -- сказал Воронец.
      Мы вошли в приемную отца. Пахло свежим кофе и горячими булочками.
      -- Здорово, Настя! -- сказал Воронец. -- Худеть тебе пора.
      -- Тебе, Саня, давно пора. Я тебя помню еще стройным.
      Воронцу было под семьдесят.
      -- Я тебя тоже. Извиняюсь, пойду в туалет.
      -- Кофе будешь? -- спросила меня Настя.
      -- Сними пиджак! -- потребовала Настя.
      -- Несолидно как-то, -- я сопротивлялась вяло, понимаю, что выгляжу глупо.
      -- Очень хорошо. Значит, всерьез не примут.
      -- А я настроилась всерьез.
      -- Не получится. Сегодня тебя махнут несколько раз обязательно. Ты, главное, не вякай. Сиди и слушай с умным видом.
      -- А какая повестка дня? -- я все-таки решила хоть немного подготовиться.
      -- Повестки нет. Это оперативка. Где какие суда, какие грузы, отклонения от графика. Пойдем, я покажу твое рабочее место.
      Мы пришли в большой кабинет. Нормальный кабинет большого начальника с массивным столом, к которому примыкал стол для совещаний. Я насчитала по шесть кресел с каждой стороны.
      На одной стене висела огромная карта мира с коричневой сушей, голубыми океанами и морями, с красными корабликами на голубом. Я потрогала один из корабликов, он легко отделился от карты, а когда я вернула его на прежнее место, он так же легко приклеился. Карта, а может быть, только моря и океаны на ней были намагничены.
      В углу кабинета стояли флаги неизвестных мне государств и большой российский флаг.
      В кабинете был огромный телевизор и большая аудиосистема "Сони", но особенно поразил меня стол -- большой, сияющий темным лаком с компьютером "Макинтош" с лазерным принтером. Устройство, напоминающее пульт управления какой-нибудь очень сложной машины оказалось телефоном с факсом и модемом.
      И еще было вращающееся вокруг своей оси устройство, в котором размещались ручки, карандаши, нож для разрезания бумаг, цветные скрепки, скотч -- целая канцелярия! Я видела такую же, только меньших размеров в писчебумажном магазине. Меня поразила цена: на такое устройство не хватало месячной зарплаты учителя средней школы.
      Возле стола -- вращающееся кресло. Я села в него.
      -- Мне надо подушку подложить. А то они меня не увидят.
      -- Твой отец высокий, и кресло было оборудовано под него.
      Настя что-то сделала, и кресло поднялось так, что я зависла над столом. Настя сдвинула кресло чуть ниже. Я посмотрела на часы. У меня оставалось совсем мало времени до совещания, а я еще не решила ни одного вопроса.
      -- Кто в совете директоров? -- спросила я.
      -- Список фамилий с адресами, рабочими и домашними номерами телефонов справа от тебя. Слева -- кабинетное переговорное устройство. На этой клавише -- я -- номер один, номер два -- заместитель, три -- юрист, четыре -- главный бухгалтер.
      -- Я сейчас запишу.
      -- Ничего не записывай. Запомни номер один, красная клавиша -- это я. Будешь вызывать через меня, а я решу, кого тебе надо вызвать, а кого не надо.
      -- Понятно. Я буду играть роль не только подсадной утки, но и попугая.
      -- Этого мало! -- усмехнулась Настя. -- Тебе еще придется быть и зайчихой, и лисицей, и кабанихой, и волчицей, и даже кошкой. Пойдем, я покажу тебе комнату отдыха.
      Настя толкнула одну из деревянных панелей, которыми были обшиты стены, и я прошла в небольшую комнату с диваном, застеленным пледом, холодильником, телевизором, буфетом с набором посуды.
      -- Туалет и душ, -- Настя распахнула еще одну дверь. На подзеркальной полке стояли кремы для бритья и после бритья, бритвы "Жилетт", нераспечатанные зубные щетки, крем для рук и еще флаконы с неизвестными мне жидкостями.
      -- Все, -- сказала Настя, -- я пошла на свое рабочее место. Главное, молчи с умным видом.
      Я осталась в комнате отдыха, села в удобное кресло. Самое странное, что я была абсолютно спокойна. За десять лет работы в школе я оказывалась в таких ситуациях, в какие нормальная женщина не попадает за всю жизнь. Меня не слушали, меня пытались выгонять, мне не подчинялись и даже издевались. И я поняла: главное -- не суетиться. Можно даже пропустить первые удары, но не терять чувства юмора. Высмеять всегда эффектнее, чем ударить. Я научилась балансировать и точно определять -когда надо реагировать сразу, а когда выслушать все и ответить в конце, потому что завершающий всегда в преимуществе: у оппонента не остается времени на ответ.
      На журнальном столике лежала открытая пачка английских сигарет "Данхилл". Эти сигареты курила покойная Полина. Я не удержалась и закурила. Курила, как курят школьники, торопливо затягиваясь, ведь в эту комнату, пока нет отца, мог войти кто угодно.
      На переговорном устройстве, которое, наверное, дублировало то, что было в кабинете, зажглась красная лампочка, и раздался голос Насти:
      -- В кабинете первый заместитель и Семен. Выходи, не дай им сговориться.
      И я вышла. Заместитель и Семен Петрович говорили у двери, в противоположном конце кабинета. Кабинет, конечно, большой, но не настолько, чтобы меня не заметить. Заместитель смотрел на меня и не видел. Это я в школе уже проходила, как все молоденькие учительницы. Обычно старшеклассники, якобы не замечая учительницы, разбирают ее достоинства и недостатки. Выглядит это примерно так:
      -- А у Маши, что ведет физику, хорошая задница.
      -- Нет, зависает.
      -- А грудь у нее есть?
      -- Чего-то, вроде, пузырится спереди.
      Маша якобы не слышит, старается как можно быстрее пройти мимо. Я, однажды услышав такое обсуждение, подошла и высказала свои соображения о мужских достоинствах десятиклассников. Больше меня не обсуждали.
      Я прислушалась. Обсуждали не меня. Обычный деловой разговор, и я вдруг поняла, что школьные правила здесь не подходят и вряд ли пригодятся. В тех правилах было записано, что я -- учитель, и они обязаны мне подчиняться, они могут взбунтоваться и объявить мне бойкот, но не сразу. Но здесь, вероятнее всего, бойкот будет объявлен уже через несколько минут.
      В кабинет входили члены совета директоров, молодые мужчины до или слегка за тридцать. И никто не замечал меня. И даже те, кому я была представлена Гузманом в институте Склифосовского, меня тоже не видели. Только женщина, юрист компании, как и в прошлый раз, глянула на мои ноги, но на этот раз я надела вполне приличные лаковые лодочки, а не стоптанные босоножки. Но с туфлями юристки -- летними, открытыми, на удобном широком каблучке, очень модными в этом сезоне, мои лодочки тягаться не могли.
      Директора, рассевшись по своим местам, открывали папки из мягкой кожи. Персональные папки с вытисненными золотом фамилиями. Ничего, я себе тоже закажу такую!
      Наверное, мне надо уже садиться в кресло и, как мы договорились, Семен Петрович представит меня совету директоров. Но я вдруг испугалась. Для этого надо было оторваться от стены, сделать несколько шагов и сразу оказаться, что называется, в центре внимания.
      И тут старик, наконец, отошел от заместителя, сел в мое кресло, чертыхнулся: кресло оказалось слишком высоко поднятым для него, и начал:
      -- Здравствуйте, товарищи... извиняюсь, господа! Ситуацию с Большим Иваном вы знаете...
      И сразу наступила тишина.
      -- В общем, Иван выпал из тележки и, возможно, надолго... ну, предположительно, месяца на три. Вчера состоялось экстренное собрание акционеров. Были и особые мнения, но большинством голосов исполняющим... исполняющей, -- поправился он, -- обязанности президента компании и председателя совета директоров назначена Бурцева Вера Ивановна -- дочь Ивана Кирилловича. Вера, занимай место.
      Я надеялась, что старик останется, но он тут же вышел из кабинета. Я знала, что сейчас все рассматривают меня. Они ждут, с чего же я начну. Тогда подождите. Я выдержу паузу, и если мне повезет, они начнут первыми, отвечать всегда легче. Я вынула из своей пластиковой папки чистый лист бумаги и начала писать:
      "Наверх, вы, товарищи, все по местам, Последний парад наступает..."
      И отметила, что выбрала слова из морской песни: я, ведь, находилась в морской компании... Молчание затягивалось. Здесь нельзя перебирать, еще несколько секунд и начнется шум, смешки, комментарии.
      -- Александр Петрович, -- сказала я как бы между прочим заместителю, -- ваше слово.
      Я даже не посмотрела в его сторону.
      -- Совет ведет президент или исполняющий его обязанности, -- ответил заместитель. И улыбнулся.
      -- Я прошу вас провести совет. Я еще не знаю всех правил и могу ошибиться.
      Я просила помощи, и нормальный мужчина не должен был отказать.
      -- Если вы ошибетесь, мы вас поправим, -- и заместитель снова улыбнулся. Ну что же, попробую переломить. Я тоже улыбнулась.
      -- Если вы отказываетесь вести совет, то с сегодняшнего дня я предлагаю следующее правило: заседания будут вести по очереди все члены совета директоров. Ржавичев, начинайте!
      Я не знала, кто есть кто, но со своего места поднялся молодой полноватый мужчина в светлом костюме. Он явно растерялся, не готовый к такому повороту. И, хотя, вероятно, процедура бойкота была оговорена, варианты явно не просчитывались.
      -- Извините. В отсутствие президента совет ведет первый заместитель, в его отсутствие другие заместители. Это записано в уставе компании. Я не заместитель.
      -- С сегодняшнего дня я назначаю вас заместителем, -сказала я. Я уже шла на автопилоте, стараясь как можно быстрее закончить этот базар.
      -- Простите, я понимаю, что произошел переворот. Решению собрания акционеров мы обязаны подчиниться, но мы не знаем, кто вы, кроме того, что вы дочь Ивана Кирилловича. Может быть, вы представитесь?
      -- Фамилия Бурцева, имя Вера Ивановна. Национальность русская. Образование высшее.
      Я следила за реакцией заместителя. Он посмотрел в сторону молодого человека с аккуратно подстриженной бородкой в шелковом пиджаке.
      -- Простите, а кто вы по образованию? -- спросил тот.
      -- А вы? -- спросила я.
      -- Экономист. Финансовая академия.
      -- А фамилия?
      -- Бессонов.
      -- А имя и отчество?
      -- Петр Петрович.
      -- Рада познакомиться. Отвечаю на ваш вопрос. По образованию я педагог.
      -- Значит, учительница. А какой предмет вы преподаете?
      -- Математику.
      -- Математику или арифметику в младших классах?
      -- Если у ваших детей плохо с арифметикой, я могу вам порекомендовать репетитора. А теперь давайте кончать базар. Вы хорошо понимаете, что я сейчас не могу провести совет, и решили поизгаляться. И вам, взрослым мужикам, не стыдно?
      -- Мне лично не стыдно, -- тут же ответил заместитель. -Скорее должно быть стыдно вам, что вы согласились заниматься проблемами, в которых ничего не понимаете и, вероятнее всего, никогда не поймете.
      -- Я думаю, что кое-что уже пойму к концу заседания совета, если он состоится. А если не состоится, то не по моей вине.
      Я смотрела на заместителя. Тоже вполне школьный прием. Когда выявлен зачинщик, вся ответственность перекладывается уже на него. Директора смотрели на заместителя, ожидая его ответа.
      -- Ладно, -- сказал он. -- Дело есть дело. Начнем совет. Заместитель встал и со своей папкой подошел ко мне. -- Если уж я веду совет, давайте поменяемся местами.
      По опыту я знала, что даже если бунтарь в классе заколебался, он попытается сохранить лицо, как говорят японцы. Заместитель претендовал хоть на временное, но председательское кресло во главе стола. Мальчишке бы я уступила, пусть потешит свое самолюбие, но возле меня стоял не мальчик. Уступлю сегодня, завтра он сядет в это кресло без моего разрешения.
      -- Извините, Александр Петрович. Это место президента, а вы его заместитель. Так что ведите совет со своего места.
      Заместитель вернулся на свое место, усмехнулся и сказал:
      -- Предлагаю начать с разного. Пять минут на разборку мелочей, и приступим к главному.
      Тогда не придала значения его словам. Заместитель вел обычное оперативное совещание. Члены совета директоров заявляли о возникших за последние дни проблемах: платежи, страховки, оплата адвокатов, простой судов, задержка сроков доставки грузов.
      Вначале я пыталась записывать, я даже понимала, о чем говорят директора, но на какие-то секунды отвлеклась, рассматривая, как Бессонов на миниатюрном компьютере делает пометки, еще один из директоров записывал на "Ноут-бук", остальные пользовались пухлыми блокнотами "органэйзерами". Я мечтала завести себе такой же, но, подумав, отказалась, нечего особенно записывать. Купить картошки, луку, свеклы, сдать белье в прачечную -- это я помнила и без "органэйзера". Школьные проблемы я решала "по возникновению". Возник, скажем, Дима Пегов, и я про него помнила все и без "органэйзера": и о чем ему надо напомнить, и что передать его родителям через школьную буфетчицу, которая дружила с его матерью, и чего передавать не следует.
      Я смотрела на директоров, мужчин моего возраста и даже чуть моложе, и не могла понять, откуда они вдруг появились. Их не было еще пять лет назад. Все сдвинулось. Раньше, как и сейчас, заканчивали институт к двадцати двум годам, девушки к этому моменту выходили замуж. Жили у родителей жены или мужа. Обычно родители вносили первый взнос за кооперативную квартиру, и целое десятилетие уходило на покупку мебели, телевизора, стиральной машины. Автомобиль появлялся годам к сорока, иногда чуть раньше, если отец отдавал свои старые "Жигули" и покупал себе новые. Бывали туристические поездки в Польшу, Венгрию, Болгарию. Дубленку носили по двадцать лет, как прабабушки, которым полушубка хватало на всю жизнь.
      К сорока мужчины заведовали лабораториями, в пятьдесят -отделами, к шестидесяти становились заместителями директоров. Женщины-врачи лет по десять ходили участковыми врачами, потом становились заведующими отделениями, а там уж как повезет. Конечно, были и стремительные карьеры, но обычно если удачно женился -- или вышла замуж, если твой тесть работает в той же или близкой к твоей профессиональной сфере. Существовали и неудачники: вечные старшие инженеры и младшие научные сотрудники, кто-то спивался, садился в тюрьмы, но резких перемен в жизни не было ни у кого, все перемены и просчитывались, и объяснялись.
      И вдруг все изменилось. Появились частные фирмы. Управлять банками стали двадцатилетние, сроки карьер сократились вдвое, втрое. Молодые люди ездили на дорогих машинах, поездка за рубеж уже стала не событием, а рабочей нормой, когда в неделю приходилось вылетать или выезжать в две-три страны, без возвращения домой и многодневных оформлений выездных документов.
      Одни приспособились или приспособили жизнь для себя, другие остались без работы, они могли делать только одну работу, а если такой не оказывалось, другую они делать не могли. Старшее поколение не могло переменить профессию, потому что не умело переучиваться. Одни молодые могли работать по двадцать часов в сутки, другие не выдерживали и восьми. Из девок моего поколения, с которыми я училась в школе, одна открыла частную нотариальную контору, одна стала брокером на бирже. Это из семнадцати. Остальные торговали цветами, консервами, сигаретами, работали медицинскими сестрами, учительницами, участковыми врачами, бухгалтерами. Из пятнадцати ребят двое погибли -- один в Абхазии, другой в подъезде своего дома, один торговал подержанными автомашинами, двое сидели в тюрьме, один стал милиционером, двое инженерами, сейчас сидели без работы, еще двое стали наркоманами и только один, химик по образованию, купил две химчистки-прачечные, ездил на "Мерседесе-930", построил трехэтажную дачу и купил пятикомнатную квартиру.
      Я смотрела на заместителя. Он, вероятно, был из удачливых, спокойный, неторопливый.
      Первое, что я даже не услышала, а почувствовала -какое-то изменение в голосах, они не стали говорить громче, появилась многозначительность, увеличились паузы. Что-то изменилось в выражениях лиц. Один усмехнулся, на лице другого явно выразился преувеличенный интерес к обсуждаемому. Я стала слушать очень внимательно.
      -- На переходе в Дуржан намечается ЕГН прихода двадцать пятого июля, -- сообщил Ржавичев.
      Директора смотрят на меня. И мне ничего не оставалось, как спросить:
      -- Это точно?
      -- Капитан дает нотис на 25.
      -- Что у нас по харе? -- спросил заместитель.
      -- Хара бигенгует объекты, -- ответил Ржавичев.
      -- Когда закончится бигенгование? -- поинтересовался заместитель.
      -- Высокая вода до 27.
      -- Что дальше? -- заместитель задавал вопросы быстро и мгновенно получал ответы.
      -- Идет за объектом в Какинаду.
      -- Что с демориджем по Джамрату?
      -- Фрахтователи затягивают.
      -- Какие меры предлагаете принять?
      -- Поменять на диспог.
      -- Один диспог за деморидж маловато будет. Предлагаю добавить сталии и запросить два диспога.
      -- Категорически не согласен. Стания сакшн нужна, -заявил Ржавичев.
      Директора едва сдерживали смех. Но Замместитель был серьезен.
      -- Мнение юриста? -- спросил он.
      -- Я считаю, что пиендай с лхойдом нас поддержат.
      И тут я окончательно поняла, что меня разыгрывают.
      -- Кто за то, чтобы станию оставить себе? -- спросил заместитель.
      Проголосовали трое директоров.
      -- Кто за то, чтобы добавить станию к двум диспогам?
      Проголосовали двое директоров и заместитель.
      -- Мнения разделились, -- подвел итог заместитель. -Решение за президентом.
      Теперь все смотрели на меня. Только один сидел, потупив голову, у него , как у школьника, краснели уши. По-видимому, это был Нехорошев.
      Я знала, что отвечу и поэтому не торопилась. Я всматривалась в лица директоров. Заместитель мне улыбнулся. На лице Ржавичева читалось почтительное ожидание моего решения. Бессонов едва сдерживал усмешку, во взгляде юристки была даже жалостливая снисходительность.
      -- Очень интересная дискуссия, -- начала я. -- Считайте, что попытка повесить мне лапшу на уши не удалась. Вы, как плохие актеры, все время переигрывали. В следующий раз отрепетируйте более тщательно. Мои школьники, готовя розыгрыш, подходят серьезнее.
      -- Вы о чем? -- спросил Ржавичев. -- Простите, я не понял.
      -- Я вам объясню отдельно. Все свободны.