Женщин обижать не рекомендуется

      Все вышли из кабинета. Я продолжала сидеть, на мгновение показалось, что у меня отнялись ноги. Мне хотелось одного: пройти в комнату отдыха, лечь на тахту, укрыться пледом и уснуть. Не у одной меня такая особенность. Когда переживаешь стресс и вроде бы надо действовать, принимать решение, большинство людей хочет лечь, уснуть и забыть о неприятном. Потом -- будь что будет, но сейчас нужна передышка.
      В кабинет вошла Настя, подняла большой палец.
      -- Молодец! Блестяще!
      Я нашла в себе силы встать, прошла в комнату отдыха, легла на тахту и укрылась пледом.
      -- Тебе плохо? -- спросила Настя.
      -- Мне надо поспать хотя бы пятнадцать минут.
      И я уснула. Проспала почти два часа.
      Я приняла душ. Проверяя ящики шкафа, обнаружила утюг, подгладила юбку и блузку. Мне очень хотелось есть. Я приготовила бутерброд с ветчиной, открыла банку холодного пива. Одного бутерброда оказалось мало, в микроволновой печи подогрела консервированный горошек, вскипятила воду, выпила кофе и решила, что надо поговорить с отцом прежде,чем принять решение. Когда я читаю в романах о долгих и мучительных раздумьях героев, -- все это глупости. Решение обычно принимается сразу: увидела мужика, и он или нравится, или не нравится, хорошая тряпка нравится или не нравится. Нерешительность с мужиком бывает от того, что он сам нерешителен, а с покупкой потому, что всегда не хватает денег.
      Конечно, я хотела бы остаться в компании, и даже неважно, в какой должности. Мне нравился Заместитель, хотя, конечно, вел он себя, как сука, хотя определение "сука" применимо больше к женщине. Сказать "как кобель" -- не точно, потому что "кобель" -- сексуальная категория, а не нравственная. Но не это было главным. Я хотела получить деньги: даже двухмесячная зарплата президента компании решила бы мои проблемы года на два или даже на три. То, что сегодня меня макнули, можно пережить. Но даже за очень хорошие деньги терпеть унижения каждый день я не хотела.
      Я сразу вспомнила Ржавичева, его вопросы, его усмешку и с каким упоением он исполнял свою роль в этом розыгрыше. Ничего, ты свое получишь, -- решила я тогда. И без всяких колебаний и сомнений.
      Через кабинет я прошла в приемную.
      -- Кофточку подгладила, -- сказала Настя. -- Кстати, в ящике справа есть фен.
      -- Какие новости от отца? -- спросила я. Именно в этот момент я решила сделать поводок, который связывал бы меня и Настю, покороче. Я не буду во всем слушаться ее.
      -- Решили отложить операцию. Сегодня его отправят в санаторий. Уже вызвали швейцарского хирурга, и они с Гузманом решат, оперировать ли его здесь или провести операцию там.
      -- Я поеду к нем сейчас.
      Настя посмотрела на часы.
      -- Тогда только завтра. Он уже не в институте, но еще и не в санатории.
      -- Я поеду в санаторий. Где он находится?
      -- Нет, -- сказала Настя. -- Ему после дороги нужен отдых. Завтра приходи, и решим.
      -- Решать буду я. Я не девочка, чтобы за меня решали, когда мне видеться с отцом.
      -- Ты с ним не виделась годами, -- сказала Настя.
      -- А сейчас хочу видеть каждый день. Пожалуйста, адрес санатория.
      Настя молча написала на бланке компании адрес санатория.
      -- Каким транспортом можно туда добраться?
      -- Не знаю.
      Я поняла, что перебрала и надо отступать.
      -- Прости, -- сказала я.
      -- Прощаю.
      -- Не знаешь, что говорят после этого совета?
      -- Говорят, что ты не полная идиотка. Считай это за комплимент. Завтра за тобой прислать машину?
      -- Доеду сама. До свиданья.
      -- Будь здорова.
      Теперь мне предстояло пройти по довольно длинному коридору. И я пошла, боясь только одного: чтобы ко мне не обратились с каким-нибудь вопросом. Я приближалась к охране. Обычно для прохода в учреждение выписывают пропуск, а при выходе его сдают. Если у меня спросят пропуск, что я должна ответить? Я решила, что отвечу:
      -- С сегодняшнего дня я -- президент компании и прошу это запомнить.
      Но два парня ничего не спросили, а почтительно приложили ладони к беретам. Я им кивнула.
      Окна были распахнуты, меня провожали взгляды не менее десятка мужчин. Я завернула за угол, облегченно вздохнула и бросилась к приближающемуся троллейбусу. Конечно, президенту компании не пристало бегать за троллейбусом, но и стоять на остановке мне тоже не хотелось. Президент, пробивающийся в переполненный троллейбус на виду сотрудников компании -- не президент, а пассажир, такой же, как и они, хотя, судя по количеству машин на стоянке против офиса компании, очень немногие сотрудники ездили общественным транспортом.
      Я довольно быстро добралась до дома, час пик еще не наступил. В этом микрорайоне, который когда-то зазывали Химки-Ховрино, я прожила из тридцати двух лет своей жизни двадцать. За эти двадцать лет выросли деревья, которые мы сажали по субботникам. Я знала здесь многих, а еще больше знали меня: не только соседи, но и родители учеников.
      На детских площадках из песка малыши строили замки, те, что постарше, гоняли между домами на роликовых коньках, на скамейках в тени деревьев сидели старухи, грузные, с больными ногами. Меня всегда поражала разница между зарубежными старухами и нашими. В Москву приезжало много туристов, в основном, пенсионеров. И французские, и американские, и немецкие старухи были сухопарые, подтянутые и деятельные. Наши старухи были почему-то разбухшие, медлительные. Я как-то поделилась своими наблюдениями с Риммой.
      -- А другими они и быть не могут, -- ответила Римма. -Всю жизнь на картошке, капусте и макаронах. Они уже к тридцати становятся тумбами, а когда рождаются внуки, они вообще перестают быть женщинами. Все. Финита ля комедия. Они бабки. Все маршруты закончены. Раньше из дома на работу, три раза за жизнь в дом отдыха или в санаторий по профсоюзной путевке со скидкой. А теперь только из дома в магазин, прачечную и поликлинику. Все их путешествия.
      Единственной старухой в форме была Олимпиада Васильевна Разумовская. Она мне преподавала географию в школе, не скрывала, что из дворян, каждый год ездила в Париж к родственникам, которые детьми вместе с родителями эмигрировали сразу после революции.
      Она сидела одна, старухи со своими разговорами о ценах на фрукты ее раздражали. Она курила длинную тонкую черную сигарету, из дорогих, судя по приятному запаху, и была одета в легкий, в яркую клетку, шелковый костюмчик. Я поздоровалась с ней и сказала:
      -- Какая вы всегда элегантная и модная.
      -- Гуманитарная помощь, -- ответила низким прокуренным голосом Олимпиада. -- Внучатые племянницы отдали свои вышедшие из моды тряпки. У них в Париже мода заканчивается, а к нам она только приходит, поэтому я самая модная старуха в нашем микрорайоне. А у тебя что, неприятности?
      -- А разве заметно? -- Я удивилась вполне искренне.
      -- Поживешь с мое, все будешь замечать.
      -- Ничего особенного. Я временно на левую работу устроилась. И один козел, в общем, в первый же день поизгалялся.
      -- Ответила?
      -- Не очень...
      -- Надо сразу бить по яйцам, -- заметила Олимпиада.
      -- Буквально?
      -- И буквально, и фигурально. Все мужики закомплексованы. По этим комплексам и надо врезать. Привожу пример. Сегодня стою в очереди за дешевым луком, из совхоза привезли, и один мужичонка -- маленький, пьяный, вонючий, матерится через каждые два слова. Я ему сделала замечание. А он мне: да пошла ты на хуй. Я ему тут же: на твой, что ли? Да он у тебя не больше трех сантиметров, на нем не удержишься.
      -- А он что?
      -- А ничего. Кругом хохот, он как рыба, рот открывает, а сказать ничего не может. Ты своему козлу не спускай, завтра же врежь! Мужика надо бить по его комплексам.
      -- Я еще не знаю его комплексов.
      -- А чего их знать? Он или толстый, или худой, или галстук носит как слюнявчик, или ходит в костюме с засаленным воротником, потому что чистит один раз в год, или по-русски двух слов связать не может, вечно прибавляет "как бы", "значит", "хотел бы сказать". Или начальника боится, или бездельник, или тупой.
      -- Другое поколение приходит, -- возразила я.
      -- А психология остается. Если решают, то только через силу, а больше надеются на авось. Полные идиоты. Давно не битые. Сейчас, может быть, начнут умнеть. Но не сразу. Не врежешь этому козлу, все время будешь об этом думать. Обязательно врежь. Завтра же. Послезавтра уже настроение улучшится.
      Весь вечер я стирала, готовя мать и Анюту к поездке в деревню и думала, как врезать Ржавичеву, и почти придумала, надо было только получить некоторые данные от Насти.
      Утром, когда я шла мимо охраны, молодые парни вытянулись и щелкнули каблуками ботинок. Было еще рано.
      -- Кофе будешь? -- спросила Настя.
      -- Буду.
      Мы с ней в комнате отдыха выпили по чашечке кофе, в приемной осталась вторая секретарша, из тех, что не поступив в институт, идут в секретарши, чтобы перебиться год, и перебиваются всю оставшуюся жизнь, если сразу не выходят замуж за одного из сотрудников.
      -- Успокоилась? -- спросила Настя.
      -- Пока нет. Этого козла Ржавичева я должна наказать. Что он не сделал в последнее время?
      -- Он хороший работник. Немного медлительный. Англичанам не ответил, они сегодня второй факс прислали.
      -- Ты его вызови ко мне.
      -- Тебя юрист спрашивала.
      -- После Ржавичева.
      -- Не пори горячку, -- предупредила Настя.
      -- Я слегка.
      -- Ну, как знаешь...
      Я сидела в кабинете и читала факсы из Сингапура, Лондона, Гамбурга с непонятными мне запросами. В переговорном устройстве раздался голос Насти.
      -- Господин Ржавичев в приемной.
      Ржавичев вошел, поздоровался, улыбнулся и сел.
      -- Почему англичане по одному и тому же вопросу присылают второй факс?
      -- Видите ли, этот вопрос требует глубокой проработки, -начал Ржавичев.
      -- Если требует, надо извиниться перед партнером и сообщить ему о сроке ответа.
      Ржавичев развел руками.
      -- Вы правы.
      -- Я вам выношу выговор!
      -- Вера Ивановна, вы меня наказываете за вчерашний розыгрыш?
      -- Разыгрывать можете своих друзей, а вы мой подчиненный, работой которого я не удовлетворена.
      -- Тогда, может быть, вы меня сразу уволите?
      -- У вас есть место, куда вы могли бы перейти?
      -- Пока нет, но могу найти.
      -- Тогда поищите.
      И я снова начала читать факсы, не обращая на него внимания. Ржавичев вышел, я слышала, как закрылась дверь. А что делать дальше, я не знала. И звонить некому. Римма еще, наверняка, спала, мать ушла в магазин закупать крупы в деревню. Я не выдержала и нажала на красную клавишу, услышала голос Насти:
      -- Слушаю, Вера Ивановна.
      -- Зайдите ко мне.
      Настя вошла в кабинет, закрыла дверь на защелку и почему-то шепотом спросила:
      -- Ты знаешь, что сейчас будет?
      -- Что?
      -- Ржавичев направился к Будильнику. Ржавичев -- один из лучших работников компании. Будильник сейчас тебе устроит такой скандал!
      -- Не устроит. Я его слушать не буду.
      -- Тогда он соберет акционеров и потребует пересмотра решения. Не высовывайся! Сейчас к тебе зайдет юрист с договорами. Ничего не подписывай. Подпишешь только после того, как посмотрит Малый Иван.
      -- А что мне дальше делать?
      -- Ничего. Я тебе принесла несколько новых видеокассет. Сиди и смотри кино, только звук не врубай на полную мощность. После обеда поедем к отцу и все обсудим. До обеда продержишься?
      -- Продержусь, -- пообещала я.
      -- С юристкой никаких разговоров.
      Юрист, я уже знала, что ее зовут Ирэна, вошла, улыбнулась. Я еще не привыкла, что все в этой компании улыбаются. И тоже улыбнулась.
      -- На договорах есть визы всех служб, они обсуждались на прошлом совете директоров при Иване Кирилловиче.
      -- Оставьте, я посмотрю.
      -- Да, конечно, -- согласилась юристка. -- Но этот договор надо подписать срочно. Наш субподрядчик приехал и ждет в приемной.
      Я не думала, что меня подставят, но привычка читать все, что я подписываю, все-таки сработала. Я стала читать договор.
      -- Мне не понятен пункт пять "б".
      -- Он подкрепляет пункт четыре "б".
      -- А пункт семь обязателен?
      -- Вера Ивановна, я юрист очень высокой квалификации, и компания мне платит за это очень хорошую зарплату. Для ликвидации элементарной юридической безграмотности мы для вас лично возьмем начинающего юриста. Я думаю, компания на это пойдет. А пока подпишите хотя бы этот договор, субподрядчик ждет.
      -- А я его не вызывала. Оставьте все договоры, я их изучу и подпишу в конце дня. Вы свободны.
      Юрист сморщилась, как от приступа зубной боли, и вышла. И тут же в кабинет вошла Настя.
      -- Что ты ей сказала? Она обозвала тебя идиоткой и пошла к Будильнику.
      На пульте загорелась лампочка над второй клавишей. Это был Заместитель. Я нажала клавишу и услышала его голос.
      -- Вера Ивановна, мне надо с вами срочно переговорить!
      Настя замахала руками.
      -- Извините, чуть позже, сейчас я уезжаю в правительство.
      Не знаю, почему я сказала "правительство".
      -- У тебя есть знакомые в правительстве? -- спросила Настя.
      -- Откуда? Я их только по телевизору вижу, -- вынуждена была я признаться.
      На переговорном устройстве зажглась лампочка, я отжала клавишу и услышала раскатистый баритон.
      -- Вера Ивановна, машина у подъезда.
      -- Кто это?
      -- Викулов, начальник службы безопасности, -- пояснила Настя. -- Я так и знала: они будут проверять, куда ты поедешь. Викулов из чекистов. Они умеют раскапывать. Сиди и молчи. Я сейчас позвоню приятельнице в Белый Дом, она тебе выпишет пропуск, -- Настя написала на бумажке название главка Министерства экономики. -- Викулов туда не пройдет.
      -- А что я буду делать в правительстве?
      -- Покатайся на лифтах, пообедай. Протяни время. Я сейчас с Малым Иваном выеду в санаторий, и оттуда отец тебя срочно вызовет к себе. Но ни с кем не заговаривай больше, опять чего-нибудь ляпнешь.
      -- А что я, собственно, ляпнула? Вчера меня попытались разыграть. Я сделала замечание. Это нормально. Если юрист не считает возможным проконсультировать своего руководителя, значит, меня будет консультировать другой юрист.
      -- Ты это серьезно? -- спросила Настя.
      -- Конечно.
      -- Но мы же договорились, что ты только будешь делать вид, что президент.
      -- Тогда я не поняла. Я считаю, что могу с вами советоваться, но решения буду принимать я.
      -- Ладно, мы это обсудим в санатории. А пока поезжай в правительство. Но, если хочешь что-то решать сама, то и сама выпутывайся.
      -- Естественно, -- ответила я.
      Возле подъезда стоял "Мерседес 190Е". Я разбиралась в марках автомобилей, потому что Анюта не увлекалась куклами Барби, а собирала игрушечные автомобильчики. "Мерседес 190Е" я ей купила три года назад.
      К машине подошел крупный загорелый мужчина в сером легком костюме, синем галстуке и ослепительно сияющих черных ботинках. Он улыбнулся мне и представился.
      -- Викулов Юрий Иванович, начальник службы безопасности компании, -- и открыл переднюю дверцу.
      Я сама открыла заднюю. В зеркале заднего обзора я все время, пока мы ехали, видела внимательные глаза Викулова.
      -- Как вам понравились наши директора? -- спросил он.
      Я промолчала.
      -- Наша компания вам понравится, -- сделал еще одну попытку заговорить Викулов.
      Мне хотелось ему ответить: "Это не ваша компания, потому что на восемьдесят процентов принадлежит отцу, это -- частная компания, а вы ее наемный работник", но, помня предупреждения Насти, промолчала. И вообще сегодня в разговоре с отцом надо все расставить по своим местам, хотя, если рассматривать сложившуюся ситуацию объективно, то мне место в школьном классе или за овощным прилавком.
      Раздался зуммер сотового телефона. Викулов взял трубку, выслушал и спросил меня:
      -- Вы сколько времени будете в Белом Доме?
      -- Сколько мне будет необходимо. Кто интересуется моим времяпрепровождением?
      -- Первый заместитель.
      -- Передайте ему, что это в высшей степени некорректный вопрос и элементарное нарушение субординации. Я могу задать вопрос своему подчиненному, сколько времени и где он будет находиться, а он мне таких вопросов задавать не может.
      Викулов положил сотовый телефон.
      -- Почему вы ему об этом не сказали?
      -- Он слышал.
      Остальную часть пути мы ехали молча. Я вышла у Дома Правительства. Пропуск мне уже был заказан. Я не стала кататься на лифтах, а походила по коридорам, обнаружила холл с кофеваркой и удобными креслами, купила журнал "Космополитен", выпила чашечку кофе с пирожным, прочла статью о сексе после тридцати. Правда, с моим минимальным опытом мне надо было читать о сексе до тридцати, но эта статья была опубликована в предыдущем номере. Я забыла, что нахожусь в правительственном здании, скинула туфли и уснула. А если я засыпала, то спала обычно не меньше двух часов. Так и получилось. Я выпила еще чашку кофе и вышла из Дома Правительства.
      -- На Малую Бронную, -- сказала я Викулову. На этой улице была частная нотариальная контора моей школьной подруги Алевтины.
      Я вошла в нотариальную контору, посмотрела с площадки второго этажа на припаркованный "Мерседес". Викулов разговаривал по сотовому телефону, вероятно, докладывал о моем передвижении.
      Офис Алевтины оказался обыкновенной двухкомнатной квартирой, но перестроенной. Из большой комнаты, кухни и прихожей получился небольшой зал, в котором за стеклянными перегородками сидели девушки за компьютерами, для посетителей поставили удобные кресла, столик с журналами.
      Алевтина за чуть затемненной, тоже стеклянной стеной разговаривала с посетителем, полная изоляция не пропускала ни единого слова, но Алевтина заметила, когда я вошла, кивнув мне. Как только ее клиент вышел, она пригласила меня, сказав ожидающим:
      -- Извините, госпожа Бурцева по предварительной записи.
      Алевтина закрыла дверь, достала сигареты. Я взяла предложенную сигарету, подумав, что если не буду себя сдерживать, то начну курить, как все, не меньше пачки в день.
      -- Какие проблемы? -- спросила Алевтина. Располневшая, с хорошо уложенной прической, с дорогими кольцами и браслетами, она выглядела лет на пять старше меня, а мы были ровесницами.
      Я ей сжато изложила, как стала президентом компании и какая ситуация у меня с юристом компании.
      -- Короче, тебе нужен юрисконсульт по морскому праву?
      -- Да.
      -- Сколько будешь платить?
      Алевтина задала мне еще несколько вопросов, на которые я не могла ответить с определенностью, пообещав дать ответ через сутки: эту и другие проблемы мне предстояло обсудить с отцом.
      -- Есть одна девица, которая в аспирантуре, как раз по морскому праву, ей нужны деньги. Договоры с тобою?
      -- Конечно.
      Алевтина набрала номер по диктофону и сказала:
      -- Офелия, когда сможешь подъехать ко мне в контору? Надо посмотреть договора и поговорить с президентом компании. Не ему, а ей -- тридцать два года. Жду. Она будет у меня через полтора часа, -- сообщила Алевтина. -- Полчаса ей надо на договоры, так что приезжай часа через два.
      -- Она армянка?
      -- А как ты угадала?
      -- Армяне часто называют своих детей именами из классической мифологии, литературы. У меня учились армянские Гамлет, Рамзес.
      -- Она армянка московского разлива. Но Офелия настоящая.
      Мне предстояло перебиться где-то два часа. Конечно, я могла выйти в центре и походить по магазинам, но, вспомнив, что днем Марина обычно дома, позвонила и договорилась, что заеду к ней.
      -- На Поварскую, -- сказала я.
      Я вышла на Поварской, бывшей улице Воровского. Я выросла при советской власти и еще с трудом привыкала к старинным названиям московских улиц, о которых я читала только в старых романах.
      Марина, тоже моя школьная подруга, закончила режиссерское отделение театрально института, но ни одного спектакля в настоящем московском театре ей пока поставить не удалось. Она ставила экспериментальные спектакли в театрах-студиях, которые обычно располагались в повалах. Последний ее спектакль я смотрела в бывшем бомбоубежище. Спектакль эротический, с голыми девушками и парнями. Прошло всего несколько спектаклей, жители ближайших домов возмущались, и домоуправление расторгло договор на аренду бомбоубежища. Марина уже несколько месяцев сидела без работы, но не бедствовала. Одна комната ее двухкомнатной квартиры, почему-то постоянно закрытая, обеспечивала ее. Я не знаю, что хранилось в этой комнате, а храниться могло все... Я только один раз видела, как днем зашли к ней парни в кожаных куртках и вышли с большими сумками, в которых могли поместиться даже автоматы Калашникова.
      Марина, еще в халате, предложила мне позавтракать, хотя для служащих людей уже наступило время обеда.
      В микроволновой печи она поджарила ломти ветчина, сварила кофе и только после этого сказала:
      -- Рассказывай.
      Я начала рассказывать коротко, как рассказывала в нотариальной конторе, но Марина меня перебила:
      -- С подробностями. В любой ситуации важны подробности. И не так даже важно, что происходило, а как.
      Я рассказала об отце, об оперативке с моим розыгрышем, о Ржавичеве и юристке.
      -- Теперь ты все знаешь. Представь, что я -- героиня твоей пьесы.
      -- Спектакля, -- поправила Мерина.
      -- Хорошо, спектакля, -- согласилась я. -- И вот героиня попадает в нелепую, дурацкую, абсурдную ситуацию. Была никем, школьной учительницей, а стала главой компании. И все над ней смеются, она же ничего не понимает. Что делать героине? Ты -режиссерша, подскажи.
      -- Во-первых, пьеса дурацкая, -- начала Марина.
      -- Дурацкая, но реальная, -- возразила я.
      [$52-53]
      -- Как ничего? -- не поняла я.
      -- Если по системе Станиславского, да и по любой другой, тебя отстранить от должности, или как сейчас модно, объявить тебе импичмент, ничего не стоит. Собственно, процедура импичмента уже началась. Тебя надо объявить недееспособной, для этого тебе достаточно наделать ошибок, которые ты начала ляпать в первый же день.
      -- Во второй, -- поправила я ее.
      -- К моменту отрешения от власти соберут все твои просчеты скопом.
      -- Но компания практически частная, -- возразила я. -Уволить они меня не могут. Уволить меня может только отец.
      -- Он это и сделает. Ему докажут, что ты полная дилетантка, ты ведь дилетантка в этом пароходном хозяйстве? Согласна?
      -- Согласна.
      -- И вообще в пьесе нет драматургии и точного характера героини. Согласна?
      -- Может, и согласна. Пока не понимаю.
      -- Драматургия -- это всегда преодоление препятствий. Рассмотрим, какие препятствия перед противниками героини. Да никаких! Им надо доказать только, что ты дилетантка. Они это докажут в течение недели, подставляя и макая тебя ежедневно, докажут это акционерам, те нажмут на отца, и тот уберет тебя. У твоих противников нет препятствий, которые они не могут преодолеть хотя бы некоторое время.
      -- Значит, мне нужно время? -- спросила я.
      -- В любом случае тебе надо время, чтобы подготовить противодействия на их действия.
      -- Поняла.
      -- Потом тебе их надо ввести в заблуждение. Сейчас твоя героиня -- строгая, даже злобная и не очень умная учительница.
      -- Ну, и не дурочка, -- возразила я. -- Кое-какой умишко у меня есть.
      -- А вот этого героине показывать в первый же день совсем не обязательно. Только дурочки в неясной ситуации хотят показаться умными. Умные в таких случаях играют под дурачка или дурочку, если это касается женщины. И все успокаиваются. Дурочки не страшны, дурочек не боятся.
      -- Но я все-таки учительница, и что я -- полная идиотка? Не поверят же!
      -- Ты не права. Очень много учительниц -- полных идиоток. Не раскрывайся раньше времени. Против тебя умные и беспощадные мужики. А мужики -- как кобели -- если на их территории появляется другой кобель, они дерутся без пощады, до победы.
      -- Но кобели никогда не трогают сук.
      -- Это в собачьем мире, а в человеческом -- нет этого табу. Тебе сколько положили как президенту в месяц?
      -- Как учительнице мне за эти деньги надо работать полтора года.
      -- Да за такие деньги самая умная согласится, чтобы над ней смеялись. Да за такие деньги может быть только один принцип: тебе плюют в глаза, а ты говоришь: "Божья роса". Время сейчас такое. Главное -- выжить.
      Пока мы говорили, я выпила две чашки кофе и выкурила три сигареты. В разговоре с Мариной я уже скорректировала свое положение на будущее, если, конечно, меня поддержит отец. Марина предложила мне две итальянские блузки, и, хотя я никогда не брала в долг и покупала только, когда у меня появлялись деньги, я не выдержала и взяла блузки. Марина уложила их в фирменный пакет, и я вернулась к "Мерседесу".
      -- На Малую Бронную, -- сказала я Викулову.
      Офелия оказалась девушкой баскетбольного роста -- под метр девяносто, в мини-юбке и майке. Даже Римма уступала ей в обилие женских достоинств. Я смотрела на нее снизу вверх.
      -- Ну, извините, -- Офелия улыбнулась, -- все сначала удивляются, потом привыкают.
      -- У нее черный пояс по карате, -- сказала Алевтина. -Она телохранителем работала.
      -- Договоры составлены безупречно. -- Офелия протянула мне договоры. -- Я бы поучилась у вашего юриста.
      -- Спасибо. Я вам позвоню завтра. Вашу работу компания оплатит.
      -- Да ладно, -- махнула Офелия своей огромной рукой. -Это не работа, а услуга Алевтине. Я ее постоянная должница. Если вам потребуется помощь, я готова соответствовать, диссертацию я уже написала, защита осенью, на море я уже была.
      Я подумала, что Офелии вряд ли пригодится в жизни ее диссертация. Выйдет замуж за какого-нибудь крутого бизнесмена, это же идеально для не очень сильного мужчины иметь в женах такую роскошную женщину да еще с черным поясом по карате.
      Я распрощалась с юристками, в очередной раз пожалев, что после средней школы меня не приняли в высшую школу милиции, скорее всего, из-за моего маленького роста, хотя у меня был первый разряд по стрельбе из пистолета. Я была странной девочкой. Мне нравились женщины в форме, милицейской или прокурорской, я любила читать детективный романы и почти всегда угадывала, кто убийца, еще я хотела стать космонавтом. Я поступала в Высшее техническое училище имени Баумана, ректором которого был космонавт Елисеев, не добрала двух баллов, поступила в Педагогический и стала учительницей математики. В школе я лучше других девчонок понимала в математике, физике и химии и не любила историю и литературу, которые, на мой взгляд, не имели практического применения в жизни и поэтому не могли стать моей профессией.
      Викулову, вероятно, надоело сидеть в "Мерседесе", и он прохаживался по тротуару, оглядываясь на молоденьких девушек.
      -- Позвоните в приемную офиса, -- попросила я Викулова, -есть ли для меня сообщения.
      Викулов молча набрал номер и сказал:
      -- Это Викулов. Есть ли сообщения для Веры Ивановны? -- и, выслушав, сказал мне, -- Вас просит срочно приехать в санаторий Иван Кириллович.
      -- Поехали! -- сказала я.
      -- Извините, у меня есть основные обязанности, -- ответил Викулов, как мне показалось с раздражением. Обидчивый дурак, подумала я. Продемонстрировал, что он не шофер, а начальник службы безопасности. Я давно заметила, что люди, которые афишируют свою должность, или закомплексованы, или, мягко говоря, не очень умны.
      Викулов договорился по телефону с шофером, который подъехал к Белорусскому вокзалу на небольшой "Хонде".
      -- Это Коля, -- Викулов представил мне молодого крепкого парня. -- Он отвезет вас к отцу, -- но из "Мерседеса не вышел, явно предлагая мне пересесть в "Хонду".
      -- Коля, -- сказала я, -- мы поедем в "Мерседесе".
      -- Извините, -- сказал Викулов, -- но у меня нет доверенности на вождение "Хонды".
      -- Это ваши проблемы, -- ответила я. -- Вызовите другого водителя, -- я уже знала, что в компании работают три водителя.
      Викулов вышел из машины. Я нажила еще одного врага. Я понимала, что меня несет, но не могла остановиться. Хотя в сложившейся ситуации мои поступки могли быть единственно верными. Мне бросили вызов, я его приняла. Свою роль желчной, мстительной, упрямой хамки я сыграла неплохо, хотя никакой роли я не играла, я была сама собой в том худшем виде, в каком могла быть, если себя не сдерживала. Во всяком случае, если в Совете директоров будут анализировать мои действия, они обнаружат последовательность и попробуют спланировать следующую акцию, которая у них не получится, потому что завтра я буду абсолютно другой.
      "Мерседес" несся по подмосковной дороге среди леса. Иногда возникали дома-крепости, двухэтажные, с подземными гаражами, с соляриями на крыше. В большинстве домов узкие окна, иногда бойницы. Через них невозможно рассмотреть, что внутри дома, но удобно отстреливаться из гранатомета. Новые русские строили дачи, которые напоминали то старые замки, то современные бетонные доты, а дот -- это долговременная огневая точка, в переводе с инженерно-военного.
      Попадались и старые дачные поселки, заложенные в тридцатые и сороковые годы: деревянные дома с верандами, флигелями, домиками для прислуги на участке.
      На всех новых дачах были установлены спутниковые тарелки. Раньше строили годами. Одно лето уходило на подвал и фундамент, следующее на стены, потом крыша. Сегодня кирпичные крепости возводились от весны до осени. Я никогда не мечтала о такой крепости, но от финского одноэтажного домика я бы не отказалась. И сидела б сейчас в шезлонге в тени или варила варенье и ждала мужа с работы. Насчет мужа я, конечно, зря, даже в мечтах ему не находилось места. А если я когда-нибудь снова выйду замуж, то, наверняка, он будет старше меня. Значит, кроме его родителей, будут жить еще и его дети, еще моя мать и Анюта,да все это на меня одну, то лучше не надо. Я исходила из опыта своих подруг, которые после дачного сезона возвращались в Москву с облегчением. Вместо летнего отдыха была тяжелая летняя работа, когда надо готовить на десяток человек, убирать, солить, мариновать, квасить.