От просмотра только что поступившей корреспонденции Бирюкова оторвал следователь Лимакин. Войдя к прокурору, он доложил:
      – Разыскал, Антон Игнатьевич, наконец Голубев Солнышкину и Кавазашвили. Сейчас балагурит с ними в моем кабинете.
      – Как девушки себя чувствуют? – спросил Бирюков.
      – Вика вроде бы невыспавшаяся, чуть заторможена, но совершенно спокойна, а Нино – как на иголках.
      – Вот с нее и начнем. Возьми все материалы следствия и заходите ко мне. Голубев пусть «побалагурит» с Солнышкиной на отвлеченную тему.
      Разговор Бирюкова с Кавазашвили в присутствии следователя начался с того, что на школьном языке называется «повторением пройденного». Прикрывая сплетенными в пальцах руками плотно сжатые колени и смущенно опустив глаза, Нино рассказывала о своей связи с Теплоуховым даже меньше, чем от нее узнал после экзамена Слава Голубев. Основной упор ее монотонного повествования свелся к тому, что ни у Теплоухова к ней, ни у нее к Теплоухову никаких серьезных чувств не было и встречались они только ради того, чтобы убить свободное время. В райцентр Теплоухов ей ни разу не звонил и приезжать сюда не собирался. О смерти Николая Валентиновича Нино узнала от Вики и абсолютно ничего по этому поводу сказать не может.
      – Ну, а что Вика об этом говорит? – спросил Бирюков.
      Кавазашвили, вскинув на секунду глаза, опять потупилась:
      – Ничего. Который день с ней вместе соображаем и сообразить не можем, кто устроил такой жуткий кошмар. Вика уже извелась от отчаяния.
      – Ей вроде бы нечего отчаиваться.
      – Вы не знаете Вику. Она пока до сути не доскребется, спать не может. А тут еще маньяк Азер… простите, Абасов на нее буром наехал. Совсем у девчонки жизнь невмоготу стала. Чтобы хоть маленько ее успокоить, я договорилась с вахтершей Хрипуновой насчет укромной квартиры и сама во время ее дежурства тайком из общежития с чемоданом ушла. Всячески уговариваю Вику – бесполезно. Как от стенки горох мои уговоры отскакивают. Сегодня ночью, сумасшедшая, вообще чуть не… – Нино внезапно осеклась.
      – Чуть не отравилась? – сразу спросил Бирюков.
      – Нет.
      – А что?..
      – Ну, в общем, это… Повеситься хотела. Если бы упавшая из-под нее табуретка не разбудила меня, кончилась бы Викина жизнь. На шее такая ссадина от веревки осталась, что пришлось косынку повязать, чтобы не видно было.
      Бирюков переглянулся с Лимакиным и опять спросил Кавазашвили:
      – Что так сильно на Вику подействовало?
      – Все вместе. Она очень впечатлительная. И характер имеет экстремистский. Середины не знает. Бросается в крайности. А мысль о самоубийстве втемяшилась Вике с того времени, когда Абасов пытался ее изнасиловать. Я, например, давно бы про это забыла.
      – Значит, ты не такая, как Вика?
      Нино, покраснев, усмехнулась:
      – Нет, не такая. По мнению Вики, я – заурядная телка. Звезд с неба не хватаю. Живу, как получится.
      – Ну и как получается?
      – По-разному. Иногда – ничего, а иногда – вспоминать стыдно. Если бы все принимала к сердцу так близко, как Вика, давно бы десять раз можно было повеситься.
      Бирюков покачал головой:
      – Так много неприятностей?
      – Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.
      – А люди тебе?..
      – Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и – старуха.
      – О старости тебе еще рано думать.
      – Я и не думаю. К слову сказала.
      По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:
      – Посмотри внимательно. Это твой почерк?
      Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:
      – По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.
      – Объясни подробнее.
      – Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу. Она говорит: «Попроси денег у Теплоухова. Николай Валентинович – добрый дядька, не откажет. Откроешь в Сбербанке депозитный счет и будешь жить на проценты». Мне это предложение понравилось. На всякий случай сочинили с Викой расписку на пять миллионов, рассчитывая, что, если такую сумму Теплоухов пожалеет, то хотя бы миллиончик даст. При последней встрече с Николаем Валентиновичем я завела жалостливый разговор, мол, Алене Волосюк вы, можно сказать, ни за что каждый месяц платите хорошую зарплату. Я же от вас никогда копейки не брала, только перед импортными шмотками иногда не могла устоять. Сейчас хочу учиться, а денег нет. Одолжите разовую спонсорскую помощь – век буду благодарить. Он спрашивает: «Сколько для полного счастья надо?» Молча подала ему расписку. Прочитал, засмеялся: «Своим умом такой документ состряпала?» – «Подруга помогла». – «О, святая простота! Тебе невозможно отказать!» Открыл сейф и с улыбочкой положил на стол упакованную сотню пятидесятитысячных кредиток. Мне бы с этой пачкой и ненужную расписку забрать, а я, дура, на радостях сгребла деньги, чмокнула Теплоухова в щеку и убежала. Больше мы с ним не виделись.
      – Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? – спросил Бирюков.
      Кавазашвили пожала плечами:
      – Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
      – Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
      – Какую?
      – О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
      – Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
      – Без образца не могла написать?
      – С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
      – Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
      – Никаким. Вика себе его забрала.
      Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
      – А это что?..
      Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
      – Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
      – Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
      – Ну, взяла.
      – Где? У кого?
      – Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
      – Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
      – Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
      – Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
      – Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
      – Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
      – Вчера, что ли?
      – Да.
      – Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
 
«Вернись домой», – мамаша мне шептала.
Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,
А я своим кормильцам отвечала:
«Мой дом родимый – женская тюрьма».
 
      После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.
      – Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.
      Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
      – Ей-Богу, нет.
      – И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
      – Совершенно.
      – Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
      Кавазашвили опустила глаза:
      – Кажется, два.
      – И оба она потеряла?
      – Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.
      – А Теплоухову не ты отдала ключ?
      Нино будто вздрогнула:
      – С какой стати я стала бы подводить подругу?
      – Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
      – Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
      – Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
      – Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
      – А в чем?
      – Не знаю.
      Бирюков показал два ключа:
      – Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
      Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
      – Они оба одинаковые. Где нашли?
      – Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
      – Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
      – Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
      – Это вообще… какая-то сказка.
      – Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
      Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
      – Голубев…
      – Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.
      – Зайдите с Викой ко мне.
      – Один момент!
      Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
      – Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.
      Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
      – Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
      Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
      – Ты, кажется, плачешь?..
      Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
      – Почему она плачет?
      – С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.
      – С какими?
      Бирюков показал два ключа:
      – Вот с этими. От твоего дома.
      На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
      – Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
      – Потеряла, – еще тише ответила Нино.
      – Как же он к прокурору попал?
      – Кто-то подбросил в ограду дома.
      – Кто? Зачем?
      – Не знаю.
      – Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
      – Не умею.
      – А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
      – Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
      Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
      – Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
      – Какую чушь ты несешь, Вика! – с ужасом прошептала Нино. – О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
      – Зря старалась!
      – Вика!..
      – Не выкручивайся! Говори правду…
      Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
      Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
      – Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, – спокойно попросил Бирюков.
      Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:
      – Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.
      Нино вздрогнула:
      – Вика, прошу…
      – Не беспокойся, я в своем уме, – перебила Солнышкина. – Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.
      Бирюков посмотрел на следователя:
      – Оформи в своем кабинете показания Кавазашвили протоколом допроса.

      Разговор Бирюкова с Солнышкиной продолжался около двух часов. Чтобы досконально выяснить истину, пришлось углубиться в прошлое. Вика говорила спокойно и рассудительно. На вопросы отвечала конкретно, без уверток. Рассказанная ею житейская история поражала трагизмом сложившейся ситуации, когда необдуманные эмоциональные поступки в общем-то порядочных людей заканчиваются непоправимыми страшными последствиями.
      …Первый в своей жизни шоковый удар Вика Солнышкина получила от глупой, по ее мнению, женитьбы эстрадного кумира, в которого была романтически влюблена. Одаренная природой девушка не рассчитывала на ответную любовь и не строила радужных иллюзий насчет собственного брака с популярным певцом. Ей было просто хорошо, что существует такой обаятельный и талантливый парень. Она гордилась своим выбором. Брезгливо смотрела на бездарных эстрадников, не столько поющих, сколько кривляющихся с микрофоном в окружении длинноногих полураздетых девиц. Все это рухнуло одним махом. Возвышенная романтика, лопнув как мыльный пузырь, открыла глаза на скучную прозу окружающей действительности. Словно очнувшись от долгого сна, Вика с изумлением увидела, что ее собственная мамочка в открытую крутит любовь с азербайджанцем Абасовым, годящимся ей в сыновья. Впервые в жизни Вика нагрубила матери. С трудом сдерживая негодование, она спросила:
      – Как тебе не стыдно, будто последней шлюхе, трепаться с Азером?
      Алла Аркадьевна вспылила:
      – Замолчи, соплячка! Поживешь столько, сколько я, без мужа, может, сама последней шлюхой станешь.
      – Да?.. – изумилась Вика.
      – Да! – в сердцах рубанула Алла Аркадьевна.
      Больше месяца они не разговаривали. Абасов продолжал появляться в их квартире, как в своей собственной. Как-то вечером он застал Вику одну и нахально стал уговаривать полежать с ним в постели. Вика взорвалась:
      – Пошел вон, козел!
      Абасов, расхохотавшись, повалил девушку на диван и озверело стал срывать с нее джинсы. Онемев от страха, Вика вцепилась насильнику в волосы, несколько раз укусила наглеца, но силы были неравные. Печальный финал предупредила внезапно ворвавшаяся в квартиру Алла Аркадьевна.
      От пережитого стресса Вика долго не могла прийти в себя и возненавидела всех молодых мужчин. Жить стало невмоготу. Появилась мысль о самоубийстве. Отговорила ее от несусветной глупости решительная Алена Волосюк, предложившая отравить ненавистного Азера. Возникла навязчивая идея. За стодолларовую купюру, тайком взятую у матери, Вика через устроившуюся после школы на фармацевтическую фабрику одноклассницу раздобыла японскую пластмассовую ампулку с ядом и стала постоянно носить отраву в кармане джинсов. Она тщательно обдумала коварный план, как при первой же встрече с Абасовым наедине предложит ему помириться, выпить на брудершафт и тайком подсунет бокал с отравленным вином. Однако Абасов перестал появляться в их квартире даже с Аллой Аркадьевной, которая после случившегося стала необычайно внимательна к дочери. Чем больше мать старалась загладить свою вину, тем больший протест она вызывала у Вики. Выход оставался один – разъехаться. Вика хотела уйти жить к отцу, однако, увидев его перенаселенную двухкомнатную квартирку, отказалась от этого намерения.
      Однажды по какому-то делу к Солнышкиным заехал Теплоухов. Аллы Аркадьевны не было дома, и Николай Валентинович решил дождаться ее. Измученная безысходностью Вика так обрадовалась появлению всегда доброжелательного к ней человека, что совершенно спонтанно отважилась на отчаянный шаг. Усевшись в кресло напротив Теплоухова, она, подражая матери, когда та разговаривала с деловыми партнерами, осторожно сказала:
      – Николай Валентинович, у меня есть деловое предложение, но прежде хочу узнать ваше мнение обо мне.
      Теплоухов улыбнулся:
      – По моему мнению, ты умна, обаятельна и очень красива.
      – Значит, я вам нравлюсь?
      – Больше того, я давно люблю тебя, Виктория.
      – Прекрасно! Женитесь, пожалуйста, на мне.
      – Ты же совсем еще девочка.
      – Это не проблема. Сделайте меня женщиной.
      Николай Валентинович посерьезнел:
      – Тебе сколько лет?
      – Через три месяца будет восемнадцать.
      – А мне уже под сорок…
      – Ничего страшного. Двадцатипятилетние парни без страха женятся на пятидесятилетних старухах, а вы – совсем еще не старик – боитесь жениться на девушке?
      – Я боюсь испортить твою жизнь. Давай дождемся восемнадцати. Если к тому времени не изменишь своего намерения, самым искренним образом предложу тебе руку и сердце.
      – Обещайте, что, кроме меня, ни на ком не женитесь.
      – Обещаю. Кроме тебя, ни на ком не женюсь.
      – Спасибо.
      В тот же день за ужином Вика сказала матери:
      – Через три месяца я выхожу замуж.
      – За кого? – удивилась Алла Аркадьевна.
      – За очень богатого и достойного мужчину. Он старше меня на столько, на сколько Азер младше тебя.
      – Не могла найти парня?
      – В отличие от стареющих дам, молодыми козлами не интересуюсь.
      – Не ехидничай. Такое замужество к добру не приведет.
      – Это, мамочка, не твоя проблема.
      Алла Аркадьевна хитро сменила тему:
      – Вика, тебе надо пожить самостоятельно. Вместо медицинского института поступай-ка ты в районное медучилище. Недавно читала в «Вечерке», что там объявили прием на фельдшерское отделение.
      – Хочешь избавиться от меня, чтобы вольготно крутить с Азером?
      – Перестань злословить. Получишь диплом фельдшера и продолжишь учебу в институте. Согласна?
      – Согласна! От тебя готова хоть к черту на кулички уехать, не только в районную дыру.
      – От себя, доча, никуда не уедешь. Не пори горячку. Будь терпимее, приспосабливайся к жизни. Время сейчас очень трудное. Вот раньше…
      – Раньше все было лучше, даже воздушные замки, которые вы строили. Развитой социализм возвели, к коммунизму примерялись. Где теперь эти светлые мечты народа? Поколение приспособленцев! Привыкли бессовестно врать: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Ну и что сделали?.. Не сказку – жуть! Обалдели от безумия. У всех на языке одно: деньги, деньги, деньги!..
      – Вика, не мели чепуху!
      – Разве я говорю неправду?
      – Правду, но нельзя быть такой идеалисткой. Жизнь значительно сложнее, чем ты думаешь. Как говорится, нужда – не тетка, заставит калачики есть.
      – Не хочу я таких «калачиков»! Буду жить на хлебе с водой, а приспосабливаться, как ваше поколение, не стану.
      Алла Аркадьевна вздохнула:
      – Поживем – увидим…
      – Сказал слепой, садясь на шило, – насмешливо добавила Вика.
      Что такое самостоятельная жизнь она не представляла, однако за предложение матери ухватилась. Одной уезжать в неведомый райцентр было страшновато. Попытка уговорить за компанию Алену Волосюк оказалась бесплодной. Окунувшаяся в фото-секс-бизнес Алена об учебе и слышать не хотела. Согласилась покладистая Нино Кавазашвили, готовая ехать куда угодно, были бы лишь деньги. Но денег у подруг не было. Брать у матери Вика принципиально не хотела. Выручить мог только Теплоухов. Неуверенно отправившаяся к нему с «распиской» Нино вернулась радостной и гордо хлопнула об стол пачкой новеньких пятидесятитысячных кредиток:
      – Виктория! Я – миллионерша! Первый раз держу в руках аж пять «лимонов»…
      – Сколько написали, столько и дал? – удивилась Вика.
      – Без бузы выложил. У него в сейфе еще с десяток таких пачек осталось. По-моему, он и тебе не откажет. Попроси. На проценты с десяти «лимонов» заживем, как королевы.
      – Пять миллионов я в другом месте достану.
      «Другого места» Вика не знала. На следующий день с мучительным стыдом она отправилась к Теплоухову. Дверь квартиры открыл жующий, как бульдог, Мишаня Буфетов. Вышедший в прихожую Николай Валентинович вроде бы удивился. Отправив Буфетова на кухню, он провел Вику в свой кабинет, сияющий роскошью и чистотой, любезно усадил в кресло. Никогда в жизни ни у кого и ничего Вика не просила. Если ей что-то было нужно, она просто говорила матери, и Алла Аркадьевна беспрекословно приносила необходимое. Заметив смущение Вики, Теплоухов участливо спросил:
      – У тебя какие-то неприятности?
      Вика, розовея от стыда, молча положила перед ним на письменный стол черновик «расписки», которую сочинила для Кавазашвили. Николай Валентинович, мельком заглянув в листок, улыбнулся:
      – Что на это скажет Алла Аркадьевна?
      – Мама об этом не должна знать, – потупившись, ответила Вика. – Мы с ней в ссоре. Собственно, если жалко денег, скажите прямо. Я не обижусь.
      – Для тебя, Виктория, мне ничего не жалко, только вот… Можно задать прямой вопрос?
      – Конечно.
      – Ты из-за этого предлагала замужество?
      – Николай Валентинович, как вы такое могли подумать… – еле выдавила из себя Вика. – Деньги я могу взять у мамы, но не хочу перед ней унижаться из принципа. А мое намерение – выйти за вас замуж – не изменится, даже если не дадите ни рубля.
      Теплоухов достал из сейфа такую же упаковку, как показывала Нино, и с улыбкой сказал:
      – Может, больше надо, говори.
      – Что вы!.. – словно испугалась Вика. – Мне и этого хватит за глаза до конца учебы.
      – Ты с Кавазашвили собираешься учиться?
      – С ней.
      – Остерегайся, чтобы она дурному тебя не обучила.
      – Я дурным влияниям не поддаюсь. К тому же, Нино не такая уж отпетая девка, как о ней говорят. Она очень простая. Иногда, правда, лукавит, но нагло никогда не врет.
      – Да, врать Кавазашвили не умеет. В этом отношении Нино – святая простота, – согласился Теплоухов. – Я другого боюсь… Мягко говоря, твоя подруга уже настолько обабилась, что жить без мужчины ей трудно.
      – Это не моя проблема.
      – Не втянешься за компанию?
      – Никогда! – запальчиво сказала Вика. – Через три месяца мы поженимся, да?
      – Разумеется, если не передумаешь.
      – Я – не флюгер, чтобы крутиться туда-сюда. – Вика вдруг спохватилась. – Простите, в расписке я, кажется, забыла расписаться…
      Теплоухов засмеялся:
      – Расписываться будем в загсе.
      – Разрешите поцелую вас, – неожиданно для самой вырвалось у Вики.
      Николай Валентинович шутливо прикрылся ладонями:
      – Только через три месяца.
      Вика смутилась:
      – Извините, ради Бога…
      В медучилище Кавазашвили поступила с помощью Солнышкиной. Письменные работы Нино списала у Вики. На устных экзаменах изловчилась ответить по шпаргалкам. Жить устроились вместе в общежитии. Через две недели нагрянула с проверкой Алла Аркадьевна. Вольные общежитские «порядки» напугали ее так, что она развернула бурную деятельность в покупке дома для дочери. Привыкшей к домашнему уюту Вике самой не нравились вольности, когда до полуночи в общежитии наяривали магнитофоны, а по коридору чуть не каждый вечер шарахались похожие на Абасова пьяные типы, неизвестно как проникающие сюда. Чтобы пораньше заснуть в таком содоме, приходилось глотать снотворное.
      Восемнадцатилетие Солнышкина отмечала уже в своем доме. Первым ее поздравил накануне позвонивший среди ночи из Рима Теплоухов, находившийся по делам фирмы в Италии. Сожалел, что в столь знаменательный день не может вручить любимой девушке корзину роскошных итальянских роз и горячо расцеловать свою желанную. Поинтересовался, не изменила ли она свое намерение насчет замужества? Вика была польщена и заверила, что, кроме Николая Валентиновича, ни о ком не думает. Утром позвонила Алла Аркадьевна. Тоже поздравила. А после занятий в гости заявились сокурсницы. Принесли бутылку шампанского и огромный торт с восемнадцатью свечками. Веселились допоздна. Проводив гостей, Солнышкина и Кавазашвили стали мыть посуду. Вика попросила подругу высказать свое мнение о Теплоухове.
      – Козырный дяденька, но как мужчина – слабак, – лаконично сказала Нино.
      – Он же очень умный и богатый.
      – Мужская сила зависит не от ума и не от богатства.
      – А от чего?
      – От природы. Иной босяк дурак-дураком, а в постели гений.
      – Не понимаю…
      – И не поймешь, пока сама не попробуешь. После сильного партнера чувствуешь себя на седьмом небе, а после таких, как Теплоухов, хочется убить слабака.
      У Вики вспыхнуло странное чувство. То ли ревниво, то ли завистливо она спросила:
      – Ты что… пробовала с Николаем Валентиновичем?
      – Много раз.
      – И всегда убить его хотелось?
      – Почти всегда.
      – Почему же не убила?
      – Удобного оружия под руку не подворачивалось. Подвернется – запросто ухлопаю, чтобы вдруг не потребовал назад свои «лимончики».
      – Глупо шутишь?
      Кавазашвили расхохоталась:
      – Умно я не умею ни жить, ни шутить.
      – На мужчин, смотрю, у тебя ума хватает.
      – Мужчины – моя радость.
      – Без них не можешь?
      – Могу, но недолго.
      – Сколько дней, самое большее, терпишь?
      – После Теплоухова – ни одного дня, а после Казбека недели две могу продержаться.
      – Ты уже и с этим наглым козлом попробовала? – удивилась Вика.
      – Каюсь, не вытерпела.
      – Где с ним снюхалась? Не в моем ли доме?
      – Нет, Казбек в общежитии через окно ко мне залазил.
      – Зачем же у меня запасной ключ от дома просила? Верни немедленно!
      Нино виновато опустила голову:
      – Знаешь, я где-то потеряла его. Поэтому за моральную чистоту своей хаты не беспокойся.