Как тут не прибегнуть к срочным ответным мерам, как не попытаться заставить американских артистов принять участие в пропагандистской дуэли на советской стороне? Руководство ТАСС поручило выполнить эту функцию мне. Естественно, лишь по агентской линии. И вот я на московской Киностудии имени Горького, где завершается работа над сериалом. Коридоры и съемочные павильоны буквально заполнены людьми в высоких собольих шапках, шитых золотом кафтанах. Рядом с яркой русской одеждой соседствует скромное западное платье - камзолы, тупоносые башмаки с пряжками и букли мужских париков. Это статисты, актеры вторых и третьих ролей, так сказать, обрамление звезд мирового киноискусства. Среди последних Максимилиан Шелл, Омар Шериф, Ванесса Редгрейв, Лоуренс Оливье, Лили Пальмер. Блистательны также режиссер американец Марвин Чомски, поставивший такие знаменитые ленты, как "Голакаст", "Конец третьего рейха", "Аттика", и главный оператор фильма итальянец Витторио Стораро - восходящая молодая звезда мирового кино. Но они вне досягаемости журналистов. Поначалу меня интересует более скромная личность - директор картины Джоэль Кац.
      Энергичный, подтянутый, с вечной трубкой в зубах, он успевает многое. Как автор сценариев документальных картин, по опыту знаю, насколько сложная такая работа в кино. Необходимо решать все хозяйственные, транспортные, организационные вопросы, проявлять всестороннюю каждодневную заботу о членах съемочной группы,- а их у Джоэля 70,- и, конечно, вести постоянные переговоры с директором студии Евгением Котовым, который шефствует и над съемками, и над группой советских киноартистов - участников грандиозного кинопроекта по линии Эн-Би-Си. А тут еще страсть к шахматам, душа ежедневно требует посидеть за шахматной доской минимум час. На сон остается совсем немного.
      Не сразу приступаю к той цели, ради которой пришел за интервью. Задаю нейтральный вопрос: чем руководствовались американская гигантская телекорпорация и Голливуд, приняв решение истратить 26 миллионов долларов на производство не какого-нибудь захватывающего кассового боевика, а целого сериала об истории России, и к тому же провести съемки у нас, что увеличит и без того огромные расходы?
      Джоэль Кац на минуту задумывается. Сфальшивить нельзя, первое интервью для советского информационного агентства. Он знает по опыту: такие материалы перепечатываются чуть ли не всей прессой.
      - Я бы выглядел наивно, если бы во главу угла поставил слишком добрые чувства Голливуда к России. Конечно, прежде всего нас заставили так поступить коммерческие интересы. Голливуд и Эн-Би-Си не простачки, готовые выкинуть двадцать шесть миллионов на ветер. Надеемся, что сумеем возместить затраты с лихвой. Американцы хотят больше знать о России помимо того, что она "империя зла".
      Прикурив трубку и ловко передвинув ее в угол рта, Джоэль продолжает.
      - Среди других причин: свежесть, незатасканность темы. И такое ощущение достоверности можно придать картине только здесь, в России. Декорации в Голливуде были бы в этом смысле бессильны. Есть и политические соображения. Отношения с Россией переживают сейчас очень сложный период. Нам показалось, что в такое время для наших обеих стран полезно сохранять определенные формы сотрудничества, в том числе в таких важных областях информатики, как телевидение и кино.
      Мой собеседник неожиданно отвлекается, словно что-то его осенило, и берет со стола мобильный телефон.
      - Хелло, мистер Чомски, вы меня слышите? У меня русский корреспондент. Загляните вместе со Стораро, как только освободитесь.
      Чтобы занять время, он говорит о "суздальском этапе" съемок, с похвалой отзывается о старинном русском городе, гостеприимстве жителей и даже властей.
      Я про себя довольно улыбаюсь - "то, что нужно!"
      Особенно, продолжает собеседник, хочется отметить замечательное мастерство ваших архитекторов, строителей, декораторов. Они смогли фотографически точно воссоздать в Суздале старинную Москву. Среди 70 построек, возведенных их руками, по-настоящему поражали Успенский собор и Теремной дворец. Все это органически вписывалось в старинные каменные строения и улицы с их бревенчатыми избами.
      - Кстати, штаб-квартира съемок,- замечает Джоэль,- находилась в женском монастыре. Именно сюда Петр сослал свою первую жену Евдокию Лопухину.
      Как интересно порой складывается жизнь, делая самые неожиданные повороты! Сидя в кабинете московской студии, мы с Джоэлем не могли представить такого курьеза: реальный русский царь сослал в Суздаль свою русскую жену, с тем чтобы жениться на эстонке, а его зарубежный кинодвойник - актер Максимилиан Шелл, снимавшийся в роли Петра,- почти триста лет спустя найдет в этом древнем городе свою будущую жену, русскую актрису Наташу Андрейченко, и затем увезет ее с собой в Голливуд.
      - В исполнении Максимилиана Шелла,- рассказывает директор картины,Петр Первый предстанет перед американскими зрителями как великий политический деятель своей эпохи, смелый, энергичный преобразователь России, широко распахнувший окно на Запад. И все-таки это, возможно, будет чисто американская трактовка образа Петра. Какая? Там увидим. А пока скажу, что картина - скорее художественная человеческая драма, чем историческая правда. И еще одно - наш проект далек от всякой политики.
      - Далек от политики? - спрашиваю я, радуясь, что не пришлось поднимать эту тему самому.- А как быть с "Голосом Америки"?
      - Я надеюсь, что подобные передачи не воспримут всерьез,- убеждает Джоэль.- Члены съемочной группы не согласны с такой информацией о фильме и вашей стране.
      Я знаю: это то, что нужно для ТАСС и советской прессы. Назавтра эти слова Джоэля Каца будут переданы на все западные страны мира на четырех основных языках. Что поделаешь, идеологическое противостояние диктует свои законы.
      На похвалы в наш адрес не скупится и режиссер Марвин Чомски. Он появляется всего на несколько минут - слишком занят. Но для меня и эти минуты - подарок. Не так уж просто для журналиста встретиться с всемирно известным деятелем кино. Даже для американского корреспондента. В Голливуде к нему не подойти.
      - Суздаль - это, безусловно, не Голливуд, где все приспособлено и для самых невероятных съемок, и для обслуживания кинозвезд,- комментирует он передачу "Голоса Америки".- Мы встречались там с рядом трудностей. Например, мы в то время еще не привыкли к вашим методам работы в кино. Но это была целиком и полностью наша проблема. Здесь хозяева - вы, и нам, как говорят в Суздале, не подобает лезть со своим уставом в чужой монастырь. Зато работать с русскими актерами было очень интересно. Все они настоящие мастера своей профессии. Борис Плотников - в фильме Алексей, сын Петра,- и Наташа Андрейченко - его жена Евдокия - заслуживают особого упоминания как талантливые, я бы сказал, замечательные актеры. Им удалось создать яркие образы в фильме. Меня удивил и их хороший английский язык. В общем,заканчивает Чомски,- встреча с группой ваших артистов явилась приятным сюрпризом для всех нас.
      Великий маг и волшебник, всемогущий Джоэль Кац! Как ты удивил меня в тот памятный день! Не успела закрыться дверь за гениальным режиссером, как в кабинете его сменил кумир большинства женской половины планеты - Омар Шериф. Первое чувство от встречи - обычный человек "кавказской национальности". Мимо сотен таких проходишь ежедневно на московских улицах и рынках. Но что делают кино и талант! Это они превращают обыденность в совершенство, статиста в подлинную и всеми признанную мировую звезду.
      Мягкий, улыбчивый, тактичный, он избегает расставлять поименно свои оценки русским коллегам. Зачем? Невзначай можно кого-то перехвалить, другого принизить, обидеть. Каждый актер - неповторимая индивидуальность со своими плюсами и минусами. На каких весах можно точно определить его место в киноискусстве? Он предпочитает высоко оценивать всех советских участников съемок без исключения.
      - Съемки проходили в самых сложных условиях за всю мою актерскую жизнь,- рассказывает он.- Мороз в 30 градусов с ветром. После оттепели иней превратил деревья в ледяные сказочные скульптуры. Ощущение - ты попал в ледяной капкан, из которого не выбраться. Или тебя затолкнули, как в гангстерском боевике, в гигантскую холодильную камеру, чтобы избавится от неудобного свидетеля. Впрочем, свидетель я для русских как раз удобный. Не могу припомнить ничего плохого. Актеры? Наши отношения и творческое сотрудничество были просто прекрасными. Съемки прошли чудесно - так, как мы, говоря откровенно, и не ожидали.
      - Ну а как вы согревались, водкой? - пытаюсь пошутить.
      - На работе только кофе или горячим чаем. Ну а вечером кто как мог. Некоторые из нас хорошо усвоили русский обычай прогонять мороз с помощью ста граммов.
      Я прощаюсь с Омаром Шерифом, испытывая чувство глубокого сожаления. Интересный собеседник, выдающийся киноактер. Он мог бы много рассказать о себе. Написать о нем книгу - мечта многих журналистов. Кто знает, увижу ли его еще. Не пришлось, даже и во время поездок в Америку. Место проживания звезды - весь мир, вернее, все съемочные площадки мира. Он там, где работа и большие деньги. Ему не приходится жить на заработную плату советского киноартиста.
      Витторио Сторато подтверждает слова Джоэля Каца:
      - Да, этот фильм должен был сниматься в вашей стране. Иначе он неизбежно превратился бы в "клюкву". Здесь во всем испытываешь чувство достоверности - в природе, декорациях, костюмах. Кстати, эти декорации и костюмы могли создать лишь такие блестящие художники мирового класса, как Александр Попов и Элла Маклакова. Это не просто высокоодаренные профессионалы. Они - органическая частица того великого целого, что зовется русским культурным наследием. Без них, без их коллег декораторов, гримеров картина не стала бы ярким полотном истории государства царя Петра.
      В заключение беседы Витторио Сторато переходит уже сам без наводящих вопросов на политику.
      - Хочется надеяться,- говорит он,- что гигантский телевизионный эксперимент двух корпораций - Эн-Би-Си и Киностудии имени Горького запомнится миллионам людей как значительная веха в киноискусстве, как пример возможностей развития связей Америки и России в области культуры.
      Что ж, высказывание, как будто взятое со страниц советской прессы брежневских времен! Но сейчас, когда вспоминаешь прошлое, невольно думаешь: где теперь наши звезды, частицы великого русского наследия, Александр Попов и Элла Маклакова? Все еще работают и живут в России или составляют славу Голливуда? Как перебивается московская студия имени Горького? Ей теперь, конечно, не до российско-американских кинопроектов стоимостью в 26 миллионов долларов. Дай бог уцелеть, не пойти по миру с протянутой рукой.
      ХАЧАТУРЯН, БЛАНТЕР И ДЕТИ ВОЖДЕЙ
      И еще один эпизод из поры журналистской жизни в "генеральском звании" - встреча со Светланой Сталиной в Москве, тоже организованная по инициативе КГБ. ТАСС всколыхнула новость - Светлана возвращается! Та самая Светлана, что сбежала из Индии на Запад, подставив под удар премьера Косыгина. Он гарантировал ее благонадежность, несмотря на протесты КГБ. А она подвела его, знавшего ее чуть ли не с детства, а заодно и своих ближайших друзей, рассказав в своей книге "Один год спустя" об их настроениях и антисоветских высказываниях у нее на кухне в московской квартире. Подвела не только их, но и память отца, осложнила жизнь дочери и сына, оставленных в Советском Союзе - стране, где она родилась, выросла, вышла впервые замуж и пользовалась всеми благами любимого чада диктатора. О характере этих благ она рассказала потом сама, частично мне довелось узнать некоторые детали от ее первого мужа Григория Иосифовича Морозова. С ним судьба свела далеко от Москвы - в Дели, за дружеским столом в доме Эдуарда Сорокина. В детстве Гриша был однокашником сына Сталина Василия, сидели в школе за одной партой. В 1934 году школьный друг пригласил его на дачу в подмосковное Зубалово. Там и довелось познакомиться со Светланой. Мужем и женой они стали через десять лет - весной 1944 года. Страна сражалась с немецким фашизмом, и хотя фронт уже был далеко, Сталин все-таки распорядился поселить молодоженов на своей "дальней даче", в ста километрах от столицы. Эта резиденция вождя, вспоминает Григорий Иосифович, представляла собой сравнительно небольшой, но уютный дом: удобная, без претензий мебель, мягкие ковры. В ней юные супруги провели в одиночестве свой медовый месяц. Органы безопасности проявляли о них отеческую заботу. Страна голодала, мерзла холодными зимами - на даче было тепло и сытно. Особое внимание уделялось безопасности. Чтобы приехать в гости, даже близким друзьям требовалось специальное разрешение НКВД. Вскоре супруги получили прекрасную по тем временам квартиру в доме правительства в Москве, а затем их переселили на более близкую дачу в Зубалове, на Рублевском шоссе. И снова все привилегии, о которых народ истощенной войной, разрушенной страны не мог и мечтать.
      Люди моего поколения помнят Светлану с детства по фотографиям в газетах и журналах страны. На руках вождя сидела маленькая девочка, чуть-чуть похожая на него. В тридцатые имя Светлана стало модным. Многие стали называть так своих дочерей. Повзрослевшая Светлана надолго исчезла с газетных страниц, с тем чтобы потом появиться на страницах своей первой и талантливой книги "Двадцать писем к другу".
      В Дели, до встречи в Москве, я побывал в крохотной квартирке, где останавливалась она, прошел маршрутом ее бегства от жилого советского городка до посольства Соединенных Штатов. Наконец мне довелось увидеть Светлану в Москве, в Комитете советских женщин, возле легендарного Елисеевского гастронома. Первая и, пожалуй, единственная пресс-конференция Светланы в столице проходила со строго ограниченным числом приглашенных: несколько корреспондентов ведущих западных информационных агентств, пара-тройка телевизионщиков и считанные советские журналисты. О причинах подобной закрытости гадать не приходилось. Отдел пропаганды ЦК и Пятое управление КГБ явно не хотели создавать внутри страны ажиотаж вокруг возвращения на родину дочери развенчанного вождя и к тому же политической беженки. Власть имущие испытывали беспокойство как поведет себя на встрече с прессой эта экзальтированная, порой непредсказуемая женщина.
      Избранный круг собравшихся в небольшом зале с интересом ждал политической сенсации. И вот она началась. Перед нами появилась Светлана Иосифовна - типичная американка, в шляпке, строгом костюме, отвечавшем характеру события. С первых же слов она зарекомендовала себя блестящим оратором и доказала, что организаторы этого выступления перед прессой могут положиться на нее целиком.
      - Меня не просто ввели в заблуждение политические противники моей родины и нашего строя,- вещала Светлана, стоя за круглым столом.- Меня грубо обманули. Все эти годы я была самой настоящей игрушкой в руках ЦРУ! А издатели моих книг, юристы, налоговые службы! - продолжала она.- Они воспользовались моей юридической неопытностью и лишили меня большей части гонораров! Я по-настоящему счастлива возвратиться на родину. Как похорошела Москва - город, где я родилась! Я не могу его узнать, в нем легко потеряться - столько построено огромных замечательных жилых районов. Прогресс! Во всем замечательный прогресс!
      Мы, советские корреспонденты, торжествующе поглядывали на иностранных коллег - что, мол, получили! Вспомнить бы нам в тот момент известную поговорку - "смеется тот, кто смеется последним"! Через считанные месяцы Светлана Иосифовна объявилась в американском посольстве в Москве и запросилась обратно в США - туда, чье правительство и ЦРУ она совсем недавно обливала грязью на пресс-конференции.
      Я часто думаю о Светлане. И потому, что с ней было связано детство, мама моя покупала духи "Светлана". И потому, что она сама напоминает о себе со страниц ее книг, что стоят на моих книжных полках, или строками интервью, которые раздавала журналистам со дня бегства на Запад. И при этом невольно возникает вопрос: как судить ее с точки зрения людей моего поколения? Достоверный ответ не приходит на ум. Вспоминается известное изречение: "Не судите, да не судимы будете!" В самом деле, как судить ее, когда сам совершил немало серьезных ошибок в жизни и порой не видишь бревна в собственном глазу. Есть высший Судия, он неподкупен звону злата, и только ему под силу выносить справедли-вые приговоры людям. Мне же, пожалуй, можно упомянуть немногое - две-три не очень завидные черты этой несчастной женщины. Главная - нежелание руководствоваться разумом вместо эмоций и доведенный до абсурдности эгоизм. Нет, имеются в виду не четыре брака. Речь о более серьезном. Чем объяснить иначе ее бегство на Запад? Нынче можно свободно выбрать страну проживания. Но не тогда, в шестидесятые годы. Кому-кому, а дочери Сталина было известно, что ее побег сломает жизни многим из тех, кто поручился в Москве за ее благонадежность, не считая людей, отвечавших за ее безопасность в Индии.
      С одним из таких людей, Радомиром Георгиевичем Богдановым, бывшим резидентом КГБ в Дели, я близко познакомился в Японии, куда прилетел вместе с ним как член делегации советского Комитета защиты мира. Доктор наук, заместитель директора Московского научно-исследовательского института США и Канады, он возглавлял нашу делегацию на международном конгрессе борцов против атомного оружия в Хиросиме. Случилось так, что нас сблизили трудная работа и возникшие взаимные симпатии. Радомир Георгиевич оставлял самое лучшее впечатление - настоящий трудяга, человек огромных познаний и высокой культуры. Как-то вечером, расслабляясь в баре гостиницы после напряженного дня, мы заговорили о работе в Индии. Тут-то собеседник и поведал о роли этой страны в его жизни. Точнее не страны, а побега Светланы на Запад. Сколько нервов стоило ему это бегство! Его немедленно отозвали бы из Дели и превратили в мальчика для битья, выбросили бы из органов, не заступись за него начальник советской разведки, взявший всю вину на себя. Но людей, которые пострадали, по пальцам отнюдь не перечесть.
      - А что я мог сделать? - рассказывал он.- Мы посылали в деревню Каланкар, где жила Светлана, сотрудников посольства, с тем чтобы проведать ее и оказать необходимую помощь. В Дели ее также окружили вниманием. Она собиралась в Союз, покупала подарки детям. Кто мог догадаться, что у нее на уме? Пропустить через детектор лжи? Чепуха! В то время у нас даже не имелось такой машины. Да и кто мог подумать, что Светлана способна плюнуть в память отца, предать его идеалы?
      Радомир Георгиевич сумел выстоять в жизненной передряге. Пошел в науку, защитил диссертацию, завоевал авторитет у коллег по институту и, что было еще труднее, у его директора академика Арбатова. Пережитое все же сказалось. Вскоре после возвращения из Японии я узнал - Богданов погиб. Сел в машину - и умер, инфаркт.
      Весной 1967 года, работая в Токио, я смотрел по телевидению передачу о приезде дочери Сталина в Нью-Йорк. В аэропорту Кеннеди она выступила перед журналистами.
      - Всем огромный привет! - кричала беженка в микрофон.- Очень счастлива очутиться здесь! Это просто прекрасно!
      Мне тогда подумалось: ну предала память отца, людей, которые за нее поручились, но зачем же Родину? Не знал тогда я, что придется стать свидетелем на пресс-конференции в Москве, как она, спустя годы, оплюет Соединенные Штаты, приютившие ее, давшие ей литературную известность, миллионы долларов и, пусть недолгое, семейное счастье. А потом опять демонстративно плюнет в сторону своей Родины и уедет на Запад. И американские власти, к их чести, простят ее предательство и теперь, когда дочь Сталина осталась без денег, на Западе установили для нее пенсию - 690 долларов в месяц. Этой суммы вполне достаточно, чтобы безбедно жить, скажет она в 1998 году московскому журналисту.
      В первый день бегства в Америку Светлана Иосифовна бросит газетчикам фразу: "Когда я выросла, то поняла всю невозможность жить без Бога в душе". В первой книге она развила эту мысль подробнее, объяснившись в любви к православию и церкви. И вдруг предала православие, переметнувшись в лоно католической церкви. Спустя 14 лет после этого Светлана изменила и католичеству. С кем она сейчас? Отвечает: "С Богом. В церкви бываю редко, молюсь дома"
      И еще одна фраза, сказанная беженкой на пресс-конференции в нью-йоркском аэропорту: "Я не могу забыть, что мои дети в Москве. Но я знаю, что они поймут и меня, и то, что я сделала" Не поняли. Когда через много лет Светлана появилась в Москве, дети не простили предательство матери. Дочь, работавшая на Камчатке, написала ей "убийственное письмо", а приехав в Москву, не пожелала встретиться. Сын же, потом расскажет Светлана, повел себя "совершенно удивительным образом и напугал меня". Многие в подобных обстоятельствах поступили бы так же. Разве может нормальная мать бросить ради корысти детей и обречь на дурную славу на родине. И тут не помогут Светлане надуманные оправдания.
      История с дочерью Сталина... Что это, исключение из правил, несвойственное детям советских вождей? Так случилось, что несколько лет спустя в бангкокском клубе Ассоциации иностранных журналистов, чьим вице-президентом меня избрали, мы обсуждали этот вопрос за кружкой холодного пива с членом клуба, заместителем резидента ЦРУ Дэвидом Реймюллером и его очаровательной женой. Настроение у Дэвида было явно приподнятое. Только что он успешно завершил операцию против советского посольства - в бега за океан подались наш врач и его жена. Подались, доказав, что наши контрразведчики порой позорно хлопают ушами. Преувеличение? Нет. Как иначе охарактеризуешь такую ситуацию: оба беглеца жили в доме на территории посольства, откуда бесконтрольно не выедешь и не выйдешь. Более того, они сумели на глазах соседей по дому погрузить и вывезти все свои вещи, включая выписанный из Японии огромный телевизор. Кстати, план бегства можно было заранее предвидеть. Когда врач выписывал через посольских дипломатов свой безналоговый телевизор, те не преминули между собой над ним посмеяться. Вот, мол, чокнутый, заказал технику системы NTSC, которая действует лишь в Америке и Японии. Совсем свихнулся! Оказалось, свихнулся-то не он, а те, кто выписывал ему эту технику и кому положено держать все под контролем. Машину врача отыскали, кажется, через день на стоянке гостиницы "Империал", что по соседству с американским посольством. В ее номер свозил свои вещи перебежчик. А сам врач к тому времени уже улетел за океан.
      - Странные вы люди,- убеждал меня в тот вечер Дэвид Реймюллер.- И еще более странные дети ваших вождей. Возьмите хотя бы Сергея Хрущева. Его отец грозился закопать Запад, а перед этим догнать и перегнать нас. И что получилось? СССР развалился как карточный домик, а сын вождя подался в Соединенные Штаты, слезно моля предоставить ему американское гражданство с целью оказать содействие новой "родине" в развитии ракетно-ядерной программы.
      При всем желании мне нечего было возразить американскому разведчику. Потомки наших вождей бежали, как крысы с тонущего корабля. Ну, дети Сталина, Хрущева. Но не других! Во всяком случае, не потомки Андропова, думалось мне в то время. Он не станет жертвой предательства дела его жизни со стороны близких ему людей. Что получилось? В начале девяностых, когда я расстался с профессией журналиста, мне позвонил наш общий друг с внучкой Андропова и попросил помочь Тане в коммерческих делах. В то время я уже посвятил себя целиком бизнесу. Надо ли говорить, что я с радостью откликнулся на просьбу, памятуя о роли ее деда в моей судьбе.
      Вот квартира Тани возле Белорусского вокзала, чудесный пес породы бобтейл и не менее симпатичный молодой человек кандидат в мужья. И что важнее всего - море портретов легендарного деда. Они повсюду: на бесчисленных вазах, на больших и малых полотнах художников. Говорят, что в КГБ создан специальный закрытый музей, где собраны все подарки бывшему шефу. В доме Тани понимаешь: не все!
      - Сфотографируйте это и постарайтесь продать,- попросила внучка Юрия Владимировича.
      По дороге домой я думал: к чему бы? Да и кто захочет сегодня украсить квартиру портретом председателя КГБ, а затем Генерального секретаря ЦК КПСС, пусть он выполнен известным мастером художником Шиловым? Кому приятно видеть ежедневно, как с реалистического полотна буравят из-под толстых очков пронизывающие глаза? К тому же за 50 тысяч долларов, в которые Таня оценила картину. Я смог продать для Тани лишь один портрет известного деда, размером с почтовую открытку. Несмотря на всю миниатюрность, он обладал определенной ценностью - был выгравирован на серебряной пластине в обрамлении платины, золота и слоновой кости. Еще более ценной для коллекционеров являлась надпись: "Дорогому Юрию Владимировичу Андропову в день шестидесятилетия от благодарного азербайджанского народа. Г. Алиев". Я предложил портрет своему давнему другу по комсомолу бывшему первому секретарю ЦК компартии Азербайджана Визирову. Он отказался от покупки - у эмигрировавшего в Москву в прошлом первого человека республики просто не было то ли желания, то ли свободных нескольких тысяч долларов. Портрет купил, в конце концов, видный русский бизнесмен. Не буду называть имени этого отличного во многих отношениях человека. Скажу только, что он не любитель, а настоящий бизнесмен-профессионал, чья деловая биография берет начало в советские времена. Сегодня, при желании, он сможет продать этот портрет дороже. Тому же Алиеву.
      Передавая Тане доллары, я спросил ее, для чего она затеяла распродажу того, что должно быть дорого как память. Оказалось, вместе с будущим мужем она собралась уехать в Англию на постоянное место жительство.
      Танин телефон до сих пор хранится в моей записной книжке. Но я не звоню. Как-то неудобно выспрашивать, уехала ли она. Впрочем, и с ее стороны нет больше просьб. Видимо, уехала, пошла по стопам других наследников генеральных секретарей. Предвижу, что кто-нибудь скажет: чему удивляться? Извечная проблема отцов и детей. Но какие отцы и какие дети! Дети, отринувшие идеалы отцов, которым те посвятили жизнь, а заодно и родину.
      Споря в тот вечер со мной о достоинствах наших систем, Дэвид Реймюллер загнал меня в угол:
      - Назови мне, Борис, хотя бы одного американского президента или хотя бы государственного секретаря, чей близкий родственник выбрал бы вашу систему и сбежал в СССР.
      Признаюсь, я не смог. А хотелось бы!
      Возвращаясь к этой уже ставшей давней беседе с американским разведчиком, думаю: почему ты не рассказал ему о многих других непростых судьбах советских людей? Людей, которые не сбежали на Запад вопреки, казалось бы, здравой логике?
      В моем загородном доме висят два больших портрета прославленных композиторов - Матвея Блантера и Арама Хачатуряна - с самыми добрыми дарственными надписями. Иногда в плохом настроении моя жена в который раз принимается мне выговаривать:
      - Ну что ты развесил покойников?
      Но они, ушедшие из жизни, дороги мне не только воспоминаниями о нашей дружбе, песнями и музыкальными произведениями, прославившими страну на весь мир. Дороги любовью к родине, чье правительство не всегда воздавало им по заслугам. Автор легендарной "Катюши", оставшийся одиноким после смерти своей жены Олечки, доживал последние годы никому не нужным. Его часто видели сидящим на лавочке возле подъезда дома номер 13 по улице Огарева, близ Центрального телеграфа. Что заставляло его сидеть во дворе на лавочке? Желание увидеть близких друзей, возвращающихся домой после рабочего дня, или убежать на время от своего одиночества в маленькой квартире, которое скрашивали там лишь воспоминания, фотоальбомы да, пожалуй, рояль? А может быть, стремление напомнить о себе? Во времена перестройки его имя и песни практически полностью исчезли из радиоэфира и с телевизионных экранов. Ведь для власть предержащих он превратился в представителя вымершего вида динозавров. "Герои перестройки" занимались "революцией", отрицанием всех и вся за исключением лишь себя и тех, кто трубил им осанну. Им нравилось становиться "человеком года" на Западе, получать нобелевские премии за развал союза социалистических государств и своей собственной страны, украшать портретами обложки престижных журналов. До Блантера ли тут и прочих выдающихся деятелей культуры прошлого? Думали ли мы, кто вначале поддерживал нового генерального секретаря, что он со временем станет ничуть не лучше своих предшественников?
      Я попал на похороны Матвея Исаковича случайно, приехав в отпуск из очередной зарубежной командировки. Маленький зал Союза композиторов, пара десятков престарелых людей и поникший Тихон Хренников с дежурной речью. Кончина композитора, чьи песни распевали во Франции, Италии, Японии и далекой Австралии, не говоря о нашей стране, прошла почти незамеченной. Никаких ретроспективных телевизионных и музыкальных передач, никаких серий статей и воспоминаний в прессе о выдающейся личности в советской культуре. Как измельчали мы во времена "перестройки"!
      А всемирно известный композитор Арам Хачатурян! Сколько раз перед ним открывались возможности уехать на Запад. Его встретили бы там с распростертыми объятиями, ему сотворили бы еще большую мировую славу. Он имел бы там все, что захотел: миллионы долларов, особняки в Америке, Франции, Швейцарии, творческие турне по всему миру, самолеты. Но ему было дорого только одно - родина. Он знал ей непреходящую цену и не хотел покидать страну, где увидел свет, где развился его искрометный талант, где были могилы предков, где жила репрессированная Сталиным первая любовь, из чьей туфельки он пил шампанское в молодости. И это несмотря на то, что, когда он появлялся в Японии, рояль "Ямаха" оставался для него недоступной мечтой - попробуй купить его на смешные суточные. Мы с женой показывали ему токийские музыкальные магазины. Напрасно. Правда, японцы потом сами подарили ему этот рояль.
      Через нашу с женой жизнь прошли и менее известные люди с нестандартными для детей вождей судьбами. О них тоже следовало бы рассказать моему американскому собеседнику, который оценивал советских людей мерками наших перебежчиков на Запад. Один из близких мне сегодня друзей - Марк Соломонович Нейфельд. Непросто, ох непросто сложилась его судьба.
      Далеко не ординарным человеком был его отец Соломон Маркович Нейфельд.