– Нельзя допускать, чтобы они оставались наедине друг с другом! – воскликнула Дайюй. – Всякий раз, как это случается, не обходится без происшествий. Уверена, сейчас они делят оленину, которую Баоюй выпросил у Фэнцзе.
В тот же момент на пороге появилась взволнованная тетушка Ли.
– Я только что слышала, как братец с яшмой на шее и сестрица с золотым цилинем договаривались поесть сырого мяса! – воскликнула она. – Неужели они так голодны? Просто не представляю, как можно есть сырое мясо!
Ли Вань выбежала из дома, без особого труда нашла злоумышленников и принялась укорять.
– Если надумали полакомиться сырым мясом, отправляйтесь к старой госпоже и там съешьте хоть целого оленя. Заболеете – я ни при чем. Вон какой холод, снег выпал, недолго и простудиться! Пойдемте-ка лучше стихи сочинять!
– Ну, тогда ладно, – успокоилась Ли Вань.
Вскоре она увидела, что служанки принесли жаровню, решетку, чтобы держать мясо над огнем, нож и щипцы.
– Обрежетесь, тогда не плачьте! – С этими словами Ли Вань удалилась.
Вскоре явилась Пинъэр и сказала, что Фэнцзе занята приготовлениями к Новому году и не придет. Но разве могла Сянъюнь так просто отпустить Пинъэр, если уж та попалась ей на глаза? Да и сама Пинъэр не прочь была позабавиться, поэтому увязывалась за Фэнцзе всякий раз, когда представлялась возможность. Вот и сейчас, заметив, как здесь шумно и весело, она сняла браслеты, подошла к очагу и заявила, что хочет сама поджарить первые три куска оленины.
Для Баочай и Дайюй все это было не ново, но Баоцинь и тетушка Ли не переставали удивляться, потому что никогда ничего подобного не видели.
Таньчунь и Ли Вань между тем стояли поодаль и обсуждали тему и рифмы для стихов.
– Ах, даже сюда доносится запах жареной оленины! – вдруг вскричала Таньчунь. – Невтерпеж мне, пойду отведаю!
И она поспешила присоединиться к остальным. Ли Вань ничего не оставалось, как последовать за нею.
– Все уже в сборе! – недовольным тоном произнесла Ли Вань, – а вы все никак не наедитесь!
– Еду полагается запить вином, – сказала Сянъюнь, продолжая уплетать оленину. – Иначе никакие стихи в голову не полезут. Признаться, я вообще не способна была бы сочинить ни строчки, если бы меня не угостили олениной!
Тут взгляд Сянъюнь случайно упал на Баоцинь, которая, стоя в сторонке, куталась в куртку на утином пуху и тихонько посмеивалась.
– Мясо грязное! – покачала головой Баоцинь.
– А ты попробуй, как вкусно! – настаивала Сянъюнь, – Не смотри, что сестрица Линь Дайюй не ест. Она бы с удовольствием, только нельзя ей, здоровье слабое!
Баоцинь робко подошла к жаровне, взяла кусочек мяса. Оно и в самом деле оказалось на редкость вкусным.
Спустя немного Фэнцзе прислала за Пинъэр служанку.
– Передай госпоже, – сказала Пинъэр, – что барышня Ши Сянъюнь меня задержала.
Служанка ушла, а через некоторое время появилась сама Фэнцзе, закутанная в плащ.
– Вот это ловко! – воскликнула она. – Угощаетесь тут, а мне хоть бы слово сказали!
Фэнцзе села и принялась есть.
– Откуда взялось столько нищих? – насмешливо сказала Дайюй. – Сянъюнь испортила такую замечательную беседку! От жалости плакать хочется!
– Ничего ты не смыслишь, – усмехнулась Сянъюнь. – Таковы нравы знаменитых людей. Вы же корчите из себя благородных, и это злит меня больше всего! Объедаемся вонючим мясом, а потом будем состязаться в красноречии!
– Смотри, – сказала Баочай, – сочинишь плохое стихотворение, заставим отдать все мясо, которое ты съела, а в наказанье набьем твой желудок тростником, засыпанным снегом!
Покончив с едой, все вымыли руки. Пинъэр стала надевать браслеты, и тут оказалось, что одного не хватает. Поиски ничего не дали, браслет бесследно исчез, ко всеобщему удивлению.
– Я знаю, где твой браслет. Не ищите, лучше сочиняйте стихи! Через три дня он найдется, – с улыбкой промолвила Фэнцзе и как ни в чем не бывало спросила: – Какую тему вы выбрали для стихов? Скоро проводы старого года, а в начале первого месяца нового года старая госпожа обещала устроить игру в загадки, может, сейчас и займетесь ими?
– В самом деле! – воскликнули девушки. – А мы об этом забыли! Пусть каждый сочинит к празднику загадку!
Все гурьбой пошли в комнату с каном. Там уже были накрыты столы, расставлены кубки, тарелки, блюда с фруктами и закусками. На листе бумаги, прикрепленном к стене, была указана тема стихов, заданы рифмы и определена форма.
Баоюй и Сянъюнь прочли все это очень внимательно. Итак, надо было выразить в двух строках чувства, навеянные зимним пейзажем. В каждой строке – пять слов, причем рифмовать можно только такие, как «взлетает», «восхищает» и так далее. О том, в каком порядке следует читать стихи, сказано не было.
– В поэзии я слаба, – предупредила Ли Вань, – поэтому позвольте мне для начала предложить всего три строки, а пока снова подойдет моя очередь, будет предлагать тот, кто первый придумает.
– Еще надо установить очередность в чтении стихов, – заметила Баочай.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава пятидесятая
В беседке Камыша под снегом состязаются в сочинении стихов;
в ограде Теплых ароматов слагают новогодние загадки
– Итак, давайте установим очередность, кто за кем будет читать, а я запишу, – предложила Баочай.
Стали тянуть жребий. Первой выпало читать Ли Вань.
– Разрешите, я начну, – сказала тут Фэнцзе.
– Прекрасно! – зашумели все, и Баочай над словами «Крестьянка из деревушки Благоухающего риса» дописала «Фэнцзе», а Ли Вань объявила тему стихов.
Фэнцзе долго думала, потом сказала, просияв:
– Но только, чур, не смеяться! Строка у меня может получиться неуклюжая, зато в ней ровно пять слов. За остальное не ручаюсь.
– Чем проще строка, тем лучше, – ответили ей. – Прочти, а потом можешь идти по своим делам.
– Я подумала, что если подует северный ветер, то непременно пойдет снег, – продолжала Фэнцзе. – Ночью завывания ветра мне не давали уснуть, и я сочинила такую строку: «Всю ночь напролет ветер северный был суров…» Если годится, можете записать.
Все переглянулись.
– Строка довольно простая, не законченная и может служить прекрасным началом для нашего стихотворения, поскольку открывает простор для мыслей. Итак, строка принята, пусть «Крестьянка из деревушки Благоухающего риса» продолжает.
Между тем Фэнцзе, тетка Ли и Пинъэр выпили по два кубка вина и удалились. Ли Вань записала первую строку:
Всю ночь напролет
Ветер северный был суров.
И продолжила:
Открыла окно —
Снег по ветру летит и летит.
Как чист он и бел!
И как жаль, что падает в грязь!
Сянлин подхватила:
Поистине жаль!
То не снег на земле, а нефрит!
Сухая трава
Ожила, весну возродив[36].
Таньчунь, не задумываясь, произнесла:
Нежданно камыш
Белоснежен стал и красив[37].
Хотя дорожает
Вино к началу зимы…[38]
Ли Ци:
Год благодатен!
Наполним амбары мы.[39]
Дрогнул тростник,
Пепла в трубках уже не видать…[40]
Ли Вэнь:
Ян вместо Инь[41]
Принимает Ковша рукоять[42].
Горы в снегу —
Трав исчез изумруд совсем…
Син Сюянь:
Нет и прибоя:
Берег обмерзший нем.
Ива под снегом
Ветви держит едва…
Сянъюнь:
В зарослях гибнет
Разорванная листва.
Тлеет мускат[43] —
Над курильницей густ аромат…
Баоцинь:
Соболя золотом
Блещет цветистым наряд.
В зеркале снег
Отражается возле окна…
Дайюй:
В холод влажна
Благовонного перца стена[44].
Ветра порывы
В минуту заката слышны…
Баоюй:
Медленно, тихо
Рождаются зимние сны.
О мэйхуа
Где свирель запоет, загрустит?..[45]
Баочай:
Где сохранился
Свирели лазурный нефрит?[46]
Грусть Черепахи:
В снегах утонула земля![47]
– Пойду погляжу, как подогревают вино! – вдруг заявила Ли Вань и поднялась.
Баочай велела Баоцинь продолжать, но тут с места вскочила Сянъюнь и быстро прочла:
В небе драконья
Взвихрена чешуя![48]
Берег безлюдный…
Ладья повернула во мгле…
Следом за ней прочла Баоцинь:
Плеть у Бацяо
И песня верхом на осле![49]
Ватную шубу,
Радея за воина, шьет…[50]
Но разве могла Сянъюнь уступить?! Она была находчивее остальных и, гордо выпрямившись, произнесла:
Чтобы послать ее
Вышедшим в дальний поход.
Ямы, холмы —
Осторожнее будь, человек!..[51]
Баочай захлопала в ладоши, выражая свое восхищение, и продолжала:
Ветку не тронь,
А не то вдруг обрушится снег!
В небе же снег
Так бесшумно и плавно плывет…
Настала очередь Дайюй, и она прочла:
Стройно, – как будто
Изысканных дев хоровод.
Тонок на вкус
Получается чай в снегопад…
Умолкла и тихонько толкнула в бок Баоюя. Поглощенный состязанием Баоцинь, Баочай и Дайюй с одной Сянъюнь, Баоюй обо всем забыл и машинально произнес:
Зря о сосне
Как о друге зимы говорят[52].
Плащ тростниковый. Ладья.
Рыбу удить пора…
Баоцинь продолжила:
В гуще лесной
Прекращается стук топора[53].
Горы в снегу, —
Как слоны, окружают меня…
Сянъюнь немедля прочла:
И расползаются,
Как за змеею змея.
Снежных цветов
Лепестки укрепил мороз…
И снова раздались одобрительные возгласы – находчивость Сянъюнь приводила всех в восхищение.
В игру вступила Таньчунь:
Инея им ли
Бояться каких-то угроз?
В холод такой
Воробей во дворе жив едва…
Как раз когда она кончила, Сянъюнь почувствовала жажду и только отпила несколько глотков чая, как ее опередила Сюянь.
Пусто в горах,
Только старая плачет сова.
Мечется снег
По ступеням – туда и сюда…
Не успела умолкнуть Сюянь, как Сянъюнь, поставив на стол чашку, прочла:
Словно плывет,
А кругом прудовая вода.
Снега сиянье —
Как будто рассвет над землей…
Дайюй подхватила:
Входит он в ночь,
Словно звезд светящихся рой.
Доблестный муж
И в мороз не опустит меча…
Сянъюнь улыбнулась и продолжала:
Пусть снегопад
Государя развеет печаль![54]
Окоченевшего
Разве у дома найдут?..[55]
Следующие строки прочла Баоцинь:
Путник в мороз
Рад, когда предлагают приют[56].
В ткацком станке[57]
Нить случайно мы можем порвать…
Снова в игру вступила Сянъюнь:
Слезы-жемчужины
В море легко потерять![58]
Не дав ей окончить, Дайюй прочла:
Снег и печаль.
Затаенная дума грустна…
Но тут ее перебила Сянъюнь:
Мысль бедняка:
Где поесть бы да выпить вина?
На этот раз и Баоцинь не растерялась:
Долго для чая
Готовить из льда кипяток…
Сянъюнь не дала ей закончить, подумав, что так интересней играть:
И для вина
Нелегко разжигать огонек…[59]
Дайюй улыбнулась и перебила Сянъюнь:
Снежный сугроб
Сгреб метлой престарелый монах…
Баоцинь тут же продолжила:
И прослезился
При песне «О белых снегах»[60].
Захлебываясь от смеха, Сянъюнь что-то пробормотала.
– Что ты сказала? – спросили у нее.
Сянъюнь повторила:
В каменной башне
Журавль задремал без забот…
Дайюй, тоже едва сдерживая смех, прочла:
Кошка к теплу
Одеяла добротного льнет.
Смех заразителен, и Баоцинь с трудом прочла следующую строку:
Снег серебрится,
Как волны на белой луне…
Сянъюнь ответила парной фразой:
Дымка лазури
Блеснула на красной стене[61].
Ее примеру последовала Дайюй:
Снег с мэйхуа
Я глотаю[62]. Какой аромат!
Похвалив Дайюй за удачные строки, Баочай быстро произнесла:
Снег и бамбук,
Опьяненный, видеть я рад![63]
Баоцинь продолжила:
Утку и селезня
Узы роднят и в мороз…[64]
И снова Сянъюнь:
А на заколке
Узор изумрудный замерз.
И опять Дайюй:
Даже в безветрие
Снег все кружит и кружит…
Баоцинь быстро произнесла:
И без дождя
Все умоет и все освежит!
Сянъюнь так и покатилась со смеху. Остальные сестры, забыв, что и они участники игры, с интересом следили за состязанием и смеялись.
Наконец Дайюй успокоилась и спросила Сянъюнь, толкнув ее в бок:
– И твои возможности истощились? Ну-ка покажи, на что ты еще способна!
Сянъюнь, будто не слыша, продолжала хохотать, прижимаясь к Баочай.
– Если у тебя хватит таланта придумать еще что-нибудь на оставшуюся рифму, я готова во всем тебе подчиняться, – сказала Баочай, отстраняя Сянъюнь.
– Да разве я сочиняла стихи! – вскричала Сянъюнь. – Я просто защищала себя!
– Пусть тогда Баочай продолжает! – засмеялись сестры.
– Да угомонитесь вы, – произнесла Таньчунь, протягивая Ли Вань записанные на листе строки. Она считала, что все возможности исчерпаны.
Тогда Ли Вэнь решила блеснуть и произнесла:
Нашего времени
Радость запомнится впредь…
Ли Ци прочла:
Яо и Шуня
В стихах мы хотели воспеть![65]
– Хватит, хватит! – замахала руками Ли Вань. – Еще не все рифмы исчерпаны, но иероглифы в несвойственном им значении подставлять не годится!
Стали подсчитывать, у кого больше строк, – оказалось, у Сянъюнь.
– Это оленина ей помогла! – засмеялись сестры.
– Если каждую строчку оценивать по достоинству, то Баоюй снова окажется на последнем месте! – заметила Ли Вань.
– Не будьте ко мне так строги! – взмолился Баоюй. – Вы же знаете, что я не умею сочинять парные строки!
– Мы не собираемся больше тебя прощать! – заявила Ли Вань. – Вечно у тебя что-то не так: то рифма трудная, та ты ошибся, а теперь заявляешь, что не умеешь сочинять парные строки! Так не пойдет, мы непременно тебя оштрафуем! Только что я видела за оградой кумирни Бирюзовой решетки распустившиеся цветы красной сливы, и мне захотелось поставить в вазу хотя бы веточку. Но к Мяоюй я идти не желаю, уж очень она противная. Вот ты и сходи в наказание, попроси у нее цветов для меня.
– А что, это даже интересно! – заметили сестры.
Баоюй, очень довольный, уже собрался идти, но Сянъюнь и Дайюй его удержали:
– На дворе холодно, выпей на дорогу подогретого вина.
Сянъюнь подала чайник, Дайюй – большой кубок, который наполнила до краев.
– Смотри, если не принесешь цветов, мы тебя еще оштрафуем! – предупредила Сянъюнь. – Нечего зря пить вино!
Баоюй осушил кубок и, шагая по глубокому снегу, отправился в кумирню Бирюзовой решетки. Ли Вань приказала было служанкам сопровождать его, но Дайюй сказала:
– Пусть один идет, иначе Мяоюй не даст ему цветов.
– Пожалуй, ты права, – согласилась Ли Вань. Она приказала девочке-служанке принести вазу в виде красавицы с кувшином на плече, налить в нее воды и сказала:
– Вернется Баоюй, будем сочинять стихи о красной сливе.
– Я лучше сейчас сочиню! – вызвалась Сянъюнь.
– Хватит с тебя на сегодня! – с улыбкой заявила Баочай. – А то ведь ты сочиняешь-сочиняешь, а остальным скучно! Лучше заставим Баоюя в порядке наказания самостоятельно сочинить стихотворение, раз он уверяет, будто не умеет сочинять парные строки.
– Вот это правильно, – поддержала ее Дайюй. – Еще у меня есть такое предложение: пусть те, у кого меньше парных строк, сочинят по одному стихотворению о красной сливе.
– Совершенно верно, – согласилась Баочай. – У Баоцинь, Дайюй и Сянъюнь парных строк больше, чем у остальных, так что можно их оставить в покое, а вот наши гости Син Сюянь, Ли Вань и Ли Ци скрыли от нас свои таланты! Теперь пусть потрудятся.
– Ли Ци не умеет сочинять стихи, – промолвила Ли Вань, – и должна уступить свое место сестре Баоцинь.
Баочай ничего не оставалось как согласиться, но она в свою очередь предложила:
– Пусть каждая из них напишет уставное стихотворение по семь слов в строке на отдельную рифму. Сестре Син Сюянь я назначаю рифму «краснеть», сестре Ли Вэнь – рифму «слива», а сестре Баоцинь – рифму «цветы».
– А Баоюя, выходит, мы снова простили? Я не согласна! – решительно заявила Ли Вань.
– Пусть сочиняет, – сказала Сянъюнь. – Для него тоже найдется хорошая тема!
– Какая?
– Пусть напишет стихи под названием: «Навещаю Мяоюй и прошу у нее цветы красной сливы», – промолвила Сянъюнь. – Разве не забавно?
– Очень забавно! – согласились сестры.
В этот момент появился сияющий Баоюй, высоко подняв руку с веткой красной сливы. Служанки взяли у него цветы и поставили в вазу. Тут все побежали к столу полюбоваться цветами и насладиться их ароматом.
– Вы вот любуетесь цветами, а не знаете, с каким трудом я их раздобыл! – улыбнулся Баоюй.
Услышав это, Таньчунь поспешно поднесла ему кубок вина. Девочки-служанки сняли с юноши плащ и бамбуковую шляпу, стряхнули с них снег и подали ему переодеться. Сижэнь принесла куртку на лисьем меху. Ли Вань велела положить на блюдо крупный жареный батат, два блюда наполнить апельсинами и мандаринами и отдать Сижэнь.
Сянъюнь между тем объявила Баоюю тему для стихов и стала его торопить.
– Дорогие сестры! – взмолился юноша. – Только не ограничивайте рифму!
– Рифму можешь выбирать сам! – ответили ему. Все снова стали любоваться цветами.
Ветка, принесенная Баоюем, была небольшая, но очень пышная, с причудливыми ответвлениями и напоминала не то свернувшегося в клубок безрогого дракона, не то извивающегося дождевого червя. Цветы, яркие, словно румяна, не уступали ароматом орхидее.
К этому времени Син Сюянь, Ли Вэнь и Баоцинь уже успели сочинить стихи. Читали их в том порядке, в котором назначены были рифмы.
Воспеваю красную мэйхуа
Еще не стал благоуханным персик,
Еще не стал румяным абрикос,
Она ж, восточным ветрам улыбаясь,
Пробилась самой первой сквозь мороз[66].
Хотя душа зовет ее к Юйлину[67], —
Не отделить от мэйхуа весны:
Она, как первый луч, бледна, прозрачна —
Украсила в Лофу Шисюна сны[68].
Она – свеча. Богиня в алом платье.
Как фея Э, чуть зелена она.
Она – Святая в белом одеянье,
Что невзначай зарделась от вина[68].
Она непритязательна, обычна,
Среди цветов, наверно, проще всех.
А бледности ее не удивляйтесь:
Она цветет, когда и лед, и снег…
Син СюяньНе белой мэйхуа пою хвалу,
А красной, что живет своим законом.
Во всей красе и раньше всех цветов
Она встает пред взором опьяненным.
Хранит морозом обожженный лик
Остатки слез, как пятна крови, красных.
В цветке как будто созревает плод,
А остается пыль, – и все напрасно!
Таинственное зелье проглотив,
Свой облик изменила, – то ль не чудо?[70]
И персиком лазурным ей не быть,
Как прежде, возле Яшмового пруда[71].
Так пусть на юг и север от реки
Ни бабочки, ни пчелы или осы
За персик не считают мэйхуа,
К тому ж не будут путать с абрикосом!
Ли ВэньЛиства скупа, и ветвь оголена.
Но так прекрасны нежные цветы!
Похоже, что невеста жениха
Прельщает платьем дивной красоты!
Нет во дворе безлюдном, у перил,
Той мэйхуа, что словно снег бела,
Но в быстрых реках, среди голых скал
Себя она лучом зари зажгла!
Она – свирели радужный мотив,
Что пробуждает тайную мечту,
Она – та темно-красная река,
Что в мир святой велела плыть плоту[72].
Нельзя, заметив скромность мэйхуа,
Засомневаться – хоть и невзначай —
Что, дескать, в прошлой жизни не могла
Расти в краю священном Яотай[73].
Баоцинь
Стихотворения всем понравились, особенно то, что написала Баоцинь. Даже Баоюй, на чей вкус трудно было угодить, признал, что у самой юной Баоцинь самый острый ум.
Дайюй и Сянъюнь налили в небольшой кубок вина и поднесли Баоцинь, поздравив ее с успехом.
– А по-моему, каждое стихотворение имеет свои достоинства, – с улыбкой заметила Баочай. – Обычно вы шуточками и колкостями изводили меня, а теперь над ней насмехаетесь!
– У тебя готово? – спросила между тем Ли Вань у Баоюя.
– Я сочинил, но пока слушал ваши стихи, забыл, что хотел записать! – ответил Баоюй. – Дайте подумать, я сейчас вспомню!
Сянъюнь взяла щипцы для угля, легонько стукнула ими по краю жаровни и сказала:
– Я буду ударами отмечать время. Если не уложишься, мы тебя опять оштрафуем!
– Говори, я буду записывать, – предложила Дайюй.
Сянъюнь ударила щипцами по жаровне и объявила:
– Одна минута!
– Готово, пиши! Пиши! – заторопился Баоюй и прочел:
Вина из жбана не налив,
Не жди, чтоб мысль пришла.
Дайюй записала, покачала головой и улыбнулась:
– Начало ничем не примечательно.
– Поторапливайся! – послышался строгий голос Сянъюнь. Баоюй продолжал:
Я за весной иду в Пэнлай[74] —
Там встречу месяц ла[75].
Дайюй и Сянъюнь закивали головой, заулыбались:
– Неплохо, кое-какой смысл в этих словах есть. Баоюй стал читать дальше:
Мне не нужно, чтобы Гуаньинь
Вдруг меня решила оросить.
Мэйхуа Обители Чан Э[76]
Я цветы хотел бы попросить.
– А это хуже! – покачала головой Дайюй, записывая строки.
Сянъюнь снова ударила по жаровне. Баоюй рассмеялся и, повернувшись к ней, прочел:
В грешном мире ломают и рвут мэйхуа —
Красно-белый весенний цветок.
Но коль дарят в храме святом мэйхуа, —
Это значит: расстанься со злом![77]
А поэт, что не телом, а духом силен,
Разве вызвать сочувствие мог?
Я ушел, но буддийской обители мох
Ощущаю на платье своем![78]
Дайюй кончила записывать, но только все собрались приступить к обсуждению, как с криком вбежали девочки-служанки:
– Старая госпожа идет!
Все бросились встречать матушку Цзя, восклицая наперебой:
– Видно, хорошее настроение у матушки Цзя, раз она нас решила проведать!
Матушка Цзя была в широком плаще и беличьей шапочке. Ее несли в небольшом паланкине, прикрытом черным зонтом, а за паланкином, с зонтиками в руках, следовали Юаньян и Хупо. Первой приблизилась к старой госпоже Ли Вань.
– Остановимся здесь, – приказала служанкам матушка Цзя и обратилась к Ли Вань: – Я приехала сюда тайком от твоей свекрови и Фэнцзе. Стоит ли заставлять их идти пешком по глубокому, снегу? Хорошо мне в паланкине…
Девушки взяли у старой госпожи плащ и помогли ей выйти из паланкина.
Едва переступив порог, матушка Цзя заметила цветы сливы, стоявшие в вазе.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Вы умеете веселиться, но и я вам не уступлю!
Ли Вань велела служанкам принести тюфяк из волчьих шкур и постелить на кане.
– Продолжайте веселиться, ешьте, пейте, шутите, – с улыбкой проговорила матушка Цзя, опускаясь на тюфяк. – Я просто решила навестить вас и тоже повеселиться, днем я теперь не сплю, уж очень длинными стали ночи.
Ли Вань подала матушке Цзя грелку для рук, а Таньчунь поднесла палочки для еды и кубок с подогретым вином. Матушка Цзя отпила глоток и спросила:
– Что у вас на том блюде?
– Маринованная перепелка, – ответили ей и тут же поднесли блюдо.
– Вот и отлично, – кивнула головой матушка Цзя. – Отломите мне ножку, отведаю!
– Слушаюсь! – почтительно ответила Ли Вань, не стала звать служанок и, сполоснув руки, сама выполнила приказание матушки Цзя.
– Вы на меня не обращайте внимания, – промолвила матушка Цзя, – беседуйте о чем угодно, смейтесь, шутите. Я охотно послушаю и хоть немного развлекусь. И ты садись, – добавила она, обращаясь к Ли Вань. – Чувствуйте себя непринужденно, а то я сейчас же уйду!
Все заняли свои места, только Ли Вань отодвинулась на самый край стола, чтобы не быть заметной.