Как-то Баочай пришла навестить Дайюй и завела разговор о ее болезни.
– К тебе один за другим ходят врачи, – сказала она, – ты принимаешь столько лекарств, и все без толку. Попроси, чтобы пригласили опытного доктора. Или тебе нравится каждую весну и осень болеть? Это никуда не годится!
– Моя болезнь неизлечима, никакие врачи не помогут, – ответила Дайюй. – Это ясно с первого взгляда, стоит только посмотреть, даже когда нет приступов!
– Об этом я и хотела поговорить, – промолвила Баочай. – Древняя пословица гласит: «Живет долго тот, кто хорошо ест!» А ты почти не притрагиваешься к еде. Откуда же у тебя возьмутся телесные и душевные силы?
– Жизнь и смерть посылает Судьба, богатство и знатность – Небо, – ответила Дайюй. – И человек тут бессилен. С каждым годом я чувствую себя все хуже и хуже.
Во время разговора у Дайюй несколько раз начинались приступы кашля.
– Вчера на глаза мне попался рецепт, который тебе выписал доктор, – промолвила Баочай. – По-моему, там слишком много женьшеня и циннамона. Говорят, это снадобья укрепляющие, но увлекаться ими не стоит. Прежде всего тебе надо лечить желудок и печень. Погаснет огонь в печени, поправится желудок, улучшится пищеварение. Советую тебе каждое утро, как только встанешь, взять два ляна ласточкиных гнезд, пять цяней сахарных леденцов и сварить отвар. Он лучше всякого лекарства и действует укрепляюще.
– Ты так добра, – со вздохом произнесла Дайюй. – Я же из-за своей мнительности думала, ты хитришь. Но в тот день, когда ты уговаривала меня не читать непристойные книги и утешала, я поняла, что заблуждалась. Меня это тронуло до глубины души. С тех пор как моя мать покинула этот мир и я осталась совсем одна, без сестер и братьев, никто так дружески, так искренне со мной не говорил. Недаром Сянъюнь считает тебя доброй. А я с ней спорила, пока сама не убедилась в твоей доброте! Я вечно задевала тебя, насмехалась, а ты все равно была со мной ласкова. Я говорю так, потому что верю в твою искренность. Вот ты советуешь мне пить отвар из ласточкиных гнезд! Достать их нетрудно. Только вряд ли они помогут, со здоровьем у меня совсем плохо. Болезнь каждый год обостряется. И так мне без конца приглашают врачей, готовят лекарства из женьшеня и циннамона, я весь дом подняла на ноги. Если я попрошу отвар из ласточкиных гнезд, бабушка, тетя и Фэнцзе, конечно, не откажут, а прислуга будет ворчать, что со мной много хлопот. Сама подумай. Брата Баоюя и сестру Фэнцзе готовы съесть, потому что старая госпожа их любит, каких только пакостей о них не говорят? А я вообще здесь чужая, нет у меня ни опоры, ни поддержки, приютили на время, и ладно. Прислуга и так меня ненавидит, зачем же навлекать на свою голову проклятья?
– Кстати, мое положение не лучше твоего, – сказала Баочай.
– Ну как ты можешь сравнивать! – воскликнула Дайюй. – У тебя есть мать, старший брат, вы здесь ведете торговлю, владеете домами, на родине у вас тоже есть дома и земли. Вы в гостях у родственников, ни в чем от них не зависите, в любое время можете уехать. У меня же нет ничего! Меня кормят, поят, одевают, обувают как родную дочь. Сама посуди, не вызывает ли это зависти у всяких ничтожных людишек?
– Стоит ли говорить о таких пустяках! – воскликнула Баочай. – Единственное, на что придется немного потратиться, это на свадебный убор для тебя, но пока об этом не идет речь!
Щеки Дайюй залились румянцем.
– Я считала тебя серьезной, а ты вздумала надо мной насмехаться! – произнесла она. – Ведь я все рассказала, надеясь найти у тебя сочувствие!
– Я, разумеется, пошутила, но в каждой шутке есть доля правды, – ответила Баочай. – Ты только не беспокойся, пока я здесь, буду тебя навещать. Понадобится что-нибудь или же кто-то тебя обидит, говори, не стесняйся, все, что в моих силах, я сделаю. Старший брат у меня есть, конечно, но ты знаешь, какой он! Мама единственный близкий мне человек! В общем, обе мы с тобой одиноки и потому друг другу сочувствуем. Ты умна, зачем же постоянно «вздыхать, как Сыма Ню»[18]? То, что ты говоришь, верно, лучше не утруждать никого понапрасну. Завтра же поговорю с мамой и, если у нас еще есть ласточкины гнезда, пришлю тебе несколько лянов. Вели служанке каждый день готовить отвар – тогда не придется никого беспокоить.
– Все это не имеет значения, но я так тебе признательна за заботу! – улыбнулась Дайюй.
– Стоит ли говорить об этом! – промолвила Баочай. – Мне только жаль, что не каждому я в силах сделать добро!.. Впрочем, ладно, ты, наверное, устала, и мне пора уходить.
– Приходи еще вечером, – попросила на прощанье Дайюй.
Баочай обещала и вышла из комнаты. И о ней мы пока больше рассказывать не будем.
Дайюй между тем выпила немного рисового отвара и снова легла. Солнце клонилось к закату. Неожиданно небо нахмурилось, в листве зашумел мелкий моросящий дождь, и сразу стало уныло и мрачно. Наступили сумерки, быстро стемнело. Слушая грустную песню дождя, Дайюй еще острее ощутила свое одиночество. Она знала, что Баочай из-за дождя не придет, встала с постели, взяла первую попавшуюся под руку книгу. Это было «Собрание народных напевов», среди которых оказались песни «Осенняя печаль одинокой женщины» и «Грусть расставания». Волнение охватило Дайюй, она взяла кисть и быстро написала стихи в подражание «Расставанию» и «Цветам на реке в лунную весеннюю ночь».
Ненастный вечер у осеннего окна
Осенних цветов увяданье печально,
На травах осенних бледна желтизна,
Мерцая, чуть светит осенний светильник,
Осенняя ночь так темна и длинна!
И чувствую около окон осенних:
Предела осенней тоске не найдешь!
Ничто не поможет развеять печали,
Когда в этом мире лишь ветер да дождь.
Зачем же так истово ветры с дождями
Всю осень шумят от темна до темна
И так же внезапно мою оборвали
Блаженную зелень мечты у окна?[19]
Осенние думы наполнили душу,
Пытаюсь заснуть, но не ведаю сна, —
И вот зажигаю за ширмой осенней
Свечу, чтобы слезы роняла она.[20]
Слезу за слезой на подсвечник роняя,
Огарок его омывает края,
Печалью и скорбью меня наполняя
О тех, с кем в разлуке, с кем дума моя…
В чей двор обезлюдевший ветер осенний
Проникнуть не сможет, сквозь стены пройдя?
Чьи окна осенние в пору такую
Не слышат унылого шума дождя?
Не в силах, увы, одеяло из шелка
Меня от осеннего ветра спасти,
Все больше воды проникает в жилище,
А дождь утихает, чтоб снова пойти.
Все ночи подряд льет и льет заунывно,
И ветер шумит все сильней и сильней,
И вместе со мной при светильнике ночью
Скорбит о печали-разлуке моей…
Холодною дымкой окутанный дворик.
Здесь проблеска нет для грустящей души.
Бамбук поредевший. В окне – запустенье.
Лишь падают капли на землю в тиши.
Дайюй перечитала стихотворение, отложила кисть и уже собралась лечь спать, как вдруг вошла девочка-служанка и доложила:
– Пришел второй господин Баоюй.
Только она ушла, на пороге появился Баоюй в широкополой бамбуковой шляпе и накинутом на плечи дождевом плаще.
– Откуда такой рыболов? – завидев его, с улыбкой спросила Дайюй.
– Как себя чувствуешь? – не отвечая на шутку, осведомился Баоюй. – Лекарство пила? Как аппетит?
Он снял шляпу, сбросил плащ, посветил лампой на лицо Дайюй, свободной рукой заслоняя от света глаза.
– Сегодня ты выглядишь лучше, – произнес он, внимательно оглядев Дайюй.
На Баоюе был короткий халат из красного шелка, перехваченный в талии широким поясом, одновременно служившим полотенцем для вытирания пота, зеленые шелковые штаны, на ногах – носки, вышитые шелком и золотом, и домашние туфли с узором из бабочек, порхающих среди цветов.
– Что же ты в дождь надел такие туфли? – заволновалась Дайюй. – Скорее снимай их и просуши!
– Я пришел в деревянных башмаках, – с улыбкой отвечал Баоюй, – оставил их на террасе.
Дайюй осмотрела его шляпу и сплетенный из стеблей плащ. Такой тонкой, искусной работы ей прежде не приходилось видеть, и она спросила:
– Из каких стеблей сделан твой плащ? Обычно стебли торчат, как иглы ежа!
– Плащ, шляпу и ботинки прислал мне в подарок Бэйцзинский ван, – ответил Баоюй. – В таком же наряде он сам ходит во время дождя. Если хочешь, я и тебе раздобуду!.. Наряд в общем-то обычный, только шляпа особенная. Верхняя часть снимается, остаются только поля, а зимой, когда идет снег, их можно пристегнуть к шапочке. Такие шляпы годятся и для мужчин и для женщин, могу тебе прислать, если хочешь. Будешь зимой носить.
– Не надо, – ответила Дайюй. – В этой шляпе я буду похожа на рыбачку с подмостков или с картинки.
Тут она вспомнила, что нечто подобное сказала только что Баочай, покраснела, обхватила голову руками, прижалась лицом к столу и закашлялась.
Баоюй не придал никакого значения словам Дайюй. Вдруг он заметил листок со стихами, прочел и не смог сдержать свое восхищение.
Дайюй выхватила листок и поднесла к лампе, собираясь сжечь.
– Все равно я запомнил, – с улыбкой сказал Баоюй.
– Я хочу отдохнуть, – бросила в ответ Дайюй. – Уходи, пожалуйста, завтра придешь.
Баоюй вытащил из-за пазухи золотые часы величиной с грецкий орех, посмотрел и сказал:
– Уже девять, пора отдыхать, напрасно я тебя потревожил.
Накинув плащ, он направился к выходу, но вдруг обернулся:
– Может быть, тебе хочется чего-нибудь вкусного, я завтра же скажу бабушке, и она велит приготовить. А служанкам говорить бесполезно, тупые они.
– Ладно, подумаю и скажу, – пообещала Дайюй. – А теперь уходи, вон как льет дождь! У тебя есть провожатые?
– Есть! – отозвались из-за двери женщины. – Уже и фонарь зажгли и зонт раскрыли, ждем господина!
– В такую погоду зажигать фонарь?! – воскликнула Дайюй.
– Ничего, это «бараний рог», – сказал Баоюй, – он не боится дождя.
Дайюй тем не менее сняла с полки круглый стеклянный фонарик, приказала зажечь в нем восковую свечу и протянула Баоюю:
– Возьми! Этот фонарь посветлее, с ним всегда ходят в дождь.
– Такой и у меня есть, – промолвил Баоюй, – но я приказал его не зажигать – поскользнешься и разобьешь.
– По-твоему, лучше самому разбиться? – спросила Дайюй. – Ведь ты не привык ходить в деревянных башмаках! Боишься поскользнуться, пусть служанки несут фонарь! Он, я думаю, легче твоего, и во время дождя с ним очень удобно. Возьми же, а завтра пришлешь обратно!.. Разобьешь – не беда! Не понимаю, почему вдруг ты стал скрягой и «готов разрезать живот, чтобы спрятать туда жемчуг»?
Баоюй молча взял у Дайюй фонарь и вышел. Впереди шли две женщины, неся зонт и фонарь «бараний рог», позади – девочки-служанки с зонтиками. Баоюй отдал фонарь одной из девочек-служанок и пошел рядом с ней.
Не успел уйти Баоюй, как появились служанки со двора Душистых трав – тоже с фонарем и зонтом – и, протягивая Дайюй пакет с ласточкиными гнездами и белоснежным сахаром, сказали:
– Такого не купите. Это от нашей барышни. А кончится – она еще пришлет.
– Премного вам благодарна! – ответила Дайюй, позвала служанок и приказала им угостить женщин чаем.
– Мы чай пить не будем, дел много, – отказались те.
– Знаю, что дел у вас много, – с улыбкой отвечала Дайюй. – Погода стоит прохладная, ночи – длинные, как раз хорошо играть в карты и вино попивать.
– Не буду вас обманывать, барышня, – сказала одна из женщин, – в этом году мне повезло! Каждую ночь у ворот дежурит несколько человек, и, чтобы не уснуть, мы собираемся и играем. По крайней мере не так нудно сидеть! Я в играх – главная, так что надо спешить. Да и ворота уже заперты.
– Вы уж меня извините, – сказала Дайюй. – Мало того, что из-за меня вас оторвали от дела, так еще и под дождем пришлось мокнуть. Возвращайтесь, пожалуйста, не буду мешать вам разбогатеть.
Она приказала своим служанкам дать женщинам по нескольку сот монет и налить вина, чтобы согрелись.
Деньги женщины взяли, а от вина отказались.
– Спасибо, но пить мы не будем, – сказали они, поблагодарили, поклонились и вышли.
Цзыцзюань переставила лампу, опустила дверную занавеску и помогла Дайюй лечь в постель.
Но уснуть девочка никак не могла. В голову лезли всякие мысли. Она думала о том, что у Баочай есть мать и старший брат, а у нее —никого. Баоюй с ней всегда ласков, а она почему-то ему не верит. Снаружи доносился шум дождя, сквозь шелковый полог проникал холод, и девочке стало грустно, из глаз покатились слезы. Лишь ко времени четвертой стражи Дайюй уснула. О том, как провела она эту ночь, рассказывать мы не будем.
Если же хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава сорок шестая
Безнравственный человек замышляет безнравственный поступок;
Юаньян дает клятву не выходить замуж
Итак, Дайюй уснула лишь ко времени четвертой стражи. И пока мы рассказывать о ней больше не будем, а вернемся к Фэнцзе. Ее позвала к себе госпожа Син, и Фэнцзе, не догадываясь, в чем дело, быстро оделась, приказала подать коляску и отправилась к свекрови.
Едва Фэнцзе вошла, госпожа Син отослала служанок и как-то нерешительно сказала:
– Есть у меня одно деликатное дело, я, право, не знаю, как быть, и решила посоветоваться с тобой. Моему мужу приглянулась Юаньян, и он хочет сделать ее своей наложницей. Ничего особенного в этом нет, но неизвестно, согласится ли старая госпожа. Вот он и велел мне с ней поговорить. Как бы это устроить?
– Не стоит наживать неприятности, – промолвила в ответ Фэнцзе. – Ведь старая госпожа даже есть не может, если рядом нет Юаньян! Разве согласится она ее отдать? Сама слышала, как старая госпожа не раз говорила: «Цзя Шэ уже в летах, и наложница ему не нужна». Ничего, кроме страданий, он девушке дать не может. Начнет жить с наложницей, перестанет заботиться о своем здоровье, забросит служебные дела! Вы только подумайте, госпожа, что затевает старший господин Цзя Шэ? Как говорится, пощекочешь тигра травинкой в носу, считай, что попал к нему в лапы. Можете сердиться, но к старой госпоже я с этим делом пойти не посмею. Ничего не получится, только навлеку на себя неприятности. Ваш муж далеко не молод и стал плохо соображать. Уговорите его, госпожа, отказаться от своего намерения. Да и как он будет смотреть в глаза всем своим родичам, если станет заниматься подобными глупостями?
– В других семьях мужчины заводят по нескольку наложниц, а нам почему нельзя? – холодно усмехнувшись, спросила госпожа Син. – Уговаривать его бесполезно. Но я знаю, что старая госпожа ни за что не отдаст любимую служанку в наложницы старшему сыну, к которому перейдет по наследству должность отца! Я просто хотела с тобой посоветоваться, а ты сразу стала на меня нападать, не заставлю же я тебя идти к старой госпоже – сама с ней поговорю. Думаешь, бесполезно? Но ты знаешь Цзя Шэ! Если я ничего не добьюсь, он непременно затеет со мной ссору!
Фэнцзе знала, что госпожа Син не блещет умом, боится мужа, всячески ему льстит, чтобы не лишиться его расположения. К тому же жадна до денег. Всем в доме ведает Цзя Шэ, но если вдруг в руки госпожи Син попадают деньги, она оставляет себе большую часть и экономит буквально на всем, чтобы хоть как-то покрыть безумные траты, которые делает Цзя Шэ. Она никому не доверяет, ни детям, ни слугам.
Выслушав госпожу Син, Фэнцзе поняла, что уговаривать ее бесполезно, и сказала:
– Вы правы. Я совершенно не знаю жизни. Мало что смыслю в делах. Будь Юаньян не служанкой, а даже жемчужиной, кому ее отдали бы родители, как не господину Цзя Шэ? Нечего верить тому, что говорят за глаза… Какая я все же дура! Взять, к примеру, моего мужа! Стоит ему провиниться, вы его готовы убить, а придет он к вам на поклон, вы на все для него готовы. Так и старая госпожа – наверняка не откажет господину Цзя Шэ. По секрету скажу вам: старая госпожа нынче в хорошем расположении духа, так что идите к ней прямо сейчас, не медлите! Я тоже пойду, постараюсь развеселить старую госпожу и уведу с собой всех, кто будет в ее покоях, чтобы вы могли с ней поговорить с глазу на глаз. Если на худой конец она и не согласится отдать Юаньян, по крайней мере, знать об этом никто не будет.
– Но мне хотелось бы прежде поговорить с самой Юаньян, – заметила госпожа Син. – Ведь если старая госпожа откажет, потом уже ничего не сделаешь. А Юаньян, хоть и застенчива, упорствовать, надеюсь, не станет. Вот тогда я и поговорю со старой госпожой. Не станет же она идти против желания Юаньян. «Кто хочет уйти, того не удержишь!» – гласит пословица. Уверена, все уладится!
– Как вы мудры! – воскликнула Фэнцзе. – Теперь я уверена, что все будет в порядке! Какой служанке не хочется стать госпожой? Ведь это лучше, чем выйти замуж за какого-нибудь непутевого парня!
– Совершенно с вами согласна, – промолвила госпожа Син. – Не только Юаньян, любая из наших управительниц не отказалась бы от такой завидной доли! Так что иди к старой госпоже, развесели ее, только о нашем разговоре ни слова. А я приду после ужина.
«Неизвестно, согласится ли Юаньян, – подумала Фэнцзе. – Она – упрямая. Поэтому лучше мне одной не ходить к старой госпоже. А то свекровь может подумать, что это я подговорила Юаньян отказаться, и весь свой гнев обратит на меня. Пойду-ка я лучше с нею вместе, так будет спокойнее. Не все ли равно, согласится старая госпожа или не согласится».
И Фэнцзе с улыбкой обратилась к госпоже Син:
– Совсем забыла! Когда я шла к вам, тетушка прислала мне две корзины перепелок; я распорядилась их зажарить и хотела прислать вам к ужину. Кроме того, я по дороге к вам встретила у ворот слуг, которые выкатывали вашу коляску, чтобы починить. Так что, госпожа, давайте поедем вместе в моей коляске!
Госпожа Син согласилась и велела служанкам подать выходное платье.
Фэнцзе помогла свекрови переодеться, после чего обе женщины вышли и сели в коляску.
Фэнцзе сказала госпоже Син:
– Лучше я приду следом за вами, а то спросит старая госпожа, что мне нужно, я не буду знать, что ответить.
Госпожа Син сочла соображения Фэнцзе вполне разумными и отправилась к матушке Цзя одна. Поболтав с ней немного, госпожа Син вышла, сказав, что хочет навестить госпожу Ван. Юаньян в это время вышивала у себя в комнате и, заметив госпожу Син, проходившую мимо, встала.
– Что ты делаешь? – спросила госпожа Син, взяла у Юаньян вышиванье и с улыбкой проговорила: – Дай-ка посмотреть!
Юаньян молчала.
– Да это замечательно! – воскликнула госпожа Син.
Она отдала девушке вышиванье и внимательно ее оглядела.
Юаньян была в поношенной сатиновой кофте светло-коричневого цвета, черной шелковой безрукавке, отороченной бахромой, и светло-зеленой юбке. У девушки была тонкая талия, округлые плечи, черные, как вороново крыло, волосы, овальное лицо с прямым носом; на щеках – несколько едва заметных веснушек.
Девушке стало не по себе от пристального взгляда госпожи Син.
– Что это вы, госпожа, так поздно пришли? – удивленно спросила она.
Госпожа Син обернулась, бросила выразительный взгляд на сопровождавших ее служанок, и те тотчас же покинули комнату.
Госпожа Син села рядом с Юаньян, взяла ее за руку и с улыбкой сказала:
– Я пришла сообщить тебе радостную весть.
Юаньян сразу догадалась, в чем дело, покраснела и опустила голову.
– Господину Цзя Шэ нужна женщина, которой он мог бы довериться, – продолжала госпожа Син. – Он давно хотел купить наложницу, но не решается сделать это через посредника. Мало ли какие бывают девушки! Вдруг начнет строить козни да интриги плести. Тогда господин стал приглядываться к девушкам из нашего дворца, целых полгода выбирал, ни одна не пришлась по душе: то внешность неподходящая, то характер. А ты приглянулась ему: красивая, добрая, скромная, честная. Так вот, я хочу просить старую госпожу отдать тебя старшему господину Цзя Шэ. Как только ты войдешь в наш дом и откроешь лицо, старший господин сделает тебя младшей женой, будешь пользоваться уважением и почетом. Нрав у тебя твердый, чего хочешь, того добьешься в жизни. Пословица гласит: «Золото обменивается только на золото», вот почему ты и приглянулась старшему господину! Если согласишься, осуществятся твои желания, а завистники сразу прикусят язык. Пойдем со мной к старой госпоже!
С этими словами госпожа Син взяла Юаньян за руку. Юаньян еще гуще покраснела, высвободила руку и не двигалась с места. Госпожа Син решила, что она стыдится, и сказала:
– Что ты робеешь? Говорить буду я, тебе – не придется!
Юаньян еще ниже опустила голову.
– Ты что, не согласна? – удивилась госпожа Син. – Тогда скажу тебе прямо – глупая ты! Неужели служанкой быть лучше, чем госпожой? Года через два-три тебя выдадут замуж за простого парня, и ты так и останешься рабыней! Соглашайся! Тебе у нас будет хорошо. У меня характер мягкий, уживчивый, ты это знаешь, да и старший господин тебя не обидит. А родишь ему сына или дочь, сравняешься со мной по положению. Слуги будут тебе угождать. Откажешься, жалеть будешь!
Юаньян по-прежнему молчала, не поднимая головы.
– Ты же умница и вдруг заупрямилась! Может, что-нибудь не по тебе? Говори прямо! Я сделаю все, как ты захочешь! И с родителями твоими поговорю, если самой стыдно. Они спросят, согласна ли ты, тогда выскажешь им всю правду.
С этими словами госпожа Син встала и отправилась к Фэнцзе.
Фэнцзе уже успела переодеться и рассказать Пинъэр о своем разговоре с госпожой Син.
– Думаю, ничего не получится, – с сомнением покачала головой Пинъэр. – Мы часто делимся друг с другом, и, судя по тому, что говорит Юаньян, вряд ли она согласится. Впрочем, увидим!
– Госпожа Син непременно придет советоваться со мной, – заметила Фэнцзе. – Хорошо, если ей удалось все уладить, если же ничего не вышло, мне незачем вмешиваться! Лучше скажи, готовы ли перепелки? И еще что-нибудь вели приготовить, есть хочется, а сама погуляй; придешь, когда уйдет госпожа Син.
Пинъэр приказала служанкам выполнить распоряжение Фэнцзе и вольной птицей выпорхнула в сад.
Юаньян догадалась, что госпожа Син отправилась за советом к Фэнцзе и что скоро к ней снова придут с этим же разговором. Поэтому она позвала Хупо и сказала:
– Если меня позовет старая госпожа, скажи, что я себя плохо чувствую и пошла в сад проветриться.
Хупо обещала, и Юаньян отправилась в сад. Здесь ей попалась навстречу Пинъэр.
– А, новая наложница! – смеясь, вскричала Пинъэр, предварительно убедившись, что поблизости никого нет.
– Вы все будто сговорились меня извести! – краснея, воскликнула Юаньян. – Вот погоди, я твоей госпоже устрою скандал!
Пинъэр пожалела о сказанном, схватила Юаньян за руку, отвела в тень развесистого клена, усадила на камень и слово в слово передала все, что ей рассказала Фэнцзе.
– Я думала, все мы дружны между собой! – с холодной усмешкой произнесла Юаньян, выслушав Пинъэр. – Чего только мы не вытворяли в детстве, чего не говорили друг другу! Иных в живых нет, некоторых прогнали, или же они ушли прислуживать другим господам. Все мы выросли, у каждой из нас своя жизнь. Но я осталась такой, как была – никого не обманываю, говорю все как есть. Так вот, скажу тебе по секрету, смотри не передавай своей госпоже! Я не только в наложницы не пойду к старшему господину, но и законной женой его не стану, если бы, к примеру, госпожа Син умерла и он прислал ко мне трех свах.
Пинъэр хотела ей возразить, но в этот момент из-за горки донесся смех.
– Вот бесстыжая! Не боишься, что после таких слов типун тебе на язык сядет?
Вздрогнув от испуга, Пинъэр и Юаньян вскочили и побежали в ту сторону, откуда послышался смех. Там они увидели Сижэнь.
– Что случилось? – спросила та. – Ну-ка расскажите!
Они сели на камни, и Пинъэр повторила свой рассказ.
– Говоря по правде, нам не следовало бы заводить подобные разговоры, – заметила Сижэнь. – Но справедливости ради надо признать, что старший господин поступает подло! Будь у него хоть капля совести, не стал бы он так безобразничать!
– Если ты и в самом деле не хочешь становиться наложницей, – сказала Пинъэр, – я дам тебе хороший совет. Попроси старую госпожу сказать, что она уже обещала отдать тебя второму господину Цзя Ляню. Тогда старший господин отступится.
– Ну и дрянь же ты! – воскликнула Юаньян. – Поговори еще! Ведь твоя госпожа недавно несла такой же вздор! И вот чем это кончилось!
– Тогда скажи, что старая госпожа обещала отдать тебя второму господину Баоюю, – предложила Сижэнь. – После этого старший господин Цзя Шэ даже думать о тебе перестанет!
– Негодницы! – крикнула Юаньян. – Чтоб вы подохли! Я думала, вы мне сочувствуете, хотите помочь, а вы насмехаетесь! Рано обрадовались! Думаете, вас не ждет такая же участь? Не все делается так, как мы хотим!
– Милая сестра! – воскликнули девушки, заметив, что Юаньян не на шутку рассержена. – Нечего злиться! Ведь все мы живем с самого детства как сестры! Все это шутка! Да и не слышал никто. Успокойся и расскажи, что ты думаешь делать?
– Что делать? – проговорила Юаньян. – Не пойду в наложницы, и все тут!
– На этом дело не кончится, – возразила Пинъэр, покачав головой. – Не так это просто. Ведь ты знаешь характер старшего господина! Пока ты прислуживаешь старой госпоже, он не осмеливается тебя трогать. Но так вечно продолжаться не может! Когда-нибудь тебе придется расстаться со старой госпожой. И ты попадешь в руки старшего господина. Тогда будет хуже!
– Сколько проживет старая госпожа, столько я буду ей служить, – с холодной усмешкой ответила Юаньян, – а когда она умрет, старший господин должен будет целых три года соблюдать траур! Не посмеет же он взять наложницу сразу после смерти матери! А три года – срок не малый. Пройдут они – тогда и буду думать. На худой конец постригусь в монашки. Или же покончу с собой. Разве обязательно выходить замуж? Можно и так прожить, сохранить чистоту и невинность!
– Что эта негодяйка болтает?! – вскричали Сижэнь и Пинъэр.
– Чего стесняться, раз дело приняло такой оборот?! – крикнула в ответ Юаньян, – Со временем убедитесь, что я правду сказала. Госпожа Син обещала поговорить с моими родителями! Что ж, пусть едет в Нанкин их искать!
– Твои родители остались в Нанкине присматривать за господским домом, – сказала Пинъэр, – и госпоже Син их нетрудно найти. Еще ты забыла, что твой старший брат с женой живут здесь… Жаль, что ты родилась во дворце Жунго! Нам лучше – нас ведь купили.
– А чем хуже девушки, которые родились здесь? – вскричала Юаньян. – Как говорится, вола силой не заставишь пить воду. Выходит, если я не соглашусь, старший господин убьет моих родителей?
Вдруг девушки заметили, что к ним направляется Ваньян, жена старшего брата Юаньян.
– Госпожа Син, поскольку родители твои далеко, решила сговориться с женой твоего старшего брата, – сказала Сижэнь, кивнув в сторону Ваньян.
– Да, эта потаскуха готова, как говорится, «в шесть царств продать одного верблюда»! – воскликнула Юаньян. – Из кожи вон лезет, чтобы угодить господам!
Ваньян тем временем подошла к девушкам.
– Я ищу тебя, ищу, а ты, оказывается, вот где! – обратилась она к Юаньян. – Пойдем, мне нужно с тобой поговорить.
– Что ты хотела сказать? – спросила Юаньян. – Говори, не стесняйся!
– Лучше я одной тебе скажу, – ответила Ваньян. – Надеюсь, ты обрадуешься!
– Уж не хочешь ли ты мне сообщить ту же новость, что и госпожа Син? – спросила Юаньян.
– Ну, раз ты все знаешь, незачем мне стараться! – воскликнула женщина. – Пойдем, расскажу тебе подробности! Подумать только, радость-то какая!
Тут Юаньян не стерпела, выпрямилась во весь рост, плюнула Ваньян в лицо и, тыча в нее пальцем, стала ругаться:
– Заткни свой поганый рот и убирайся! Хороша новость, нечего сказать! Думала, обрадуюсь? Теперь я поняла, почему тебе завидно, когда чья-нибудь дочь становится наложницей, – благодаря ее покровительству можно устраивать свои делишки. Вот у тебя и разгорелись глаза, и ты готова бросить меня в пекло! Рассчитываете с моей помощью стать господами и делать все что заблагорассудится! А если я не угожу господину – бросите меня на произвол судьбы?
Юаньян в голос заплакала. Пинъэр и Сижэнь принялись ее утешать. Ваньян смутилась:
– Скажи прямо, согласна или не согласна, – нечего других приплетать! Недаром пословица гласит: «Не говори карлику, что он мал». Не стану с тобой спорить, хоть ты и ругаешь меня, ну а эти девушки при чем? Думаешь, им приятно слушать, что ты болтаешь о наложницах?
– Неправда, – вскричали Пинъэр и Сижэнь, – она вовсе не нас имела в виду, это вы других приплетаете. Никто пока не собирается брать нас в наложницы! А если бы и взяли, корысти от этого никому никакой – родных-то у нас тут нет! С какой же стати Юаньян нас будет ругать?
– Стыдно ей, вот она и валит все с больной головы на здоровую, против меня вас хочет настроить, – промолвила Юаньян. – Хорошо, что вы не попались на ее удочку. Я, глупая, наболтала невесть что, а ей это на руку!
Ваньян поняла, что попала в дурацкое положение, и, сердясь, удалилась. Юаньян продолжала ругаться, с трудом Пинъэр и Сижэнь ее успокоили.
– Ты зачем от нас пряталась? – спросила Пинъэр у Сижэнь.
– Я ходила к четвертой барышне Сичунь, думала, второй господин Баоюй у нее, но оказалось, он только что ушел, и я вернулась, надеясь встретить его по дороге, но почему-то не встретила. И пошла к барышне Линь Дайюй. По пути мне попалась служанка, она сказала, что и у барышни Линь Дайюй его нет. Тогда я решила, что он вышел из сада, и вдруг увидела тебя. Спряталась за дерево, и ты меня не заметила. Потом к тебе подошла Юаньян. Я перебежала за горку и стала слушать ваш разговор. Мне и в голову не пришло, что, имея четыре глаза, вы меня не увидите!