Уничтожили наименование хинина или «хина-хина», под которым это целебное средство было известно индейцам, и назвали его лихорадочная кора. Но это название не удержалось за лекарством, и противолихорадочный порошок стал просто называться «Порошком иезуитов». Настоящее происхождение этого драгоценного лекарства оставалось, однако, по-прежнему, загадкой для врачей. Только в 1679 году англичанин Тальбот, который, по словам госпожи де Севиньи, продавал в Париже «Порошок иезуитов» по 400 пистолей за дозу, продал секрет этого порошка королю Людовику XIV за баснословную сумму.

Благодаря королю, который купил этот секрет для того только, чтобы предоставить его во всеобщее пользование, хинин стал известен во всей Франции.

Кондамину, собственно, мы обязаны первыми точными сведениями о хинных деревьях и о тех местностях, где они встречаются.

Командированный вместе с Годэном и Бугэ в южную Америку, для измерения градуса меридиана, он воспользовался этой командировкой для изучения, с точностью истинного и серьезного математика, хинных деревьев долины Лохи, Куэнсы и Бранкаморо.

Согласно указаниям Жозефа Жюссие, ботаника, прикомандированного к их экспедиции, он описал подробно на месте первые хинные деревья, срисовал с натуры все их органы, вернул им туземное, коренное название хина и издал свой труд в 1738 году, то есть ровно через сто лет после чудесного исцеления графини д'Эль Кинчон.

Исследования Кондамина были продолжены Жозефом де Жюссие, который оставался еще два года после его отъезда в Перу.

Благодаря трудам обоих этих ученых, благодаря их прекрасным и ценным описаниям и образцам хины, привезенным ими в Европу, хинин получил права гражданства в ботанике и был отнесен Линнеем к семейству мареновидных.

Жозеф де Жюссие не последовал за астрономами, командированными Академией, когда те возвращались во Францию. Прельстившись возможностью новых интересных открытий в этой стране, совершенно неизвестной для науки, он проехал все Перу, достиг Боливии и вернулся на родину лишь в 1771 году, страшно расстроив себе здоровье, что помешало ему обнародовать свои наблюдения.

В 1776 году французское правительство поручило ботанику Домбэ продолжить труды Жозефа де Жюссие, но испанское правительство воспротивилось этой экспедиции, так как Перу находилось в его власти. Испанское правительство стремилось предоставить честь возможных новых открытий своим соотечественникам, задержало отъезд Домбэ и в то же время снарядило свою экспедицию под руководством двух известных ботаников Руиса и Павона.

Домбэ, вынужденный присоединиться к испанцам, побывал вместе с ними в стране хинных деревьев и сделал немало ценных открытий. К несчастью, власти, старавшиеся воспротивиться его поездке, помешали ему обнародовать свои открытия на пользу науки. Его очень ценные коллекции прибыли в Естественноисторический музей совершенно испорченными, раздробленными, что лишило его возможности обнародовать результаты десятилетних упорных трудов на благо науки и человечества.

Более счастливые Руис и Павон совместно выпустили в свет обширный труд под названием «Флора Перу и Чили».

До того времени местонахождение хины ограничивали исключительно только долинами Перу, когда Хозе-Селестино-Мутис, врач вице-короля дон Педро Массиа де ла-Серда, открыл в Новой Гренаде, в окрестностях Санта-Фэ, хинные деревья, которым он приписывал совершенно идентичные и даже высшие качества, чем свойства хинной коры в долинах Лохи и Куэнсы.

Мутис жил еще в Санта-Фэ, когда великие путешественники, Гумбольд и Бонплан отправились из Европы в 1799 г. и прибыли в Картахену в 1801 году, посвятив весь предыдущий год исследованию бассейна Ориноко.

Воспользовавшись любезным гостеприимством Мутиса, они проехали через Новую Гренаду и Королевство Квито, северные провинции Перу и проследовали далее через Мексику, совершив одно из наиболее результативных путешествий современной эпохи и обогатив науку серьезными достижениями.

Ими были открыты и описаны новые виды хины, географическое положение этого полезного вида было точно обозначено впервые, и собраны новые данные и новые материалы для основательного изучения хинной коры. Таковы были в общих чертах результаты этой памятной экспедиции в той области, что нас в данное время интересует.

Мы напомним еще о славных именах ученых путешественников, посетивших впоследствии Новую Гренаду, Перу и Чили и обогативших науку новыми ценными вкладами и материалами. Это имена Пурди, Хартвега, Гудо, Линдена, Функа, Поппинга, Лехлера и др.

Вплоть до 1848 года Боливия оставалась неисследованной. Ни Жозеф де Жюссие, посетивший эти дикие глухие места, ни Таддиес Хекко, его славный последователь, не оставили по себе следов и не ознакомили нас со своими открытиями. Таким образом, в этой части Анд еще ничего не было сделано, а между тем теперь главным образом оттуда доставляется самая лучшая хина, и в наибольшем количестве. Только лишь после того Веддель, расставшись с экспедицией Кастельно, направился в эти края, не исследованные его предшественниками-хинологами.

Из этого путешествия он привез большой запас материалов и образцов, в том числе восемь новых видов настоящей Cinchora, описанных с особой тщательностью в его труде. Кроме того, он занялся еще микроскопическим изучением органов этого растения.

Тем временем случилось одно обстоятельство, которое ускорило изучение хинологии, сделавшей у нас и без того такие большие успехи.

Все путешественники, убедившиеся лично в варварском и хищническом способе эксплуатации хинной коры, указывали на опасность подобного образа действий каскарильеросов и выражали опасение, что со временем человечество, пожалуй, совершенно лишится этого драгоценного лекарства.

Первым это поняло голландское правительство и решило, что следует что-нибудь сделать для устранения этой опасности.

С этой целью оно командировало в Перу ученых, с поручением привезти хинные деревья в нидерландские колонии и попытаться акклиматизировать их там.

Это вполне удалось. Молодые деревца были перевезены во многие местности Явы, где в настоящее время регулярно культивируются и плодотворно обрабатываются.

Прельстившись вскоре примером Голландии, Англия стала производить подобные же опыты.

В настоящее время англичане насчитывают миллионы вполне взрослых деревьев, дающих прекраснейшие сборы, и эти их прежние плантации стали теперь настоящими хинными лесами!

В заключение скажем еще, что все упомянутые в этом кратком историческом отчете ученые вносили новые достижения в развитие хинологии. Благодаря их работам была найдена возможность распознавать поступающую в продажу кору, что раньше казалось столь сложным и затруднительным.

Превосходный труд Говарда «Illustrations of Nueva Quinologia» не оставляет без ответа ни малейшего из вопросов, могущих возникнуть по этому поводу.

Ну, а теперь всего несколько слов относительно органографии рода Cinchona, прежде чем перейти к самому популярному ознакомлению с корой различных видов хины, обработкой и приготовлением.

Род Cinchona, помещенный Линнеем в семейство мареновых, представляет собою большие, высокие деревья или же просто кустарники, в зависимости от того, на какой высоте они произрастают.

Листья, находящиеся друг против друга, как у всех мареновых, всегда целые, то есть без вырезов и зубцов, но весьма различны по величине, форме и пушку. Цветы расположены конусообразно, полузонтиками, иногда щитковидно, но чаще всего в виде метелки. Эти цветы белые, розоватые или пурпурные с приятным запахом.

Целебные свойства хины присущи всем ее видам, но виды эти весьма разнообразны, так что даже и опытные ботаники не в состоянии их различить с первого взгляда.

Хинные растения произрастают сами собой в Южной Америке, занимая обширный район, простирающейся вдоль длинной цепи Кордильер от 10° северной широты до 19° южной широты.

Здесь они встречаются повсюду, где высота местности создает благоприятную для растения температуру. Обычно их встречают на высоте между 1500 и 2400 метров, хотя многие виды прекрасно произрастают и на высоте 1200 метров. Гумбольдт встречал хинные деревья на высоте 2980 метров, а Кальдас – на высоте 3270.

На самой большой высоте они принимают уже вид кустов и деревцев; на средней высоте, наравне с деревьями тропических лесов, являются громадными деревьями, но с первыми признаками низменности они совершенно исчезают.

Горечь хины свойственна не только коре, а также, хотя и в меньшей степени, цветам и листьям, которые, в случае надобности, также могли бы использоваться.

Но мы займемся пока исключительно корой, потому что только она вывозится в Европу и употребляется в качестве лекарственного средства.

Современные ботаники тщательно изучили характер и особенности этой коры, но, несмотря на это, до сего времени очень многое остается не выясненным. Кроме того, и сами хинологи во многом не согласны между собой, а потому и по сей час приходится еще различать эмпирически четыре категории коры:

1) «Серая хина», с ржавой корой, мало волокнистой, очень вяжущая, не сильно горькая, дающая буро-серый порошок, содержащий в себе много алкалоида, цинхонина и почти не содержащий хинина, следовательно, является скорее тоническим средством, чем противолихорадочным.

2) «Желтая хина», не столь вяжущая и явственно горькая, дающая желтый или оранжево-желтый порошок, содержащий значительную дозу хинина и меньшую дозу цинхонина. Этот сорт хины скорее антилихорадочное средство, чем укрепляющее и успокаивающее.

3) «Красная хина» с чрезвычайно толстой и пухлой корой, полуволокнистой, горькая и вяжущая, дающая красивый ярко-красный порошок, содержащий почти в равной мере и хинин, и цинхонин, следовательно, в равной мере и противолихорадочный и укрепляющий.

4) «Белая хина», или кора овалолистной хины, покрытая белой кожицей, гладкой и плотно прилегающей; она дает серый порошок, содержащий в себе следы цинхонина и других близких к нему алколоидов, и ее едва ли можно считать противолихорадочной.

Эта классификация чисто обывательская и не имеет научного обоснования, но ее достаточно для коммерческого обихода, а также и для обихода врачебного.

Что же касается перечисления 30 видов лекарственной хины и бесконечного числа ее ботанических разновидностей, то мы ограничимся упоминанием нескольких наиболее известных типов, чтобы скорее перейти к эксплуатации коры.

Одним из высших сортов серой хины является cinchona cordifolia, растущая в Новой Гренаде и Лохе; она дает от десяти до двенадцати граммов сернокислого хинина на каждый килограмм.

Относительно желтой хины, или калисайи, можно сказать, что ее кора по преимуществу является противолихорадочным средством; она несравненно богаче хинином. Его добывают до 30 – 32 граммов из килограмма и кроме того 6 – 8 граммов цинхонина. Cinchona succirubra, из провинции Квито, может считаться прототипом красной хины, также укрепляющей и вяжущей. Эта драгоценная кора дает 20 – 25 граммов хинина из килограмма коры и 12 – 15 граммов цинхонина.

Другие разновидности, примыкающие к этим трем типам, весьма разнообразны в отношении количества лекарственного вещества, содержащегося в них, следовательно, также разнообразна и их стоимость на рынке. Перечисление их здесь было бы мало интересно.

Понятно, что каскарильеросы отдают предпочтение видам, наиболее богатым целебным веществом, следовательно, более ценным.

Но так как хинные деревья живут не семьями, и так как чрезвычайно редко их можно встретить рощицей, а, напротив, они рассеяны повсюду между деревьями больших лесов, то каскарильеросы вынуждены обрабатывать без разбора все лекарственные сорта хинных деревьев, более или менее богатых целебным веществом.

В предыдущей главе читатель видел, каким образом отыскивают хинные деревья.

Раз присутствие противолихорадочных деревьев установлено и определено, какие именно виды или сорта хины здесь встречаются в наибольшем числе, каскарильеросы, работающие за счет какого-нибудь товарищества, компании или богатого частного предпринимателя, являются в лес и прежде всего занимаются устройством сараев или навесов для коры и для своего жилья.

Эти сараи крыты листьями для защиты людей и сушки коры, которую необходимо предохранить от непогоды. Затем, смотря по обилию хинных деревьев и в зависимости от продолжительности своего пребывания в лесу, каскарильеросы, чтобы не терять времени и обеспечить свое дальнейшее существование, когда запасы съестных продуктов у них истощатся, расчищают участок девственного леса и сеют и сажают на плодородной золе маис, бобы, инам, дыни, перец и тыквы, которые будут расти здесь, как в парнике, с невероятной быстротой. Не позже чем через три месяца они соберут плоды, вполне созревшие. Покончив с этими предварительными работами, каскарильеросы с топором на плече, с тесаком за поясом и мешком с провиантом за спиной углубляются в лес, в одиночку или по двое.

Подойдя к дереву, подлежащему срубу, каскарильеро начинает с того, что обнажает его у основания и срубает его топором как можно ближе к корню. Затем обрубает ветви и затем уже приступает к снятию коры.

С помощью маленькой деревянной колотушки или просто обухом своего топора он легкими ударами проделывает нечто вроде массажа с целью освободить кору от внешних шероховатостей, представляющих собою омертвевшую часть коры. Он делает тесаком продольные надрезы, а потом поперечные, после чего отделяет кору от ствола дерева правильными кусочками. Эти куски обычно имеют от 40 до 50 сантиметров в длину и от 10 до 12 в ширину и называются по-испански «tablas» (дощечки).

Кора с ветвей снимается точно таким же образом, но только без предварительного обстукивания, так как эта более молодая кора почти вовсе не имеет омертвелых покровов.

Количество сухой коры, получающееся с дерева значительной высоты, то есть диаметром в 80 сантиметров или метр, на протяжении 12 или 15 метров, равняется 100 или 110 килограммам.

Снятую с дерева кору относят в лагерь на собственной спине. Здесь ее складывают, накладывая «tablas» одни на другие, одни вдоль, другие поперек, как доски на лесопильных заводах, чтобы получились равномерные штабели длиною в три-четыре метра и высотою не более двух метров.

Чтобы не дать этим штабелям развалиться, на них накладывают или тяжелые бревна, или большие глыбы камня и затем каждый день или каждые два дня, до полного высушивания коры, эти тяжести снимают на день, чтобы дать доступ воздуху и солнцу в щели и промежутки между отдельными «tablas».

Что же касается коры, снятой с ветвей, то ее просто рассыпают на открытом месте на солнце. От действия его эта удивительно тонкая кора скоро сворачивается в трубки, отчего и появилось название «canuto», или «canutillo» (трубки), в отличие от «tablas» (дощечек, получающихся со ствола).

Когда просушка окончена, каскарильеро остается еще одна работа, быть может, самая трудная из всех: он должен на собственных плечах доставить весь свой груз через лес, по тропам, по которым с трудом может пройти человек без ноши. Есть такие участки, откуда приходится нести хину в продолжение целых пятнадцати – двадцати дней. После неимоверных трудов и усилий, с какими сопряжена подобная доставка коры, каскарильеро сдает добытую им хину доверенному, в обязанности которого входит наблюдение за сбором хины.

Последний сортирует ее, складывает в пачки, пачки зашивает в байетон (род грубой саржи) и в этом виде отправляет кору на мулах или опять же на плечах носильщиков в ближайшие конторы.

Там эти пакеты еще раз переделываются; их вес увеличивают вдвое. Кроме первой обертки их зашивают еще во вторую из сырой бычьей кожи, которую сшивают тоненькими ремешками, выкроенными из той же кожи. Кожа эта, высохнув, уплотняется и становится твердой, как деревянный ящик. В такой упаковке, именуемой «сурон», хинная кора отправляется в Европу.