- Греби к островку, вот там, впереди... Как будто мы решили высадиться!
      - Да, да, хорошо... Это хорошо!
      - У самого берега сделаем поворот и обогнем остров... Тогда нам пули не страшны.
      Расстояние между "Эсперанс" и островком быстро сокращалось, но и погоня наддала. Пули сыпались дождем, к счастью - все мимо. И вдруг одна из них расщепила весло в руках у Робена. Он чертыхнулся и схватил запасное. В эту секунду и раздался отчаянный крик женщины, которая узнала мужа.
      Робен увидел фигуру в черном, рухнувшую на песок, взбудораженных и растерянных детей, негров, махавших руками. Какой-то человек в европейской одежде бросился навстречу пироге...
      Нет, это не могли быть враги. Душераздирающий крик не таил в себе угрозы.
      Но эта женщина... И дети... Здесь!
      Боже правый!
      До берега оставалось не более восьмидесяти метров. Мышцы Робена напряглись до того предела, за которым человек падает замертво. Пирога неслась как на крыльях. Еще минута - и нос ее глубоко врезался в песок. Одним неистовым прыжком бургундец выскочил на берег, поднял свою бесчувственную жену и застыл на месте, глядя широко раскрытыми глазами на безмолвных и перепуганных детей.
      Враги приближались. Быстро опомнившийся Шарль узнал Никола, увидел негра бони, опершегося на ружье, заметил и большую лодку с навесом из пальмовых листьев.
      - Месье Робен!.. - не выговорил, а скорее простонал молодой человек.
      - Никола!.. Ко мне! Быстрее в лодку!.. А вы, друзья, оставайтесь здесь! - крикнул Робен голландским матросам.
      Левой рукой поддерживая жену, еще не пришедшую в себя, правой он ухватил за рубашку самого младшего сына, бросился с ними к лодке и кое-как усадил их туда. Никола прибежал с остальными тремя мальчиками. Казимир спешил за ними.
      - Скорее! - торопил Робен. - Отплываем!
      Негр бони молча повиновался.
      - Весла!
      Один из голландских матросов подал весла. Казимир занял переднее место, Робен сел посредине, бони - на корме.
      - Толкай!
      Лодка отвалила от берега. Два негра из Суринама, пораженные разыгравшейся сценой, остались на островке возле увязшей в песке "Эсперанс".
      Бони понял маневр. Он вырулил и обогнул остров. Нападающие скрылись из виду. Робен выиграл время: преследователи не сразу сообразят, что на островке остались только двое с "Тропик Бэрд".
      Погоня, конечно, возобновилась, но без особой надежды на успех. Лодка, правда, нагружена потяжелее, чем пирога с беглецами, но присутствие негра бони - большое преимущество. Он один стоит целой команды гребцов.
      К сожалению, пассажиры лодки оставались в пределах досягаемости карабинов. Неустрашимый Робен, безразличный к собственной гибели, дрожал при мысли о жене и детях, которых вновь обрел таким неожиданным, необыкновенным образом. Согнувшись над веслом, он все силы и помыслы сосредоточил на спасительном для преследуемых маневре. Он не мог даже бросить взгляд на детей, оцепеневших от страха. Мадам Робен медленно приходила в чувство. Никола прижимал смоченный холодной водой платок ей то ко лбу, то к вискам.
      - Спасен!.. Он спасен! - прошептала наконец женщина.
      - Папа, папа! - вдруг закричал Анри. - Они снова хотят стрелять!
      В ту же секунду пуля чиркнула о борт лодки и упала в воду, подняв фонтанчик брызг.
      Неистовая ярость охватила инженера. Эти люди не знают ни совести, ни чести, они готовы убить детей! Он, Робен, сохранил жизнь своему палачу Бенуа, мало того - спас ему жизнь. Но сегодня преследователи угрожали его детям, его бесстрашной, преданной жене, которую он не успел еще обнять после долгой разлуки. Ее и детей могли убить у него на глазах.
      Кровь хлынула смельчаку в лицо, ненависть перехватила дыхание. Рискуя замедлить движение лодки, он выхватил у негра длинное ружье. Тот сразу понял его намерение и вынул из-за щеки (вполне надежное хранилище!) две пули... Инженер ловко, твердой, привычной рукой загнал пули в оба ствола.
      - Негодяи без сердца и совести! - крикнул Робен. - Остановитесь, или я вас прикончу!
      Озадаченные его решительным видом и опасаясь взрыва отчаяния у такого человека, охранники опустили карабины. Теперь они волей-неволей должны были прервать свою охоту: вскипающая бурунами вода говорила о приближении порога.
      Лодка направлялась к водопаду Гермина.
      Бони Ангоссо единственный мог преодолеть полосу камней, вокруг которых бешено крутились и хлестали волны. Двумя точными ударами весла он развернулся на месте и очутился впереди.
      Казимир и Робен пересели на скамьях так, чтобы плыть лицом вперед, и отец увидел наконец перед собой своих милых сыновей и их отважную мать. Маленький Шарль, не подозревая об опасности, в полном восторге хлопал в ладоши.
      Оставим их на время и попытаемся объяснить, почему Робен и прокаженный оказались поблизости от водопада Гермина, тогда как, по их предположениям, они должны были достичь его только через четыре часа после выхода из бухты.
      Это произошло из-за ошибки в географических названиях. Гонде был вполне уверен, что перед ними речка Спарвайн, однако дело обстояло совсем иначе. Территория, по которой Гонде бродил в поисках нужных деревьев, находилась гораздо дальше от колонии, чем он думал, - километрах в пятнадцати вверх по течению. Разработчики с двух участков лесозаготовок редко общались между собой. Каторжник вообще не знал о существовании первого из них. А поскольку меньший участок также назывался Спарвайн, то старатель распространил это имя и на протекавшую здесь речку. На самом деле то был водоем Сакура.
      Отсюда и ошибка Гонде в определении места, где находился речной порог. Островок Суанти-Казаба лежит в пятнадцати километрах от Спарвайна и связан с другой рекой, протекающей по голландской территории. В те времена эта река была еще безымянной, только в 1879 году два француза, Казальс и Лабурдет, исследовавшие золотоносный район на левом берегу Марони, нанесли ее на карту как залив Рейтер.
      Приливное течение, которое ощущается за восемьдесят километров от морского побережья, повлекло беглецов к водопаду Гермина. Преследователи не могли близко подойти к нему на управляемой рулем килевой лодке. Затея была обречена на неуспех с самого начала, и все, что осталось охранникам, - это с досадой следить, как пирога ловко, словно рыба, лавирует среди волн, и посылать ей вслед бессильные проклятия.
      Водопад Гермина - самый простой из всех порогов на Марони. Каменные завалы образуют нечто вроде естественного шлюза* шириной около восьмисот метров и с перепадом воды не более пяти метров. Наклон не слишком крутой. Не требуется даже особой ловкости, чтобы на местной лодке - без киля и без руля, с высоко приподнятыми носом и кормой - выполнить такой переход.
      ______________
      * Шлюз - особое сооружение для перемещения судов на участках реки с разным уровнем воды.
      Бони Ангоссо, с детских лет знакомый с этим трудным маневром, огибал острые выступы темных скал, уверенно и точно выбирая нужный проход. Время от времени бурлящая вода, к ужасу детей, грозила перевернуть утлую пирогу, но своевременный удар весла выравнивал положение суденышка и позволял ему благополучно продолжить путь.
      Ангоссо, немного говоривший на креольском наречии, объяснил Робену, что в верховьях реки есть куда более грозные и опасные пороги, например, Синга-Тетей, который находится чуть выше того места, где реки Ава и Тапанаони, сливаясь, образуют полноводную Марони. Спуск там особенно страшен. Вода ревет и клокочет в узких проходах среди скал, пенится, рассыпается шумными каскадами и вырывается с адским грохотом на простор, образуя множество опасных водоворотов.
      Синга-Тетей на языке негров бони означает "Смерть человеку". Мало кто может преодолеть этот порог. Гребцы бросают весла. Работают только двое длинными и крепкими шестами-такари - один впереди, другой сзади. Каждый из этой пары становится, уперев конец шеста себе в грудь. Все остальные ложатся на дно лодки, крепко уцепившись обеими руками за борта. Радужно сверкающая водяная пыль слепит глаза, лодка легким перышком летит по гребню волны. Мощное течение швыряет ее во все стороны, удары о камни так сильны, что, кажется, хрупкая посудина вот-вот разлетится в щепки. Передний гребен, полусогнувшись, направляет конец своего такари на скалу и, не дрогнув, грудью принимает удар, на который она откликается гулко, словно туземный барабан тамтам. Гибель грозит каждую минуту. Маневр выполняется снова и снова, то одним, то другим гребцом, и, как правило, с одинаковым успехом. Наконец, после нескольких минут мучительного напряжения, люди в лодке, промокшие, оглушенные, полной грудью вдыхают воздух на спокойной глади воды, а те, кто преодолевали порог в качестве пассажиров, на всю жизнь сохраняют воспоминание о головокружительном маршруте, отмеченном поминутными глухими ударами такари в грудь тех, кто проводил лодку сквозь буруны.
      Для Ангоссо еще не настал час показать способности лодочника-гимнаста. Достаточно было весла, чтобы управлять лодкой. Зорко вглядываясь в бурлящие струи, славный парень, истинное дитя природы, иногда вскрикивал от радости, заметив в воде рыбу, какой-нибудь великолепный экземпляр кумару. Он тотчас начинал ее громко восхвалять: какое нежное и сочное у нее мясо, как душист ее жир, вот была бы добыча!.. И негр поглядывал с вожделением на свой двухметровый лук, на стрелу с тройным острием - она всегда попадает в цель...
      - Увы! Белый господин, и вы, госпожа, и маленькие белые господа, все вы очень спешите, и Ангоссо не может подстрелить кумару...
      Солнце пекло нещадно. Худо было, что котелок с едой опрокинули во время внезапного появления Робена на островке, а в лодку садились так поспешно, что не прихватили с собой ни крошки съестного.
      Красноречие Никола вскоре увяло. В животе у него было пусто. Дети хныкали, изнывая от жары на дне пироги. Им давно уже хотелось есть и пить, но накормить ребят было решительно нечем, а тепловатая речная вода не столько утоляла, сколько распаляла жажду.
      Мучения делались час от часу невыносимее. Пора было причалить к берегу и сделать передышку, тем более что преследователи давно скрылись из виду, а пороги остались далеко позади. Робен первым почувствовал необходимость остановки, а когда маленький Шарль с трудом выговорил пересохшими губами: "Папа! Я хочу есть", инженер обратился к Казимиру:
      - Казимир, нам надо пристать к берегу. Нельзя плыть дальше. Дети хотят пить и есть. Посоветуй, как быть?.. Я готов ко всему. Усталость для меня не помеха, я теперь могу горы перевернуть.
      - Мы поищем место для высадки, - отвечал старик, перебросившись несколькими словами с Ангоссо.
      Пирога круто развернулась и пошла к берегу под прямым углом. Через полчаса она вошла в маленькую бухточку, затерянную под сенью густых высоких деревьев. В бухточку впадал неширокий ручей.
      - Мой добрый друг, старый Казимир доволен. Я накормлю детей молоком и яичными желтками.
      Робен взглянул на своего спутника с беспокойством: уж не тронулся ли умом добряк от жары. А Никола, который не понимал креольского наречия, разобрал только, что речь идет о молоке и почему-то о яйцах.
      - Бедный старик рехнулся, я не вижу ни птиц, ни коров, ни коз, а эти деревья вряд ли могут нестись или доиться... Хотел бы я знать, как он выйдет из положения...
      Орудуя широким ножом с ловкостью и быстротой фехтовальщика, негр бони набросал на землю кучу веток. Разложить две жерди, соединить их третьей, поперечной, на этой раме укрепить самые длинные и густые ветви - это привычное дело заняло у Ангоссо немного времени. Через три минуты была готова так называемая ажупа, нечто вроде матраца из свежей зелени. Дети вместе с матерью с удовольствием расположились на нем.
      Робен нетерпеливо вышагивал, наблюдая за спокойными, но быстрыми действиями негра. А тот уже извлек из лодки две чашки, обмазанные водонепроницаемой смолой, называемой в этих краях мани и представляющей собой сгущенный древесный сок. Затем, углядев два великолепных дерева с блестящими красноватыми стволами, высотой не меньше тридцати метров, сделал на коре глубокие надрезы почти у самой земли.
      И к великому изумлению бравого Никола, из этих надрезов тотчас выступили белые, крупные и густые капли, которые сливались воедино и сбегали тонкими струйками по наклонным разрезам в подставленные чашки.
      - Да это же молоко! Настоящее молоко! Кто бы мог подумать! - Молодой человек взял наполненную чашку и протянул ее Шарлю.
      - Держи, малыш, выпей свеженького молочка!
      Ребенок прильнул к посудине, с жадностью глотая целебную влагу.
      - Ну как, вкусно, мой милый?
      - Да, - с чувством подтвердило дитя. - А теперь дай молочка маме, а потом Эжену, а потом Эдмону, а потом Анри...
      Но второй страждущий уже хлебал вовсю. Чашки ходили по кругу, и когда все утолили жажду и отчасти голод, за дело взялся Никола с такими комическими ужимками восторга и наслаждения, что все, в том числе и Робен, смеялись от души.
      - Знаете, патрон, я никогда в жизни не пробовал ничего подобного! Древесное молоко! Это даже и вообразить не могут в Париже, где молоко разбавляют водой, не всегда чистой. Ей-богу, признаюсь вам, я начинаю верить, что они отыщут для нас и яйца. Ну ладно! Уж это дерево я теперь не спутаю с другими. Хотелось бы знать его название. Я не очень-то старательно изучал ботанику в школе.
      - Это балата, - пояснил Казимир.
      - Совершенно верно, - вмешался Робен, - это балата, молочное дерево, по-латыни mimosops balata. Я часто проходил мимо этих исполинов и не узнавал их. Видишь ли, Никола, для изучения природы одних книжек мало...
      - Сущая правда! Нужна практика. Понимаете ли, практика...
      Молодой человек внезапно осекся, и было из-за чего. Круглый предмет величиной со сливу ренклод сорвался с дерева, под которым он сидел, и плюхнулся ему прямо на шляпу.
      Юноша поднял голову и увидел Ангоссо, оседлавшего одну из толстых ветвей. Он улыбался - шире некуда, в полном восторге от собственной проделки.
      - Яичный желток! - вскричал Никола с радостью, подбирая упавший предмет - круглый, как мячик, красивого оранжевого цвета и весьма твердый на ощупь.
      - Вы можете его съесть, - заметил Казимир. - Он хороший.
      - Не откажусь! Тем более что на дереве их полно, всем хватит. Надо проверить, не насиженное ли это яичко!
      И бравый парень впился зубами в плод, собираясь разделаться с ним по-своему, но тотчас сморщился от боли.
      - Ай! Да там внутри цыпленок.
      - Какой еще цыпленок?
      - Это я так, к слову... Малыш у этой высокорослой "наседки" - косточка, и претвердая, доложу я вам! Я чуть зубы не сломал. И вот что забавно: косточка с одной стороны совсем гладкая, а с другой шероховатая... Как будто ее руками сделали.
      - Но это, по крайней мере, съедобно?
      - Не хуже чего-нибудь другого. Немного суховато, крошится, но вкусно. Ей-богу, хоть это и не настоящий желток, но мой желудок согласен и на подделку... Да вы сами попробуйте, - заключил юноша, спасаясь бегством из-под дерева, с которого бони обрушил на землю целый дождь плодов.
      "Яичный желток" - именно так называют в Гвиане этот плод - объявили замечательно вкусным все члены маленькой колонии, а дети, насытившись, тут же заснули крепким сном.
      Робен, кое-как утолив голод необычной едой, с беспокойством подумывал о завтрашнем дне. Он знал, что эта пища утоляет лишь первые позывы голода, но уже вскоре окажется недостаточной. Дети и их мать нуждались в укрепляющих продуктах, особенно в этих широтах, где анемия* правит свой мрачный бал.
      ______________
      * Анемия - сильное малокровие.
      Ангоссо, добрый гений минувшего дня, вывел инженера из раздумья.
      - Надо опьянить речку, - сказал негр без предисловий.
      - Как ты говоришь? - переспросил Робен, полагая, что недослышал.
      - Надо опьянить речку, - повторил тот, - чтобы поймать рыбу. Для этого следует собрать нику, тут ее много растет.
      - Да-да, - подтвердил Казимир. - Рыба любит нику. Она пьет, а потом становится пьяной, как индеец.
      - Ну а дальше что?
      - Мы берем ее голыми руками, вялим и коптим, а дети кушают вкусную рыбу.
      - Не понимаю, что все это значит, но опьяняй воду, если надо. Я могу помочь?
      - Оставайтесь с мадам и детьми, а бони пойдет за нику.
      Негр отсутствовал больше часа, и Робен уже считал минуты, когда появился Ангоссо, нагруженный, словно мул* контрабандиста.
      ______________
      * Мул - помесь лошади и осла; считается упрямым и "злонравным" животным.
      Но, в отличие от вполне симпатичного однокопытного, о котором сложилось несправедливое мнение как о непокорном упрямце и который таскает свою поклажу на спине, чернокожий удерживал огромную вязанку свежесрезанных лиан на голове.
      Весила эта вязанка не менее сорока килограммов. Покрытые коричневой кожурой полуметровые отрезки лиан были собраны в пучки вроде тех, что вяжут французские виноградари из виноградной лозы. Кроме того, бони держал в руке маленький букетик из листьев и желтых цветов, которые бургундец тут же узнал.
      - Это пьяное дерево! - воскликнул он.
      - Нику, - поправил сияющий Казимир.
      Старший мальчик проснулся и с любопытством приподнял голову. Отец обратился к нему:
      - Ну, мой дорогой Анри, вот благоприятный случай, чтобы заняться ботаникой. Мы проведем в этих краях много дней, а может быть, и лет, и только природа предоставит нам необходимые средства к существованию. Нам нужно хорошо изучить ее, чтобы с успехом использовать ее дары. Потребность жить усилит нашу тягу к познанию. Ты хорошо меня понимаешь, дитя мое?
      - Да, папа, - ответил ребенок, глядя на отца с любовью и восхищением.
      - С помощью вот этого растения - я узнал его вид и семейство, но до сих пор как-то не думал о его свойствах - наши спутники собираются добыть для нас много рыбы. А это превосходная пища, и нам следует научиться добывать ее самим... Погляди на эти листья и цветы, запомни их хорошенько...
      Мальчик взял букетик из рук Ангоссо, всмотрелся внимательно, стараясь запомнить приметы растения. Робен продолжал:
      - Это растение из семейства бобовых, к которому принадлежит и акация. По странному совпадению око, призванное сохранить нашу жизнь, носит наше же имя. Это так называемая робиния, по-латыни robinia nikou, а имя ей дал наш однофамилец Робен, садовник Генриха IV*. Собственно говоря, и все семейство родственных растений называется "робиниевые"**. Туземное слово "нику" добавил ботаник Обле, для того, я думаю, чтобы выделить разновидность, которая находится перед нами. Ты все понял, сын, все запомнил?
      ______________
      * Генрих IV (1553 - 1610) - король Франции с 1589 г., первый из династии Бурбонов.
      ** Робиниевые - род деревьев и кустарников семейства бобовых, происходящих из Америки. Садовник, о котором рассказывает сыну Робен, привез в 1600 г. из Америки в Европу дерево этого рода с душистыми белыми цветами, получившее название белой акации.
      - Да, папа, теперь я всегда узнаю это растение.
      - Муше*, идите сюда, - позвал Ангоссо, который во время ученого собеседования успел перегородить течение ручья легкой запрудой из покрытых листьями веток.
      ______________
      * Муше - искаженное французское "месье" (monsieur).
      Бони уложил в лодку связки лиан. Затем усадил туда семью Робена, всех шестерых, а также Казимира и Никола, схватил весло и быстро пересек заливчик, образованный устьем ручья. Негр причалил к противоположному берегу.
      Хижину из листьев соорудили очень быстро, а затем, покончив с необходимой для лесной стоянки предварительной работой, Ангоссо взялся за выполнение главной задачи по "опьянению" ручья. К берегу подступали бурые, сильно пористые, словно губка, скалы. Ангоссо взобрался на одну из них, схватил пучок нику, подержал его в воде, уложил на соседней скале и принялся нещадно колотить по стеблям короткой и крепкой дубинкой, пока стебли не превратились в кашу.
      Сок струился вниз со скалы и окрашивал воду в красивый опаловый цвет.
      - И это все? - поинтересовался Робен.
      - Да, муше, - ответил негр, продолжая орудовать дубинкой.
      - Тогда я могу тебе помочь, это вовсе не так трудно!
      И французский инженер с усердием последовал примеру своего туземного наставника. Они "переработали" таким образом все пучки лиан. Ставшие молочно-белыми, воды ручья постепенно смешивались с водой маленького залива, которая в свою очередь приобретала перламутровый оттенок.
      - А, вот теперь хорошо, хорошо... - приговаривал негр. - Подождем еще немного...
      Бони со свойственным людям его расы особым чутьем на удивление точно выбрал место для рыбной ловли: сюда попадали рыбы не только из ручья, но также из затопленной саванны, из самой Марони и даже морскую рыбу заносило приливным течением из океана, до которого было почти сто километров.
      Ждать пришлось недолго. Наметанным глазом Ангоссо увидел, что вода в некоторых местах как бы подрагивает.
      - Начинается... Надо идти к запруде.
      Робен хотел отправиться один, оставив жену и детей на попечении Казимира и Никола, но они с таким жаром упрашивали его, что он взял с собой всех. Поскольку лес был непроходим, снова поплыли в лодке.
      Поистине необычное зрелище открылось им! Вода словно кипела. Впереди, позади, справа и слева от лодки рыбы большие и малые поднимались из глубины к поверхности. Исчезали на мгновение, чтобы всплыть кверху брюхом, и болтались на воде, как мертвые. Но на самом деле, опьяненные соком нику, они лишь потеряли способность двигаться, ускользать от опасности, прятаться, защищаться. Их были тысячи, с разинутыми ртами, оттопыренными жабрами, бьющие по воде ослабевшими плавниками.
      Лодка направилась к запруде, куда сносило течением все это множество водоплавающих. Ангоссо пришлось расчищать проход ударами весла.
      Наконец причалили. Робен предостерегал детей, запрещал им прикасаться к рыбам. Среди них кишело немало опасных, с ядовитыми шипами или острыми, как бритва, зубами.
      Как вытащить на берег всю эту трепещущую массу? Парижанин спросил об этом бони. Нечего и думать погрузиться в воду, где рискуешь напороться на колючего ската или на хищную пирайю.
      Ангоссо довольно улыбался; ни слова не говоря, он развернул свой гамак с широкими ячейками и прочными креплениями, сквозь которые были продеты длинные веревочные оттяжки.
      Чернокожий привязал к гамаку камень, опустил самодельную сеть на дно ручья, удерживая в руке одну из оттяжек; другую он передал Робену. Соединив усилия, они вдвоем вытянули на берег гамак, превращенный в сеть и полный серебристых обитателей вод Гвианы. Едва опорожненный, гамак-сеть был закинут снова; гора добычи росла, несмотря на протесты Робена, который твердил, что уже хватит, довольно, улов некуда девать.
      Каких только рыб не было здесь! Плоские, округлые, в чешуе или без нее, с зубастой пастью или гладкими челюстями, с ядовитыми шипами на спине, змееподобные, - одним словом, самые разнообразные и по облику и по названьям: парассисы, губаны, кефаль, калканы, большеголовые аймары, необычайно вкусные под острой приправой, кумару, пирайи, пресноводные скаты кирпичного цвета с тремя или четырьмя парами глаз, с грозными колючками, белые карпы, усачи... и еще множество других, пока еще не известных соответствующей отрасли науки - ихтиологии.
      Среди рыб известных и довольно часто упоминаемых натуралистами и путешественниками, были пучеглазые прыгуны*, живородящие рыбки от двенадцати до двадцати сантиметров длиной, без чешуи, необычайно подвижные: прыгун не случайно так назван, он выскакивает из воды и прыжками несется по ее поверхности метров тридцать, а то и больше. Обитает это создание возле низких берегов, и места его скопления так плотны, что одним выстрелом дробью можно поразить две-три дюжины сразу. Наконец, чтобы завершить длинный и далеко не полный перечень, упомянем родственницу сома, так называемую пемекру.
      ______________
      * Прыгун. - Скоре всего речь идет о рыбе из семейства илистых прыгунов; благодаря особому устройству плавников прыгуны могут передвигаться по поверхности воды и даже по суше.
      Бони только что ударил ножом плашмя по голове одну из этих большущих рыбин. К немалому удивлению парижанина, из-под жабер рыбы вырвалась целая стайка мальков, длиной и толщиной не более сигареты. Мальки немедля облепили большую рыбу, уже мертвую, плотной гирляндой.
      Казимир принялся рассказывать Робену о привычках пемекру. Во время нереста самец собирает икру самки и прячет икринки в своих зубчатых жабрах. Появившиеся из икринок мальки несколько дней не покидают спасительное убежище. Подрастая, они начинают выплывать, но держатся поблизости от отца. При малейшей опасности самец широко раскрывает жабры, словно наседка крылья, и все мальки собираются и прячутся. Так объяснил старик и добавил:
      - Он очень хороший папа, он отпускает своих детей только тогда, когда они станут сильными. Он хороший папа.
      Робен протянул было руку, чтобы поймать одного из мальков и рассмотреть поближе, но Казимир остановил его:
      - Не трогайте, не надо! Он очень злой! Кусает больнее, чем скат!
      Ангоссо все еще продолжал свои операции по заготовке рыбы, хотя ее накопилось уже столько, что можно было досыта накормить полторы сотни голодных мужчин. Но славный парень, "опьянив" целый залив, хотел, чтобы все его обитатели попали в его руки. Единственная уступка, на которую он согласился, - это выпускать обратно в воду самых мелких рыбешек. Гора съестного воодушевляла его. Он готов был есть три-четыре дня подряд без передышки, транжирить добытое как попало, не думая о том, что через неделю может снова наступить голод.
      Туземцев не переделаешь. Предусмотрительность, экономия, мысль о завтрашнем дне - все это им не свойственно. Если на охоте убивают тапира, все племя усаживается возле горы мяса и дружно наедается до отвала. Взрослые и дети, старые и малые едят и едят - через силу, вплоть до несварения желудка.
      Ангоссо прервал работу, обнаружив крупного, длиной больше метра угря, более подвижного, чем прочие обитатели реки. Возможно, он был меньше одурманен или уже "протрезвел", - во всяком случае, пленник быстро извивался в траве. Робен занес над ним нож.
      - Не трогайте, муше! - крикнул бони, но его предупреждение запоздало.
      Удар обрушился на голову угря. Но странное дело: нож выпал из руки инженера, а сам он вскрикнул от боли.
      - Это угорь-трясучка, - сказал Казимир. - Плохое животное!
      Дети подняли крик:
      - Папа, он тебя укусил? Тебе очень больно?
      - Нет, нет, мои хорошие. - Робен постарался улыбнуться. - Ничего страшного, пустяки.
      - А кто это?
      - Электрический угорь.
      - О! - удивился Эжен. - Угорь электрический, как телеграф?
      - Да нет же, - начал объяснять Анри. - Сейчас я тебе расскажу, что это такое. Я читал об этом. Ну, такая рыба, которая вырабатывает электричество, как машина, где быстро крутится стеклянное колесо. Если ты просунешь палец между двумя пластинками, тебя сильно ударит током. Ну вот! И угорь тоже бьет током, как будто у него в голове электрическая машина. Правда, папа?
      - Примерно так. Твое краткое объяснение, Анри, вполне правильно. Может быть, нам еще представится случай получше изучить это удивительное создание. Запомните только, что трогать его опасно и что электрический разряд для него такое же средство нападения и защиты, как ядовитые зубы для змей. Будьте осторожны и не прикасайтесь к каким бы то ни было тварям или насекомым в мое отсутствие.
      - Копченый угорь-трясучка очень вкусный, - заметил Казимир.
      - Да, это верно. Я просто забыл, что этого угря можно закоптить, как и всякую другую рыбу. Но мы заболтались, а вот Ангоссо не говорит ни слова, зато делает дело.
      - Он готовит нам поесть, - сказала мадам Робен, - а мы даже не в состоянии ему помочь. Когда мы, цивилизованные люди, попадаем в условия дикой природы, то много проигрываем по сравнению с ее "некультурными" обитателями.
      - Мы не так много времени провели вместе с Ангоссо, но уже знаем, как "опьянить" воду... Скоро научимся коптить и рыбу, и дичь. А ловкость и навыки этого бони действительно достойны восхищения. Посмотри, какой он умелый дровосек!
      Чернокожий хлопотал за троих. Для начала он вбил в землю четыре колышка с раздвоенными, как у рогатки, верхними концами, соединил их перекладинами. Образовался четкий четырехметровый квадрат, приподнятый на полметра над уровнем земли. Штук двадцать тонких жердочек были уложены на эти опоры, образовав простейшую коптильню.
      На земле под этим сооружением бони разложил листья и мелкие ветки, а на жердочках равными рядами - рыб. Мадам Робен и дети хотели ему помочь в этой несложной работе, однако негр решительно воспротивился, и не без оснований: тут нужна была осторожность. Вот не совсем еще уснувшая аймара внезапно захлопнула зубастую пасть, и Ангоссо ловко увернулся от укуса; потом понадобилось лишить ската колючек, а электрического угря обезглавить, так как электрические органы находятся у этой рыбы именно в голове.
      Итак, чернокожий стряпчий "зарядил" коптильню, а затем поджег кучу веток и листьев, от которых повалил густой пахучий дым. Менее чем за полчаса негр соорудил еще две такие же коптильни, и они тоже задымили, словно угольные печи, и запахло от них весьма аппетитно.
      Но это не все. Копчение - операция достаточно долгая и трудоемкая. Она требует не менее двенадцати часов неусыпных забот. Нельзя разводить чересчур сильный огонь, но и нельзя позволить ему угаснуть. Горящие угли должны располагаться не слишком близко к мясу, но и не слишком далеко от него. Не случайно появилось присловье: "Поваром становятся, коптильщиком рождаются". Слова эти вполне подходили к Ангоссо: он делал свое дело не только умело, но, можно сказать, вдохновенно.
      Первый обед семейства гвианских робинзонов включал только рыбные блюда, и ему недоставало хлеба и соли. Но это не уменьшило общего веселья, которое сделалось прямо-таки бурным из-за неожиданных протестов Никола: он попросту отказывался есть без хлеба, заявив, что найти на деревьях пайковый солдатский хлеб или хотя бы простой сухарь пара пустяков. Ведь одно дерево уже напоило их молоком, другое - угостило яичными желтками. Анри вычитал в книжках про электрических угрей, а он, Никола, знает о существовании хлебного дерева. Все потерпевшие кораблекрушение питались его плодами. Об этом писали в журналах и книгах. И сам он не прочь отведать пищу своих предшественников.