- Я понесу тебя, если потребуется. Соберись с духом... Нам необходимо уйти.
      - Хорошо, я пойду... - покорно согласился старик.
      - Бедный ты мой, добрый ты мой человек... Наверное, жестоко заставлять тебя, но как быть иначе? На сегодняшнюю ночь я сооружу шалаш, а завтра с утра постараемся скрыться в лесу, не слишком далеко от твоего участка. Как-нибудь перебьемся... У нас есть ямс, батат, бананы, немного маниоки... Я раздобуду еды.
      - Да, хорошо, - последовал безучастный ответ. - Вы очень добры... Белый друг великодушный, как добрый Бог...
      - Ну, в добрый час! Идем же, старина... Я буду работать за двоих, сил и умения мне хватит. Ничего, справимся! Не все потеряно.
      - В самом деле, не все потеряно, - повторил его слова чей-то голос. - И надо признать, что есть еще отчаянные парни на земле!
      Робен резко обернулся - перед ним стоял Гонде.
      - С вами стряслась беда, и немалая, - продолжал каторжник. - Лодка пропала. Я это обнаружил, когда огибал бухту. Ваш участок разорен, хижина сгорела. И это тем более скверно, что путь для вас сейчас открыт.
      - Значит, вы добились цели?
      - Как нельзя успешнее! Мне удалось отыскать целый лес красного дерева.
      - Вот незадача, что у нас так не вовремя все это стряслось!
      - Не волнуйтесь, там работы не менее чем на три месяца, а за это время вы уже будете далеко.
      - Если бы так...
      - Уверен, что так и будет. Больше того, я думаю, что из ваших бед вы извлечете пользу для себя.
      - Что вы хотите этим сказать?
      - Что сезон дождей длится от шести недель до двух месяцев, а после него наступает, хоть и ненадолго, время хорошей погоды, когда боши и бони спускаются в долину. Вы наймете гребцов с лодками, и вместо пропавшей пироги у вас будет сколько угодно других!
      - Вряд ли можно доверять этим людям. Вот вам живой пример: индеец Атука, мой недолгий гость, готов заложить меня за бутылку водки!
      - Бони и боши - негры. Они не предатели и не пьяницы. Уверяю вас, что в их лодках вы будете в полной безопасности. Это люди смелые, преданные и никогда не выдадут тех, кому оказали гостеприимство.
      - Правда-правда, - подтвердил Казимир. - Он хорошо говорит.
      - Значит, по вашему мнению, надо остаться здесь еще на несколько недель?
      - Не здесь, то есть не на этом самом месте, а подальше. Вам надо поставить хижину в лесной чаще и при этом не оставить за собой никаких следов... Особенно - зарубок. Индейцы хитры, как обезьяны. Но я даю слово, что они вас не найдут...
      - А во сколько нам обойдется негритянская лодка?
      - У вас еще есть в земле и на деревьях достаточно плодов, чтобы прокормить двадцать человек в течение месяца. После сезона дождей у негров Марони кончаются все запасы, они тощают с голодухи, просто кожа да кости. За продовольствие они сделают для вас все, что захотите.
      - Это подходяще, тем более что я не вижу иного выхода из положения.
      - Если я могу быть чем-то полезен, располагайте мной. Вы же знаете, что я предан вам всей душой.
      - Да, теперь я это знаю, Гонде, я верю вам.
      - И правильно делаете... Среди нашего брата есть, конечно, полная дрянь, но есть и другие... Кто, выбрав путь, идет по нему до конца. Благодаря вам я вышел на верную дорогу. Лучше поздно, чем никогда... Значит, так. Недалеко от того места, где вы прятали лодку, на правом берегу есть глухие заросли. Такая чащоба, что не продерешься. Полное бездорожье. Там кругом торчат ауары, вы же знаете, какие у них колючки! Пройти можно только по руслу ручья, который впадает в бухту: глубина примерно метр, и ширина такая же. Ручей теряется в заболоченной саванне, а за саванной и находится то место, о котором я говорю.
      - Но как же мы перейдем трясину?
      - Я знаю проход, узкий, но с твердым грунтом. Должно быть, это скальная порода. Идти надо осторожно, опираясь на палку, но ничего, удержаться можно... А уж если проберетесь туда, черта с два кто-нибудь вас найдет!
      - Отлично! Если мы пройдем по руслу ручья, никаких следов не останется. Решено, выступаем завтра.
      - Да, завтра! - эхом отозвался Казимир, которого уже успокоили решимость и хладнокровие товарища.
      - Я провожу вас, - помолчав, сказал каторжник. - Вы позволите мне остаться с вами?
      - Оставайтесь.
      Наутро они втроем покинули безымянную долину.
      - Добрый Бог не захотел, чтобы я умер здесь, - изрек Казимир.
      * * *
      - Если есть на земле уморительно смешная страна, то она перед вами. Чудней не сыщешь. Негры, одетые кто во что горазд, деревья без ветвей, с колючками вместо листьев, похожие на трубы в банях "Самаритэн", стенки у домов плетеные, зато окна со ставнями. А насекомые! Жалят беспощадно с утра до вечера. Солнце палит, тени не сыщешь, жара как в плавильной печи. Фрукты... О, эти фрукты, вкусом похожие на консервы с примесью скипидара... Всего месяц назад я обморозился, нынче мои обмороженные уши горят, а нос облупился... Ну и страна!
      Женщина в глубоком трауре, с побледневшим от усталости лицом слушала, невесело улыбаясь, бурные речи высокого парня, неподражаемый акцент которого выдавал обитателя парижского предместья.
      - А кроме того, - продолжал молодой человек, - в каждом доме обезьяны и попугаи орут, горланят так, что уши вянут, барабанные перепонки лопаются. Язык местных жителей... ну, они лопочут, как у нас в овернских деревнях...* "Таки", "лугу", "лугу", "таки" - только это и слышишь. Попробуй пойми, что он тебе хочет сказать! А пища! Рыба жесткая, как подметка, и какая-то кашица или пюре, просто жуть, от одного вида бросает в дрожь... Однако все это чистый кайф по сравнению с путешествием... Сколько воды! Боже праведный, сколько воды! А я-то, я ведь не бывал даже на пляже Сен-Фор в купальный сезон, Сену видел только в Сент-Уене! Я слышал, что путешествия формируют характер. Надеюсь, меня теперь есть из чего формировать! Однако я разболтался, как попугай, с которым хотел было сегодня утром поиграть, а он прокусил мне палец. Ладно, это пустяки, как бы не разбудить детей... Дай Бог, чтобы они видели сладкие сны, лежа в этих нелепых приспособлениях, которые здесь называются гамаками.
      ______________
      * Овернь - район Франции, где развито сельское хозяйство. Диалект жителей Оверни сильно отличается от общеразговорного французского языка.
      - Я не сплю, Никола, - раздался детский голос из гамака, над которым была натянута противомоскитная сетка.
      - Ты все-таки проснулся, Анри, - огорчился Никола.
      - И я тоже, - откликнулся второй детский голос.
      - Надо спать, Эдмон! Ты же знаешь, что днем нужно оставаться в постели, чтобы не получить солнечный удар.
      - Я хочу увидеть папу. Мне надоело все время спать.
      - Будьте умницами, дети, - сказала мать. - Завтра мы уезжаем.
      - Вот здорово! Мамочка, я очень рад!
      - Мы снова поплывем по воде, да, мама?
      - Увы! По воде, мой дружок!
      - Значит, у меня снова будет морская болезнь... Ладно, пускай, зато потом я увижу папу!
      - Итак, решено, мадам Робен? Завтра покидаем эту негритянскую страну, которая у нас называется Суринам, а у них Парамарибо... Мы отплыли сюда из Голландии месяц с небольшим назад... Пробыли здесь только четыре дня, и пожалуйте... снова отплываем, чтобы встретиться наконец с патроном. Я, например, с удовольствием покидаю эту страну. Там, куда мы направляемся, может быть, и не лучше, но, по крайней мере, будем все вместе. Ах, мадам, ведь вы до сих пор толком ничего не знаете!
      - Ничего, дорогой мой. По правде говоря, мне кажется, что я во сне так неожиданно и быстро все изменилось и меняется каждый день. Заметь, однако, что наши таинственные друзья выполняют все свои обещания. Нас встречали здесь, как и в Амстердаме. Без их помощи мы просто пропали бы в незнакомой стране, не в состоянии даже объясниться. Посредник, встречавший нас, взял на себя все хлопоты, и завтра мы выезжаем. Больше мне ничего не известно. Эти незнакомцы бесстрастно вежливы, официальны, как чиновники, и пунктуальны, словно инструкция! Такое впечатление, что они выполняют чей-то приказ.
      - О да! Все это точь-в-точь относится к нашему посреднику с его очками и бараньей прической. Месье ван дер... ван дер... черт побери, вылетело из головы. Он очень выдержанный, но шустрый и сметливый, как и подобает еврею. Пока что нам не приходится на них жаловаться. Мы путешествовали как послы. Конец увенчает дело. Что ж, взойдем еще раз на корабль, покачаемся на русских качелях, которые не остановятся, пока нам не пораструсит внутренности, как салат в салатнице... Повеселимся!
      - Наберемся мужества! - невольно улыбнулась мадам Робен, которую забавляли шутливые сетования Никола. - Через три дня будем на месте.
      - Да я это просто ради красного словца... Тем более что и вы и дети спокойно переносите дорожную сумятицу, а это главное.
      На следующий день шестеро пассажиров поднялись на борт красивого двадцатичетырехтонного катера "Тропик Бэрд", который дважды в месяц обслуживал голландский берег, поддерживал связь с поселками на реке Суринам, поставлял продовольствие экипажу плавучего маяка "Лайт Шип", стоявшего на якоре в устье реки.
      Посредник, о котором нам известно лишь то, что он являлся одним из богатейших в колонии еврейских купцов, руководил посадкой. Дети были в легких фланелевых костюмчиках и в широких белых сомбреро, чтобы уберечь головы от беспощадных лучей тропического солнца. Никола тоже нацепил экзотический головной убор и стал похож на ярмарочного торговца пряниками.
      Капитан лично встретил пассажиров, посредник обменялся с ним несколькими словами по-голландски и спустился в лодку. Якорь выбран, приливная волна высока, через несколько минут начнется отлив. "Тропик Бэрд" красиво накренился на правый борт, паруса наполнились ветром, и вот уже судно летит по волнам...
      Шесть часов утра. Фейерверк солнечных лучей вспыхнул над зубчатой стеной леса, подступавшего к самому берегу.
      Удаляющийся город, вода, бурлящая под форштевнем, высокие мангровые деревья*, застывшие на своих пьедесталах из переплетенных корней, - все словно охвачено заревом пожара.
      ______________
      * Мангровые деревья - вечнозеленые деревья с надземными дыхательными корнями, растут на илистых побережьях приливно-отливной полосы тропиков.
      Птицы, застигнутые врасплох взрывом яркого света, взмыли в воздух. Хохлатые цапли, крикливые попугаи, фламинго в розово-красном оперении, белые чайки, быстрокрылые фрегаты, кружили над кораблем, как бы посылая ему пожелания доброго пути на разные голоса.
      Форт Амстердам со своими зелеными откосами и темными пушками, которые вытянулись в траве словно огромные рептилии*, вскоре исчез из виду. Потянулись поселки с высокими фабричными трубами, повитыми дымом. Плантации сахарного тростника сливались в огромное биллиардное поле нежно-зеленого цвета. Негры, которые издали казались совсем маленькими, следили за проплывающим судном и что-то кричали вслед.
      ______________
      * Рептилия - то же, что пресмыкающееся (ужи, змеи, ящерицы, крокодилы).
      Вот и "Решительность", великолепная плантация, на которой гнут спины более полутысячи рабов. А вон и корабль-маяк "Лайт Шип" со своим черным экипажем и мачтой, увенчанной мощным прожектором. Лоцман вышел и занял рабочее место. Он останется там, пока проходящее судно не скроется из виду. Наконец перед ними океан - беспредельность грязно-желтой мутной воды с короткими и крутыми волнами, на которых катер немедленно заплясал.
      Путешествие из Французской Гвианы в Голландскую выполняется с большой легкостью благодаря течению, которое идет с востока к северу-западу и выносит суда из экваториальной области. Переход от Марони к реке Суринам нередко занимает всего лишь двадцать четыре часа. Легко, однако, понять, насколько это же течение затрудняет путь в обратную сторону. Если нет попутного ветра, бывает, что корабль болтается в море восемь, десять, а то и более дней, не продвигаясь ни на милю.
      Именно такая опасность подстерегала и наших пассажиров. Скорость течения - полтора узла, что составляет две тысячи семьсот семьдесят восемь метров в час. К счастью, вскоре поднялся бриз, к тому же с кормы - случай совершенно исключительный! - и это позволило катеру преодолевать течение со скоростью около четырех узлов.
      Мадам Робен сидела вместе с детьми под тентом на корме, безучастно глядя на пенный след, оставляемый судном, нечувствительная к качке и даже к палящему солнцу: она отсчитывала каждую минуту и мысленно измеряла оставшееся расстояние. Ребятишки, все четверо, неплохо переносили болтанку. Только бедный Никола беспомощно распростерся на бухте троса, досиня бледный; зажимая ноздри, он вел безуспешную борьбу с приступами тошноты.
      Легонькое суденышко с наполненными парусами не крутилось на месте, однако испытывало довольно сильную боковую качку, и при каждом толчке молодого человека буквально выворачивало наизнанку, белый свет ему был не мил, и бедняге казалось, что он вот-вот отдаст Богу душу.
      Голос капитана вывел мадам Робен из забытья. Почтительно сняв фуражку в белом чехле, капитан произнес тоном глубокого уважения:
      - Вы принесли удачу нашему кораблю, мадам... Никогда еще плаванье не было столь благоприятным...
      - Вы, должно быть, француз? - спросила женщина, обратив внимание не только на утонченную вежливость, но и на прекрасное произношение моряка.
      - Я капитан голландского судна, - сказал офицер, избегая прямого ответа на вопрос. - Наша профессия требует знания нескольких языков. Впрочем, в том, что я говорю на языке вашей родины, моей заслуги нет: мои родители французы.
      - О, месье, вы так или иначе мой соотечественник! Я уже много дней в пути, но совершаю его вслепую, он так загадочно начертан... объясните же мне хоть что-то... Где я должна встретиться с тем, чью участь оплакиваю? Кто те люди, кому я буду обязана своим счастьем? Что надлежит мне сделать?
      - Мадам, я не знаю, откуда поступают приказы, которым я счастлив повиноваться. Кое-что я предполагаю, но это не моя тайна. Вам, мужественной подруге осужденного, я могу сказать лишь одно: я не без причины распоряжаюсь здесь как командир, к тому же ваш супруг - не первый политический заключенный, совершивший побег. К сожалению, голландское правительство, которое прежде закрывало глаза на эти побеги, нынче - из опасения дипломатических осложнений - не делает различия между уголовными преступниками и политическими и возвращает французским властям и тех и других. Поэтому нам приходится действовать в глубокой тайне, принимать все меры предосторожности. Ваш муж, мадам, должен находиться в Парамарибо, а вам предстоит подняться по течению Марони, избегая населенных мест, и терпеливо дожидаться его прибытия в условиях, надо признать, не слишком легких...
      - Бедность и лишения меня не тревожат. Я выдержу. У моих детей нет больше родины, они будут жить там, где их отец. Уж лучше эта убогая страна, чем Франция, которая выдворила нас и с которой я тем не менее рассталась со слезами на глазах...
      - Наряду с прочими необходимыми предосторожностями, - продолжал капитан, при всей своей сдержанности явно взволнованный словами женщины, - я просил бы вас, мадам, хотя мне трудно говорить об этом, пойти на некоторые уловки, необходимые, чтобы ввести в заблуждение ваших земляков в том случае, если мы вынуждены будем пристать к французскому берегу.
      - Говорите, что нужно делать? Я готова.
      - Вы понимаете... Ваше появление с детьми в таком месте... Словом, оно озадачило бы, вызвало ненужные расспросы... Придется сделать так, чтобы я сыграл роль их отца... Вы говорите по-английски?
      - Свободно.
      - Отлично! Забудьте на время родной язык. Ни одного французского слова! Если с вами заговорят, о чем-то спросят, отвечайте только по-английски. Что касается детей... Ваш старший сын тоже знает английский?
      - Да.
      - Ну, а остальные... Постараемся сделать так, чтобы других детей не увидели. Мое судно останавливается в Альбине, напротив фактории*, основанной голландским купцом. Под предлогом семейной прогулки, например, к водопаду Гермина, я препоручу вас двум членам моего экипажа, неграм, которым вполне доверяю. Они высадят вас на островке, туда на веслах три четверти часа, и останутся в вашем распоряжении. Я не двинусь с места, пока мои люди не вернутся и пока я не получу ваше письменное подтверждение, что вы встретились с мужем.
      ______________
      * Фактория. - Здесь: торговый поселок, основанный иностранным торговым предприятием в колонии.
      - Хорошо. Я все поняла. Что бы ни случилось, я не поддамся слабости... Уже давно я простилась с цивилизованной жизнью. Она похитила у меня счастье. Быть может, первобытное существование, которое нас ожидает, принесет облегчение, избавление от бед. В любом случае верьте мне, капитан, - а вы олицетворяете для меня и детей всех наших неизвестных благодетелей, - что моя благодарность глубока и неизменна. Где бы вы ни были и как бы ни сложилась наша судьба, вас будут благословлять те, кто страдает и ждет. И дети наши навсегда сохранят к вам признательность...
      Как и говорил загадочный голландец, его пассажирка принесла удачу "Тропик Бэрд". Никогда еще на памяти гвианских матросов этот рейс не совершался столь быстро. Катер летел как на крыльях, и через тридцать шесть часов после прощания с рекой Суринам на горизонте появился остров Клотильда, расположенный напротив мыса Галиби в устье Марони.
      Ширина реки в этом месте очень велика: противоположный французский берег едва можно было различить. Судно со спущенным флагом вошло в устье реки, благополучно миновало барьерную мель и, придерживаясь голландского берега, бросило якорь напротив поселка Альбина, не приближаясь к французской колонии.
      Капитан без промедления нанял туземную лодку, приказал соорудить в ее средней части навес из пальмовых листьев, чтобы защитить пассажиров от палящих лучей солнца, и щедро загрузил ее провиантом. Негр бони, с которым капитан повстречался на берегу, собирался в свою деревню вверх по течению Марони. За несколько блестящих побрякушек он согласился присоединиться к двум матросам. Помощь человека, знающего толк в речном плавании, была очень кстати.
      Вместо двадцати часов они потратят на дорогу к водопаду Гермина часов двенадцать.
      Для большей безопасности отплыли ночью. Успех по-прежнему сопутствовал им.
      Мадам Робен с детьми, все еще не опомнившись от фантастического калейдоскопа невероятных событий, провела уже несколько часов на крохотном островке округлых очертаний, который в поперечнике имел не более сотни метров. Он весь утопал в пышной зелени, если не считать крохотного песчаного пляжа и выступающих в центре гранитных утесов.
      Маленькие робинзоны оглашали воздух радостными криками. Никола, позабыв о морской болезни, делил с ними счастье бытия. Разбили бивуак*. Бони поймал изрядную рыбину, которая теперь жарилась на костре. Уже собирались приступать к первой трапезе, когда на французском берегу, примерно в двух километрах от островка, появилось облачко дыма, а через несколько секунд донесся звук выстрела. Черная точка, которая могла быть только лодкой, отделилась от берега и быстро понеслась к середине реки. Послышался второй выстрел, и другая лодка устремилась вдогонку за первой.
      ______________
      * Бивуак - место привала, ночлега на пути.
      В дикой глуши любое происшествие становится событием. А уж это... Ведь в первой лодке скорее всего находились беглецы, которых пытались захватить любой ценой, поскольку, не колеблясь, применили оружие.
      Первая лодка быстро приближалась. Она опережала вторую, но не намного, идя по диагонали к голландскому берегу. Вскоре можно было различить фигуры двух мужчин, которые гребли с отчаянной энергией. Во второй лодке сидело четверо, из них двое вооруженных.
      Беглецы направляли свою лодку так, чтобы островок отделял их от преследователей. Это был единственно возможный маневр.
      У мадам Робен сжалось сердце. Что за драма разворачивалась при ней на этой злосчастной каторжной земле?
      Перепуганные дети примолкли. Никола пытался привести в боевую готовность - впрочем, весьма неумело - свою двустволку, подаренную голландским офицером.
      Разгадав замысел убегавших, преследователи устремились им наперерез. Они непрерывно вели огонь. Очевидно, их ружья обладали большой прицельной дальностью стрельбы: в воде возле самой лодки беглецов то и дело вздымались фонтанчики от пуль.
      До островка оставалось не больше сотни метров, когда пуля перебила рукоятку весла у первого гребца. Он схватил запасное весло и удвоил усилия.
      Мадам Робен видела теперь, что это белый, а позади него сидит негр с непокрытой головой.
      Все вдруг поплыло у нее перед глазами, женщина вскрикнула... Пошатываясь, она сделала несколько неверных шагов, и новый отчаянный, безумный крик вырвался из ее груди:
      - Это он! Это его... убивают!
      И несчастная француженка без памяти упала на песок.
      ГЛАВА 6
      Пейзажи тропической зоны. - Возвращение "Эсперанс". - Бесполезная пальба. - Ловкий маневр. - Вместе!.. - Преодоление порога. - Водопад Гермина. - Искусство лодочников Марони. - "Папа!.. Я хочу есть!" - Молочное дерево. - Заблуждения природоведа из Сент-Уена. - Растительный "яичный желток". - В стельку пьяные рыбы. - "Робиниа Нику", или пьянящее дерево. Волшебная ловля рыбы. - Электрический угорь. - Робинзоны становятся коптильщиками. - Кому они обязаны счастьем?.. - Что происходит с тигром, наевшимся перца. - Когда смеются над лесным владыкой.
      Буквально погребенные под непроницаемым покровом зелени, каторжник и старый негр долго ожидали дня освобождения.
      Мысль о погребении, напоминающая о шахтерах, заваленных в мрачных галереях каменноугольных копей, могла бы показаться странной, когда речь идет о лесе. Однако особого преувеличения здесь нет. Самые пышные гиперболы*, самые смелые сравнения, самые энергичные определения не дают достаточного представления о гнетущем чувстве полного одиночества, оторванности от мира людей, которое способны вызывать глухие места бескрайних лесных пространств.
      ______________
      * Гипербола - сильное преувеличение.
      Вообразите густолиственные зоны, которые наслаиваются одна на другую, образуя зеленые горы; ряды огромных стволов, которые сдваиваются, удесятеряются, множатся без конца и края, превращаясь в неодолимые стены; добавьте оплетающие все кругом лианы - они окутывают человека, словно плотная драпировочная ткань, - и перед вами предстанет мрачная бездна, черная шахта, влажное подземелье девственного леса.
      В старом Париже есть темные улочки с обшарпанными домами, осклизлой мостовой, затхлым воздухом - улица Мобюэ, улица Венеции или улица Брантом. Солнце никогда не осушает бегущих по их мостовым потоков грязи, они днем и ночью погружены во мрак, в котором задыхаются уличные фонари. Если взглянуть с крыши дома в тесные дворы, глубокие и темные колодцы, то увидишь, как на дне их копошатся еле различимые, почти бесформенные существа.
      Но всего в нескольких шагах от этих клоак льются волны чистого воздуха и яркого света, блистает великолепие огромного города. Таковы и леса Гвианы, которые таят среди тропической пышности уголки мрака, забвения и безысходности.
      Здесь встречаются две мощнейшие созидательные силы природы: экваториальное солнце, круглый год щедро нагревающее жаркую землю, и богатая влагой почва, образованная из многовековых органических отложений, с избытком насыщенная питательными веществами.
      Зерно, этот скромный зародыш великана, сказочно быстро прорастает в благоприятной среде. Не по дням, а по часам побег развивается в тропической теплице и уже через несколько месяцев превращается в дерево. Его макушка тянется кверху, тонкий и тугой ствол похож на трубку, через которую солнце вытягивает земные соки.
      Молодому дереву нужен воздух. Ему нужен свет. Бледные, анемичные листья, как у растений, не знающих дневного тепла, нуждаются в хлорофилле*, как наша кровь - в гемоглобине**. Только солнце способно помочь выжить дереву. И единственной целью молодой поросли становится стремление вверх, погоня за горячими поцелуями светила. Нет силы, которая могла бы сдержать этот порыв. Деревья пробивают плотный шатер листвы и добавляют новую каплю к зеленому океану.
      ______________
      * Хлорофилл - вещество, которое окрашивает растения в зеленый цвет.
      ** Гемоглобин - вещество, окрашивающее кровь в красный цвет; переносит кислород из органов дыхания ко всем другим органам. Недостаток гемоглобина свидетельствует о заболевании или истощении.
      Чудеса растительного мира впечатляющи, поразительны. Чтобы составить о них представление, нужно побродить под тесными переплетениями ветвей, являющими собой единое и нерасторжимое целое, поглядеть на могучие корни, возле которых беспрерывно происходит зарождение новых жизней.
      Ничтожно малым и слабым кажется человек, понуро бредущий по необозримой тропической чаще! Медленно его продвижение среди гигантов, - и, несмотря ни на что, он пробирается вперед, с компасом в одной руке, с крепким ножом - в другой, напоминая муравья, отважно буравящего почву горы своим стрекалом.
      Двое наших героев жили после двойного несчастья, которое их постигло, в растительных катакомбах*, утеряв всякий счет времени. Им недоставало воздуха и света. Ни одна птица не нарушала своим пением могильную тишину: пернатые обитатели леса опасаются жить в таких местах, где им труднее уберечься от хищников. Ни травинки, ни цветка на лоснящихся от влаги корневищах, похожих на основания колонн готического собора**. Только зеленоватые мхи, напитанные водой, как губки, а под ними - кишащий мир ящериц, змей, сколопендр, жаб, гигантских пауков и скорпионов.
      ______________
      * Катакомбы - система подземных пещер, естественных или искусственных, в переносном смысле слова - мрачное подземное обиталище.
      ** Готический собор. - Готические витражи - мозаичные картины из цветных стекол, особенно распространенные в старинных зданиях так называемой готической архитектуры - с высокими остроконечными крышами, башнями и сводами, узкими стрельчатыми окнами.
      Робен и Казимир около месяца скрывались в этом рассаднике лихорадки, где жить было необычайно тяжко. Даже пламя костра разгоралось с трудом из-за недостатка кислорода в воздухе.
      Раз в два дня парижанин отправлялся за провиантом и приносил с пепелища бананы, маис, плоды ямса, батат. Скудного пропитания хватало только, чтобы заглушить сосущую боль в желудке, приостановить смертельную работу голода. К счастью, человеческий организм таит в себе некий запас прочности, скрытые жизненные ресурсы.
      Лесные отшельники с часу на час ждали нужного сигнала, но пока ожидания их были тщетны. Однажды утром Робен вышел по обыкновению постоять возле мутной речки - и вдруг подскочил словно ужаленный. Легкая лодка с четырьмя веслами болталась перед ним на воде, привязанная к толстому корню. Это оказалась та самая пирога, которую построили они с Казимиром и назвали "Эсперанс" и которая так неожиданно исчезла.
      Откуда она взялась - и к тому же готовая к отплытию? Большая связка спелых бананов лежала в ней, еще ямс, печеные бататы и - самое удивительное! - сухари и бутылка можжевеловой водки. Стало быть, лодка оставалась затопленной со дня исчезновения... скорее всего так, потому что ее влажные и грязные борта успели обрасти водорослями.
      Инженер не стал размышлять о необычности происшествия, озабоченный лишь тем, как вырваться из заточения. Разгадку Шарль отложил на будущее. Бегом он бросился к их с чернокожим убежищу.
      - Казимир! Мы едем!
      - Куда, друг?..
      - Наша пирога нашлась! Она там, совсем близко! Значит, выход через залив свободен, и мы можем покинуть это гиблое место и прорваться к Марони!
      - Хорошо, друг, я еду с вами!
      Нет возможности воспроизвести здесь восторженные восклицания и поток недоуменных вопросов добряка. Но если Казимир говорил много, то и делал не меньше. Пораженная слоновой болезнью нога, казалось, весила не больше другой. Старик двигался так быстро, так ловко управлялся с последними приготовлениями, что ему удалось занять место в лодке почти одновременно с компаньоном. Детская радость осветила изуродованное лицо негра, когда он крепко ухватился за рукоятку весла.
      Челнок, направляемый двумя гребцами, медленно скользил между водорослей, которые с легким шорохом терлись о борта, и устремлял свой бег к широкой бухте.
      Ничего подозрительного вокруг, никаких помех. Перед ними снова открылся светлый простор. Зорко глядя по сторонам, навострив слух и напрягая мышцы, беглецы бесшумно погружали весла в воду, стараясь не стучать о борт.
      Они миновали место, где велись лесоразработки, теперь совершенно безлюдное. Пирога то и дело проплывала мимо огромных бревен, привязанных к пустым бочкам, по воле волн и течения бревна медленно влеклись в сторону Марони. Все складывалось как нельзя удачнее. Еще несколько минут - и они выйдут из опасной зоны. Спарвайн становился все шире, приближаясь к месту впадения в Марони, которая уже показалась вдали.
      Друзья приостановили пирогу, внимательно огляделись по сторонам, осмотрели берег, заводи, торчащие корни, поваленные стволы. Ничто не внушало подозрений.
      - Вперед, как можно быстрее вперед! - негромко скомандовал француз.
      Суденышко заскользило стрелой по глади широкой Марони; противоположный берег стал виден, хотя до него было километра три, не меньше.
      Спутники готовы были поверить в свое спасение. Они уже отплыли от опасных берегов метров на четыреста, когда позади послышались громкие крики и ругань. Грянул выстрел. Неточно направленная пуля взметнула воду метрах в двадцати от лодки.
      - Вперед!.. Казимир, вперед! - выдохнул Робен, налегая на весла.
      Отраженные от поверхности воды, крики четко доносились до ушей беглецов:
      - Стой! Стрелять буду! Стой!..
      Второй выстрел, а затем и третий подтвердили вполне серьезные намерения кричавших.
      Робен оглянулся и увидел, что четырехвесельная шлюпка отделилась от берега и преследует их.
      - Держись, Казимир, держись, дружище! Мы опередили их намного. Бандиты! Живым я им не дамся!
      - Да, да, друг! Я жму изо всех сил! Плохие люди нас не догонят, нет!